Авторов Коллектив. Эта гиблая жизнь

   Для современных же попрошаек, все чаще убеждался Перевалов, их занятие было ремеслом, способом добывания денег. И не самым плохим и трудоемким, понимал Перевалов, встречая тех же цыганок, шествовавших весело гомонящей толпой по вечерней улице после «трудового дня» с узлами и пакетами, набитыми разнообразной снедью. Оживленно переговариваясь, женщины прямо «с куска» жевали похожую на них по цвету смугло-копченую колбасу, а дети, швыряя на тротуар шкурки и обертки, лакомились бананами и эскимо с орехами. Перевалов и не помнил уже, когда собственных детей угощал такими лакомствами.
   Сразила же его наповал одна нищенствующая бабуся у кафедрального собора. Ее он приметил однажды, ожидая, когда откроется с обеда хозяйственный магазин напротив. Он сразу выделил из шеренги разномастных нищих, подпиравших церковную ограду, эту сгорбленную трясущуюся бабульку, повязанную беленьким в горошек платочком, с батожком. Мелко крестясь, она с такой мольбой провожала слезящимися выцветшими глазками каждого проходившего мимо, что редко кто не осчастливливал ее «копеечкой».
   На другой день, но уже к вечеру, Перевалов вновь по какой-то надобности проходил мимо церкви. Нищие уже разбредались. Некоторые, не стесняясь близости Храма Божьего, прямо из горла хлестали вино.
   Бабуля, притулившись к ограде, деловито пересчитывала дневную выручку. Что-то в ней изменилось. Перевалов присмотрелся: исчез, улетучился бесследно слезливый жалостливый взгляд, распрямилась спина...
   Но самое удивительное оказалось впереди. Через пару минут возле бабульки затормозила шикарная иномарка и из нее выбрался здоровенный детина лет сорока. Бабулька отлепилась от ограды и заспешила к нему.
   – Ну чо, мать, много насшибала? – забасил детина.
   – Не базлай на всю ивановскую, вахлак! – осадила его старуха.
   – Слышь, мать, Виталька мой меня с компьютером заколебал: спроси да спроси у бабушки, она обещала на день рождения подарить.
   – Да будет ему компутер, будет! – сказала старуха. – Недельку еще похристарадничаю – и будет.
   Детина услужливо распахнул перед старухой дверцу. Нищенка чинно, не спеша, уселась на заднее сиденье, и машина рванула во весь опор.
   Перевалов долго еще ошарашенно смотрел вслед, и было у него такое чувство, будто он только что стал свидетелем чудовищного мошенничества.
   С тех пор как отрезало: нищим Перевалов подавать перестал...
   Отвязавшись от нищих, Перевалов пошел по переходу. Одна его стена была занята застекленными киосками с разнобойным ширпотребом, а другую поделили цветочницы и торговцы книгами. Книги лежали на открытых лотках. Они глянцево лоснились и просили хотя бы взглянуть на них.
   Во времена оно, когда они были в дефиците, Перевалов собирал книги. Это коллекционирование доставляло ему удовольствие. Сейчас, когда в дефиците были только деньги, и книги стали для обывателя роскошью, Перевалов бросил это занятие. Хотя интерес и азарт остались. Поэтому иногда он заворачивал к книжным развалам.
   От красочно-пестрых обложек разбегались глаза: то дуло пистолета с них на Перевалова целилось, то жуткая клыкастая образина вампира пялилась, то некое космическое диво, тоже на вурдалака смахивающее, гипнотизировало, то голая девица зазывающее подмигивала...
   Заголовки били по нервам. Но как-то все больше о смерти в различных ее вариациях в них было.
   «Смерть на взлете», «Смерть в облаках» – читал Перевалов на одних переплетах. «Наперегонки со смертью», «Смертельный вояж», «Смерть рэкетира» – натыкался его взгляд на других. Не лоток книжный, а, как значилось на одном из томов, прямо «Полигон смерти» какой-то, над которым сгустился «Воздух смерти». Красок в эту «Палитру смерти» добавляли «Убийство за убийством», «Кровавая карусель», которую заливал «Кровавый беспредел». Кто заставлял героев ходить «По колено в крови» – догадаться тоже труда не составляло. Из заголовков было совершенно очевидно, что тут орудует «Банда» под названием «Ночные волки», у которых идет своя «Игра со смертью».
   Но тогда, слегка призадумался Перевалов, обратив внимание на очередное название, «Кто убивает бандитов?» И тут же нашел ответ в заглавиях рядом лежавших томиков: «Беспределыцики», «Подонки», «Отморозки», готовые скуки ради «Перерезать всех!». Для них «Смерть ради смерти» – все равно, что искусство для искусства.
   Хотя не исключено, подумал Перевалов, продолжая изучать книжные названия, что «Кровь алую» пускает какой-нибудь «Нелюдь» или «Изувер», а то и вовсе – «Оборотень» в зловещий «Час нетопыря». Но возможно, свой «Счет за любовь» предъявляет «Насильник» или «Сексуальный маньяк». А вдруг это «Кокаиновый князь» вершит «Казнь по кругу»?...
   Не книжный лоток, а прямо «Заповедник убийц», – поежился Перевалов, но его начинало разбирать любопытство: противостоит ли кто всем этим «Ублюдкам»? Конечно же! – отвечала ему новая порция книжных заголовков. Например, «Гроза мафии» по кличке «Волкодав», который отлично знает основной «Принцип карате», имеет «Разящий удар» и, естественно, «Боевой захват». Или вот «Капитан Виноградов», за спиной которого «Штурмовой батальон» и «Черные береты». Так что держитесь всякие там «Господа из мафии», «Душегубы», «Блатные», «Торговцы плотью» и «Сыновья козырных тузов»!
   «Неужели ничего, кроме такого же убойного и костоломного, больше не сыщется? Хоть бы какая, пусть даже и криминальная, пища для ума?» – подумал Перевалов, переходя к другому лотку.
   Такая «пища» здесь предлагалась.
   «Дело опасной вдовы», «Дело об изощренном мошенничестве», «Дело о блондинке с подбитым глазом», «Дело о сбежавшем трупе», «Дело о ледяных пальцах»... – читал Перевалов на переплетах и невольно морщился: и здесь «пища» была с чернушным душком.
   А дальше и вообще пошло нечто потустороннее. «Дом тихой смерти» – кладбищенским фосфоресцирующим сиянием высвечивалось, на одной из книг. «Только для мертвых» – красовалось на другой. Третья завлекала «Тайной плачущего гроба». Четвертая предлагала «Приглашение в ад», чтобы увидеть «Танец мертвеца». Пятая передавала «Привет с того света», а ее подруга слева утверждала, что «Смерть нежна»...
   Перевалова передернуло, но и дальше было не лучше. На глаза попались сначала «Жертвы дракона», потом «Дети Сатаны», уютно устроившиеся рядом с «Коллекцией трупов». Неподалеку «Фабрика дьявола» изрыгала серу, а «Летающие колдуны», словно истребители прикрытия, сопровождали «Гроб из Гонконга», из которого доносился «Хохот дьявола».
   Перевалов поспешил подальше от этого загробного смрада. «Что-нибудь про любовь, про женщин посмотрю», – решил он, останавливаясь возле следующего лотка.
   Но и тут не повезло. Бесстыдно пялясь на него с обложки голым задом, «Стерва» лежала «В постели с врагом». Ее терзала «Неприличная страсть». А рядом «Мужья и любовники» вели азартные «Любовные игры». «Эксбиционистка» подле них испытывала «Вожделение».
   Разглядывая дальше обложки любовных романов, Перевалов узнал, что «Мир полон разведенных женщин», что вот «Эта вдова (очередная сексапильная неодетая красотка с переплета давала понять – какая именно) не плачет». Скорее всего, потому, что для нее всегда находится какой-нибудь «Нежный плут», без которого никакая «История греха» невозможна.
   Но Перевалову не хотелось ни греха, ни разврата, ни смертей, ни насилия, ни чертовщины всякой. Как глотка свежего воздуха хотелось нормального добротного чтения, в котором бы его не пугали на каждой странице невероятными страшилками, не морочили бы голову неуклюжими сказками, не выдавали бы болезненную физиологию на грани патологии или дурно пахнущую пошлость за подлинные человеческие чувства и отношения. И без того до болезненных спазм его уже обкормил всем этим голубой экран. Но и в чтиве, заполонившем книжные развалы, спасения от зловонной чернухи не находилось.
   Если по возвращении с работы Перевалов задерживался у книжных лотков чуть больше, чем надо, ему потом начинали сниться кошмары.
   Будто находится он в сумрачном зале, посреди которого на постаменте стоит массивный гроб. Из-под его крышки сочится влага. Вокруг толкутся призраки. Вот, совсем рядом – только руки протяни – «Джоконда с пистолетом». Чуть поодаль – «Призрак киллера» с «Призраком оперы». «Человек из крематория» нежно поглаживает полированную крышку гроба. В дальнем углу завязалась «Схватка оборотней». А под потолком металось совсем уж уродливое и страхолюдное – «Две головы, одна нога» – привидение.
   Вдруг комната погружается в могильный мрак, вспарывая который, рвется на волю леденящий «Крик из гробницы». Следом в кромешной тьме над гробовой поверхностью появляются «Светящиеся пальцы», сжимающие «Кинжал для левой руки», а из нутра домовины раздается глухой, отсыревше-скрипучий голос:
   – «Что сказал покойник?»
   Находящиеся в зале призраки разом поворачиваются к Перевалову, словно вопрос предназначался ему и только ему.
   Светящиеся пальцы с кинжалом исчезают, гроб протяжно-визгливо, будто из него выдергивают ржавые гвозди, скрипит, и крышка начинает медленно отходить. Наконец она исчезает, растворяется в темноте, и из черного провала гроба поднимается бесплотная фосфорецирующая фигура.
   – «Торжествующий мертвец»... «Торжествующий мертвец»... – шелестит вокруг.
   – Так что сказал покойник? – повторяет свой вопрос бесплотное явление, вперив в Николая Федоровича жуткий взор, и, не дождавшись ответа от испуганного Перевалова, назидательно изрекает: – А то, что «Смерть нежна». И пусть светлый лик смерти станет твоим верным и вечным спутником.
   Мертвец отворачивается от Перевалова и, вдруг выбросив вперед бестелесную светящуюся руку, начинает греметь, как в мегафон митинговый оратор:
   – Не остановить «Маятник смерти». «Время убивать настало». И пусть «Агония» умирающих будет самым желанным для вас зрелищем! И взбугрится земля могилами, и настанет «Ад на земле»!..
   Мертвец делает паузу, вслушиваясь в рассыпающееся по углам зала эхо, расплывается в продирающей до озноба улыбке и зловеще заканчивает:
   – И тогда, неразумные и подлые дети мои, «Я приду и плюну на ваши могилы!..»
   Перевалов просыпался в холодном поту и долго потом не мог отойти от увиденного.

7

   ...Между тем дела на их плоту, изрядно поредевшем на суверенной стремнине, шли хуже и хуже. Все рушилось и падало, а от уцелевшего воротило и тошнило. Взор надежды устремился на заграницу. Кому было что, меняли родные «деревяшки» на их «зелень». Кому не было – с вожделением ждали из-за бугра тучку с манной небесной в виде гуманитарной помощи.
   Перевалову тоже посчастливилось ее отведать. Однажды вместо очередной зарплаты, которую теперь приходилось ждать по несколько месяцев, выдали им в КБ испещренные иноземными надписями коробки с гуманитарной помощью. В картонной коробке чуть больше посылочного ящика был упакован набор красивых пачек с быстро разваривающимися концентратами и разноцветных банок консервов. Жена обрадовалась этой коробке, словно дитя давно обещанной кукле. Она не знала, куда и поставить ее, без конца перебирала и перекладывала содержимое.
   Но праздник длился недолго. Первая же вскрытая банка тушенки источала запах такой откровенной тухлятины, что ее пришлось немедленно выбросить в помойное ведро. За ней последовала и другая. Та же участь постигла и просроченные рыбные консервы. Крупы тоже оказались залежалыми и к употреблению непригодными. Из всего содержимого общим весом в десять килограммов более или менее сносными оказались две пачки сухого печенья да пара пакетиков жевательной резинки.
   Разочарованная жена почему-то надулась тогда на него, Перевалова, будто именно он подсунул ей несъедобную «манну». А Перевал ову вспомнилась шустрая старушка-христарадница у церковной ограды – ведь она, пожалуй, такой вот милостынькой и в физиономию подающему запустила бы. И правильно бы сделала – не о халяве надо думать, а о «собственной гордости», которая бы позволяла смотреть на буржуев свысока.
   – Да когда ж мы на них свысока смотрели-то? – удивилась жена, когда Николай Федорович попытался напомнить ей строки знаменитого поэта-трибуна. – Мы ж им всегда завидовали, догнать-перегнать пытались, да кишка была тонка. И до гордости ли, если одеть-обуть себя никогда прилично не могли!..
   Перевалов собрался горячо возразить: неправда, мол, и гордость была, и достижения – вон какую державу отгрохали! – но ничего не сказал. Остановила каверзная мыслишка: куда же все так скоренько подевалось? А главное – стремительно, как из проколотой резиновой камеры, испускался дух прежней жизни, в которой человек человеку был пусть и не брат, но уж товарищ – точно.
   Товарищеский локоть, дух здорового коллектива, в котле которого бурлили страсти производственные, общественные и даже личные, Перевалов привык ощущать денно и нощно настолько, что, казалось, лиши всего этого – он задохнется в мучительной асфиксии, как рыба, выброшенная на берег.
   Однако в последнее время атмосфера в их КБ становилась все разреженней и одновременно тяжелей. Старый, складывавшийся десятилетиями, коллектив разваливался, редел, усыхал. Народ разбредался. И каждому увольняющемуся как бы даже радовались, словно, уходя, он освобождал столь необходимый остающимся кусочек жизненного пространства.
   Занимались теперь в элитном КБ, еще не так давно проектировавшем поражавшую воображение супер-технику, вещами далекими от современных высоких технологий. Обслуживали в основном частные фирмы и предприятия. О серьезном госзаказе не было и речи.
   Трудно было узнать и само КБ. Больше половины помещений арендовали в нем новоявленные бизнесмены. Молодые, коротко стриженые, мурлатые ребята и длинноногие, макаронного вида девицы заполонили комнаты и коридоры, где некогда витали флюиды творческой научно-технической мысли. По-птичьи тренькали мобильники, доносились напористые голоса юных предпринимателей, без конца что-то покупавших, перепродававших. В рабочих комнатах, коридорах и даже туалетах стоял грай чужих, непривычных для этого интеллектуального заведения слов и понятий. «Ты мне баксы давай, баксы!..», «Штук сто навара будет, как с куста...», «Какой сегодня у зеленых курс?...», «Надо разговаривать с официальным дилером...», «А мы демпинговать будем, демпинговать...» – то и дело доносилось до старожилов КБ. Перевалову эта шумная и весьма беспардонная молодежь с их новоязом казалась нахально вторгшейся в соловьиную рощу вороньей стаей. Еще оставшиеся работники КБ неслышными тенями боязливо жались к стенам, и уже не они, а самоуверенные, попыхивающие дорогими заграничными сигаретами, попивающие пивко из жестяных банок, арендаторы чувствовали себя здесь полными хозяевами.
   «Наваривали» они, видно, неплохо, поскольку через день, да каждый день завершали свою трудовую смену нехилыми застольями с шампанским, импортными винами в красивых бутылках и закусками, от одного вида которых у полуголодных сотрудников КБ, заглянувших ненароком в кабинет, где шел гудеж, начинала кружиться голова и появлялись спазмы в желудке.
   В отличие от не бедствовавших и вполне довольных жизнью квартирантов, хозяевам приходилось все туже затягивать пояса. Зарплата, долг по которой рос, как снежный ком, становилась большим, редким, но в то же время очень скромным праздником, который заканчивался, едва успев начаться.
   Но вот парадокс: контора их на глазах чахла, хирела, а ее руководители, наоборот, наливались здоровьем и румянцем. Пока их подчиненные терпеливо гадали, когда наконец появится возможность получить кровные, они не теряли времени даром: меняли старые авто на новые, малометражные со старых времен квартиры на громадные элитные хоромы, в которых можно было заблудиться, как в лесу, забивали эти апартаменты дорогой мебелью, всяческой утварью и бытовой техникой, с иголочки одевали в дорогих бутиках себя и своих близких, по несколько раз в год совершали вояжи в райские уголки планеты для отдохновения от трудов праведных, заводили валютные счета и переправляли деньги подальше от родимой земли...
   Народ глухо роптал, нов глаза своего недовольства не высказывал, боясь потерять последнее и самое сейчас ценное – работу, пусть плохонькую и нерегулярно оплачиваемую, но работу, эту полузадохшуюся птичку надежды. Все перемелется, надеялись, чистая вода наконец проступит – и как тут без спасательного круга работы!..
   А работу потерять, упустить из рук эту синичку стало нынче раз плюнуть. Не висел теперь на руководящей шее партийный хомут, не вставал грудью на защиту рядового труженика профсоюз. Один на один – голый, сирый, беззащитный – оставался перед лицом хозяина своего труженик. И разговор с ним был круче армейского с его сакраментальным «не хочешь – заставим». «Недоволен – пшел вон!», – смело и цинично говорили теперь начальники, указывая на дверь. И уже не имели никакого значения ни твои прошлые заслуги, ни регалии, ни твой талант.
   Перевалов пока держался. Не трогали его пока. Даже шанс ему дали новые руководители. КБ они возглавили всего года полтора назад, когда прежние заслуженные отцы-командиры ушли на покой.
   Перевалов, много лет проработавший под началом тех, прежних, все никак не мог привыкнуть к новому руководству.
   Этих ребят (для него действительно – ребят, поскольку каждый из них был моложе него минимум на десять лет) – и начальника конструкторского бюро, и его замов, и главного конструктора с главным инженером, и коммерческого директора – Перевалов знал еще с тех пор, когда они, как и прочие, добросовестно корпели за кульманами, выполняли общественные поручения, участвовали в самодеятельности, играли в футбольной команде КБ. Звезд ребята с неба не хватали, постромки в работе не рвали, но себя показать в нужном месте и в нужное время умели и любили.
   А скоро приспело и их золотое время. Начиналось последнее десятилетие многострадального и шумного века. Демократический сквозняк уже гулял по предприятиям, учреждениям и конторам, проникая в самые закрытые из них. Сладкозвучное слово «свобода» туманило голову. Старые конструкторские кони дорабатывали свой ресурс и все пристальнее поглядывали на молодых, присматривая себе замену. Способных и работящих было много, но требовалось еще и умение управлять, командовать, а оно встречалось реже. Хотя, наверное, у кого-то просто сразу и не проявлялось, не мозолило глаза. Может быть, поэтому нынешние ребята-руководители, а тогда еще просто конструкторы каких-то категорий и инженеры, оказались на виду.
   Большие говоруны и кроссвордные эрудиты, они любили повитийствовать, охотно выступали на собраниях, устраивали дискуссии в курилках. Они сразу же заметили благосклонное к себе отношение со стороны старых конструкторских коней, больше относившееся к их фонтанирующей энергии, нежели к уму и таланту, и поспешили к ним в льстивое услужение.
   Задача «преемников» еще больше упростилась, когда пошла мода руководителей не назначать, а выбирать. Знали их в коллективе как ребят свойских и даже своих в доску, понадеялись, что с ними порядком поднадоевшая размеренная жизнь станет лучше и веселей, а потому и выбрали без проблем.
   Жить действительно стало веселей...
   Ребята оказались зело хваткие. И в смысле половчее схватить, урвать что под руку подвернется, и в смысле приспособиться, найти свою выгоду даже на догорающих останках родного производства.
   Как-то раз один из ребят-начальников перехватил Перевалова в полумраке коридора и под локоток увлек к себе в кабинет.
   Молодой начальник долго и пространно рассуждал о том, как резко вокруг все меняется, что старое, слава Богу, уже не возвратить, что жить надо сегодняшними реалиями, в которых рынок правит бал и всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги без конца, а потому волей-неволей приходится вписываться, вживаться в новые условия, если, конечно, хочешь жить по-человечески, а не прозябать в ожидании мизерной зарплаты. Перевалов никак не мог понять, к чему тот клонит, а начальник уже переключился конкретно на него и стал сокрушаться о невостребованности его конструкторского таланта и опыта, которым можно было бы, если постараться, найти достойное применение.
   – В общем, Николай Федорович, – испытующе и со значением сказал начальник, – не хотелось бы вам заняться настоящим делом?
   Как дальше выяснилось, под «настоящим делом» подразумевалось создание некоего товарищества с ограниченной ответственностью, где Перевалову отводилась роль технического директора. Чем будет заниматься новорожденное ТОО, а в нем – он, Перевалов, начальник объяснял прямо-таки эзоповским языком. Из напущенного словесного тумана Перевалов кое-как уяснил для себя, что ему предлагается перелицовывать или подгонять под нужды и вкусы потенциальных (скорее всего зарубежных) заказчиков имеющиеся в КБ разработки с целью выгодной их продажи.
   – Боже мой! – ужаснулся Перевалов. – Продавать то, что береглось когда-то, как зеница ока, как часть национального могущества и как его честь, наконец!
   – Николай Федорович, – посмотрел на него как на идиота начальник, – я же вам говорю: рынок, все на продажу, от презервативов и гвоздей до космической техники и грудных младенцев. Нормальный бизнес...
   Над предложением Перевалов обещал подумать, и еще несколько дней в висках его пульсировала фраза – «все на продажу!» И чем настойчивей стучалась она, тем отчаянней протестовала душа Перевалова. Его воспитывали совсем на других моральных ценностях и понятиях. С детства ему внушали, что общественное благо и достояние выше личного, что раньше думай о родине, а потом о себе. Поэтому ему и в голову не могло прийти торговать государственными тайнами (а именно к таковым большинство разработок в Переваловском КБ и относилось).
   Но у теряющего последние лохмотья государства тайн оставалось все меньше. А те, что пока еще не были проданы, ждали своего покупателя. И Перевалову предлагалось готовить этот необычный товар к продаже.
   После бесед с ребятами-начальниками бросало Перевалова то в жар, то в холод. Не от страха, нет. Чего бояться? Не в пример прежним временам, нынче никто никого ни за что (если не считать бандитских разборок) не преследовал, ибо ни воровства, ни спекуляции, ни измены с предательством не было просто по определению – везде один сплошной бизнес. Знобило от самой мысли, что ему, быть может, придется окунуться в зловонное топкое болото. Всю жизнь Перевалов знал, что родину, как и мать, не выбирают, что ею не торгуют, а напротив, заботятся об ее защите и безопасности, и вот...
   От этих мыслей Перевалов слег в постель. К моменту выздоровления твердо решил сказать начальникам на их предложение категорическое «нет». Он даже прорепетировал нелегкую для него сцену и представил, как вытянутся у этих беспринципных деляг физиономии, когда он скажет им все, что о них думает. Но готовился он напрасно. Новое рандеву не состоялось. Более того, ребята-начальники старались попросту не замечать его присутствия. Если ненароком и сталкивались с ним в коридорах КБ, то смотрели мимо, насквозь, будто его и не было вовсе. И Перевалов понял, что возвращаться к начатому разговору они не станут, что раскусили и вычислили его еще в первую их встречу. Рыбак, как говорится, рыбака... И не рыбака – тоже!
   Николай Федорович почувствовал облегчение – неприятное это дело решалось как бы само собой. В то же время самолюбие его было уязвлено. И не из-за того лишь, что ему предлагали стать соучастником грязной игры. Убедившись, что рассчитывать на него не стоит, его просто забыли, вычеркнули из памяти, перестали видеть в упор.
   На носу был Новый год. В КБ по новомодным веяниям ввели контрактную систему. Каждый служащий теперь обязан был подписать договор-контракт на ближайший год, в котором расписывались его обязанности и права.
   Перевалову контракта никто не предложил. Когда он попытался выяснить у начальника КБ – почему, тот с ледяной улыбкой сказал, что в нынешних условиях им больше необходимы люди молодые, энергичные, современно мыслящие, умеющие ориентироваться в быстро меняющейся обстановке, лишенные застарелых комплексов.
   Про молодость и энергичность Николай Федорович пропустил мимо ушей – какой же он старик, если ему за полвека еще только-только успело перевалить. А вот все остальное действительно было про него.
   Перевалов понял, что это приговор. В таких случаях почитают за благо написать «по собственному». Но рука не поднималась. Как жить дальше, что делать, чем заниматься за стенами КБ, он не представлял. И к этому готов не был.
   Жена к назревшему в его судьбе повороту отнеслась двояко.
   – Дурак ты, Перевалов! – сказала она в сердцах, узнав о предложении ребят-начальников. – Такой шанс упустить! И когда ты перестанешь быть идеалистом? Сейчас, Перевалов, время прагматиков и циников. Без этого сегодня не выжить.
   Наверное, она права, попытался согласиться Перевалов, но тут же подумал, что же тогда делать ему, идеалисту, в стране прагматиков и циников? Учиться их повадкам? Видимо, это и подразумевала жена.
   – Но, может, и к лучшему, – тут же и успокоилась жена. – Давно пора плюнуть на ваш загибающийся КБ и поискать себе что-нибудь поприличнее. Только ты «по собственному» не уходи, пусть они тебя сократят. Тогда сможешь на бирже зарегистрироваться и получить пособие. У нас уже некоторые так делали...»