Страница:
Гвелиарин и девушка из ан Камиан быстро переглянулись и снова прыснули от смеха. Но когда в комнату заявился Кеан, раздосадованный гибелью наместника, неизвестно как умудрившегося убить себя, не приходя в сознание, – обе хохотушки уже обернулись кошками и, чинно восседая на кровати, скромно вылизывались…
7. ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ
7. ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ
Яркое солнце сияло на небосводе, подёрнутом белёсой пеленой перистых облаков. Облаков перемены погоды. Перемены… Они постоянно грозили ледяным дождём пролиться на Бриаэллар, стерев улыбки с лиц его обитателей, смыв своими серыми струями все привычные устои жизни города, словно детский рисунок мелом с камня мостовой… Пока же волшебный «Кошкоград», дом Аласаис, ставший в последние дни домом для сотен переселенцев из разных стран и миров, находящихся в союзе с алаями – друзей его граждан, ищущих здесь защиты, или, что бывало чаще, желающих защищать его, – жил, казалось, прежней жизнью. Здесь не было ни отчаянья, ни страха, ни уныния – алаи делали всё возможное для того, чтобы оказавшиеся рядом с ними существа не поддавались этим гнилым чувствам, и надо сказать, им это удавалось. Сами же кошки казались не только не подавленными, а наоборот, воодушевлёнными происходящим.
Никто, кроме членов Совета и горстки избранных, не знал о том, что в войне, о возможном начале которой ходило столько страшных слухов, уже погибло несколько тысяч алаев. Тем более никто ничего не слышал о предательстве Амиалис. Даже в Совете Бриаэллара не знали, что стало с ней. Она сгинула во тьме, ради которой оставила Аласаис. И хорошо ещё, что канула она туда одна, не прихватив, с собой мужа Криана ни живым, ни мёртвым…
Но всё же одну рану отцу Анара Амиалис нанесла, сама не зная об этом. В тот день, когда бывшая царица Руала утратила свою кошачесть, глубокая царапина, по свадебному обряду оставленная её когтем на запястье Криана и зажившая еще во время брачной церемонии, как знак того, что Путь дракона связан воедино с Путём Амиалис, открылась. Увидев кровь на руке, Криан, в голове которого не укладывалась сама возможность такого явления, долго, зачарованный их мрачным колдовством, смотрел на стекающие на пол алые капли. Будто прозрев, он внезапно увидел истинную картину своей жизни: детей, которых он потерял, хотя они и были живы, Амиалис…
Амиалис… Кто-то насильно сплёл воедино их судьбы, какой-то невероятной силой склеив нити их Путей в одну. Но вязкий состав чьей-то воли вдруг ослабел, и вот Криан Сай – одинокое существо, бредущее по своему Пути в полной пустоте. Он явственно чувствовал теперь, насколько чуждой его сердцу была жестокая царица Руала, как безвольно он шёл по жизни, влекомый вперед к чьей-то неведомой ему цели. Как собака на поводке. Он чувствовал, что судьба поиграла им и выбросила на пустой берег – берег Исчезновенья, где есть только серый песок, свинцовое небо и холодное море, гладкое, как зеркало, потому что ни один порыв ветра никогда не залетает сюда. Нет более страшного места для дракона Повелителя Ветров. И Криану казалось, что он уже там.
Он не мог представить себе тогда, что не пройдёт и двух недель, как жизнь его вновь в корне изменится. Вновь обретя сына, дракон Повелителя Ветров обрёл и новый смысл в жизни. Лишь взглянув на своего, казалось, вернувшегося из небытия отпрыска, Криан сразу увидел в нём близкую своей душу, не отравленную, подобно душам остальных своих детей, ядом, что был не то в крови, не то в речах Амиалис…
В последующие века историки будут спорить о том, была ли любовь между Крианом Саем и Амиалис Руалской истинным чувством, идущим от их сердец, или лишь предначертанием судьбы, её неотвратимым приказом. Что он сам думал об этом? Вряд ли кто-нибудь узнает это от него самого, Анара или сианай Аниаллу…
Много дней прошло с той памятной для Анара встречи. Но даже сейчас, когда они с Аниаллу шагали по роскошному лесу среди неведомых Анару деревьев, перед мысленным взором алая стояла эта сцена: растерянный мужчина, с лицом, так похожим на его собственное, и глазами, такими добрыми и печальными, что начинало щемить сердце. Он сидел на резном парапете грандиозной башни и накладывал повязку на запястье…
– Мы прыгали с ветки на ветку, едва касаясь их лапами, и охотились на птиц. Они были яркие, словно огоньки среди листвы… Птицы поют, а её больше нет… – прошептала Аниаллу, прерывая поток его радостных мыслей. Анар заглянул ей в глаза – в них была странная смесь грусти и светлой радости от воспоминаний о былом счастье. – Я не могу представить себе, как такое могло произойти… Зачем? – спросила у ласково шепчущего что-то леса девушка. Она опустилась на травяной ковёр подле могучего дерева с узловатым золотистым стволом. Анар присел рядом. Они долго молчали. Над их головами шелестела алая крона, ветер приносил нежные ароматы цветов, молодой травы и листьев. Стояла тишина. Казалось, Анар и Аниаллу совершенно одни в этом волшебном лесу.
Печаль… она не могла длиться долго. Алаи погружались в страдания целиком, без остатка, словно с головой ныряли в морскую пучину, но только на краткое время: как любые кошки, они не любили воды, а уж про то, чтобы долго находиться без воздуха в её холодных объятиях, и говорить нечего… Вот и Аниаллу быстро оправилась от страшной новости, которую сообщила ей Верховная жрица Гвелиарин. Хотя… хотя холодок ужаса прочно угнездился в сердце Алу. Лоэдаарский кинжал… Оружия, страшнее его и измыслить невозможно! Смерть от него даже хуже судьбы Агира. Он разлучает душу с телом, как и любой другой кинжал, но на этом его сходство с обычным оружием и заканчивается. Лоэдаарский кинжал вмешивается в сам Путь существа и, словно чудовищное металлическое перо, делает в Книге Судеб запись о том, что его душе уже никогда не стать единым с телом – ни с тем, из которого её исторгли, и ни с каким другим.
Душа, бессмертная, обречённая на бессмертие, будет скитаться в пустоте, сознавая своё бытие… живая, но лишённая связи с реальным миром, оторванная от него навеки… одинокая…
Аниаллу старалась отмахнуться от этих мыслей. Эталианны больше не было, но была возможность отомстить за неё, и об этой мести должна сейчас думать Алу.
Протяжный низкий звук донесся откуда-то со стороны Садов. Сианай вздохнула и посмотрела на Анара. «Пойдем? – спросил он, поднимаясь и протягивая ей руку. – Нас уже ждут». Она кивнула. Действительно, раздумья раздумьями, но когда тебя ждёт весь Совет Бриаэллара и ещё с десяток высокопоставленных алаев, торопиться так или иначе придётся. Следом за Анаром сианай поднялась из уютной ложбинки между корней, и они быстро зашагали через лес, туда, где таился источник диковинного звука.
Вскоре алаи почувствовали лёгкое касание волшебства – они миновали магическую завесу, отделяющую Сады Аласаис от граничащего с ними леса. Обычно этот незримый барьер был неощутим, но сегодня войти в Сады можно было, лишь имея особое разрешение. Анар и Алу были приглашены и беспрепятственно продолжили свой путь…
В отличие от самих Садов, за исключением некоторых дней в году всегда открытых для посещения, Зал Пробуждения – круглый павильон, что стоял на скальном возвышении среди них в окружении золотых, алых и изумрудных деревьев, – был местом, испокон веков запретным для многих и открытым единицам избранных. Стены и купол этого небольшого круглого зала из резного камня густо оплетали вьюны с тёмными зелёными листьями.
Анар, щурясь, наблюдал, как в просветах между ними сверкали яркие лучи солнца, стоящего в зените. Золотистые пятна света плясали на множестве невысоких каменных постаментов, образующих круг и обращенных своей узкой частью к его центру. С другой стороны каждого, ближе к стене были установлены статуи, но пробивающегося сквозь листву света было недостаточно, чтобы толком разглядеть лица изваяний. Аниал-лу и Анар сидели рядом на одном из каменных лож. Алайка задумчиво водила пальцами по изящной резьбе, украшающей холодный камень.
Остальные алаи, мрачные, ушедшие в себя, сидели на постаментах или стояли рядом с ними. В одежде их не было обычной праздничной яркости. Верховная жрица Гвелиарин, облачённая в длинную чёрную мантию с капюшоном, стояла у центральной плиты. Около неё статуи не было, но Гвелиарин сама казалась изваянием – выпрямившаяся, неподвижная, с застывшим от скорби лицом. Лишь глаза выдавали в ней живое существо. В них светилась холодная, недобрая решимость, словно отблеск стали обнажённого перед боем клинка.
– Это священное для всех нас место, – прорезал торжественную и тяжёлую тишину зычный голос Верховной жрицы. – Здесь тысячи лет назад пробудились первые из алаев. Они, счастливейшие из нас, первыми узрели лик Аласаис. Их глаза видели начальные дни Энхиарга, видели его во всей первозданной чистоте. Мне не довелось быть здесь в те дни – дни великой радости, когда наш народ не знал ни печали, ни забот, – некоторое время Гвелиарин молчала, и только золотые блики солнца плясали на её тёмном лице. Подобно им, на лицах некоторых из алаев мелькнули отблески воспоминаний о тех счастливых днях изначальных времён, о которых только что упомянула жрица.
– Здесь же, – наконец вновь заговорила она, – в знак особого признания и благодарности за их дела возвращали к жизни тех из нас, кто расстался с нею, совершая что-нибудь значительное для всего нашего народа. Так было всегда. Но сегодня с великой скорбью мы сознаём, – Гвелиарин почти перешла на крик, – что впервые не в наших силах вернуть дочь нашего народа в мир живых.
Голос Верховной жрицы отзвучал, и беседку заполнила тишина. Гвелиарин медленно обвела взглядом всех присутствующих: хмурого Когтестраха, взволнованную Аэллу ан Камиан, Алию Аэн ан Элиатан, как всегда, спокойную, Малаура и замершего хищным зверем на одной из плит Селорна, Эйтли, ее отца и женщину в одеянии сианай с опущенным капкшгоном. Были здесь и седовласый маг Тейн, и сын его Фейнлаан, расположившийся на дальнем конце постамента, и несколько других алаев и алаек. А в тени у стены беседки прятался ещё кто-то, но его Анар и Аниаллу разглядеть не успели, так как рядом с Гвелиарин встал Верховный жрец Кеан.
– Мало кто из нас раньше знал Эталианну ан Бриаэллар, – сказал он, – то, чем она занималась, почти не имело отношения к делам Бриаэллара. Да и бывала она здесь не часто. Тал сианай в первую очередь служат интересам Тиалианны. Только сумасбродная выходка, какой казалось её путешествие в Тир-Веинлон, привлекла к ней внимание алаев. Тем, что поспособствовала возвращению наших соплеменников, час назад прибывших в Ал Эменаит, она заслужила благодарность – нашу и богини.
– Но смерть свою, страшную, небывалую смерть, – продолжал Верховный жрец, скользя взглядом по лицам своих слушателей, – она заслужила совсем иным поступком. Мне не ведомо само это деяние, но известно, что оно предотвратило. И я, Кеан из дома ан Темиар, склоняюсь перед тал сианай Эталианной. Где бы и чем бы она ни была, – и Кеан действительно коротко поклонился, отступая от центрального постамента, словно уступая кому-то место. Гвелиарин тоже направилась к ближайшему пустому камню.
Немногие обратили на это внимание. Все были изумлены словами Кеана, но сумели никак не выдать себя и терпеливо ждали объяснений. Только лиловые глаза Эйтли Тинойи широко распахнулись, выдавая её чувства. В чём заключалась причина почтения, которым внезапно прониклись её правитель и жрица к покойной тал сианай Эталианне? Она, конечно, совершила полезное дело, но ведь тем же занимаются сотни алайских дипломатов, пусть и не в таких жутких местах, как Тир-Веинлон. И умерла за это… плохой смертью? Она никак не могла понять, что же такого на самом деле сделала эта девушка?
– Быть может, мне удастся сказать немного больше, чем Кеану, – прозвучал мягкий, чуть пришепётывающий голос. Уши всех алаев повернулись в ту сторону, откуда он донёсся. Им снова пришлось удивиться – в Энхиарге лишь у танаев были такие голоса, но как один из них мог оказаться здесь, в одном из святейших мест алайского народа, куда испокон веков не ступала нога существа иной расы?
Действительно, там стоял танай, только что выступивший из тьмы у стены беседки, скрывавшей его всё это время. Высокий, с длинными, густыми необычайного жемчужного оттенка волосами и такой же чешуёй, гармонично расположенной на его лице и руках, он, несомненно, принадлежал к элите своего народа. Все члены Совета узнали его – это был Л'ин'тиарис, один из ал'ан'шеасс – Верховных жрецов Тиалианны. Его сын, Инилширр, был членом Совета Змеиного Глаза.
Но кем бы он ни был, он оставался танаем, и ему было здесь не место. Взгляды алаев метнулись к Верховным жрецам, но те только серьёзно кивнули, пресекая все возможные вопросы и возражения. Танай терпеливо ждал, пока всё будет улажено. Анар с любопытством разглядывал его длинное многослойное одеяние причудливого покроя, чувствуя, что каждый элемент его имеет своё значение. Жрец Тиалианны стоял совершенно неподвижно, сцепив изящные пальцы оттенка слоновой кости над пряжкой пояса. Наконец он увидел, что алаи готовы его слушать, и начал свой рассказ.
– В четыре тысячи пятисотом году, так давно, что мало кто это помнит, смертная женщина, старуха, имени которой не сохранили наши священные книги, подарила миру странное, чтобы не сказать нелепое пророчество. Тогда в ещё только строящемся Анлиморе возводили храм Тиалианне. Она и сестра её Аласаис уговорили Неллейна, чей город уже сиял сквозь воды озера Упавших Звёзд, позволить заложить на его берегах новое поселение – город Анлимор. В благодарность за это его жители и начали возводить два храма своим благодетельницам.
В основание храма Тиалианны, как повелось издревле, заложили плиты из эдоша – жидкого камня, застывающего только при солнечном свете, – на которых сами прихожане писали молитвы. Такие, какие подсказывало им собственное сердце.
И вот на ещё не застывшей плите старуха начертала несколько строк. Никто из прихожан не понял их. Ни единой буквы. Может быть, потому, что они были написаны неверной старческой рукой, может быть, потому, что значение они имели только для воспалённого разума ее хозяйки. Но высшие жрецы Тиалианны, те, кто знаком со священными и тайными нашими языками, смогли прочитать её слова. «Если один из парящих под сводом жизни серебряных призраков обретёт не положенное ему…»
– Нам известно это пророчество, – поморщившись, прервал таная Селорн. В этом зале и в этой ситуации слова пророчества звучали оскорбительно для слуха всех без исключения алаев, и патриарха ан Ал Эменаит никто не одёрнул.
– Конечно, известно, – легко согласился танай, – но совсем иначе смотришь на него, когда оно начинает сбываться.
– Сбываться? Не хочешь ли ты сказать, что среди драконов Веиндора был… предатель? – изумилась одна из незнакомых Анару и Алу алаек. Жрец Тиалианны согласно кивнул.
– Предательница. Представьте себе, что может совершить серебряный дракон, тайно предавший своего владыку? – спросил танай, и богатое воображение слушавших его алаев услужливо явило им малоприятные картины. – Нет более могущественных и опасных существ, чем дети Веиндора, и если хотя бы один отступит от заложенных в него от создания идеалов и целей, на мир обрушатся великие беды. И поскольку всем вам известны слова Тиалианны, переданные нам Анлиморской пророчицей… – вновь напомнил жрец. – Тиалианна никогда не ошибается, но есть способ вмешаться в круг судеб, вот только плата за это каждый раз оказывается столь высокой, что принять такое решение трудно.
– Значит, чтобы эта гадина обнаружила себя, Эталианне пришлось вынудить ее напасть на себя и убить? – разнёсся по беседке рык Селорна.
– Иначе было никак нельзя… – сокрушённо кивнул танай. – Но дело не только в разоблачении одного предателя… Момент здесь более тонкий и куда более сложный и значительный, чем вы можете себе вообразить. Но это не моя тайна, и не моим устам открывать её миру…
От взоров алаев не укрылось, как напряглись мышцы патриарха Селорна. Он еле сдерживался, как бывало с ним всякий раз, стоило эалу оказаться рядом с невозмутимыми жрецами Тиалианны, спокойно рассуждающими о судьбах его соплеменников. Судьбах, по мнению Селорна, ими же и исковерканных. Решив как можно скорее прервать напряжённую паузу и не дать разъярённому патриарху испепелить взглядом рассказывающего такие полезные вещи таная, Аэлла ан Камиан спросила:
– Но неужели Веиндор мог не заметить предательницу в собственном доме?
– Сила, побудившая ее предать, скрыла своё влияние от глаз Веиндора, равно как и последствия этого самого влияния. Мысли предательницы оставались чистыми. Тот, кто стоит за всем этим, силён, Аэлла, и он не ограничится убийством тал сианай Эталианны. Он пойдёт дальше. Это война.
– Это невозможно, – прошептала бледная леди ан Камиан. Широко распахнутые от сильных переживаний синие глаза делали её ещё красивее. – Такого не может быть, – прекрасная алайка прижала затянутыми в белый шёлк перчаток руками нервно подёргивающийся кончик золотистого хвоста. Все знали, что две младшие дочери Аэллы ан Камиан, Талия и Тэлиан, сходство имён которых с именем Эталианны приводило мать в неописуемый ужас, сейчас отведены ею в личные покои Верховной жрицы, что располагались в части дворца Аласаис, обычно запретной для алаев.
– Мир изменился впервые, как только начало исполняться пророчество, – сказал танай. – И потом перевернулся вновь благодаря девушке Эталианне. И судьба наша каждый раз изменялась вместе с ним – теперь, после второй смены правил игры мы более не обречены на поражение, в наших руках всё изменить, – жрец некоторое время молчал, а затем вопросительно взглянул на Верховную жрицу.
Гвелиарин едва заметно кивнула. В её глазах блеснул гнев.
– Но, увы, не все пожелали бороться – среди вашего народа есть два настоящих предателя, которые помогли призрачной драконице в её чудовищном деянии.
– Кто? – рявкнул Селорн. Анар не сомневался, что на этот раз патриарх не преминет использовать свой дар телепата, чтобы вытянуть из таная имена проклятых алаев, для которых никогда более не будет милостиво сиять свет Глаз. – Это дети Криана Сая и Амиалис Руалской, – спокойно ответил жрец, глядя на разъярённого кота.
– Кто? Кто из них? – выдохнул эал.
– Даэланор и Геларион, – прозвучал тихий ответ.
– Мы полагали, что находясь в Элидане, они… – не сдержала изумления Эйтли, в то время как все остальные не могли вымолвить ни слова.
– Давно прошли те дни, когда брат Криана приглядывал за своими маленькими племянниками, – грустно улыбнулся танай и чешуйки на его лице матово блеснули, – они давно выросли, Эйтли. И сердца их отравило то же самое Зло, что завладело драконицей Веиндора и покусилось на разум Селорна, – когда танай обратился к юной алайке, голос его приобрел покровительственные нотки, услышав которые девушка возмущенно фыркнула, несмотря на всю серьёзность ситуации. – Первыми, кого Оно избрало своими жертвами, были руалские алаи, – продолжал жрец, – они покинули свой закрытый город и через подземелья отправились в завоевательный поход. Те самые подземелья, где таился Камень, через который Тьма правила ими. Агар Освободитель однажды наткнулся на их тайное поселение, и это стоило ему жизни.
– Следующей была дочь Освободителя, Амиалис. Это она убила Агира Девятого, царя Руала, ибо жаждала власти более всего на свете и во тьме, – обличил бывшую царицу танай. Он сделал небольшую паузу и продолжил: – Руалские аристократы не убивают друг друга вовсе не потому, что опасаются кары богини, просто душа жертвы способна указать на убийцу, – Анар уловил довольный блеск в глазах жреца, когда тот увидел гримасу отвращения, появившуюся на его лице. – Но если душа не покинет тело, то убийца окажется безнаказанным. Это было выгодно и врагу, который не хотел, чтобы мы узнали о тайнах руалских подземелий, и Амиалис. Но как было совершить такое деяние, как приковать душу к телу? – вкрадчивым шёпотом задал вопрос змей, и после краткой паузы сам ответил: – Для этого Ему впервые и понадобился серебряный дракон-призрак. Дитя Веиндора. Существо вне пороков, страстей, подозрений и посему практически никем не контролируемое. Да, наделенное невероятной мощью.
– Как и предсказывало пророчество, – мрачным, холодным, как могильный камень, голосом продолжил своё повествование танай, – один из детей Веиндора обрёл собственные цели, и случилось это как раз в то время.
Это была женщина, женщина-дракон. Если у истинных – то есть таких, какими их задумывал Веиндор и какими они были тысячелетия, – драконов нет практически никакой разницы между полами, нет ни потомства, ни любви – такой, как понимаем её мы, – то она была именно женщиной. С сердцем, способным страстно любить. И ненавидеть не менее сильно. Это и было частью пророчества, началом беды, которую оно предвещало.
Тот, кого она – имени её я не осмелюсь назвать теперь – любила больше своего служения, взял себе в жёны алайку. Его звали Криан, а его супругой стала царица Амиалис, которой впоследствии именно из-за этого брака пришлось отречься от престола.
В беседке послышался ропот изумления. Наблюдавший за всем происходящим Анар был поражён не меньше остальных. Он не мог и представить, что история его семьи может быть столь значительной для истории целого мира.
– Мудрая, благородная обитательница Тир-Веинлон, – возвысив голос, продолжал служитель Тиалианны, – она не смогла противостоять собственной, пусть и усиленной чьей-то волей, ненависти. Уже давно в тайне от всех она обдумывала, как отомстить своему врагу, которым она считала уже не одну Амиалис, а весь алайский народ. И чёрное Зло легко нашло дорогу в её сердце.
Коварство, мстительность, ярость и гнев – это всё было отныне с ней, – глаза таная недобро вспыхнули, одновременно оставаясь холодными, как у змеи, – и вскоре Он дал драконице возможность обречь на страшные муки отца своей удачливой соперницы. Ослеплённая жаждой мести, она прибыла в Руал и заключила душу Агира в аридоленовую тюрьму, даже не подумав о том, что тем самым помогает самой Амиалис, – закончил танай и вновь надолго замолчал.
Молчали и алаи – кто в изумлении, кто лишившись дара речи от негодования, а некоторые, сдерживая рвущиеся наружу проклятья.
– Все трое получили своё, – вздохнул жрец. – Но за Амиалис был долг, и позже она заплатила его сполна, а тогда она просто поклялась никому не рассказывать об украденных из головы отца тайнах подземелья и своём собственном посещении города алаев-отступников.
– Постой, это невозможно. Криан и Амиалис познакомились и поженились уже после гибели Агира Девятого! – воскликнула Аэлла ан Камиан, всплеснув руками так, что разлетелись полы белого плаща, обшитого по краям широкой черной каймой с причудливыми символами. Анар попытался прочесть надпись и обнаружил, что она состоит из слов «скорбь», «смерть», «жалость» и «отчаянье».
– Вовсе нет, – спокойно возразил ей танай, чуть склонив голову, – это случилось гораздо раньше, когда в годы своей юности принцесса Ами нашла способ выбраться за стены города и отправилась посмотреть мир. Там, в Долине Снов, она встретила Криана Сая, гостившего у своей бабушки. Она впервые увидела его, когда он дружески беседовалсо странной женщиной с серебряными волосами, – спутник Тиалианны замолчал, давая слушавшим его алаям постичь весь смысл последних слов.
– Амиалис тогда не обратила внимания на эту особу, всё оно было приковано к Криану. Что же до него, то быстро и не очень вежливо распрощавшись со своей спутницей… словом, всего через неделю дракон Изменчивого и руалская принцесса дали друг другу супружескую клятву.
Но счастье их длилось недолго. Амиалис должна была возвратиться домой, и от этого сердце её наполнилось скорбью – руалская принцесса не могла соединить свою судьбу с инородцем. Она поклялась своему мужу вернуться за ним, как только она станет царицей, и уже никто не сможет приказывать ей, что делать и кого любить. Эта горькая разлука и подтолкнула её к убийству своего отца…
Она действительно вернулась за своим мужем могущественной, сильной царицей – любовь тогда всё ещё жила в её сердце, хотя не только это чувство было причиной.
– Но эта тварь из Тир-Веинлон не успокоилась, – сказал Селорн.
– Дети Амиалис и Криана жили в Элидане, – кивнув разгневанному патриарху, продолжил танай, – неподалёку от Тир-Веинлон. Они и должны были стать следующими жертвами. Но драконице казалось слишком мало просто убить их. Её новый Владыка оказался изобретательным и подсказал куда лучший способ отомстить Амиалис. Бывшая служительница Веиндора не только настроила детей против матери, но и приучила их ненавидеть всё алайское как вокруг себя, так и в самих себе. Вслед за драконицей Даэланор и Геларион встали под знамёна Тьмы.
Тал сианай Эталианна прибыла в Тир-Веинлон, влекомая любопытством, и оскорбила их наставницу одним своим вторжением в Серебряные скалы. Алайка встала перед выбором: разоблачить виновницу стольких горьких событий или спастись. Будь Тали просто алайкой, она бы ушла, но она была тал сианай и не могла не думать о том, сколько еще жизней искалечит эта мстительная женщина.
Никто, кроме членов Совета и горстки избранных, не знал о том, что в войне, о возможном начале которой ходило столько страшных слухов, уже погибло несколько тысяч алаев. Тем более никто ничего не слышал о предательстве Амиалис. Даже в Совете Бриаэллара не знали, что стало с ней. Она сгинула во тьме, ради которой оставила Аласаис. И хорошо ещё, что канула она туда одна, не прихватив, с собой мужа Криана ни живым, ни мёртвым…
Но всё же одну рану отцу Анара Амиалис нанесла, сама не зная об этом. В тот день, когда бывшая царица Руала утратила свою кошачесть, глубокая царапина, по свадебному обряду оставленная её когтем на запястье Криана и зажившая еще во время брачной церемонии, как знак того, что Путь дракона связан воедино с Путём Амиалис, открылась. Увидев кровь на руке, Криан, в голове которого не укладывалась сама возможность такого явления, долго, зачарованный их мрачным колдовством, смотрел на стекающие на пол алые капли. Будто прозрев, он внезапно увидел истинную картину своей жизни: детей, которых он потерял, хотя они и были живы, Амиалис…
Амиалис… Кто-то насильно сплёл воедино их судьбы, какой-то невероятной силой склеив нити их Путей в одну. Но вязкий состав чьей-то воли вдруг ослабел, и вот Криан Сай – одинокое существо, бредущее по своему Пути в полной пустоте. Он явственно чувствовал теперь, насколько чуждой его сердцу была жестокая царица Руала, как безвольно он шёл по жизни, влекомый вперед к чьей-то неведомой ему цели. Как собака на поводке. Он чувствовал, что судьба поиграла им и выбросила на пустой берег – берег Исчезновенья, где есть только серый песок, свинцовое небо и холодное море, гладкое, как зеркало, потому что ни один порыв ветра никогда не залетает сюда. Нет более страшного места для дракона Повелителя Ветров. И Криану казалось, что он уже там.
Он не мог представить себе тогда, что не пройдёт и двух недель, как жизнь его вновь в корне изменится. Вновь обретя сына, дракон Повелителя Ветров обрёл и новый смысл в жизни. Лишь взглянув на своего, казалось, вернувшегося из небытия отпрыска, Криан сразу увидел в нём близкую своей душу, не отравленную, подобно душам остальных своих детей, ядом, что был не то в крови, не то в речах Амиалис…
В последующие века историки будут спорить о том, была ли любовь между Крианом Саем и Амиалис Руалской истинным чувством, идущим от их сердец, или лишь предначертанием судьбы, её неотвратимым приказом. Что он сам думал об этом? Вряд ли кто-нибудь узнает это от него самого, Анара или сианай Аниаллу…
* * *
Много дней прошло с той памятной для Анара встречи. Но даже сейчас, когда они с Аниаллу шагали по роскошному лесу среди неведомых Анару деревьев, перед мысленным взором алая стояла эта сцена: растерянный мужчина, с лицом, так похожим на его собственное, и глазами, такими добрыми и печальными, что начинало щемить сердце. Он сидел на резном парапете грандиозной башни и накладывал повязку на запястье…
– Мы прыгали с ветки на ветку, едва касаясь их лапами, и охотились на птиц. Они были яркие, словно огоньки среди листвы… Птицы поют, а её больше нет… – прошептала Аниаллу, прерывая поток его радостных мыслей. Анар заглянул ей в глаза – в них была странная смесь грусти и светлой радости от воспоминаний о былом счастье. – Я не могу представить себе, как такое могло произойти… Зачем? – спросила у ласково шепчущего что-то леса девушка. Она опустилась на травяной ковёр подле могучего дерева с узловатым золотистым стволом. Анар присел рядом. Они долго молчали. Над их головами шелестела алая крона, ветер приносил нежные ароматы цветов, молодой травы и листьев. Стояла тишина. Казалось, Анар и Аниаллу совершенно одни в этом волшебном лесу.
Печаль… она не могла длиться долго. Алаи погружались в страдания целиком, без остатка, словно с головой ныряли в морскую пучину, но только на краткое время: как любые кошки, они не любили воды, а уж про то, чтобы долго находиться без воздуха в её холодных объятиях, и говорить нечего… Вот и Аниаллу быстро оправилась от страшной новости, которую сообщила ей Верховная жрица Гвелиарин. Хотя… хотя холодок ужаса прочно угнездился в сердце Алу. Лоэдаарский кинжал… Оружия, страшнее его и измыслить невозможно! Смерть от него даже хуже судьбы Агира. Он разлучает душу с телом, как и любой другой кинжал, но на этом его сходство с обычным оружием и заканчивается. Лоэдаарский кинжал вмешивается в сам Путь существа и, словно чудовищное металлическое перо, делает в Книге Судеб запись о том, что его душе уже никогда не стать единым с телом – ни с тем, из которого её исторгли, и ни с каким другим.
Душа, бессмертная, обречённая на бессмертие, будет скитаться в пустоте, сознавая своё бытие… живая, но лишённая связи с реальным миром, оторванная от него навеки… одинокая…
Аниаллу старалась отмахнуться от этих мыслей. Эталианны больше не было, но была возможность отомстить за неё, и об этой мести должна сейчас думать Алу.
Протяжный низкий звук донесся откуда-то со стороны Садов. Сианай вздохнула и посмотрела на Анара. «Пойдем? – спросил он, поднимаясь и протягивая ей руку. – Нас уже ждут». Она кивнула. Действительно, раздумья раздумьями, но когда тебя ждёт весь Совет Бриаэллара и ещё с десяток высокопоставленных алаев, торопиться так или иначе придётся. Следом за Анаром сианай поднялась из уютной ложбинки между корней, и они быстро зашагали через лес, туда, где таился источник диковинного звука.
Вскоре алаи почувствовали лёгкое касание волшебства – они миновали магическую завесу, отделяющую Сады Аласаис от граничащего с ними леса. Обычно этот незримый барьер был неощутим, но сегодня войти в Сады можно было, лишь имея особое разрешение. Анар и Алу были приглашены и беспрепятственно продолжили свой путь…
В отличие от самих Садов, за исключением некоторых дней в году всегда открытых для посещения, Зал Пробуждения – круглый павильон, что стоял на скальном возвышении среди них в окружении золотых, алых и изумрудных деревьев, – был местом, испокон веков запретным для многих и открытым единицам избранных. Стены и купол этого небольшого круглого зала из резного камня густо оплетали вьюны с тёмными зелёными листьями.
Анар, щурясь, наблюдал, как в просветах между ними сверкали яркие лучи солнца, стоящего в зените. Золотистые пятна света плясали на множестве невысоких каменных постаментов, образующих круг и обращенных своей узкой частью к его центру. С другой стороны каждого, ближе к стене были установлены статуи, но пробивающегося сквозь листву света было недостаточно, чтобы толком разглядеть лица изваяний. Аниал-лу и Анар сидели рядом на одном из каменных лож. Алайка задумчиво водила пальцами по изящной резьбе, украшающей холодный камень.
Остальные алаи, мрачные, ушедшие в себя, сидели на постаментах или стояли рядом с ними. В одежде их не было обычной праздничной яркости. Верховная жрица Гвелиарин, облачённая в длинную чёрную мантию с капюшоном, стояла у центральной плиты. Около неё статуи не было, но Гвелиарин сама казалась изваянием – выпрямившаяся, неподвижная, с застывшим от скорби лицом. Лишь глаза выдавали в ней живое существо. В них светилась холодная, недобрая решимость, словно отблеск стали обнажённого перед боем клинка.
– Это священное для всех нас место, – прорезал торжественную и тяжёлую тишину зычный голос Верховной жрицы. – Здесь тысячи лет назад пробудились первые из алаев. Они, счастливейшие из нас, первыми узрели лик Аласаис. Их глаза видели начальные дни Энхиарга, видели его во всей первозданной чистоте. Мне не довелось быть здесь в те дни – дни великой радости, когда наш народ не знал ни печали, ни забот, – некоторое время Гвелиарин молчала, и только золотые блики солнца плясали на её тёмном лице. Подобно им, на лицах некоторых из алаев мелькнули отблески воспоминаний о тех счастливых днях изначальных времён, о которых только что упомянула жрица.
– Здесь же, – наконец вновь заговорила она, – в знак особого признания и благодарности за их дела возвращали к жизни тех из нас, кто расстался с нею, совершая что-нибудь значительное для всего нашего народа. Так было всегда. Но сегодня с великой скорбью мы сознаём, – Гвелиарин почти перешла на крик, – что впервые не в наших силах вернуть дочь нашего народа в мир живых.
Голос Верховной жрицы отзвучал, и беседку заполнила тишина. Гвелиарин медленно обвела взглядом всех присутствующих: хмурого Когтестраха, взволнованную Аэллу ан Камиан, Алию Аэн ан Элиатан, как всегда, спокойную, Малаура и замершего хищным зверем на одной из плит Селорна, Эйтли, ее отца и женщину в одеянии сианай с опущенным капкшгоном. Были здесь и седовласый маг Тейн, и сын его Фейнлаан, расположившийся на дальнем конце постамента, и несколько других алаев и алаек. А в тени у стены беседки прятался ещё кто-то, но его Анар и Аниаллу разглядеть не успели, так как рядом с Гвелиарин встал Верховный жрец Кеан.
– Мало кто из нас раньше знал Эталианну ан Бриаэллар, – сказал он, – то, чем она занималась, почти не имело отношения к делам Бриаэллара. Да и бывала она здесь не часто. Тал сианай в первую очередь служат интересам Тиалианны. Только сумасбродная выходка, какой казалось её путешествие в Тир-Веинлон, привлекла к ней внимание алаев. Тем, что поспособствовала возвращению наших соплеменников, час назад прибывших в Ал Эменаит, она заслужила благодарность – нашу и богини.
– Но смерть свою, страшную, небывалую смерть, – продолжал Верховный жрец, скользя взглядом по лицам своих слушателей, – она заслужила совсем иным поступком. Мне не ведомо само это деяние, но известно, что оно предотвратило. И я, Кеан из дома ан Темиар, склоняюсь перед тал сианай Эталианной. Где бы и чем бы она ни была, – и Кеан действительно коротко поклонился, отступая от центрального постамента, словно уступая кому-то место. Гвелиарин тоже направилась к ближайшему пустому камню.
Немногие обратили на это внимание. Все были изумлены словами Кеана, но сумели никак не выдать себя и терпеливо ждали объяснений. Только лиловые глаза Эйтли Тинойи широко распахнулись, выдавая её чувства. В чём заключалась причина почтения, которым внезапно прониклись её правитель и жрица к покойной тал сианай Эталианне? Она, конечно, совершила полезное дело, но ведь тем же занимаются сотни алайских дипломатов, пусть и не в таких жутких местах, как Тир-Веинлон. И умерла за это… плохой смертью? Она никак не могла понять, что же такого на самом деле сделала эта девушка?
– Быть может, мне удастся сказать немного больше, чем Кеану, – прозвучал мягкий, чуть пришепётывающий голос. Уши всех алаев повернулись в ту сторону, откуда он донёсся. Им снова пришлось удивиться – в Энхиарге лишь у танаев были такие голоса, но как один из них мог оказаться здесь, в одном из святейших мест алайского народа, куда испокон веков не ступала нога существа иной расы?
Действительно, там стоял танай, только что выступивший из тьмы у стены беседки, скрывавшей его всё это время. Высокий, с длинными, густыми необычайного жемчужного оттенка волосами и такой же чешуёй, гармонично расположенной на его лице и руках, он, несомненно, принадлежал к элите своего народа. Все члены Совета узнали его – это был Л'ин'тиарис, один из ал'ан'шеасс – Верховных жрецов Тиалианны. Его сын, Инилширр, был членом Совета Змеиного Глаза.
Но кем бы он ни был, он оставался танаем, и ему было здесь не место. Взгляды алаев метнулись к Верховным жрецам, но те только серьёзно кивнули, пресекая все возможные вопросы и возражения. Танай терпеливо ждал, пока всё будет улажено. Анар с любопытством разглядывал его длинное многослойное одеяние причудливого покроя, чувствуя, что каждый элемент его имеет своё значение. Жрец Тиалианны стоял совершенно неподвижно, сцепив изящные пальцы оттенка слоновой кости над пряжкой пояса. Наконец он увидел, что алаи готовы его слушать, и начал свой рассказ.
– В четыре тысячи пятисотом году, так давно, что мало кто это помнит, смертная женщина, старуха, имени которой не сохранили наши священные книги, подарила миру странное, чтобы не сказать нелепое пророчество. Тогда в ещё только строящемся Анлиморе возводили храм Тиалианне. Она и сестра её Аласаис уговорили Неллейна, чей город уже сиял сквозь воды озера Упавших Звёзд, позволить заложить на его берегах новое поселение – город Анлимор. В благодарность за это его жители и начали возводить два храма своим благодетельницам.
В основание храма Тиалианны, как повелось издревле, заложили плиты из эдоша – жидкого камня, застывающего только при солнечном свете, – на которых сами прихожане писали молитвы. Такие, какие подсказывало им собственное сердце.
И вот на ещё не застывшей плите старуха начертала несколько строк. Никто из прихожан не понял их. Ни единой буквы. Может быть, потому, что они были написаны неверной старческой рукой, может быть, потому, что значение они имели только для воспалённого разума ее хозяйки. Но высшие жрецы Тиалианны, те, кто знаком со священными и тайными нашими языками, смогли прочитать её слова. «Если один из парящих под сводом жизни серебряных призраков обретёт не положенное ему…»
– Нам известно это пророчество, – поморщившись, прервал таная Селорн. В этом зале и в этой ситуации слова пророчества звучали оскорбительно для слуха всех без исключения алаев, и патриарха ан Ал Эменаит никто не одёрнул.
– Конечно, известно, – легко согласился танай, – но совсем иначе смотришь на него, когда оно начинает сбываться.
– Сбываться? Не хочешь ли ты сказать, что среди драконов Веиндора был… предатель? – изумилась одна из незнакомых Анару и Алу алаек. Жрец Тиалианны согласно кивнул.
– Предательница. Представьте себе, что может совершить серебряный дракон, тайно предавший своего владыку? – спросил танай, и богатое воображение слушавших его алаев услужливо явило им малоприятные картины. – Нет более могущественных и опасных существ, чем дети Веиндора, и если хотя бы один отступит от заложенных в него от создания идеалов и целей, на мир обрушатся великие беды. И поскольку всем вам известны слова Тиалианны, переданные нам Анлиморской пророчицей… – вновь напомнил жрец. – Тиалианна никогда не ошибается, но есть способ вмешаться в круг судеб, вот только плата за это каждый раз оказывается столь высокой, что принять такое решение трудно.
– Значит, чтобы эта гадина обнаружила себя, Эталианне пришлось вынудить ее напасть на себя и убить? – разнёсся по беседке рык Селорна.
– Иначе было никак нельзя… – сокрушённо кивнул танай. – Но дело не только в разоблачении одного предателя… Момент здесь более тонкий и куда более сложный и значительный, чем вы можете себе вообразить. Но это не моя тайна, и не моим устам открывать её миру…
От взоров алаев не укрылось, как напряглись мышцы патриарха Селорна. Он еле сдерживался, как бывало с ним всякий раз, стоило эалу оказаться рядом с невозмутимыми жрецами Тиалианны, спокойно рассуждающими о судьбах его соплеменников. Судьбах, по мнению Селорна, ими же и исковерканных. Решив как можно скорее прервать напряжённую паузу и не дать разъярённому патриарху испепелить взглядом рассказывающего такие полезные вещи таная, Аэлла ан Камиан спросила:
– Но неужели Веиндор мог не заметить предательницу в собственном доме?
– Сила, побудившая ее предать, скрыла своё влияние от глаз Веиндора, равно как и последствия этого самого влияния. Мысли предательницы оставались чистыми. Тот, кто стоит за всем этим, силён, Аэлла, и он не ограничится убийством тал сианай Эталианны. Он пойдёт дальше. Это война.
– Это невозможно, – прошептала бледная леди ан Камиан. Широко распахнутые от сильных переживаний синие глаза делали её ещё красивее. – Такого не может быть, – прекрасная алайка прижала затянутыми в белый шёлк перчаток руками нервно подёргивающийся кончик золотистого хвоста. Все знали, что две младшие дочери Аэллы ан Камиан, Талия и Тэлиан, сходство имён которых с именем Эталианны приводило мать в неописуемый ужас, сейчас отведены ею в личные покои Верховной жрицы, что располагались в части дворца Аласаис, обычно запретной для алаев.
– Мир изменился впервые, как только начало исполняться пророчество, – сказал танай. – И потом перевернулся вновь благодаря девушке Эталианне. И судьба наша каждый раз изменялась вместе с ним – теперь, после второй смены правил игры мы более не обречены на поражение, в наших руках всё изменить, – жрец некоторое время молчал, а затем вопросительно взглянул на Верховную жрицу.
Гвелиарин едва заметно кивнула. В её глазах блеснул гнев.
– Но, увы, не все пожелали бороться – среди вашего народа есть два настоящих предателя, которые помогли призрачной драконице в её чудовищном деянии.
– Кто? – рявкнул Селорн. Анар не сомневался, что на этот раз патриарх не преминет использовать свой дар телепата, чтобы вытянуть из таная имена проклятых алаев, для которых никогда более не будет милостиво сиять свет Глаз. – Это дети Криана Сая и Амиалис Руалской, – спокойно ответил жрец, глядя на разъярённого кота.
– Кто? Кто из них? – выдохнул эал.
– Даэланор и Геларион, – прозвучал тихий ответ.
– Мы полагали, что находясь в Элидане, они… – не сдержала изумления Эйтли, в то время как все остальные не могли вымолвить ни слова.
– Давно прошли те дни, когда брат Криана приглядывал за своими маленькими племянниками, – грустно улыбнулся танай и чешуйки на его лице матово блеснули, – они давно выросли, Эйтли. И сердца их отравило то же самое Зло, что завладело драконицей Веиндора и покусилось на разум Селорна, – когда танай обратился к юной алайке, голос его приобрел покровительственные нотки, услышав которые девушка возмущенно фыркнула, несмотря на всю серьёзность ситуации. – Первыми, кого Оно избрало своими жертвами, были руалские алаи, – продолжал жрец, – они покинули свой закрытый город и через подземелья отправились в завоевательный поход. Те самые подземелья, где таился Камень, через который Тьма правила ими. Агар Освободитель однажды наткнулся на их тайное поселение, и это стоило ему жизни.
– Следующей была дочь Освободителя, Амиалис. Это она убила Агира Девятого, царя Руала, ибо жаждала власти более всего на свете и во тьме, – обличил бывшую царицу танай. Он сделал небольшую паузу и продолжил: – Руалские аристократы не убивают друг друга вовсе не потому, что опасаются кары богини, просто душа жертвы способна указать на убийцу, – Анар уловил довольный блеск в глазах жреца, когда тот увидел гримасу отвращения, появившуюся на его лице. – Но если душа не покинет тело, то убийца окажется безнаказанным. Это было выгодно и врагу, который не хотел, чтобы мы узнали о тайнах руалских подземелий, и Амиалис. Но как было совершить такое деяние, как приковать душу к телу? – вкрадчивым шёпотом задал вопрос змей, и после краткой паузы сам ответил: – Для этого Ему впервые и понадобился серебряный дракон-призрак. Дитя Веиндора. Существо вне пороков, страстей, подозрений и посему практически никем не контролируемое. Да, наделенное невероятной мощью.
– Как и предсказывало пророчество, – мрачным, холодным, как могильный камень, голосом продолжил своё повествование танай, – один из детей Веиндора обрёл собственные цели, и случилось это как раз в то время.
Это была женщина, женщина-дракон. Если у истинных – то есть таких, какими их задумывал Веиндор и какими они были тысячелетия, – драконов нет практически никакой разницы между полами, нет ни потомства, ни любви – такой, как понимаем её мы, – то она была именно женщиной. С сердцем, способным страстно любить. И ненавидеть не менее сильно. Это и было частью пророчества, началом беды, которую оно предвещало.
Тот, кого она – имени её я не осмелюсь назвать теперь – любила больше своего служения, взял себе в жёны алайку. Его звали Криан, а его супругой стала царица Амиалис, которой впоследствии именно из-за этого брака пришлось отречься от престола.
В беседке послышался ропот изумления. Наблюдавший за всем происходящим Анар был поражён не меньше остальных. Он не мог и представить, что история его семьи может быть столь значительной для истории целого мира.
– Мудрая, благородная обитательница Тир-Веинлон, – возвысив голос, продолжал служитель Тиалианны, – она не смогла противостоять собственной, пусть и усиленной чьей-то волей, ненависти. Уже давно в тайне от всех она обдумывала, как отомстить своему врагу, которым она считала уже не одну Амиалис, а весь алайский народ. И чёрное Зло легко нашло дорогу в её сердце.
Коварство, мстительность, ярость и гнев – это всё было отныне с ней, – глаза таная недобро вспыхнули, одновременно оставаясь холодными, как у змеи, – и вскоре Он дал драконице возможность обречь на страшные муки отца своей удачливой соперницы. Ослеплённая жаждой мести, она прибыла в Руал и заключила душу Агира в аридоленовую тюрьму, даже не подумав о том, что тем самым помогает самой Амиалис, – закончил танай и вновь надолго замолчал.
Молчали и алаи – кто в изумлении, кто лишившись дара речи от негодования, а некоторые, сдерживая рвущиеся наружу проклятья.
– Все трое получили своё, – вздохнул жрец. – Но за Амиалис был долг, и позже она заплатила его сполна, а тогда она просто поклялась никому не рассказывать об украденных из головы отца тайнах подземелья и своём собственном посещении города алаев-отступников.
– Постой, это невозможно. Криан и Амиалис познакомились и поженились уже после гибели Агира Девятого! – воскликнула Аэлла ан Камиан, всплеснув руками так, что разлетелись полы белого плаща, обшитого по краям широкой черной каймой с причудливыми символами. Анар попытался прочесть надпись и обнаружил, что она состоит из слов «скорбь», «смерть», «жалость» и «отчаянье».
– Вовсе нет, – спокойно возразил ей танай, чуть склонив голову, – это случилось гораздо раньше, когда в годы своей юности принцесса Ами нашла способ выбраться за стены города и отправилась посмотреть мир. Там, в Долине Снов, она встретила Криана Сая, гостившего у своей бабушки. Она впервые увидела его, когда он дружески беседовалсо странной женщиной с серебряными волосами, – спутник Тиалианны замолчал, давая слушавшим его алаям постичь весь смысл последних слов.
– Амиалис тогда не обратила внимания на эту особу, всё оно было приковано к Криану. Что же до него, то быстро и не очень вежливо распрощавшись со своей спутницей… словом, всего через неделю дракон Изменчивого и руалская принцесса дали друг другу супружескую клятву.
Но счастье их длилось недолго. Амиалис должна была возвратиться домой, и от этого сердце её наполнилось скорбью – руалская принцесса не могла соединить свою судьбу с инородцем. Она поклялась своему мужу вернуться за ним, как только она станет царицей, и уже никто не сможет приказывать ей, что делать и кого любить. Эта горькая разлука и подтолкнула её к убийству своего отца…
Она действительно вернулась за своим мужем могущественной, сильной царицей – любовь тогда всё ещё жила в её сердце, хотя не только это чувство было причиной.
– Но эта тварь из Тир-Веинлон не успокоилась, – сказал Селорн.
– Дети Амиалис и Криана жили в Элидане, – кивнув разгневанному патриарху, продолжил танай, – неподалёку от Тир-Веинлон. Они и должны были стать следующими жертвами. Но драконице казалось слишком мало просто убить их. Её новый Владыка оказался изобретательным и подсказал куда лучший способ отомстить Амиалис. Бывшая служительница Веиндора не только настроила детей против матери, но и приучила их ненавидеть всё алайское как вокруг себя, так и в самих себе. Вслед за драконицей Даэланор и Геларион встали под знамёна Тьмы.
Тал сианай Эталианна прибыла в Тир-Веинлон, влекомая любопытством, и оскорбила их наставницу одним своим вторжением в Серебряные скалы. Алайка встала перед выбором: разоблачить виновницу стольких горьких событий или спастись. Будь Тали просто алайкой, она бы ушла, но она была тал сианай и не могла не думать о том, сколько еще жизней искалечит эта мстительная женщина.