Цветаева Марина. Письма. Часть 2

 
   «Гутированье», кроме того — нечто от влаги. Я суха, как огонь в как пепел.
 
   _______
 
   «Благодарность», «О любви», «Из дневника» ^[389]и все, что еще появится на столбцах газет — тождественны, т. е. разнятся только страницами дневника, на которых написаны. День на день, час на час, миг на миг — не приходятся. А в итоге — всё я. «A prendre ou а laissen» ^[390]и «plutфt а laisser qu’а prendre». ^[391]
 
   Беседа с Антокольским ^[392]— просто игра фантазии. Как таковую и даю. Я не философ. Я поэт, умеющий и думать (писать и прозу).
 
   Единственный мой грех в том, что я даю эти отрывки врозь. Будь в России царь, или будь я в России — дневник этот был бы напечатан сразу в полностью. Встала бы живая жизнь, верней — целая единая неделимая душа. А так — дробь, отрывки… Misиre de nous! ^[393]
 
   ________
 
   Все, что я хочу от «славы» — возможно высокого гонорара, чтобы писать дальше. И — тишины. (В просторечии: пустой комнаты с трехаршинным письменным столом, — хотя бы кухонным!)
 
   Ваши стихи в «Совр<еменные> Записки» передам. Привет.
 
   МЦветаева
 
   Париж, 23-го января 1926 г.
 
   Милый Димитрий Алексеевич,
 
   Пока только два слова: и «Благонамеренный» и гонорар получила — сердечное спасибо.
 
   6-го мой вечер, все время пожрано рассылкой билетов, «благодарностями» и просьбами. После 6-го напишу — и о «Благонамеренном» и о Вас, лично.
 
   Сердечный привет.
 
   Марина Цветаева
 
   Париж, 14-го февраля 1926 г.
 
   Дорогой Димитрий Алексеевич,
 
   — Ура! — Ваша взяла! Отдаю Вам статью без всяких оглядок. ^[394]Тогда, в последний вечер, Вы меня растрогали — Африкой, Гиппиус («красивая?» — «Не знаю, я к ней не подходил»…), стариком, в которого швыряли камни, — настойчивостью, грустью — не знаю: всем собой.
 
   Поэтому — не жду 20-го (приезд Святополка-Мирского) и отдаю статью. Только берегитесь: большая!
 
   У меня работы еще на неделю, самое большее — на 10 дней. Получите не позже 25-го. Мое слово верное. Будьте совершенно спокойны.
 
   — Очень жаль, что уехали. Мы с Вами хорошо встретились. Посылаю Вам стих для «Благонамеренного». Посвящение — если не нравится, или по иным каким причинам — можете снять, сноску оставьте непременно, без нее не помещайте. ^[395]Иначе — рассоримся.
 
   Посвящаю этот стих (который очень люблю) Вам, потому что Вы на него похожи.
 
   До свидания. Пишите.
 
   МЦ.
 
   <Приписка карандашом:>
 
   АВТОРСКАЯ КОРРЕКТУРА ПРОЗЫ НЕОБХОДИМА
 
   <К письму приложен текст стихотворения «Старинное благоговенье».)
 
   Париж, 25-го февр<аля> 1926 г.
 
   Дорогой Димитрий Алексеевич,
 
   Со статьей беда: очень большая. 30 страниц моего текста и около 15-ти — Адамовича, не выкину ни строки, предупреждаю, но Адамовича можно петитом. ^[396](Тогда около 40 стр<аниц>.)
 
   Три пункта:
 
   Первый: 1) идет или нет «Старинное благоговенье» (только со сноской!)
 
   Второй: 2) беретесь ли печатать всю статью зараз (иначе не даю!)
 
   Третий: 3) если все-таки (последний срок!) настаиваете, пришлите экспрессом расписку, что обещаете авторскую корректуру.
 
   Сердечный привет. Пришлась ли парча?
 
   MЦ.
 
   Р. S. Статья готова.
 
   Париж, 3-го марта 1926 г., среда
 
   Милый Димитрий Алексеевич,
 
   Вот — рукопись. Теперь — внимание:
 
   В этой вещи не должно быть ни одной опечатки. Отвечаю за каждое слово. У меня слишком свой язык (соседство слов), чтобы я кому бы то ни было, кроме себя, могла доверить слежку. Поэтому — личная корректура необходима. Кроме того, я отвечаю не только за себя, но за Адамовича. Достаточно с него своих грехов.
 
   10-го я на 2 недели уезжаю в Лондон, и корректура должна быть пересылаема туда. О поездке никому не говорила и никому не говорите. Адрес сообщу еще до отъезда. Летучей почтой — так летучей почтой. Возвращать буду исправно.
 
   БОЛЬШАЯ ПРОСЬБА: у меня на 20 стр<анице>, во второй половине: «не забыть Репина — волочащуюся по снегу полу шинели»… Узнайте, точно ли это репинская картина. («Дуэль Пушкина» — Дантес с опущенной головой и пистолетом, и приподнимаемый су снегу Пушкин, — Известнейшая картина, висевшая везде и всюду. Справьтесь. Мне некогда и не у кого. — Опрашивала всех).
 
   Если успеете (?), пришлите часть корректуры еще сюда, не успеете — по адресу, который сообщу. Знайте, что без корректуры вещь не даю и буду от нее повсеместно (в печати!) отрекаться. Прошу внимания 1) к сноскам 2) подчеркнутым словам (косой шрифт, курсив, не разрядка) 3) к кавычкам 4) к красной строке.
 
   Я так над этой статьей работала, что испортить в печати—грех. До свидания. Жду ответа. О моей поездке — НИКОМУ. (Ехать морем, боюсь сглазу.)
 
   МЦ.
 
   «Цветник» — Адамовича — можно петитом, в виду экономии места, но возражения — тем же шрифтом, что текст. Чтобы оттенить. Обиды никакой, п. ч. — цитаты.
 
   Да! Щадя Вас, по личной склонности, вместо: «ПОЗОРНАЯ СТАТЬЯ АКАДЕМИКА БУНИНА» проставила: «ПРИСКОРБНАЯ»… ^[397]
 
   — Напишите впечатление от статьи.
 
   _______
 
   Посылаем новый № «Своими Путями». Резников уже написал отзыв, который будет Вам переслан завтра. ^[398]Полюбуйтесь на идиотизм Воеводина («О Худож<ественном> Театре»). ^[399]Статью просунул тайком от С<ергея> Я<ковлевича>, пользуясь его отсутствием. То же самое как если бы, пользуясь отсутствием — Вашим, за писание принялся бы… «руководитель». ^[400](№! Последнему не показывайте!)
 
   ________
 
   «Тыл» С<ергея> Я<ковлевича> Вы уже конечно получили. «Шинель» так разрослась — что до другого раза.
 
   Все эпиграфы — петитом. Везде, где курсив — подчеркнуто. (Ничего не подчеркнутого не выделять.) Эпиграф после Монтеня — мой — курсивом! (подчеркнуто) ^[401]
 
   Париж, 8-го марта 1926 г.
 
   Дорогой Димитрий Алексеевич,
 
   Вы большой умник и большое Вам спасибо. Невязка — явная. Необходима следующая вставка:
 
   «Не доверяю также критикам — бывшим поэтам, НЕ ИМЕВШИМ МУЖЕСТВА ОТСТАТЬ».
 
   Это и объясняет, и затемняет, словом, то, что нужно. Не совсем критики, не совсем поэты, — отставшие-не приставшие, и т. д. Об этом я и думала. А о книге мне Святополк-Мирский говорил. Это — трогательно. Доказательство, что тяготение к столу — врожденное.
 
   Вы внимательный читатель, во внимании перещеголяли писавшего. (А я ли уж не внимательна!) — Спасибо.
 
   Насчет Талмуда — не знаю. У меня нет стариков, которым я могла бы верить. Нет универсального старика! (Есть — Вячеслав Иванов — но он далёко.) Если Талмуд — быт, заковничество, сутяжничество, прикладное еврейства (полагаюсь на Вас!), смело перечеркивайте и ставьте ПРОРОКАМИ. Я Талмуда не читала (поступила как Адамович).
 
   Третье: непогрешимость русского царя и римского папы. Это скорей для красного словца. Для меня каждая сила непогрешима. (Непогрешимость природы!) А цари и папы не всегда бывали сильны. Поэтому — перечеркивайте всю фразу, ни к чему.
 
   Видите, во всем сошлись, и это не уступка. Я просто доступна воспитанию. Все Ваши отметки — правильны. Спорить нечего. Мне дорога вообще правда: чистота вывода.
 
   ________
 
   «Конец Казановы» (III ч<асть> «Феникса») — гнуснейшая книжонка, с картинкой, да еще без моей корректуры. Если Вы меня любите, сожгите ее немедленно. ^[402]Посвящение? Не понимаю.
 
   «Дочери моей Ариадне — венецианским ее глазам». Это? — Чего же тут вырывать? Ответьте. Не люблю загадок. Впрочем (книга издана обманом, и я за нее не получила ни копейки) те мои «издатели» отлично могли сочинить посвящение. — Какое?
 
   ________
 
   Еду послезавтра утром, на две недели:
 
   Адр<ес>:
 
   Prince D. Swiatopolk-Mirsky
 
   (для МЦ.)
 
   15, Torrington Sq.
 
   London W.C. I ^[403]
 
   Потому что я еще не знаю своей квартиры. Корректуры это не задержит, с Мирским будем соседями.
 
   ________
 
   До свидания. Из Лондона напишу.
 
   МЦ.
 
   Мирский мне говорил — не в порядке жалобы, а удивления, что до сих пор не получил гонорара за статью в I Благонамеренном. Я сказала, что это, очевидно, оплошность. — Так ведь?
 
   18-го марта <1926>
 
   Дорогой Димитрий Алексеевич,
 
   Сначала деловое.
 
   1) Если до отсылки сами будете сличать мой текст с корректурным и уверитесь, что пропусков нет, можете рукописи не отсылать. Она мне нужна только в смысле пропусков.
 
   2) В следующий же раз пришлите мне корректурные знаки, точные, с толкованием. А то, боюсь, мои поправки не будут поняты. Вами — да, рабочими — нет. Во всяком случае, эту корректуру просмотрите. Мирский знает только английскую систему, так как русские ему, естественно, корректуры не присылают.
 
   _______
 
   Детектива не нанимайте: погубите его для Англии. Следя за мной, разжиреет от моей неподвижности, а детективу — как жокею — как актеру — жир — смерть.
 
   Сижу и рву в клоки подлую книгу М<андельштама> «Шум Времени». Вот все мои тайны в АНГЛИИ (лондонские трущобы).
 
   До свидания. Когда будете в Париже? Возвращаюсь 25-го, до 24-го — шлите сюда.
 
   МЦ.
 
   Лондон, 20-го марта 1926 г.
 
   Дорогой Димитрий Алексеевич,
 
   1) Я Вас еще не поблагодарила за Чэстертона. Очень мне близкая и замечательная книга.
 
   2) Что с Сережиной рукописью? (Тыл.) Она была отослана до моего отъезда, с адр<есом> отправителя, и если затерялась, то только у вас. Кроме того, ей предшествовала телегр<амма>, где С<ергей> Я<ковлевич> оповещал Вас, что высылает. Времени прошло больше двух недель. Вы видите, что вещи нет, и упоминаете об этом, между прочим, в письме — мне, не запрашивая С<ергея> Яковлевича). В чем дело? Ответьте.
 
   3) В отсылаемой корректуре маленький пропуск. Стр. 106, строка 3 сверху.
 
   — именно современников. И из современников — именно соотечественников.
 
   Подчеркнутое красным пропущено, необходимо вставить. Последите. ^[404]
 
   _______
 
   4) Пойдет ли «Старинное благоговенье»?
 
   5) — Просьба о сообщении корректурных знаков.
 
   ________
 
   Жду ответа на все эти вопросы. Пока, всего лучшего.
 
   МЦ.
 
   Лондон, 24-го марта 1926 г.
 
   Дорогой Димитрий Алексеевич,
 
   С корректурой беда, поправляйте пока не поздно. Пропущен (не послан) целый большой кусок рукописи, а именно: с половины 12 стр. рукописи по 24а. Т. е. последнее, что я получила до нынешнего — 1/2 12 стр. моей рукописи (разрезана у Вас) и соответствующая корректура. Последнее слово в тексте: ДЛЯ СИМВО — тут отрезано.
 
   Посылаю Вам самоё страницу для наглядности. Пропущено, т. е. не послано Вами и не правлено мною, целых 12 1/2 стр. (от второй половины 12 стр. по нынешнюю полученную 24а).
 
   Послезавтра буду дома, высылайте домой. Ради Бога, не подведите!
 
   Пропасть здесь не могла, здесь образцовая почта. И в доме заваляться негде.
 
   _________
 
   Рукопись отошлю всю целиком, по окончании вещи. На корректуре «Цветника» настаиваю СТРАСТНО. Дело чести.
 
   А с «Тылом» — слава Богу. ^[405]Это Вы меня спутали, упомянув о «Шинели». С<ергей> Я<ковлевич> верно уже знает.
 
   _________
 
   Читатель ограничен писателем? О да. Пример безграничного читателя — тонкая, умная, даровитая женщина, любящая Вербицкую, ^[406]т. е. не могущая (силой даровитости своей!) оставаться в пределах пошлости, ставимых автором, разбивающая круг.
 
   Читатель должен быть ограничиваем писателем! Иначе все авторы Шекспиры!
 
   _________
 
   Просмотрите еще раз мою корректуру. Есть пропущенное слово. Последите, чтобы вставили. Вообще, приложите руку.
 
   Итак 1) жду пропущенных 121/2 стр.
 
   2) ЦВЕТНИКА
 
   ________
 
   Мирскому просьбу заехать в Бельгию передала. Он Вам вчера писал.
 
   Всего лучшего.
 
   МЦ.
 
   Париж, 27-го марта 1926 г.
 
   Дорогой Димитрий Алексеевич,
 
   Я, конечно, на Вас не сержусь, но давайте поправлять, пока не поздно.
 
   Немедленно высылайте мне всю напечатанную статью. Просмотрю и отмечу главнейшие опечатки, те, что искажают смысл (есть явные, невинные), а Вы в конце книги их поместите.
 
   Ведь опечатки могут быть (могут и не быть, — тем лучше!) и в том, что я правила, поэтому прошу Вас выслать всю статью, «Цветник» включая. Словом, от А до Z.
 
   ВСЮ СТАТЬЮ, ОТ А до Z, ЦВЕТНИК ВКЛЮЧАЯ.
 
   Помеченные опечатки книги не портят, это знак внимания к читателю. Кроме того, ведь все равно не успокоюсь и, так или иначе, обелюсь.
 
   Руководителя, если заупрямится, к чертям, — сам виноват.
 
   Итак, жду. Не нужно ссориться!
 
   Сердечный привет от С<ергея> Я<ковлевича> и меня.
 
   МЦ.
 
   Париж, 5-го апреля 1926 г.
 
   Дорогой Димитрий Алексеевич,
 
   Только что вернулась с моей родины Вандеи, куда уезжаю с Алей и Муром в 20 числах. ^[407]Спасибо за исполненную просьбу и вот Вам, в ответ, исполненная, даже преисполненная Ваша: обойдемся вовсе без опечаточного листа. Опечатка (смысловая) только одна: стр. 108, первая строка:
 
   Напечатано:
   Да, нужно это
 
   Должно читать:
   Да, но нужно это
 
   Несколько меняет смысл, но не так уже существенно. Есть совсем глупые: ПУНК (вместо пункт и дважды!), ланшафт, вообще выходит, что я в иностр. словах безграмотна. Но настоящий не подумает, а до не-настоящего — мало дела.
 
   Теперь просьба: дайте мне 10 оттисков статьи Мирского ^[408]и моей, есть оказия в Россию, хочу послать. Очень прошу. Не пять и пять, а по 10-ти каждой — смежные ведь, не деля. Мирского, кстати, прочла только хвост, то, что было при моей статье.
 
   И если решите дать, поторопитесь, — оказия моя дней через 10 уезжает. Очень верная. Жаль потерять случай.
 
   Привет и спасибо. Будьте здоровы и неутомимы.
 
   МЦ.
 
   Нынче доклад Мирского на тему:
 
   Культура смерти в предреволюционной литературе.
 
   Жаль, что Вас не будет.
 
   Париж, 24-го апреля 1926 г.
 
   Дорогой Димитрий Алексеевич,
 
   У Мирского умерла мать — после короткой болезни. Он чувствует, действует и держится молодцом. Только в больших случаях узнаешь человека.
 
   После Лондона (к 1-му июля) собирается к Вам, хочет с Вами попутешествовать. Я бы тоже хотела.
 
   Нынче вечером уезжаю с детьми в Вандею и увожу «Благонамеренного». ^[409]Оттуда напишу — о нем, о Вас и о себе.
 
   До свидания — жаль, что только осенью. Сердечный привет от нас всех.
 
   МЦ.
 
   Люблю Вас как родного.
 
   Гонорар, когда сможете, направьте по Сережиному адресу и на его имя — там, где я буду жить, банков нет. Только песок. Сережин адр<ес> До 15-го/18-го прежний. Приедет позже, после выхода «Верст». — Подвигаются.
 
   _______
 
   Мой адр<ес:>
 
   St. Gilles-sur-Vie (Vendйe)
 
   Avenue de la Plage
 
   Ker-Edouard
 
   (Vie — река, Ker — по-бретонски — дом).
 
   3-го мая 1926 г.
 
   Воистину Воскресе, дорогой Димитрий Алексеевич! Это наши с Вами слезы по поводу статьи Осоргина. ^[410]Кстати — озарение! — ведь «Посл<едние> Нов<ости>» родня «Звену», так что Осоргин (дядя) заступился за племянника (А<дамови>ча). Осоргин-золотое сердце, много раз выручал меня в Рев<олюцию>, очень рада, что — посильно — вернула. Но в «Пос<ледние> Нов<ости>» отныне ни ногой.
 
   Как, однако, отозвался читатель-чернь! Двумя строками больш<ого> фельетона!
 
   О своей жизни в другой раз. У меня даже мечта, что летом приедете погостить.
 
   Очень люблю Вас. До свидания.
 
   МЦ.
 
   St. Gilles, 18-го мая 1926 г.
 
   Милый Димитрий Алексеевич,
 
   Вот стихи, мой любимый цикл «Провода», который жалела и не давала. Не весь, всех стихов 13 (даю 7), а строк 256 (даю 158). ^[411]Делаю это сознательно: читатель быстро сыт, не хочу кормить через силу, не так его люблю (читателя). Но — оговорка: конец, т. е. 2-ая часть) «Проводов» должна пойти в следующей книге «Благонамеренного» под цифрами: 7–8 и т. д. Если не согласны, могу сейчас дослать остальное, если не согласны и так — верните.
 
   Стихи трудные, с ударениями, курсивом, переносами (разбивкой) строк. Корректура необходима. Только так и даю. Пояснила (синим) как могла, но КОРРЕКТУРА НЕОБХОДИМА (с этим родилась, с этим и умру!).
 
   У нас Норд, об океане и думать нечего, мерзнем, кутаемся. С<ергей> Я<ковлевич> на днях приезжает в трогательном самообмане ждущих его Тигра и Эвфрата (я о климате!).
 
   Моя Вандея — суровая, как ей и быть должно.
 
   Очень прошу, милый Димитрий Алексеевич, если уже не выслали наших гонораров С<ергею> Яковлевичу), выслать их мне. Деньги очень нужны. За дачу пришлось заплатить сразу за все полгода — больше 2-х тысяч.
 
   Где будете летом? Что делаете? Пишете ли свое?
 
   Из всех «отзывов» единственный, меня огорчивший, и, вообще, единственный — отзыв Струве. ^[412]СОВСЕМ НЕ ПОНИМАЕТ СТИХОВ, ни моих, никаких. Френолог бы у него двух шишек не обнаружил:
 
   воображения и слуха. (Слух, впрочем, в ушной раковине, а то глубже, — стало быть выемка.)
 
   До свидания. Сердечный привет.
 
   МЦ.
 
   Жду скорейшего ответа насчет «Проводув», В<оля> России тоже просит.
 
   St. Gilles. 1-го июля 1926 г.
 
   Дорогой Димитрий Алексеевич,
 
   Спасибо сердечное за книжку и письмо. ^[413]Но и от книжки и от письма — грусть. Помните наше совместное посещение Сергиевского подворья? Ветер — оттуда. Вижу Вас на сиротливых дорожках — с книжкой — не стихов уже. Над Сергиевским подворьем — вечный дождь. Так я его вижу. Вы — не так. Но сказав: больно, я должна объяснить — почему.
 
   Конец «Благонамеренного», конец города (Подворье), конечный стих Вашей книги, ^[414]старые концы каких-то начал (письма), — все это вне жизни, над жизнью. Мне жаль Вас терять — не из жизни, я сама — вне, из третьего царства — не земли, не неба, — из моей тридевятой страны, откуда все стихи.
 
   О деньгах не тревожьтесь. Захочет, сможет — отдаст. ^[415]Я напишу ему, и С<ергей> Я<ковлевич> напишет. Что выйдет — видно будет.
 
   А Вы, до Подворья, можно и из Подворья, не приехали бы к нам? В 20-х числах здесь будет Мирский, приезжайте. Дорога не так дорога — 75 фр<анков>. Об остальном не беспокойтесь. Жить будете у нас, в комнате Сергея Яковлевича вторая кровать. Побродите по Сен-Жильским пескам, покупаетесь, поедите крабов и рыбов, прослушаете две моих новых вещи, ^[416]— проститесь с чем-то, чего в Подворье с собой не возьмете.
 
   Письма Ваши (те) поберегу, пока не востребуете. Как все то (душевное), чего в Сергиевское с собой не берут. Вы оставите мне себя из тридевятого царства, себя — стихов (грехов у Вас нет!).
 
   До свидания. Как растравительно-тщателен тип заставки к письмам. А почерк! Самая прелесть в том, что он был таким же и на счетах — и в смертный час! Форма, ставшая сущностью.
 
   Жду ответа о приезде. Можно и позже, в августе.
 
   Сердечный привет
 
   МЦ.

< СЕДЫХ АНДРЕЮ >

   Париж, 12 ноября 1925 г.
 
   В Редакцию «Последних Новостей»
 
   Милостивый Государь, г<осподи>н Редактор,
 
   Не откажите в любезности поместить в Вашей газете нижеследующее.
 
   В № 1704 «Последних Новостей» (четверг, 12 ноября) в отделе «Календарь писателя» значится, что я приехала в Париж на постоянное жительство, редактирую журнал «Щипцы» и что в № 1 этого журнала начнет печататься афористическая повесть Степуна «Утопленник».
 
   1) В Париж я приехала не жить, а гостить 2) мало того, что я журнала «Щипцы» не редактирую — такого журнала вовсе не существует 3) так же как афористической повести Степуна «Утопленник». Всю заметку, имеющую целью одурачить газету, читателя, Степуна и меня, прошу считать измышлением одного из местных остроумцев, которого бы просила подобных шуток не повторять. ^[417]
 
   Можно шутить с человеком, нельзя шутить его именем.
 
   Марина Цветаева

КУПРИНОЙ Е.М

   Париж, 21-го января 1926 г.
 
   Многоуважаемая Елизавета Маврикиевна, ^[418]
 
   Сердечное спасибо за добрую волю к земным делам человека, которого Вы совсем не знаете, а именно — за неблагодарное дело продажи билетов на вечер стихов.
 
   Я знаю, что ни до стихов, ни до поэтов никому нет дела, — даже не роскошь — скучное развлечение.
 
   — Тем ценнее участие и сочувствие. — Прилагаю приглашение на вечер Вам и супругу. С сердечной благодарностью
 
   Марина Цветаева

ШЕСТОВУ Л.И

   Париж, 25-го января 1926 г.
 
   Дорогой Лев Исаакович,
 
   Не вините ни в забывчивости, ни в небрежности, — вчера неожиданно приехал из Праги один из редакторов «Воли России», завтра уезжающий в Америку. ^[419]Необходимо было с ним повидаться.
 
   Если не раздумали видеть, с удовольствием придем в другой раз. Почему не были 23-го (в субботу) у Ремизова? Мы все Вас ждали и до половины 12-го часа берегли для Вас бутылку шампанского.
 
   Прилагаю приглашение на вечер. ^[420]
 
   С сердечным приветом от нас обоих.
 
   Марина Цветаева
 
   Париж, 8-го февр<аля> 1926 г., понедельник.
 
   Дорогой Лев Исаакович,
 
   Когда — в котором часу завтра — быть у Вас? Забыла тогда спросить. Вы дружите с Буниным? ^[421]Мне почему-то грустно. Может быть, от тайного и сильного сознания, что с ним, Буниным, ни Вам, который его знает десять лет(?), ни мне, которая его видела раз, никому — никогда — до последней правды не додружить. Человек в сквозной броне, для виду, — может быть худшая броня.
 
   До свидания до завтра. Жду ответа. Спасибо, что пришли на вечер. Вам я больше радовалась, чем доброй половине зала. Преданная Вам
 
   Марина Цветаева
 
   Париж, 23-го апреля 1926 г., пятница.
 
   Дорогой Лев Исаакович,
 
   Не пришла вчера, потому что завтра еду. ^[422]Мне очень грустно уезжать не простившись, — Вы моя самая большая человеческая ценность в Париже — даже если бы Вы не писали книг!
 
   Но Вы бы не могли их не писать. Вы бы их все равно — думали. Никогда не забуду Вашей (плотиновской) утренней звезды, затемняющей добродетель. ^[423]До свидания — осенью.
 
   Из Вандеи напишу, и буду счастлива увидеть на конверте Ваш особенный, раздельный, безошибочный — нет! — непогрешимый почерк (графический оттиск Вашего гения).
 
   Целую Вас и люблю.
 
   МЦ.
 
   <Париж, 9-го октября 1926>
 
   Дорогой Лев Исаакович,
 
   Мы живем в чудном месте, — парк и лес. Хочу, пока листья, с Вами гулять. Назначьте день и час — заранее.
 
   Маршрут: по метро до Javel и там пересесть на электр<ическую> дорогу Pont Mirabeau — направление Versailles. Сойти: Meudon, Val-Fleuri. перейти железную дорогу и спросить Boulevard Verd.
 
   Наш дом с башенкой, в саду (несколько корпусов) за серой решеткой. Только, непременно предупредите.
 
   Целую Вас и люблю.
 
   МЦ.
 
   Почт<овый> адрес:
 
   Bellevue (S. et О.)
 
   31, Boulevard Verd.
 
   2-го апреля 1927 г.
 
   Meudon (S. et O.)
 
   2, Avenue Jeamie d'Arc
 
   Дорогой Лев Исаакович,
 
   Вот две копии. Надеюсь — не опоздала. Второй день на новой квартире, переезд был трудный, целый день — целые дни! — возили вещи на детской коляске (сломанной).
 
   Но у меня отдельная комната, где можно говорить, и отдельный стол, где можно писать, и отдельная плита, где можно готовить.
 
   Лес близко — 5 минут. Летом будем гулять, есть озера.
 
   Целую Вас и люблю. Добрый путь!
 
   МЦ
 
   6-го июня 1927 г.
 
   Meudon (S. et O.)
 
   2, Avenue Jeanne d'Arc
 
   Дорогой Лев Исаакович,
 
   Спасибо за приглашение, буду непременно, а может быть и С<ергей> Я<ковлевич>. Привезу мундштук, который в прошлый раз опять забыла (зажала!).
 
   Пишу Вам на лекции Ильина «Евразийство как знак времени» и вспоминаю строку Рильке:
 
   «Ueber der wunderlichen Stadt der Zeit» ^[424]—
 
   (Правда, — Вавилон встает?)
 
   и свои собственные:
 
   Ибо мимо родилась
 
   Времени! Вотще и всуе
 
   Ратуешь. Калиф на час —
 
   Время! — я тебя миную. ^[425]
 
   и еще кузьминское: ^[426]
 
   «Чту мне до них!»
 
   — (в моем применении — времен)
 
   Простите за карандаш, но — лектор наверное думает, что я записываю — неудобно просить чернил.
 
   До свидания!
 
   МЦ.
 
   Да! А Вы не можете меня звать просто — Марина?
 
   28-го июня 1927 г., вторник.
 
   Meudon (S. et О.)
 
   2, Avenue Jeanne d'Arc
 
   Дорогой Лев Исаакович,
 
   1) В субботу, 2-го мы с Вами обедаем у Путермана, ^[427]— хотите поедем вместе? Буду у Вас в 7 ч., не позже, вместе отправимся. Отвечайте только, если не можете.