Алифанов Леонид. Хмельницкий. Книга первая

выскользнула из рук пана каменецкого старосты, став женой Петра
Сагайдачного?..
Серьезный разговор как-то сразу оборвался. Паны старосты еще не знаю о
скрытых симпатиях гетмана к этому многообещающему казацкому вожаку.
Жолкевский возлагал на Сагайдачного большие надежды и пытался приручить
его, не учитывая, однако, того, что умный атаман постепенно объединял
вокруг себя не только казаков, но и весь украинский народ, стараясь
опереться на широкие социальные круги.
Члены комиссии разошлись, чтобы дать указания старшинам своих войск,
решив собраться вечером, когда возвратится из Терехтемирова Станислав
Конецпольский.

12

Наступила теплая украинская ночь. Белая Церковь, окруженная коронными
войсками, еще с раннего вечера настороженно умолкла. Совсем недавно
прошумела здесь грозная и в то же время радостная буря - казаки под
руководством наказного гетмана Петра Сагайдачного разгромили в
окрестностях Белой Церкви несметную орду татар и турок. По улицам города
прошли тысячи вооруженных и обезоруженных людей. Жители Белой Церкви всю
неделю приветствовали победителей, принимали к себе в дома отбитых у
захватчиков пленников, украинских людей из побужских и поднепровских
степей.
И еще не утихли разговоры об этих событиях, не забылся пережитый страх,
как словно из-под земли вынырнули отряды коронных войск и окружили Белую
Церковь. Снова, хотя и было воскресенье, девушки не пели на берегу Роси,
мещане не выходили побеседовать за ворота на улицу, торговцы прежде
времени закрывали свои рундуки и корчмы. Люди не поверили гетману, который
объявил, что его войска направляются на Низ для отражения нападения
крымчаков. В народе ходили разные слухи, но преобладал один - гетман
прибыл сюда для усмирения казачества, в угоду турецкому султану... К тому
же жители Белой Церкви хорошо помнили недавнюю кровавую битву гетмана с
Наливайко у стен их города. Вот и погасили они каганцы в домах пораньше.
В это самое время по Ольшанской дороге мчались крылатые гусары
Станислава Конецпольского, будто спешили укрыться от наседавшего на них
врага за спасительными воротами Белой Церкви. В ночной темноте, мимо
охраны у городских ворот, пронеслись причудливые силуэты пегасов,
проскакавших по мосту в замок.
У ворот замка посланец гетмана Конецпольский соскочил с коня, отдал его
джуре и, спросив у дежурного старшины, где гетман Жолкевский, направился
прямо в его покои.
Если бы гетман не поднялся со своего кресла и не пошел навстречу своему
посланцу, наверное, члены комиссии так и не сдвинулись бы с мест, -
слишком кичились они не столько даже высоким званием членов сеймовой
комиссии, сколько своим положением влиятельных старост Речи Посполитой.
Следом за гетманом первым медленно поднялся Острожский и тоже пошел
навстречу воеводичу. Покручивая усы, вскочил Данилович. Затем поднялись
Заславский и Калиновский.
- Честь и слава вельможному пану гетману, желаем здоровья уважаемым
панам! - по-молодецки бодро поздоровался Конецпольский, сдерживая
врожденное заикание.
В ответ на пожатие его руки гетманом он низко поклонился, подражая
изящным манерам вельмож западных дворов, где он долго жил, путешествуя с
образовательной целью. Здороваясь с Острожским, Станислав Конецпольский
приветливо улыбнулся ему, и улыбка оставалась у него на лице до тех пор,
пока он не поздоровался со всеми высокопоставленными шляхтичами. Каждому
он подавал руку, придерживая другой саблю, золотой эфес которой
раскачивался, выглядывая из-под кунтуша, сшитого из легкого испанского
шелка цвета мяты.
Гетман, прихрамывая, подвел Конецпольского к столу, посадил на свое
место, а сам сел напротив.
- Уважаемые панове, именем предоставленной мне власти открываю
комиссарский совет сеймовой комиссии, - торжественно, с едва сдерживаемым
волнением объявил Жолкевский. - Пана поручика Станислава Конецпольского я
посылал в Терехтемиров с посланием к казацким старшинам. Поручик привез...
Конецпольский, поднявшись с дубового кресла, грациозно поклонился.
Воплощение молодости и энергии. Данилович подметил волнение поручика и
незаметно улыбнулся в роскошные усы. Еще бы! Ведь человеку впервые
поручалось дело такой государственной важности... Он и гордится этим, и,
естественно, переживает... Ему бы обладать даром Цицерона - очаровал бы
всех! Однако природа распределяет таланты весьма осмотрительно и сделала
заикой одаренного во многих отношениях шляхтича...
Волнение Конецпольского заметили и другие члены комиссии, но, будучи
менее сообразительными и к тому же хуже, чем Данилович, знавшими
Конецпольского, удивились: почему, собственно, так странно ведет себя
обычно независимый поручик? Дело как дело: повез казакам послание, привез
ответ. Но у молодого человека заметно дрожала рука, когда он подавал
свернутое в трубочку письмо казаков с большой печатью на двух красных
шнурках, тяжело болтающейся совсем как на королевском пергаменте.
- Прошу, вельможный п-па-ан гетман... Панове! Только перед вечером
казацкие старшины п-подписали э-этот реверсал...
Жолкевский даже почувствовал неловкость - уж слишком неуверенно ведет
себя его избранник, чаще, чем обычно, заикается, на удивление
присутствующим. Впрочем, и сам гетман сгорал от нетерпения, он схватил -
собственно, почти вырвал из дрожавшей руки зятя свиток с дразнящей печатью
на шнурке.
- Пан поручик может сидеть... - сказал гетман, посмотрев на
Конецпольского с укором, и проглотил слюну или какое-то резкое слово, - и
слушать вместе с панами комиссарами сейма.
Печать еще раз качнулась, треснул шнурок, которым был завязан свиток
пергамента. Гетман развернул письмо и держал его на расстоянии вытянутых
рук - жилистых рук с дряблой кожей на пальцах. Заславский бросился
присвечивать, взяв подсвечник из рук слуги.
- Прошу... пускай будет так!.. - властно остановил его Жолкевский.
Гетману не раз приходилось читать вражеские послания в самые тяжелые
минуты поражений и неудач. И никто не скажет, чтобы у Станислава
Жолкевского дрожали руки...
- Я, мои уважаемые панове, разрешу себе пропустить титулованные
обращения хлопов, тем паче что эти цветистые величания отнюдь не могут
быть признаны искренним выражением чувств казаков, - заметил гетман,
пробегая глазами первые строки письма. - Итак, прошу панов слушать:
"...Панове старшины и все товарищество его королевской милости, пана
нашего... войска" и так далее... "о получении послания Вашей милости,
Низового Запорожского рады известить Вашу милость...", в котором вашмость,
с позволения божьего, учтиво пожелали здоровья украинскому казачеству. И
премного удивляет нас, вашмость гетман Речи Посполитой, категорическое
требование, чтобы мы, собравшись в Терехтемиров, от дедов и прадедов наших
принадлежавший казачеству, на нашей украинской земле, отослали бы отсюда
казаков и тех, что сверх трех тысяч, реестрованных Вашей милостью в
Коронный реестр его Королевского Величества, распустили бы по домам и
чтобы "под юрисдикцией панов старост находились" за кусок panis bene
merentium [добросовестно заработанного хлеба (лат.)], и о вольностях,
нашему народу принадлежащих, не помышляли. Говоря о colluvies [наводнении
(лат.)] казацком, как любит Ваша милость пан гетман высказываться
по-латыни, латынью пугая tota plebs [народные низы (лат.)] проклятым
панским письмом, Вы грозите, будто украинский народ proditor et hostis
patriae confiscatione bonorum ma puniri [будет наказан конфискацией
имущества как враг и изменник отчизны (лат.)]. Тем самым древнейшие,
веками освященные права, свободу людскую и обычаи жизни, вашмость,
comtemnut [ставя ни во что (лат.)], народ православный хотите низвести до
положения быдла, панских слуг. И то лишь воспользовавшись lege sancita
[решающим правом (лат.)] панским.
А уважаемое панство Сейма, испугавшись басурманских угроз,
воспользовалось этим решающим правом. Ибо ленивые шляхтичи вместо того,
чтобы выступить с оружием в руках на защиту края, согласны лучше
безропотно платить (ни за что ни про что) дань султану, расплачиваясь
нашим - сиречь "хлопства", как именует нас зазнавшаяся шляхта, - трудом
добытым добром, позорно покупая такой ценой себе покой. Не к лицу и Вашей
милости, прославленному слуге Отчизны, поседевшему в войнах гетману
ambitionem поступать не так, как подсказывает собственный опыт и разум, а
как приказывает горделивая шляхта и папская тиара из Рима. А разве не
служили казаки под рукой Вашей милости вельможного пана при наведении
порядка на молдавской земле или пан забыл услуги казаков в Инфлянтских
баталиях со шведами, когда он приласкал славного казака Самойла Кишку?
Прочитав латынью усиленное послание Вашей милости вельможного пана,
латынью же на тое отписываем. Не годится нам, людям, на старшинские
должности всем казачеством избранным, попусту переписываться, словно
неверная жена со своим любовником. Решением Сейма назначена комиссия для
урегулирования украинских дел. Так где же оная комиссия обретается? Ведь
писульку к казачеству, с пожеланием здоровья и с угрозами, мог бы и сам
маршалок Сейма при случае прислать с пригожим посланцем из родовитой
краковской или силезской шляхты, который тоже, наверное, в своей
деятельности non dicuntur fraterno amore [не руководствуется братской
любовью (лат.)]. Единственно, за что мы благодарим Вашу милость, пана
нашего, - прислали к нам шляхтича, который говорил с нами, казаками, на
нашем родном языке. Он первый из всей польской шляхты отважился!
По письмецу и почет, Ваша милость вельможный гетман, на латынь латынью
отвечаем и доброго здравия Вам желаем! А обсуждение жизненно важных для
нас конклюзий [определений (лат.)] хотели бы мы чинить в одном кругу с
вельможными панами комиссарами, в городе нашем Терехтемирове, куда люд
украинский плывет Славутой, рекой Отчизны нашей, и движется по
шляхам-дорогам, куда засылает своих представителей оружная сила казацкая.
На этом желаем здоровья Вашей милости вельможному пану гетману и
воеводе начальному в комиссии Сейма. Пусть вашмость мудрый гетман не
обижается на нас за наши искренние слова, ибо писали их non rebellionis
rudore, sed amussi esercitus dolore plenus [не ради бунтарства, а желая
полного счастья (лат.)] народу нашему.
От имени казачества Низового и от всего украинского люда, с согласия и
по поручению руку свою приложили за себя и за все товарищество..." Ну,
здесь... подписи, не стоит панам портить настроение... Подписывались, как
кто умел, полковник Михайло Дорошенко крестиком неграмотного свой
государственный чин удостоверил. Полковник!..
Теперь уже и у гетмана задрожала рука. Он, как змею, швырнул казацкую
грамоту из своих рук на стол и побледнел от злости. Слов не находил, хоть
и понимал, что первым должен сказать свое мнение по поводу этого
необычайного документа. Выйдя из-за стола, он прошелся вдоль большого
замкового зала. И отозвался из дальнего угла:
- Обсуждение жизненно важных для нас конклюзий, вот чего жаждут
ничтожные хлопы!.. Паны неграмотные полковники недовольны латынью...
- Но это уж слишком, прошу панство! - выскочил Заславский. -
Оскорбление чести! Как посмели латынь - признак нашего благородства и
культурности шляхетской - превратить... в объект для издевательства!..
Гетман властно поднял руку, чтобы успокоить старосту, прервал его
шляхетские излияния.
- Предлагаю выслушать пана поручика Станислава Конецпольского, который
расскажет нам о том, как все это происходило. Кто задал такой тон хлопам?
Не верю, чтобы это было проявлением общего мнения казацких старшин.
Прошу... - И кивнул головой в сторону Конецпольского, который поднялся с
кресла еще тогда, когда гетман окончил чтение грамоты и, возмущенный,
прохромал, припадая на правую ногу, в дальний угол зала.
К удивлению присутствующих, ожидавших, что заика-поручик и вовсе
разволнуется, Конецпольский ровным голосом приятного тембра заговорил:
- Так и считал, что реверсал п-полковников, фигурально выражаясь, не
даст вельможным панам полного представления о том, как складываются
отношения Речи Посполитой с Терехтемировом. Прибыли мы к ним - говорю не
только о полковниках, но и о effusus populus [весь народ (лат.)],
представителями которого заполнена вся территория Терехтемирова, -
повторяю, прибыли мы к ним утром.
- Как встретили пана посланца? - спросил Януш Острожский.
- Пожаловаться не могу: как полагается, даже по-рыцарски...
- Хлопы - рыцари, хе-хе-хе! И пан, угождая им, заговорил с ними на
хлопском языке... - снова прервал Заславский, надеясь, что его поддержат
другие.
Вмешался гетман:
- Прошу, панове, спокойно выслушать. А хлопским языком... к сожалению,
мы безрассудно пренебрегаем...
- У того х-хлопства, прошу, есть свои достойные старшины! Какой-то
атаман, кажется Яцком его называют, при встрече со мной сошел с коня, по
плебейскому обычаю снял шапку и, кланяясь, помахал ею перед собою. Казакам
своим дал наказ п-позаботиться о свободном проезде через толпу и с
обнаженной головой вел коня моего под уздцы до самого их штаба,
расположившегося в монастыре. Быть недовольным такой рыцарской встречей, а
тем более пренебрегать ею, как хотел бы уважаемый пан староста, у меня нет
оснований, проше панов. На проявление такого уважения ко мне и обращение
казаков на польском языке - по рыцарскому обычаю я должен был ответить
таким же уважением, разговаривая с ними на хлопском языке... У ворот штаба
меня встретили еще несколько атаманов или полковников и пригласили в
покои, где также вежливо, с поклоном приветствовали меня на польском языке
и пожелали здоровья. Послание егомости вельможного пана гетмана из рук в
руки передано их полковнику...
- Почему не гетману? Ведь он же в это время находился в Терехтемирове.
- И в этом есть определенный смысл, прошу, вашмость вельможный п-пан
гетман. Я был только послом, без гетманского звания...
- Послом от гетмана, пан Стась... - спокойно напомнил Жолкевский.
- Да, прошу, от гетмана. У меня взял послание не поручик, говорю, не
сотник какой-нибудь, а полковник, наверное, Дорошенко, правая рука
Сагайдачного, и тут же передал его в руки усатого седеющего пана, по чину
- казацкого гетмана. Их писарь, читая послание, сбился на латыни пана
гетмана. Я предложил ему свои услуги - перевести латинский текст, - а
кто-то из младших атаманов запротестовал: "Не вольно пану послу толковать
грамоту пана гетмана, поскольку он является противной стороной..." Что я
должен был делать, уважаемые паны? Пан младший атаман, кажется, Кривоносом
его зовут, был вполне прав! А порядку в Круге казацком не грех
позавидовать и любому нашему регименту. Казак Кривонос совсем молод, но
достоин быть полковником.
- Слыхали о таком, это не казак, а разбойник из Поднестровья, -
объяснил Жолкевский, вздохнув.
- Наверно, так. У казацких старшин документов о их происхождении не
имеется. Кривоноса послушали и не дали мне прочитать письма. Какого-то
хорунжего послали к батюшке, очевидно, к самому настоятелю
Терехтемировского собора, в надежде на то, что он знает латынь...
- Но ведь пан Сагайдачный... - напомнил Януш Острожский.
- Пан Сагайдачный, прошу извинить, не был в штабе. Он находился в Киеве
в Печерской лавре, по случаю петрова дня.
- Тогда мне все понятно, прошу панство, оттого все дело и пошло
насмарку, что не было полковника Сагайдачного, - промолвил гетман, внося
ясность скорее для самого себя, чем для остальных.
- В это же самое время, - продолжал Конецпольский, - в штаб прибыл, как
мне показалось, чигиринский подстароста со своим пригожим юношей-сыном.
- Мой подстароста в одном круге с казаками? - с возмущением воскликнул
Ян. Данилович, задетый такой дерзостью со стороны Хмельницкого. - Поташные
заводы без присмотра, хлопы не хотят "истреблять лес, превращать его в
панский пепел", а урядники занимаются другими делами, казацкой ребелией.
- Однако прошу спокойствия, панове! Поташные заводы пана, н-наверное,
р-работают, звенигородский лес так же горит в печах, как и горел, если еще
не в б-больших размерах. По пути встречал мажары с поташом пана старосты,
ехали на пристань к Днестру, несмотря на х-хлопские ребелии... Уважаемый
пан староста не знает о том, что подстаросту прямо с Днепровской переправы
пригласили или принудили прибыть с сыном на площадь перед штабом, не более
того. Его же сына, этого пригожего юношу героя, победившего в поединке
турецкого бея около Днестра, этого молодца, пан Кривонос, видно, по
собственной инициативе пригласил помочь прочитать послание и написать
реверсал, поскольку он является воспитанником львовской иезуитской
коллегии.
- Очень способный, но и строптивый ученик! - будто про себя произнес
Жолкевский.
- Да, привлекательный, сердечный юноша, похвально воспитанный и
образованный, зачитал перед строем казаков послание его милости
вельможного пана гетмана, так что каждое слово было понятно и ясно
атаманам.
- Надо полагать, что эту ясность он вкладывал и в ответ, который писал.
- Он писал точно так, как ему говорили штабные паны, слово в слово
записывал все, что выкрикивал то один, то другой из с-старшин, сидевших за
длинным столом... Ну, а потом он читал им послание, кое-что, с позволения
старшин, перевел на латинский язык, что было одобрено довольным смехом, и
подал к подписи - сначала пану Жмайлу, затем старшинам.
- Что делал пан чигиринский подстароста на площади, пан поручик? -
нетерпеливо спросил Данилович.
Поручик смущенно передернул плечами и посмотрел на Жолкевского. Едва
заметная улыбка играла на устах грозного гетмана. Конецпольский заметил
улыбку и истолковал ее по-своему, сведя ответ к шутке:
- Не стоит обращать внимания на мелочи, прошу уважаемых вельможных
панов. Н-наверное, беспокоился о ребелиях рабочих поташных заводов, по
виду не подавал... Посоветовавшись с сыном, он поехал куда-то отдохнуть,
ожидая его возвращения. Совсем иное можно поведать о донцах, которые
присутствовали на казацком Круге.
- Что же? - поинтересовался гетман.
- В покоях их было двое. Привели какого-то турка или татарина пшебегца
[перебежчика (польск.)], пожелавшего стать казаком. Он отказывался от
басурманской веры и намеревался передать казацким старшинам очень важные
сведения о новом походе крымчаков на Украину. Когда я вошел, они оба
пересели на скамью рядом с перебежчиком и до конца этого утомительного
аудиенц-визита добросовестно охраняли его, не отходя ни на шаг. Но о них
будто и забыли. Полковники порой горячо спорили между собой из-за каждого
слова реверсала. Изредка обращались к донцам за советом. А юноша
Хмельницкий разговаривал с перебежчиком по-турецки - наверное, допрашивал
его о намерениях хана. В комнате душно, пот катился по их лицам... И как
п-посол вельможного пана гетмана должен сказать, что казацких старшин
нельзя упрекнуть в недостаточной старательности при составлении ответа. А
если разрешит мне его милость, вельможный пан гетман...
- Пан Стась является не только гонцом, но и послом, прошу, - сказал
Жолкевский и подошел к высокому окну.
Широкий дубовый подоконник был весь изрезан трещинами. Будто впервые в
жизни гетман на них обратил внимание... Оторвав взгляд от подоконника, он
глянул в темную пустоту ночи за окном. Казалось, и она была расколота на
части. Это Станислав Конецпольский своим искренним рассказом вносил тяжкое
сомнение в душу гетмана. Неужели это и есть начало грядущего раскола
такой, казалось бы, крепкой шляхетской Польши?.. Жолкевский повернулся,
вслушиваясь в слова чуть заикающегося поручика.
- Должен добавить к сказанному, - продолжал Конецпольский, - что
казацкие старшины при составлении ответа не проявляли неуважения к членам
сеймовой комиссии, а тем паче к особе вашмости вельможного пана гетмана...
Но в своей решимости они непоколебимы! Этот юноша Хмельницкий точно
передал их мысли. Что же касается политических конклюзий, то в послании
казаков сказана... святая правда о характере шляхты, прошу честное
панство. Преклоняемся п-перед грубыми и разбойничьими требованиями
басурман, не защищаем суверенные права Короны там!.. - Конецпольский
размашистым жестом руки показал на юг. - К казакам относимся
пренебрежительно - хлопов считаем не людьми, а своей собственностью,
быдлом, которое должно работать на поташных заводах, на плодородных нивах.
А следовало бы приласкать хлебопашца, приручить казачество, их старшин
смелее допускать к нобилитации, чтобы устранить внутри страны распри,
прийти к согласию...
- Напрасно! - перебил Конецпольского Станислав Жолкевский, будто
вырвавшись из объятий тяжелого сна. - Напрасно пан поручик говорит о
согласии с хлопами. Не согласия, а послушания я требую от них!.. О мире с
ними прошу мне не говорить ни слова... Благодарение Езусу, к счастью Речи
Посполитой, у нас еще нет правительства "оптиматов" [оптиматы -
аристократическая консервативная партия, возникшая в последние годы
существования римской республики, падение которой было следствием борьбы
оптиматов с другой партией - популярами].

13

Несмотря на сказанные решительные слова, Станислава Жолкевского
обеспокоила самоуверенность казаков. Он неожиданно почувствовал и в своих
убеждениях какую-то внутреннюю трещину. К собственному удивлению, он
теперь начинал совсем по-иному оценивать некоторые явления. Вполне
возможно, что намеки, брошенные шляхтичем Станиславом Конецпольским,
попали на благоприятную почву, зародив сомнения в душе пожилого человека,
всю жизнь воевавшего с казаками.
Короткой летней ночью в уютном замке гетману не спалось. Тяжело
вздохнув, он велел пригласить к себе Конецпольского. Не только потому, что
он являлся мужем любимой дочери гетмана, - старику захотелось побеседовать
с ним ночью, под сенью кудрявых кленов и ясеней. Жолкевский чувствовал,
что у тридцатилетнего поручика, получившего хорошее воспитание при
западных дворах, имеются свои, отличные от его, взгляды на казачество.
Какие же это взгляды? Не следует ли гетману, до сих пор выражавшему
традиционные представления польской шляхты, прислушаться к свежим мыслям?
Да, это трещина. Поражение на склоне лет вместо награды или... победа?
Старый, опытный государственный муж просит совета...
- Звали, ваша милость? - Спокойный голос Станислава Конецпольского
вывел гетмана из тяжелой задумчивости.
Поручик почувствовал, что гетман желает говорить с ним о таких делах,
которых он в присутствии всех членов полномочной комиссии не решился
затронуть.
- Проклятая ночь, мой Станислав... Не могу успокоиться после беседы с
комиссарами. Так уж повелось у высокомерных шляхтичей, что паны комиссары
хотели бы, словно tempestatem [бурей (лат.)], все невзгоды свалить на
простых людей из-за того, что Кривонос или какой-то там Яцко из Остра
желают добиться шляхетской нобилитации.
- Да что вы, вашмость пан гетман! Именно атаманы Яцко и К-кривонос
меньше всего думают о шляхетской нобилитации. Пан Дорошенко, будучи
неграмотным и ненобилитованным, ведет себя так же, как, скажем, любой
шляхтич из Немирова...
Поручик почтительно стоял возле гетмана, лежавшего на своем военном
плаще (гетман в походе любил лежать на нем!) и внимательно
прислушивавшегося к словам молодого толкового шляхтича. Жолкевский
приподнял голову, осматриваясь вокруг, ища глазами место, где бы рядом с
ним прилечь Конецпольскому.
- Пан Стась мог бы куда лучше воспользоваться лоном природы Украины,
прошу... Пригласил я пана Станислава, чтобы кое-что выяснить и разобраться
в существе некоторых его намеков.
- О чем, п-проше? - почтительно спросил Конецпольский, усаживаясь на
краешке гетманского плаща.
Он догадался, что выраженное им несогласие с намерениями комиссии и
гетмана в отношении будущего Приднепровского края заставило призадуматься
опытного воина-политика.
- Старею, Станислав, старею в этих бесконечных хлопотах.
Ответа зятя на это замечание гетман не ждал, но молча, по-стариковски,
покашливал. Ночь перешла ту грань, которая обычно называется "глухой". На
востоке, на противоположном берегу бурной, зажатой скалами и пересекаемой
порогами Роси, пропели петухи; словно из-под земли подкрадывались робкие
сероватые полосы зари. Конецпольский терпеливо ждал. Наконец гетман грузно
повернулся к нему и по-заговорщицки тихо сказал:
- А все-таки они не имеют права! По традиционному, не нами
установленному закону, возглашающему господство шляхты Речи Посполитой,
хлопы не имеют права так мудро рассуждать, мой Стась. Тем более не только
разумно, а, проще, - издевательски... Ведь они только хлопы. У них есть
свое место на земле, на которой по милости господа бога они живут. А в
intestini belli [внутренняя война (лат.)], ими же и затеваемой каждый раз,
они занимают противную шляхте сторону.
- К сожалению, прошу, вельможный п-па-ан гетман, сторону также и
равноправную... Во времена Спартака оружие ставило даже рабов в равное
положение с патрициями.
- Да, Стась, такую равноправную в intestini belli сторону, как и рабы в
борьбе с римскими патрициями... Кстати, тот юноша, сын чигиринского
подстаросты, действительно писал только то, что ему диктовали Яцки, или
вставлял и свое, округляя их мысли?
- Что я могу сказать, в-ваша милость?.. - Поручик заикнулся, замялся,