Аникина Наталия. Кошка, которая умела плакать...

   – Ты часто видишь их такими в последние дни? – шёпотом спросила Аниаллу, не в силах оторвать глаз от печальной картины.
   – Слишком часто. Мир изменился, – звучный низкий голос Селорна раздался в её сознании, – и изменился к худшему. Это чувствуют все, но не все могут поверить самим себе.
   – Селорн, я не сомневаюсь, что это недоразумение уладится, и все вер… – начала было Алу, но грозный мысленный рык патриарха прервал её.
   – Вернутся?! Из обители Смерти?! – эал усмехнулся язвительно, но одновременно и грустно.
   – Веиндор никогда не причинит вреда невиновным, – куда менее убеждённо, чем ей хотелось бы, сказала алайка. – Он, как и Тиалианна, никогда не допустит такой страшной несправедливости, как то, о чём ты сейчас подумал. Путь…
   – Ты мне эти тиалианские штучки брось! – вслух рявкнул на Аниаллу Селорн так грозно, что неробкая девушка невольно отшатнулась. Сдержанностью он никогда не отличался.
   – Клянусь Её клыками, я доберусь до этой танайской богини, которая ворует у Аласаис её жриц и превращает их в своих марионеток! – вспомнив о вечной проблеме своей дочери, он, как и много раз до этого, разъярился не на шутку. Лицо его превратилось в грозную маску, а уши плотно прижались к голове. – А вместо ниточек – навязанное им раздутое чувство жалости. Ко всем подряд!
   – Отец, не стоит винить её в этом! Дело во мне самой. Вспомни Эталианну – она тоже тал сианай, но это не мешает ей быть счастливой, – наверное, в тысячный раз привела избитый пример Аниаллу. И в тысячный же раз Селорн медленно проговорил, словно выплёвывал каждое слово:
   – Твоя Эталианна слишком глупа, чтобы осознать всю плачевность своего положения и противоестественность деяний.
   – Селорн, Тиалианна тут совершенно ни при чём, – вновь повторила Аниаллу, чувствовавшая, что за угрозами отца в адрес Тианы стоит решимость воплотить их в реальность, – и мстить ей ты не можешь, без неё мир изменится куда сильнее, и, кто знает, будет ли в этом мире место для Аниаллу, Селорна или Аласаис. Таков порядок вещей. Не забывай, что на юго-востоке нас ждёт куда более страшный враг, именно враг, а не союзник, чьих действий мы иногда не понимаем.
   Селорн молчал и Аниаллу продолжила, желая сразу же примирить патриарха с ещё одним новообретённым врагом:
   – И с Серебряными скалами, самим Веиндором и его драконами мы тоже не можем позволить себе воевать…
   – Они взяли на себя право судить, – грубо перебил девушку Селорн, и в глазах его вспыхнуло дикое пламя, – словно они боги, а мы какие-нибудь люди! Кто они такие, эти серебристые твари, чтобы так смело лезть в наши дела? Никто из нас не подчиняется чужим законам, и если где бы то ни было кого-нибудь из нас осуждают, то город непременно освобождает его от тюрьмы или казни, даже ценой крови осудивших его – Бриаэллар стоял на этом всегда! Если из этого правила сделать исключение, то нашей прежней жизни придёт конец!
   Теперь настала очередь замолчать Аниаллу. Она понимала, что доводы патриарха сильны, но одновременно знала, что если к этим доводам прислушаться, то всем им несдобровать.
   – Видно, змеиный яд, которым она травит твою душу вот уже двадцать веков, настолько разъел твои глаза, что ты не видишь, что происходит. На нас напали, забрали в плен наших собратьев, а мне не позволено ответить?!
   – Это всё так. Но твои братья из Великого леса не совершали никаких преступлений, – Аниаллу посмотрела ему в глаза, словно ища в них подтверждение, что эалы действительно непричастны к тому, в чём их обвинили и за что заточили в Тир-Веинлон. – Веиндор милосерден и справедлив, он никогда не осудит невиновных. Нашим собратьям ничего не угрожает! Никто не покарает их, и нам не от чего их спасать.
   – Аниаллу, – Селорн показался ей сейчас таким старым, как человек, проживший сотню лет, – они там уже больше двух месяцев. Вряд ли всё кончится хорошо. Мы должны собрать все силы и отбить пленников.
   – Это не только не имеет смысла, но может погубить всех нас. Если Старшие расы перестанут жить в мире, то неизвестно, что ждёт Энхиарг. Мы – третья сила, которая уравновешивает Элаан и всех, кто имел неосторожность быть его противниками – Дарларон и Аглинор. Твой гнев справедлив, но ты алай, а не «какой-нибудь человек», чтобы позволять эмоциям погубить себя и свой народ. Ты же сам знаешь, что мы должны ждать, а не собираться в поход. И давай забудем об этом хотя бы на сегодня, – попросила Аниаллу, которой очень хотелось поскорее увести рассерженного Селорна подальше от этого зала и оставить замершую у статуи девушку наедине с её грустью. – Нам всё равно ничего сейчас не изменить.
   Патриарх ничего не ответил. Он только резко мотнул густой смоляной гривой, словно пытаясь вытряхнуть из волос какой-то мусор, нападавший с ветвей, и молча пошёл к выходу. Аниаллу бросила последний взгляд на девушку, сочувственно покачала головой и кинулась догонять Селорна.
 
   Миновав решетчатые двери, алаи вышли на широкую лестницу из подогретого камня. Ступени устилал толстый ковёр голубого мха. На них расположились несколько эалов. Они оживлённо беседовали друг с другом и даже не обратили внимания на Селорна и Аниаллу. Сначала тал сианай изумилась такой беспечности, но не прошло и секунды, как она поняла её причину.
   – Не думала, что эта традиция у вас приживётся! – воскликнула Аниаллу, разглядывая освещенный тысячами свечных огоньков огромный внутренний двор. Они были укреплены среди листвы деревьев и плавали, покачиваясь на воде маленьких прудов. Плоская поверхность стриженых живых изгородей образовывала длинные столы, на которых были расставлены кушанья и напитки. Отовсюду доносились пение, музыка и смех. Это могло означать только одно – эалы Ал Эменаит, подобно остальным горожанам Бриаэллара, праздновали День Тысячи Свечей.
   – Сейчас всем нам не помешает немного веселья, – объяснил Селорн, а потом чуть слышно и как-то странно горько добавил: – Перед боем.
   Аниаллу подумала, что и несколько сбывшихся желаний, а они сейчас у большинства эалов одинаковы, тоже не будут лишними. Решение устроить этот шумный и яркий праздник казалось ей мудрым ещё и потому, что она чувствовала, если замолкнет эта музыка, стихнут пение и смех, то во дворце повиснет душная, тяжёлая тишина. Затишье перед стремительно надвигающейся бурей…
   Алу сбросила сапоги у входа – она знала, что невидимый магический слуга отнесет их в её покои, что располагались в одной из самых высоких башен замка, и босиком пошла вслед за патриархом по мерцающей моховой дорожке.
   Редко когда ей приходилось видеть столько эалов, собравшихся вместе, сколько сегодня их расположилось на огромной поляне. Многих из них она знала лично, они ведь как-никак приходились друг другу родственниками. Здесь были не только эалы, но и алаи других народов, эльфы, несколько людей, а вдоль дальней левой стены, закрывая своим могучим телом нижний этаж ближайшего здания, вытянулся чёрный дракон. Он был ещё молод (чтобы не сказать – мал), и посему мог с лёгкостью уместиться в этом дворе. Впрочем, даже когда он станет совсем взрослым, его размеры не будут столь велики, как у его собратьев, живущих в Драконьих Клыках или Тир-Веинлон.
   Множество светящихся алайских глаз, постоянно жмурящихся, выражая удовольствие, сияли рядом с сотнями свечных огоньков. Их обладатели возлежали и сидели на подушках, раскиданных повсюду во дворе, прохаживались по нему, увлечённо беседуя, танцевали или просто наблюдали за своими соплеменниками, расположившись на ветвях деревьев.
   Аниаллу на ходу отвечала на приветствия и улыбки, стараясь не отстать от Селорна. Справа что-то блеснуло. Алу оглянулась – это танцующая в кругу восхищённых зрителей девушка вскинула руки, и ярко сверкнули браслеты на её запястьях. Тал сианай с изумлением узнала в ней одну из преподавательниц Ар-Диреллейт, которой она, Аниаллу, сдавала экзамены меньше месяца назад.
   – …а ты как думаешь? – это, друг мой, целая наука. Есть на свете такая замечательная вещь, как кошачесть, – донеслось до нее. Кто-то говорил тоном существа, одаряющего окружающих бесценными крупицами своей мудрости: – И вот этого у неё – в избытке.
   Аниаллу отыскала философа глазами – им оказался немного нескладный, как все молодые коты, эал, растянувшийся на живой изгороди. Он поигрывал бокалом с вином и сверху вниз взирал на своего товарища, сидевшего на траве.
   – Правда, ушки у неё несколько великоваты, но ей и это идёт! – с видом истинного ценителя женских прелестей закончил свой, видимо, длинный монолог юноша. Он отправил в рот зеленовато-серый листочек аланаи – котовника, единственного растения, которое позволяло алаям ощутить состояние, отдалённо напоминающее опьянение. Это была безопасная травка, не вызывающая привыкания и не действовавшая на котят, которые могли бы к ней пристраститься.
   Аниаллу широко улыбнулась, глядя на юного эала. Тот почувствовал её взгляд. Темная кожа не позволяла заметить, как зарделись его щёки, но теплочувствительные глаза девушки увидели это. Юнец поспешно обернулся пантерой, но нос его всё равно горел в ночи ярко-алым треугольником. Это было так забавно, что Алу быстро отвернулась, не в силах сдержать смех. Она наконец ощутила себя дома. Богиня, до чего же она любит их всех! Вот они, сильные и грозные, танцуют под нежную эльфийскую музыку, это выглядит так… трогательно, правду говорят – что бы ни делала кошка, всё у нее выходит красиво и грациозно – глаз не оторвать.
   Ещё больше, чем это зрелище, Аниаллу удивил музыкант – серебристые волосы и необычайный голос выдавали в нём жителя Лунного Затмения, города эльфов в глубине Зачарованного леса на берегах озера Зеркало, одного из Звёздных озер.
   – Теллириен? Как он здесь оказался? – шёпотом спросила у Селорна Алу. Этого эльфа знали во всем Энхиарге как одного из лучших певцов и сказителей. Он странствовал по мирам, собирая легенды и слагая песни о событиях, свидетелем которых становился, ещё задолго до рождения Аниаллу.
   – Скоро минет пятьсот лет со дня победы на Огненной реке, – мысленно ответил на её вопрос сам эльф, подняв на тал сианай глубокие серые глаза. – Я хотел бы сочинить новую песнь о тех великих днях, миледи Аниаллу. И никто лучше тебя не поведает мне о них.
   Не решившись сразу ответить отказом, Аниаллу продолжала слушать прекрасную музыку. Как-то бессознательно она взглянула на Путь эльфа и вдруг увидела, что через несколько минут ему суждено совершить что-то очень значительное. Тал сианай заинтересовалась, но как только она попыталась повнимательнее вчитаться в его Книгу Судеб, как на неё нахлынула волна душной, тяжёлой дурноты. Аниаллу невольно пошатнулась, но устояла на ногах и поспешила отвести взгляд. Видимо, она слишком устала сегодня.
   Рядом с Теллириеном сидела Ирера, вторая дочь Селорна, и аккомпанировала знаменитому менестрелю на арфе – одном из любимых инструментов алаев. Казалось невозможным связать эту изящную девушку с нежным лицом и длинными пальцами музыкантши с её репутацией грозной и подчас бессердечной воительницы, способной подкараулить и убить любую дичь, будь то животное или разумное существо. Это её, старшую дочь Селорна, Аниаллу оттеснила на позицию второй дочери, признав патриарха своим отцом. Впрочем, это нисколько не расстроило эалийку, хотя она и была честолюбива. Ирера с истинно алайской практичностью понимала, что лучше быть второй дочерью дома, одна из членов которого сианай, чем быть первой дочерью семьи, которая о такой чести и не помышляет.
   Эалийка чуть заметно кивнула Аниаллу головой, увенчанной сверкающей диадемой. Её взгляд показался тал сианай каким-то встревоженным.
   – Мне необходимо поговорить с ним, – прервал её размышления голос Селорна. Патриарх неопределённо махнул рукой в сторону и решительно направился туда.
   Аниаллу пожала плечами и, когда отец скрылся в толпе, оглянулась по сторонам, прикидывая кратчайший путь до своих покоев.
   Её взгляд остановился на необычной лестнице, ведущей куда-то в крону раскидистого дерева с золотистой листвой, растущего у стены Внутреннего замка и соединённого с ней крытой деревянной галереей. Решив, что дорога, пролегающая через Семейный Собор, быстрее всего приведёт её домой, Алу направилась к дереву.
   Казалось, что несколько пантер прыгнули вниз с его ветки одна за другой и замерли в воздухе, словно время для них остановилось. Кошки повисли в воздухе так, что голова каждой касалась хвоста предыдущей. Первая пантера была уже у самой земли, а последняя ещё только отталкивалась могучими задними лапами от толстой ветви. Так выглядела удивительная лестница, ведущая из Внутреннего двора в покои анеис – Чувствующих, особенных женщин, в число которых входила и Меори, матриарх дома ан Ал Эменаит, – и дальше в Семейный Собор. Ступая по блестящим чёрным шкурам необычных ступенек, Аниаллу взобралась на дерево и, отодвинув одну из ветвей, вошла внутрь спрятанной в пышной кроне беседки. Там расположились несколько женщин в платьях похожего покроя и одинаковых, оправленных в серебро подвесках из янтаря, спускающихся на лоб между бровей. Одни беседовали между собой, другие наблюдали за праздником через золотой занавес листвы. Но несмотря на то что алайки вели себя естественно, смеялись и пили вино, их лица не покидало выражение какой-то особой сосредоточенности. Они казались совершенно потусторонними, нереальными существами, и у всех, кто находился рядом с ними, возникало волнующее чувство приобщения к тайне.
   В этих грациозных женщинах была какая-то таинственная сила, она делала их нежные лица пугающе-красивыми и придавала глубоким внимательным глазам почти грозное выражение. Такими были они, анеис – главное сокровище Ал Эменаит, хранительницы мудрости бесчисленных поколений. В них жил уникальный дар, доступный в полной мере лишь эалийским женщинам и сравнимый по ценности с талантом телепатии, дарованным богиней мужчинам этого народа.
   Анеис не обратили на Аниаллу практически никакого внимания: общих интересов у них не было, и виделись они редко. Да честно говоря, и алайка не жаждала находиться среди них дольше, чем это было необходимо. Под пристальными взглядами их сумрачных глаз Аниаллу становилось как-то не по себе, и она ничего не могла с этим поделать. Лишь несколько коротких кивков, вежливых, отмечающих, что её заметили, и всё, словно её здесь и не было.
   Только одна из женщин поднялась навстречу Алу. Она была высокого роста, длинные чёрные волосы зачёсаны назад, и на них лежал изящный венец тёмного серебра с янтарём – символ её положения матриарха дома и могущества её дара. Она не была ни великим магом, ни могущественным телепатом, как Селорн. Её дар был иным.
   Взгляд анеис мог показаться недобрым, но Аниаллу знала, что это впечатление обманчиво. В глазах её не было злобы – в них таилась особая сила, настолько огромная и непонятная, что это могло испугать.
   – Ты выбрала верный путь, – прозвучал в сознании Аниаллу тихий, но вместе с тем необычайно сильный голос Чувствующей. Аниаллу показалось, что он разливается по всему её телу, наполняя его странной дрожью. – Следуй ему, с чем бы тебе ни пришлось столкнуться. Помни о том, кто ты есть, и верь в собственную правоту.
   Тал сианай изумлённо посмотрела на эалийку, но та уже опустилась на прежнее место и потеряла к Аниаллу всякий интерес, всем своим видом давая понять, что разговор окончен. Тал сианай знала, что пытаться получить от матриарха какие бы то ни было разъяснения уже бесполезно. Она сказала Алу всё, что знала сама, всё то, что подсказала ей её сверхчувствительная интуиция, её дар Чувствующей.
   Аниаллу покинула беседку и, задумчиво пройдя по деревянной галерее, очутилась в Семейном Соборе. Она шла по теплым деревянным панелям, которыми были покрыты все полы в личных покоях Чувствующих, и вскоре добралась до центрального зала Собора.
   Это было колоссальных размеров помещение, погружённое в полумрак, который слегка рассеивало зеленоватое сияние светящихся грибов и мха, растущих на чёрных стволах деревьев. Стволы образовывали стены, а ветви, сплетаясь в вышине, – сводчатый потолок зала. Между стволами располагались высокие узкие полоски витражных окон: еще больше сужающиеся к верху, они, изгибаясь, немного заходили на крышу. С внешней стороны, снизу они были подсвечены неяркими магическими огнями, чтобы рисунок был виден в ночи.
   Напротив проёма, в которой вошла Аниаллу, ветви двух деревьев смыкались, образуя арку. Чёрное кружево обрамляло ещё один витраж, и там среди алого, зелёного, сапфирно-синего и янтарного сияния стояла статуя богини, необычайно маленькая и изящная для такого огромного зала. Она была из серого камня и, несмотря на то что лицо ее было серьёзным, она словно излучала любовь к жизни и была полна обольстительной чувственности, правда несколько хищной и дикой, как у истинно эалийской женщины. Глядя на неё, Аниаллу улыбнулась – как различались изображения Аласаис у разных алайских народов!
   Впервые попав сюда, Аниаллу удивилась тому, что Собор был совершенно пуст. Потом много раз она видела, как чудесно преображался зал, в зависимости от случая, собравшего в этих стенах эалов…
   Покинув Собор, всё ещё находящаяся под впечатлением Аниаллу сбежала вниз по широкой лестнице и свернула в коридор направо. Дальше был кажущийся бесконечным подъём по множеству лестниц, тихая ругань в адрес создателей столь огромного замка, а потом и в свой адрес (ведь можно было пренебречь запретом Селорна на полёты и, прикрывшись подаренным самой Аласаис плащом-невидимкой, в считанные секунды взлететь на глимлае прямо к собственному балкону. Или просто забраться туда по стенам, что более по-алайски, да и патриарха порадовала бы!).
   Но теперь, когда Алу прошла уже большую часть пути, выбираться на стены смысла не имело. Она, не переставая поражаться собственной тупости, шагала по высокой галерее мимо колонн из чёрного камня, как вдруг остановилась. Справа, в боковой стене коридора, показался широкий проход в какое-то помещение – Аниаллу чувствовала там чьё-то присутствие и, судя по эмоциональному фону вокруг неё, там гостей не ждали.
   Дорога в обход была долгой, и Алу решила всё-таки идти этим путём. Алайка сняла со спины рюкзачок и вытащила из него какой-то небольшой, размером с полотенце для рук, кусочек чёрной ткани. Она встряхнула его, и он превратился в длинный просторный плащ. Аниаллу накинула его на плечи, подняла капюшон и, осторожно ступая, невидимкой прокралась к комнате. Какой бы тактичной и вежливой Алу ни была, она не смогла удержаться и заглянула туда. Там, в проеме окна, выходящего на залитый серебряным светом Глаз садик, сидел эал. Рядом, положив голову ему на колени, лежала девушка. Она блаженно прикрывала ярко-синие глаза и нежно мурлыкала, громко и счастливо. Пальцы эала ласково поглаживали её ухо, и он что-то говорил ей тихо-тихо.
   Улыбнувшись, Аниаллу быстро проскользнула мимо, чтобы не потревожить влюблённых.
 
   Поднявшись по очередной лестнице, тал сианай наконец оказалась на нужном ей этаже замка. Потратив ещё несколько минут на странствия по залам и переходам, девушка вышла в коридор, ведущий к её комнатам. В длинной нише, тянущейся вдоль всего прохода, между резными панелями стояли золотые чаши, из которых лился тёмно-зелёный свет. Аниаллу остановилась перед невысокой, ничем не примечательной дверью из тёмного дерева. Это была дверь её покоев – нескольких комнат, которые по мнению патриарха Селорна никак не подходили его старшей дочери, принцессе дома ан Ал Эмена-ит. Но Аниаллу так не думала – её вполне устраивали эти четыре уютные комнаты, обширная кладовка и, главное, большой балкон, окружённый густой листвой, с которого открывался невероятный вид на город.
   Дверь была не заперта, Алу вошла, почувствовав едва ощутимое касание магии, наложенной на вход на случай появления незваных гостей. Она сделала ещё несколько шагов по тёмному коридору и оказалась в тускло освещенной, несмотря на обилие разнообразных светильников, приёмной. Это была небольшая круглая комнатка, в центре которой располагались стол и кресло, а по стенам – низкие скамьи, покрытые золотистыми шкурами. С потолка свисали прозрачно-жёлтыми шляпками вниз несколько грибов, освещающих помещение мягким янтарным светом. Точно такое же сияние испускали полоски мха, покрывающего местами обшитые деревом стены комнаты. На столе – отполированном отпрыске большого пня лежало несколько небрежно брошенных свитков, пачка чистой бумаги и волшебное перо. Рядом стоял подсвечник, сделанный из изогнутого древесного корня.
   Когда Аниаллу обставляла эту комнату, она находилась под впечатлением пышного убранства дома ан Камиан и несколько переусердствовала со светильниками. Но всё равно получилась довольно-таки милая комнатка, пусть и не совсем подходящая к остальной обстановке тёмного эалийского замка.
   Пройдя через приемную, Алу подошла к маленькой двери, что вела в комнату её единственной служанки, бывшей рабыни, купленной Аниаллу на рынке в Дирхдааре. Темнокожая девушка Шада давно уже получила свободу, но предпочла остаться у алайки. Алу несколько раз стукнула по двери костяшками пальцев. Ей пришлось ждать почти минуту, прежде чем дверь распахнулась, явив алайке комнату, так и пестревшую разноцветными шелками, резной мебелью с яркими инкрустациями и позолотой. Хозяйка этих роскошных покоев была под стать их убранству. Вся какая-то празднично-яркая, искренне улыбающаяся, так и пышущая здоровьем девушка, на полголовы выше своей госпожи, обняла Аниаллу чёрными гибкими руками, украшенными широкими золотыми браслетами (которые, кстати, обошлись куда дороже, чем она сама).
   Она была такой и в первый день их с Аниаллу знакомства на раскалённых солнцем плитах рабского рынка, где её, дочь благородной женщины и раба, перепродавали уже в четвёртый раз. Впервые это было сделано по приказу мужа её матери, о которой Шада ничего с тех пор не знала. Аниаллу же хорошо было известно, что эту несчастную женщину постигла та же участь, что и её дочь, вот только она не вынесла позора и убила себя раньше, чем её успели купить. Она была волшебницей, хотя магии никогда не обучалась, и малых сил, доступных ей, хватило только на то, чтобы покинуть этот мир по своей воле.
   Шада покончить с собой не смогла, хотя и пыталась. Ей пришлось вынести очень многое, и до сих пор она вздрагивала всем телом, вспоминая те дни. Теперь жизнь рабыни, когда возможность наесться досыта казалась несбыточной мечтой, была далеко позади, и девушка окружала себя такой роскошью, о которой правитель её родины не мог и помыслить. Шада однажды даже наведалась в Дирхдаар и в полной мере насладилась тем, как расстилались перед ней потомки её прежних, давно умерших хозяев. Она была богата, имела влиятельную покровительницу и обладала даром бессмертия. Это делало её счастливейшим существом во Вселенной. Впрочем, даже на этом безоблачном небосводе притаилась крохотная, но очень чёрная тучка, из которой время от времени вылетали молнии, ранящие Шаду в самое сердце…
   Но сейчас в душе её ярко светило солнце.
   – Ой, как хорошо, что ты вернулась! У нас тут такое творится! – воскликнула Шада, которой не терпелось поведать Аниаллу что-то настолько захватывающее, что оно словно жгло ей нутро, стремясь вырваться наружу.
   – Да? И что же? – подняла бровь Алу, заинтересованно повернув к девушке оба уха. Не прошло и нескольких минут, как она прокляла себя за этот вопрос – на неё вылился целый поток сплетен.
   – Так. Хватит, – прервала его Аниаллу, – ты хорошая шпионка, Шада, вот только я слишком глупая и легкомысленная кошка, чтобы хоть как-то использовать эту ценную информацию.
   Каким бы нелепым это ни казалось, но служанка Алу действительно многое знала о происходящем в городе и была в курсе почти всех интриг Бриаэллара. Основным источником заработка Шады была вовсе не Аниаллу. Она ловко приспособилась продавать информацию о жизни своей госпожи шпионам всех мастей. Шада щедро делилась самыми сокровенными тайнами Аниаллу с многочисленными осведомителями – с разрешения самой алайки, разумеется.
   Девушка исправно складывала выручку в резную шкатулку, что стояла на столике посреди той самой комнаты, в которую они с Аниаллу сейчас направлялись. Рядом с ней всегда лежал листок бумаги, на который Шада подробно записывала, от кого и за какую именно информацию были получены деньги, тем самым добывая куда более ценные сведения, чем те, которые продавала. Она делала это с педантичностью старого, жадного дракона, который только что изжарил в своей пещере компанию воров и теперь пересчитывает свои сокровища, опасаясь, не успели ли они все-таки чего вынести. Аниаллу это забавляло до крайности: слишком уж такое поведение не вязалось с беспечно-восторженным состоянием, в котором Шада пребывала большую часть времени.
   – Но неужели с ними ничего нельзя поделать? Ведь их вражда рано или поздно повредит всем! Как-то же можно заставить их помириться! – не унималась девушка, взволнованно рассказывая хозяйке о двух влиятельных алаях, враждующих между собой и тщетно пытающихся использовать имя Аниаллу в этой маленькой войне. Причем совершенно не важно, будет ли она знать о том, что уже участвует в конфликте, или нет. Второе, наверное, с учётом её мировоззрения – даже желательнее.