Страница:
с продвижением немцев на восток, Гитлер был неприятно удивлен резкой
реакцией и объявлением частичной мобилизации в Англии, когда в сентябре
он предъявил ультиматум Чехословакии. Однако Чемберлен уступил требованиям
Гитлера и активно помог навязать Чехословакии свои условия. Гитлер
понял, что минутная угроза сопротивления была всего лишь актом спасения
престижа, чтобы удовлетворить требования части английской общественности
во главе с Черчиллем, выступавшей против правительственной политики
примирения и уступок. Не менее ободрила Гитлера и пассивность французов.
Поскольку они так легко оставили своего чехословацкого союзника, который
обладал самой оснащенной армией из всех малых государств, казалось
маловероятным, что Франция вступит в войну для защиты какого-либо
из оставшихся звеньев в цепи ее союзников в Восточной и Центральной
Европе.
Таким образом, Гитлер понял, что может в скором будущем завершить
свои планы в отношении Чехословакии, а затем продолжать продвижение
на восток. Сначала он не думал о нападении на Польшу, хотя именно
ей принадлежала большая часть территории, отрезанной от Германии после
первой мировой войны. Польша, подобно Венгрии, была полезна Гитлеру
тем, что угрожала тылу Чехословакии и таким образом вынуждала ее уступить
его требованиям. Между прочим, Польша воспользовалась случаем и тоже
захватила часть территории Чехословакии. Некоторое время Гитлер был
склонен считать Польшу младшим партнером при условии, что она вернет
ему порт Данциг и гарантирует Германии свободный проход в Восточную
Пруссию через Польский коридор. В создавшихся условиях это было удивительно
умеренное требование со стороны Гитлера. Однако в ходе переговоров
Гитлер обнаружил, что поляки упорно отказываются пойти на подобные
уступки и даже вынашивают необоснованную идею о собственном могуществе.
И все же Гитлер продолжал надеяться, что в дальнейшем Польша станет
сговорчивее. 25 марта Гитлер в беседе с главнокомандующим сухопутными
войсками заявил, что "не хочет решать, вопрос о Данциге путем
применения силы". Однако неожиданный маневр Англии, последовавший
за новым шагом Гитлера, изменил это решение.
В начале 1939 года руководители английского правительства чувствовали
себя счастливее, чем когда-либо в прошлом. Они успокаивали себя мыслью,
что ускоренные меры по перевооружению, программа перевооружения Америки
и экономические трудности Германии уменьшают опасность положения.
10 марта в частном разговоре Чемберлен высказал мнение, что перспективы
мира сейчас лучше, чем когда бы то ни было, и выразил надежду до конца
года созвать новое совещание по разоружению. На следующий день министр
внутренних дел Хор в своей речи заявил, что мир вступает в "золотой
век". Министры уверяли своих сторонников и противников, что трудное
экономическое положение Германии не позволит ей вести войну и поэтому
она вынуждена принять условия правительства Англии, чтобы получить
помощь, предусмотренную торговым договором. Два министра, Стэнли и
Хадсон, уже собирались в Берлин готовить подписание такого договора.
На этой же, неделе журнал "Панч" поместил карикатуру с изображением
"Джона Булля", который со вздохом облегчения пробуждается
от кошмарного сна, а в это время из окна вылетает его недавний "страх
перед войной". В эти дни, приведшие к мартовским событиям 1939
года, как никогда, проявилась абсурдность оптимистических иллюзий
англичан.
Чтобы осуществить раскол Чехословакии изнутри, нацисты поощряли в
ней сепаратистские движения. 12 марта, после того как лидер оппозиции
Тисо<$FИ.<%20> Тисо<%0> -- главарь словацких фашистов. --
Прим. ред.> посетил Гитлера в Берлине, Словакия объявила о
своей независимости. Еще более слепо действовал министр иностранных
дел Польши полковник Бек, который публично выразил свою полную поддержку
словакам. 15 марта, после того как президент Чехии уступил требованиям
Гитлера установить "протекторат" над Богемней и оккупировать
страну, немецкие войска вступили в Прагу.
Осенью 1938 года при подписании Мюнхенского соглашения правительство
Англии обязывалось защищать Чехословакию от агрессии. Однако после
мартовских событий 1939 года Чемберлен заявил в палате обшил, что,
по его мнению, распад Чехословакии аннулировал эти гарантии и он не
считает себя связанным этим обязательством. Выразив сожаление по поводу
того, что произошло в Чехословакии, Чемберлен сказал, что не видит
причин, почему этот вопрос должен "уводить в сторону" политику
Англии.
Однако через несколько дней Чемберлен совершенно изменил свой курс.
Это было настолько неожиданно и чревато последствиями, что удивило
весь мир. Чемберлен вдруг принял решение блокировать любое дальнейшее
продвижение Гитлера и 29 марта направил Польше предложение поддерживать
ее против "любой акции, которая угрожает независимости Польши
и сопротивление которой польское правительство считает жизненно необходимым".
Теперь невозможно выяснить, что именно оказало преобладающее влияние
на это решение: возмущение общественности или его собственное возмущение;
гнев из-за того, что Гитлер его обманывает, или унижение тем, что
в глазах собственного народа он предстал глупцом.
Неслыханные условия гарантий поставили Англию в такое положение, что
ее судьба оказалась в руках польских правителей, которые имели весьма
сомнительные и непостоянные суждения. Более того, выполнить свои гарантии
Англия могла только с помощью России, но пока не было сделано даже
предварительных шагов к тому, чтобы выяснить, может ли Россия предоставить,
а Польша принять подобную помощь.
Кабинету предложили одобрить гарантии, даже не ознакомив с докладам
комитета начальников штабов, где доказывалась практическая невозможность
эффективной помощи Польше. Правда, сомнительно, чтобы это изменило
что-нибудь в преобладавших тогда настроениях.
При обсуждении в парламенте гарантии получили общую поддержку. Только
Ллойд Джордж счел возможным предупредить парламент, что брать на себя
такие чреватые последствиями обязательства, не заручившись поддержкой
России, -- это безрассудство, подобное самоубийству. Гарантии
Польше были наиболее верным способом ускорить взрыв и начало мировой
войны. Они сочетали в себе максимальное искушение с открытой провокацией
и подстрекали Гитлера доказать бесплодность подобных гарантий по отношению
к стране, находящейся вне досягаемости Запада. В то же время полученные
гарантии сделали твердолобых польских руководителей еще менее склонными
соглашаться на какие-либо уступки Гитлеру, а тот теперь оказался в
положении, не позволявшем отступить без ущерба для своего престижа.
Почему польские правители приняли столь фатальное предложение? Частично
это произошло потому, что у них было до абсурда преувеличенное представление
о могуществе своих устаревших вооруженных сил (они хвастливо заявляли
о некоем "кавалерийском рейде на Берлин"). Другая причина
была обусловлена чисто личным желанием Бека, который, по его же словам,
решил принять предложение Англии, "не успев дважды стряхнуть пепел
с сигареты". Далее Бек пояснил: при встрече с Гитлером в январе
ему было весьма трудно "проглотить" замечание Гитлера о возвращении
Данцига, и потому, когда ему передали предложение Англии, он ухватился
за него, как за возможность дать Гитлеру пощечину. Такими путями часто
решается судьба народов.
Единственная возможность избежать войны заключалась в том, чтобы заручиться
поддержкой России, единственной державы, которая могла оказать Польше
непосредственную помощь, и таким образом сдержать Гитлера. Однако,
несмотря на всю остроту положения, действия правительства Англии были
вялыми и неискренними. Чемберлен питал чувство глубокой неприязни
к Советской России, а Галифакс -- религиозную антипатию. Кроме
того, они оба в равной мере недооценивали мощь России и переоценивали
силы Польши. Если теперь они и признавали желательность заключения
оборонительного соглашения с Россией, то хотели заключить его на своих
условиях и никак не могли понять, что своими преждевременными гарантиями
Польше они поставили себя в такое положение, когда им самим следовало
бы добиваться соглашения с Россией и на ее условиях.
Помимо колебаний Англии были еще возражения правительства Польши и
других малых стран Восточной Европы, которые выступали против принятия
военной помощи от России, опасаясь, что она примет форму вторжения
русских войск. Итак, темпы англо-русских переговоров стали медленными,
как похоронное шествие<$FАнгло-франко-советские (московские) переговоры
проходили в Москве с апреля по август 1939 года. В ходе переговоров
Советский Союз стремился к достижению соглашения о совместном отпоре
германской агрессии. Однако Англия и Франция преследовали другую цель
-- оказать давление на Германию и подтолкнуть ее к агрессии против
СССР. Как свидетельствуют рассекреченные в 1970 году архивы английского
кабинета, Галифакс видел главный смысл переговоров в том, чтобы "блокировать
любое соглашение между Германией и СССР" (S.<%20> Aster.<%0> 1939.
The Making of the Second World War. London, 1973, p. 270). (Подробно
по вопросу этих переговоров см.: СССР в борьбе за мир накануне второй
мировой войны. Документы и материалы. М., 1971, стр. 543--636;
История второй мировой войны 1939--1945 гг. Т. II. М., Воениздат,
1974, гл. 4.) -- Прим, ред.>.
Совершенно по-иному реагировал на изменившуюся позицию Англии Гитлер.
Пробные шаги к заключению советско-германского союза были сделаны
в апреле<$FТакой шаг был предпринят Берлином 19 мая, когда немецкому
посольству в Москве направили указание возобновить прерванные в феврале
1939 года экономические переговоры с СССР. (Подробнее см. История
второй мировой войны 1939--1945 гг. Т. II, гл. 7.) -- Прим.
ред.>. Переговоры велись с величайшей осторожностью и проходили
в атмосфере взаимного недоверия, так как каждая сторона подозревала
другую в том, что та, возможно, просто пытается помешать ей достичь
соглашения с западными державами. Застой в англо-русских переговорах
подстегивал немцев использовать эту возможность, чтобы поскорее достичь
соглашения с русскими.
До середины августа Молотов не давал никаких обещаний, затем последовали
решительные перемены. Возможно, сыграл свою роль очевидный факт, что
Гитлер не мог начать военные действия в Польше позже, чем в первые
дни сентября. С другой стороны, отсрочка подписания советско-германского
соглашения до конца августа сохраняла русским уверенность в том, что
у Гитлера и западных держав не останется времени для заключения нового
"мюнхенского соглашения".
23 августа Риббентроп вылетел в Москву, и пакт был подписан. Однако
советско-германский пакт не произвел на англичан того впечатления,
на которое рассчитывал Гитлер. Сталин прекрасно сознавал, что западные
державы давно склонны позволить Гитлеру двигаться на восток, на Россию.
Возможно, он считал советско-германский пакт удобным средством, с
помощью которого агрессивную деятельность Гитлера возможно повернуть
в обратном направлении. Другими словами, Сталин сталкивал лбами своих,
непосредственных и потенциальных противников. А это, по меньшей мере,
означало ослабление угрозы Советской России и, вполне возможно, общее
ослабление ее противников, что обеспечило бы России доминирующее влияние
в послевоенном мире.
В 1941 году, после того как Гитлер вторгся в Россию, шаг, предпринятый
Сталиным в 1939 году, выглядел фатально близоруким актом<$FБуржуазные
историки ведут многолетние атаки на решение Советского правительства
принять предложение Германии и заключить с ней договор о ненападении,
строя по этому поводу различные домыслы. Они бессильны скрыть тот
факт, что Советское правительство, исчерпав все возможности добиться
согласованных мер по пресечению германской агрессии, сумело этим решением
расколоть фронт империалистических держав, отвести на время прямую
военную угрозу от СССР. Реакционные круги западных стран дождались
нападения Германии на СССР, но к тому времени их собственное существование
зависело от способности Советского Союза выстоять и победить. --
Прим. ред.>. Возможно, Сталин переоценил способность западных
стран к сопротивлению и тем самым преуменьшил мощь Германии. Возможно
также, что он переоценил свои собственные силы к сопротивлению. Тем
не менее при рассмотрении положения в Европе в последующие годы нельзя
сказать с такой уверенностью, как в 1941 году, что меры, предпринятые
Сталиным, нанесли ущерб России. Западу же все это нанесло неизмеримый
урон. И главными виновниками этого являются те, кто был ответствен
за проведение политики колебаний и спешки в обстановке, явно чреватой
взрывом.
Рассматривая обстоятельства вступления Англии в войну (после описания
того, как она позволила Германии перевооружиться и поглотить Австрию
и Чехословакию и как в то же время отвергла предложения России о совместных
действиях), Черчилль пишет:
"...Когда все эти преимущества и вся эта помощь были потеряны
и отброшены, Англия, ведя за собой Францию, выступила с гарантией
целостности Польши, той самой Польши, которая всего полгода назад
с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого
государства. Имело смысл вступить в бой за Чехословакию в 1938 году,
когда Германия едва могла выставить полдюжины обученных дивизий на
Западном фронте, а французы, располагая 60--70 дивизиями, несомненно,
могли бы прорваться за Рейн или в Рурский бассейн.
Однако все это было сочтено неразумным, неосторожным, недостойным
современных взглядов и нравственности. И тем не менее теперь две западные
демократии наконец заявили о готовности поставить свою жизнь на карту
из-за территориальной целостности Польши. В истории, которая, как
говорят, в основном представляет собой список преступлений, безумств
и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли
найдем что-либо подобное такому внезапному и полному отказу от проводившейся
пять или шесть лет политики благодушного умиротворения и выражению
готовности пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших условиях
и в самых больших масштабах. Наконец было принято решение -- в
наихудший момент и на наихудшей основе, -- решение, которое,
несомненно, должно было привести к истреблению десятков миллионов
людей..."<$FW.<%20> Churchill<%0>. The Second World War. Vol.
I. pp. 311--312.>
Это довольно резкое обвинение Чемберлена в безрассудстве, однако высказано
оно неосмотрительно, поскольку Черчилль в самый разгар событий сам
поддерживал настойчивое предложение Чемберлена об английских гарантиях
Польше<$FЧитатель заметит далее, что Черчилль для автора -- оракул
и истина в конечной инстанции. Он обожествляет лидера британских консерваторов,
который на протяжении многих лет, вплоть до начала Великой Отечественной
войны, был одним из главных вдохновителей агрессивных планов международного
империализма, направленных на уничтожение Советского государства.
Трезвый расчет привел Черчилля к признанию необходимости совместной
с СССР борьбы против гитлеровской агрессии. Но еще в ходе второй мировой
войны, и особенно после ее окончания, Черчилль вновь возвратился на
прежние антисоветские позиции. -- Прим. ред.>.
В пятницу 1 сентября 1939 года германские войска вступили в Польшу.
В воскресенье 3 сентября, во исполнение ранее данных Польше гарантий,
правительство Англии объявило войну Германии. Шестью часами позже
правительство Франции последовало примеру Англии.
Приветствуя заявление правительства об объявлении войны от имени лейбористской
партии, Гринвуд подчеркнул, что "невыносимая агония неизвестности,
от которой мы все страдали, прошла. Теперь мы знаем худшее". Это
заявление было встречено бурными аплодисментами, так как Гринвуд выразил
общее мнение парламента. Гринвуд закончил речь словами: "Да будет
война быстрой и короткой, и пусть мир, который восторжествует, гордо
установится навсегда на руинах дьявольского режима".
Никакой разумный анализ соотношения сил и ресурсов не давал оснований
считать, что война будет "быстрой и короткой", или даже надеяться,
будто Франция и Англия своими силами сумеют победить Германию, как
бы долго война ни продолжалась. Еще более нелепым было заявление о
том, что "теперь мы знаем худшее".
Представления о военной мощи Польши были также иллюзорны. Лорд Галифакс,
которому, как и премьер-министру, надлежало бы быть хорошо осведомленным,
полагал, что Польша в военном отношении сильнее России, и предпочитал
иметь в качестве союзника именно Польшу. Об этом он и сказал американскому
послу 24 марта -- за несколько дней до принятия неожиданного решения
предложить Польше английские гарантии. В июле генеральный инспектор
вооруженных сил генерал Айронсайд побывал в частях польской армии
и по возвращении представил доклад, который Черчилль назвал "самым
благоприятным".
Еще большие иллюзии существовали относительно французской армии. Сам
Черчилль назвал ее "наиболее высоко подготовленной и надежной
мобильной силой в Европе". За несколько дней до начала войны Черчилль
встретился с главнокомандующим французской армии генералом Жоржем,
который познакомил его со сравнительными данными о военной мощи Франции
и Германии. Эта информация настолько поразила Черчилля, что он воскликнул:
"Да вы же хозяева положения!"<$FВ это время Жорж занимал должность
заместителя главнокомандующего сухопутными войсками. Осведомленный
о стремлении Англии максимально ограничить свою помощь Франции в случае
нападения на нее Германии, он тогда сказал Черчиллю: "У немцев
очень сильная армия, и нам никогда не позволят нанести первый удар.
Если они нападут, обе наши страны будут выполнять свой долг". --
Прим. ред.>
Возможно, под впечатлением этой информации Черчилль присоединился
к тем, кто требовал от французов скорейшего объявления войны на стороне
Польши. В донесении французского посла говорилось: "Больше других
возбужден Черчилль". Еще в марте Черчилль заявил о том, что он
абсолютно согласен с премьер-министром "относительно гарантий
Польше". Подобно многим политическим лидерам Англии, он считал
эти гарантии ценным средством сохранения мира. Единственным человеком,
отмечавшим непрактичность и опасность выданных Польше гарантий, был
Ллойд Джордж. Газета "Тайме" назвала его предостережения "взрывом
безутешного пессимизма".
Здесь следует отметить, что все эти иллюзии относительно будущего
не разделялись в более трезво мыслящих военных кругах. Однако в основном
в тот период преобладали настроения, перегруженные эмоциями, которые
притупили чувство реальной действительности и заслоняли перспективы.
Могла ли Польша продержаться дольше? Могли ли Франция и Англия сделать
больше, чем они сделали для того, чтобы ослабить давление Германии
на Польшу? На первый взгляд при наличии ныне известных данных о численности
вооруженных сил кажется, что ответ на оба вопроса должен быть положительным.
Численность польской армии была вполне достаточной, чтобы остановить
продвижение немецких войск или, в худшем случае, долгое время препятствовать
их продвижению. Если иметь в виду только цифровые показатели, то не
менее очевидно, что Франция вполне могла бы нанести поражение силам
Германии, остававшимся на Западе.
Польская армия насчитывала в своем составе 30 кадровых и 10 резервных
дивизий, кроме того, имелось не менее 12 кавалерийских бригад, правда,
лишь одна из них была моторизована. Мобилизационные возможности Польши
в личном составе были еще более значительными, поскольку она имела
около 2,5 млн. обученных, готовых к мобилизации резервистов.
Франция имела около 110 дивизий, из них не менее 65 были кадровыми.
Они включали пять кавалерийских, две механизированные и одну бронетанковую
дивизию, находившуюся в процессе формирования. Остальные дивизии были
пехотными. В общей сложности, обеспечив оборону Южной Франции и Северной
Африки от возможного нападения Италии, французское командование могло
сосредоточить против Германии 85 дивизий. Кроме того, Франция могла
мобилизовать еще 5 млн. резервистов.
Англия давно обещала с началом войны послать во Францию четыре регулярные
дивизии, и она действительно отправила силы, эквивалентные пяти дивизиям.
Однако трудности с морским транспортом и необходимость использовать
кружной путь во избежание воздушных налетов задержали прибытие первого
контингента английских войск до конца сентября.
Помимо содержания небольшой, но хорошо подготовленной регулярной армии,
Англия вела формирование и оснащение "территориальной полевой
армии" в составе 26 дивизий. С началом войны правительство решило
создать в общей сложности 55 дивизий, однако первые контингенты этих
новых формирований не удалось подготовить до 1940 года. До этого времени
Англия могла оказывать помощь союзникам лишь в традиционной форме,
применяя военно-морские силы в целях морской блокады. Конечно, такая
форма давления на противника не позволяла добиться решительных результатов
в короткий срок.
Бомбардировочная авиация Англии насчитывала немногим более 600 самолетов,
то есть вдвое больше, чем у Франции, но вдвое меньше, чем у Германии.
Тактико-технические характеристики самолетов, однако, не позволяли
надеяться на эффективность ударов по объектам в Германии.
Германия имела 98 дивизий, в том числе 52 (включая 6 австрийских)
кадровые. Из остальных 46 лишь 10 дивизий были боеготовными, но и
они в большинстве своем состояли из новобранцев, находившихся на службе
всего около месяца. Еще 36 дивизий были укомплектованы главным образом
ветеранами первой мировой войны -- сорокалетними солдатами, малознакомыми
с современными оружием и тактикой. Кроме того, эти дивизии испытывали
нехватку в артиллерии и других видах вооружения. Чтобы полностью укомплектовать
и подготовить эти дивизии, потребовалось много времени -- в два
раза больше, чем предполагало немецкое командование, весьма обеспокоенное
медленным ходом этого процесса.
В 1939 году немецкая армия по была готова к войне. Командование, полагаясь
на заверения Гитлера, не ожидало войны. С предложением Гитлера быстро
увеличить численность армии военное руководство согласилось неохотно,
ибо предпочитало накапливать подготовленные кадры постепенно. Однако
Гитлер неоднократно заверял своих генералов в том, что для подобной
подготовки будет достаточно времени, поскольку он не хочет рисковать
и начинать "большую войну" раньше 1944 года. Не более благополучно
обстояло дело с вооружением, темп оснащения войск явно отставал от
роста их численности.
И все же, когда война началась, многие объясняли головокружительные
успехи Германии в начальный период подавляющим превосходством немецкой
армии в численности войск и вооружении.
Потребовалось немало времени, чтобы развеять и эту иллюзию. Даже Черчилль
в своих военных мемуарах писал, что в 1940 году немцы имели по крайней
мере 1000 тяжелых танков. Фактически же у них таких танков совсем
нe было. В начале войны немцы располагали лишь незначительным количеством
средних танков. Большинство же машин, которые испытывались в Польше,
были очень легкими, с тонкой броней.
Таким образом, поляки и французы вместе имели примерно 130 дивизий
против 98 немецких дивизий, из которых 36 были практически не обучены
и не укомплектованы. По численности обученных солдат Польша и Франция
обладали еще большим преимуществом перед Германией. Единственным положительным
фактором для Германии при таком неблагоприятном соотношении сил было
то обстоятельство, что Францию и Польшу разделяла довольно широкая
полоса территории Германии. Немцы могли атаковать более слабого из
двух партнеров, в то время как французы, если бы захотели помочь своему
союзнику, должны были атаковать подготовленную оборону немцев.
И все-таки даже в численном отношении поляки имели вполне достаточно
сил, чтобы сдержать брошенные против них 48 кадровых дивизий.
На первый взгляд может показаться, что французы обладали достаточным
превосходством, чтобы разгромить немецкие силы на Западе и пробиться
к Рейну. Немецкие генералы были удивлены тем, что французы этого не
сделали. Вероятно, причину такой оценки следует видеть в том, что
большинство немецких военных руководителей все еще мыслили категориями
1918 года. Они в той же мере преувеличивали мощь французской армии,
сколь и англичане.
Однако ответ на вопрос, могла ли Польша продержаться и могла ли Франция
оказать ей более существенную помощь, представляется совершенно иным
при более внимательном подходе, если учитывать возникшие осложнения
и новые методы ведения войны, впервые примененные в 1939 году. Очевидно,
что было невозможно изменить ход событий.
Касаясь в своих военных мемуарах причин падения Польши, Черчилль утверждал:
"Ни во Франции, ни в Англии в достаточной мере не сознавали последствий
того нового обстоятельства, что бронированные машины могут выдерживать
артиллерийский обстрел и продвигаться по сотне миль в день"<$FW.<%20>
Churchill<%0>. The Second World War. Vol. I, p. 425.>. Это суждение
более чем справедливо, ибо его разделяли большинство высших военных
и государственных деятелей обеих стран.
Однако именно в Англии раньше, чем где-либо, эти новые потенциальные
возможности предвиделись и публично разъяснялись небольшой группой
прогрессивных военных мыслителей.
Во втором томе своих мемуаров, говоря о падении Франции в 1940 году,
Черчилль сделал весьма примечательное признание: "Не имея в течение
стольких лет доступа к официальной информации, я не понимал, какой
переворот в военном деле после первой мировой войны произвело введение
масс быстро двигающихся тяжелых танков. Я был знаком с танками, но
реакцией и объявлением частичной мобилизации в Англии, когда в сентябре
он предъявил ультиматум Чехословакии. Однако Чемберлен уступил требованиям
Гитлера и активно помог навязать Чехословакии свои условия. Гитлер
понял, что минутная угроза сопротивления была всего лишь актом спасения
престижа, чтобы удовлетворить требования части английской общественности
во главе с Черчиллем, выступавшей против правительственной политики
примирения и уступок. Не менее ободрила Гитлера и пассивность французов.
Поскольку они так легко оставили своего чехословацкого союзника, который
обладал самой оснащенной армией из всех малых государств, казалось
маловероятным, что Франция вступит в войну для защиты какого-либо
из оставшихся звеньев в цепи ее союзников в Восточной и Центральной
Европе.
Таким образом, Гитлер понял, что может в скором будущем завершить
свои планы в отношении Чехословакии, а затем продолжать продвижение
на восток. Сначала он не думал о нападении на Польшу, хотя именно
ей принадлежала большая часть территории, отрезанной от Германии после
первой мировой войны. Польша, подобно Венгрии, была полезна Гитлеру
тем, что угрожала тылу Чехословакии и таким образом вынуждала ее уступить
его требованиям. Между прочим, Польша воспользовалась случаем и тоже
захватила часть территории Чехословакии. Некоторое время Гитлер был
склонен считать Польшу младшим партнером при условии, что она вернет
ему порт Данциг и гарантирует Германии свободный проход в Восточную
Пруссию через Польский коридор. В создавшихся условиях это было удивительно
умеренное требование со стороны Гитлера. Однако в ходе переговоров
Гитлер обнаружил, что поляки упорно отказываются пойти на подобные
уступки и даже вынашивают необоснованную идею о собственном могуществе.
И все же Гитлер продолжал надеяться, что в дальнейшем Польша станет
сговорчивее. 25 марта Гитлер в беседе с главнокомандующим сухопутными
войсками заявил, что "не хочет решать, вопрос о Данциге путем
применения силы". Однако неожиданный маневр Англии, последовавший
за новым шагом Гитлера, изменил это решение.
В начале 1939 года руководители английского правительства чувствовали
себя счастливее, чем когда-либо в прошлом. Они успокаивали себя мыслью,
что ускоренные меры по перевооружению, программа перевооружения Америки
и экономические трудности Германии уменьшают опасность положения.
10 марта в частном разговоре Чемберлен высказал мнение, что перспективы
мира сейчас лучше, чем когда бы то ни было, и выразил надежду до конца
года созвать новое совещание по разоружению. На следующий день министр
внутренних дел Хор в своей речи заявил, что мир вступает в "золотой
век". Министры уверяли своих сторонников и противников, что трудное
экономическое положение Германии не позволит ей вести войну и поэтому
она вынуждена принять условия правительства Англии, чтобы получить
помощь, предусмотренную торговым договором. Два министра, Стэнли и
Хадсон, уже собирались в Берлин готовить подписание такого договора.
На этой же, неделе журнал "Панч" поместил карикатуру с изображением
"Джона Булля", который со вздохом облегчения пробуждается
от кошмарного сна, а в это время из окна вылетает его недавний "страх
перед войной". В эти дни, приведшие к мартовским событиям 1939
года, как никогда, проявилась абсурдность оптимистических иллюзий
англичан.
Чтобы осуществить раскол Чехословакии изнутри, нацисты поощряли в
ней сепаратистские движения. 12 марта, после того как лидер оппозиции
Тисо<$FИ.<%20> Тисо<%0> -- главарь словацких фашистов. --
Прим. ред.> посетил Гитлера в Берлине, Словакия объявила о
своей независимости. Еще более слепо действовал министр иностранных
дел Польши полковник Бек, который публично выразил свою полную поддержку
словакам. 15 марта, после того как президент Чехии уступил требованиям
Гитлера установить "протекторат" над Богемней и оккупировать
страну, немецкие войска вступили в Прагу.
Осенью 1938 года при подписании Мюнхенского соглашения правительство
Англии обязывалось защищать Чехословакию от агрессии. Однако после
мартовских событий 1939 года Чемберлен заявил в палате обшил, что,
по его мнению, распад Чехословакии аннулировал эти гарантии и он не
считает себя связанным этим обязательством. Выразив сожаление по поводу
того, что произошло в Чехословакии, Чемберлен сказал, что не видит
причин, почему этот вопрос должен "уводить в сторону" политику
Англии.
Однако через несколько дней Чемберлен совершенно изменил свой курс.
Это было настолько неожиданно и чревато последствиями, что удивило
весь мир. Чемберлен вдруг принял решение блокировать любое дальнейшее
продвижение Гитлера и 29 марта направил Польше предложение поддерживать
ее против "любой акции, которая угрожает независимости Польши
и сопротивление которой польское правительство считает жизненно необходимым".
Теперь невозможно выяснить, что именно оказало преобладающее влияние
на это решение: возмущение общественности или его собственное возмущение;
гнев из-за того, что Гитлер его обманывает, или унижение тем, что
в глазах собственного народа он предстал глупцом.
Неслыханные условия гарантий поставили Англию в такое положение, что
ее судьба оказалась в руках польских правителей, которые имели весьма
сомнительные и непостоянные суждения. Более того, выполнить свои гарантии
Англия могла только с помощью России, но пока не было сделано даже
предварительных шагов к тому, чтобы выяснить, может ли Россия предоставить,
а Польша принять подобную помощь.
Кабинету предложили одобрить гарантии, даже не ознакомив с докладам
комитета начальников штабов, где доказывалась практическая невозможность
эффективной помощи Польше. Правда, сомнительно, чтобы это изменило
что-нибудь в преобладавших тогда настроениях.
При обсуждении в парламенте гарантии получили общую поддержку. Только
Ллойд Джордж счел возможным предупредить парламент, что брать на себя
такие чреватые последствиями обязательства, не заручившись поддержкой
России, -- это безрассудство, подобное самоубийству. Гарантии
Польше были наиболее верным способом ускорить взрыв и начало мировой
войны. Они сочетали в себе максимальное искушение с открытой провокацией
и подстрекали Гитлера доказать бесплодность подобных гарантий по отношению
к стране, находящейся вне досягаемости Запада. В то же время полученные
гарантии сделали твердолобых польских руководителей еще менее склонными
соглашаться на какие-либо уступки Гитлеру, а тот теперь оказался в
положении, не позволявшем отступить без ущерба для своего престижа.
Почему польские правители приняли столь фатальное предложение? Частично
это произошло потому, что у них было до абсурда преувеличенное представление
о могуществе своих устаревших вооруженных сил (они хвастливо заявляли
о некоем "кавалерийском рейде на Берлин"). Другая причина
была обусловлена чисто личным желанием Бека, который, по его же словам,
решил принять предложение Англии, "не успев дважды стряхнуть пепел
с сигареты". Далее Бек пояснил: при встрече с Гитлером в январе
ему было весьма трудно "проглотить" замечание Гитлера о возвращении
Данцига, и потому, когда ему передали предложение Англии, он ухватился
за него, как за возможность дать Гитлеру пощечину. Такими путями часто
решается судьба народов.
Единственная возможность избежать войны заключалась в том, чтобы заручиться
поддержкой России, единственной державы, которая могла оказать Польше
непосредственную помощь, и таким образом сдержать Гитлера. Однако,
несмотря на всю остроту положения, действия правительства Англии были
вялыми и неискренними. Чемберлен питал чувство глубокой неприязни
к Советской России, а Галифакс -- религиозную антипатию. Кроме
того, они оба в равной мере недооценивали мощь России и переоценивали
силы Польши. Если теперь они и признавали желательность заключения
оборонительного соглашения с Россией, то хотели заключить его на своих
условиях и никак не могли понять, что своими преждевременными гарантиями
Польше они поставили себя в такое положение, когда им самим следовало
бы добиваться соглашения с Россией и на ее условиях.
Помимо колебаний Англии были еще возражения правительства Польши и
других малых стран Восточной Европы, которые выступали против принятия
военной помощи от России, опасаясь, что она примет форму вторжения
русских войск. Итак, темпы англо-русских переговоров стали медленными,
как похоронное шествие<$FАнгло-франко-советские (московские) переговоры
проходили в Москве с апреля по август 1939 года. В ходе переговоров
Советский Союз стремился к достижению соглашения о совместном отпоре
германской агрессии. Однако Англия и Франция преследовали другую цель
-- оказать давление на Германию и подтолкнуть ее к агрессии против
СССР. Как свидетельствуют рассекреченные в 1970 году архивы английского
кабинета, Галифакс видел главный смысл переговоров в том, чтобы "блокировать
любое соглашение между Германией и СССР" (S.<%20> Aster.<%0> 1939.
The Making of the Second World War. London, 1973, p. 270). (Подробно
по вопросу этих переговоров см.: СССР в борьбе за мир накануне второй
мировой войны. Документы и материалы. М., 1971, стр. 543--636;
История второй мировой войны 1939--1945 гг. Т. II. М., Воениздат,
1974, гл. 4.) -- Прим, ред.>.
Совершенно по-иному реагировал на изменившуюся позицию Англии Гитлер.
Пробные шаги к заключению советско-германского союза были сделаны
в апреле<$FТакой шаг был предпринят Берлином 19 мая, когда немецкому
посольству в Москве направили указание возобновить прерванные в феврале
1939 года экономические переговоры с СССР. (Подробнее см. История
второй мировой войны 1939--1945 гг. Т. II, гл. 7.) -- Прим.
ред.>. Переговоры велись с величайшей осторожностью и проходили
в атмосфере взаимного недоверия, так как каждая сторона подозревала
другую в том, что та, возможно, просто пытается помешать ей достичь
соглашения с западными державами. Застой в англо-русских переговорах
подстегивал немцев использовать эту возможность, чтобы поскорее достичь
соглашения с русскими.
До середины августа Молотов не давал никаких обещаний, затем последовали
решительные перемены. Возможно, сыграл свою роль очевидный факт, что
Гитлер не мог начать военные действия в Польше позже, чем в первые
дни сентября. С другой стороны, отсрочка подписания советско-германского
соглашения до конца августа сохраняла русским уверенность в том, что
у Гитлера и западных держав не останется времени для заключения нового
"мюнхенского соглашения".
23 августа Риббентроп вылетел в Москву, и пакт был подписан. Однако
советско-германский пакт не произвел на англичан того впечатления,
на которое рассчитывал Гитлер. Сталин прекрасно сознавал, что западные
державы давно склонны позволить Гитлеру двигаться на восток, на Россию.
Возможно, он считал советско-германский пакт удобным средством, с
помощью которого агрессивную деятельность Гитлера возможно повернуть
в обратном направлении. Другими словами, Сталин сталкивал лбами своих,
непосредственных и потенциальных противников. А это, по меньшей мере,
означало ослабление угрозы Советской России и, вполне возможно, общее
ослабление ее противников, что обеспечило бы России доминирующее влияние
в послевоенном мире.
В 1941 году, после того как Гитлер вторгся в Россию, шаг, предпринятый
Сталиным в 1939 году, выглядел фатально близоруким актом<$FБуржуазные
историки ведут многолетние атаки на решение Советского правительства
принять предложение Германии и заключить с ней договор о ненападении,
строя по этому поводу различные домыслы. Они бессильны скрыть тот
факт, что Советское правительство, исчерпав все возможности добиться
согласованных мер по пресечению германской агрессии, сумело этим решением
расколоть фронт империалистических держав, отвести на время прямую
военную угрозу от СССР. Реакционные круги западных стран дождались
нападения Германии на СССР, но к тому времени их собственное существование
зависело от способности Советского Союза выстоять и победить. --
Прим. ред.>. Возможно, Сталин переоценил способность западных
стран к сопротивлению и тем самым преуменьшил мощь Германии. Возможно
также, что он переоценил свои собственные силы к сопротивлению. Тем
не менее при рассмотрении положения в Европе в последующие годы нельзя
сказать с такой уверенностью, как в 1941 году, что меры, предпринятые
Сталиным, нанесли ущерб России. Западу же все это нанесло неизмеримый
урон. И главными виновниками этого являются те, кто был ответствен
за проведение политики колебаний и спешки в обстановке, явно чреватой
взрывом.
Рассматривая обстоятельства вступления Англии в войну (после описания
того, как она позволила Германии перевооружиться и поглотить Австрию
и Чехословакию и как в то же время отвергла предложения России о совместных
действиях), Черчилль пишет:
"...Когда все эти преимущества и вся эта помощь были потеряны
и отброшены, Англия, ведя за собой Францию, выступила с гарантией
целостности Польши, той самой Польши, которая всего полгода назад
с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого
государства. Имело смысл вступить в бой за Чехословакию в 1938 году,
когда Германия едва могла выставить полдюжины обученных дивизий на
Западном фронте, а французы, располагая 60--70 дивизиями, несомненно,
могли бы прорваться за Рейн или в Рурский бассейн.
Однако все это было сочтено неразумным, неосторожным, недостойным
современных взглядов и нравственности. И тем не менее теперь две западные
демократии наконец заявили о готовности поставить свою жизнь на карту
из-за территориальной целостности Польши. В истории, которая, как
говорят, в основном представляет собой список преступлений, безумств
и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли
найдем что-либо подобное такому внезапному и полному отказу от проводившейся
пять или шесть лет политики благодушного умиротворения и выражению
готовности пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших условиях
и в самых больших масштабах. Наконец было принято решение -- в
наихудший момент и на наихудшей основе, -- решение, которое,
несомненно, должно было привести к истреблению десятков миллионов
людей..."<$FW.<%20> Churchill<%0>. The Second World War. Vol.
I. pp. 311--312.>
Это довольно резкое обвинение Чемберлена в безрассудстве, однако высказано
оно неосмотрительно, поскольку Черчилль в самый разгар событий сам
поддерживал настойчивое предложение Чемберлена об английских гарантиях
Польше<$FЧитатель заметит далее, что Черчилль для автора -- оракул
и истина в конечной инстанции. Он обожествляет лидера британских консерваторов,
который на протяжении многих лет, вплоть до начала Великой Отечественной
войны, был одним из главных вдохновителей агрессивных планов международного
империализма, направленных на уничтожение Советского государства.
Трезвый расчет привел Черчилля к признанию необходимости совместной
с СССР борьбы против гитлеровской агрессии. Но еще в ходе второй мировой
войны, и особенно после ее окончания, Черчилль вновь возвратился на
прежние антисоветские позиции. -- Прим. ред.>.
В пятницу 1 сентября 1939 года германские войска вступили в Польшу.
В воскресенье 3 сентября, во исполнение ранее данных Польше гарантий,
правительство Англии объявило войну Германии. Шестью часами позже
правительство Франции последовало примеру Англии.
Приветствуя заявление правительства об объявлении войны от имени лейбористской
партии, Гринвуд подчеркнул, что "невыносимая агония неизвестности,
от которой мы все страдали, прошла. Теперь мы знаем худшее". Это
заявление было встречено бурными аплодисментами, так как Гринвуд выразил
общее мнение парламента. Гринвуд закончил речь словами: "Да будет
война быстрой и короткой, и пусть мир, который восторжествует, гордо
установится навсегда на руинах дьявольского режима".
Никакой разумный анализ соотношения сил и ресурсов не давал оснований
считать, что война будет "быстрой и короткой", или даже надеяться,
будто Франция и Англия своими силами сумеют победить Германию, как
бы долго война ни продолжалась. Еще более нелепым было заявление о
том, что "теперь мы знаем худшее".
Представления о военной мощи Польши были также иллюзорны. Лорд Галифакс,
которому, как и премьер-министру, надлежало бы быть хорошо осведомленным,
полагал, что Польша в военном отношении сильнее России, и предпочитал
иметь в качестве союзника именно Польшу. Об этом он и сказал американскому
послу 24 марта -- за несколько дней до принятия неожиданного решения
предложить Польше английские гарантии. В июле генеральный инспектор
вооруженных сил генерал Айронсайд побывал в частях польской армии
и по возвращении представил доклад, который Черчилль назвал "самым
благоприятным".
Еще большие иллюзии существовали относительно французской армии. Сам
Черчилль назвал ее "наиболее высоко подготовленной и надежной
мобильной силой в Европе". За несколько дней до начала войны Черчилль
встретился с главнокомандующим французской армии генералом Жоржем,
который познакомил его со сравнительными данными о военной мощи Франции
и Германии. Эта информация настолько поразила Черчилля, что он воскликнул:
"Да вы же хозяева положения!"<$FВ это время Жорж занимал должность
заместителя главнокомандующего сухопутными войсками. Осведомленный
о стремлении Англии максимально ограничить свою помощь Франции в случае
нападения на нее Германии, он тогда сказал Черчиллю: "У немцев
очень сильная армия, и нам никогда не позволят нанести первый удар.
Если они нападут, обе наши страны будут выполнять свой долг". --
Прим. ред.>
Возможно, под впечатлением этой информации Черчилль присоединился
к тем, кто требовал от французов скорейшего объявления войны на стороне
Польши. В донесении французского посла говорилось: "Больше других
возбужден Черчилль". Еще в марте Черчилль заявил о том, что он
абсолютно согласен с премьер-министром "относительно гарантий
Польше". Подобно многим политическим лидерам Англии, он считал
эти гарантии ценным средством сохранения мира. Единственным человеком,
отмечавшим непрактичность и опасность выданных Польше гарантий, был
Ллойд Джордж. Газета "Тайме" назвала его предостережения "взрывом
безутешного пессимизма".
Здесь следует отметить, что все эти иллюзии относительно будущего
не разделялись в более трезво мыслящих военных кругах. Однако в основном
в тот период преобладали настроения, перегруженные эмоциями, которые
притупили чувство реальной действительности и заслоняли перспективы.
Могла ли Польша продержаться дольше? Могли ли Франция и Англия сделать
больше, чем они сделали для того, чтобы ослабить давление Германии
на Польшу? На первый взгляд при наличии ныне известных данных о численности
вооруженных сил кажется, что ответ на оба вопроса должен быть положительным.
Численность польской армии была вполне достаточной, чтобы остановить
продвижение немецких войск или, в худшем случае, долгое время препятствовать
их продвижению. Если иметь в виду только цифровые показатели, то не
менее очевидно, что Франция вполне могла бы нанести поражение силам
Германии, остававшимся на Западе.
Польская армия насчитывала в своем составе 30 кадровых и 10 резервных
дивизий, кроме того, имелось не менее 12 кавалерийских бригад, правда,
лишь одна из них была моторизована. Мобилизационные возможности Польши
в личном составе были еще более значительными, поскольку она имела
около 2,5 млн. обученных, готовых к мобилизации резервистов.
Франция имела около 110 дивизий, из них не менее 65 были кадровыми.
Они включали пять кавалерийских, две механизированные и одну бронетанковую
дивизию, находившуюся в процессе формирования. Остальные дивизии были
пехотными. В общей сложности, обеспечив оборону Южной Франции и Северной
Африки от возможного нападения Италии, французское командование могло
сосредоточить против Германии 85 дивизий. Кроме того, Франция могла
мобилизовать еще 5 млн. резервистов.
Англия давно обещала с началом войны послать во Францию четыре регулярные
дивизии, и она действительно отправила силы, эквивалентные пяти дивизиям.
Однако трудности с морским транспортом и необходимость использовать
кружной путь во избежание воздушных налетов задержали прибытие первого
контингента английских войск до конца сентября.
Помимо содержания небольшой, но хорошо подготовленной регулярной армии,
Англия вела формирование и оснащение "территориальной полевой
армии" в составе 26 дивизий. С началом войны правительство решило
создать в общей сложности 55 дивизий, однако первые контингенты этих
новых формирований не удалось подготовить до 1940 года. До этого времени
Англия могла оказывать помощь союзникам лишь в традиционной форме,
применяя военно-морские силы в целях морской блокады. Конечно, такая
форма давления на противника не позволяла добиться решительных результатов
в короткий срок.
Бомбардировочная авиация Англии насчитывала немногим более 600 самолетов,
то есть вдвое больше, чем у Франции, но вдвое меньше, чем у Германии.
Тактико-технические характеристики самолетов, однако, не позволяли
надеяться на эффективность ударов по объектам в Германии.
Германия имела 98 дивизий, в том числе 52 (включая 6 австрийских)
кадровые. Из остальных 46 лишь 10 дивизий были боеготовными, но и
они в большинстве своем состояли из новобранцев, находившихся на службе
всего около месяца. Еще 36 дивизий были укомплектованы главным образом
ветеранами первой мировой войны -- сорокалетними солдатами, малознакомыми
с современными оружием и тактикой. Кроме того, эти дивизии испытывали
нехватку в артиллерии и других видах вооружения. Чтобы полностью укомплектовать
и подготовить эти дивизии, потребовалось много времени -- в два
раза больше, чем предполагало немецкое командование, весьма обеспокоенное
медленным ходом этого процесса.
В 1939 году немецкая армия по была готова к войне. Командование, полагаясь
на заверения Гитлера, не ожидало войны. С предложением Гитлера быстро
увеличить численность армии военное руководство согласилось неохотно,
ибо предпочитало накапливать подготовленные кадры постепенно. Однако
Гитлер неоднократно заверял своих генералов в том, что для подобной
подготовки будет достаточно времени, поскольку он не хочет рисковать
и начинать "большую войну" раньше 1944 года. Не более благополучно
обстояло дело с вооружением, темп оснащения войск явно отставал от
роста их численности.
И все же, когда война началась, многие объясняли головокружительные
успехи Германии в начальный период подавляющим превосходством немецкой
армии в численности войск и вооружении.
Потребовалось немало времени, чтобы развеять и эту иллюзию. Даже Черчилль
в своих военных мемуарах писал, что в 1940 году немцы имели по крайней
мере 1000 тяжелых танков. Фактически же у них таких танков совсем
нe было. В начале войны немцы располагали лишь незначительным количеством
средних танков. Большинство же машин, которые испытывались в Польше,
были очень легкими, с тонкой броней.
Таким образом, поляки и французы вместе имели примерно 130 дивизий
против 98 немецких дивизий, из которых 36 были практически не обучены
и не укомплектованы. По численности обученных солдат Польша и Франция
обладали еще большим преимуществом перед Германией. Единственным положительным
фактором для Германии при таком неблагоприятном соотношении сил было
то обстоятельство, что Францию и Польшу разделяла довольно широкая
полоса территории Германии. Немцы могли атаковать более слабого из
двух партнеров, в то время как французы, если бы захотели помочь своему
союзнику, должны были атаковать подготовленную оборону немцев.
И все-таки даже в численном отношении поляки имели вполне достаточно
сил, чтобы сдержать брошенные против них 48 кадровых дивизий.
На первый взгляд может показаться, что французы обладали достаточным
превосходством, чтобы разгромить немецкие силы на Западе и пробиться
к Рейну. Немецкие генералы были удивлены тем, что французы этого не
сделали. Вероятно, причину такой оценки следует видеть в том, что
большинство немецких военных руководителей все еще мыслили категориями
1918 года. Они в той же мере преувеличивали мощь французской армии,
сколь и англичане.
Однако ответ на вопрос, могла ли Польша продержаться и могла ли Франция
оказать ей более существенную помощь, представляется совершенно иным
при более внимательном подходе, если учитывать возникшие осложнения
и новые методы ведения войны, впервые примененные в 1939 году. Очевидно,
что было невозможно изменить ход событий.
Касаясь в своих военных мемуарах причин падения Польши, Черчилль утверждал:
"Ни во Франции, ни в Англии в достаточной мере не сознавали последствий
того нового обстоятельства, что бронированные машины могут выдерживать
артиллерийский обстрел и продвигаться по сотне миль в день"<$FW.<%20>
Churchill<%0>. The Second World War. Vol. I, p. 425.>. Это суждение
более чем справедливо, ибо его разделяли большинство высших военных
и государственных деятелей обеих стран.
Однако именно в Англии раньше, чем где-либо, эти новые потенциальные
возможности предвиделись и публично разъяснялись небольшой группой
прогрессивных военных мыслителей.
Во втором томе своих мемуаров, говоря о падении Франции в 1940 году,
Черчилль сделал весьма примечательное признание: "Не имея в течение
стольких лет доступа к официальной информации, я не понимал, какой
переворот в военном деле после первой мировой войны произвело введение
масс быстро двигающихся тяжелых танков. Я был знаком с танками, но