Алифанов Леонид. Хмельницкий. Книга первая

цуречки вашмости пана, страх хотя и был преждевременный, будем откровенны.
Это дела давно минувших дней...
- Да, да, давно минувших дней. Знаю, все знаю. Пани Софья Данилович
рассказала отцу о достойном шляхетском поведении пана Михайла в корсунском
доме... Напрасно пан так смущается. Ведь это давно минувшие дела. А сына
вашего, как бог свят, люблю всей душой! Ладным молодым человеком вырос он,
воспитанный панами иезуитами. Хочу определить его подпоручиком в полк
королевских гусар, в польское войско. Пан Конецпольский уже знает об
этом...
- Но ведь война с турками, вашмость, - напомнил Хмельницкий.
- Уверен, что до военных столкновений с турками дело не дойдет, это
всего лишь торг. Искандер-паша умный человек и является моим личным
корреспондентом, переписывается со мной. Думаю, что этот торг не приведет
к войне, Езус и Мария этого не допустят, хе-хе-хе...
Старый канцлер и его бывший доверенный слуга еще долго вели приятную
беседу, вспоминая далекое прошлое, волнующее обоих, покуда их не нашла
пани Софья в сопровождении хозяйки дома и Богдана, который шел, ведя за
руку рослую тоненькую Доротею.
...В большом зале, начиная торжественный обед, первый тост провозгласил
Якуб Собеский, рядом с которым справа сидела пани Софья, а слева - ее
дочь. Старый гетман нарочно сел рядом с Софьей, чтобы его не опередил
Хмельницкий, которого он посадил рядом с собой справа, показывая, как
нужен ему на старости лет такой преданный, доверенный слуга. Видя
расположение канцлера к своему бывшему слуге, и пани Замойская, желая
угодить старику, села между мужем и молодым, полным сил и энергии
Зиновием-Богданом Хмельницким.
- Виват великому барду и носителю славы отечества нашего, пану
Станиславу, возглавляющему вооруженные силы и шляхту Речи Посполитой! Мы
росли его учениками, искренне преданными его друзьями, разделяя с ним
радости побед и горечь поражений! Виват!..
- Виват, виват!.. - поддержали гости, сидевшие за длинным столом.
Зазвенели хрустальные бокалы с десятилетним венгерским токаем. Гости
пили стоя, взирая пристально на седого гетмана, по морщинистым щекам
которого скатывались старческие слезы радости.
"Старость уже властно наложила свою печать на гетмана!" - подумал
Хмельницкий, наблюдая за Жолкевским.
Второй тост произнес польный гетман. Он, заикаясь, пожелал вооруженным
силам Короны полной победы, которая...
- ...так н-нужна для мирной жизни великой шляхетской державы!
После третьего тоста, произнесенного князем Самойлом Корецким, который
предложил уничтожить украинское казачество, за столом разгорелись жаркие
споры. Корецкий считал, что все беды Польши происходят исключительно
оттого, что казаки не только сами не подчиняются шляхетским законам, но
еще и служат дурным примером для хлопов и разных польских лайдаков. Он
вспомнил и о Лисовском, который, возглавив полки прекрасной конницы,
состоявшей сплошь из лайдаков польских, по примеру казаков поступил сейчас
на службу к чехам, защищая их от Бетлена Габора, султанского вассала.
- Не по наущению ли Бетлена Габора турецкий султан, обозленный
казацкими нападениями с моря, направил на нашу землю Искандер-пашу с
огромнейшей армией, угрожая нашей отчизне! Только уничтожив казацкое
кубло, отозвав отряд Лисовского, Речь Посполитая задобрила бы
могущественную турецкую державу!.. - воскликнул Корецкий.
Гости зашумели - кто одобрял, а кто и осуждал такие крайние меры,
предложенные князем. А Богдан вдруг вскочил с места, и только спокойный
голос хозяйки дома заставил его вспомнить о вежливости гостя, о шляхетском
окружении. Он сдержался и сел. Но порыв Богдана заметил пан Хмелевский,
сидевший напротив него, рядом с Корецким. То ли он хотел успокоить
молодого друга своего сына, чувствовавшего себя чужим среди
высокопоставленной знати, то ли почувствовал, что здесь у него есть
единомышленники, - Хмелевский поднялся после тоста князя, не пригубив
бокала, выражая этим свое несогласие с Корецким и его сторонниками.
Какое-то время он пережидал шум, постепенно затихавший под пристальным
взглядом канцлера Жолкевского.
- Неуместная, прошу панство, а вернее - преступная мысль врагов
всепольского объединения народа, к сожалению, прозвучала и на этой
торжественной встрече с нашим прославленным победами мужем, паном
Станиславом! Говорю только СТАНИСЛАВОМ с больших букв, ибо так его
величает вся польская общественность...
- В чем же, прошу пана, преступность моей мысли? - спросил недовольный
Корецкий.
- Ваша милость пан князь, наверное, не совсем ясно представляет себе
нынешнее положение Речи Посполитой, в каком она оказалась из-за
недальновидной политики уважаемейших в стране панов шляхтичей. Шведская
династия все еще угрожает войной на северо-западе, в Ливонии. На севере до
сих пор продолжается война с Москвой, а сейчас еще назревает столкновение
с турками, которые развязали себе руки, заключив мирный договор с персами,
и с огромной, сильнейшей армадой подошли к границам нашей отчизны. Разве
не ясно, какая угроза нависла над нашей страной, прошу панов? - Хмелевский
умолк.
И за столом воцарилась мертвая тишина. Все знали, что главного-то еще
не сказал смелый региментар, прибывший поздравить канцлера.
- Сейчас... о преступных мыслях, прошу панство...
- Просим, просим!.. - раздались отдельные женские голоса.
- Хочу сказать о страстном желании некоторых недальновидных
высокопоставленных панов уничтожить украинское казачество. Только неумный
или нерачительный хозяин подрубает опору, на которой стоит сам и которая
поддерживает мир в стране! Уничтожить казаков, уничтожить самых храбрых
воинов в Европе, это непатриотично, прошу панство, бесхозяйственно, да
и... невозможно. Непатриотично потому, что тем самым мы собственными
руками уничтожили бы наиболее страшного для наших кровных врагов - турок -
неприятеля, уничтожили бы христиан, чего так добиваются неверные.
Нерачительно потому, что на границе вместо казаков у нас будут соседями
турки и татары. А лучше ли это для нашей страны? Да и невозможно их
уничтожить, потому что они представляют собой значительную вооруженную
силу! Еще король Стефан Баторий пытался уничтожить казаков, но вынужден
был повременить, отложить осуществление своего намерения. А казаков тогда
было значительно меньше, чем теперь. Вот и прошу самим судить, направлены
ли против отчизны мысли, здесь прозвучавшие, или нет? Ведь после
сегодняшнего торжества наш дорогой гость, любимец наших войск, отбывает в
Бар не на увеселительную прогулку!..

8

Широко распространяемые слухи о том, что ополчение Речи Посполитой
возглавит самый опытный воин Европы - Станислав Жолкевский, не повлияли на
Искандер-пашу. Казалось, это даже подтолкнуло его, и армада турок,
ногайцев, буджаков, мультян и крымчаков двинулась из-под Ясс навстречу
полякам.
Жолкевский мог бы остановиться где-нибудь на Днестре, сохраняя
осмотрительность в защите молдавского господаря Грациано. Ведь Польской
Короне угрожала катастрофа. Об этом настойчиво предупреждал региментар
украинской пограничной полосы Стефан Хмелевский.
- Осмотрительность, прошу, вашмость вельможный пан гетман, сейчас уже
не то слово. Об осмотрительности теперь поздно говорить. Для наших войск
Днестр является не только границей отчизны, но и естественным рубежом, на
котором даже с таким немногочисленным войском, как наше, руководимым
вашмостью, можно было бы задержать продвижение Искандер-паши в глубь
страны.
- Я должен сдержать слово, данное господарю Грациано, уважаемый пан
региментар. Да к тому же и двадцать пять тысяч его войск пригодятся нам,
чтобы туркам не казалось слишком слабым войско, возглавляемое
Жолкевским... - как-то высокомерно ответил старый гетман.
Хмелевскому показалось, что этим ответом канцлер хотел скорее убедить
себя, рассеять собственные сомнения, нежели возразить региментару,
которого издавна уважал.
Войска катастрофически сближались. Семнадцатого сентября на заре гетман
Жолкевский снова пожалел о том, что нет у него под рукой Петра
Сагайдачного с его храбрыми казаками, которых можно было бы направить на
левый фланг армии Искандер-паши и тем сдержать стремительное продвижение
противника. Глубокое раскаяние терзало его сердце, но гордость не
позволяла признаться в своем просчете.
Под вечер того же дня польный гетман Конецпольский прискакал к
канцлеру, сидевшему уже не в карете, а на коне, в окружении боевого
военачальника наемных рейтар Денгофа и прославленного воина Струся,
который возглавил охочекомонное войско, составившееся из отрядов, что
прибыли из всех староста. Появление Конецпольского обрадовало старика,
теперь уже с тревогой подумавшего о встрече с турецкими войсками.
- Так кстати приехал, уважаемый пан гетман! - воскликнул Жолкевский,
поворачивая тяжелого коня навстречу Конецпольскому.
- Получил н-наказ вашмости срочно прибыть сюда, - ответил
Конецпольский, несколько утомленный быстрой ездой.
- Как там пан Грациано с его войском? - спрашивал гетман, торопясь
решить самую сложную задачу предстоящего боя.
- Грациано я не в-видел с позавчерашнего дня, п-прошу, вашмость. А его
п-полковник, находящийся при мне для связи, не склонен к ре-ешительной
схватке...
- Пан Станислав сейчас тоже не склонен к этому, прошу пана... - оборвал
Жолкевский. - Полки молдавского господаря нужно этой ночью рассредоточить,
распределить равными частями между панами Фаренбахом, Потоцким и самим
господарем Молдавии.
- Они могут но по-ослушаться, вашмость...
- Наказывать непослушных! - снова перебил Жолкевский.
- Стоит ли сейчас наказывать, вашмость? - взволнованно спросил Балабан,
возглавлявший отряды западных польских староста.
- А как думает пан Стефан? - обратился Жолкевский к Хмелевскому,
который подошел в эту минуту и с беспокойством посмотрел на
Конецпольского, когда тот напомнил о возможном противодействии молдавских
войск.
- На войне как на войне, уважаемые панове, боем должен управлять один
человек, и к тому же самый опытный... - после некоторого раздумья произнес
Хмелевский. - Выражать протест или нежелание могут не жолнеры молдавского
войска, а их старшие, прошу... Но есть ли у нас сейчас время формировать
молдавские полки под другим командованием... Дозорные доносят, что войска
Искандер-паши продвигаются с такой быстротой, что к утру передовые полки
ногайских татар будут на Цецорской равнине. Может быть, стоит подумать об
отступлении наших войск к Днестру...
- Что? Пан региментар помешан на украинской стратегии? - резко возразил
Жолкевский. Но тут же и осекся. - Пан Стефан прав, когда говорит, что
нужно иметь крепкую позицию на Днестре. Ему и поручим позаботиться об
этом.
- Но ведь регимент находится на самой передовой линии левого фланга,
вашмость, - ответил Хмелевский.
- Пан Самойло Корецкий займет ваши позиции... Об отступлении войск Речи
Посполитой, мои славные рыцари, не может быть и речи! Пан Конецпольский
будет действовать на правом нашем фланге, вместе с панами Казановским,
Грациано и Потоцким. Эта диспозиция остается на ближайшие сутки, уважаемые
паны. А сейчас - к войскам.

9

Когда на заре 18 сентября Богдан, по наказу отца, выехал на ближайший
холм, с которого открывалась необозримая, по-осеннему неприветливая,
пустынная Цецорская равнина, он даже простым глазом увидел, как, словно
прижавшиеся к земле грозные тучи, со всех сторон двигались турецкие и
татарские войска. Их появления ждали с того самого дня, как в Баре стало
известно, что из-за Дуная движется огромнейшая армия Искандер-паши. Однако
все предполагали сперва увидеть отдельные, разведывательные отряды
противника. А тут, сколько можно было окинуть взором, двигалась окруженная
облаками пыли темная, бесформенная масса людей, под которой, казалось,
прогибались даже выжженные солнцем холмы.
При появлении на холме Богдана с казаками вдруг, словно оторванный
ветром кусок тучи, вырвался вперед большой отряд неприятельской конницы и
стремительно понесся вскачь. Было ясно, что Искандер-паша не ожидал в этот
день встречи с войсками Жолкевского и не разбивал свою рать на боевые
подразделения. А теперь он бросил один из своих отрядов вперед, и Богдану
пришлось мчаться к своим войскам с вестью об общем наступлении врага.
Эта весть мгновенно разнеслась по сотням и полкам. Переходя из уст в
уста, она дополнялась, обрастала страшными подробностями, каких в
действительности и не было. Но Конецпольскому обо всем доложил сам Богдан,
трезво оценивший численное преимущество противника, хотя и двигавшегося в
беспорядке.
Конецпольский поблагодарил энергичного дозорного, сына чигиринского
подстаросты, молодого казака, в котором видел не представителя противной
стороны, как то было в Терехтемирове, а воина руководимой им армии. Он
велел Богдану спешить к коронному гетману и доложить ему об обстановке,
добавив при этом:
- И, п-прошу пана Хмельницкого, п-передать егомости, что я вместе с
паном Денгофом иду в первый бой, чтобы прощупать силы этого сборища
неверных...
Войска Конецпольского и рейтары Денгофа в этот же день первыми вступили
в бой с ногайцами. Несмотря на тройное превосходство в силах, ногайцы и
мультяне не могли отразить удар, нанесенный войсками Конецпольского.
Искандер-паше пришлось остановить свою рать и готовиться к генеральному
сражению на этой равнине. Но Конецпольский почувствовал, что численно
превосходящая толпа татар может, подобно морской бездне, поглотить его
стройные и хорошо вооруженные полки.
В тот же день, перед закатом солнца, Жолкевский направил гонца с
посланием к Искандер-паше, предлагая ему ликвидировать конфликт мирным
путем. Учитывая сложившуюся обстановку, гетман даже предложил своему
давнему сопернику выставить свои условия мира.
Однако из трех гонцов Жолкевского возвратился только один, сообщивший о
том, что Искандер-паша велел обезглавить двоих его товарищей и надеть их
головы на копья. Третьему же разрешили вернуться лишь для того, чтобы он
мог передать ответ на послание великого гетмана.
- Нам нужны головы побежденных гяуров - вот наш боевой девиз в этом
походе! Так и передай Жолкевскому! - нагло заявил самоуверенный
Искандер-паша оставшемуся в живых гонцу.
Этим уцелевшим гонцом был Зиновий-Богдан Хмельницкий, которого
Жолкевский послал с таким ответственным поручением еще и потому, что тот
владел турецким языком.
Докладывая гетману, Богдан уже преодолел чувство глубокой
подавленности, овладевшее им после кровавой расправы турок с его
товарищами. Он понимал, что только знание языка спасло его от неминуемой
гибели.
Жолкевский с опущенной головой выслушал ответ высокомерного врага. И
тут же повелел:
- Денгофу поймать нескольких турок. Именно турок, которые движутся
против рейтар. Поймать и обезглавить басурман числом в три раза больше,
чем наших, а головы поднять на копья!.. И одного, только одного турка
отпустить в стан врага, чтоб передал мой ответ! Выполняй, пан Денгоф!
- Есть выполнять, пан воевода! - отчеканил, козырнув, немец.
А ночью с правого фланга польских войск прискакал гонец от Николая
Потоцкого с вестью, что молдавский господарь Грациано со значительной
частью своего войска переправился через Прут и скрылся в лесах.
- Езус-Мария, значит, сбежал? Изменил, сбежал, гунцвот!.. [негодяй
(польск.)] - вначале набожно ужаснулся, а потом по-жолнерски выругался
Жолкевский. Видно было, что такой измены защищаемого им молдавского
господаря он никак не ожидал, хотя ему и следовало быть готовым ко
всему...
Теперь войско Жолкевского уменьшилось на одну четверть. Но не это
тревожило старого воина. Со всех частей и отрядов ему доносили о плохом
настроении ратников, вызванном бегством Грациано. Старшины его войск стали
безрассудно грозить наименее стойким подчиненным, обещая наказать их после
перехода через Днестр. Кто же станет ждать выполнения такого обещания и не
убежит, прежде чем начнется схватка с жестоким врагом?
Именно это обстоятельство и вынудило великого гетмана отказаться от
своего прежнего намерения и пойти на иной стратегический маневр.
- Отступать! Отступать за Днестр! - повелел он после тяжкого раздумья.
- Но по-рыцарски, как подобает воинам нашей великой отчизны, отступать, а
не бежать!..

10

Заключительный акт этой ужасной драмы - крах военного могущества,
добытого предшествующими победами Польской Короны, наступил после
десятидневных ожесточенных сражений, происходивших во время тяжелого
отступления через Днестр. Отправленный Жолкевским вперед Теофил Шемберг
едва успел со своей артиллерией переправиться через Днестр с какой-нибудь
тысячью людей, занять оборонительные рубежи вместе с войсками Стефана
Хмелевского и установить здесь свои пушки.
А распыленные отряды уже почти не слушались Конецпольского и других
военачальников, не выполняли их наказов.
Вдруг, в разгар тяжелого сражения, канцлеру Жолкевскому доложили, что
командир рейтар Денгоф убит, что его собственный сын Ян и приемный сын
окружены турками и находятся в безвыходном положении.
- Пан Михайло! - обратился Жолкевский к Хмельницкому, который со своим
отрядом прикрывал ставку гетмана. - Пусть благословит господь мужество и
отвагу моего любимого слуги! Прошу вас со своими отважными казаками
прорвать смертельное кольцо басурман и спасти моего сына... Ах, как
преступно поздно гетман решился на признание бесспорной храбрости славных
сынов Украины!.. - с невыразимой болью неожиданно произнес как-то сразу
одряхлевший воин.
- Выполню, если поможет мне бог! - согласился Хмельницкий. - Но я
умоляю, вашмость, оставьте здесь польного гетмана, а сами садитесь в
карету и немедленно скачите под прикрытие пушек Шемберга и регимента пана
Стефана Хмелевского!..
- Действуй, как я велел, пан Михайло! Спаси мне сына, а гетману
Жолкевскому лучше умереть с оружием в руках, защищая честь страны и свое
собственное имя, чем позорным бегством сохранить старую, утомленную
кровавой сечью жизнь! Вперед, пан подстароста!..
Новый, еще более ожесточенный натиск турецко-татарских войск на
разгромленные и деморализованные остатки вооруженных сил Речи Посполитой
прервал последний разговор доверенного слуги со своим патроном...

11

Отряд Хмельницкого состоял из хорошо обученных военному делу
чигиринских казаков, в прошлом изгнанных из других старости. Авторитет
Хмельницкого, уважение к его семье укрепляли доверие к нему, сплачивали
отважных казаков. Богдан сам повел первую сотню на прорыв окружения,
помогая истекающим кровью воинам Яна Жолкевского вырваться из кольца.
Вооруженные ружьями и пистолями казаки опередили Богдана, врезались в
колеблющуюся, как морские волны, толпу пеших турецких отрядов.
Искандер-паша поручил своей коннице окружить разгромленные войска
Жолкевского и во что бы то ни стало захватить в плен самого гетмана.
Богдан со своей сотней с такой силой налетел на ошеломленных аскеров,
что ему удалось прорвать их строй и пробиться к окруженным. Но ряды
численно превосходящих турецких войск снова сомкнулись и еще более плотным
кольцом окружили остатки сотен, возглавляемые молодым Жолкевским и
беспорядочно отбивавшие ожесточенные атаки турок...
Своим появлением Богдан поднял дух окруженных врагом жолнеров, и они с
еще большим упорством стали отбиваться от врага.
- Где пан Ян Жолкевский? - спросил Богдан одного из рейтар.
- Er ist da... [он там... (нем.)] - неопределенно махнул рукой немец.
Но стоявший рядом жолнер объяснил:
- Пан Ян ранен в ногу... Приемный сын пана гетмана, должно быть, рядом
с ним.
- Вынести сына гетмана из боя, - велел Богдан, соскочив с коня к
раненому, лежавшему прямо на земле. - Следуйте за мной!
Двое сильных жолнеров взяли молодого Жолкевского на руки. Богдан
показал, в каком направлении его нести, и приготовился вскочить на коня.
Но буджацкая конница неожиданно оттеснила его казаков, и Богдану пришлось
пешему вступить в бой, прикрывая собой раненого сына гетмана. Жолнеры
снова положили его на землю и взялись за оружие. А натиск татар был
настолько сильным, что и передохнуть некогда было. Остатки войск Яна
Жолкевского, хотя их и поддерживали отважные, чигиринские казаки, уже не в
силах были защищаться. Богдан, сражаясь с конными турками, стоял над
раненым сыном гетмана. И вдруг, поняв безвыходность положения, решительно
крикнул по-турецки:
- Стойте! Этот раненый - сын гетмана Жолкевского!..
Но в это время на Богдана налетел всадник, сбил его с ног, а несколько
буджацких татар, как саранча, набросились на него и, обезоружив, связали
арканом. Все было кончено.
- Бардзо дзенькую пана! - обратился к нему раненый Ян Жолкевский,
положенный победителями рядом со связанным Богданом.
- Я сын чигиринского подстаросты, Богдан Хмельницкий, прошу пана, -
ответил Богдан. Потом добавил: - Егомость пан Станислав очень беспокоился
о судьбе сына, поэтому я ворвался в это пекло, чтобы спасти вас...
От неимоверного шума, казалось, задрожала земля. Громкое "алла, алла!"
раздалось неподалеку, там, где толпились раненые, которых сгоняли в одно
место. Затем аскеры расступились. Группа турецких и татарских
военачальников подошла к лежавшему на земле Яну Жолкевскому.
- Где сын великого гетмана? - с трудом подбирая польские слова, спросил
один из них.
Стальная кольчуга облегала могучую фигуру турка, на голове блестел
шлем, стальные наколенники на нем поскрипывали при каждом движении. Богдан
невольно подумал о богатствах, награбленных воинственной Турцией в Азии,
Африке и Европе.
- Здесь лежит раненый сын Жолкевского. Прошу эфенди-рыцаря прислать к
нему врача... - заговорил Богдан.
Турецкая речь и благородная осанка пленника, одетого в бордовый
шелковый кунтуш, вызвали уважение турецкого бея.
- Передай сыну канцлера, что польские войска больше но существуют.
Голову убитого Жолкевского уже понесли на пике великому паше Искандеру...
- произнес бей.
- Такие вести, эфенди-бей, родным не говорят, - промолвил Богдан,
отворачиваясь, чтобы враг не видел слез, навернувшихся ему на глаза.
В это время к бею подошел аскер и отрапортовал:
- Из военачальников гяуров пленены: раненый польский гетман
Конецпольский...
- Отправить к Искандер-паше! - велел он. - Еще кто?
- Воевода Струсь, князья Корецкий, Потоцкий, Казановский и немец
Ференбах. Остальных ищут среди раненых и пленных.
- А Хмельницкого нет среди пленных? - спросил встревоженный Богдан.
- Хмельницкий? Чигиринский подстароста?.. - отозвался один из турок. -
Среди пленных его нет.
- Значит, убит... - с горечью произнес Богдан, почувствовав, как вдруг
под ним закачалась земля.
- Этого, что говорит на языке правоверных, оставить при мне! - велел
бей в кольчуге, показывая рукой на Богдана.
А тот, собрав все силы, сказал:
- Прошу всесильного владыку оставить при себе раненого пленника, чтобы
я мог ухаживать за ним...
Бей улыбнулся:
- Обоих Жолкевских также оставить в моем ясыре!..
Затянутое тучами солнце ушло за Прут. Накрапывал дождь, и над утихшим
полем Цецорской битвы опускалась темная осенняя ночь.