Дворецкая Елизавета. Щит побережья

   Зачем он пришел сюда, чужак, жестокий и тем более ужасный, что его правота неопровержима! Хельгу переполняло отчаяние, от которого слезы выступали на глазах, ей хотелось как-нибудь перевернуть все прошедшее, чтобы ничего этого не случилось: ни войны, ни ссоры на тинге, ни приезда слэттов в Хравнефьорд… Но изменить судьбу не в человеческой власти. Слезы отчаяния поползли по ее щекам, и Хельга даже не смела поднять рук, чтобы их утереть.
   — Может быть, он все же явится просить прощения, — глухо подал голос Даг, мучительно сочувствуя Хельге, которой ничем не мог помочь.
   — Сомневаюсь, чтобы Стюрмир конунг научил его смирению. — Хельги хёвдинг покачал головой.
   Люди в гриднице молчали, изредка переглядываясь. Раздор с Лабергом всем был неприятен, но Брендольв тогда на тинге сам выбрал свою судьбу. Теперь ничего не изменишь.
   Через день после этого, когда «Рогатая Жаба» уже вовсю готовилась к новой дороге, в усадьбу Тингвалль прибыли гости из Лаберга. Далла привезла с собой сестру и почти всех своих женщин для большей пышности, но держалась скромно, приветливо, почти ласково, словно сожалея о прохладной первой встрече.
   — Я подумала, что ты, хёвдинг, можешь обидеться, что я не приняла твое гостеприимство, — говорила она хозяину в гриднице, куда была немедленно проведена и посажена на скамью, которую хёвдинг велел скорее покрыть тканым ковром. Красным по синему там была выткана фигурка молодой женщины с ребенком, что стоит на берегу и смотрит, как к мысу подходят боевые корабли. А под мысом лежит среди мертвых тел великан с мечом в груди — Сигмунд Вёльсунг, муж Гьёрдис и отец Сигурда… — Я могла бы провести какое-то время и у тебя, — продолжала Далла. — Но только не так, чтобы обидеть Гудмода хёльда О, я умею ценить преданных людей!
   И Хельги хёвдинг верил, что принимать в гостях эту женщину и впрямь счастье для всякого дома. Далла, дочь Бергтора, так несокрушимо верила в бесценность своей особы, что эта вера заражала каждого, кто оказывался рядом с ней. Возникающей откуда-то неприязни хотелось стыдиться как предательства. При упоминании о преданности хёвдинг смутился, усмотрев в этом намек на свое отступление, но Далла мягко, почти нежно прикоснулась к его руке.
   — Я ценю их даже лучше, чем мой муж конунг — да пирует он со славой в Валхалле! — с глубоким чувством скорбящей любви добавила она. — Может быть, он не всегда был прав. Особенно тогда, когда восстановил против себя род Хильмира конунга. Я хотела бы, чтобы Хеймир ярл был нашим другом. Скажи ему об этом, хёвдинг. Я уверена, что Хеймир ярл не захочет видеть врагов в женщине и ребенке. Ведь мелкая мстительность недостойна его!
   — Он воЕсе не собирается вам мстить, — поспешил уверить ее Хельги хёвдинг. — Наоборот, он хотел дружбы с нашим конунгом. Хеймир ярл даже хотел…
   К счастью, Хельги вовремя сообразил, что говорить Далле о замыслах Хеймира породниться со Стюрмиром никак нельзя. Ведь это родство должно было совершиться за ее счет, и она со своим ребенком оказалась бы оставлена мужем. Пожалуй, раньше Хеймир ярл и правда был ей но лучшим другом!
   Вскоре Хеймир появился сам и тем избавил хёвдинга от необходимости говорить за него.
   — Я рад приветствовать тебя здесь, Далла, дочь Бергтора, и надеюсь, что ты не сочла меня неучтивым! — спокойно сказал он и присел рядом на скамью. Ему хотелось знать, с чем она явилась на этот раз. — Надеюсь, Гудмод хёльд встретил тебя как подобает?
   — Лучше бы она там и оставалась, — шепнула Хельга брату, и Даг молча кивнул. Им обоим сильно не нравилась Далла, и они даже не подошли к ней, сдержанно поздоровавшись издалека. И оба были бы рады, если бы Хеймир ограничился тем же! О чем ему с ней разговаривать?
   — Ах, для меня, бедной вдовы, такое утешение иметь рядом достойных, преданных людей! — говорила тем временем Далла. Ребенка она сегодня с собой не взяла и перебирала скромные серебряные обручья — не к лицу вдове конунга выглядеть бедной попрошайкой! — Мой род, мой брак с конунгом, хотя он и принес мне мало счастья, — Далла вздохнула от души и грустно отвела глаза, — обязывают меня заботиться о своей чести. И о моем сыне… Ты прав, Хеймир ярл! — Она подняла глаза к лицу Хеймира, и взгляд ее был полон смиренной печали. — Во время войны стране нужен настоящий конунг. Видит Повелитель Ратей, мой сын не посрамил бы своего рода, если бы у него было время вырасти. Хотя бы до двенадцати лет. А сейчас нам с ним придется скрываться. Я так рада, что встретила здесь таких доблестных, достойных людей.
   Бедная женщина бросила благодарный взгляд на Хельги хёвдинга, потом опять посмотрела на Хеймира. И с трудом вспомнила, что же хотела сказать дальше. Невозмутимый сын Хильмира конунга вблизи показался ей так красив, что чисто женское восхищение мешало ей делать дело, и Далла злилась на саму себя. Его умное и сдержанное лицо наводило на мысль о готовности постоять за себя, не упустить даже малости из своих выгод, о способности защитить свою честь, имущество и род от любых посягательств. Приобрести такого человека в мужья было бы просто счастьем, и Далла волновалась, сумеет ли справиться с таким нелегким делом,
   — Судьба моя была бы плачевна, если бы не нашлись преданные друзья, — повторила она, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями. — Ведь и Гьёрдис, дочь Эйлими, когда-то надела платье рабыни, чтобы спасти маленького Сигурда от сыновей Хундинга, И ее жертва оправдалась. Она потеряла мужа, Сигмунда, лучшего из мужчин на всем свете, но боги сжалились над ней. Сигурд вырос за морем, у конунга Хьяльпрека, и стал даже более доблестен, чем его отец. И имена Альва конунга и Хьяльпрека конунга повторяются всеми с почтением — ведь они сохранили для мира величайшего из героев!
   Округлые щечки Даллы разгорелись розовым, нежным, как лепесток шиповника, румянцем, серо-голубые глаза заблистали как звезды, и взгляд, брошенный на Хеймира, был так влажен и нежен, что у него дрогнуло сердце.
   «Ага!» — одновременно прозвучало в голове. Не слишком внятно, но сам он себя понял.
   — Я могу быть только рад, что боги сохранили тебя и твоего ребенка, — ответил Хеймир, никак не выдавая того «ага». — Надеюсь, что Гудмод хёльд окажется не менее надежен, чем Хьяльпрек, а я постараюсь, чтобы на восточный берег Квиттинга фьялли не пришли и тебе больше не пришлось уносить твоего сына от смертельной опасности.
   — Ах, я так благодарна… — воодушевленно начала Далла, усилием воли подавив первое разочарование от его ответа.
   — Это мой долг, — учтиво перебил ее Хеймир, точно спешил отказаться от незаслуженной похвалы. — Ведь ты, быть может, слышала, что я обручен с дочерью Хельги хёвдинга.
   Хеймир посмотрел на Хельгу, сидевшую вместе с Дагом напротив, позади очага. Далла проследила за его взглядом и только теперь, пожалуй, впервые заметила дочь хёвдинга. Да и чего там замечать? Девочка как девочка, едва научилась носить женское платье. Наверное, еще где-нибудь в углу валяются кучей деревянные куклы в неряшливо сшитых рубашонках — жалко выбросить!
   И тут же она перевела взгляд на лицо Хеймира. Обручение еще не свадьба. Да и свадьба не Гибель Богов, поскольку отказаться от жены почти так же просто, как и взять ее. Конечно, если не боишься мести ее оскорбленных родичей. А Хеймир, сын Хильмира, может не бояться Хельги хёвдинга. Так что еще не все потеряно.
   Ничем не выдав своей досады от первой неудачи, Далла прогостила в Тингвалле еще три дня и была со всеми добра и приветлива. Поначалу она встревожилась, что Хеймир ярл сам уплывет за войском, но Эгиль отплыл на «Жабе» один, если не считать Оддлауга Дровосека с его десятком, взятого для надежности. Не теряя времени даром, Далла подолгу беседовала с хёвдингом и с Хеймиром, со сдержанной благородной горечью говорила о своих потерях, а меж тем зорко наблюдала за Хеймиром и Хельгой. Конечно, честь помешает ему быстро отказаться от невесты, но если он сочтет отступление от нее выгодным… А он выглядит достаточно умным человеком, способным понять свою выгоду! И что она за невеста для такого человека, эта Хельга! Далла почти не слышала голоса Хельги и потому считала ее чуть ли не дурочкой. И, уезжая через три дня назад в Лаберг, уже возмущалась несправедливостью судьбы, которая предложила доблестному Хеймиру ярлу такую недостойную пару, и была полна желанием эту несправедливость исправить.
   На другой день Далла уже утром послала Фрегну отыскать Брендольва. Услышав, что вдова конунга зовет его, он явился, хмурый и невыспавшийся. Ему теперь плохо спалось. Далла ждала его в женском покое, сидя на меховом покрывале которое привезла с Острого Мыса, и держа на коленях ребенка. Глянув на нее, Брендольв вспомнил другое, похожее свидание с этой женщиной. Там еще присутствовал Вильмунд конунг… И вот, Вильмунда скорее всего нет в живых, и никто даже не знает толком, где и как он погиб; прошумели битвы, множество славных и доблестных мужей сложили головы, а эта маленькая женщина, с такой отвагой и стойкостью бьющаяся за лучшее место под солнцем, жива и не оставляет надежд.
   — Садись. — Далла похлопала ладонью по покрывалу рядом с собой, и Брендольв послушно сел.
   Он догадывался, что она позвала его не для разговора о видах на ловлю трески. Образ Вильмунда стоял в памяти Брендольва, и он был полон решимости не дать ей вертеть собой так же, как она вертела пасынком.
   — Я много думала о тебе и о твоих делах! — серьезно, озабоченно начала Далла. — А они не очень-то хороши. Спроси у своей матери, если не веришь мне. После того как ты оскорбил хёвдинга и весь тинг, едва ли кто-то захочет с тобой знаться. Семья хёвдинга только выжидает удобного случая, чтобы убить тебя в отместку. Недаром они вчера даже не упомянули о тебе, ни один из них! Для них ты уже мертвец. На их месте так поступил бы каждый!
   Брендольв молчал. Он с трудом мог вообразить своего бывшего воспитателя или Дага, ждущих его в засаде с десятком хирдманов. Однако, если подобное случится, разве кто-нибудь удивится?
   — Тебе нужно помириться с ними! — уверенно посоветовала Далла. — Это не так уж невозможно, как кажется. Я кое-что понимаю в людях. Конечно, Хельги хёвдинг оскорблен, но его нрав мягок, он может простить тебя. Тебе придется попросить прощения.
   — Мне?! — Брендольв зло глянул на нее и отвел глаза. Что она ему предлагает? Погубила и мужа, и пасынка, а теперь нацелилась на него?
   — Да! — решительно ответила Далла, снова обнаружив ту твердость духа, которая скрывалась под ее женственной и мягкой внешностью. — Посмотри, как поступила я! Мне тоже не слишком нравится дружить с человеком, который виновен в гибели моего мужа! Да! — выкрикнула она, будто бы в гневном порыве выдавая подавленное чувство. — Если бы Хельги не струсил и решил пойти за Стюрмиром, то весь восточный берег пошел бы за ним! И Стюрмир выиграл бы эту битву! И вдова Торбранда скиталась бы с детьми по чужим углам, а не я!
   Далла прижала к глазам ладонь, пряча слезы. В горячем всплеске негодования она даже позабыла, что Торбранд Тролль овдовел больше полугода назад, потеряв вместе с женой и обоих сыновей, и именно их смерть от болезни, насланной квиттинской ведьмой, послужила причиной его ненависти к квиттам.
   — Есть время гордости, и есть время смирения, — немного успокоившись, повторила Далла одну из своих любимых поговорок. — Хельги, сын Сигмунда, чтобы спастись от врагов, однажды был вынужден надеть платье рабыни и сесть за жернов молоть зерно. Есть ли для мужчины, для благородного воина, унижение горше? А от тебя такого не требуется. Пойди в Тингвалль и попроси прощения. Тебе сразу его дадут.
   Брендольв молчал. Пусть Хельги, сын Сигмунда, сам решает, где предел унижения, которое можно вытерпеть ради спасения жизни. Для Брендольва идти в Тингвалль просить прощения было бы все равно что явиться на пир в платье рабыни. Или вовсе голым. И легкость, с которой его простили бы, в глазах Брендольва делала унижение только хуже. Будь его враг злобным и коварным — тогда враждой можно было бы гордиться. Но во всей этой саге наиболее недостойным выглядело его собственное поведение.
   — А когда тебя простят, ты попробуешь возобновить свой старый сговор, — продолжала тем временем Далла.
   Брендольв не сразу понял, что она имела в виду. Какой сговор?
   — Ведь ты был обручен с его дочерью, верно? О, она этого не забыла! Можешь мне поверить! Там, на берегу, она так смотрела на тебя, точно хотела к тебе броситься. Брат ее не пускал, — убеждала его Далла, которая на самом деле тогда и не заметила Хельги, а лишь догадывалась, что дочь хёвдинга наверняка стояла среди его домочадцев.
   Брендольв ответил не сразу. Желание вернуть Хельгу так сильно мучило его, что он почти только о ней и думал. Почему он так мало ценил помолвку, когда она только была заключена? Потащился к Вильмунду, как последний дурак, и бросил Хельгу. Тогда-то она и обиделась, и правильно сделала. А потом, когда вернулся за войском? Чем собирать бесславный тинг и позориться, надо было настаивать на скорейшей свадьбе. И сейчас все было бы по-другому. Если бы она согласилась, теперь она узнала бы, как он любит ее! Если бы она согласилась!
   — Это невозможно. — Наконец Брендольв с усилием мотнул головой. Ему запомнилось, что не Даг удерживал Хельгу, а наоборот, Хельга удерживала Дага. И этот последний собирался броситься к нему вовсе не с распростертыми объятиями. Брендольву было больно вспоминать взгляд Хельги, и он не смотрел на Даллу, чтобы не выдать себя. — Ничего не получится. Она же теперь обручена с этим… со слэттом.
   — Да что ты говоришь? — Далла сделала большие глаза.
   На самом деле она отлично помнила это обстоятельство и именно ради него завела весь этот разговор. Отношения Брендольва с хёвдингом были ей безразличны, если бы не помолвка Хеймира с Хельгой. Хеймир должен быть свободен. И если он не решается нарушить помолвку сам, то пусть ее нарушит вторая сторона.
   — Ведь ты был первым, — снова принялась она рассуждать. — А за первым всегда остается больше прав. Кроме того, девочка любит тебя, а Хельги любит ее. Если она пожелает, в знак примирения ваших родов, выйти за тебя, то хёвдинг не сможет противиться.
   — Она не пожелает, — Брендольв снова мотнул головой. Взгляд Хельги стоял у него перед глазами, и он не хотел себя обманывать.
   — Ерунда! — отрезала Далла. — Пожелает! Вы росли вместе. Ты ей почти как брат. Ты живешь рядом, а такие, как она, не любят уезжать далеко от дома. Конечно, она немного обижена — ведь ты сам от нее отказался. Но ты же мужчина! Убеди ее, что любишь — она поверит, уж я-то знаю. Женщины легко верят, что их кто-то любит. И всякая рада, что ее любят, будь это хоть одноглазый великан! А ты гораздо лучше великана. Ты молод, красив, отважен — всякая женщина сочтет за честь любовь такого мужчины. Настаивай! Проси ее, умоляй! Она не сможет тебе отказать!
   — Да ну тебя! — не сдержавшись, бросил Брендольв, злясь на эту женщину, которая мучает его несбыточными надеждами.
   Хельга, Даг, Хеймир, равнодушно-отстраненная толпа на берегу помнились ему, как каменная стена, о которую он только напрасно разобьет голову. Не желая продолжать этот бесполезный и мучительный разговор, Брендольв вскочил и быстро вышел. Далла бросила ему вслед лишь один взгляд, презрительно двинула губами. Брендольв пока не оправдал ее надежд, но ведь можно зайти и с другой стороны.
   Брендольв прожил дома уже почти десять дней, но за это время едва ли хоть раз вышел за ворота усадьбы. Челядинцы рассказывали, что встречали поблизости людей из Тингвалля, и даже последняя служанка в коровнике понимала, что зто означает. Услышав об этом впервые, Гудмод Горячий вознегодовал и приказал было дружине собираться, «чтобы сбросить в море этих подлецов», но фру Оддхильд удержала мужа.
   — Этого следовало ожидать, — сказала она. — Твой отважный сын назвал хёвдинга трусом. Такие вещи никому даром не проходят. А ты хотя бы попытался помириться с ним?
   — Чтобы я, потомок Сигмода Неукротимого, просил мира у какого-то Птичьего Носа? Чтобы он посчитал трусом меня? Нет, хозяйка, ты не можешь так плохо думать о своем собственном муже!
   Фру Оддхильд вздохнула и помолчала. За долгие годы совместной жизни она научилась думать о муже именно так, как он того заслуживал.
   — Нам не прибавится чести, если в такое время мы будем множить раздоры, — сказала она чуть позже, понимая, что призывы к простому благоразумию ничего не дадут. — Пока у нас живет вдова конунга, Хельги не станет нападать на усадьбу. Но не может же Брендольв всю жизнь сидеть дома и прятаться за женским подолом!
   — Конечно, не может! Мы еще покажем этим из Тингвалля…
   — А значит, ему придется уехать! — перебила Оддхильд. — Лучше всего ему отправиться назад к кваргам. Его там хорошо примут. Если он там расскажет о своих здешних подвигах, его посадят на самое почетное место! — с горечью добавила она.
   Брендольв, услышав о решении родителей, не удивился. Он и сам понимал, что в родном доме оказался, как в ловушке — лишенный возможности даже выйти за ворота, чтобы не наткнуться на клинки оскорбленных хозяев Тингвалля. Только в помрачении ума после Битвы Конунгов он мог воображать, что его простят, как только он появится в родных местах! Когда-нибудь снова разговаривать с Хельгой и Дагом по-дружески казалось так же невозможно, как перейти Хравнефьорд просто по воде. Пленником слоняясь по собственной усадьбе, Брендольв был противен сам себе.
   — Теперь получается, что я бегу от войны, — сказал Брендольв матери, когда она предложила ему уехать.
   — На войну тебе все равно больше не попасть. Хельги не возьмет тебя в войско. Остаться дома, когда все уйдут, будет не более почетно. Ты уже навоевался побольше всех здешних. Пусть это тебя утешит. За морем тебе будет о чем порассказать. Даже ссору с хёвдингом можно обратить тебе на пользу.
   Брендольв вздохнул. Да, в рассказе это может выглядеть просто прекрасно: он ушел в битву один, заклеймив презрением оставшихся дома трусов. Но на душе было так скверно, как будто это он не мог расплатиться за нанесенное ему оскорбление.
   Весть о том, что хозяева Лаберга снова спаряжают корабль, достигла Тингвалля в тот лее день.
   — Они вытащили из сарая последний корабль, тот, на котором ходил еще Аудкир — «Морскую Лисицу», — рассказывали челядинцы. — В нем всего-то скамей пятнадцать, да у Гудмода и дружины осталось не густо!
   — Наверное, Брендольв задумал бежать за море! — заметила фру Мальгерд. — На месте его матери я давным-давно посоветовала бы это! Здесь каждый день приближает его к могиле, он не может этого не понимать!
   Вся усадьба была в тревожном возбуждении, требовалось немедленно что-то решать.
   — Стоит попробовать захватить его, когда он пойдет на корабль, — предложил Хеймнр ярл. —Или даже захватить сам корабль. Если сейчас дать ему уйти, то потом искать его за морем будет гораздо труднее. У нас, ты понимаешь, найдутся и другие дела.
   — Это верно, — протянул Хельги хёвдинг. — Но если захватывать корабль, то придется положить столько народу… И Гудмодовых, и наших…
   — Ни славы, ни чести без крови не бывает, — сдержанно напомнил Хеймир, не сводя с удрученного хёвдинга своих острых глаз. Он все время подозревал будущего родича в желании уклониться от выполнения долга перед собственной честью. — А с несмытым оскорблением не стоит вставать во главе войска. Я не могу представить, как расскажу своим людям, когда они будут здесь, что род моей невесты был оскорблен и я до сих пор за это не рассчитался.
   — Отец, ну неужели ничего нельзя сделать? — не отставала Хельга. — Неужели никак нельзя помириться с ним? Подумай — он уплывает куда-то далеко и больше не вернется, может быть, никогда! Неужели ты хочешь прогнать его из родных мест насовсем?
   — Его нужно прогнать с земли насовсем! — резко ответил ей Даг. Эти разговоры только понапрасну терзали его. — Мы уже довольно говорили с тобой об этом! Если бы он не хотел уезжать из родных мест, то давно уже сам попробовал бы помирится. А теперь он уезжает, чтобы за морем смеяться над нами и на пирах у кваргов хвастать, как назвал трусом хёвдинга и ничего не получил за это! Он нас ославит трусами и рохлями на весь Морской Путь!
   После этого ни слэтты и никто другой не захочет нам помогать. И от Квиттинга останется пустое место! Должна ты это понять наконец!
   — Нельзя позволить всякому юнцу сгоряча оскорблять уважаемых людей! — добавил Ингъяльд. — На пользу дела это не пойдет. Каждый мальчишка может вообразить, что лучше хёвдинга знает, что и как делать. А если станут править мальчишки, то мы все быстренько скатимся в пасть к Мировой Змее!
   — Ты сама должна заботиться о своей чести — она ведь самая важная часть твоего приданого, — намекнул Хеймкр ярл. — Мне странно видеть, что такая умная девушка не понимает такой простой вещи.
   — Ты так заботишься о нашей чести, будто она твоя собственная! — звенящим от слез голосом воскликнула Хельга. — Ты здесь чужой, ты не знаешь, что у нас и как! Ты не знаешь, что Брендольв воспитывался с нами…
   — Я знаю! — вставил Хеймир, удивленный этим порывом, гневным блеском глаз и вызовом в голосе тихой молчаливой девушки. — Тем хуже…
   — Ты не знаешь! — с напором перебила Хельга, имея в виду не события, но чувства, которые были У них и не было у Хеймира. — Ты не знаешь, что он был нашим другом! У тебя самого никогда не было друзей! У тебя только хирдманы и челядь! Ты никого никогда не любил! Ты не можешь, у тебя одна голова, а сердца нет! Ты не знаешь, что такое мстить своему другу! А мы знаем! И ты не можешь нам давать никаких советов! Мы лучше тебя знаем, что нам делать с Брендольвом!
   — Я вижу, ты хочешь оставить все как есть! — гневно крикнул Хеймир. — Того гляди, люди подумают, что ты жалеешь о нем! О том, кто так оскорбил нас!
   — Когда он… Уж он-то не толкал моих родичей к убийствам! — горячо воскликнула Хельга, и правда готовая сейчас пожалеть. О прежних обидах на Брендольва она сейчас не помнила: он был своим, хорошо знакомым и почти родным, а этот человек, от которого приходилось защищаться чужим и холодным.
   — Перестань! — злобно, как никогда в жизни прикрикнул на сестру Даг. Хельга испуганно умолкла. — Иди в девичью! — приказал Даг, покрасневший и гневно щуривший глаза. Ее слова резали его сердце, потому что какая-то правда в них была. — Иди в девичью и занимайся там своими делами! И не лезь в дела мужчин! Когда тебя надо будет спросить, тебя позовут!
   Хельга повернулась и бросилась вон, плохо видя дорогу от слез. Весь мир казался рухнувшим: мало того что Брендольву грозит смерть от руки ее брата, так еще и ей самой Даг стал чуть ли не врагом! В эти мгновения Хельга так страдала, как будто брат вдруг умер! Даг всегда был с ней, хотя бы в мыслях, и вот сейчас его рядом нет, одна холодная пустота! А все Хеймир! Все этот слэтт с холодными умными глазами! Сейчас Хельга ненавидела своего знатного жениха, как никогда и никого в своей мирной жизни. Он казался виновным во всем, даже в этом раздоре с Лабергом. Если бы не он, если бы никто не напоминал хёвдиигу об обязанности мести, то примирение могло бы получиться. Жених! Хельга не могла и подумать о том, что она обручена с ним и когда-нибудь станет его жсной. Фенрир Волк сейчас казался ей более подходящим женихом.
   После ее исчезновения в гриднице некоторое время стояла тишина. У всех было тяжело на душе, и даже лицо Хеймира казалось потемневшим.
   — Пожалуй, мы не будем нападать на усадьбу — все же надо уважать вдову конунга, — проговорил наконец Хельги хёвдинг. — Мы подождем, пока Брендольв сядет на корабль и отплывет. Все равно ему придется плыть мимо Тингвалля.
   — Вдова конунга! — проворчала Троа. — Если бы она стоила уважения, то давно уговорила бы этих из Лаберга прийти попросить прощения. Да она, как видно, умеет только ссорить. Не принесет она удачи нашим местам, я сразу это сказала!
   Впервые в жизни поссорившись с братом, Хельга ощущала себя потерянной, как будто внезапно исчезла половина ее самой. Проснувшись наутро, она с трудом верила во вчерашнюю ссору и в то же время знала — все это было наяву. Но как теперь жить с этим дальше? Самое простое дело валилось из рук, и даже разговаривать с домочадцами стало трудно, точно язык онемел. Она была, как орех в скорлупе, и совершенно не понимала, как это вышло. Даг, согласный с Хеймиром и не согласный с ней, — такого она раньше и во сне не могла увидеть. Где он был, этот Хеймир, когда они с Дагом на Седловой горе… Но к Седловой горе приближаться мыслями было опасно — ведь там был и Брендольв. Правда, потом Хеймир спас Дага из горящей усадьбы там, в Эльвенэсе… Обрывки мыслей кружились в голове, точно их носило вьюгой, и Хельге хотелось плакать от растерянности и тоски.
   — И правильно тебе попало! — шепнула ей Атла. — Ты по второму разу невеста, а не знаешь таких простых вещей!
   — Каких? — Хельга торопливо повернулась к ней. Атла, все еще бывшая чужой среди домочадцев Тингвалля, сейчас показалась ближе всех. Она, как валькирия, все знает.
   — А таких! Ты так переживаешь, будто хочешь броситься Брендольву на шею! Конечно, славный Хеймир ярл разозлился! Он же ревнует!
   — Но я вовсе не… — начала Хельга, сама не знавшая, чего же ей хочется.
   — Вот ты пойди и скажи ему, что ты «вовсе не»! — посоветовала Атла. — А потом поцелуй его и скажи что он для тебя — светлый Бальдр! Тогда-то он не станет злиться. И твои родичи будут довольны.