Страница:
мастерских).
Всеволод был любознателен, как Ломоносов, и смел, как Колумб. Поэтому
Всеволод явился к отчиму и заявил:
- Дорогой отчим командного состава, я поступаю в политехникум путей
сообщения в городе Ростове-на-Дону.
- Шпарь! - ответил отчим.
ЧТО ПРОИЗОШЛО
Местком отчима написал учку про Всеволода: "Так и так. Всеволод учиться
желает". Учк написал дорпрофсожу "Желаем, чтобы Всеволод учился". Дорпрофсож
написал политехникуму: "Будьте любезны Всеволода принять". Политехникум
принял документы Всеволода и все их потерял.
Всеволод в этот год в политехникум не попал.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ГОД
Умудренный опытом, Всеволод заранее послал все документы в копиях в
учк. В этих копиях между прочим находилась рекомендация Всеволода.
"Всеволод хороший парень, а отчим его ведет полезную работу".
Все это под расписку было сдано ответственному работнику учка.
И ответственный работник учка все документы Всеволода потерял.
ВСЕВОЛОД УПОРСТВУЕТ
Всеволод стал избегать ответственных работников учков и прятался от них
в подворотни. Ответственный поехал в отпуск, и Всеволод нырнул к его
заместителю, но и заместитель уехал в отпуск, а у заместителя был помощник,
коему Всеволод вновь вручил свои документы. Помощник рассмотрел документы
Всеволода и по неизвестной причине вернул их через местком Всеволоду. Так
что кандидатура Всеволода рухнула.
ШИШ
Всеволод получил из учка обратно документы, а вместе с ними шиш с
маслом.
УЧК СОЧУВСТВУЕТ
Всеволод кинулся в учк с воем.
- Бедный Всеволод, - говорили учкисты, рыдая Всеволоду в жилет, - мы
тебя понимаем и тебе сочувствуем, юный красавец.
И в знак сочувствия написали Всеволоду записку в политехникум:
"Так и так, примите Всеволода".
АРИФМЕТИЧЕСКАЯ ЗАДАЧКА
Всеволод бросился в политехникум с запиской.
- Арифметику проходили, молодой человек? - спросили Всеволода в
политехникуме.
- Проходил, - ответил почтительно Всеволод.
- Так вот, решите задачку: в политехникуме свободных мест N А записок
на эти свободные места написано Nx3 плюс еще одна записка, ваша.
Спрашивается, попадете ли вы в политехникум?
- Нет, не попаду, - сказал Всеволод, который был очень способен в
математике.
- Удалитесь, молодой человек, - сказали ему в политехникуме.
И Всеволод удалился.
ВЫВОД
Безобразия творятся у нас на белом свете.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
...и всегда говорят о непонятном!
А. П. Чехов
Какие-то чудаки наши докладчики!
Выражается во время речи иностранными
словами, а когда рабочие попросили
объяснить - он, оказывается, сам не
понимает!!
Рабкор Н. Чуфыркин
В зале над тысячью человек на три сажени стоял пар. И пар поднимался от
докладчика. Он подъезжал на курьерских к концу международного положения.
- Итак, дорогие товарищи, я резюмирую! Интернациональный капитализм в
конце концов и в общем и целом довел свои страны до полной прострации. У
акул мирового капитализма одно соображение, как бы изолировать Советскую
страну и обрушиться на нее с интервенцией! Они использовывают все
возможности, вплоть до того, что прибегают к диффамации, то есть сочиняют
письма, якобы написанные тов. Зиновьевым! Это, товарищи, с точки зрения
пролетариата, - моральное разложение буржуазии и ее паразитов и камер-лакеев
из Второго Интернационала!
Оратор выпил полстакана воды и загремел, как труба:
- Удастся ли это им, товарищи? Совершенно наоборот! Это им не удастся!
Капиталистическая вандея, окруженная со всех сторон волнами пока еще
аморфного пролетариата, задыхается в собственном соку, и перед капиталистами
нет другого исхода, как признать Советский Союз, аккредитовав при кем своих
полномочных послов!!
И моментально оратор нырнул вниз, словно провалился. Затем выскочила из
кресла его голова и предложила:
- Если кто имеет вопросы, прошу задавать.
В зале наступила тишина. Затем в отдалении зашевелилась в самой гуще и
вышла голова Чуфыркина.
- Вы имеете, товарищ? - ласково обратился к нему с эстрады совершенно
осипший оратор.
- Имею, - ответил Чуфыркин и облокотился на спинку переднего стула. Вид
у Чуфыркина был отчаянный. - Ты из меня всю кровь выпил!
Зал охнул, и все головы устремились на смельчака Чуфыркина.
- Сижу - и не понимаю, жив я или уже помер, - объяснил Чуфыркин. В зале
настала могильная тишина.
- Виноват. Я вас не понимаю, товарищ? - оратор обидчиво скривил рот и
побледнел.
- В голове пузыри буль-буль, как под водой сидишь, - обьяснил Чуфыркин.
- Я не понимаю, - заволновался оратор. Председатель стал подниматься с
кресла.
- Вы, товарищ, вопрос имеете? Ну?
- Имею, - подтвердил Чуфыркин, - объясни - "резюмирую".
- То есть как это, товарищ? Я не понимаю, что объяснить?..
- Что означает, объясни!
- Виноват, ах, да .. Вам не совсем понятно, что значит "резюмирую"?
- Совершенно непонятно, - вдруг крикнул чей-то измученный голос из
задних рядов. - Вандея какая-то. Кто она такая?
Оратор стал покрываться клюквенной краской.
- Сию минуту. М-м-м... Так вы про "резюмирую". Это, видите ли, товарищ,
слово иностранное...
- Оно и видно, - ответил чей-то женский голос сбоку.
- Что обозначает? - повторил Чуфыркин.
- Видите ли, резю-зю-ми-ми... - забормотал оратор. - Понимаете ли, ну
вот, например, я, скажем, излагаю речь. И вот выводы, так сказать. Одним
словом, понимаете?..
- Черти серые, - сказал Чуфыркин злобно. Зал опять стих.
- Кто серые? - растерянно спросил оратор.
- Мы, - ответил Чуфыркин, - не понимаем, что вы говорите.
- У него образование высшее, он высшую начальную школу кончил, - сказал
чей-то ядовитый голос, и председатель позвонил. Где-то засмеялись.
- "Интервенцию" объясните, - продолжал Чуфыркин настойчиво.
- И "диффамацию", - добавил чей-то острый пронзительный голос сверху и
сбоку.
- И кто такой камер-лакей? В какой камере?!
- Про Вандею расскажите!!
Председатель взвился, начал звонить.
- Не сразу, товарищи, прошу по очереди!
- "Аккредитовать" не понимаю?!
- Ну, что значит аккредитовать? - растерялся оратор. - Ну, значит,
послать к нам послов...
- Так и говори!! - раздраженно забасил кто-то на галерее.
- "Интервенцию даешь!! - отозвались задние ряды.
Какая-то лохматая учительская голова поднялась и, покрывая нарастающий
гул, заявила:
- И, кроме того, имейте в виду, товарищ оратор, что такого слова -
"использовывать" - в русском языке нет! Можно сказать - использовать!
- Здорово! - отозвался зал. - Вот так припаял! Шкраб, он умеет!
В зале начался бунт.
- Говори, говори! Пока у меня мозги винтом не завинтило! -
страдальчески кричал Чуфыркин. - Ведь это же немыслимое дело!!
Оратор, как затравленный волк, озираясь на председателя, вдруг куда-то
провалился. Багровый председатель оглушительно позвонил и выкрикнул:
- Тише! Предлагается перерыв на десять минут. Кто за?
Зал ответил бурным хохотом, и целый лес рук поднялся кверху.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
У котельщика 2 уч. сл. тяги Северных
умер младенец. Фельдшер потребовал
принести ребенка к себе, чтобы
констатировать смерть.
Рабкор э 2121
Приемный покой. Клиентов принимает фельдшер. Входит котельщик 2-го
участка службы тяги. Печален.
- Драсьте, Федор Наумыч, - говорит котельщик траурным голосом.
- А. Драссьте. Скидайте тужурку.
- Слушаю, - отвечает котельщик изумленно и начинает расстегивать
пуговицы, - у меня, видите ли...
- После поговорите. Рубашку скидайте.
- Брюки снимать, Федор Наумыч?
- Брюки не надо. На что жалуетесь?
- Дочка у меня померла.
- Гм. Надевайте тужурку. Чем же я могу быть полезен? Царство ей
небесное. Воскресить я ее не в состоянии. Медицина еще не дошла.
- Удостоверение требуется. Хоронить надо.
- А... констатировать, стало быть. Что ж, давай ее сюда.
- Помилуйте, Федор Наумыч. Мертвенькая. Лежит. А вы живой.
- Я живой, да один. А вас, мертвых, - бугры. Ежели я за каждым буду
бегать, сам ноги протяну. А у меня дело - видишь, порошки кручу. Адье.
- Слушаюсь.
Котельщик нес гробик с девочкой. За котельщиком шли две голосящие бабы.
- К попу, милые, несете?
- К фельдшеру, товарищи. Пропустите!
У ворот приемного покоя стоял катафалк с гробом. Возле него личность в
белом цилиндре и с сизым носом и с фонарем в руках.
- Чтой-то, товарищи? Аль фельдшер помер?
- Зачем фельдшер? Весовщикова мамаша богу душу отдала.
- Так чего ж ее сюда привезли?
- Констатировать будет.
- А-а... Ишь ты.
- Тебе что?
- Я, изволите ли видеть, Федор Наумыч, помер.
- Когда?
- Завтра к обеду.
- Чудак! Чего ж ты заранее притащился? Завтра б после обеда и привезли
тебя.
- Я, видите ли, Федор Наумыч, одинокий. Привозить-то меня некому.
Соседи говорят, сходи, говорят, заранее, Пафнутьич, к Федору Наумычу,
запишись, а то завтра возиться с тобой некогда. А больше дня ты все равно не
протянешь.
- Гм. Ну, ладно. Я тебя завтрашним числом запишу.
- Каким хотите, вам виднее. Лишь бы в страхкассе выдали. Делов-то еще
много. К попу надо завернуть, брюки опять же я хочу себе купить, а то в этих
брюках помирать неприлично.
- Ну, дуй, дуй! Расторопный ты, старичок.
- Холостой я, главная причина. Обдумать-то меня некому.
- Ну, валяй, валяй. Кланяйся, там, на том свете.
- Передам-с.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
В день престольного праздника в селе
Поплевине, в районе станции Ряжск,
происходил традиционный кулачный бой
крестьян. В этом бою принял участие
фельдшер ряжского приемного покоя,
подавший заявление о вступлении в партию.
Рабкор
В день престольного праздника преподобного Сергия в некоем селе
загремел боевой клич.
- Братцы! Собирайся! Братцы, не выдавай!
Известный всему населению дядя по прозванию Козий Зоб, инициатор и
болван, вскричал командным голосом:
- Стой, братцы! Не все собрамши. Некоторые у обедни.
- Правильно! - согласилось боевое население.
В церкви торопливо звякали колокола, и отец настоятель на скорую руку
бормотал слова отпуска. Засим как вздох донесся заключительный аккорд хора,
и мужское население хлынуло на выгон.
- Ура, ура!..
Голова дяди Зоба мелькала в каше, и донеслись его слова:
- Стой! Отставить...
Стихло.
И Зоб произнес вступительное слово:
- Медных пятаков чеканки 1924 года в кулаки не зажимать. Под вздох не
бить дорогих противников, чтобы не уничтожить население. Лежачего ногами не
топтать: он не просо! С богом!
- Урра! - разнесся богатырский клич.
И тотчас мужское население разломилось на две шеренги. Они разошлись в
разные стороны и с криком "ура" двинулись друг на друга.
- Не выдавай, Прокудин! - выла левая шеренга. - Бей их, сукиных сынов,
в нашу голову!!!
- Бей! Эй, эй! - разнесли перелески.
Шеренги сошлись, и первой жертвой силача Прокудина стал тот же бедный
Зоб. Как ни били со всех сторон Прокудина, он дорвался до Зобовой скулы и
так тяжко съездил его, поддав еще в то место, на котором Козий Зоб заседал
обыкновенно на общих собраниях сельсовета, что Зоб моментально вылетел из
строя. Его бросило головой вперед, а ногами по воздуху, причем из кармана
Зоба выскочило шесть двугривенных, изо рта два коренных зуба, из глаз искры,
а из носа - темная кровь.
- Братья! - завыла первая шеренга. - Неужто поддадимся?
Кровь Зоба возопияла к небу, и тотчас получилось возмездие.
Стены сошлись вплотную, и кулаки забарабанили, как цепы на гумне.
Вторым высадило из строя Васю Клюкина, и Вася физиономией проехался по
земле, ободрав как первую, так и вторую. Он лег рядом с Зобом и сказал
только два слова:
- Сапоги вдове...
Без рукавов и с рваным в клочья задом вылетел Птахин, повернулся по
оси, ударил кого-то по затылку, но мгновенно его самого залепило плюхою в
два аршина, после чего он рявкнул:
- Сдаюсь! Света божьего не вижу...
И перешел в лежачее положение.
За околицей тревожно взвыли собаки, легонько начали повизгивать
бабы-зрительницы.
И вот, в манишке, при галстуке и калошах, показался, сияя празднично,
местный фельдшер Василий Иваныч Талалыкин. Он приблизился к кипящему бою, и
глазки его сузились. Он потоптался на месте, потом нерешительной рукою
дернул себя за галстук, затем более решительно прошелся по пуговицам
пиджака, разом скинул его и, издав победоносный клич, врезался в битву.
Правая шеренга получила подкрепление, и как орел бросился служитель медицины
увечить своих пациентов. Но те не остались в долгу. Что-то крякнуло, и
выкатился вон, как пустая банка из-под цинковой мази, универсальный врач,
усеивая пятнами крови зеленую траву.
Через два дня в укоме города Р. появился фельдшер Василий Иваныч
Талалыкин. Он был в кожаной куртке, при портрете вождя, и сознательности до
того много было на его лице, что становилось даже немножко тошно. Поверх
сознательности помещался разноцветный фонарь под правым оком фельдшера, а
левая скула была несколько толще правой. Сияя глазами, ясно говорящими, что
фельдшер постиг до дна всю политграмоту, он приветствовал всех словами,
полными достоинства:
- Здравствуйте, товарищи.
На что ему ответили гробовым молчанием. А секретарь укома, помолчав,
сказал фельдшеру такие слова:
- Пройдемте, гражданин, на минутку ко мне.
При слове "гражданин" Талалыкина несколько передернуло.
Дверь прикрыли, и секретарь, заложив руки в карманы штанов, молвил
такое:
- Тут ваше заявление есть о вступлении в партию.
- Как же, как же, - ответил Талалыкин, предчувствуя недоброе и
прикрывая ладошкою фонарь.
- Вы ушиблись? - подозрительно ласково спросил секретарь.
- М... м... ушибси, - ответил Талалыкин, - Как же... на притолоку
налетел. М-да... заявленьице. Вот уже год стучусь в двери нашей дорогой
партии, под знамена которой, - запел вдруг Талалыкин тонким голосом, - я
рвусь всеми фибрами моей души. Вспоминая великие заветы наших вож...
- Довольно, - неприятным голосом прервал секретарь, - достаточно. Вы не
попадаете под знамена!
- Но почему же? - мертвея, спросил Талалыкин.
Вместо ответа секретарь указал пальцем на цветной фонарь.
Талалыкин ничего не сказал. Он повесил голову и удалился из укома.
Раз и навсегда.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Часть 1-я
КАК ЭТО НАЧАЛОСЬ?
Это не водники, а грехо-водники! Честное слово. Замечена была такая
история: как только нужно ехать нашему железнодорожнику куда-нибудь по воде,
дают ему место или на корме, или в люке, или в трюме, и едет транспортник
как поросенок.
Долго наше начальство терпело надругательства над личностями
железнодорожного транспорта, но наконец его терпение лопнуло.
Один начальник вызвал к себе другого начальника рангом поменьше и
сказал ему такое:
- Что ж они, издеваются, что ли?
- Так точно.
- Они думают, вероятно, что транспортники какие-нибудь ослы, которые в
трюмах будут ездить?
- Надо полагать-с.
- А вот я им по-по-полагаю! Они у меня поездиют... Напишите-ка, Алексей
Алексеевич, бумажку.
- Слушаю.
И получена была такая бумажка:
"Из Саратова. Всем ДС, ДН, ДЧ, СЧ, СМ, КР, С, К, Д. Ввиду того, что
управление госпароходством предоставляет проезд железнодорожникам в
вышеупомянутых местах, с получением сего предлагается работникам водного
транспорта, едущим по разовым билетам, предоставлять место только в поездах
с теплушками, отнюдь не допуская их в вагоны 3-го класса". Следуют подписи.
Часть 2-я
БРАТСКИЙ ПРИЕМ
Водник явился в соответствующее железнодорожное место получать билет.
- Вам что? - спросило его железнодорожное лицо и хмуро глянуло на якоря
на пуговицах.
- Мне бы билетик до Тамбова, - ответил мореплаватель.
Железнодорожное лицо хищно обрадовалось.
- Ах, вам билетик? Очень приятно! Присаживайтесь. Родственников
желаете, наверно, навестить? Соскучились... Хе-хе. Кульер, стакан чаю
гражданину воднику. Ну, как у вас в Тихих океанах, все ли благополучно?
- Покорнейше благодарим, - ответил потомок Христофора Колумба, - мы
больше в Самару плаваем. Мне бы в скором поезде, если можно...
- Как же, как же, обязательно! У меня, правда, циркулярик есть, чтобы
вам, морским волкам, только в теплушках места давать, но для такого
симпатичного представителя стихии, как вы, можно сделать исключение. Вы ведь
привыкли там, на ваших броненосцах, в кают-компаниях всяких, хи-хи. Кстати,
моя теща на днях в Самару ездила, так ее, божью старушку, в трюм засадили на
мешки. Так и гнила дама до самой Самары.
- Мы этому не причинны.
- Ну конечно, конечно. Так вот получите, пожалуйста. Замечательное
местечко. Сидеть можете, курящее, просторно и отдельно. Кульер, проводи
господина адмирала!
Водник прочитал резолюцию, покачнулся, глаза вытаращил и сказал:
- Большое мирси!
Было написано:
"Выдать ему одно место в сартире второго класса до Тамбова".
Часть 3-я
ДРАМА В ВАГОНЕ
В коридоре мягкого вагона скорого поезда стоял хвост с полотенцами и
зубными щетками, взъерошенный и злобный.
- Ничего не понимаю, - бормотал передовой гражданин, переминаясь с ноги
на ногу. - С самого Саратова залез какой-то фрукт и не выходит!
- Это наглость! - крикнула какая-то дама в хвосте, - я полчаса жду.
- Мы, сударыня, три часа уже ждем, - отозвался печальный голос впереди,
- и то молчок. А терпения нету...
- Я думаю, что он самоубийством покончил, - встревожился чей-то голос.
- Такие вещи бывают; двери надо ломать.
- Кондуктор! Кондуктор!
- Постойте-ка, постойте, тише...
Хвост стих. И сквозь стук колес донеслось глухое пение.
По морям, по морям
Нынче здесь, завтра там -
пел приятный глухой бас. Хвост взвыл сразу:
- Это неслыханное нахальство! Он поет, оказывается!
- Кондуктор!!
Хвост разломился и поднял страшный грохот в лакированную дверь. Та
распахнулась, и в накуренном узком пространстве предстал симпатичный человек
с якорями и папиросой.
- Вам чего? - спросил он сконфуженно.
- Как "чего"? Как "чего"?!
- Как это так "чего"?!
- Вы долго собираетесь сидеть здесь? - ядовито спросил передовой,
размахивая полотенцем.
- До Тамбова, - смущенно ответил пассажир.
- Это сумасшедший! - завизжали сзади женские голоса.
- Выплевывайтесь вон!!
Пассажир побагровел и растерянно забормотал:
- Да нельзя мне выплюнуться, я бы и рад. Обштрахуют, у меня билет сюды.
- Кондуктор, кондуктор, кондуктор...
В Аткарске писали протокол, а рабкор "Гудка", иронически усмехаясь, за
соседним столом писал корреспонденцию в "Гудок" и закончил ее словами:
"Когда же кончится братоубийственная война воды с железом?"
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
В основе фельетона действительная
бумага, сочиненная на ст. Воронеж
Товарная Юго-Вост и сообщенная нам
рабкором 1011.
Иван Иваныч, Деес товарной станции, вошел в свой кабинет, аккуратно
снял калошки, поставил в уголок и уселся за свой стол.
Тут его глаз заметил на столе служебную бумагу. Деес развернул ее,
прочитал и немедленно начал рыдать от радости.
- Оценили Дееса... Вспомнили... - бормотал он.
Он позвонил.
- Позвать моего помощника. Сидор Сидорыча, - заявил он курьеру.
- Идите, Сидор Сидорыч, к Ивану Иванычу, - сказал курьер помощнику.
- А что? - спросил помощник.
- Рыдают они, - пояснил курьер.
- Какого лешего рыдает?
- Не могу знать.
- Вот, черт его возьми, - гудел помощник, направляясь в кабинет по
коридору, - минутки покою с ним нету. То он смеется, то рыдает, то бумаги
пишет. Замучил бумагами, окаянный.
- Что прикажете, Иван Иваныч, - сладко спросил он, входя в кабинет.
- Голубчик, - сквозь пелену дождя сказал Деес, - радость у меня
нежданная, негаданная, - при этом вода из Дееса хлынула в три ручья, -
получаю я назначение новое. Недаром, значит, послужил я социалистическому
отечеству на пользу... Церкви и отечеству на утеше... Тьфу, что я говорю!
Одним словом, назначают меня. Ухожу я от вас...
"Слава тебе, господи, царица небесная, угодники святители, услышали вы
молитвы мои, - думал помощник, - послал мне господь за мое долготерпение,
кончилась каторга моя сибирская", - а вслух заметил:
- Да что вы говорите. Ах, горе-то какое! Как же мы без вас-то будем?
Ах, ах, ах, ах, ах, ах, аха, ах! - "Зарыдать надо, шут меня возьми, а я не
умею. С четырнадцати лет не рыдал, ах, чтоб тебе". - Он вытащил платок,
закрыл сухие глаза, и наконец ему удалось взрыдать несколько ненатуральным
голосом, напоминающим волчий вой.
- Кульеров зовите прощаться, - заметил совершенно промокший именинник.
- Вот уходит от нас Иван Иваныч, - искусственно дрожащим голосом заявил
помощник и, пырнув курьера пальцем в бок, добавил тихо: "Рыдай!"
И курьер из вежливости зарыдал.
Из той же вежливости через пять минут рыдала вся контора Дееса.
Отрыдав сколько положено, она успокоилась и приступила к своим
занятиям. Но дело этим не кончилось.
- А знаете что, Сидор Сидорыч, - сказал несколько просохший Деес, -
ведь я со всеми не могу попрощаться, ведь мне сегодня ехать надо. Как же я
расстанусь с дорогими моими сослуживчиками: конторщичками, телеграфистиками,
машинистиками, бухгалтерчиками.
"Ой, опять взвоет, это же наказание", - подумал помощник. Но Деес не
взвыл, а придумал великолепнейший план.
- Я с ними в письменной форме попрощаюсь. Будут они помнить меня,
дорогие мои товарищи по тяжкой нашей работе на устроение нашей дорогой
республики...
И тут он сел за стол и сочинил нижеследующее произведение искусства:
Получив назначение и не имея возможности лично распрощаться со всеми
вами, прибегаю к письменному прощальному слову.
Товарищи рабочие и служащие, проработав вместе с вами более года в
непосредственной, низовой, практической, кропотливой, мелкой, но трудной
станционной работе, должен отметить то, что отмечалось и до меня несколько
раз в нашей советской печати, а именно: лишь только при совместной дружной
работе с широкими рабочими массами каждый руководитель может улучшить свое
хозяйство, это - в частности, а в общем рабочий класс обязан все советское
хозяйство перестроить на новых, наших, пролетарских, началах, т.е. чем
скорее восстановит он свое хозяйство, тем скорее улучшит свое личное
благополучие и через посредство этого героического неослабного трудолюбия
трудящихся..." и т. д. и т. д.
Прошел час, а Деес все еще писал:
"...Уезжая от вас (здесь бумага заляпана слезами), разрешите, товарищи,
надеяться мне, что и в дальнейшем вы, рабочие и служащие, как один, будете
всемерно поддерживать свой авторитет перед администрацией управления, и не
только свой, но также администрации станции, через посредство честного
отношения к своим порученным обязанностям, помня, что к отысканию единого
правильного делового пути в работе станции с целью достижения еще большего
улучшения в рабочем аппарате и удешевления себестоимости нашей добываемой
продукции, т.е. перевозки пассажира-версты и пудо-грузо-версты, мы должны
быть все вместе, как один, и тем самым добиться устранения препятствий в
правильном обслуживании широких трудящихся масс, а в том числе,
следовательно, и самих себя в отдельности, а также доказать свою незыблемую
преданность интересам рабочего класса СССР"...
Написав весь пудо-груз этой ерунды, Деес, чувствуя, что у него в голове
у самого туман, добавил вслух:
- Кажется, здорово завинчено. Что б такое еще им приписать,
канальчикам, чтоб они меня помнили? Впрочем, и так хорошо будет.
"Пожелаю вам, товарищи, всего хорошего. До свидания. С товарищеским
приветом. Иван Иваныч", - приписал Деес, вместо печати накапал слезами и
добавил вверху бумаги:
"Прошу каждого из адресатов по своим конторам объявить сотрудникам".
После этого он надел калоши, шапку, шарф, взял чемодан и уехал на новое
место службы.
А по всем конторам три дня после этого стоял вой и скрежет зубовный, но
уже не поддельный, а настоящий. Начальники контор сгоняли сотрудников и
Всеволод был любознателен, как Ломоносов, и смел, как Колумб. Поэтому
Всеволод явился к отчиму и заявил:
- Дорогой отчим командного состава, я поступаю в политехникум путей
сообщения в городе Ростове-на-Дону.
- Шпарь! - ответил отчим.
ЧТО ПРОИЗОШЛО
Местком отчима написал учку про Всеволода: "Так и так. Всеволод учиться
желает". Учк написал дорпрофсожу "Желаем, чтобы Всеволод учился". Дорпрофсож
написал политехникуму: "Будьте любезны Всеволода принять". Политехникум
принял документы Всеволода и все их потерял.
Всеволод в этот год в политехникум не попал.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ГОД
Умудренный опытом, Всеволод заранее послал все документы в копиях в
учк. В этих копиях между прочим находилась рекомендация Всеволода.
"Всеволод хороший парень, а отчим его ведет полезную работу".
Все это под расписку было сдано ответственному работнику учка.
И ответственный работник учка все документы Всеволода потерял.
ВСЕВОЛОД УПОРСТВУЕТ
Всеволод стал избегать ответственных работников учков и прятался от них
в подворотни. Ответственный поехал в отпуск, и Всеволод нырнул к его
заместителю, но и заместитель уехал в отпуск, а у заместителя был помощник,
коему Всеволод вновь вручил свои документы. Помощник рассмотрел документы
Всеволода и по неизвестной причине вернул их через местком Всеволоду. Так
что кандидатура Всеволода рухнула.
ШИШ
Всеволод получил из учка обратно документы, а вместе с ними шиш с
маслом.
УЧК СОЧУВСТВУЕТ
Всеволод кинулся в учк с воем.
- Бедный Всеволод, - говорили учкисты, рыдая Всеволоду в жилет, - мы
тебя понимаем и тебе сочувствуем, юный красавец.
И в знак сочувствия написали Всеволоду записку в политехникум:
"Так и так, примите Всеволода".
АРИФМЕТИЧЕСКАЯ ЗАДАЧКА
Всеволод бросился в политехникум с запиской.
- Арифметику проходили, молодой человек? - спросили Всеволода в
политехникуме.
- Проходил, - ответил почтительно Всеволод.
- Так вот, решите задачку: в политехникуме свободных мест N А записок
на эти свободные места написано Nx3 плюс еще одна записка, ваша.
Спрашивается, попадете ли вы в политехникум?
- Нет, не попаду, - сказал Всеволод, который был очень способен в
математике.
- Удалитесь, молодой человек, - сказали ему в политехникуме.
И Всеволод удалился.
ВЫВОД
Безобразия творятся у нас на белом свете.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
...и всегда говорят о непонятном!
А. П. Чехов
Какие-то чудаки наши докладчики!
Выражается во время речи иностранными
словами, а когда рабочие попросили
объяснить - он, оказывается, сам не
понимает!!
Рабкор Н. Чуфыркин
В зале над тысячью человек на три сажени стоял пар. И пар поднимался от
докладчика. Он подъезжал на курьерских к концу международного положения.
- Итак, дорогие товарищи, я резюмирую! Интернациональный капитализм в
конце концов и в общем и целом довел свои страны до полной прострации. У
акул мирового капитализма одно соображение, как бы изолировать Советскую
страну и обрушиться на нее с интервенцией! Они использовывают все
возможности, вплоть до того, что прибегают к диффамации, то есть сочиняют
письма, якобы написанные тов. Зиновьевым! Это, товарищи, с точки зрения
пролетариата, - моральное разложение буржуазии и ее паразитов и камер-лакеев
из Второго Интернационала!
Оратор выпил полстакана воды и загремел, как труба:
- Удастся ли это им, товарищи? Совершенно наоборот! Это им не удастся!
Капиталистическая вандея, окруженная со всех сторон волнами пока еще
аморфного пролетариата, задыхается в собственном соку, и перед капиталистами
нет другого исхода, как признать Советский Союз, аккредитовав при кем своих
полномочных послов!!
И моментально оратор нырнул вниз, словно провалился. Затем выскочила из
кресла его голова и предложила:
- Если кто имеет вопросы, прошу задавать.
В зале наступила тишина. Затем в отдалении зашевелилась в самой гуще и
вышла голова Чуфыркина.
- Вы имеете, товарищ? - ласково обратился к нему с эстрады совершенно
осипший оратор.
- Имею, - ответил Чуфыркин и облокотился на спинку переднего стула. Вид
у Чуфыркина был отчаянный. - Ты из меня всю кровь выпил!
Зал охнул, и все головы устремились на смельчака Чуфыркина.
- Сижу - и не понимаю, жив я или уже помер, - объяснил Чуфыркин. В зале
настала могильная тишина.
- Виноват. Я вас не понимаю, товарищ? - оратор обидчиво скривил рот и
побледнел.
- В голове пузыри буль-буль, как под водой сидишь, - обьяснил Чуфыркин.
- Я не понимаю, - заволновался оратор. Председатель стал подниматься с
кресла.
- Вы, товарищ, вопрос имеете? Ну?
- Имею, - подтвердил Чуфыркин, - объясни - "резюмирую".
- То есть как это, товарищ? Я не понимаю, что объяснить?..
- Что означает, объясни!
- Виноват, ах, да .. Вам не совсем понятно, что значит "резюмирую"?
- Совершенно непонятно, - вдруг крикнул чей-то измученный голос из
задних рядов. - Вандея какая-то. Кто она такая?
Оратор стал покрываться клюквенной краской.
- Сию минуту. М-м-м... Так вы про "резюмирую". Это, видите ли, товарищ,
слово иностранное...
- Оно и видно, - ответил чей-то женский голос сбоку.
- Что обозначает? - повторил Чуфыркин.
- Видите ли, резю-зю-ми-ми... - забормотал оратор. - Понимаете ли, ну
вот, например, я, скажем, излагаю речь. И вот выводы, так сказать. Одним
словом, понимаете?..
- Черти серые, - сказал Чуфыркин злобно. Зал опять стих.
- Кто серые? - растерянно спросил оратор.
- Мы, - ответил Чуфыркин, - не понимаем, что вы говорите.
- У него образование высшее, он высшую начальную школу кончил, - сказал
чей-то ядовитый голос, и председатель позвонил. Где-то засмеялись.
- "Интервенцию" объясните, - продолжал Чуфыркин настойчиво.
- И "диффамацию", - добавил чей-то острый пронзительный голос сверху и
сбоку.
- И кто такой камер-лакей? В какой камере?!
- Про Вандею расскажите!!
Председатель взвился, начал звонить.
- Не сразу, товарищи, прошу по очереди!
- "Аккредитовать" не понимаю?!
- Ну, что значит аккредитовать? - растерялся оратор. - Ну, значит,
послать к нам послов...
- Так и говори!! - раздраженно забасил кто-то на галерее.
- "Интервенцию даешь!! - отозвались задние ряды.
Какая-то лохматая учительская голова поднялась и, покрывая нарастающий
гул, заявила:
- И, кроме того, имейте в виду, товарищ оратор, что такого слова -
"использовывать" - в русском языке нет! Можно сказать - использовать!
- Здорово! - отозвался зал. - Вот так припаял! Шкраб, он умеет!
В зале начался бунт.
- Говори, говори! Пока у меня мозги винтом не завинтило! -
страдальчески кричал Чуфыркин. - Ведь это же немыслимое дело!!
Оратор, как затравленный волк, озираясь на председателя, вдруг куда-то
провалился. Багровый председатель оглушительно позвонил и выкрикнул:
- Тише! Предлагается перерыв на десять минут. Кто за?
Зал ответил бурным хохотом, и целый лес рук поднялся кверху.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
У котельщика 2 уч. сл. тяги Северных
умер младенец. Фельдшер потребовал
принести ребенка к себе, чтобы
констатировать смерть.
Рабкор э 2121
Приемный покой. Клиентов принимает фельдшер. Входит котельщик 2-го
участка службы тяги. Печален.
- Драсьте, Федор Наумыч, - говорит котельщик траурным голосом.
- А. Драссьте. Скидайте тужурку.
- Слушаю, - отвечает котельщик изумленно и начинает расстегивать
пуговицы, - у меня, видите ли...
- После поговорите. Рубашку скидайте.
- Брюки снимать, Федор Наумыч?
- Брюки не надо. На что жалуетесь?
- Дочка у меня померла.
- Гм. Надевайте тужурку. Чем же я могу быть полезен? Царство ей
небесное. Воскресить я ее не в состоянии. Медицина еще не дошла.
- Удостоверение требуется. Хоронить надо.
- А... констатировать, стало быть. Что ж, давай ее сюда.
- Помилуйте, Федор Наумыч. Мертвенькая. Лежит. А вы живой.
- Я живой, да один. А вас, мертвых, - бугры. Ежели я за каждым буду
бегать, сам ноги протяну. А у меня дело - видишь, порошки кручу. Адье.
- Слушаюсь.
Котельщик нес гробик с девочкой. За котельщиком шли две голосящие бабы.
- К попу, милые, несете?
- К фельдшеру, товарищи. Пропустите!
У ворот приемного покоя стоял катафалк с гробом. Возле него личность в
белом цилиндре и с сизым носом и с фонарем в руках.
- Чтой-то, товарищи? Аль фельдшер помер?
- Зачем фельдшер? Весовщикова мамаша богу душу отдала.
- Так чего ж ее сюда привезли?
- Констатировать будет.
- А-а... Ишь ты.
- Тебе что?
- Я, изволите ли видеть, Федор Наумыч, помер.
- Когда?
- Завтра к обеду.
- Чудак! Чего ж ты заранее притащился? Завтра б после обеда и привезли
тебя.
- Я, видите ли, Федор Наумыч, одинокий. Привозить-то меня некому.
Соседи говорят, сходи, говорят, заранее, Пафнутьич, к Федору Наумычу,
запишись, а то завтра возиться с тобой некогда. А больше дня ты все равно не
протянешь.
- Гм. Ну, ладно. Я тебя завтрашним числом запишу.
- Каким хотите, вам виднее. Лишь бы в страхкассе выдали. Делов-то еще
много. К попу надо завернуть, брюки опять же я хочу себе купить, а то в этих
брюках помирать неприлично.
- Ну, дуй, дуй! Расторопный ты, старичок.
- Холостой я, главная причина. Обдумать-то меня некому.
- Ну, валяй, валяй. Кланяйся, там, на том свете.
- Передам-с.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
В день престольного праздника в селе
Поплевине, в районе станции Ряжск,
происходил традиционный кулачный бой
крестьян. В этом бою принял участие
фельдшер ряжского приемного покоя,
подавший заявление о вступлении в партию.
Рабкор
В день престольного праздника преподобного Сергия в некоем селе
загремел боевой клич.
- Братцы! Собирайся! Братцы, не выдавай!
Известный всему населению дядя по прозванию Козий Зоб, инициатор и
болван, вскричал командным голосом:
- Стой, братцы! Не все собрамши. Некоторые у обедни.
- Правильно! - согласилось боевое население.
В церкви торопливо звякали колокола, и отец настоятель на скорую руку
бормотал слова отпуска. Засим как вздох донесся заключительный аккорд хора,
и мужское население хлынуло на выгон.
- Ура, ура!..
Голова дяди Зоба мелькала в каше, и донеслись его слова:
- Стой! Отставить...
Стихло.
И Зоб произнес вступительное слово:
- Медных пятаков чеканки 1924 года в кулаки не зажимать. Под вздох не
бить дорогих противников, чтобы не уничтожить население. Лежачего ногами не
топтать: он не просо! С богом!
- Урра! - разнесся богатырский клич.
И тотчас мужское население разломилось на две шеренги. Они разошлись в
разные стороны и с криком "ура" двинулись друг на друга.
- Не выдавай, Прокудин! - выла левая шеренга. - Бей их, сукиных сынов,
в нашу голову!!!
- Бей! Эй, эй! - разнесли перелески.
Шеренги сошлись, и первой жертвой силача Прокудина стал тот же бедный
Зоб. Как ни били со всех сторон Прокудина, он дорвался до Зобовой скулы и
так тяжко съездил его, поддав еще в то место, на котором Козий Зоб заседал
обыкновенно на общих собраниях сельсовета, что Зоб моментально вылетел из
строя. Его бросило головой вперед, а ногами по воздуху, причем из кармана
Зоба выскочило шесть двугривенных, изо рта два коренных зуба, из глаз искры,
а из носа - темная кровь.
- Братья! - завыла первая шеренга. - Неужто поддадимся?
Кровь Зоба возопияла к небу, и тотчас получилось возмездие.
Стены сошлись вплотную, и кулаки забарабанили, как цепы на гумне.
Вторым высадило из строя Васю Клюкина, и Вася физиономией проехался по
земле, ободрав как первую, так и вторую. Он лег рядом с Зобом и сказал
только два слова:
- Сапоги вдове...
Без рукавов и с рваным в клочья задом вылетел Птахин, повернулся по
оси, ударил кого-то по затылку, но мгновенно его самого залепило плюхою в
два аршина, после чего он рявкнул:
- Сдаюсь! Света божьего не вижу...
И перешел в лежачее положение.
За околицей тревожно взвыли собаки, легонько начали повизгивать
бабы-зрительницы.
И вот, в манишке, при галстуке и калошах, показался, сияя празднично,
местный фельдшер Василий Иваныч Талалыкин. Он приблизился к кипящему бою, и
глазки его сузились. Он потоптался на месте, потом нерешительной рукою
дернул себя за галстук, затем более решительно прошелся по пуговицам
пиджака, разом скинул его и, издав победоносный клич, врезался в битву.
Правая шеренга получила подкрепление, и как орел бросился служитель медицины
увечить своих пациентов. Но те не остались в долгу. Что-то крякнуло, и
выкатился вон, как пустая банка из-под цинковой мази, универсальный врач,
усеивая пятнами крови зеленую траву.
Через два дня в укоме города Р. появился фельдшер Василий Иваныч
Талалыкин. Он был в кожаной куртке, при портрете вождя, и сознательности до
того много было на его лице, что становилось даже немножко тошно. Поверх
сознательности помещался разноцветный фонарь под правым оком фельдшера, а
левая скула была несколько толще правой. Сияя глазами, ясно говорящими, что
фельдшер постиг до дна всю политграмоту, он приветствовал всех словами,
полными достоинства:
- Здравствуйте, товарищи.
На что ему ответили гробовым молчанием. А секретарь укома, помолчав,
сказал фельдшеру такие слова:
- Пройдемте, гражданин, на минутку ко мне.
При слове "гражданин" Талалыкина несколько передернуло.
Дверь прикрыли, и секретарь, заложив руки в карманы штанов, молвил
такое:
- Тут ваше заявление есть о вступлении в партию.
- Как же, как же, - ответил Талалыкин, предчувствуя недоброе и
прикрывая ладошкою фонарь.
- Вы ушиблись? - подозрительно ласково спросил секретарь.
- М... м... ушибси, - ответил Талалыкин, - Как же... на притолоку
налетел. М-да... заявленьице. Вот уже год стучусь в двери нашей дорогой
партии, под знамена которой, - запел вдруг Талалыкин тонким голосом, - я
рвусь всеми фибрами моей души. Вспоминая великие заветы наших вож...
- Довольно, - неприятным голосом прервал секретарь, - достаточно. Вы не
попадаете под знамена!
- Но почему же? - мертвея, спросил Талалыкин.
Вместо ответа секретарь указал пальцем на цветной фонарь.
Талалыкин ничего не сказал. Он повесил голову и удалился из укома.
Раз и навсегда.
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Часть 1-я
КАК ЭТО НАЧАЛОСЬ?
Это не водники, а грехо-водники! Честное слово. Замечена была такая
история: как только нужно ехать нашему железнодорожнику куда-нибудь по воде,
дают ему место или на корме, или в люке, или в трюме, и едет транспортник
как поросенок.
Долго наше начальство терпело надругательства над личностями
железнодорожного транспорта, но наконец его терпение лопнуло.
Один начальник вызвал к себе другого начальника рангом поменьше и
сказал ему такое:
- Что ж они, издеваются, что ли?
- Так точно.
- Они думают, вероятно, что транспортники какие-нибудь ослы, которые в
трюмах будут ездить?
- Надо полагать-с.
- А вот я им по-по-полагаю! Они у меня поездиют... Напишите-ка, Алексей
Алексеевич, бумажку.
- Слушаю.
И получена была такая бумажка:
"Из Саратова. Всем ДС, ДН, ДЧ, СЧ, СМ, КР, С, К, Д. Ввиду того, что
управление госпароходством предоставляет проезд железнодорожникам в
вышеупомянутых местах, с получением сего предлагается работникам водного
транспорта, едущим по разовым билетам, предоставлять место только в поездах
с теплушками, отнюдь не допуская их в вагоны 3-го класса". Следуют подписи.
Часть 2-я
БРАТСКИЙ ПРИЕМ
Водник явился в соответствующее железнодорожное место получать билет.
- Вам что? - спросило его железнодорожное лицо и хмуро глянуло на якоря
на пуговицах.
- Мне бы билетик до Тамбова, - ответил мореплаватель.
Железнодорожное лицо хищно обрадовалось.
- Ах, вам билетик? Очень приятно! Присаживайтесь. Родственников
желаете, наверно, навестить? Соскучились... Хе-хе. Кульер, стакан чаю
гражданину воднику. Ну, как у вас в Тихих океанах, все ли благополучно?
- Покорнейше благодарим, - ответил потомок Христофора Колумба, - мы
больше в Самару плаваем. Мне бы в скором поезде, если можно...
- Как же, как же, обязательно! У меня, правда, циркулярик есть, чтобы
вам, морским волкам, только в теплушках места давать, но для такого
симпатичного представителя стихии, как вы, можно сделать исключение. Вы ведь
привыкли там, на ваших броненосцах, в кают-компаниях всяких, хи-хи. Кстати,
моя теща на днях в Самару ездила, так ее, божью старушку, в трюм засадили на
мешки. Так и гнила дама до самой Самары.
- Мы этому не причинны.
- Ну конечно, конечно. Так вот получите, пожалуйста. Замечательное
местечко. Сидеть можете, курящее, просторно и отдельно. Кульер, проводи
господина адмирала!
Водник прочитал резолюцию, покачнулся, глаза вытаращил и сказал:
- Большое мирси!
Было написано:
"Выдать ему одно место в сартире второго класса до Тамбова".
Часть 3-я
ДРАМА В ВАГОНЕ
В коридоре мягкого вагона скорого поезда стоял хвост с полотенцами и
зубными щетками, взъерошенный и злобный.
- Ничего не понимаю, - бормотал передовой гражданин, переминаясь с ноги
на ногу. - С самого Саратова залез какой-то фрукт и не выходит!
- Это наглость! - крикнула какая-то дама в хвосте, - я полчаса жду.
- Мы, сударыня, три часа уже ждем, - отозвался печальный голос впереди,
- и то молчок. А терпения нету...
- Я думаю, что он самоубийством покончил, - встревожился чей-то голос.
- Такие вещи бывают; двери надо ломать.
- Кондуктор! Кондуктор!
- Постойте-ка, постойте, тише...
Хвост стих. И сквозь стук колес донеслось глухое пение.
По морям, по морям
Нынче здесь, завтра там -
пел приятный глухой бас. Хвост взвыл сразу:
- Это неслыханное нахальство! Он поет, оказывается!
- Кондуктор!!
Хвост разломился и поднял страшный грохот в лакированную дверь. Та
распахнулась, и в накуренном узком пространстве предстал симпатичный человек
с якорями и папиросой.
- Вам чего? - спросил он сконфуженно.
- Как "чего"? Как "чего"?!
- Как это так "чего"?!
- Вы долго собираетесь сидеть здесь? - ядовито спросил передовой,
размахивая полотенцем.
- До Тамбова, - смущенно ответил пассажир.
- Это сумасшедший! - завизжали сзади женские голоса.
- Выплевывайтесь вон!!
Пассажир побагровел и растерянно забормотал:
- Да нельзя мне выплюнуться, я бы и рад. Обштрахуют, у меня билет сюды.
- Кондуктор, кондуктор, кондуктор...
В Аткарске писали протокол, а рабкор "Гудка", иронически усмехаясь, за
соседним столом писал корреспонденцию в "Гудок" и закончил ее словами:
"Когда же кончится братоубийственная война воды с железом?"
----------------------------------------------------------------------------
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
----------------------------------------------------------------------------
В основе фельетона действительная
бумага, сочиненная на ст. Воронеж
Товарная Юго-Вост и сообщенная нам
рабкором 1011.
Иван Иваныч, Деес товарной станции, вошел в свой кабинет, аккуратно
снял калошки, поставил в уголок и уселся за свой стол.
Тут его глаз заметил на столе служебную бумагу. Деес развернул ее,
прочитал и немедленно начал рыдать от радости.
- Оценили Дееса... Вспомнили... - бормотал он.
Он позвонил.
- Позвать моего помощника. Сидор Сидорыча, - заявил он курьеру.
- Идите, Сидор Сидорыч, к Ивану Иванычу, - сказал курьер помощнику.
- А что? - спросил помощник.
- Рыдают они, - пояснил курьер.
- Какого лешего рыдает?
- Не могу знать.
- Вот, черт его возьми, - гудел помощник, направляясь в кабинет по
коридору, - минутки покою с ним нету. То он смеется, то рыдает, то бумаги
пишет. Замучил бумагами, окаянный.
- Что прикажете, Иван Иваныч, - сладко спросил он, входя в кабинет.
- Голубчик, - сквозь пелену дождя сказал Деес, - радость у меня
нежданная, негаданная, - при этом вода из Дееса хлынула в три ручья, -
получаю я назначение новое. Недаром, значит, послужил я социалистическому
отечеству на пользу... Церкви и отечеству на утеше... Тьфу, что я говорю!
Одним словом, назначают меня. Ухожу я от вас...
"Слава тебе, господи, царица небесная, угодники святители, услышали вы
молитвы мои, - думал помощник, - послал мне господь за мое долготерпение,
кончилась каторга моя сибирская", - а вслух заметил:
- Да что вы говорите. Ах, горе-то какое! Как же мы без вас-то будем?
Ах, ах, ах, ах, ах, ах, аха, ах! - "Зарыдать надо, шут меня возьми, а я не
умею. С четырнадцати лет не рыдал, ах, чтоб тебе". - Он вытащил платок,
закрыл сухие глаза, и наконец ему удалось взрыдать несколько ненатуральным
голосом, напоминающим волчий вой.
- Кульеров зовите прощаться, - заметил совершенно промокший именинник.
- Вот уходит от нас Иван Иваныч, - искусственно дрожащим голосом заявил
помощник и, пырнув курьера пальцем в бок, добавил тихо: "Рыдай!"
И курьер из вежливости зарыдал.
Из той же вежливости через пять минут рыдала вся контора Дееса.
Отрыдав сколько положено, она успокоилась и приступила к своим
занятиям. Но дело этим не кончилось.
- А знаете что, Сидор Сидорыч, - сказал несколько просохший Деес, -
ведь я со всеми не могу попрощаться, ведь мне сегодня ехать надо. Как же я
расстанусь с дорогими моими сослуживчиками: конторщичками, телеграфистиками,
машинистиками, бухгалтерчиками.
"Ой, опять взвоет, это же наказание", - подумал помощник. Но Деес не
взвыл, а придумал великолепнейший план.
- Я с ними в письменной форме попрощаюсь. Будут они помнить меня,
дорогие мои товарищи по тяжкой нашей работе на устроение нашей дорогой
республики...
И тут он сел за стол и сочинил нижеследующее произведение искусства:
Получив назначение и не имея возможности лично распрощаться со всеми
вами, прибегаю к письменному прощальному слову.
Товарищи рабочие и служащие, проработав вместе с вами более года в
непосредственной, низовой, практической, кропотливой, мелкой, но трудной
станционной работе, должен отметить то, что отмечалось и до меня несколько
раз в нашей советской печати, а именно: лишь только при совместной дружной
работе с широкими рабочими массами каждый руководитель может улучшить свое
хозяйство, это - в частности, а в общем рабочий класс обязан все советское
хозяйство перестроить на новых, наших, пролетарских, началах, т.е. чем
скорее восстановит он свое хозяйство, тем скорее улучшит свое личное
благополучие и через посредство этого героического неослабного трудолюбия
трудящихся..." и т. д. и т. д.
Прошел час, а Деес все еще писал:
"...Уезжая от вас (здесь бумага заляпана слезами), разрешите, товарищи,
надеяться мне, что и в дальнейшем вы, рабочие и служащие, как один, будете
всемерно поддерживать свой авторитет перед администрацией управления, и не
только свой, но также администрации станции, через посредство честного
отношения к своим порученным обязанностям, помня, что к отысканию единого
правильного делового пути в работе станции с целью достижения еще большего
улучшения в рабочем аппарате и удешевления себестоимости нашей добываемой
продукции, т.е. перевозки пассажира-версты и пудо-грузо-версты, мы должны
быть все вместе, как один, и тем самым добиться устранения препятствий в
правильном обслуживании широких трудящихся масс, а в том числе,
следовательно, и самих себя в отдельности, а также доказать свою незыблемую
преданность интересам рабочего класса СССР"...
Написав весь пудо-груз этой ерунды, Деес, чувствуя, что у него в голове
у самого туман, добавил вслух:
- Кажется, здорово завинчено. Что б такое еще им приписать,
канальчикам, чтоб они меня помнили? Впрочем, и так хорошо будет.
"Пожелаю вам, товарищи, всего хорошего. До свидания. С товарищеским
приветом. Иван Иваныч", - приписал Деес, вместо печати накапал слезами и
добавил вверху бумаги:
"Прошу каждого из адресатов по своим конторам объявить сотрудникам".
После этого он надел калоши, шапку, шарф, взял чемодан и уехал на новое
место службы.
А по всем конторам три дня после этого стоял вой и скрежет зубовный, но
уже не поддельный, а настоящий. Начальники контор сгоняли сотрудников и