Авторов Коллектив. Эта гиблая жизнь

   – Я, конечно, понимаю, что надо побыстрее назад возвращаться, но просто умираю с голоду. Парни, давайте зайдем в ресторан. Я угощаю. Хотя...
   Она оглядела вызелененную травой юбку, грязные руки и кобуру на поясе. Улыбнулась:
   – ...нас в таком виде туда, скорее всего, не пустят. Хотя бы в столовой поедим. Согласны?
   Все заулыбались. Даже Горин улыбнулся:
   – Согласны. Да и ребятам надо что-нибудь прихватить с собой! – Ну тогда айда в столовую, а потом в магазин!
   Столовая оказалась закрытой, но Анна решительно постучала в дверь ключом от машины. К двери фазу же подошла пожилая повариха и крикнула через стекло:
   – У нас закрыто, вы что не...
   Тут же осеклась и распахнула дверь:
   – Анна Николаевна! Для вас всегда открыто! И вы, ребята, проходите!
   Она снова заперла дверь на крючок и крикнула:
   – Бабы! Идите сюда! У нас такие гости сегодня!
   Из кухни высыпали повара, плотной толпой окружили ребят и Иноземцеву. Анна растерянно спросила:
   – Откуда вы знаете меня в лицо?
   Одна из поварих убежала на кухню и вернулась с листовкой. Протянула ее Анне:
   – Смотрите!
   С листка смотрело лицо Иноземцевой, а вверху стояло крупными буквами: «Все на досрочные выборы главы района!» Анна растерянно оглядывалась:
   – Да я знать об этом не знаю! Какие выборы? Обернулась к Горину:
   – Юра, твоя работа? Тот потупился:
   – Моя, Анна Николаевна, да еще Олега Звягинцева. Добавил:
   – А что такого? Люди вас поддерживают и поддержат! Хозяйственная хватка у вас есть! Да и смекалка что надо! Разве я не прав?
   Повара поддержали парня:
   – Он прав! Нам бы тоже такого руководителя не мешало найти! Вы в своем районе порядок навели!
   Анна перебила:
   – Навела... Да у нас война идет! Мы вот только что стреляли! Толстая повариха положила ей руку на плечо, заглянула в глаза:
   – Значит, нельзя иначе... И переживать из-за этого нечего! Вы поесть хотели?
   Иноземцева улыбнулась:
   – С голоду умираем!
   – Сейчас все будет! Вы садитесь, мы все принесем! – Нам бы хоть руки помыть!
   – Проходите на кухню! В туалете вода только холодная.
   Пока они мыли руки, стол был уже накрыт. Все с жадностью накинулись на еду. Анна сидела напротив Павла и с улыбкой глядела, как он ест. Он временами поднимал глаза и улыбался в ответ. Горин ревниво переводил взгляд с оперативника на Иноземцеву. На душе у него становилось все тяжелее, но он не показывал вида. Потом Иноземцева подошла к поварам и попросила завернуть что-нибудь для оставшихся в деревне ребят. Анна расплатилась и вместе с ребятами вышла из столовой. Быстро пробежали по магазинам, закупив газировки и консервов... Поехали в Копейково.
   Павел с Анной ехали в первой машине. Деревня была уже видна, когда раздалась очередь из автомата. Лобовое стекло покрылось дырками, а веселый смех Анны вдруг превратился в хрип, и она упала на руль. Машина завиляла по асфальту. Павел успел вывернуть от обочины, столкнул ногу Анны с тормоза и остановил «джип». Выскочил из машины и дал очередь по кустам, откуда стреляли. Обежал вокруг, распахнул дверцу. Тело женщины начало сползать с сиденья. Он, забыв про раненую руку, подхватил ее на руки, вынес на обочину и положил на траву. Широко открытые глаза мертво смотрели в небо, струйка крови медленно стекала с уголка губ. Павел все еще не понимал, что она умерла, и позвал:
   – Аня...
   И вдруг до него дошел весь ужас случившегося! Он поднял к небу лицо и закричал:
   – Зачто-о-о-о?!
   Из соседней машины бежали ребята... Юрка Горин бешено стрелял по кустам. Потом спустился вниз и исчез. Через короткое время раздался дикий крик, и длинная очередь снова разорвала тишину. Горин вылез из кустов, с другой стороны дороги крикнул:
   – Убил Мансура! Как она? Жива?
   Никто не ответил. Юрий подошел к столпившимся парням, взглянул в открытые глаза Анны и все понял. Стон вырвался из горла:
   – О-о-о-ой! Су-у-у-ки!
   Резко развернулся и бегом рванулся к «джипу». Прыгнул на залитое кровью сиденье и на бешеной скорости пронесся мимо ошеломленных ребят. Павел прикрыл Анне глаза ладонью, поднял на руки и понес к деревне, откуда бежали люди... Он нес ее мимо деревенских домов, плачущих женщин и крестящихся старух к тому дому, где она нашла его раненого. Положил на траву, поправил запрокинувшуюся голову и подвернувшиеся неловко ноги. Сел рядом и уронил голову на колени. Рубашка на груди пропиталась кровью Анны, но он ничего не замечал. Люди толпой стояли рядомимолчали... Наконец Светлов поднял голову и спросил:
   – Горин здесь?
   Кто-то из боевиков ответил:
   – Нет. Он, как сумасшедший, в город погнал... Мы махали ему, но он не остановился.
   Павел опустился на колени, поцеловал Анну в мертвые губы и встал. Устало приказал:
   – Двое со мной, остальные привезете Аню. И чтоб осторожно...
   Сел в белую «девятку» за руль и погнал машину в город. Двое ребят сидели сзади, держа автоматы на коленях. Светлов вел машину так же, как вела утром Анна, не сбавляя скорость на поворотах.
   «Джип» стоял у отделения милиции с распахнутой дверцей. Павел бросился внутрь здания. Крикнул дежурному:
   – Где Горин?
   Тот кивнул головой в сторону железной двери:
   – Там заперся. Влетел, как сумасшедший. Ребят, которые пленных привезли, оттуда повыгонял и заперся... Что же это такое?
   Внизу раздался взрыв гранаты... Потом еще один. Здание задрожало. Светлов крикнул:
   – Надо выбить дверь! Навалились, ребята!
   Прогремели еще два взрыва. Из окон первого этажа со звоном посыпались на пол стекла. Сверху бегом спускался Олег Звягинцев:
   – Что тут происходит?
   И осекся, увидев окровавленную на груди рубашку Павла:
   – Павел Юрьевич, вы ранены?
   Светлов взглянул себе на грудь, потом на Олега:
   – Это не моя кровь!
   И навалился на дверь вместе со всеми. Внизу прогремели еще три взрыва, несколько коротких очередей и все стихло. Дверь не поддавалась. Светлов скомандовал:
   – Всем укрыться!
   Когда люди выскочили из здания, он дал очередь по замку, и дверь наконец-то распахнулась... Горин сидел, привалившись спиной к стене, ствол автомата был прижат к его груди, а ногой он придерживал приклад. Палец лежал на курке. Второй автомат лежал рядом. Увидев Светлова, Юрий крикнул:
   – Стой, Пашка! Ни шагу дальше! Иначе я нажму курок раньше, а мне хочется высказаться напоследок!.. Я любил ее с четырнадцати лет. Молча любил... Знал, что ей моя любовь будет в тягость. Смирился с тем, что она полюбила тебя. Мне было горько, но она была снова такой счастливой! Я не в силах перенести ее смерть... Знаю, что я сделал, только для меня она была всем! Я уложил всех за нее! Не подходи, Павел!.. Дай сказать, уже немного осталось. Я ухожу к ней... Если сможешь, похорони меня неподалеку...
   Под крик Светлова: «Не надо, Юрка-а-а!» Горин нажал на курок... Длинная очередь изорвала его сердце в клочья, автомат упал на пол. Двадцать девять пленников были мертвы, а камеры напоминали бойню... Павел развернулся и вышел на воздух. Сел на верхнюю ступеньку крыльца и, уронив голову на руки, зарыдал в голос – нервы сдали совсем. Из дверей испуганно смотрели молоденький дежурный, Олег Звягинцев и боевики. Еще утром темные волосы на висках у Светлова были теперь совсем седыми... Ребята еще не знали, что Хозяйка района убита, а Павлу говорить об этом не хотелось.
   Потом он поднялся наверх, позвонил областному начальству.
   Обстоятельно объяснил все происходящее и, получив инструкции, спустился вниз. Подойдя к дежурному, спросил:
   – Милиционеры здесь еще есть? Парень кивнул:
   – В комнатах посмотрите. По-моему, трое следователей приходили... Светлов прошелся по кабинетам и нашел двух лейтенантов. Сухо скомандовал:
   – Вы идете со мной!
   Один, взглянув на окровавленную одежду незнакомца, вскинулся было:
   – А по какому праву?
   Светлов так взглянул на него, что охота спорить у следователя пропала... Он молча двинулся за оперуполномоченным. Едва Павел поравнялся с дежурным, тот вскочил из-за стола и вытянулся:
   – Товарищ старший лейтенант, только что звонили из области! Вам предлагают остаться здесь на должности начальника милиции. Что ответить, если снова позвонят?
   Павел зашел в дежурную часть и сам набрал номер:
   – Это Светлов! Предложение принимаю...
   И сразу же положил трубку. Повернулся к боевикам Анны:
   – Трупы кавказцев отправьте в морг. Труп Горина не трогать. Я сам увезу его матери и все расскажу... Да, еще одно: приготовьте камеру для бывшего капитана Коломейцева.
   Когда он вышел, боевики загомонили, а следователи вытянулись в струнку, молчаливо ожидая дальнейших распоряжений. Павел представился:
   – Я оперуполномоченный из области, Светлов Павел Юрьевич. Вот мои документы. Вы идете со мной проводить арест бывшего начальника милиции Коломейцева Валерия Евгеньевича. Основание: злоупотребление служебным положением, взяточничество, сокрытие улик и еще много чего другого... Знаете, где живет Коломейцев?
   – Так точно! У вас уже есть постановление прокурора?
   – Пока нет, но на семьдесят два часа мы можем задержать его и так. А за это время доказательств будет хоть отбавляй. Один из следователей предложил:
   – Может, на машине? Павел спросил:
   – А это далеко?
   – Не очень!
   – Тогда лучше пешком... Пусть люди видят, что Коломейцев им больше не опасен.

ЭПИЛОГ

   Светлов, при помощи боевиков Анны, не дал увезти Коломейцева в областной центр. Уже к концу вторых суток дело, заведенное на бывшего начальника РОВД и двух его заместителей, стало величиной с несколько томов энциклопедии. А заявления все продолжали поступать... Разгневанные люди требовали справедливости. Многие боевики остались работать в милиции под руководством Павла. Областное начальство не рискнуло снять старшего лейтенанта с должности начальника РОВД и вынуждено было присвоить ему внеочередное звание капитана. Олег Звягинцев остался его секретарем и внешкором местной газеты. Родные Анны вернулись домой...
   Анну Николаевну Иноземцеву солнечным августовским днем хоронил не только весь ее район – многие приехали из других районов и даже областей. На кладбище уже не было места, а люди все шли и шли. Ее положили рядом с мужем и сыном. Юрия Горина, по просьбе Светлова, похоронили рядом... Хозяйка района лежала в могиле между двух мужчин, которые любили ее больше жизни. А третий, с седыми висками и погонами капитана, стоял рядом с ее родителями и плакал, не скрывая слез.

Лидия Сычева

   Сычева Лидия Андреевна родилась в селе Скрипниково Воронежской области. Закончила Воронежский пединститут и Литинститут.
   Профессиональный педагог и журналист, автор книг «Предчувствие», «Тайна поэта», «Последний блокпост», «Вдвоем». Главный редактор интернет-журнала «МОЛОКО» («Молодое око»).
   Член Союза писателей России.

Тише, Миша! (рассказ)

   Вот мы говорим: «Чечня! Чечня!» А дома – не Чечня?! Это ж поглядеть, как они тут живут – у каждого по три жены! И все тихо-смирно, никакого шума. Так, баба какая восстанет, и все...
   Взять Кашина, Мишку. На ком он только не женился, и к кому он только не приставал! К некоторым – по два раза. То есть уже второй круг стал давать. А ничего в нем выдающегося, если присмотреться, нету. Щупленький, на личико унылый. Пьет сильно... Правда, разговорчивый и ворует здорово.
   А воруют они тут все – беспощадно. Кольку Крылова выгнали и нефтебазы, он устроился к хозяину на бензовоз. Бензин воровал, продавал, и на это пили. Лягут в топольках – он, Ванька Разумный, Телкин – и пошло дело. Люди огороды сажают, а они по кустам прячутся. Теперь че-то Кольки не видать – небось, хозяин выгнал. Оно ж надоедает, это воровство.
   Да, а Мишка – тракторист, кинет в кузов мешок зеленки, или муки, или семечек, или доску какую – все, что под руку попадается – и к двору... Уже, конечно, в колхозе, хоть в АО, так не украдешь, как раньше, но все-таки. И этот мешок или доску Мишка или пропьет, или подъедет с ними к свободной бабе. И любая примет, потому что у всех хозяйство, а чем кормить?! А тут мужик с трактором, добытчик...
   Вот так Мишка кувыркался, кувыркался, а потом задержался на одном месте аж на год с лишним. Вроде, говорят, познакомился он с Надей на базаре или в магазине «Универсаме», лапши на уши навешал до плеч, так и поженились законно. А че, девка молодая, какие у ней мысли? Хоть умные люди и говорили ей: «Не ходи! Не ходи!» А она в одну дуду: «Я Мишу люблю». Как будто другие, те, что советовали, никогда не любили. К любови голову бы надо прилагать, а не только другие части тела...
   Жалко ее, конечно, Надю-то... Девка неплохая и рабочая. И на вид ничего, светленькая. А может, оно и лучше, что она замуж вышла, то хоть дате у нее есть, а то б впала в бесстыдство, вон, в районе ходят по рынку, завлекают торгашей, сиськи вывалили. Хотя теперь и детная баба до такого может дойти... При нашей жизни – запросто.
   Да, а Мишка Кашин, он попервах, женившись, очумел, что ли: и пить придерживался, и все домой, домой... А потом, когда Надя уж дите ждала, опять закуролесил, закрутил. Раскусил семейную жизнь! Свободы никакой, одни обязанности. Свободы нету, а любви-то у Мишки никогда и не было. А поживи так в четырех стенах, да каждый день одно и то же! Семья, посчитай – почти что монастырь. Мишка воспротивился – запил, загулял. Надя родила; Мишка ей специально стал нервы мотать: мол, дите – не мое. Надя, дура, все терпела (а жили они в кухненке, Надины родители им купили); Мишка, видит, что пронять ее ничем нельзя, завел трактор, кинул фуфайку в кабину и уехал. С чем пришел, с тем, как говорится, и ушел...
   А новая кандидатура была у него давно намечена – Варька Дубова. Ну, старше она Мишки, так не в годах дело, а в умениях. А Варька столько пережила и перевидала, что скрутить какого-то Мишку ей в порядке вещей. Девок своих она замуж отдала, справила, хозяйство у ней – три быка да пять поросят (не считая птицы всяких видов), сама она доярка – много ли на горбу или на велосипеде унесешь?! А тут Мишка с трактором. Бабы Варькиному счастью завидовали:
   – Варь, че ты его берешь, он же на пятнадцать годов моложе...
   – Алка Пугачева с Киркоровым живут, а мне нельзя?
   – Варь, да Мишка ж пьёть...
   – Да пусть пьёть! Я сама выпить люблю!
   Женщина она видная, привлекательная, зубов вставных спереди нету, но вообще, в силе. Жизнь показала, что не любовь Мишке нужна была, а руководство. А Варька, много пережившая и перетерпевшая, она не только Мишкой могла руководить, но и какой-нибудь нацреспубликой – Чечней там, или Ингушетией. Она много раз на ферме хвасталась: «Дали б мне войско, верите, в две недели б война кончилась!»
   И бабы верили – Мишку-то она скрутила! Ну, выпьет он на стороне, ну, может, подгуляет – а тянет-то все в Варькин двор... И у быков чистит, и у свиней. Варька пообещала Мишке, как сдадут мясо, справить ему зимнюю куртку кожаную, сапоги.
   Но тут снова возникла Надя... Все за счастье свое билась. Схватила она дитя на руки, нарядила его, прибегла на машинный двор. Мишку перестрела. Раз перестрела, и два. Сначала говорила: вертайся, потом видит – дела не будет, стала требовать алименты. А какие алименты, если они неразведенные? А хоть и разведенные – зарплату то жомом дают, то комбикормом. Алименты – ведро жома! Мишка Наде примирительно сказал: «Расстанемся друзьями», – это он в кино, что ли, какомвидал... Ну, онаи ушла.
   Но все ж Мишка Надю не знал. Не знал!.. Че-то в ней как завелось, как заработало, как пошла Надя вразнос! Прокралась на ферму (без дитя), подкараулила Варьку (а как раз пересменка была, народу много) да как понесла ее! И «проститутка», и «шалава», и «страхолюдина», и «тряпка подзаборная», и «кикимора», и «Баба Яга»! Насколько Варька человек опытный, а тут даже поначалу опешила – вот тебе и тихая Надя! Потом, конечно, она опомнилась – стала части от доильного аппарата в Надю кидать – промахнулась. Но – поздно, Надя-то ее облаяла!
   А людям, че, людям любой скандал – и новость, и радость! Языками чешут неделю, две, пока все кости досконально не переберут. Варька прям аж расстроилась. Надела сарафан лавсановый, косынку, и поехала на центральный участок к председателю Гусакову. Мол, так и так, обороните мое честное имя.
   Гусакова, нового преда, из района прислали. Он, как прибыл, фазу собрал народ и говорит: «Здравствуйте, честны люди! Давайте наш колхоз переименовывать, а то на нас долгу много. Переименуемся, так все и спишут». Ну, и проголосовали, как ему надо, а народ его фазу зауважал – во, голова! Толстый такой Гусаков, крепкий...
   Варька нажалилась на Надю, Гусаков вызвал Кашина в кабинет. Стол дубовый, лакированный, флаг РФ в углу трехцветный, на столе портрет Путина в рамке, прям не пред, а губернатор или депутат какой. На что Мишка бестия, и то сробел. Штаны на нем замаслены, рубашонка, кепка в руке. А тут Гусаков – вымытый, вычищенный. «Садитесь, – говорит ласково, – рассказывайте».
   Мишка и рассказал – в минуту вся жизнь уложилась. А че рассказывать-то?! Стыдно даже.
   А Гусаков говорит, отечески:
   – Я, Кашин, три раза женат и у всех жен от меня дети. И никто не скандалит, не обзывается. Цивилизованные отношения. Я, Кашин, всех обеспечиваю. Как настоящий мужчина. Ясно?
   Ну, Мишка и пошел. Шел, думал, что заплачет, – удержался. Вишь, говорит, всех баб обеспечивает. Всем хорошо... Завел Мишка трактор и поехал к бабе Мане самогонки купить. А сам уже выпивши был, а расстроенный... Страсть! Пришел и говорит:
   – Теть Мань! Вот вы – человек ученый, работали звеньевой, что мне делать? Он меня оскорбил! Опишите все на бумагу частному адвокату, буду с ним судиться!
   А она:
   – Ой, Мишк, тут если все за эти десять лет описывать, кто сколько украл, так никакой бумаги не хватит. На каждый год ежели – целую Библию можно собрать... Ты уж, Миш, молчи, перетопчись как-нибудь, перетерпи. Выпей – вот у меня дымка свеженькая, оно и полегчает. Тише, Миш, тише, ты не расстраивайся!
   Так-то вот, ребята! Такая у нас нынче чечетка. А вы говорите: «Чечня, Чечня...»

Василий Вашков

   Вашков Василий Васильевич родился в 1955 году в Омске в семье врачей. После школы и службы в армии (Кавказ, ракетные войска) работал санитаром, электриком, маляром, строителем, дорожным рабочим. Закончил биофак Московского областного пединститута им. Н. Крупской.
   Автор многих статей по образовательной тематике.
   В настоящее время работает завучем в одной из московских школ.
   Повести и рассказы В. Вашкова печатались в журналах «Учитель года», «МОЛОКО».

Портрет президента (рассказ)

   Огромное, необозримое море плескалось у ее ног, оно было покорным и ласковым, будто большой пес, и так же старалось преданно лизнуть ногу своей хозяйки. Теплый ветер игриво подхватывал подол ее летнего сарафана, нахально приподнимал его, закручивал вокруг ног. Нежаркое солнце нежно согревало плечи, грудь и руки, только стопы холодила прозрачная голубизна морской воды. Вдали, за молом, белоснежный лайнер с тремя огромными трубами, неспешно, будто красуясь, выходил из порта. Вот от одной из труб оторвался клуб дыма и лайнер издал прощальный гудок. Только гудок этот был какой-то странный, не похожий на гудок корабля, а напоминающий что-то неприятно-тревожное: би-и-и-п, би-и-и-п, би-и-и-п, би-и-и-п...
   Маша вынырнула из глубины своего сна, несколько секунд ошеломленно хлопала глазами и, наконец, с остервенением шлепнула по кнопке электронного будильника, стоящего на кресле у изголовья кровати, стрелки которого неумолимо показывали шесть часов утра. Это именно он, противно бибикая, разрушил все очарование волшебного сна. Море! Ей так хотелось к морю, хоть на недельку, хоть на денек!
   Она свернулась калачиком, потянув на голову край одеяла, и поджала высунувшиеся, слегка озябшие ноги. Вставать не хотелось. Было жутко даже представить, как ей придется выскальзывать в холод и темноту комнаты, идти на кухню, в ванную, потом одеваться. Даже с закрытыми глазами она видела безнадежно чернеющее окно, покрытое морозными узорами, и, казалось, слышала завывание вчерашнего ветра... Хотелось заплакать.
   Слегка высунув голову, она одним глазом посмотрела на светящийся в темноте зеленоватым светом циферблат: 6.10. Нет, плакать было некогда, хочешь – не хочешь, а нужно вставать. Ежась и вздрагивая, Маша сначала прошлепала спадающими тапочками к Андрейкиной кроватке, прикрыла раскинувшееся беззащитное тельце (пусть еще поспит), заскочила на кухню, зажгла газ под чайником и нырнула в ванную комнату. День покатился по своей привычной колее.
   После завтрака, заставив-таки капризничающего сына проглотить сладкий творожок с йогуртом и отправив его умываться-собираться, она, помыв посуду, уже почти одетая, уселась за столом перед зеркалом, чтобы нанести хоть какой-то макияж. Из холодной серебристой глубины стекла на нее глянуло миловидное лицо тридцатилетней женщины, еще слегка припухшее со сна с прямым носиком, несколько высоковатым лбом, широкими бровями и карими, с желтоватой зеленью вокруг зрачков, глазами. Правда, под глазами уже проглядывала сеточка морщинок, кожа на висках и под подбородком выглядела далеко не упругой, а по краям рта залегли две, опускающиеся вниз складочки, но все это можно было без особого труда спрятать при помощи тонального крема, цветных теней и туши для ресниц.
   Нанеся «боевую раскраску», Маша заторопила копошившегося Андрейку, проверила, что тот насовал себе в портфель, выкинула тщательно запрятанный под учебники пластмассовый пистолет, положила забытый, как обычно, дневник и, намотав ему поверх воротника великоватой, взятой на вырост шубки, шарф, вытолкала за дверь. Через минуту, застегиваясь на ходу, выскочила за ним и она.
   До школы было ходу минут двадцать. Можно было, правда, подъехать на автобусе, но кто еще знает, сколько его придется ждать, да и народу в нем утром – битком, надежнее было пройтись пешком. Хорошо, хоть потом ей больше никуда идти было не нужно, в этой же школе, где в первом классе учился ее Андрейка, работала и она, Мария Семеновна, учительница химии.
   В кабинете химии было жарко и душно. Для школ кто-то придумал такую систему отопления, при которой горячий воздух, нагревавшийся в подвале, поступал прямо в классы. Были, наверное, какие-то регуляторы, но они давно вышли из строя, и теперь, особенно зимой, когда отопление включали на полную мощность, к утру столбик термометра в классе подбирался к тридцати градусам тепла, впору было надевать сарафан. Но стоило открыть окно, как моментально ледяной поток воздуха обжигал кожу, полз по ногам, прихватывал горло и все, жди соплей или ангины.
   На столе со вчерашнего дня лежали три стопки контрольных работ девятых классов, за которые Мария Семеновна еще даже не бралась.
   «Первого урока у меня нет, хоть часть проверю, а остальные, может, сегодня днем успею, завтра у девятых урок, раздать бы надо», – неуверенно подумала она, предчувствуя уже, что контрольные придется брать домой и сидеть с ними до полуночи, а то и больше.
   В этой школе, да и вообще, учителем она работала только третий год и все никак не могла добиться того, чтобы ее работа шла ровно, без авралов и завалов.
   После педагогического института поработать ей так и не удалось, свадьбу она играла через неделю после получения диплома, а первое сентября встречала в далеком северном гарнизоне, куда ее мужа, молодого лейтенанта-связиста послали служить... Но перед этим было свадебное путешествие. Был Дагомыс и ласковое Черное море, были душные южные ночи с бесконечным треском цикад и крепкие руки молодого нетерпеливого мужа, было солнце, опускающееся в водяную гладь и рассвет над горами, было кислое сухое вино и аромат шашлыков. Все это было чудом, необъяснимым и неохватным и чудом должно было закончиться. Так и произошло, уже по дороге домой она поняла, что станет матерью, в ней зародилось чудо жизни. Муж, правда, особой радости по этому поводу не выказал, попробовал заговорить о том, что «рано еще», но, наткнувшись на её жесткий взгляд, махнул рукой.
   – Ладно, на море теперь поедем, когда сын подрастет.
   – А может, дочка?
   – Может, конечно, и дочка, но лучше – сын.
   Родился сын, Андрейка. В стране начала раскручиваться бесконечная спираль инфляции, денежного довольствия лейтенанта едва-едва хватало на самое необходимое, о море даже не мечтали. Отпуск проводили у родителей мужа или ее, благо, дорога была бесплатная.
   Жизнь в затерянном военном гарнизоне, показавшаяся сначала такой романтичной, быстро приелась и стала раздражать своей скукой и бессмысленностью. Офицеры пили, жены сплетничали, все друг другу изменяли и все всё знали. Когда Андрейке исполнилось три года, у Машиной бабушки случился инсульт, за парализованной старухой ухаживать было некому, и Маша, взяв с собою сына, уехала на помощь к родителям. Через год, когда бабушка умерла, оставив квартиру внучке, Маша поняла, что в гарнизон к мужу уже не вернется. Он несколько раз приезжал, звал с собою, а она уговаривала его уволиться из армии. Не договорились... Разводиться пока не разводились, но четверть своего денежного содержания муж присылал регулярно, хотя сам наведываться перестал.