Бабанлы Видади. Когда молчит совесть

   - Где пожар, тетя? - с недоумением спросил Зия, опасливо оглядываясь.
   Мархамат величественно молчала. Ее молчание испугало Шойлу.
   - Тетя, родная, чем вы так расстроены? - Она взглянула на заплаканную Алагёз, сидевшую у пианино. - Что с ней? Девочка плакала?
   Приподняв тяжелые веки, Мархамат заговорила. Глухо, словно со дна колодца, звучал ее голос:
   - Заплачешь, если не жизнь у нее, а ненастье.
   - Уж не заболела ли снова? - не унималась Шойла, искренне встревоженная происходящим.
   Зия оказался догадливее жены, сразу сообразил, в чем дело, и, взяв стул, спокойно уселся напротив мрачно молчавшей Мархамат, кивком головы пригласив жену последовать его примеру.
   - Хи-хи-хи... Кто-то взвинтил ваши нервы, тетушка, не так ли? Зачем кричать "караул", когда все спокойно. Какой пожар? Зачем пугать людей?
   С трудом оторвав голову от высокой спинки кресла, Мархамат покачала головой.
   - Ты сын счастливого отца! Или не понимаешь? Пусть дом мой дотла сгорит, я бы не охнула! - Она сжала кулак и, как молотом по наковальне, ударила им по своей груди. - Здесь у меня пожар, здесь, понимаешь?
   - В твоей власти погасить его! - осклабился Зия.
   Мархамат с ненавистью покосилась на него.
   - В чем она, моя власть?
   - Прежде всего надо держаться гордо и независимо. Не бушевать из-за всякой ерунды, как горная река!
   - А ты, толстобрюхий, решил меня уму-разуму учить?!
   - А брюхом-то и тебя бог не обидел, тетенька... Котомка с зерном, на бедное семейство хватит.
   Как огниво высекает из камня искру, так слова Зия зажгли бешенство в душе Мархамат. Она вскочила с кресла:
   - Ты еще смеешь глумиться надо мной? Кто из тебя человека сделал? Щедро за добро платишь, каналья!
   Черепаха, почувствовав опасность, прячется в панцирь, и Зия Лалаев, сообразив, что перегнул палку, стремительно надел личину покорности. В гневе Мархамат могла осрамить его перед Шойлой. Пять лет женаты, а Шойла до сих пор не может смириться и, если бы не его угодливость и постоянные наставления тетки, давно развелась бы.
   Зия готов был валяться в ногах Мархамат, лишь бы она замолчала.
   - Простите, тетя, хотел пошутить, рассеять вашу печаль. Глуп я, верно говорите, сечь меня мало! Кто я в сравнении с вами?..
   Угомонить Мархамат не так-то легко.
   - Я, всеми уважаемая женщина, шла ради него на унижения, просила людей, которые моего мизинца не стоят, устраивала банкеты, чтобы помогли тебе защитить диссертацию, получить ученое звание...
   "Как заставить ее замолчать?" - в отчаянии думал Зия.
   - Вы правы, тетя, всей жизнью обязан вам! - быстро проговорил он и, обернувшись к жене, добавил: - Такой уж характер у нашей тети: если кто прогневит ее, все на мне срывается.
   Мархамат не слушала его, продолжая кричать. Наконец Зия удалось перехватить ее взгляд. Он незаметно провел рукой по шее и глазами указал на Шойлу: пощади, мол, зарежешь без ножа.
   - Так-то! - удовлетворенно проговорила Мархамат. - Все вы, мужчины, одинаковые, пока вам на хвост не наступишь, мните, что важнее вас на свете нет! Я и этого надменного холопа поставлю на колени. Не Мархамат я, если не добьюсь своего. Узнает он мою силу!
   Заложив руки за спину и высоко подняв голову, гордо, как королева, прошлась по комнате. Зия молчал, от страха не смея пикнуть. Взгляд Мархамат задержался на Алагёз. Девочка сидела за пианино сгорбленная, испуганная. Худенькие плечи вздрагивали. Поток ругани снова вылился на Зия:
   - Или не видишь, во что наша голубка превратилась? Ослеп ты, что ли, дурень окаянный?
   - Вижу, тетя, вижу. Но что случилось? Вы говорили, что припадки прекратились, она поправилась.
   - Что случилось? Спроси у Вугара! У хваленого аспиранта твоего Сохраба. Подобрал пригульную сироту, а на нашу чистейшую розу внимания не обращает. А она по нему сохнет. Если с ней что случится, несдобровать тебе, земля станет тесной.
   - Но я - то чем виноват, тетя? Уговаривал, отчитывал, увещевал...
   - Пусть эти уговоры острым клинком вонзятся в твое сердце! Взялся бы за дело по-настоящему, добился бы всего!
   - Своей жизнью клясться не буду, пусть станет она твоей жертвой! Жизнью Шойлы клянусь: на все лады толковал с ним. Как оболтуса уговоришь? Что еще я должен делать?
   - Ничего! Все сама сделаю. Исключат из аспирантуры, тогда узнает, где раки зимуют...
   - Не сердись, тетя, - робко вмешалась в разговор Шойла. - Нельзя так! Сердечные дела силой не решаются...
   - Молчи! Тебе со старшими говорить не подобает!
   - Тетенька, прошу, дайте договорить. Если семья не по любви строится, нет в ней счастья...
   - Замолчи! - крикнула Мархамат так громко, что даже Алагёз от испуга подпрыгнула на стуле. Громкая икота сотрясала ее тело. Мархамат с тревогой поглядела на дочь. - Что стоишь, как раненая лань? - Обернулась она к племяннице, понизив голос. - Уведи Алагёз, уложи в постель, девочке отдохнуть надо!
   Уложив Алагёз, Шойла вернулась в комнату, и тут новый поток гнева хлынул на ее голову.
   - Где она, твоя любовь? Кого сделала счастливым?! - Выкатив глаза, бесилась Мархамат. - Хоть одну семью покажи! - Разъяренная, она двинулась на Шойлу, та в страхе отступила и все-таки упрямо прошептала:
   - Не одну - миллионы таких семей покажу!
   - А я говорю: замолчи! - И, не довольствуясь словами, Мархамат всей пятерней зажала племяннице рот. - Забыла, как рвала на себе волосы, грозилась, что обольешься бензином и сожжешь себя, рыдала, что ни одного дня с ним не проживешь? Почему не выполнила свои угрозы?
   По красивому лицу Шойлы пробежала тень отчаяния, она пыталась что-то сказать, но Мархамат крепко держала ее.
   - Да потому, что образумилась! Поняла, что не враг я тебе, хочу, чтоб жила в достатке и счастье. Не я, натворила бы дел, вышла за какого-нибудь оболтуса! Забота о хлебе насущном стала бы твоей верной спутницей. А сейчас? Пять раз в день платья меняешь, муж на руках носит.
   Зия от неожиданной похвалы в свой адрес расцвел и высоко поднял голову:
   - Сам аллах вещает вашими устами, тетенька. Меня бог Шойле с неба в корзине сбросил.
   - Помолчи, жужжит, как оса! Хватит бисер на нитку низать. Твоя цена нам хорошо известна.
   Зия притих, каясь, что посмел вставить слово в теткину речь.
   - Чтобы я имени этого сукина сына больше никогда не слышала! Чтобы следа ноги его на бакинских улицах не осталось! Понял?!
   - Понял! - Зия изогнулся в дугу. - Все понял!
   * * *
   Злоба, бушевавшая в душе Мархамат, требовала немедленных действий. Проводив Зия, она снова кинулась к телефону. Однако, сняв трубку и подержав несколько мгновений в руке, Мархамат положила ее обратно на рычаг. И так несколько раз.
   "А вдруг нагрубит? - думала она. - Вдруг не пожелает разговаривать?"
   Наконец быстро, чтобы не раздумать, набрала номер.
   - Братец Башир, салам алейкум!
   - Кто это? - холодно спросили в трубке.
   Мархамат замялась, не зная, как назвать себя. Тон, которым был задан вопрос, раздосадовал ее.
   - Вас беспокоит жена Сохраба Мургузовича.
   - Мархамат-ханум?
   Пустив в ход все свое сладкоречие, Мархамат засыпала собеседника любезными вопросами:
   - Как здоровье, братец Башир, как самочувствие? Здоровы ли ваши родные?
   - Да как сказать?.. - все так же холодно отвечал Бадирбейли. Здоровье то вроде ничего, а то пошаливает... Чём обязан вашему звонку?
   - Простите, что решилась отнять у вас немного времени. Хочу посоветоваться по одному вопросу...
   - Говорите!
   Желая возбудить любопытство собеседника, Мархамат-ханум продолжала тянуть:
   - Уж не знаю, как начать...
   - Говорите начистоту! - Почувствовав, что предстоящий разговор сулит нечто интересное, Бадирбейли помягчел: - Не нравится мне ваш голос. Что-нибудь случилось?
   "Кажется, он понял, что я взволнована, - подумала Мархамат. - Это нехорошо. Надо взять себя в руки".
   - Ничего серьезного, профессор... Немного...
   - Прошу вас быть откровенной! Правда, наши отношения с вашим супругом несколько натянуты, но это не мешает мне лично к вам относиться с большим уважением. Особенно после прекрасного плова, которым так радушно потчевали вы нас на именинах.
   - Спасибо за доброе слово, профессор. - Голос Мархамат стал вкрадчивым. - Как хорошо, что мы понимаем друг друга! Я тоже искренне уважаю вас и часто упрекаю Сохраба, что он не ладит с вами. Вы - ветеран науки, такой опыт, такие знания...
   - К сожалению, вы не знаете всего, Мархамат-ханум! - Голос Бадирбейли снова стал холодным и официальным. - Наши разногласия с Сохрабом Мургузовичем имеют слишком глубокие корни. Если я умру, кости мои не примирятся с ним.
   Последние слова заставили вздрогнуть Мархамат. Телефонная трубка жгла ее руку. Она и вправду не подозревала, что вражда так сильна. Брать в сообщники ненавистника, поверять ему семейную тайну, значит, нанести удар в спину самому Гюнашли. И, может быть, смертельный удар. С опозданием уразумев это, Мархамат хотела закончить разговор и положить трубку, но ненависть к Вугару была сейчас превыше всего. "Если кто сможет управиться с этим прохвостом, так только Башир!" - сказала она себе и продолжала.
   - Я не собираюсь защищать мужа, братец Башир. Знаю, не слушает ваших советов. Упрям! Самой не легко с ним приходится. Знаю, что, как вы говорите, он распахнул для молодежи двери аспирантуры, как собственный карман. Во имя мнимого новаторства готов идти на уступки и поблажки.
   - Разумно сказано! Метко! Дай вам бог здоровья, Мархамат-ханум! - Ее слова пришлись ему по душе. - Я действительно так считал. Справедливое слово через моря и океаны дойдет до людских сердец. Если жена самого Гюнашли повторяет их, может ли быть лучшее доказательство моей правоты?
   Вы разбираетесь в людях лучше, чем ваш муж. Хвала вам, Мархамат-ханум!
   Похвала Башира ободрила Мархамат, и, польщенная, она поудобнее расположилась в кресле.
   - Итак, вернемся к началу нашего разговора, - деловито сказал Башир. Вы что-то собирались сказать мне? Я готов выслушать.
   - Да я хотела попросить... - Мархамат помолчала, словно припоминая. В вашем отделении есть аспирант. Кажется, его зовут Вугар... Да, он аспирант Сохраба! Как вы говорите? Да, да... Сохраб считает, что юноша очень талантлив, расхваливает на всех углах. А вы... Я слышала, вы сомневаетесь в ценности его изобретения?
   - Верный слух! Проблема ТАД - авантюра!
   - Если убеждены, зачем держите проходимца в институте?
   - Задайте этот вопрос вашему мужу!
   - Но ведь от вас тоже многое зависит. К вашему голосу прислушиваются...
   Бадирбейли пустился на хитрость:
   - Шамсизаде близкий вам человек, питомец вашего супруга... Говорят, и вы любите его! Я удивлен...
   - О, вы просто не в курсе дела, братец Башир! Если бы знали, не упрекали меня за мою просьбу. - Она доверительно понизила голос: - Этот аферист дневал и ночевал у нас, называл себя членом нашей семьи, делил с нами хлеб-соль, обворожил моего муженька, тот его за сына почитал... У вас, ученых, вы уж простите меня, сердца открытые, как дом в час праздника. Доброму слову радуетесь, как ребенок конфете... Проходимец и дочку нашу околдовал. Мы-то думали, сирота, одинокий, беспомощный, как не помочь? Пусть учится, пусть получит верный кусок хлеба...
   Бадирбейли торжествующе хихикнул. Теперь-то он выпытает все, что ему нужно!
   - Ходят слухи, что все делалось по вашему желанию, Мархамат-ханум. Люди говорят, что вы собираетесь породниться с ним официально...
   - Чего только люди не выдумывают! - воскликнула Мархамат-ханум. Клянусь, братец Башир, это вымыслы самого Вугара! Он распускает слухи, чтобы вынудить у нас согласие на брак с Алагёз.
   - Молодость, Мархамат-ханум, ничего не поделаешь. Вспомните, мы тоже были молоды...
   Бадирбейли явно намекал на женитьбу Гюнашли.
   - Не пара он моей дочери! - горячилась Мархамат. - Пусть для прогулок подальше выбирает закоулок... Так, кажется, говорят? Нет у меня лишней дочери, чтоб отдавать этому авантюристу! К тому же сегодня я узнала, что у него была невеста, дочь нефтяника... Он ее бросил и теперь не дает прохода нашей дочке! А все для того, чтобы быть поближе к Сохрабу, заручиться поддержкой...
   - Ха-ха! - Бадирбейли засмеялся так громко, что у Мархамат едва не лопнула барабанная перепонка. - Двойная игра?! Прекрасно!
   Переждав восторги Бадирбейли, Мархамат стала просить униженно и покорно:
   - Только на вас моя надежда, братец Башир! Сохраб обо всем этом ничего не знает, а если бы и узнал, все равно не дал бы в обиду своего любимца. Вы наш старейший, наш аксакал, к вам иду за помощью, поверяю свое горе, на вашу совесть и на вашу доброту надеюсь. Ради меня не допустите, чтобы запятнали честь девочки, она у меня единственная...
   - Что ж, из уважения к вам постараюсь сделать все от меня зависящее! Точно ничего обещать не могу... Кроме меня есть еще члены ученого совета. У каждого свое мнение, мне будет нелегко... - Он задумался, помолчал и вдруг тихо добавил: - Может, вы им тоже позвоните, поделитесь горем?
   Мархамат показалось, что Башир просто хочет избавиться от нее и потому отсылает к другим.
   - Кроме вас, я никого не знаю, братец Башир. Потому лишь от вас жду помощи.
   - В таком случае... - Бадирбейли притворился серьезным. - Может, напишете небольшое письмецо?
   - Кому?
   - Всем членам ученого совета... Изложите в письменном виде то, что сейчас рассказали. Завтра как раз заседание совета, привезите или пришлите с кем-нибудь в институт.
   - Хорошо... Напишу... - неуверенно ответила Мархамат.
   - Вот и прекрасно!
   Башир не думал, что ему удастся так быстро уговорить Мархамат; видно, Шамсизаде здорово насолил ей.
   - Письмо - документ. Не то, если я выступлю на ученом совете, решат, что из личных побуждений. Всем известны мои разногласия с Гюнашли. Вы понимаете?
   - Быть по-вашему, братец Башир! Ради дочерней чести я готова! Спасибо за умный совет!
   - Всего вам доброго...
   * * *
   Повесив трубку, Бадирбейли торжествующе прищелкнул пальцами. Заложив руки за спину, он принялся ходить по комнате, время от времени посмеиваясь.
   - Кто звонил, Башир? - спросила из соседней комнаты жена. - Почему смеешься?
   Зайдя к жене, он остановился возле ее постели и, продолжая смеяться, рассказывал:
   - Звонила примадонна Гюнашли! На мужа жаловалась. Его любимчик Шамсизаде, кажется, натворил дел в благородном семействе. Дочка-то их, Алагёз... Понимаешь? - И он дал волю неудержимому хохоту.
   Жена тоже рассмеялась, но тут же закашлялась. Вот уж много лет она болела туберкулезом. Иногда ей становилось лучше, она поднималась с постели, бывало, что месяц-другой чувствовала себя неплохо, даже выходила из дому. Но потом болезнь снова валила ее, и она месяцами лежала слабая, бледная, кашляя и задыхаясь. Говорили, что виноват в ее болезни Башир. Мелочный, ворчливый, из-за пустяка он способен устроить скандал, к жене придирается, день и ночь не дает покоя, осыпает упреками, руганью. Как тут от горя не расхвораешься? Поговаривали и о том, что единственный сын Башира отца терпеть не мог и, едва окончив среднюю школу, бросил родительский дом, переехал в другой город, устроился там на работу, женился и с тех пор ни разу не приезжал в Баку. А может, все это выдумки праздных болтунов, кто знает? Известно лишь, что сын действительно десять лет назад уехал из Баку и с тех пор не показывался в родительском доме. Башир никогда не вспоминал о сыне, а если и заходила о нем речь, злился и не отвечал на расспросы. Короче, причин для болезни у бедной женщины больше чем достаточно. Да и много ли нужно чувствительному женскому сердцу?
   Переждав душивший ее кашель, она спросила Башира:
   - От тебя-то что ей нужно?
   - Помощи просит.
   - Как тут поможешь?
   - А черт ее знает! Говорит, что я должен поставить вопрос об исключении Шамсйзаде из института.
   Женщина хотела еще что-то спросить, но приступ кашля снова прервал ее речь. Покинув жену и предоставив ей самой справляться с хворью, Башир вернулся в кабинет. Удовлетворенная улыбка не сходила с губ.
   "Не будь на свете дураков, трудно жилось бы умным, - думал он, вспоминая разговор с Мархамат, и мысленно обратился к Гюнашли: - Если ты достоин звания мужчины, попробуй теперь устоять против меня! Вот когда узнаешь, кто такой Башир Османович Бадирбейли!"
   Глава шестнадцатая
   Провести день на свежем морском воздухе, понежиться под ласковыми лучами осеннего солнца - какое блаженство! Исчезает усталость, забываются заботы и тревоги. Сохраб и Мургуз Султан-оглы вернулись с дачи веселые, бодрые, помолодевшие.
   Услышав в прихожей шаги мужа и свекра, Мархамат легла и притворилась больной. Взглянув на ее мрачное и злое лицо, Сохраб сразу понял, что жена в плохом расположении духа.
   Прекрасно зная, что, если Мархамат сердится, лучше ее не трогать, Сохраб все же подошел к ней и спросил заботливо:
   - Как здоровье, Мархи? Прошли боли?
   Думаете, Мархамат хоть словом откликнулась на ласковые слова мужа? Или хотя бы глаза открыла? Ничего подобного! Продолжала лежать неподвижно и молча, не женщина - каменное изваяние...
   - Напрасно ты не поехала с нами, - продолжал Сохраб. - Прекрасный день, ясный, тихий. Так не хотелось возвращаться в городскую суматоху! - Он с тревогой тронул ее лоб, нет ли температуры?
   Мархамат со злобой отшвырнула его руку. Сохраба точно ударило током. Губы Мархамат разжались, она злобно прошипела:
   - Ну и не возвращался бы! Какой от тебя прок? Разве ты думаешь о семье?
   Опять попреки! Сохраб понимал: это лишь предгрозье, гроза впереди... Мургуз молча покачал головой и ушел к внучке. Зачем слушать их пререкания? Старик, так много испытавший на своем веку, казалось, теперь ко всему был равнодушен. Ни во что не вмешивался, в доме сына вел себя как гость.
   Дождавшись, пока отец выйдет из комнаты, Сохраб снова обратился к жене. Он так мечтал, возвратясь домой, спокойно поужинать и уйти в кабинет, чтобы всю ночь просидеть за письменным столом. Голова была свежей, ясной, можно хорошо поработать.
   - Хочешь, вызову врача? - заботливо спросил он. - А может, поедем к доктору Вейсову? Пусть послушает, измерит давление. Зачем запускать болезнь, потом труднее будет с ней справиться. Поедем, дружочек, побудешь немного на воздухе. Ты, наверное, сегодня из дома не выходила, вот и чувствуешь себя плохо.
   - Благодарю за заботу! Не нужен мне твой врач! А будет нужда, без тебя обойдусь! Если уж ты такой заботливый, подумай о дочери. Ты же отец! Погляди, какая она стала!
   - Алагёз? - удивился Гюнашли. - Что с ней приключилось?
   - М-м-м... - промычала Мархамат. - И он еще спрашивает! Нежный папаша...
   Гюнашли, обычно терявший покой, едва упоминалось имя Алагёз, на этот раз остался спокоен. Понимал: если бы с дочерью что-нибудь случилось, Мархамат не стала бы спокойно лежать на диване, а кинулась бы к нему, едва он переступил порог. Очередной каприз.
   - Мархамат, есть ли у тебя совесть! - начиная сердиться, сказал Сохраб. - Я должен садиться за работу, а ты...
   Слова мужа подействовали на Мархамат, как горящая спичка, поднесенная к пороховой бочке. Она вскочила:
   - Твою дочь оскорбили!
   - Кто?
   - Тот, кого ты восхвалял и лелеял, возносил до небес... вот кто!
   - Говори яснее. У меня нет времени разгадывать загадки.
   - "Нет времени"! У него, видите ли, нет времени!.. Ко всем чертям твое драгоценное время! - Мархамат тряслась как в лихорадке. - Кто должен оберегать честь семьи?..
   - Прекрати пустословие, говори, в чем дело! - Голос Гюнашли стал злым, лицо потемнело.
   Взглянув на мужа, Мархамат присмирела. Сохраб редко терял терпение. Но уж если терял... Махнув рукой, уходил в кабинет, закрывался изнутри на ключ, и тут кричи, вопи, рви на себе волосы - ничто не поможет. Худшего наказания для Мархамат придумать было нельзя. Потому она мгновенно прикинулась жалкой, обиженной и стала торопливо рассказывать то, что всего какой-нибудь час назад излагала Бадирбейли, конечно, в несколько иной интерпретации. Но ведь важна суть дела!
   Сохраб терпеливо выслушал жену, с насмешкой глядя на ее расстроенное лицо, вздохнул, покачал головой:
   - Мархамат, я тебя насквозь вижу. Все это выдумка!
   - Что слышат мои уши! - крикнула Мархамат. - И ты смеешь мне в лицо говорить такое?! О, почему не разверзнется земля и живьем не поглотит меня! Позор, позор на мою голову!
   - Прекрати крик! Здесь нет глухих.
   - Ты заставляешь меня кричать, ты! - не унималась Мархамат. - Горящим углем жжешь мое сердце! Или тебе не жаль дочери? Или ты не отец ей и не желаешь счастья?
   - Приди в себя, Мархамат, открой глаза и оглядись! Откуда в тебе столько мещанства? Что за представления о семейном счастье? Времена переменились! Вспомни, в каком обществе ты живешь. Ты, образованная женщина, хочешь кого-то насильно женить на своей дочери!
   Спокойные слова Сохраба не возымели никакого действия.
   - Но она любит его, понимаешь, любит! - Мархамат топнула ногой. - Этот авантюрист нашел путь к ее сердцу!
   Сохраб стукнул кулаком по столу:
   - Довольно! Наслушался. Прекрати грязную игру! Ты и девочке заморочила голову! Делаешь нас посмешищем... Отвяжись!
   Мархамат никогда не видела Сохраба в таком гневе. Она испугалась и уже готова была отступиться, но язык оказался сильнее разума.
   - Что ж, я отвяжусь! Но если с Алагёз что-нибудь случится, ты будешь виноват! И тогда не жди от меня пощады...
   Ничего не ответив, Гюнашли ушел в кабинет, заперся и сел за стол. Долго не мог сосредоточиться, перо было неподвижно в его руке, строчки не ложились на бумагу...
   Было два часа ночи. Отчаянный тоненький крик огласил квартиру, - так кричит жеребенок, увидев волчицу... Гюнашли выбежал из кабинета. Крики неслись из комнаты Алагёз. Забыв обо всем на свете, в страхе он кинулся туда.
   Алагёз без сознания лежала на полу, страшные судороги сотрясали ее худенькое тело. Руки сжаты в кулаки, рот посинел, глаза закатились.
   У Гюнашли упало сердце. Вот уже три-четыре года, как не случалось с ней таких припадков. Бывало, что болезнь давала рецидивы, но обычно все обходилось. Врачи утверждали: еще год-другой - и болезнь пройдет бесследно. Что же случилось?.. Он стоял растерянный, испуганный... Мургуз Султан-оглы склонился над внучкой, пытался поднять ее, успокоить. Но у старика не хватало сил, и Сохраб бросился на помощь отцу. Подняв Алагёз на руки, они уложили ее в постель.
   В комнате появилась сонная Мархамат.
   - Родная моя, - причитала она, - некому позаботиться о тебе! Некому защитить от злого рока...
   Рыдая, она искоса поглядывала на мужа, надеясь своими воплями вызвать его на объяснение. Но Сохраб угрюмо и упорно молчал. А Мархамат не унималась:
   - Погляди на свою дочь, знаменитый ученый... Называл меня сводницей, мещанкой... Что скажешь теперь, как еще назовешь меня?..
   Но Гюнашли даже не обернулся в ее сторону. С грустью глядел он на дочь. Не добившись от мужа никакого ответа, Мархамат обратилась к свекру:
   - Нет нам, несчастным, он него ни помощи, ни защиты. Хоть вы позаботьтесь о внучке, вызовите "скорую помощь"!
   Глава семнадцатая
   Если кому-нибудь вздумалось бы в этот день понаблюдать за Баширом Бадирбейли, он, несомненно, решил бы, что шестидесятилетний старец, как говорится, тронулся умом. Громкий хохот то и дело раздавался в квартире. Даже его больная жена, не выдержав, несколько раз жалобно просила:
   - Ну хватит, можно ли так громко смеяться?...
   Просьбы жены не трогали Башира. Как не хохотать? Долго же он ждал этого момента! Он ликовал, как путник, годами бродивший по темным дорогам, высвечивающий тусклым фонарем бесконечный путь и вдруг неожиданно вырвавшийся на солнечные просторы. Наконец-то он сможет опозорить Гюнашли в глазах научной общественности! А тем самым вернуть в соответствующих инстанциях потерянные привилегии и снова утвердиться в директорском кресле, на этот раз навсегда! Теперь у него есть все, чтобы уложить опасного противника на обе лопатки! Антидетонатор нового бензина с высоким октаном отвергнут проектным отделом института. Это означает бесполезную затрату государственных средств, грубое нарушение правил исследовательской работы, плагиат, западнофильство. Попробуй опровергни столь серьезные обвинения!
   И все-таки, даже имея в руках неопровержимые доказательства научной "несостоятельности" Гюнашли, Башир до сегодняшнего дня не решался начинать открытый бой. Понимал, не ему состязаться с Гюнашли в вопросах науки. Значит, для победы необходимо было еще что-то. Это "что-то" подарила ему Мархамат-ханум. Бадирбейли чувствовал себя во всеоружии. Уже казалась ему недостаточной победа на ученом совете, в которой он не сомневался. "Растоптать, уничтожить..." - шептал Башир, и глаза его сверкали гневом и торжеством.
   Предвкушая завтрашнюю победу, Башир, невзирая на жалобные стоны жены, снова расхохотался. Однако нельзя быть легкомысленным, надо обеспечить поддержку! Башир подумал о Зия Лалаеве. Зия никогда не отличался принципиальностью. Осел и за клочком сена с пути свернет. Из жидкого теста замешен. Этот человек ради собственной выгоды отца родного с аукциона продаст.
   "Что ж, прощупаем почву!" Бадирбейли снял телефонную трубку и полистал "Список абонентов города Баку". К сожалению, в списке личных телефонов Зия не значился, и, положив трубку на рычаг, Башир продолжал ходить по кабинету, обдумывая план завтрашних действий. "Вот и хорошо, что не нашел номера, - подумал он. - Не подобает мне звонить такому сопляку! Завтра пораньше поеду в институт, вызову и поговорю с глазу на глаз. Действовать надо осторожно, все хорошенько продумав. Этак дело испортить недолго".
   Приехав рано утром в институт, Башир в дверях столкнулся с Лалаевым. Верно говорят: на ловца и зверь бежит!
   - Привет и уважение неутомимым труженикам науки!