Страница:
Скорее можно говорить о том, что молодежные группы ультраправой направленности в силу присущего им радикализма сыграли роль революционного фермента в «оранжевых» выступлениях. Не является секретом, что их среда была одним из источников рекрутирования для организаций, занимавшихся подготовкой и проведением массовых акций гражданского неповиновения.
Средства массовой информации, поддерживавшие Януковича, приложили весьма значительные усилия, которые преследовали цель максимально теснее увязать в общественном мнении лидеров «оранжевой» оппозиции с их ультраправыми сторонниками. Учитывая непопулярность среди украинских избирателей праворадикальных структур, нельзя сказать, что такого рода пропаганда была совершенно безуспешной.
Однако ее действенность заметно снижалась вследствие того, что в период правления Кучмы господствующая в Украине идеологическая конъюнктура носила правый характер. Пребывавший в конфликте с левыми силами, прежде всего с КПУ, второй президент объективно, вне зависимости от своих собственных взглядов, способствовал усилению правых идеологических и политических тенденций. Содействие власти правому вектору в политике автоматически означало, что в обществе не будет актуализироваться и проблема отношения к ультраправому радикализму.
Особенно явственно тенденции такого плана дали о себе знать во время так называемой большевистской революции 2000 года в украинском парламенте. В ее результате было устранено левое руководство Верховной рады Украины и Компартия утратила блокирующие возможности в парламенте. Главными действующими персонажами этой акции были объединившие свои усилия центристские и правые фракции Верховной рады.
Одержанная центристами и правыми победа сделала ненужным их дальнейшее блокирование с целью противодействия «левой угрозе». Стало возможным «переформатирование» политического пространства. Для правого лагеря открылась дорога к проведению собственной политической игры. С момента перехода в оппозицию Ющенко он обрел популярного лидера. Левый лагерь на парламентских выборах 2002 года утратил статус ведущей оппозиции, а впоследствии раскололся в результате того, что КПУ и Соцпартия заняли различные позиции по отношению к Ющенко. «Большевистская» революция в парламенте оказалась прологом «оранжевой» революции на Майдане.
Таким образом, значимость выгодной для избирательной кампании Януковича темы противостояния ультраправым силам заметно снижалась вследствие сохранения, а в какой-то мере и усиления в период президентства Кучмы влияния правой идеологической конъюнктуры в украинском обществе и политике.
В-шестых, как известно, на президентских выборах 2004 года чрезвычайно весомым оказался фактор внешнего воздействия, которое приобрело беспрецедентный за всю историю избирательных кампаний в Украине характер. «Оранжевые» выступления развивались в условиях очевидного конфликта по украинскому вопросу между США и ЕС, с одной стороны, и Россией – с другой.
Вне всякого сомнения, Российская Федерация оказала довольно значимую дипломатическую поддержку Януковичу. Это проявилось, в частности, в момент признания Россией победы Януковича после второго тура выборов, к которому вскоре, что весьма симптоматично, присоединился и Китай. Также ощутимым на протяжении всей избирательной кампании было и российское информационное содействие этому кандидату.
Неоднократно высказывалось мнение о геостратегической заинтересованности России в исходе украинских президентских выборов. После расширения НАТО весной 2004 года, осуществленного в том числе за счет балтийских государств, началось патрулирование самолетами альянса воздушного пространства вблизи российской границы. От исхода выборов в Украине зависело весьма многое в формировании дальнейших взаимоотношений Российской Федерации с Соединенными Штатами и государствами «старой Европы».
Следует также иметь в виду, что Россия сохраняет с Украиной военно-техническое сотрудничество. Кооперация продолжается в том числе в области производства транспортных самолетов, космических аппаратов и ракетно-космических комплексов, боевых кораблей и корабельного оборудования, военной радиотехнической продукции, а также в сфере модернизации, ремонта и сервиса продукции военного назначения. [71]При этом, по мнению некоторых авторов, стремление России обезопасить себя путем создания замкнутых циклов производства вооружения на своей территории далеко не всегда является успешным. [72]
В то же время, несмотря на сильную мотивацию и проявленные дипломатические и информационные усилия, Россия по степени эффективности своих действий заметно уступала странам евроатлантического сообщества. В отличие от российских акций, имевших скорее спорадический характер, политика по продвижению евроатлантических интересов на украинском избирательном рынке осуществлялась в течение длительного времени планомерно и последовательно при использовании значительных ресурсов, хорошо отлаженной инфраструктуры и действенных инструментов политического влияния.
Легко также предположить, что «национал-капиталистический» проект Януковича не мог вполне устраивать российскую сторону, если иметь в виду под последней крупнейшие бизнес-группы России, заинтересованные в приватизации ряда инвестиционно привлекательных объектов украинской собственности. В качестве примера можно привести историю с приватизацией «Криворожстали», оказавшейся во времена премьерства Януковича в руках украинских инвесторов, в результате чего были обойдены интересы российской ФПГ «Северсталь», которая не была допущена к участию в приватизационном конкурсе.
Последнее обстоятельство дало, таким образом, основания для толков о возможной двойственности российской позиции (что, впрочем, не подтверждалось какими-либо фактами) или же по крайней мере о несогласованности действий части большого российского бизнеса со стратегическими планами руководителей своего государства. Ведь на парламентских выборах 2002 года представители ряда российских компаний, действующих в Украине, были введены в избирательный список «Нашей Украины».
Подводя итоги, отметим, что в ходе избирательной кампании 2004 года на стороне Януковича действовали сами по себе весьма мощные политические и экономические факторы. Однако неудача, окончательно постигшая его в период «оранжевых» выступлений, обусловлена тем, что воздействие каждого из этих факторов было заметно ослаблено. Это может быть связано с расколом внутри украинских верхов по основополагающим вопросам геостратегического плана, происшедшим в условиях заметного внешнего воздействия; с сильными протестными настроениями в обществе; с колебаниями Кучмы; с некоторыми изначальными политическими слабостями «национал-капиталистического» проекта и другими обстоятельствами.
Очевидно, что Янукович:
1) был призван в большую политику для того, чтобы обеспечить преемственность политического курса Кучмы, однако на деле для значительной части киевских верхов, особенно тех, кто ориентировался на лозунги евроатлантической и европейской интеграции, кандидатура Ющенко была намного более приемлемым вариантом преемственности;
2) как продолжатель «национал-капиталистического» проекта должен был опираться на солидарное содействие основных групп сверхкрупного капитала, но в действительности столкнулся с двойственностью в действиях многих из них;
3) являлся «провластным кандидатом», однако в то же время не поддерживался значительной частью бюрократической системы в центре и на местах;
4) пользовался поддержкой политически и экономически наиболее влиятельного макрорегиона – востока и юга Украины, но тем не менее не мог рассчитывать на способность многих юго-восточных областей проявить необходимый в кризисных ситуациях радикализм;
5) позиционировался как оппонент ультраправых политических тенденций, но вынужден был это делать в условиях длительного господства правой идеологической конъюнктуры в обществе;
6) был явно более приемлемой кандидатурой для официальной Москвы, но не для тех или иных влиятельных российских бизнес-групп.
Несмотря на все вышеперечисленные слабости в позиции Януковича, победу его оппонента после вызванного «оранжевыми» выступлениями «третьего тура» также нельзя назвать безоговорочной. В целом создается впечатление, что борьба на президентских выборах велась не столько между провластным и оппозиционным кандидатами, сколько между преемником и «сопреемником» существовавшего политического курса, каждый из которых представлял свою часть двойственного наследства второго президента Украины. Возможно, политическая борьба между ними не обрела бы столь драматического характера и не выплеснулась бы на Майдан, если бы в стране заблаговременно была проведена политическая реформа, имевшая целью за счет перераспределения полномочий от президента к правительству и парламенту снизить ставки на президентских выборах и тем самым не дать им возможности превратиться в «последний и решающий бой».
Украина: испытание оранжевой революцией
Средства массовой информации, поддерживавшие Януковича, приложили весьма значительные усилия, которые преследовали цель максимально теснее увязать в общественном мнении лидеров «оранжевой» оппозиции с их ультраправыми сторонниками. Учитывая непопулярность среди украинских избирателей праворадикальных структур, нельзя сказать, что такого рода пропаганда была совершенно безуспешной.
Однако ее действенность заметно снижалась вследствие того, что в период правления Кучмы господствующая в Украине идеологическая конъюнктура носила правый характер. Пребывавший в конфликте с левыми силами, прежде всего с КПУ, второй президент объективно, вне зависимости от своих собственных взглядов, способствовал усилению правых идеологических и политических тенденций. Содействие власти правому вектору в политике автоматически означало, что в обществе не будет актуализироваться и проблема отношения к ультраправому радикализму.
Особенно явственно тенденции такого плана дали о себе знать во время так называемой большевистской революции 2000 года в украинском парламенте. В ее результате было устранено левое руководство Верховной рады Украины и Компартия утратила блокирующие возможности в парламенте. Главными действующими персонажами этой акции были объединившие свои усилия центристские и правые фракции Верховной рады.
Одержанная центристами и правыми победа сделала ненужным их дальнейшее блокирование с целью противодействия «левой угрозе». Стало возможным «переформатирование» политического пространства. Для правого лагеря открылась дорога к проведению собственной политической игры. С момента перехода в оппозицию Ющенко он обрел популярного лидера. Левый лагерь на парламентских выборах 2002 года утратил статус ведущей оппозиции, а впоследствии раскололся в результате того, что КПУ и Соцпартия заняли различные позиции по отношению к Ющенко. «Большевистская» революция в парламенте оказалась прологом «оранжевой» революции на Майдане.
Таким образом, значимость выгодной для избирательной кампании Януковича темы противостояния ультраправым силам заметно снижалась вследствие сохранения, а в какой-то мере и усиления в период президентства Кучмы влияния правой идеологической конъюнктуры в украинском обществе и политике.
В-шестых, как известно, на президентских выборах 2004 года чрезвычайно весомым оказался фактор внешнего воздействия, которое приобрело беспрецедентный за всю историю избирательных кампаний в Украине характер. «Оранжевые» выступления развивались в условиях очевидного конфликта по украинскому вопросу между США и ЕС, с одной стороны, и Россией – с другой.
Вне всякого сомнения, Российская Федерация оказала довольно значимую дипломатическую поддержку Януковичу. Это проявилось, в частности, в момент признания Россией победы Януковича после второго тура выборов, к которому вскоре, что весьма симптоматично, присоединился и Китай. Также ощутимым на протяжении всей избирательной кампании было и российское информационное содействие этому кандидату.
Неоднократно высказывалось мнение о геостратегической заинтересованности России в исходе украинских президентских выборов. После расширения НАТО весной 2004 года, осуществленного в том числе за счет балтийских государств, началось патрулирование самолетами альянса воздушного пространства вблизи российской границы. От исхода выборов в Украине зависело весьма многое в формировании дальнейших взаимоотношений Российской Федерации с Соединенными Штатами и государствами «старой Европы».
Следует также иметь в виду, что Россия сохраняет с Украиной военно-техническое сотрудничество. Кооперация продолжается в том числе в области производства транспортных самолетов, космических аппаратов и ракетно-космических комплексов, боевых кораблей и корабельного оборудования, военной радиотехнической продукции, а также в сфере модернизации, ремонта и сервиса продукции военного назначения. [71]При этом, по мнению некоторых авторов, стремление России обезопасить себя путем создания замкнутых циклов производства вооружения на своей территории далеко не всегда является успешным. [72]
В то же время, несмотря на сильную мотивацию и проявленные дипломатические и информационные усилия, Россия по степени эффективности своих действий заметно уступала странам евроатлантического сообщества. В отличие от российских акций, имевших скорее спорадический характер, политика по продвижению евроатлантических интересов на украинском избирательном рынке осуществлялась в течение длительного времени планомерно и последовательно при использовании значительных ресурсов, хорошо отлаженной инфраструктуры и действенных инструментов политического влияния.
Легко также предположить, что «национал-капиталистический» проект Януковича не мог вполне устраивать российскую сторону, если иметь в виду под последней крупнейшие бизнес-группы России, заинтересованные в приватизации ряда инвестиционно привлекательных объектов украинской собственности. В качестве примера можно привести историю с приватизацией «Криворожстали», оказавшейся во времена премьерства Януковича в руках украинских инвесторов, в результате чего были обойдены интересы российской ФПГ «Северсталь», которая не была допущена к участию в приватизационном конкурсе.
Последнее обстоятельство дало, таким образом, основания для толков о возможной двойственности российской позиции (что, впрочем, не подтверждалось какими-либо фактами) или же по крайней мере о несогласованности действий части большого российского бизнеса со стратегическими планами руководителей своего государства. Ведь на парламентских выборах 2002 года представители ряда российских компаний, действующих в Украине, были введены в избирательный список «Нашей Украины».
Подводя итоги, отметим, что в ходе избирательной кампании 2004 года на стороне Януковича действовали сами по себе весьма мощные политические и экономические факторы. Однако неудача, окончательно постигшая его в период «оранжевых» выступлений, обусловлена тем, что воздействие каждого из этих факторов было заметно ослаблено. Это может быть связано с расколом внутри украинских верхов по основополагающим вопросам геостратегического плана, происшедшим в условиях заметного внешнего воздействия; с сильными протестными настроениями в обществе; с колебаниями Кучмы; с некоторыми изначальными политическими слабостями «национал-капиталистического» проекта и другими обстоятельствами.
Очевидно, что Янукович:
1) был призван в большую политику для того, чтобы обеспечить преемственность политического курса Кучмы, однако на деле для значительной части киевских верхов, особенно тех, кто ориентировался на лозунги евроатлантической и европейской интеграции, кандидатура Ющенко была намного более приемлемым вариантом преемственности;
2) как продолжатель «национал-капиталистического» проекта должен был опираться на солидарное содействие основных групп сверхкрупного капитала, но в действительности столкнулся с двойственностью в действиях многих из них;
3) являлся «провластным кандидатом», однако в то же время не поддерживался значительной частью бюрократической системы в центре и на местах;
4) пользовался поддержкой политически и экономически наиболее влиятельного макрорегиона – востока и юга Украины, но тем не менее не мог рассчитывать на способность многих юго-восточных областей проявить необходимый в кризисных ситуациях радикализм;
5) позиционировался как оппонент ультраправых политических тенденций, но вынужден был это делать в условиях длительного господства правой идеологической конъюнктуры в обществе;
6) был явно более приемлемой кандидатурой для официальной Москвы, но не для тех или иных влиятельных российских бизнес-групп.
Несмотря на все вышеперечисленные слабости в позиции Януковича, победу его оппонента после вызванного «оранжевыми» выступлениями «третьего тура» также нельзя назвать безоговорочной. В целом создается впечатление, что борьба на президентских выборах велась не столько между провластным и оппозиционным кандидатами, сколько между преемником и «сопреемником» существовавшего политического курса, каждый из которых представлял свою часть двойственного наследства второго президента Украины. Возможно, политическая борьба между ними не обрела бы столь драматического характера и не выплеснулась бы на Майдан, если бы в стране заблаговременно была проведена политическая реформа, имевшая целью за счет перераспределения полномочий от президента к правительству и парламенту снизить ставки на президентских выборах и тем самым не дать им возможности превратиться в «последний и решающий бой».
Украина: испытание оранжевой революцией
Лилия ШЕВЦОВА,
ведущий исследователь Московского центра Карнеги
Попытка рассуждать о событиях по свежим следам всегда является рискованным занятием. Ведь нельзя предвидеть всех последствий происшедшего, которые могут существенно изменить представление о нем. Вспомним, как многие наблюдатели спустя некоторое время пересмотрели свои выводы относительно августовских событий 1991 года в СССР, ставших последним аккордом в падении Советского Союза. Претендовать на взвешенный аналитический взгляд на события в Украине тем более трудно, поскольку «оранжевая революция» расколола и аналитическое, и политическое сообщество, по крайней мере в бывшем советском пространстве, разогрев идеологические пристрастия и эмоции. И как полагаться на объективизм оценок аналитиков (некоторые из них, кстати, являются авторами этого сборника), непосредственно участвовавших в украинских выборах в роли политтехнологов на стороне определенной силы? Но тем не менее попытка рефлексии по ходу событий любопытна, ибо дает представление о состоянии умов и о политическом размежевании в постсоветских обществах, а также понимание этих обществ политической наукой в определенный исторический момент.
А теперь по существу вопроса. По моему убеждению, украинские события осени 2004 года стали результатом системного политического кризиса, который был вызван неспособностью украинской системы разрешить конфликт между стремлением правящей группы гарантировать преемственность своей власти и необходимостью ее демократической легитимации, коль скоро иной легитимации (силовой, наследственной) в ее распоряжении не было. В России правящей элите неоднократно (в 1996, 2000 и 2004 годах) удавалось одобрить посредством по крайней мере отчасти управляемых общенациональных выборов назначение и самоназначение лидеров, а в Украине административный ресурс так и не сработал. И тому есть ряд причин:
1. имеющийся в этой стране опыт демократической смены власти;
2. наличие мощных олигархических кланов со своими ресурсами, что гарантировало политическую борьбу;
3. раскол правящей элиты;
4. колебания президента Леонида Кучмы, которые облегчили нарастание «оранжевой революции»;
5. оформление в стране динамичных «групп прорыва», в первую очередь молодежи;
6. наличие фрондирующих СМИ, в частности телевидения. Наконец, в самом украинском обществе уже давно зрело недовольство властью правящей группировки, и сам этот факт сработал против попыток самовоспроизводства этой власти. В Украине не было неудачного опыта демократической революции либо кровавого разрешения политического конфликта, что имело место в России. Сыграло свою роль, причем немалую, и то, что Украина является периферией бывшей империи, а не ее ядром, а потому лишена державнических амбиций и комплексов, которые в России являются мощным препятствием для любых реформ, тем более – системных.
Осуществлению российского варианта преемственности в Украине помешало и влияние внешних факторов. Речь идет в первую очередь об откровенном вмешательстве Москвы на стороне Виктора Януковича в ходе двух первых раундов избирательной борьбы, которое, как это ни парадоксально, имело противоположные желаемым результаты, углубив политический раскол в стране и толкнув часть колеблющегося электората в лагерь оппозиции. Фактор Запада тоже сыграл свою роль в ходе украинских выборов. Но в данном случае речь идет не о финансово-организационных ресурсах для Виктора Ющенко либо усилиях западных организаций по пропаганде демократии, знании избирательных технологий и контроле над соблюдением избирательных норм. Аналогичные либо даже более существенные по объему усилия Запада, предпринимаемые в других переходных обществах, скажем, в той же России, так и не привели к результатам, подобным украинским. Это свидетельствует о том, что в Украине свою роль сыграл скорее иной западный фактор влияния: я имею в виду усиление прозападных настроений среди части украинского населения, которое имело возможность сравнить благосостояние своих восточных (России и Белорусии) и западных соседей (в частности, Польши) и сделать соответствующие выводы. И эти выводы были не в пользу ориентации на Восток, что, следовательно, повлияло и на выбор кандидата в президенты.
Впрочем, самовоспроизводство власти в Украине могло бы и удаться, если бы Кучма добился сделки с основными политическими кланами либо решился на силовой прием. Но первое сделало бы нового президента марионеткой в руках олигархии. Причем сомнительно, что такая сделка смогла бы удовлетворить и интересы самого кучмовского клана, который пытался гарантировать преемственность своей власти.
Второй сценарий делегитимировал бы власть в стране, скорее всего превратив ее в страну-изгоя, в чем правящие силы в Украине, по-видимому, не были заинтересованы. Во всяком случае президент Леонид Кучма не пошел на использование силы, что сделал в свое время Борис Ельцин, таким образом запрограммировав Россию на авторитарный путь. Запад простил Ельцину его переворот 1993 года, посчитав его борьбой с коммунистическим реваншем. Применение силы в нынешней украинской ситуации было бы расценено Западом как борьба с демократией. Как бы то ни было, Кучма с его колебаниями открыл для Украины иные возможности.
Политический кризис в Украине вышел на поверхность в виде революции – в том, что украинские события можно квалифицировать именно так, у меня сомнений нет. Налицо были все классические признаки революции: массовый протест и нежелание значительной части общества следовать старым правилам и неспособность власти управлять в прежнем формате. Конечно, массовый протест и появление «фактора Майдана» были бы невозможны без организующей роли перешедшей в оппозицию части правящего класса и поддержавших ее олигархов, а также без симпатий к оппозиции со стороны части силовых структур. Сам тот факт, что политические группировки Украины пытаются использовать массовый протест населения в своих узкогрупповых целях, не меняет дела. Практически все революции в мировой истории завершались победой интересов какой-либо политической силы.
Но бывают революции разного типа. Так, последние революции в Центральной и Восточной Европе и августовские события 1991 года в СССР, кстати, различные по своим последствиям, были протестом против тоталитаризма. Украинская революция стала протестом против имитации демократии, против оформившегося постсоветского пакта новой бюрократии и новых капиталистов. Причем мы имеем дело с массовым выступлением в рамках гибридной, смешанной системы, в которой переплетаются различные – авторитарные, олигархические, демократические – элементы. Такие внешне неустойчивые системы, разрываемые противоположными векторами, обычно не вызывают столь резкого протеста. В рамках этих систем возникают смешанные режимы, которые постоянно меняют риторику и окраску и тем самым препятствуют возникновению не только поляризации по линии власть – общество, но даже сколько-нибудь серьезного массового недовольства.
Отмечу, что большинство постсоветских режимов имеют гибридный характер, правда, с разным удельным весом перечисленных тенденций. Можно было предположить, что, пока эти режимы сохраняют гибридность, им ничто не угрожает. Оказалось, что это не так. Собственно, первым выступлением против постсоветского режима была грузинская «революция роз». Но она была расценена как типично грузинский феномен. Там существовал ряд факторов, которые ускорили поляризацию: низкий жизненный уровень, коррупция и полная неспособность власти к управлению. Украина на фоне Грузии выглядела уже оформленным государством, к тому же имеющим вполне приличный экономический рост. Власть в Украине не валялась на улице, а контролировала ситуацию.
Словом, украинские события заставляют размышлять о пределах устойчивости других политических режимов на территории бывшего СССР. Эти события продемонстрировали, что моментом истины для постсоветских режимов является процесс передачи власти. Правящий слой в целях продления своего господства пытается гарантировать его через назначение преемников и их выборную легитимацию. Но, как показывает опыт Украины, этот сценарий не всегда срабатывает. Впрочем, даже обеспечив преемственность власти, политические режимы такого типа вынуждены постоянно заниматься зачисткой политического поля, выкорчевыванием политической оппозиции и даже потенциальных оппонентов, с тем чтобы гарантировать незыблемость монополии на власть.
Но, гарантируя монополию, правящая группировка таким образом ликвидирует возможность ее дальнейшей демократической легитимации. Начинает работать вполне определенная логика: если демократические институты и процедуры не развивать, то усиливается вектор авторитаризма. Однако этот авторитаризм нуждается во все большей опоре на силовые структуры и централизацию. Если у власти нет готовности к репрессиям и применению массового насилия, происходит ослабление политического режима. Если власть к репрессиям готова, в данной стране происходит переход от тоталитарных синдромов к полноценному тоталитаризму со всеми вытекающими последствиями. Белоруссия является той лабораторией, которая может продемонстрировать степень вероятности подобного сценария и его последствий.
Украина сегодня продемонстрировала, во-первых, неустойчивость политической власти-гибрида, во-вторых, взрывоопасный потенциал попыток гарантировать преемственность правящих кланов в ситуации фрагментированного политического общества. В этом смысле украинские события являются предупреждением для всех постсоветских систем.
Провал попытки прежней правящей команды в Украине обеспечить воспроизводство своей власти означает неизбежность смены в стране и политического режима, то есть способа осуществления власти, и правящей команды, и ее опоры. Впрочем, это произошло бы при любом сценарии и победе любого кандидата. Эту неизбежность уже доказала Россия: назначенный уходящим лидером преемник вынужден создавать свою базу, дистанцируясь от своего предшественника и демонтируя его режим, – если он, конечно, хочет контролировать ситуацию. Но есть и более важный вопрос: закончится ли дело в Украине сменой режима или развитие пойдет в направлении трансформации системы, то есть способа упорядочивания отношений между властью и обществом, на сей раз на основе либеральной демократии? Этот вопрос пока остается открытым. В принципе, для такой антисистемной эволюции в Украине есть основания.
Речь идет о демократическом векторе настроений значительной части общества, о серьезных прозападных настроениях среди части политического класса, о подрыве самой монополии на власть и довольно развитом политическом плюрализме. Но еще серьезнее то, что Европа, включившись в украинский процесс, может задуматься о более активном и целенаправленном включении Украины в свою орбиту, и сам этот факт может стать гарантией антисистемных изменений в стране. Во всяком случае все относительно успешные демократические трансформации в самой Европе, включая трансформации в Южной Европе (Греция, Португалия, Испания), а затем в Восточной и Центральной Европе, произошли благодаря включению переходных обществ в рамки европейского сообщества.
Но это лишь один из возможных вариантов политической эволюции в Украине. Существует и вероятность иных сценариев. Один сценарий – переход новой власти к политике сделок между основными игроками и ориентация на стабильность любой ценой, в том числе и ценой отказа от системных преобразований. В данном случае формируется основа для сохранения олигархического режима, на сей раз с сильной бюрократической составляющей, если исходить из того, что политическая реформа и превращение Украины в парламентскую республику является неизбежным. Второй сценарий – недовольство Майдана умеренной политикой лидера и на этой волне – активизация радикальной оппозиции, которая будет использовать Майдан для постоянного фрондирования, толкая новую власть к односторонним действиям.
Опасны оба сценария – как с опорой на стабильность, что может привести к стагнированию, так и радикализм, который может вызвать обострение политической борьбы и углубление раскола страны по политическому и региональному принципу. В последнем случае возникает угроза преодоления этого раскола за счет обращения той или иной силы к армии. Хотя в украинском обществе, уже привыкшем к большой доле спонтанности, этот вариант потребует изрядных усилий и ликвидации существующего плюрализма, в том числе и независимости экономических кланов.
Украина не только испытывает на себе влияние России и Запада, пусть и в разной мере, и разновекторное, но и сама будет оказывать определенное влияние на развитие отношений между Россией и Западом. Стремление Москвы поучаствовать в украинском политическом процессе впервые за правление Владимира Путина вызвало обострение отношений между Москвой и Западом. Однако после обмена риторическими залпами обе стороны вскоре начали прилагать усилия, для того чтобы снять напряженность и возвратиться к прежнему ритму отношений. Но проблема остается: Москва будет ревниво относиться к движению Украины в сторону Запада – в сторону ЕС и НАТО. В свою очередь Запад скорее всего будет постепенно расширять возможности для более широкого включения Украины в орбиту своего влияния. Для того чтобы Украина не стала «яблоком раздора» между Россией и Западом, необходимы как минимум три предпосылки: дальновидная политика Киева по формированию конструктивных отношений с обеими сторонами; изменение установки российского политического класса, который рассматривает Украину как исключительно свою сферу влияния; взвешенная политика Запада с учетом умонастроений российского политического класса и его комплекса державности, а также раскола в украинском обществе.
Поведение основных политических акторов после «оранжевой революции», в частности Владимира Путина, Виктора Ющенко и западных лидеров, свидетельствует о том, что в ближайшей перспективе конфронтации по поводу Украины, видимо, не будет и Москва с Киевом будут налаживать отношения. Точно так же после напряженности между Москвой и Тбилиси Путин с грузинским лидером Михаилом Саакашвили начали отстраивать свои отношения. Причем, если говорить о президенте Путине, то он удивительно быстро меняет риторику, отходя от конфронтации, оставляя своих аналитиков и пропагандистов в недоумении. Это можно было наблюдать и в период украинских событий: кремлевские политтехнологи все еще боролись с Ющенко и твердили: «Украина – это наш Сталинград». А Путин в это время делал заявление о готовности признать любой выбор Украины и принять в Москве Ющенко.
В то же время полностью исключить вероятность новых трений между Россией и Западом по поводу Украины, разногласий между Москвой и Киевом, видимо, нельзя. А если это так, то нужно заранее размышлять о том, что может породить напряженность и конфликты в этом регионе, и думать об их предотвращении. Если речь идет о Западе, то самой дальновидной политикой в отношении Украины было бы не спешить с включением этой страны в структуры НАТО и одновременно размышлять об интегрировании Украины в социально-экономическое пространство ЕС.
Что же касается России, то оптимальной для этой страны политикой было бы рассмотрение Украины не как «санитарного кордона» между Россией и Западом, а как моста к Западу. В момент написания этого эссе президент Путин оформил российскую позицию по отношению к Украине следующим образом: Украина должна остаться частью интеграционных инициатив Кремля; эти инициативы будут способствовать коллективному движению их участников на Запад. Но пока неясно, как именно постсоветская интеграция может способствовать сближению ее участников с Западом. Эта интеграция больше воспринимается как альянс государств, которых не допустили к столу Европейского сообщества. Причем наиболее продуктивными все еще являются не коллективные решения, а двусторонние отношения стран-участниц, в ходе которых они и разрешают свои проблемы. Но самое главное – нынешние интеграционные проекты на территории СНГ не имеют трансформационного потенциала, а потому вряд ли облегчат вступление их участников в европейские структуры.
ведущий исследователь Московского центра Карнеги
Попытка рассуждать о событиях по свежим следам всегда является рискованным занятием. Ведь нельзя предвидеть всех последствий происшедшего, которые могут существенно изменить представление о нем. Вспомним, как многие наблюдатели спустя некоторое время пересмотрели свои выводы относительно августовских событий 1991 года в СССР, ставших последним аккордом в падении Советского Союза. Претендовать на взвешенный аналитический взгляд на события в Украине тем более трудно, поскольку «оранжевая революция» расколола и аналитическое, и политическое сообщество, по крайней мере в бывшем советском пространстве, разогрев идеологические пристрастия и эмоции. И как полагаться на объективизм оценок аналитиков (некоторые из них, кстати, являются авторами этого сборника), непосредственно участвовавших в украинских выборах в роли политтехнологов на стороне определенной силы? Но тем не менее попытка рефлексии по ходу событий любопытна, ибо дает представление о состоянии умов и о политическом размежевании в постсоветских обществах, а также понимание этих обществ политической наукой в определенный исторический момент.
А теперь по существу вопроса. По моему убеждению, украинские события осени 2004 года стали результатом системного политического кризиса, который был вызван неспособностью украинской системы разрешить конфликт между стремлением правящей группы гарантировать преемственность своей власти и необходимостью ее демократической легитимации, коль скоро иной легитимации (силовой, наследственной) в ее распоряжении не было. В России правящей элите неоднократно (в 1996, 2000 и 2004 годах) удавалось одобрить посредством по крайней мере отчасти управляемых общенациональных выборов назначение и самоназначение лидеров, а в Украине административный ресурс так и не сработал. И тому есть ряд причин:
1. имеющийся в этой стране опыт демократической смены власти;
2. наличие мощных олигархических кланов со своими ресурсами, что гарантировало политическую борьбу;
3. раскол правящей элиты;
4. колебания президента Леонида Кучмы, которые облегчили нарастание «оранжевой революции»;
5. оформление в стране динамичных «групп прорыва», в первую очередь молодежи;
6. наличие фрондирующих СМИ, в частности телевидения. Наконец, в самом украинском обществе уже давно зрело недовольство властью правящей группировки, и сам этот факт сработал против попыток самовоспроизводства этой власти. В Украине не было неудачного опыта демократической революции либо кровавого разрешения политического конфликта, что имело место в России. Сыграло свою роль, причем немалую, и то, что Украина является периферией бывшей империи, а не ее ядром, а потому лишена державнических амбиций и комплексов, которые в России являются мощным препятствием для любых реформ, тем более – системных.
Осуществлению российского варианта преемственности в Украине помешало и влияние внешних факторов. Речь идет в первую очередь об откровенном вмешательстве Москвы на стороне Виктора Януковича в ходе двух первых раундов избирательной борьбы, которое, как это ни парадоксально, имело противоположные желаемым результаты, углубив политический раскол в стране и толкнув часть колеблющегося электората в лагерь оппозиции. Фактор Запада тоже сыграл свою роль в ходе украинских выборов. Но в данном случае речь идет не о финансово-организационных ресурсах для Виктора Ющенко либо усилиях западных организаций по пропаганде демократии, знании избирательных технологий и контроле над соблюдением избирательных норм. Аналогичные либо даже более существенные по объему усилия Запада, предпринимаемые в других переходных обществах, скажем, в той же России, так и не привели к результатам, подобным украинским. Это свидетельствует о том, что в Украине свою роль сыграл скорее иной западный фактор влияния: я имею в виду усиление прозападных настроений среди части украинского населения, которое имело возможность сравнить благосостояние своих восточных (России и Белорусии) и западных соседей (в частности, Польши) и сделать соответствующие выводы. И эти выводы были не в пользу ориентации на Восток, что, следовательно, повлияло и на выбор кандидата в президенты.
Впрочем, самовоспроизводство власти в Украине могло бы и удаться, если бы Кучма добился сделки с основными политическими кланами либо решился на силовой прием. Но первое сделало бы нового президента марионеткой в руках олигархии. Причем сомнительно, что такая сделка смогла бы удовлетворить и интересы самого кучмовского клана, который пытался гарантировать преемственность своей власти.
Второй сценарий делегитимировал бы власть в стране, скорее всего превратив ее в страну-изгоя, в чем правящие силы в Украине, по-видимому, не были заинтересованы. Во всяком случае президент Леонид Кучма не пошел на использование силы, что сделал в свое время Борис Ельцин, таким образом запрограммировав Россию на авторитарный путь. Запад простил Ельцину его переворот 1993 года, посчитав его борьбой с коммунистическим реваншем. Применение силы в нынешней украинской ситуации было бы расценено Западом как борьба с демократией. Как бы то ни было, Кучма с его колебаниями открыл для Украины иные возможности.
Политический кризис в Украине вышел на поверхность в виде революции – в том, что украинские события можно квалифицировать именно так, у меня сомнений нет. Налицо были все классические признаки революции: массовый протест и нежелание значительной части общества следовать старым правилам и неспособность власти управлять в прежнем формате. Конечно, массовый протест и появление «фактора Майдана» были бы невозможны без организующей роли перешедшей в оппозицию части правящего класса и поддержавших ее олигархов, а также без симпатий к оппозиции со стороны части силовых структур. Сам тот факт, что политические группировки Украины пытаются использовать массовый протест населения в своих узкогрупповых целях, не меняет дела. Практически все революции в мировой истории завершались победой интересов какой-либо политической силы.
Но бывают революции разного типа. Так, последние революции в Центральной и Восточной Европе и августовские события 1991 года в СССР, кстати, различные по своим последствиям, были протестом против тоталитаризма. Украинская революция стала протестом против имитации демократии, против оформившегося постсоветского пакта новой бюрократии и новых капиталистов. Причем мы имеем дело с массовым выступлением в рамках гибридной, смешанной системы, в которой переплетаются различные – авторитарные, олигархические, демократические – элементы. Такие внешне неустойчивые системы, разрываемые противоположными векторами, обычно не вызывают столь резкого протеста. В рамках этих систем возникают смешанные режимы, которые постоянно меняют риторику и окраску и тем самым препятствуют возникновению не только поляризации по линии власть – общество, но даже сколько-нибудь серьезного массового недовольства.
Отмечу, что большинство постсоветских режимов имеют гибридный характер, правда, с разным удельным весом перечисленных тенденций. Можно было предположить, что, пока эти режимы сохраняют гибридность, им ничто не угрожает. Оказалось, что это не так. Собственно, первым выступлением против постсоветского режима была грузинская «революция роз». Но она была расценена как типично грузинский феномен. Там существовал ряд факторов, которые ускорили поляризацию: низкий жизненный уровень, коррупция и полная неспособность власти к управлению. Украина на фоне Грузии выглядела уже оформленным государством, к тому же имеющим вполне приличный экономический рост. Власть в Украине не валялась на улице, а контролировала ситуацию.
Словом, украинские события заставляют размышлять о пределах устойчивости других политических режимов на территории бывшего СССР. Эти события продемонстрировали, что моментом истины для постсоветских режимов является процесс передачи власти. Правящий слой в целях продления своего господства пытается гарантировать его через назначение преемников и их выборную легитимацию. Но, как показывает опыт Украины, этот сценарий не всегда срабатывает. Впрочем, даже обеспечив преемственность власти, политические режимы такого типа вынуждены постоянно заниматься зачисткой политического поля, выкорчевыванием политической оппозиции и даже потенциальных оппонентов, с тем чтобы гарантировать незыблемость монополии на власть.
Но, гарантируя монополию, правящая группировка таким образом ликвидирует возможность ее дальнейшей демократической легитимации. Начинает работать вполне определенная логика: если демократические институты и процедуры не развивать, то усиливается вектор авторитаризма. Однако этот авторитаризм нуждается во все большей опоре на силовые структуры и централизацию. Если у власти нет готовности к репрессиям и применению массового насилия, происходит ослабление политического режима. Если власть к репрессиям готова, в данной стране происходит переход от тоталитарных синдромов к полноценному тоталитаризму со всеми вытекающими последствиями. Белоруссия является той лабораторией, которая может продемонстрировать степень вероятности подобного сценария и его последствий.
Украина сегодня продемонстрировала, во-первых, неустойчивость политической власти-гибрида, во-вторых, взрывоопасный потенциал попыток гарантировать преемственность правящих кланов в ситуации фрагментированного политического общества. В этом смысле украинские события являются предупреждением для всех постсоветских систем.
Провал попытки прежней правящей команды в Украине обеспечить воспроизводство своей власти означает неизбежность смены в стране и политического режима, то есть способа осуществления власти, и правящей команды, и ее опоры. Впрочем, это произошло бы при любом сценарии и победе любого кандидата. Эту неизбежность уже доказала Россия: назначенный уходящим лидером преемник вынужден создавать свою базу, дистанцируясь от своего предшественника и демонтируя его режим, – если он, конечно, хочет контролировать ситуацию. Но есть и более важный вопрос: закончится ли дело в Украине сменой режима или развитие пойдет в направлении трансформации системы, то есть способа упорядочивания отношений между властью и обществом, на сей раз на основе либеральной демократии? Этот вопрос пока остается открытым. В принципе, для такой антисистемной эволюции в Украине есть основания.
Речь идет о демократическом векторе настроений значительной части общества, о серьезных прозападных настроениях среди части политического класса, о подрыве самой монополии на власть и довольно развитом политическом плюрализме. Но еще серьезнее то, что Европа, включившись в украинский процесс, может задуматься о более активном и целенаправленном включении Украины в свою орбиту, и сам этот факт может стать гарантией антисистемных изменений в стране. Во всяком случае все относительно успешные демократические трансформации в самой Европе, включая трансформации в Южной Европе (Греция, Португалия, Испания), а затем в Восточной и Центральной Европе, произошли благодаря включению переходных обществ в рамки европейского сообщества.
Но это лишь один из возможных вариантов политической эволюции в Украине. Существует и вероятность иных сценариев. Один сценарий – переход новой власти к политике сделок между основными игроками и ориентация на стабильность любой ценой, в том числе и ценой отказа от системных преобразований. В данном случае формируется основа для сохранения олигархического режима, на сей раз с сильной бюрократической составляющей, если исходить из того, что политическая реформа и превращение Украины в парламентскую республику является неизбежным. Второй сценарий – недовольство Майдана умеренной политикой лидера и на этой волне – активизация радикальной оппозиции, которая будет использовать Майдан для постоянного фрондирования, толкая новую власть к односторонним действиям.
Опасны оба сценария – как с опорой на стабильность, что может привести к стагнированию, так и радикализм, который может вызвать обострение политической борьбы и углубление раскола страны по политическому и региональному принципу. В последнем случае возникает угроза преодоления этого раскола за счет обращения той или иной силы к армии. Хотя в украинском обществе, уже привыкшем к большой доле спонтанности, этот вариант потребует изрядных усилий и ликвидации существующего плюрализма, в том числе и независимости экономических кланов.
Украина не только испытывает на себе влияние России и Запада, пусть и в разной мере, и разновекторное, но и сама будет оказывать определенное влияние на развитие отношений между Россией и Западом. Стремление Москвы поучаствовать в украинском политическом процессе впервые за правление Владимира Путина вызвало обострение отношений между Москвой и Западом. Однако после обмена риторическими залпами обе стороны вскоре начали прилагать усилия, для того чтобы снять напряженность и возвратиться к прежнему ритму отношений. Но проблема остается: Москва будет ревниво относиться к движению Украины в сторону Запада – в сторону ЕС и НАТО. В свою очередь Запад скорее всего будет постепенно расширять возможности для более широкого включения Украины в орбиту своего влияния. Для того чтобы Украина не стала «яблоком раздора» между Россией и Западом, необходимы как минимум три предпосылки: дальновидная политика Киева по формированию конструктивных отношений с обеими сторонами; изменение установки российского политического класса, который рассматривает Украину как исключительно свою сферу влияния; взвешенная политика Запада с учетом умонастроений российского политического класса и его комплекса державности, а также раскола в украинском обществе.
Поведение основных политических акторов после «оранжевой революции», в частности Владимира Путина, Виктора Ющенко и западных лидеров, свидетельствует о том, что в ближайшей перспективе конфронтации по поводу Украины, видимо, не будет и Москва с Киевом будут налаживать отношения. Точно так же после напряженности между Москвой и Тбилиси Путин с грузинским лидером Михаилом Саакашвили начали отстраивать свои отношения. Причем, если говорить о президенте Путине, то он удивительно быстро меняет риторику, отходя от конфронтации, оставляя своих аналитиков и пропагандистов в недоумении. Это можно было наблюдать и в период украинских событий: кремлевские политтехнологи все еще боролись с Ющенко и твердили: «Украина – это наш Сталинград». А Путин в это время делал заявление о готовности признать любой выбор Украины и принять в Москве Ющенко.
В то же время полностью исключить вероятность новых трений между Россией и Западом по поводу Украины, разногласий между Москвой и Киевом, видимо, нельзя. А если это так, то нужно заранее размышлять о том, что может породить напряженность и конфликты в этом регионе, и думать об их предотвращении. Если речь идет о Западе, то самой дальновидной политикой в отношении Украины было бы не спешить с включением этой страны в структуры НАТО и одновременно размышлять об интегрировании Украины в социально-экономическое пространство ЕС.
Что же касается России, то оптимальной для этой страны политикой было бы рассмотрение Украины не как «санитарного кордона» между Россией и Западом, а как моста к Западу. В момент написания этого эссе президент Путин оформил российскую позицию по отношению к Украине следующим образом: Украина должна остаться частью интеграционных инициатив Кремля; эти инициативы будут способствовать коллективному движению их участников на Запад. Но пока неясно, как именно постсоветская интеграция может способствовать сближению ее участников с Западом. Эта интеграция больше воспринимается как альянс государств, которых не допустили к столу Европейского сообщества. Причем наиболее продуктивными все еще являются не коллективные решения, а двусторонние отношения стран-участниц, в ходе которых они и разрешают свои проблемы. Но самое главное – нынешние интеграционные проекты на территории СНГ не имеют трансформационного потенциала, а потому вряд ли облегчат вступление их участников в европейские структуры.