Страница:
Запросите О<льгу> Н<иколаевну> о моей рукописи. Дело в том, что я тому господину, который так хорошо меня слушал, которому я потом «на перемене» рассказала моего «М?лодца» и которому, в конце (очень быстрых) концов, дала свои «Лэтр», он — не пишущий, но чудно читающий, дело в том, что я этому господину (его зовут Люсьен, это приятель О<льги> Н<иколаевны> написала — и он мне (как столько господинов и так мало господ! в моей жизни) не ответил — и я больше писать не могу. Почти всегда писала первая и НИКОГДА — вторично.
Хорошо бы эти «Лэтр» — выручить, ибо человек, который может не ответить на письмо, может и потерять рукопись, — кроме того, мне очень хочется, чтобы Вы и Ваше окружение их прочли. Я мечтаю, если они понравятся, набрать денег и напечатать их, с еще одной небольшой вещью как раз выйдет томик, в Вашем издательстве, а то все это на мне лежит.
Но той вещи не могу Вам послать раньше Вашего и общего отзыва на «Лэтр», ибо — если они не подойдут, то и она не подойдет: вся я не подошла. Бывает.
Спасибо за стихотворную открыточку: чувство — близко, и вид (по-иному) — тоже.
О<льга> Н<иколаевна> не пишет, но на ней бремя дома.
На мне тоже — и может быть пущее — ибо все — моими руками! Я — целые дни стираю и штопаю — но это во мне немецкая механика долга, а душа — свободна и ни о чем этом не знает: еще не пришила ни одной пуговицы!
Обнимаю Вас и жду отзыва.
МЦ.
Как только напишете, перепишу и вышлю обоих Пушкиных.
9-го июля 1936, четверг.
Moret sur Loing (S. et М.), 18, rue de la Tannerie,
chez Mme Vve Thierry.
Милая Зинаида Алексеевна, как видите — я уже на воле, а именно: в чудном старинном городке под Фонтенбло. Быт устроен, т. е. по возможности устранен, а для души — непосредственно над головой — две химеры: Мурина и моя (поделили) — ибо живем непосредственно за церковной спиной. Я сюда приехала, чтобы беспрепятственно работать, т. е переводить Пушкина — лучшие стихи, не взирая — переведены ли уже, или нет, ибо я ни одного перевода не знаю, да и знала бы — не слушала бы.
Хотите — чтобы я с этим осенью приехала в Бельгию, т. е. с вечером моих переводов + предисловие. Я серьезно запрашиваю. Давать заочно мои стихи мне бы не хотелось — и вот почему: у меня много вариантов, и Ваши поэты из «Журналь де Поэт» мне м. б. помогли бы утвердить лучший (беда, что один другого лучше: один — содержательно ближе, другой французски — или образно — лучше, вообще хорошо бы посоветоваться — устно, по горячему следу первого впечатления).
Пока сделаны: Когда могучая зима — Пророк — Для берегов отчизны дальней — К няне — и сейчас идет, именно волнами идет! Свободная стихия (К морю). Но я хочу — целый сборник: все, что есть лучшего. Посмотрим, что успею за лето.
Как Вы думаете, есть ли надежда приехать с этим в Брюссель, т. е. с рядом стихов и с словом о Пушкине. Т. е. наработаю ли я на поездку (паспорт у меня есть).
Что будет с самой книжкой — не знаю: я могу дать бесплатно несколько стихов, я вообще бы с радостью работала бесплатно — если бы государство — или какой-нибудь меценат мне бы оплачивал мое скромное существование, но пока — это мой единственный источник существования, а напечатай я пушкинский сборник в Из<дательст>ве «Журналь де Поэт», не только ничего не дадут, а еще приплачивать нужно, — за много месяцев непрерывного труда… На обещанное в Ваш сборник — дам.
Дальше: всего Пира переводить не буду: там лучшее — обе песни, [1802]а остальное — для перевода мало увлекательно, ибо беспрепятственно. Я не люблю стиха без рифмы — и этого размера не люблю: скучаю.
Подумайте, пожалуйста, и ответьте — хотя бы предположительно.
Получили ли мою франц<узскую> рукопись (NB! машинную). Вот ее бы другую маленькую в из<дательст>ве издать — хотела, так как продать мне ее (при моем характере) навряд ли удастся, — у меня у французов нет имени, а в кредит — ничего не хочу. Я бы хотела, чтобы издательство «Журналь де Поэт» ее до моего приезда прочло и как-нибудь отозвалось. Тогда бы привезла ту другую — тоже письмо (если бы Вы знали — кому и о чем!) — и получилась бы небольшая книжка, к<отор>ую бы и предложила из<дательст>ву — на его условиях (кажется 600 бельг<ийских> фр<анков> доплаты?)
Ответьте мне, пожалуйста, дорогая Зинаида Алексеевна, по обоим пунктам, если можно не открыткой, п. ч. в открытки я как-то не верю, слова на ветер.
Я здесь буду до середины сентября, но ответ хотела бы поскорей. Мне бы очень хотелось съездить в Бельгию, у Вас хороший дух, поскольку я могла почувствовать и что я безусловно увидела в факте издания «Проз д’Анфан». Так вот, та моя проза — той же породы, оттого у меня есть надежда. (Неужели тот Люсьен — ее потерял?? Запросите О<льгу> Н<иколаевну> — она мне ни слова больше не пишет. И Люсьен — тоже не ответил.)
Итак — до письма!
Сердечный привет и пожелания хорошего — всячески — <неразб>.
Выросла ли собака и как на нее смотрят кондуктора? М. б. уже — снизу??
МЦ.
Ван, 21-го сентября 1936 г.
Милая Зинаида Алексеевна,
Все это — недоразумение: спешно уезжая в Савойю, забыла закрепить в своей памяти — или, что лучше: на бумаге — Ваш адрес, который совершенно — канул.
На днях вернувшись — разыскала: 4, рю Вашингтон, и одновременно получила Вашу недоуменную открытку — и вот — пишу: спешу снять и тень в могущей — не могущей! — быть у меня на Вас обиде — за что?
Я, наоборот, сохранила о нашей встрече — Петре в саду, рытье в книжках, псе, лесе — самую хорошую память, ничем не омраченную. И Ваш черный идол [1803]до сих пор мне благоприятствует.
Желаю Вам успеха с Вашим сборником и шлю самый сердечный из приветов.
МЦ.
<ЛЮСЬЕНУ де НЕКУ>
[1804]
<3 июня 1936 г.>
«Милостивый Государь, я мыслю о Вас, но для письменных мыслей требуется время. И чем они стихийнее, тем больше его надо, ибо записать мысль — значит уловить ту первую, первичную, стихийную, мгновенную форму, в которой она появилась изначально. Как и вся работа жизни с нами (NB! Говорят: „работать над чем-то“. Я работаю над рукописью. Но нельзя сказать: работа жизни над нами. Тогда надо с нами?) состоит в том, чтобы возвратить нам первую и единственно истинную форму нашего облика и ощущений. Совсем маленькие дети — совсем старые старики. Все, что между и что называют „жизнь“, — только черновик, бумага с тьмой помарок, только затмение. Я не только мыслю о Вас, я действую. Так как Вы первый, кто увидел настоящее во мне в моей французской транскрипции, я посылаю Вам — Вам одному — несколько листков, продолжающих те письма, которые Вы имели глубину счесть глубокими. „Послесловие к Послесловию“. Сначала я их писала для себя, потом для Вас. Вы будете их единственный читатель и даже автор, поскольку без Вас я бы их не написала. Это наименьшее, на что я способна. У моей благодарности всегда один и единственный жест: дать другому узнать меня еще глубже. Возможно, было бы тактичнее и даже более по-моему, не предупреждать Вас, но жизнь медленна, и есть вещи, которые должно если не делать, то по меньшей мере постичь вовремя. Спасибо за все.
Р. S. Только что посмотрела в „Лярусс“ [1805]слово „Послесловие“ (Postface) и вот, что я прочла: postface — существительное, женского рода (от латинского post — после и fari — говорить); извещение, помещаемое в конце книги. NB! Странное извещение! Если это извещение, не находите ли Вы, что оно делается слишком поздно? Смотрю слово „извещение“ (avertissement) и читаю: Сообщение, информация, род предисловия. Итак получается: предисловие, помещаемое в конце книги — нонсенс».
«Милостивый Государь, я мыслю о Вас, но для письменных мыслей требуется время. И чем они стихийнее, тем больше его надо, ибо записать мысль — значит уловить ту первую, первичную, стихийную, мгновенную форму, в которой она появилась изначально. Как и вся работа жизни с нами (NB! Говорят: „работать над чем-то“. Я работаю над рукописью. Но нельзя сказать: работа жизни над нами. Тогда надо с нами?) состоит в том, чтобы возвратить нам первую и единственно истинную форму нашего облика и ощущений. Совсем маленькие дети — совсем старые старики. Все, что между и что называют „жизнь“, — только черновик, бумага с тьмой помарок, только затмение. Я не только мыслю о Вас, я действую. Так как Вы первый, кто увидел настоящее во мне в моей французской транскрипции, я посылаю Вам — Вам одному — несколько листков, продолжающих те письма, которые Вы имели глубину счесть глубокими. „Послесловие к Послесловию“. Сначала я их писала для себя, потом для Вас. Вы будете их единственный читатель и даже автор, поскольку без Вас я бы их не написала. Это наименьшее, на что я способна. У моей благодарности всегда один и единственный жест: дать другому узнать меня еще глубже. Возможно, было бы тактичнее и даже более по-моему, не предупреждать Вас, но жизнь медленна, и есть вещи, которые должно если не делать, то по меньшей мере постичь вовремя. Спасибо за все.
Р. S. Только что посмотрела в „Лярусс“ [1805]слово „Послесловие“ (Postface) и вот, что я прочла: postface — существительное, женского рода (от латинского post — после и fari — говорить); извещение, помещаемое в конце книги. NB! Странное извещение! Если это извещение, не находите ли Вы, что оно делается слишком поздно? Смотрю слово „извещение“ (avertissement) и читаю: Сообщение, информация, род предисловия. Итак получается: предисловие, помещаемое в конце книги — нонсенс».
ШТЕЙГЕРУ А. С
Морет-сур-Лоинг, 29-го июля 1936 г.
Первое (и единственное) разочарование — как Вы могли называть меня по имени-отчеству — как все (нелюбимые и многоуважающие). Ведь мое имя било из каждой моей строчки, и если я, написав мысленно — зовите меня просто М<ариной> — этого не написала письменно — то только из нежелания явности (грубости), как часто — не забудьте — буду умалчивать — вопиющее. Мне не захотелось своим словом становиться поперек своему имени на Ваших устах, не хотелось становиться между именем и устами, почти что entre la coupe et les levres. [1806]Я знала, что Вы напишете — М<арина>.
Вся Ваша исповедь [1807]— жизнь Романтика. Даже его штампованная биография. Вся Ваша жизнь — история Вашей души, с единственным, в ней Geschehniss'eм: [1808]Вашей душой. Это она создавала и направляла события. Вся Ваша жизнь — ее чистейшее авторство. И что можно в ответ на все это: всего Вас, с Тетей и с Fr<?u>l<ein> Martha [1809]— и с тем корабельным канатом, режущим жизнь и душу н?двое — и с нищенством — и с тем боевым прадедом — и с той ниццкой голубой рубашкой — и с Вашей белой санаторской (у Вас на руке перстень — по белизне блеска — серебряный — чей? Чт? — на нем — за ним — в нем?) что можно, в ответ на Geschehniss < — > Sie, — как не обнять? Всего Вас со всем внутри имеющимся: с Вашим безмерным сердцем — и недостаточными легкими, ибо — предупреждаю: мне в (… «таком как Вы» — Вам будет холодно… «в Вас» — не поверите) — в НАС все дорого, вплоть до ущербов, и недостаточные легкие — не меньше избыточного сердца — и если я сказала мать — то потому что это слово самое вмещающее и обнимающее, самое обширное и подробное, и — ничего не изымающее. Слово перед которым все, все другие слова — границы.
И хотите Вы или нет, я Вас уже взяла туда внутрь, куда беру все любимое, не успев рассмотреть, видя уже внутри. Вы — мой захват и улов, как сегодняшний остаток римского виадука с бьющей сквозь него зарею, который окунула внутрь вернее и вечнее, чем река Loing, [1810]в которую он вечно глядится.
Это мой захват — не иной. (В жизни, я может быть никогда не возьму Вашей руки, которая — вижу — будет от меня на пол-аршина расстояния, вполне достижима, так же достижима, как мундштук, который непрерывно беру в рот. Взять вещь — признать, что она вне тебя, и не «признать», а тем самым жестом — изъять: переместить в разряд внешних вещей. С этой руки-то все расставания и начинаются. Но, зная, что, может быть все-таки возьму — потому, что как же иначе дать?… хотя бы — почувствовать. <)>
— Приеду к Вам показаться. Дитя, мне показываться — не надо. И наперед Вам говорю — каким бы Вы ни были, когда войдете в мою дверь, — я все равно Вас буду любить, потому что уже люблю, потому что — уже случилось такое чудо — и дело только в степени боли — и чем лучше Вы будете — тем хуже будет — мне.
Я — годы — по-м?ему уже восемь лет — живу в абсолютном равнодушии, т. е. очень любя того и другого и третьего, делая для них всех все, что могу, потому что надо же, чтобы кто-нибудь делал, но без всякой личной радости — и боли: уезжают в Россию — провожаю, приходят в гости — угощаю.
Вы своим письмом пробили мою ледяную коросту, под которой сразу оказалась моя родная живая бездна — куда сразу и с головой провалились — Вы.
_______
… «Об этом пишет Andre Gide (в том-то и том-то), но у меня это не вычитаете». Мы не только не вычитываем, мы — вчитываем, и нисколько не буду удивлена, если прочтя вдоль и поперек Faux-Monnayeurs и даже Journal de Faux-Monnayeurs [1811](не читала ни того, ни другого), никогда и нигде не обнаружу Вашего «об этом пишет Andr? Gide»…
Я так вдоль и поперек исчитала всего Lenau и никогда не нашла четырех моих любимых его строк.
_______
— «Да знаете ли Вы, чт? такое — я…?»
— Нет, но я знаю, кто такое — Я: хватит на обоих, т. е. на всю боль:
Вашу от меня, мою от Вас, нас обоих — от нас — варьируйте как хотите, ибо комбинации неисчислимы — хватит.
________
… «НО, которого я боюсь больше всего на свете, и ненавижу — и всегда заранее на всех губах вижу —»
(— на моих, дружочек. Вы увидите только: — Н?.)
Насчет «приходит в пах»: — Вы меня не поняли. Это — им приходит в пах, нам — только в душу, и не приходит — было всегда. Знайте одно: когда душа есть, она — всё: не-души — нет, и никакого отдельного паха нет: это для докторов есть: «ранен в пах», мы — всегда в душу, как тот средневековый голый герцог, в ответ на удивление крестьянина — не холодно ли ему: — Ты же ходишь с открытым лицом, и тебе не холодно. «Так я — весь лицо». Я в очень раннем детстве например никогда не могла понять: — «Мама, у меня тоска или меня тошнит?»… А теперь утверждаю, что всегда — тоска, что тошнит — нет.
_______
— «Ведь требовал я невозможного, понимая, что требую невозможного…» Не забудьте, что мнящаяся нам невозможность вещи — первая примета ее естественности, само собой разумеемости — в мире ином. Ведь все мы удивлены, что нельзя ходить по морю: раз море есть — и ноги есть. И когда Христос идет по водам — мы сразу узнаем — и успокаиваемся. Как сразу, во сне, узнаём упругость (держательскую способность) воздуха. И разве, сейчас, не естественно, — что я Вам пишу — что пишу? Разве не чудовищно было бы — мне (будучи мной) на Ваше письмо отозваться — иначе? Разве не то было бы — чудо (гнусное).
Все, что не чудесно — чудовищно, и если мы в этом чудовищном обречены жить — это не значит, что оно — закон, это значит только, что мы — вне нашего закона.
_______
(Всё о том же, т. е. Вашей «невозможности»)… Мы играем — не с теми. (Те — есть). Мы от нетерпения (у души — свои сроки) опережаем настоящего партнера и клонимся к любому, внушая ему быть — любимым. Заметьте, кстати, какие мы не-с теми (с не-теми!) — жалкие: ни на что непохожие, нелепые, уроды какие-то… Когда Вы себе с другим перестаете нравиться (хотите «исправиться» — или развратиться) — уходите от него, потому что он Вам — яд.
Будьте только с тем, кто Ваше самоощущение повышает, подтверждает (— Значит: будь один? — Да, значит — будь один. — Нет, значит — будь со мною) — на выбор, ибо оба ответа — одновр?менны и — предельно мои.
— Пишу Вам в свой последний свободный день. Завтра — 30-го — укладка, послезавтра — отъезд: пока что в Ванв, а оттуда — возможно — в тот самый замок, [1812]где мы нынче были с Вами — в моем сне. У нас с Вами была своя собака, т. е. особая, отдельная от всех, и все дело было в ней. Я была озабочена Вашей светящейся белизной среди других загорелых лиц. Ваше лицо сверкало как серебро, и по этому сверканию (я и во сне близорука) я Вас узнавала. Замок этот — в горах — и оттуда мне еще легче будет с Вами дружить. (З?мок очень темный, весь в елях, — оттого Ваше лицо так и сверкало. —)
Спасибо за тетрадь о прадеде. [1813]Орел был! Я бы за такого прадеда — дорого дала и много из него сделала. Напишите о нем: его. Ведь, честное слово — ст?ит всех синих рубашек мира! [1814]Напишите — поэму: ведь Вы умеете писать стихи. Дайте его в ряде видений. Кто был — должен быть всегда, а это — забота поэтов. Вспомните рильковского Корнета, [1815]только Р<ильке> — в нем — почувствовал себя ребенком, а Вы в своем — почувствуйте себя мужем. (Это навряд ли Вам будет — в жизни — дано, на Вас неизгладимая женская печать: женских рук над Вашим младенчеством, та же печать, что на Р<ильке> — он никогда не стал мужем, хотя умер пятидесяти лет. Но дал он — и Мазепу [1816]и нашего Riese von Mur?m (Sass Ilya — der Riese von Mur?m) [1817]и Авессалома [1818]— и мужа из мужей — Царя Давида, [1819]и ск?льких!) Дайте — деда и подарите его — мне.
_______
Не пишите мне до верного адреса — не хочу пересылок. Т. е. пишите — и не отсылайте, извещу — скоро.
Дома (в Ванве) постараюсь напасть на след своих Юношеских стихов — только не затеряйте, вторых у меня нет — (стихи 1912 г. — 1916 г., не печатались) и всё сделаю, чтобы достать Вам Стихи к Блоку (одна книжечка должна где-то быть) — я хотела Вам перстень (серебряный) — но у Вас есть, и двух — нельзя. (М?й перстень — который хотела — и который ношу на левой руке — абсолютно Ваш: весь — Вы, но, повторяю, не надо и нельзя — двух, у Вас тогда будет: «main bagu?e» [1820]… и каждый из двух потеряет свой смысл. Поверьте, мне очень трудно от этого видения отказаться (своего перстня — на Вашей руке), но делаю это — для Вас. Когда Вы мне напишите, что на Вашем, я Вам напишу, что на моем — Вашем. Не забудьте!).
Карточку тоже пришлю: себя в 1916 г. и себя в 1936 г. (собственно, летом 1935 r. — mais c'est tout comme, [1821]a 1916–1936 — дата).
Ну! — вот.
МЦ
<Приписка на полях:>
Тетрадь сохраню и верну по первому слову. — Какая скука — рассказы в «Совр<еменных> Зап<исках>» — Ремизова и Сирина. [1822]Кому это нужно? Им — меньше всего, и именно поэтому — никому.
Прочтите: Письма оттуда [1823]и непременно напишите, дошли ли. Лучшая вещь в книге.
2-го августа 1936 г., воскресенье.
Vanves (Seine), 65, rue J. В. Potin,
Дружочек! Пишу Вам из Ванва, где я до 7-го. Если очень поторопитесь — еще застанете. Но если Вам сейчас не хочется — или не можется — торопиться — ждите моего письма из того замка, куда я Вас с собой увожу 7-го, в 7 ч. утра — как 31-го — с собой — увезла из Moret-sur-Loing — как отныне буду увозить с собой — всюду (и, вещь маловероятная) — вплоть до того часа, когда повезу Вас — к В?м. Тогда познакомитесь: Sie — Ihrer mit Sie — meinem, Sie — Sie mit Sie — ich, [1824]и может быть совпадут — совпадете — как совпадают наложенные друг на друга лица преступников и биографии поэтов. (Вот и объяснение тому штампу, который Вас может быть в том письме смутил. Я иногда думаю, что Вы — я, и не поясняю. Когда Вы будете не я — спрашивайте.) Но Вы, минутами, я — до странности: 1) игра в лодочку: вечно на ней проверяла себя и другого (отродясь!) — кого выброшу — выбросим (и всегда — меня!) Но одного Вы еще не знаете: вопля одной молодой женщины XVIII в. — Je sauverais mon mari — et me noyerais avec mon amant! [1825]
И ничего от нее не осталось, кроме этого вопля. Все осталось. Вся — осталась. Это ведь ст?ит — всех наших стихов?
________
Дальше: слово Уайльда, которого особенно (воинствующе, оскорбленно) люблю — сейчас из-за немодности, как когда-то сумела любить вопреки моде — еще более оскорбительной.
Только оно, в точности — т?к:
— Сначала дети родителей любят, потом дети родителей — судят, под конец они им прощают. [1826]
Начинаю держать обещания (карточки).
Про дружбу с Вами не говорю никому.
МЦ
8-го августа 1936 г.
St. Pierre-de-Rumilly
Haute Savoie
Ch?teau d’Arcine,
Вот, дружочек, поистине сыновний поступок: сложная операция — туберкулезная опухоль — на днях режут — может — зарежут…
Если это сознательно, т, е. — чтобы сделать мне больно, т. е. — чтобы я больше Вас любила — дружочек, мне все равно уже больно, и не забудьте, что я всегда всё обскакиваю.
…тот поезд, на который — все
Опаздывают: [1827]
(и чт? важнее — всё).
Но есть животная боль, тревога за жизнь, — тот ланцет, перед которым я бессильна, ибо не я режу, и не меня режут — и если Вы этот ланцет хотели в меня всадить…
Если же бессознательно — то опять-таки Вы моего отношения недооцениваете — для меня это не может быть простой (хотя бы очень волнующей) новостью.
Но — в последнем счете — может быть лучше, что написали. Ибо — не напиши, напиши после операции — моя первая мысль была бы: — Резали, а не знала — и прошел бы холод чужести. Лучше — живое мясо близости.
_______
Как только сможете писать — напишите: чт? у Вас, в точности, с легкими — и в легких? Я туберкулез — знаю, это моя родная болезнь. [1828]И чт? это была за опухоль? Где? Словом, всю историю болезни. И о сам?й операции напишите. Чем усыпляли? И чт? Вы, последнее, ощутили? Подумали? И — как проснулись? С чем?
Всё, всё.
________
Это — тоже не письмо. Письмо — впереди, и — большое. Но не могу писать Вам, пока не знаю — чт? с Вами (беседовать с Вашей душой, пока не знаю — чт? с Вашим телом — которым Вы вольны пренебрегать, я — нет: потому, что оно — не мое.)
Между Вашей страной и моею — всего только 25 верст. Пришлите мне вид Вашего Heiligen Schwendi, а я — потом — свои. У меня есть для Вас две маленьких радости, верных, но это всё — потом.
Кончаю, потому что иначе начну беседовать с Вашей душою.
Жду вести, по возможности — скорой, если сами не можете — попросите написать своих — всего несколько слов: жив, здоров, благополучно.
Обнимаю Вас и непрерывно о Вас думаю.
МЦ
Спасибо за Р<ильке>. И я Вам о нем расскажу.
У меня чувство, что нам с вами надо прожить целую жизнь — назад и вперед.
(О прожить и жизнь напишу отдельно, я нынче с этим проснулась.)
12-го августа 1936 г., среда.
St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie)
Ch?teau d'Arcine
Первый ответ на вид Вашего письма: удар в сердце — и ком в горле и пока я письмо (аккуратно) вскрывала — ком рос, а когда дело дошло до вида букв — глаза уже были застланы, а когда я, приказав им — или себе — подождать — прочла и дочла — я уже ничего не видела — и все плыл?. И я сама плыву сейчас, вместе с глазами и буквами.
(Описываю, как с Марса — или даже — Сатурна — но это со мной — т?к редко, т?к никогда.)
Мой родной, ведь это тоже была — операция, вскрытие письма было вскрытие нутра, и я так же честна и точна в своем описании, как Вы — в своем — и я тоже больше сегодня ничего не напишу Вам, кроме
Любящая Вас
М.
13-го августа 1936 г., четверг.
St. Pierre-de-Rumilly
(Haute Savoie) Ch?teau d'Arcine.
Большое письмо, когда окрепнете: в нем много мыслей, и еще больше чувствований — много всего — вся я — а это (говорят) и здоровому — много. Будем ждать. Пока же — очередной Петербург, [1829]и привет, и заверение в непрерывности моей памяти — и умоляю не писать, если трудно — и умоляю написать, если можно: как t°, боль, сон, хочется ли есть, можно ли читать, всё, всё, — но по слову обо всем, чтобы не уставать, п. ч. я хочу во всем Вам быть радостью и силой, и никогда не сделаю Вам ни больно, ни вредно, и я готова целый месяц Вам не писать и даже о Вас не думать (оставить внутри) — если это нужно.
Мой мальчик родной. Вам сейчас надо вылежать — и отложить все мысли — на потом. Чувствуйте себя, пожалуйста, хотя бы на эти дни, в большом глубоком облаке (О Господи, насколько бы проще — подойти и взять з? руку — вместо стольких слов!). (Я вчера целый день переписывала Вам из записной книжки т? письмо.)
Если это Вас радует — и не утомляет — буду писать Вам понемножку каждый день. А большое письмо — когда по чести скажете: можно. А читать (книжки) Вам можно? У меня есть одна — чудная и очень легкая на вес.
Узнаете Петербург? М. б. на этом мосту — в детстве — стояли? Вчера, бродя по своему огромному замковому чердаку, вдруг вижу: какие-то снимки. Наклоняюсь; Тунское озеро [1830]— и двое юношей. И подпись: фотография С. Штейгера. Это — Ваш отец? [1831]Даже не знаю Вашего отчества.
Храни Вас Бог! Выздоравливайте, милый!
МЦ.
14-го августа 1936 г., пятница.
Chateau d'Arcine,
St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie).
— Это моя самая любимая открытка — из всех присланных — п. ч. она самая бедная. Эти открытки, кстати, все краденые — их было очень много, и я скромно выкрала лучшие — Вы как раз тогда мне написали, что по зимам жили в П<етербур>ге. Теперь мой улов кончен и буду посылать Вам здешние виды: замка и природы, но лучшего (внутреннего) замка, увы — нет. Я из всего него больше всего люблю кухню — решетчатую, сводчатую — и чердак: самое жаркое (день и ночь кипят котлы) и самое холодное: день и ночь шум деревьев и каких-то верхних потоков а, м. б. — шум времен. Я здесь живу совсем без людей — хотя их сорок человек — с одними Вами. Отсюда часто ездят в Женеву, т. е. в Швейцарию, и это немножко растравительно, но я не завистлива и знаю, что в конечном счете блага распределены правильно: у меня такая сила мечты, с которой не сравнится ни один автомобиль. Мне только — просто — жалко, что я сейчас не могу быть с Вами, п. ч. Вам наверно скучно и долго лежать. Не прошу: пишите — п. ч. наверно сами напишете, когда сможете. Не утомляет ли Вас мелкость моего почерка:
мне всегда так много нужно Вам сказать.
Храни Вас Бог!
МЦ
<Приписки на полях:>
Кончаю перевод пушкинских Бесов. — Увлекательно. Замечаю, что пишу Вам как здоровому, — но это не эгоизм, а ужас перед физической болью, которой не могу помочь. Я о ней просто стараюсь не думать, п. ч. иначе — отчаяние.
Наверху над замком совсем одна в брошенной мельнице живет гадалка. Соблазнительно. Но — страшно. И немножко — как-то — недостойно. И наверное не пойду. Если она — гадалка — она ко мне должна придти.
Я Вам обещала спокойные письма и, видите — слово держу.
15-го августа 1936 г., суббота.
Ch?teau d'Arcine. St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie).
Первое (и единственное) разочарование — как Вы могли называть меня по имени-отчеству — как все (нелюбимые и многоуважающие). Ведь мое имя било из каждой моей строчки, и если я, написав мысленно — зовите меня просто М<ариной> — этого не написала письменно — то только из нежелания явности (грубости), как часто — не забудьте — буду умалчивать — вопиющее. Мне не захотелось своим словом становиться поперек своему имени на Ваших устах, не хотелось становиться между именем и устами, почти что entre la coupe et les levres. [1806]Я знала, что Вы напишете — М<арина>.
Вся Ваша исповедь [1807]— жизнь Романтика. Даже его штампованная биография. Вся Ваша жизнь — история Вашей души, с единственным, в ней Geschehniss'eм: [1808]Вашей душой. Это она создавала и направляла события. Вся Ваша жизнь — ее чистейшее авторство. И что можно в ответ на все это: всего Вас, с Тетей и с Fr<?u>l<ein> Martha [1809]— и с тем корабельным канатом, режущим жизнь и душу н?двое — и с нищенством — и с тем боевым прадедом — и с той ниццкой голубой рубашкой — и с Вашей белой санаторской (у Вас на руке перстень — по белизне блеска — серебряный — чей? Чт? — на нем — за ним — в нем?) что можно, в ответ на Geschehniss < — > Sie, — как не обнять? Всего Вас со всем внутри имеющимся: с Вашим безмерным сердцем — и недостаточными легкими, ибо — предупреждаю: мне в (… «таком как Вы» — Вам будет холодно… «в Вас» — не поверите) — в НАС все дорого, вплоть до ущербов, и недостаточные легкие — не меньше избыточного сердца — и если я сказала мать — то потому что это слово самое вмещающее и обнимающее, самое обширное и подробное, и — ничего не изымающее. Слово перед которым все, все другие слова — границы.
И хотите Вы или нет, я Вас уже взяла туда внутрь, куда беру все любимое, не успев рассмотреть, видя уже внутри. Вы — мой захват и улов, как сегодняшний остаток римского виадука с бьющей сквозь него зарею, который окунула внутрь вернее и вечнее, чем река Loing, [1810]в которую он вечно глядится.
Это мой захват — не иной. (В жизни, я может быть никогда не возьму Вашей руки, которая — вижу — будет от меня на пол-аршина расстояния, вполне достижима, так же достижима, как мундштук, который непрерывно беру в рот. Взять вещь — признать, что она вне тебя, и не «признать», а тем самым жестом — изъять: переместить в разряд внешних вещей. С этой руки-то все расставания и начинаются. Но, зная, что, может быть все-таки возьму — потому, что как же иначе дать?… хотя бы — почувствовать. <)>
— Приеду к Вам показаться. Дитя, мне показываться — не надо. И наперед Вам говорю — каким бы Вы ни были, когда войдете в мою дверь, — я все равно Вас буду любить, потому что уже люблю, потому что — уже случилось такое чудо — и дело только в степени боли — и чем лучше Вы будете — тем хуже будет — мне.
Я — годы — по-м?ему уже восемь лет — живу в абсолютном равнодушии, т. е. очень любя того и другого и третьего, делая для них всех все, что могу, потому что надо же, чтобы кто-нибудь делал, но без всякой личной радости — и боли: уезжают в Россию — провожаю, приходят в гости — угощаю.
Вы своим письмом пробили мою ледяную коросту, под которой сразу оказалась моя родная живая бездна — куда сразу и с головой провалились — Вы.
_______
… «Об этом пишет Andre Gide (в том-то и том-то), но у меня это не вычитаете». Мы не только не вычитываем, мы — вчитываем, и нисколько не буду удивлена, если прочтя вдоль и поперек Faux-Monnayeurs и даже Journal de Faux-Monnayeurs [1811](не читала ни того, ни другого), никогда и нигде не обнаружу Вашего «об этом пишет Andr? Gide»…
Я так вдоль и поперек исчитала всего Lenau и никогда не нашла четырех моих любимых его строк.
_______
— «Да знаете ли Вы, чт? такое — я…?»
— Нет, но я знаю, кто такое — Я: хватит на обоих, т. е. на всю боль:
Вашу от меня, мою от Вас, нас обоих — от нас — варьируйте как хотите, ибо комбинации неисчислимы — хватит.
________
… «НО, которого я боюсь больше всего на свете, и ненавижу — и всегда заранее на всех губах вижу —»
(— на моих, дружочек. Вы увидите только: — Н?.)
Насчет «приходит в пах»: — Вы меня не поняли. Это — им приходит в пах, нам — только в душу, и не приходит — было всегда. Знайте одно: когда душа есть, она — всё: не-души — нет, и никакого отдельного паха нет: это для докторов есть: «ранен в пах», мы — всегда в душу, как тот средневековый голый герцог, в ответ на удивление крестьянина — не холодно ли ему: — Ты же ходишь с открытым лицом, и тебе не холодно. «Так я — весь лицо». Я в очень раннем детстве например никогда не могла понять: — «Мама, у меня тоска или меня тошнит?»… А теперь утверждаю, что всегда — тоска, что тошнит — нет.
_______
— «Ведь требовал я невозможного, понимая, что требую невозможного…» Не забудьте, что мнящаяся нам невозможность вещи — первая примета ее естественности, само собой разумеемости — в мире ином. Ведь все мы удивлены, что нельзя ходить по морю: раз море есть — и ноги есть. И когда Христос идет по водам — мы сразу узнаем — и успокаиваемся. Как сразу, во сне, узнаём упругость (держательскую способность) воздуха. И разве, сейчас, не естественно, — что я Вам пишу — что пишу? Разве не чудовищно было бы — мне (будучи мной) на Ваше письмо отозваться — иначе? Разве не то было бы — чудо (гнусное).
Все, что не чудесно — чудовищно, и если мы в этом чудовищном обречены жить — это не значит, что оно — закон, это значит только, что мы — вне нашего закона.
_______
(Всё о том же, т. е. Вашей «невозможности»)… Мы играем — не с теми. (Те — есть). Мы от нетерпения (у души — свои сроки) опережаем настоящего партнера и клонимся к любому, внушая ему быть — любимым. Заметьте, кстати, какие мы не-с теми (с не-теми!) — жалкие: ни на что непохожие, нелепые, уроды какие-то… Когда Вы себе с другим перестаете нравиться (хотите «исправиться» — или развратиться) — уходите от него, потому что он Вам — яд.
Будьте только с тем, кто Ваше самоощущение повышает, подтверждает (— Значит: будь один? — Да, значит — будь один. — Нет, значит — будь со мною) — на выбор, ибо оба ответа — одновр?менны и — предельно мои.
— Пишу Вам в свой последний свободный день. Завтра — 30-го — укладка, послезавтра — отъезд: пока что в Ванв, а оттуда — возможно — в тот самый замок, [1812]где мы нынче были с Вами — в моем сне. У нас с Вами была своя собака, т. е. особая, отдельная от всех, и все дело было в ней. Я была озабочена Вашей светящейся белизной среди других загорелых лиц. Ваше лицо сверкало как серебро, и по этому сверканию (я и во сне близорука) я Вас узнавала. Замок этот — в горах — и оттуда мне еще легче будет с Вами дружить. (З?мок очень темный, весь в елях, — оттого Ваше лицо так и сверкало. —)
Спасибо за тетрадь о прадеде. [1813]Орел был! Я бы за такого прадеда — дорого дала и много из него сделала. Напишите о нем: его. Ведь, честное слово — ст?ит всех синих рубашек мира! [1814]Напишите — поэму: ведь Вы умеете писать стихи. Дайте его в ряде видений. Кто был — должен быть всегда, а это — забота поэтов. Вспомните рильковского Корнета, [1815]только Р<ильке> — в нем — почувствовал себя ребенком, а Вы в своем — почувствуйте себя мужем. (Это навряд ли Вам будет — в жизни — дано, на Вас неизгладимая женская печать: женских рук над Вашим младенчеством, та же печать, что на Р<ильке> — он никогда не стал мужем, хотя умер пятидесяти лет. Но дал он — и Мазепу [1816]и нашего Riese von Mur?m (Sass Ilya — der Riese von Mur?m) [1817]и Авессалома [1818]— и мужа из мужей — Царя Давида, [1819]и ск?льких!) Дайте — деда и подарите его — мне.
_______
Не пишите мне до верного адреса — не хочу пересылок. Т. е. пишите — и не отсылайте, извещу — скоро.
Дома (в Ванве) постараюсь напасть на след своих Юношеских стихов — только не затеряйте, вторых у меня нет — (стихи 1912 г. — 1916 г., не печатались) и всё сделаю, чтобы достать Вам Стихи к Блоку (одна книжечка должна где-то быть) — я хотела Вам перстень (серебряный) — но у Вас есть, и двух — нельзя. (М?й перстень — который хотела — и который ношу на левой руке — абсолютно Ваш: весь — Вы, но, повторяю, не надо и нельзя — двух, у Вас тогда будет: «main bagu?e» [1820]… и каждый из двух потеряет свой смысл. Поверьте, мне очень трудно от этого видения отказаться (своего перстня — на Вашей руке), но делаю это — для Вас. Когда Вы мне напишите, что на Вашем, я Вам напишу, что на моем — Вашем. Не забудьте!).
Карточку тоже пришлю: себя в 1916 г. и себя в 1936 г. (собственно, летом 1935 r. — mais c'est tout comme, [1821]a 1916–1936 — дата).
Ну! — вот.
МЦ
<Приписка на полях:>
Тетрадь сохраню и верну по первому слову. — Какая скука — рассказы в «Совр<еменных> Зап<исках>» — Ремизова и Сирина. [1822]Кому это нужно? Им — меньше всего, и именно поэтому — никому.
Прочтите: Письма оттуда [1823]и непременно напишите, дошли ли. Лучшая вещь в книге.
2-го августа 1936 г., воскресенье.
Vanves (Seine), 65, rue J. В. Potin,
Дружочек! Пишу Вам из Ванва, где я до 7-го. Если очень поторопитесь — еще застанете. Но если Вам сейчас не хочется — или не можется — торопиться — ждите моего письма из того замка, куда я Вас с собой увожу 7-го, в 7 ч. утра — как 31-го — с собой — увезла из Moret-sur-Loing — как отныне буду увозить с собой — всюду (и, вещь маловероятная) — вплоть до того часа, когда повезу Вас — к В?м. Тогда познакомитесь: Sie — Ihrer mit Sie — meinem, Sie — Sie mit Sie — ich, [1824]и может быть совпадут — совпадете — как совпадают наложенные друг на друга лица преступников и биографии поэтов. (Вот и объяснение тому штампу, который Вас может быть в том письме смутил. Я иногда думаю, что Вы — я, и не поясняю. Когда Вы будете не я — спрашивайте.) Но Вы, минутами, я — до странности: 1) игра в лодочку: вечно на ней проверяла себя и другого (отродясь!) — кого выброшу — выбросим (и всегда — меня!) Но одного Вы еще не знаете: вопля одной молодой женщины XVIII в. — Je sauverais mon mari — et me noyerais avec mon amant! [1825]
И ничего от нее не осталось, кроме этого вопля. Все осталось. Вся — осталась. Это ведь ст?ит — всех наших стихов?
________
Дальше: слово Уайльда, которого особенно (воинствующе, оскорбленно) люблю — сейчас из-за немодности, как когда-то сумела любить вопреки моде — еще более оскорбительной.
Только оно, в точности — т?к:
— Сначала дети родителей любят, потом дети родителей — судят, под конец они им прощают. [1826]
Начинаю держать обещания (карточки).
Про дружбу с Вами не говорю никому.
МЦ
8-го августа 1936 г.
St. Pierre-de-Rumilly
Haute Savoie
Ch?teau d’Arcine,
Вот, дружочек, поистине сыновний поступок: сложная операция — туберкулезная опухоль — на днях режут — может — зарежут…
Если это сознательно, т, е. — чтобы сделать мне больно, т. е. — чтобы я больше Вас любила — дружочек, мне все равно уже больно, и не забудьте, что я всегда всё обскакиваю.
…тот поезд, на который — все
Опаздывают: [1827]
(и чт? важнее — всё).
Но есть животная боль, тревога за жизнь, — тот ланцет, перед которым я бессильна, ибо не я режу, и не меня режут — и если Вы этот ланцет хотели в меня всадить…
Если же бессознательно — то опять-таки Вы моего отношения недооцениваете — для меня это не может быть простой (хотя бы очень волнующей) новостью.
Но — в последнем счете — может быть лучше, что написали. Ибо — не напиши, напиши после операции — моя первая мысль была бы: — Резали, а не знала — и прошел бы холод чужести. Лучше — живое мясо близости.
_______
Как только сможете писать — напишите: чт? у Вас, в точности, с легкими — и в легких? Я туберкулез — знаю, это моя родная болезнь. [1828]И чт? это была за опухоль? Где? Словом, всю историю болезни. И о сам?й операции напишите. Чем усыпляли? И чт? Вы, последнее, ощутили? Подумали? И — как проснулись? С чем?
Всё, всё.
________
Это — тоже не письмо. Письмо — впереди, и — большое. Но не могу писать Вам, пока не знаю — чт? с Вами (беседовать с Вашей душой, пока не знаю — чт? с Вашим телом — которым Вы вольны пренебрегать, я — нет: потому, что оно — не мое.)
Между Вашей страной и моею — всего только 25 верст. Пришлите мне вид Вашего Heiligen Schwendi, а я — потом — свои. У меня есть для Вас две маленьких радости, верных, но это всё — потом.
Кончаю, потому что иначе начну беседовать с Вашей душою.
Жду вести, по возможности — скорой, если сами не можете — попросите написать своих — всего несколько слов: жив, здоров, благополучно.
Обнимаю Вас и непрерывно о Вас думаю.
МЦ
Спасибо за Р<ильке>. И я Вам о нем расскажу.
У меня чувство, что нам с вами надо прожить целую жизнь — назад и вперед.
(О прожить и жизнь напишу отдельно, я нынче с этим проснулась.)
12-го августа 1936 г., среда.
St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie)
Ch?teau d'Arcine
Первый ответ на вид Вашего письма: удар в сердце — и ком в горле и пока я письмо (аккуратно) вскрывала — ком рос, а когда дело дошло до вида букв — глаза уже были застланы, а когда я, приказав им — или себе — подождать — прочла и дочла — я уже ничего не видела — и все плыл?. И я сама плыву сейчас, вместе с глазами и буквами.
(Описываю, как с Марса — или даже — Сатурна — но это со мной — т?к редко, т?к никогда.)
Мой родной, ведь это тоже была — операция, вскрытие письма было вскрытие нутра, и я так же честна и точна в своем описании, как Вы — в своем — и я тоже больше сегодня ничего не напишу Вам, кроме
Любящая Вас
М.
13-го августа 1936 г., четверг.
St. Pierre-de-Rumilly
(Haute Savoie) Ch?teau d'Arcine.
Большое письмо, когда окрепнете: в нем много мыслей, и еще больше чувствований — много всего — вся я — а это (говорят) и здоровому — много. Будем ждать. Пока же — очередной Петербург, [1829]и привет, и заверение в непрерывности моей памяти — и умоляю не писать, если трудно — и умоляю написать, если можно: как t°, боль, сон, хочется ли есть, можно ли читать, всё, всё, — но по слову обо всем, чтобы не уставать, п. ч. я хочу во всем Вам быть радостью и силой, и никогда не сделаю Вам ни больно, ни вредно, и я готова целый месяц Вам не писать и даже о Вас не думать (оставить внутри) — если это нужно.
Мой мальчик родной. Вам сейчас надо вылежать — и отложить все мысли — на потом. Чувствуйте себя, пожалуйста, хотя бы на эти дни, в большом глубоком облаке (О Господи, насколько бы проще — подойти и взять з? руку — вместо стольких слов!). (Я вчера целый день переписывала Вам из записной книжки т? письмо.)
Если это Вас радует — и не утомляет — буду писать Вам понемножку каждый день. А большое письмо — когда по чести скажете: можно. А читать (книжки) Вам можно? У меня есть одна — чудная и очень легкая на вес.
Узнаете Петербург? М. б. на этом мосту — в детстве — стояли? Вчера, бродя по своему огромному замковому чердаку, вдруг вижу: какие-то снимки. Наклоняюсь; Тунское озеро [1830]— и двое юношей. И подпись: фотография С. Штейгера. Это — Ваш отец? [1831]Даже не знаю Вашего отчества.
Храни Вас Бог! Выздоравливайте, милый!
МЦ.
14-го августа 1936 г., пятница.
Chateau d'Arcine,
St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie).
— Это моя самая любимая открытка — из всех присланных — п. ч. она самая бедная. Эти открытки, кстати, все краденые — их было очень много, и я скромно выкрала лучшие — Вы как раз тогда мне написали, что по зимам жили в П<етербур>ге. Теперь мой улов кончен и буду посылать Вам здешние виды: замка и природы, но лучшего (внутреннего) замка, увы — нет. Я из всего него больше всего люблю кухню — решетчатую, сводчатую — и чердак: самое жаркое (день и ночь кипят котлы) и самое холодное: день и ночь шум деревьев и каких-то верхних потоков а, м. б. — шум времен. Я здесь живу совсем без людей — хотя их сорок человек — с одними Вами. Отсюда часто ездят в Женеву, т. е. в Швейцарию, и это немножко растравительно, но я не завистлива и знаю, что в конечном счете блага распределены правильно: у меня такая сила мечты, с которой не сравнится ни один автомобиль. Мне только — просто — жалко, что я сейчас не могу быть с Вами, п. ч. Вам наверно скучно и долго лежать. Не прошу: пишите — п. ч. наверно сами напишете, когда сможете. Не утомляет ли Вас мелкость моего почерка:
мне всегда так много нужно Вам сказать.
Храни Вас Бог!
МЦ
<Приписки на полях:>
Кончаю перевод пушкинских Бесов. — Увлекательно. Замечаю, что пишу Вам как здоровому, — но это не эгоизм, а ужас перед физической болью, которой не могу помочь. Я о ней просто стараюсь не думать, п. ч. иначе — отчаяние.
Наверху над замком совсем одна в брошенной мельнице живет гадалка. Соблазнительно. Но — страшно. И немножко — как-то — недостойно. И наверное не пойду. Если она — гадалка — она ко мне должна придти.
Я Вам обещала спокойные письма и, видите — слово держу.
15-го августа 1936 г., суббота.
Ch?teau d'Arcine. St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie).