Страница:
земного шара, там, где некогда, еще при рождении человечества, над его
колыбелью ходила бессменная звезда.
Уходит, уходит река. Белые залы, красный ковер, огни. Стоят
красноармейцы, смотрят сурово.
- Лиза, не плачь. Не плачь... Лиза...
- Воды, воды дайте ей!
- Санитара пропустите, товарищи!
Мороз. Мороз. Накройтесь, накройтесь, братишки. На дворе лютый мороз.
- Батюшки? Откуда ж зайтить-то?!
- Нельзя здесь!
- Порядочек, граждане!
- Только выход. Только выход.
- Товарищ дорогой, да ведь миллион стоит на Дмитровке! Не дождусь я,
замерзну. Пустите? А?
- Не могу, - очередь!
Огни из машины на ходу бьют взрывами. Ударят в лицо - погаснет.
- Эй! Эгей! Берегись! Машина раздавит. Берегись!
Горят огненные часы.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Начохраны ст Москва М.-Б.-Белорусской
дороги гр. Линко издал приказ по охране,
которым предписывает каждому охраннику
обязательно запротоколить четырех
злоумышленников. В случае отсутствия
таковых нарушители приказа увольняются.
- Ну, мои верные сподвижники, - сказал начальник транспортной охраны
ст. Москва-Белорусская, прозванный за свою храбрость Антип Скорохват, -
докладайте, что у нас произошло в истекшую ночь?
Верные сподвижники побренчали заржавленным оружием и конфузливо скисли.
Выступил вперед знаменитый храбрец - помощник Скорохвата:
- Так что ничего не произошло...
- Как? - загремел Антип. - Опять ничего? Пятая ночь, и ничего! Поч-чему
нет злоумышленников?
- Сказывают, сознательность одолела, - извиняющимся тоном доложил
помощник.
- Тэк-с, - заныл зловеще Антип, - одолела! Вагоны с мануфактурой целы?
Никакой дьявол не упер вновь отремонтированного паровоза серии Ща? И никто
не покушался на кошелек и жизнь начальника славной станции
Москва-Белорусская? Дак это же что же. Я, что ли, за них, чертей, воровать
буду сам?!
Сподвижники тоскливо молчали.
- Это, братцы, так нельзя, - продолжал ныть Антип. - Ведь это выходит,
что вы даром бремените землю. Какого черта вы лопаете белорусско-балтийский
хлеб? Кончится все это тем, что вас всех попрут в шею со службы, а вместе с
вами и меня. Огромная такая станция, и никаких происшествий! А ежели
начальство спросит: сколько, Антип, ты поймал злоумышленников за истекший
месяц? Что я ему покажу? Шиш? Вы думаете, меня за шиш по головке погладят?
- Нету их, - тоскливо запел помощник, - откуда же их взять? Не родишь
их!
- Роди! - взвыл Антип. - Попирая законы природы. Гляди! Посматривай!
Идет человек по путям, ты сейчас к нему. Какие у тебя мысли в голове? Ты не
смотри, что у него постная рожа и глаза как у педагога. Может, он только и
мечтает, как бы пломбу с вагона сковырнуть. Одним словом, вот что: в
советском государстве каждая козявка выполняет норму, и чтоб вы выполняли!
Чтоб каждый мне по 4 злоумышленника в месяц представил. Как это может быть,
я спрашиваю, без происшествий?
- А ведь было происшествие ночью-то, - захрипел один из транспортных
воинов, - мастера Щукина пес чуть штаны не порвал Хлобуеву, когда мы под
вагонами лазили.
- Вот! - вскричал предводитель. - Вот! А говорит - нету! А дикие звери
на белорусской территории, вверенной нам, это не происшествие? Поймать и
убить! Убить на месте.
- Кого - мастера или пса?
- Мозгами думайте! Пса. И мастера ущемить: покажи мандат на предмет
засорения станции хищными зверями. Одним словом - марш!..
---------
У мастера Щукина была счастливая звезда в жизни, и поэтому пуля
проскочила у него между коленями.
- Что вы, взбесились, окаянные?! - закричал ошалевший Щукин. - Чего же
вы божью собачку обстреливаете?
- Бей его! Заходи. Штыком его! Убег, проклятый! А ты, борода, покажи
мандат, какой ты есть человек.
- А ты знаешь, Хлобуев, - засипел, зеленея, Щукин, - допьешься ты до
чертей. Ты погляди мне в лицо... .
- Нечего мне в лицо глядеть. Достаточно мне твое лицо известно.
Показывай удостоверение.
- Отлезь от меня, фиолетовый черт.
- А-а. Отлезь? Ладно. Бикин, бери его. Пущай покажет основание, по
которому находится на путях.
- Кара-ул!!
- Поори, поори...
- Кара!..
- Покричи мне...
- Кр... кр...
- Покаркай.
---------
Вторым засыпался член коллегии защитников Ламца-Дрицер, вернувшийся в
дачном поезде из подмосковной станции Гнилые Корешки и избравший кратчайший
путь через линию.
- Это вопиющее нарушение! - кричал заступник, конвоируемый Антиповым
воинством, - я подам заявление в малый Совнарком, а если не поможет, то в
большой!
- Хучь в громадный, - пыхтели храбрецы, - Совнарком разбойникам не
потатчик.
- Я разбойник?! - вспыхивал и угасал Дрицер, как свеча.
- Ладно, бывают алистократы с портфелями карманы вырезают...
---------
...Третьей - теща начальника станции с лукошком.
- Отцы родные! Сыночки! Куда ж вы меня тащите?!
---------
...И четвертой - целая артель временных рабочих полностью. С лопатами,
с кирками и твердыми краюхами черного хлеба. Артельный староста, похожий на
патриарха, стоял на коленях, ослепленный блеском оружия Антиповой гвардии, и
бормотал:
- Берите, братцы, все. Лопаты и рубашки. Скидайте штаны, только
отпустите христианские душеньки на покаяние.
---------
Неизвестно, чем бы кончились Антиповы подвиги, если бы всевидящее
начальство не прислало ему телеграмму:
"Антипу.
Антип! Ты поставлен, чтобы злоумышленников ловить, но ежели их нету,
благодари судьбу и сам их не выдумывай!
Наш идеал именно в том и заключается, чтобы злоумышленников не было.
Стыдись, Антип! Любящее тебя начальство".
Получил Антип телеграмму, заплакал и подвиги прекратил. Отчего и
наступила на белорусской территории тишь и гладь.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
У здания МУУРа стоял хвост.
- Охо-хо-хонюшки! Стоишь, стоишь...
- И тут хвост.
- Что поделаешь? Вы, позвольте узнать, бухгалтер будете?
- Нет-с, я кассир.
- Арестовываться пришли?
- Да как же!
- Дело доброе! А на сколько, позвольте узнать, вы изволили засыпаться?
- На 300 червончиков.
- Пустое дело, молодой человек. Один год. Но принимая во внимание
чистосердечное раскаяние, и, кроме того, Октябрь не за горами. Так что в
общей сложности просидите три месяца и вернетесь под сень струй.
- Неужели? Вы меня прямо успокаиваете. А то я в отчаяние впал. Пошел
вчера советоваться к защитнику, - уж он пугал меня, пугал, статья, говорит,
такая, что меньше чем двумя годами со строгой не отделаетесь.
- Брешут-с они, молодой человек. Поверьте опытности. Позвольте, куда же
вы? В очередь?
- Граждане, пропустите. Я казенные деньги пристроил! Жжет меня
совесть...
- Тут каждого, батюшка, жжет, не один вы.
- Я, - бубнил бас, - казенную лавку Моссельпрома пропил.
- Хват ты. Будешь теперь знать, закопают тебя, раба божия.
- Ничего подобного. А если я темный? А неразвитой? А наследственные
социальные условия? А? А первая судимость? А алкоголик?
- Да какого ж черта тебе, алкоголику, вино препоручили?
- Я и сам говорил...
- Вам что?
- Я, гражданин милицмейстер, терзаемый угрызениями совести...
- Позвольте, что ж вы пхаетесь, я тоже терзаемый...
- Виноват, я с десяти утра жду арестоваться.
- Говорите коротко, фамилию, учреждение и сколько.
- Фиолетов я, Миша. Терзаемый угрызениями...
- Сколько?
- В Махретресте - двести червяков.
- Сидорчук, прими гражданина Фиолетова.
- Зубную щеточку позвольте с собой взять.
- Можете. Вы сколько?
- Семь человек.
- Семья?
- Так точно.
- А сколько ж вы взяли?
- Деньгами двести, салоп, часы, подсвечники.
- Не пойму я, учрежденский салоп?
- Зачем. Мы учреждениями не занимаемся. Частное семейство -
Штипельмана.
- Вы Штипельман?
- Да никак нет.
- Так при чем тут Штипельман?
- При том, что зарезали мы его. Я докладываю: семь человек - жена,
пятеро детишек и бабушка.
- Сидорчук, Махрушин, примите меры пресечения!
- Позвольте, почему ему преимущества?
- Граждане, будьте сознательные, убийца он.
- Мало ли что убийца. Важное кушанье! Я, может, учреждение подорвал.
- Безобразие. Бюрократизм. Мы жаловаться будем.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Полдень. Перемена. В гулком пустынном зале звенят голоса.
- Вол-о-о-дя!
Круглоголовый стриженый малый, топая подшитыми валенками, погнался за
другим. Нагнал, схватил.
- Сто-ой!
Две девочки, степенно сторонясь, прошли в коридор. Под мышкой ранец, у
другой связка истрепанных книжек. Туго заплетены косички, и вздернуты носы.
Прошел преподаватель, щурясь сквозь дешевенькие очки. На преподавателе
студенческая тужурка, косоворотка, на ногах тоже неизбежные валенки.
- Володька! Володька!
И Володьку, к стене спиной - хлоп!
Разъяренный Володька полетел за обидчиком. Засверкали Володькины пятки.
Володька маленький, а ноги у Володьки как у слоненка, потому что валенки.
Сверлит в зале звон. Гулкие коридоры. Полдень. Перемена.
В музее тишина, и глухо доносится в светлую комнату Володькин победный
вопль.
В музее тишина, и стены глядят бесчисленными цветными рисунками.
"И-с-т-о-р-и-я р-е-в-о-л-ю-ц-и-и". Печатными крупными буквами. Ниже рядами
ученические рисунки. 9 января 1905 года. Толпой идут рабочие. Вон - цветные
баррикады. Забастовка.
Пестреют стены. Заголовки - "Родной язык". Под заголовком на картинке
рыжая лисица. Хвост пушистый, а на морде написана хитрость и умиление. Это
та самая лисица, что глядела на сыр во рту глупой вороны. Ниже по улицам
слонов водили. И слон серо-фиолетового цвета, одинокий, добродушный, идет
мимо булочной с деловым видом, а испуганные прохожие разбегаются. Один
зевака тащится за тонким слонячьим хвостом.
Известно, что слоны в диковинку у нас. В школе широко принят
иллюстративный метод. Слушают ребятишки 1-й ступени крыловские басни и
рисуют, рисуют, и стены покрываются цветными пятнами, и вырастает живой
настоящий музей. Разложены альбомы, полные детских рисунков, иллюстрирующих
классное чтение.
Крепостное право. Рисунки, снимки с картин. На противоположной стене -
коллекция по естествознанию. Засушенные растения. Эта коллекция - результат
экскурсий учеников за Москву.
А вон экскурсии по Москве. Старорусские яркие кафтаны. Цветные мазки.
Это ребятишки зарисовывали в Кремле.
По обществоведению читали им курс, и старшие группы дали ряд диаграмм.
Музей полон живым духом. В рисунках - от этих стройных диаграмм до
кривых и ярких фигурок людей в праздничных одеждах с изюминками-глазами, -
настоящая жизнь. Все это запоминается, останется навсегда. Это не мертвая
схоластическая сушь учебы, это настоящее ученье.
В зале и коридорах стихло после перемены, и в маленьком классе за
черными столами двадцать стриженых и с косичками голов.
- Wieviel Bilder sind hier?
- Hier sind drei Bilder. Bilder.
[Сколько здесь картин? - Здесь три картины (нем.)]
Малый шмыгнул носом и опять зачитал:
- Хир зинд дрей...
- Драй, - поправила учительница, и малыш со вздохом согласился:
- Зинд драй...
И посмотрел так, чтобы увидеть одновременно и покрытую кляксами
страницу, и того, кто вошел.
Здесь одна из младших групп занимается по-немецки.
А в физическом кабинете, за столами, уставленными приборами, те, что
постарше, заняты практическими работами по физике. Стучит метроном, в колбе
закипает жидкость, сыплется дробь на весы, и пытливые детские глаза следят
за шкалой термометра.
В классе самой старшей группы II-и ступени за старенькими партами
подростки решают задачу по физике о грузе, погруженном в воду.
Преподаватель, пошлепывая валенками, переходит от парты к парте, наклоняется
к тетрадкам, к обкусанным карандашам, близоруко щурится...
Потом звонок. Опять перемена. Опять вместо тишины высоко взмывающий
гул.
Из класса, где шел урок одной из старших групп, выходит
преподаватель-математик. Студенческая тужурка. Потертые брюки упрятаны в те
же неизбежные валенки.
- Холодно у вас.
- Нет, тепло, - отвечает он, радостно улыбаясь.
- То есть как? Я в шубе, а тем не менее...
- А бывает гораздо холоднее, - поясняет математик.
И действительно, видно, что и ребятишки, и учителя не избалованы
теплом. Все они почти в пальто. Но есть и стойкие, привычные люди. И этот
человек с лицом типичного студента бодро часами сидит в школе в одной
тужурке, постукивает мелом и рисует на доске груз в 5 килограммов или
термометр, на котором полных пятнадцать градусов. Настоящий термометр,
однако, показывает меньше. И даже гораздо меньше, судя по тому, что все
время является желание засунуть руки в рукава.
Да, в школе холодно. Школа бедна. Шеф ее, Коминтерн, дал ей немного
угля, но вот уголь вышел, и школа выкраивает из своих скудных средств гроши
на дрова. И покупает их на частном складе.
Школа бедна. Не только топливом. На всем лежит печать скудости. Кабинет
физический беден. Приборов так мало, что сколько-нибудь сложных
показательных опытов поставить нельзя. Беден естественный кабинет. Доски,
парты в классах - все это старенькое, измызганное, потертое, все это давно
нужно на слом.
Живой дух в школе, но при 10o и самый живой начинает ежиться.
Смотришь на преподавательниц, которые суетятся среди малышей. Смотришь
на эти выцветшие вязаные кофточки, на штопаные юбки, подшитые валенки и
думаешь: "Чем живет вся эта учительская братия?"
Этот математик, секретарь Совета, получает 150 миллионов в месяц.
- Одеваться не на что, - говорит математик и снисходительно смотрит на
свою засаленную университетскую оболочку, - ну, донашиваем старое.
- Можно, конечно, прирабатывать частными уроками, - рассказывает
учитель, - но на них не хватает времени. Школа берет его слишком много. Днем
занятия, а вечером заседания, комиссии, совещания, разработка учебного
плана... Мало ли что...
Что может быть в результате такой жизни?
Бегство бывает. Каждую весну не выдержавшие пачками покидают шатающиеся
стулья в классах и идут куда глаза глядят. На конторскую службу. Или
стараются попасть в Моно.
При слове "Моно" глаза учителя загораются.
- О, Моно!.. - Он сияет. - У Моно ставки в три раза больше...
"150x3=450", - мысленно перемножаю я.
- Там замечательно... - ликует математик, - школы Моссовета
бога-а-тые... А наши... - он машет рукой, - наши...
- Какие ваши?
- Да вот - главсоцвосовские. Все бедные. Трудно. Трудно. Потому и бегут
каждую весну. А бегство - школе тяжкая рана. Приходят новые, но
преемственность работы теряется, а это очень плохо...
Опять кончается перемена. Стихает в коридорах. За партами рядами
вырастают стриженые головки. Пора уходить.
О положении учителей писали много раз. И сам я читал и пропускал мимо
ушей. Но глянцевитые вытертые локти и стоптанные валенки глядят слишком
выразительно. Надо принимать меры к тому, чтобы обеспечить хоть самым
необходимым учительские кадры, а то они растают, их съест туберкулез, и
некому будет в классах школы городка И 1-го Интернационала наполнить знанием
стриженые головенки советских ребят.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Рабочий Влас Власович Власов получил из Вознесенского почтового
отделения повестку на перевод. Влас развернул ее и стал читать вслух, потому
что так Власу легче:
- Воз-не-сенское пе-о - по-что-ве-о - во-е. Почтовое. От-де - отделение
из-ве-ща-а - ща. Извещает. Слышь, Катерина, извещает. Видно, брат деньги
прислал. Что на ваше имя получен перевод на 15 рублей в день
тезо-именитства... его импера-ра-ра-тор-ско-го...
Влас поперхнулся:
- величества ..
Влас пугливо оглянулся и продолжал вычитывать шепотом:
- Государя?! Что такое? Ин-пи-ра-то-ра Ни-ко-лая Александровича.
Ошалевший Влас помолчал и от себя добавил:
- Крававава, - хоть этого слова в повестке и не было. - Выдача денег
производится ежедневно, за исключением дву-двунадесятых праздников и дня
рождения ее... императорского величества государыни императрицы Александры
Федоровны. Здорово! - воскликнул Влас. - Вот так повесточка. Слышь, Катя,
повестку прислали с государем императором!
- Все-то тебе мерещится, - ответила Катерина.
- Большая сласть твой император, - обиделся Влас, - что он мне
мерещиться будет. Впрочем, тебе, как неграмотному человеку, доказательства
ни к чему не ведут.
- Ну и уйди к грамотным, - ответила нежная супруга.
Влас ушел к грамотным в Вознесенское отделение, получил 15 рублей,
затем засунул голову в дыру, обтянутую сеткой, и спросил:
- А по какой причине государя напечатали на повестке? Очень интересно
осведомиться, товарищ?
Товарищ в образе женщины с круто завинченной волосяной фигой на голове
и бирюзой на указательном пальце ответил так:
- Не задерживайте, товарищ, мне некогда с вами. Бланки старые, царского
выпуска.
- Хорошенькое дело, - загудел Влас в дыру, - в советское время - и
такое заблуждение...
- Вне очереди залез! - завыли в хвосте. - Каждому надо получать...
И Власа за штаны вытащили из окошка. Всю дорогу Влас крутил головой и
шептал:
- Государю императору. Чрезвычайно скверные слова!
А придя домой, вооружился огрызком химического карандаша и старым
корешком багажной квитанции, на каковом написал в "Гудок" письмо:
"Эн-е - не мешало бы убрать причиндалы отжившего строя, напечатанные на
обратной стороне повесток, которые угнетают и раздражают рабочий класс.
Влас".
Наброски из черновой тетради
----------------------------------------------------------------------------
Собрание сочинений в десяти томах. Том 7. М., "Голос", 1999.
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Переводчик. Он спрашивает... не понимает... домой ехать...
Милославский. А, конечно! Чего ж сидеть-то ему здесь зря! Пущай
сегодня же едет с глаз долой. Взять ему место в международном... Тьфу! Чего
ты к каждому слову цепляешься?
Милославский. Ишь, интурист как быстро разговаривает! Хотя бы на смех
одно слово понять... (Послу.) Совершенно с вами согласен. Правильно. Еc. {Yes. - Да. (Англ.).}
Посол (говорит). <...>
Милославский. И с этим согласен.
Боярин. Он говорит, батюшка, как же с... быть. Ведь они его воевали?
Они его забрать хотят.
Милославский. Ну и об чем разговор? Да пущай забирают! На здоровье.
Боярин. Как же это? А? Ведь давеча ты, государь...
Милославский. Нет, во главе <...> это отпадает начисто.
Бунша. Караул! Милицию!
Тимофеев. Боже. Его могут увидеть. Держите его. Не пускайте его.
(Исчезает.)
Бунша - к телефону
Милославский. Ты куда звонить собрался?!
Бунша. В милицию. Дежурному по городу...
Милославский. Положь трубку, я тебе руки обобью. Не может без милиции
прожить ни одной секунды!
Тимофеев. Запер его на ключ.
Милославский. Ну-с, позвольте поблагодарить вас за научные факты.
Бунша. А как же вы хотели Шпака ждать? Вы должны быть свидетелем.
Милославский. Свидетелем ни разу в жизни еще не был. Среди свидетелей
удивительные сволочи попадаются. Вы ему скажите, что я жду его послезавтра
не позже шести вечера. Надо думать, что очередь за газетой. Всего. (У
машины.) Чудная машина. (Прикасается к машине, причем из нее исчезает ключ.)
Звон. Буншу швыряет в соседнюю комнату.
Бунша. Караул! Караул!
Милославский. Ой, елки-палки!
Тимофеев. Что вы наделали? Вы тронули машину?!
Тьма, грохот, Бунша и Милославский исчезают. Свет.
Тимофеев (у машины). Ключ! Ключ! Где ключ? Нету! Боже, нету! Понимаю,
украл ключ! И их утащило! Что же теперь делать! Этот на чердаке сидит! Что
же теперь я буду делать, я вас спрашиваю! Вернуть в комнату его! (Убегает.)
Шпак (открывает дверь в переднюю. Хмур). Страшное предчувствие терзает
меня с тех пор, как блондинка позвонила мне. Я не вытерпел и вернулся.
(Трогает замок.) Батюшки! (Вбегает.) Батюшки!
Сцена митрополита.
Митрополит. Вострубим, братие, в златокованые трубы, царь и великий
князь, яви нам зрак и образ красен! Яко дуб крепится множеством корения,
тако град наш твоею державою.
Боярин. Не зри на меня, аки волк на ягненка (ягня).
Митрополит. Яви нам зрак и образ красен, царь отшедший мира сего, в
руцех демонов побывавший паки возвращается к нам! Подай тебе Господи Сампсо-
нову силу, Александрову храбрость, Иосифов ум, Соломонову мудрость, кротость
Давыдову. Умножи люди во веки на державе твоей, да тя славят вся страна и
всяко дыхание человече. Слава Богу ныне и присно и во веки веков...
Милославский. Браво! Аминь. Ничего не в силах прибавить к этому
блестящему докладу, кроме одною слова - аминь!
Митрополит изумлен.
Хор (запел). Многая лета! Многая лета!
Милославский отдает честь. Митрополит благословляет Буншу.
Бунша. Я не могу, будучи секретарем домкома.
Милославский. Зарежу...
Митрополит благословляет Буншу.
(Обнимая митрополита.) Еще раз благодарю вас, батюшка, от имени царя и от
своего также. (С груди митрополита исчезает панагия.) И затем предайтесь
вашим делам... Вы свободны...
Митрополит выходит.
Если ты еще раз пискнешь какой-нибудь протест, я тебя оставлю на произвол
судьбы и тебя пришибут как котенка...
Шум, входит боярин.
Чего еще случилось?
Боярин. Не вели казнить.
Милославский. Не велю, не велю, только говори коротко - чего
произошло...
Боярин. Ох, поношение... У митрополита панагию...
Милославский. Сперли?!
Боярин. Сперли...
Милославский. Вот что у нас делается! Чтобы была панагия мне сейчас же.
Это безобразие!
Боярин исчезает.
Бунша. Я потрясен. Мои подозрения растут... У посла портрет пропал, у
Шпака...
Милославский. Что ты хочешь сказать? А? Уж не хочешь ли ты намекнуть,
что я присвоил? Дурак! Я если бы и хотел, не могу этого сделать. У меня
пальцы так устроены. Снимки с моих пальцев делали в каждом городе и говорят
- нет, этот человек украсть не может!..
Боярин. Царица, великий царь, тебя видеть желает... Помолебствовав о
твоем здравии и возвращении...
Милославский. Проси, проси сюда.
(ФИНАЛ)
Иоанн (глядя на Буншу). Это что еще? Чур меня!
Бунша. Временно! Временно!
Тимофеев (Иоанну). Не задерживайтесь!.. К себе!
Иоанн. Как же ты смел царское облачение на себя возложить!
Милославский. Отец, отец, не волнуйтесь. Все в порядке!
Иоанн вбегает в палату, и в то же мгновение в палату врываются опричники во
главе с Головой.
Опричники. Гойда! Вот он! Бей их!
Милославский. Гражданин ученый, закрывайте аппарат!
Голова бросается вперед и бердышом разбивает аппарат. Звон и тьма. Свет.
Потом возникает комната Тимофеева. Стенка на месте,
Милославский. Ну и ну!
Тимофеев. Что значит этот наряд? Сознавайтесь, вы стащили ключ?
Милославский. Коля!
Тимофеев. Я вам не Коля.
Милославский. Дорогой ученый, я ничего стащить не могу. Я уже показывал
палец, вот царь свидетель.
Бунша. Я не царь, отрекаюсь от этого звания.
Милославский. Ключ взял по рассеянности, получите.
Тимофеев. Теперь я понимаю, какой вы артист.
Грозные звонки на парадном. Появляются милиция, Ульяна Андреевна и Шпак.
Шпак. Вот они, товарищи начальники!
Милиция. Ну да! Вы - царь? Ваше удостоверение личности?
Бунша. Был, не отрицаю. Но был под влиянием гнусного опыта инженера
Тимофеева.
Милославский. Что вы его слушаете, товарищи? Мы с маскараду, с парку
культуры мы и отдыху?
Бунша снимает с себя одежду.
Вот. Пожалуйста.
Ульяна Андреевна. Иван Васильевич, ты ли это?
Бунша. Я, дорогая Ульяна Андреевна, я.
Милославский. А я, товарищи уважаемые солист театров. (Снимает одежду.)
Бунша. Вот она, панагия! Вот он, медальон! Товарищи. Он
митрополита обокрал и посла шведского.
Шпак. Мой костюм.
Милиция. Что же вы, гражданин, милицию по телефону дразните?
Шпак. Товарищи начальники, в заблуждение ввели! Жулики они! Они же и
крадут, они же и царями притворяются!
Милиция. Ага.
Бунша. Каюсь чистосердечно, товарищи, царствовал. Царствовал, но не
более получаса.
Ульяна. Не слушайте его, он с ума сошел! Какой он царь! Где ты шлялся?
Тимофеев. Выслушайте меня. Да, я сделал опыт. Но разве можно, с такими
свиньями чтобы вышло что-нибудь путное? Аппарат мой...
Милиция. Вы кончили, гражданин?
Тимофеев. Кончил.
Милиция. Ну-с, пожалуйте все.
Милославский. Ах, ты, чтоб тебе пусто было!
Шпак. Попрошу костюм вернуть.
Милиция. Пожалуйте в отделение, гражданин, там разберем.
Ульяна. Иван Васильевич, что же с тобой сделают?
Бунша. Не бойся, Ульяна Андреевна, милиция добрая. С восторгом предаюсь
в ее руки.
Тимофеев (выходя). Проклятый дом!
На сцене только Шпак и милиционер.
колыбелью ходила бессменная звезда.
Уходит, уходит река. Белые залы, красный ковер, огни. Стоят
красноармейцы, смотрят сурово.
- Лиза, не плачь. Не плачь... Лиза...
- Воды, воды дайте ей!
- Санитара пропустите, товарищи!
Мороз. Мороз. Накройтесь, накройтесь, братишки. На дворе лютый мороз.
- Батюшки? Откуда ж зайтить-то?!
- Нельзя здесь!
- Порядочек, граждане!
- Только выход. Только выход.
- Товарищ дорогой, да ведь миллион стоит на Дмитровке! Не дождусь я,
замерзну. Пустите? А?
- Не могу, - очередь!
Огни из машины на ходу бьют взрывами. Ударят в лицо - погаснет.
- Эй! Эгей! Берегись! Машина раздавит. Берегись!
Горят огненные часы.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Начохраны ст Москва М.-Б.-Белорусской
дороги гр. Линко издал приказ по охране,
которым предписывает каждому охраннику
обязательно запротоколить четырех
злоумышленников. В случае отсутствия
таковых нарушители приказа увольняются.
- Ну, мои верные сподвижники, - сказал начальник транспортной охраны
ст. Москва-Белорусская, прозванный за свою храбрость Антип Скорохват, -
докладайте, что у нас произошло в истекшую ночь?
Верные сподвижники побренчали заржавленным оружием и конфузливо скисли.
Выступил вперед знаменитый храбрец - помощник Скорохвата:
- Так что ничего не произошло...
- Как? - загремел Антип. - Опять ничего? Пятая ночь, и ничего! Поч-чему
нет злоумышленников?
- Сказывают, сознательность одолела, - извиняющимся тоном доложил
помощник.
- Тэк-с, - заныл зловеще Антип, - одолела! Вагоны с мануфактурой целы?
Никакой дьявол не упер вновь отремонтированного паровоза серии Ща? И никто
не покушался на кошелек и жизнь начальника славной станции
Москва-Белорусская? Дак это же что же. Я, что ли, за них, чертей, воровать
буду сам?!
Сподвижники тоскливо молчали.
- Это, братцы, так нельзя, - продолжал ныть Антип. - Ведь это выходит,
что вы даром бремените землю. Какого черта вы лопаете белорусско-балтийский
хлеб? Кончится все это тем, что вас всех попрут в шею со службы, а вместе с
вами и меня. Огромная такая станция, и никаких происшествий! А ежели
начальство спросит: сколько, Антип, ты поймал злоумышленников за истекший
месяц? Что я ему покажу? Шиш? Вы думаете, меня за шиш по головке погладят?
- Нету их, - тоскливо запел помощник, - откуда же их взять? Не родишь
их!
- Роди! - взвыл Антип. - Попирая законы природы. Гляди! Посматривай!
Идет человек по путям, ты сейчас к нему. Какие у тебя мысли в голове? Ты не
смотри, что у него постная рожа и глаза как у педагога. Может, он только и
мечтает, как бы пломбу с вагона сковырнуть. Одним словом, вот что: в
советском государстве каждая козявка выполняет норму, и чтоб вы выполняли!
Чтоб каждый мне по 4 злоумышленника в месяц представил. Как это может быть,
я спрашиваю, без происшествий?
- А ведь было происшествие ночью-то, - захрипел один из транспортных
воинов, - мастера Щукина пес чуть штаны не порвал Хлобуеву, когда мы под
вагонами лазили.
- Вот! - вскричал предводитель. - Вот! А говорит - нету! А дикие звери
на белорусской территории, вверенной нам, это не происшествие? Поймать и
убить! Убить на месте.
- Кого - мастера или пса?
- Мозгами думайте! Пса. И мастера ущемить: покажи мандат на предмет
засорения станции хищными зверями. Одним словом - марш!..
---------
У мастера Щукина была счастливая звезда в жизни, и поэтому пуля
проскочила у него между коленями.
- Что вы, взбесились, окаянные?! - закричал ошалевший Щукин. - Чего же
вы божью собачку обстреливаете?
- Бей его! Заходи. Штыком его! Убег, проклятый! А ты, борода, покажи
мандат, какой ты есть человек.
- А ты знаешь, Хлобуев, - засипел, зеленея, Щукин, - допьешься ты до
чертей. Ты погляди мне в лицо... .
- Нечего мне в лицо глядеть. Достаточно мне твое лицо известно.
Показывай удостоверение.
- Отлезь от меня, фиолетовый черт.
- А-а. Отлезь? Ладно. Бикин, бери его. Пущай покажет основание, по
которому находится на путях.
- Кара-ул!!
- Поори, поори...
- Кара!..
- Покричи мне...
- Кр... кр...
- Покаркай.
---------
Вторым засыпался член коллегии защитников Ламца-Дрицер, вернувшийся в
дачном поезде из подмосковной станции Гнилые Корешки и избравший кратчайший
путь через линию.
- Это вопиющее нарушение! - кричал заступник, конвоируемый Антиповым
воинством, - я подам заявление в малый Совнарком, а если не поможет, то в
большой!
- Хучь в громадный, - пыхтели храбрецы, - Совнарком разбойникам не
потатчик.
- Я разбойник?! - вспыхивал и угасал Дрицер, как свеча.
- Ладно, бывают алистократы с портфелями карманы вырезают...
---------
...Третьей - теща начальника станции с лукошком.
- Отцы родные! Сыночки! Куда ж вы меня тащите?!
---------
...И четвертой - целая артель временных рабочих полностью. С лопатами,
с кирками и твердыми краюхами черного хлеба. Артельный староста, похожий на
патриарха, стоял на коленях, ослепленный блеском оружия Антиповой гвардии, и
бормотал:
- Берите, братцы, все. Лопаты и рубашки. Скидайте штаны, только
отпустите христианские душеньки на покаяние.
---------
Неизвестно, чем бы кончились Антиповы подвиги, если бы всевидящее
начальство не прислало ему телеграмму:
"Антипу.
Антип! Ты поставлен, чтобы злоумышленников ловить, но ежели их нету,
благодари судьбу и сам их не выдумывай!
Наш идеал именно в том и заключается, чтобы злоумышленников не было.
Стыдись, Антип! Любящее тебя начальство".
Получил Антип телеграмму, заплакал и подвиги прекратил. Отчего и
наступила на белорусской территории тишь и гладь.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
У здания МУУРа стоял хвост.
- Охо-хо-хонюшки! Стоишь, стоишь...
- И тут хвост.
- Что поделаешь? Вы, позвольте узнать, бухгалтер будете?
- Нет-с, я кассир.
- Арестовываться пришли?
- Да как же!
- Дело доброе! А на сколько, позвольте узнать, вы изволили засыпаться?
- На 300 червончиков.
- Пустое дело, молодой человек. Один год. Но принимая во внимание
чистосердечное раскаяние, и, кроме того, Октябрь не за горами. Так что в
общей сложности просидите три месяца и вернетесь под сень струй.
- Неужели? Вы меня прямо успокаиваете. А то я в отчаяние впал. Пошел
вчера советоваться к защитнику, - уж он пугал меня, пугал, статья, говорит,
такая, что меньше чем двумя годами со строгой не отделаетесь.
- Брешут-с они, молодой человек. Поверьте опытности. Позвольте, куда же
вы? В очередь?
- Граждане, пропустите. Я казенные деньги пристроил! Жжет меня
совесть...
- Тут каждого, батюшка, жжет, не один вы.
- Я, - бубнил бас, - казенную лавку Моссельпрома пропил.
- Хват ты. Будешь теперь знать, закопают тебя, раба божия.
- Ничего подобного. А если я темный? А неразвитой? А наследственные
социальные условия? А? А первая судимость? А алкоголик?
- Да какого ж черта тебе, алкоголику, вино препоручили?
- Я и сам говорил...
- Вам что?
- Я, гражданин милицмейстер, терзаемый угрызениями совести...
- Позвольте, что ж вы пхаетесь, я тоже терзаемый...
- Виноват, я с десяти утра жду арестоваться.
- Говорите коротко, фамилию, учреждение и сколько.
- Фиолетов я, Миша. Терзаемый угрызениями...
- Сколько?
- В Махретресте - двести червяков.
- Сидорчук, прими гражданина Фиолетова.
- Зубную щеточку позвольте с собой взять.
- Можете. Вы сколько?
- Семь человек.
- Семья?
- Так точно.
- А сколько ж вы взяли?
- Деньгами двести, салоп, часы, подсвечники.
- Не пойму я, учрежденский салоп?
- Зачем. Мы учреждениями не занимаемся. Частное семейство -
Штипельмана.
- Вы Штипельман?
- Да никак нет.
- Так при чем тут Штипельман?
- При том, что зарезали мы его. Я докладываю: семь человек - жена,
пятеро детишек и бабушка.
- Сидорчук, Махрушин, примите меры пресечения!
- Позвольте, почему ему преимущества?
- Граждане, будьте сознательные, убийца он.
- Мало ли что убийца. Важное кушанье! Я, может, учреждение подорвал.
- Безобразие. Бюрократизм. Мы жаловаться будем.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Полдень. Перемена. В гулком пустынном зале звенят голоса.
- Вол-о-о-дя!
Круглоголовый стриженый малый, топая подшитыми валенками, погнался за
другим. Нагнал, схватил.
- Сто-ой!
Две девочки, степенно сторонясь, прошли в коридор. Под мышкой ранец, у
другой связка истрепанных книжек. Туго заплетены косички, и вздернуты носы.
Прошел преподаватель, щурясь сквозь дешевенькие очки. На преподавателе
студенческая тужурка, косоворотка, на ногах тоже неизбежные валенки.
- Володька! Володька!
И Володьку, к стене спиной - хлоп!
Разъяренный Володька полетел за обидчиком. Засверкали Володькины пятки.
Володька маленький, а ноги у Володьки как у слоненка, потому что валенки.
Сверлит в зале звон. Гулкие коридоры. Полдень. Перемена.
В музее тишина, и глухо доносится в светлую комнату Володькин победный
вопль.
В музее тишина, и стены глядят бесчисленными цветными рисунками.
"И-с-т-о-р-и-я р-е-в-о-л-ю-ц-и-и". Печатными крупными буквами. Ниже рядами
ученические рисунки. 9 января 1905 года. Толпой идут рабочие. Вон - цветные
баррикады. Забастовка.
Пестреют стены. Заголовки - "Родной язык". Под заголовком на картинке
рыжая лисица. Хвост пушистый, а на морде написана хитрость и умиление. Это
та самая лисица, что глядела на сыр во рту глупой вороны. Ниже по улицам
слонов водили. И слон серо-фиолетового цвета, одинокий, добродушный, идет
мимо булочной с деловым видом, а испуганные прохожие разбегаются. Один
зевака тащится за тонким слонячьим хвостом.
Известно, что слоны в диковинку у нас. В школе широко принят
иллюстративный метод. Слушают ребятишки 1-й ступени крыловские басни и
рисуют, рисуют, и стены покрываются цветными пятнами, и вырастает живой
настоящий музей. Разложены альбомы, полные детских рисунков, иллюстрирующих
классное чтение.
Крепостное право. Рисунки, снимки с картин. На противоположной стене -
коллекция по естествознанию. Засушенные растения. Эта коллекция - результат
экскурсий учеников за Москву.
А вон экскурсии по Москве. Старорусские яркие кафтаны. Цветные мазки.
Это ребятишки зарисовывали в Кремле.
По обществоведению читали им курс, и старшие группы дали ряд диаграмм.
Музей полон живым духом. В рисунках - от этих стройных диаграмм до
кривых и ярких фигурок людей в праздничных одеждах с изюминками-глазами, -
настоящая жизнь. Все это запоминается, останется навсегда. Это не мертвая
схоластическая сушь учебы, это настоящее ученье.
В зале и коридорах стихло после перемены, и в маленьком классе за
черными столами двадцать стриженых и с косичками голов.
- Wieviel Bilder sind hier?
- Hier sind drei Bilder. Bilder.
[Сколько здесь картин? - Здесь три картины (нем.)]
Малый шмыгнул носом и опять зачитал:
- Хир зинд дрей...
- Драй, - поправила учительница, и малыш со вздохом согласился:
- Зинд драй...
И посмотрел так, чтобы увидеть одновременно и покрытую кляксами
страницу, и того, кто вошел.
Здесь одна из младших групп занимается по-немецки.
А в физическом кабинете, за столами, уставленными приборами, те, что
постарше, заняты практическими работами по физике. Стучит метроном, в колбе
закипает жидкость, сыплется дробь на весы, и пытливые детские глаза следят
за шкалой термометра.
В классе самой старшей группы II-и ступени за старенькими партами
подростки решают задачу по физике о грузе, погруженном в воду.
Преподаватель, пошлепывая валенками, переходит от парты к парте, наклоняется
к тетрадкам, к обкусанным карандашам, близоруко щурится...
Потом звонок. Опять перемена. Опять вместо тишины высоко взмывающий
гул.
Из класса, где шел урок одной из старших групп, выходит
преподаватель-математик. Студенческая тужурка. Потертые брюки упрятаны в те
же неизбежные валенки.
- Холодно у вас.
- Нет, тепло, - отвечает он, радостно улыбаясь.
- То есть как? Я в шубе, а тем не менее...
- А бывает гораздо холоднее, - поясняет математик.
И действительно, видно, что и ребятишки, и учителя не избалованы
теплом. Все они почти в пальто. Но есть и стойкие, привычные люди. И этот
человек с лицом типичного студента бодро часами сидит в школе в одной
тужурке, постукивает мелом и рисует на доске груз в 5 килограммов или
термометр, на котором полных пятнадцать градусов. Настоящий термометр,
однако, показывает меньше. И даже гораздо меньше, судя по тому, что все
время является желание засунуть руки в рукава.
Да, в школе холодно. Школа бедна. Шеф ее, Коминтерн, дал ей немного
угля, но вот уголь вышел, и школа выкраивает из своих скудных средств гроши
на дрова. И покупает их на частном складе.
Школа бедна. Не только топливом. На всем лежит печать скудости. Кабинет
физический беден. Приборов так мало, что сколько-нибудь сложных
показательных опытов поставить нельзя. Беден естественный кабинет. Доски,
парты в классах - все это старенькое, измызганное, потертое, все это давно
нужно на слом.
Живой дух в школе, но при 10o и самый живой начинает ежиться.
Смотришь на преподавательниц, которые суетятся среди малышей. Смотришь
на эти выцветшие вязаные кофточки, на штопаные юбки, подшитые валенки и
думаешь: "Чем живет вся эта учительская братия?"
Этот математик, секретарь Совета, получает 150 миллионов в месяц.
- Одеваться не на что, - говорит математик и снисходительно смотрит на
свою засаленную университетскую оболочку, - ну, донашиваем старое.
- Можно, конечно, прирабатывать частными уроками, - рассказывает
учитель, - но на них не хватает времени. Школа берет его слишком много. Днем
занятия, а вечером заседания, комиссии, совещания, разработка учебного
плана... Мало ли что...
Что может быть в результате такой жизни?
Бегство бывает. Каждую весну не выдержавшие пачками покидают шатающиеся
стулья в классах и идут куда глаза глядят. На конторскую службу. Или
стараются попасть в Моно.
При слове "Моно" глаза учителя загораются.
- О, Моно!.. - Он сияет. - У Моно ставки в три раза больше...
"150x3=450", - мысленно перемножаю я.
- Там замечательно... - ликует математик, - школы Моссовета
бога-а-тые... А наши... - он машет рукой, - наши...
- Какие ваши?
- Да вот - главсоцвосовские. Все бедные. Трудно. Трудно. Потому и бегут
каждую весну. А бегство - школе тяжкая рана. Приходят новые, но
преемственность работы теряется, а это очень плохо...
Опять кончается перемена. Стихает в коридорах. За партами рядами
вырастают стриженые головки. Пора уходить.
О положении учителей писали много раз. И сам я читал и пропускал мимо
ушей. Но глянцевитые вытертые локти и стоптанные валенки глядят слишком
выразительно. Надо принимать меры к тому, чтобы обеспечить хоть самым
необходимым учительские кадры, а то они растают, их съест туберкулез, и
некому будет в классах школы городка И 1-го Интернационала наполнить знанием
стриженые головенки советских ребят.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Рабочий Влас Власович Власов получил из Вознесенского почтового
отделения повестку на перевод. Влас развернул ее и стал читать вслух, потому
что так Власу легче:
- Воз-не-сенское пе-о - по-что-ве-о - во-е. Почтовое. От-де - отделение
из-ве-ща-а - ща. Извещает. Слышь, Катерина, извещает. Видно, брат деньги
прислал. Что на ваше имя получен перевод на 15 рублей в день
тезо-именитства... его импера-ра-ра-тор-ско-го...
Влас поперхнулся:
- величества ..
Влас пугливо оглянулся и продолжал вычитывать шепотом:
- Государя?! Что такое? Ин-пи-ра-то-ра Ни-ко-лая Александровича.
Ошалевший Влас помолчал и от себя добавил:
- Крававава, - хоть этого слова в повестке и не было. - Выдача денег
производится ежедневно, за исключением дву-двунадесятых праздников и дня
рождения ее... императорского величества государыни императрицы Александры
Федоровны. Здорово! - воскликнул Влас. - Вот так повесточка. Слышь, Катя,
повестку прислали с государем императором!
- Все-то тебе мерещится, - ответила Катерина.
- Большая сласть твой император, - обиделся Влас, - что он мне
мерещиться будет. Впрочем, тебе, как неграмотному человеку, доказательства
ни к чему не ведут.
- Ну и уйди к грамотным, - ответила нежная супруга.
Влас ушел к грамотным в Вознесенское отделение, получил 15 рублей,
затем засунул голову в дыру, обтянутую сеткой, и спросил:
- А по какой причине государя напечатали на повестке? Очень интересно
осведомиться, товарищ?
Товарищ в образе женщины с круто завинченной волосяной фигой на голове
и бирюзой на указательном пальце ответил так:
- Не задерживайте, товарищ, мне некогда с вами. Бланки старые, царского
выпуска.
- Хорошенькое дело, - загудел Влас в дыру, - в советское время - и
такое заблуждение...
- Вне очереди залез! - завыли в хвосте. - Каждому надо получать...
И Власа за штаны вытащили из окошка. Всю дорогу Влас крутил головой и
шептал:
- Государю императору. Чрезвычайно скверные слова!
А придя домой, вооружился огрызком химического карандаша и старым
корешком багажной квитанции, на каковом написал в "Гудок" письмо:
"Эн-е - не мешало бы убрать причиндалы отжившего строя, напечатанные на
обратной стороне повесток, которые угнетают и раздражают рабочий класс.
Влас".
Наброски из черновой тетради
----------------------------------------------------------------------------
Собрание сочинений в десяти томах. Том 7. М., "Голос", 1999.
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Переводчик. Он спрашивает... не понимает... домой ехать...
Милославский. А, конечно! Чего ж сидеть-то ему здесь зря! Пущай
сегодня же едет с глаз долой. Взять ему место в международном... Тьфу! Чего
ты к каждому слову цепляешься?
Милославский. Ишь, интурист как быстро разговаривает! Хотя бы на смех
одно слово понять... (Послу.) Совершенно с вами согласен. Правильно. Еc. {Yes. - Да. (Англ.).}
Посол (говорит). <...>
Милославский. И с этим согласен.
Боярин. Он говорит, батюшка, как же с... быть. Ведь они его воевали?
Они его забрать хотят.
Милославский. Ну и об чем разговор? Да пущай забирают! На здоровье.
Боярин. Как же это? А? Ведь давеча ты, государь...
Милославский. Нет, во главе <...> это отпадает начисто.
Бунша. Караул! Милицию!
Тимофеев. Боже. Его могут увидеть. Держите его. Не пускайте его.
(Исчезает.)
Бунша - к телефону
Милославский. Ты куда звонить собрался?!
Бунша. В милицию. Дежурному по городу...
Милославский. Положь трубку, я тебе руки обобью. Не может без милиции
прожить ни одной секунды!
Тимофеев. Запер его на ключ.
Милославский. Ну-с, позвольте поблагодарить вас за научные факты.
Бунша. А как же вы хотели Шпака ждать? Вы должны быть свидетелем.
Милославский. Свидетелем ни разу в жизни еще не был. Среди свидетелей
удивительные сволочи попадаются. Вы ему скажите, что я жду его послезавтра
не позже шести вечера. Надо думать, что очередь за газетой. Всего. (У
машины.) Чудная машина. (Прикасается к машине, причем из нее исчезает ключ.)
Звон. Буншу швыряет в соседнюю комнату.
Бунша. Караул! Караул!
Милославский. Ой, елки-палки!
Тимофеев. Что вы наделали? Вы тронули машину?!
Тьма, грохот, Бунша и Милославский исчезают. Свет.
Тимофеев (у машины). Ключ! Ключ! Где ключ? Нету! Боже, нету! Понимаю,
украл ключ! И их утащило! Что же теперь делать! Этот на чердаке сидит! Что
же теперь я буду делать, я вас спрашиваю! Вернуть в комнату его! (Убегает.)
Шпак (открывает дверь в переднюю. Хмур). Страшное предчувствие терзает
меня с тех пор, как блондинка позвонила мне. Я не вытерпел и вернулся.
(Трогает замок.) Батюшки! (Вбегает.) Батюшки!
Сцена митрополита.
Митрополит. Вострубим, братие, в златокованые трубы, царь и великий
князь, яви нам зрак и образ красен! Яко дуб крепится множеством корения,
тако град наш твоею державою.
Боярин. Не зри на меня, аки волк на ягненка (ягня).
Митрополит. Яви нам зрак и образ красен, царь отшедший мира сего, в
руцех демонов побывавший паки возвращается к нам! Подай тебе Господи Сампсо-
нову силу, Александрову храбрость, Иосифов ум, Соломонову мудрость, кротость
Давыдову. Умножи люди во веки на державе твоей, да тя славят вся страна и
всяко дыхание человече. Слава Богу ныне и присно и во веки веков...
Милославский. Браво! Аминь. Ничего не в силах прибавить к этому
блестящему докладу, кроме одною слова - аминь!
Митрополит изумлен.
Хор (запел). Многая лета! Многая лета!
Милославский отдает честь. Митрополит благословляет Буншу.
Бунша. Я не могу, будучи секретарем домкома.
Милославский. Зарежу...
Митрополит благословляет Буншу.
(Обнимая митрополита.) Еще раз благодарю вас, батюшка, от имени царя и от
своего также. (С груди митрополита исчезает панагия.) И затем предайтесь
вашим делам... Вы свободны...
Митрополит выходит.
Если ты еще раз пискнешь какой-нибудь протест, я тебя оставлю на произвол
судьбы и тебя пришибут как котенка...
Шум, входит боярин.
Чего еще случилось?
Боярин. Не вели казнить.
Милославский. Не велю, не велю, только говори коротко - чего
произошло...
Боярин. Ох, поношение... У митрополита панагию...
Милославский. Сперли?!
Боярин. Сперли...
Милославский. Вот что у нас делается! Чтобы была панагия мне сейчас же.
Это безобразие!
Боярин исчезает.
Бунша. Я потрясен. Мои подозрения растут... У посла портрет пропал, у
Шпака...
Милославский. Что ты хочешь сказать? А? Уж не хочешь ли ты намекнуть,
что я присвоил? Дурак! Я если бы и хотел, не могу этого сделать. У меня
пальцы так устроены. Снимки с моих пальцев делали в каждом городе и говорят
- нет, этот человек украсть не может!..
Боярин. Царица, великий царь, тебя видеть желает... Помолебствовав о
твоем здравии и возвращении...
Милославский. Проси, проси сюда.
(ФИНАЛ)
Иоанн (глядя на Буншу). Это что еще? Чур меня!
Бунша. Временно! Временно!
Тимофеев (Иоанну). Не задерживайтесь!.. К себе!
Иоанн. Как же ты смел царское облачение на себя возложить!
Милославский. Отец, отец, не волнуйтесь. Все в порядке!
Иоанн вбегает в палату, и в то же мгновение в палату врываются опричники во
главе с Головой.
Опричники. Гойда! Вот он! Бей их!
Милославский. Гражданин ученый, закрывайте аппарат!
Голова бросается вперед и бердышом разбивает аппарат. Звон и тьма. Свет.
Потом возникает комната Тимофеева. Стенка на месте,
Милославский. Ну и ну!
Тимофеев. Что значит этот наряд? Сознавайтесь, вы стащили ключ?
Милославский. Коля!
Тимофеев. Я вам не Коля.
Милославский. Дорогой ученый, я ничего стащить не могу. Я уже показывал
палец, вот царь свидетель.
Бунша. Я не царь, отрекаюсь от этого звания.
Милославский. Ключ взял по рассеянности, получите.
Тимофеев. Теперь я понимаю, какой вы артист.
Грозные звонки на парадном. Появляются милиция, Ульяна Андреевна и Шпак.
Шпак. Вот они, товарищи начальники!
Милиция. Ну да! Вы - царь? Ваше удостоверение личности?
Бунша. Был, не отрицаю. Но был под влиянием гнусного опыта инженера
Тимофеева.
Милославский. Что вы его слушаете, товарищи? Мы с маскараду, с парку
культуры мы и отдыху?
Бунша снимает с себя одежду.
Вот. Пожалуйста.
Ульяна Андреевна. Иван Васильевич, ты ли это?
Бунша. Я, дорогая Ульяна Андреевна, я.
Милославский. А я, товарищи уважаемые солист театров. (Снимает одежду.)
Бунша. Вот она, панагия! Вот он, медальон! Товарищи. Он
митрополита обокрал и посла шведского.
Шпак. Мой костюм.
Милиция. Что же вы, гражданин, милицию по телефону дразните?
Шпак. Товарищи начальники, в заблуждение ввели! Жулики они! Они же и
крадут, они же и царями притворяются!
Милиция. Ага.
Бунша. Каюсь чистосердечно, товарищи, царствовал. Царствовал, но не
более получаса.
Ульяна. Не слушайте его, он с ума сошел! Какой он царь! Где ты шлялся?
Тимофеев. Выслушайте меня. Да, я сделал опыт. Но разве можно, с такими
свиньями чтобы вышло что-нибудь путное? Аппарат мой...
Милиция. Вы кончили, гражданин?
Тимофеев. Кончил.
Милиция. Ну-с, пожалуйте все.
Милославский. Ах, ты, чтоб тебе пусто было!
Шпак. Попрошу костюм вернуть.
Милиция. Пожалуйте в отделение, гражданин, там разберем.
Ульяна. Иван Васильевич, что же с тобой сделают?
Бунша. Не бойся, Ульяна Андреевна, милиция добрая. С восторгом предаюсь
в ее руки.
Тимофеев (выходя). Проклятый дом!
На сцене только Шпак и милиционер.