Дантек Морис. Красная сирена

   Витали оттолкнул газеты, жестом фокусника вытащил карту Западной Европы и разложил ее на столе, закрепив специальными картонными карточ­ками. Из кармана грязного прорезиненного дожде­вика достал маркер и начал прочерчивать жирную желтую полосу их будущего маршрута. Сначала они поедут вдоль русла Рейна, потом до Нанси, спустят­ся до Роны к Лиону, пересекут Прованс в направле­нии Испании. Иберийский полуостров они пересекут по диагонали и выскочат на юге Португалии.
   – Маршрут номер один. Быстрый. Централь­ные автострады.
   Витали достал второй маркер, красный, и на­чал чертить другой маршрут.
   После Дижона – окольными путями через всю Францию. Центральный массив, Тулуза, Страна Басков, оттуда прямо на север Португалии, отту­да – через Атлантику и Средиземное море.
   – Маршрут номер два. Медленнее, но безопас­нее… Национальные дороги, второстепенные. Про­езд через Пиренеи.
   Хьюго смотрел на Алису: девочка внимательно изучала карту, то и дело поднимая глаза на Ви­тали.
   Витали снова взглянул на Хьюго, ища под­держки, тот незаметно кивнул в ответ.
   Полунемец-полурусский заговорил:
   – Я считаю, что мадемуазель Кристенсен должна принимать непосредственное участие в операции. – Его глаза ночной птицы внимательно наблюдали за Алисой из-за толстых стекол. – Она должна стать активным участником операции по собственному спасению… Так сказал бы… Билъбо… Согласен, Хьюго?
   Бильбо было кодовым именем Ари. Хьюго мол­ча согласился.
   Алиса не могла отвести взгляда от поблескива­ющих очков руководителя всех секретных опера­ций в Западной Европе. Именно так воспринимал его Хьюго, видя, что девочка тоже трепещет перед загадочным и властным незнакомцем.
   Витали достал новую карту.
   Оба маршрута – красный и желтый – могли быть разложены на несколько вариантов прохож­дения по местным дорогам. Красный маршрут можно было пройти тремя способами, пересекая Португалию с севера на юг. Желтый делился на два отрезка, один из которых, в свою очередь, раз­дваивался, достигая Альграву.
   На карте было обозначено шесть точек доступа в эту средиземноморскую провинцию. Витали по­трудился на славу.
   Немец перевел взгляд с Хьюго на Алису и про­должил:
   – Вы будете ехать днем и ночью, соблюдая все меры предосторожности. Вы, мадемуазель Кристенсен, должны будете спать, казаться как можно незаметнее и играть роль штурмана.
   В знак согласия Алиса как-то странно изогну­лась всем телом.
   Взгляд Витали, как взор ловчей птицы, пере­кинулся на Хьюго.
   – Ладно, перед отъездом мы должны успеть оговорить еще кое-какие детали.
   Алиса мгновенно поняла и отступила назад, со­бираясь покинуть комнату, остановилась на секун­ду, посмотрела на мужчин:
   – Спасибо за все, что вы для меня делаете, гос­пода.
   С этими словами она исчезла за стеклянной мо­заичной дверью, как белокурый эльф.
   В глазах Витали Хьюго прочел все тот же сак­раментальный вопрос: «Ну, как я?»
   Супер. Ты был великолепен, оценил его такти­ку Тороп, выкидывая вверх большой палец.
   – Хорошо, – пробурчал Витали, – а теперь по­говорим о том, чего малышке знать не следует.
   Он достал вторую карту Португалии и зеленый маркер.
   – Маршрут твоего возвращения.
   Зеленый фломастер медленно «выполз» из Португалии и заскользил к Франции, распростра­няя по комнате запах бензина и оставляя за собой ярко-бирюзовый след.
   – Вот твой паспорт. На имя господина Цукора, гражданина Германии.
   Витали протянул Хьюго его подлинные доку­менты.
   – Уничтожь их перед отъездом. Теперь ты – Бертольд Цукор, музыкальный продюсер… это на­стоящий «подлинно-фальшивый» паспорт. Безу­пречный.
   Хьюго цапнул у него из рук паспорт.
   Витали вынул из кармана яркий пакетик с ма­леньким черным флакончиком.
   – Нужно покрасить малышке волосы. В чер­ный цвет. После этого сфотографируй ее. Вечером будет готов паспорт. Ты уедешь ночью, как только я привезу документы на имя Ульрике Цукор, тво­ей дочери.
   Сказав все это, он поставил на карту Португа­лии небольшую серую коробочку. Хьюго открыл ее, увидел две цветные линзы для глаз и удивлен­но взглянул на Витали.
   – Новые линзы «Минолта», орехового цвета, для Алисы, – пояснил тот.
   Хьюго не мог прийти в себя от изумления.
   Витали прыгнул выше головы – и все ради бе­зопасности маленькой беглянки, спасенной его бе­зответственным агентом.
   «Все будет тип-топ», – решил для себя Тороп.
   Кто бы ни преследовал Алису, этим людям не тягаться в изобретательности с Витали, им не справиться с мощью и действенностью сети.
   Через два дня они будут в Португалии. Через три максимум – Алиса разыщет своего отца. Он вернется в Париж через четыре-пять дней.
   Все будет хорошо. И просто, как дважды два.
   Неизвестно почему, Хьюго не удавалось убе­дить в этом себя самого.

9

   Человек, открывший им дверь, был молод, светло­волос и одет в голубой костюм в тонкую полоску в тон и шелковый галстук в цене месячного оклада начинающего инспектора полиции. Приветливое лицо за щитом дежурной улыбки (раз в двадцать дешевле галстука).
   Аните он показался слишком симпатичным, чтобы быть честным. Рядом с ней нетерпеливо пе­реминался с ноги на ногу Петер, и она перестала разглядывать парня.
   – Доброе утро, – произнесла она на своем весь­ма среднем немецком. – Мы – инспекторы гол­ландской полиции Петер Спаак и Анита Ван Дайк… Можно войти?
   Она протянула ему свое удостоверение, Петер последовал ее примеру.
   Улыбка блондина стала еще шире, и это было явно ненормально.
   – Да, конечно, инспекторы из Амстердама, за­ходите, прошу вас. Добро пожаловать в Браун-вальд.
   Его голландский был безукоризнен.
   Он слегка отступил в сторону, и их взорам от­крылся роскошный коридор. Пол был выложен итальянским мрамором. В конце коридора находи­лась массивная дубовая дверь, все двери комнат цвета слоновой кости были закрыты.
   – Мы вас давно ждем, – продолжал журчать молодой человек, осторожно прикрывая за ними дверь. – Я – Дитер Борвальт, личный юридичес­кий консультант госпожи Кристенсен.
   Это прозвучало почти как: «Ее величества ко­ролевы Нидерландов».
   Он протянул руку, чтобы поздороваться. Анита мгновенно пожала его ладонь, а Петер и вовсе не снизошел до того, чтобы касаться наманикюрен-ных пальцев. Сунув руку в карман брюк, Борвальт повел гостей по коридору и открыл створки огром­ной двери из золотистого дуба.
   Яркое весеннее солнце осветило пространство.
   Свет проникал в помещение через высокие ок­на, выходившие на долину. Комната была отделана девственным, ослепительно белым мрамором. В зеркалах отражались серо-голубые горы с белы­ми шапками на вершинах, упирающихся в небеса. Размерами салон приближался к церковному не­фу. Войдя, Анита почувствовала себя крестьянкой в грязных сабо, явившейся из хлева с ведром свеженадоенного молока.
   Борвальт спокойно прошествовал в противопо­ложный конец комнаты к бюро в стиле ампир, сто­явшему на мраморном возвышении в стеклянном эркере (его размеры заслуживали Книги рекордов Гиннесса).
   Затейливо изогнутый кожаный диван распола­гался в нескольких метрах от бюро, у стены. На ди­ване – жемчужно-серый костюм с рыжими кожа­ными заплатками на локтях. В костюме – мужчина неопределенного возраста в круглых очках. Он ис­коса взглянул на вошедших. Человек небрежно ли­стал какую-то папку, периодически отвлекаясь на зрелище альпийских хребтов по ту сторону сияю­щей синевы неба.
   Дитер Борвальт картинно обогнул стол, эле­гантным движением открыл резную коробку чер­ного дерева и сделал приглашающий жест. Он про­тянул ее посетителям:
   – Настоящие гаванские сигары… Прямо с Ку­бы… Вы курите? Для меня это любимый наркотик…
   Он снял с рыжеватой сигары коронку, покру­тил ее между пальцами, взял гипсовую розу, ока­завшуюся тяжелой массивной зажигалкой.
   – Благодарю, но нет: я курю только чистый опи­ум, кстати, доложите о нашем визите госпоже Кри­стенсен.
   Анита решила взять быка за рога. Борвальт на мгновение замер, изумленный неожиданным заяв­лением. Закурив наконец, он разразился звучным смехом – по мнению Аниты, натужным и слишком долгим.
   – Чистый опиум… Великолепно, – наконец про­комментировал он, внезапно успокаиваясь. – Ви­жу, полиция не до конца утратила чувство юмора…
   Он пустил в потолок закрученное колечко дыма.
   – Юмор и терпение. Повторяю вопрос: вы сооб­щите госпоже Кристенсен о нашем приходе?
   Ворвальт ответил не сразу, глядя на Аниту не­замутненным взглядом, потом указал на человека, сидевшего на диване:
   – К сожалению, в настоящий момент госпожа Кристенсен занята. Но здесь находится доктор Фор­стер, он – личный врач госпожи Кристенсен и рас­полагает очень важной информацией по делу, кото­рое привело вас сюда. Он готов сообщить ее вам.
   – Подождите! – Анита подняла руку, призы­вая собеседника замолчать. Голос ее был ледя­ным. – Я должна в третий раз повторить свой во­прос или мне сразу показать вам ордер, который лежит у меня в кармане?
   Улыбка Борвальта мгновенно застыла. Анита тут же различила в сине-стальном взгляде попыт­ку быстро принять верное решение.
   Анита терпеливо ждала, как он отреагирует.
   Наконец он забормотал:
   – Э-э-э… послушайте… госпожа Ван Дайк, види­те ли, в воскресенье нашу адвокатскую контору в Амстердаме оповестили только сегодня утром. А госпожа Кристенсен и господин Брюннер уехали вчера утром. Мы всеми возможными способами пытаемся с ними связаться, но пока…
   Анита постаралась не улыбнуться:
   – Так скажите же мне, ради бога, куда они уе­хали? На Луну? В Антарктиду? В Женеву'?
   Борвальт больше не улыбался.
   – Послушайте, госпожа Ван Дайк, мне совер­шенно непонятен ваш юмор, он неуместен в сло­жившихся обстоятельствах (лексикон продажного адвокатишки!). Возможно, мне стоит напомнить вам, что в том числе и по вашей вине Алиса исче… сбежала. В настоящий момент госпожа Кристенсен пытается собрать всю свою энергию, средства и связи, чтобы как можно быстрее отыскать свою дочь. Поймите же… Ее очень волнует судьба Алисы, ведь девочка сейчас одна где-то на дороге или в не­знакомом городе, а ведь города так опасны для три­надцатилетних девочек, красивых блондинок.
   – Заткнитесь, ладно? – Сталь в голосе Аниты превратилась в кремень. – Алиса сбежала только потому, что за ней гнались! Вооруженные пресле­дователи убили полицейского. Теперь их разыски­вают. Йохана Маркенса, Кеслера…
   Борвальт вздохнул:
   – Госпожа инспектор… наша адвокатская кон­тора неоднократно указывала вам на то, что Маркенс не работает у Кристенсенов уже два месяца. Его нанял лично господин Кеслер, который, кстати, сопровождает сейчас госпожу Кристенсен и был с ней во время того печального инцидента. Кроме нас с доктором, это могут подтвердить еще несколько свидетелей.
   Анита вынуждена была признать, что молодой адвокатишка с изысканными манерами неплохо подготовился к встрече и держал фигу в кармане.
   – Хорошо, так где же все они находятся? Он снова выдохнул облачко терпкого дыма:
   – В Африке. На юге Марокко. По очень важно­му и сугубо конфиденциальному делу,
   – Выражаясь человеческим языком, вы не мо­жете дать мне их точный адрес?
   – Искренне сожалею, но мы и сами не имеем от них никаких известий…
   Анита была уверена, что он нагло врет, но поде­лать ничего не могла, а потому решила импровизи­ровать.
   – В таком случае советую вам как можно ско­рее передать обвинительное заключение Кристенсенам, где бы они ни были, – нежно-сладким голо­ском прошелестела она.
   – Я сделаю все возможное, поверьте.
   Анита снова не поверила и решила сменить тактику:
   – Хорошо, господин Борвальт, а теперь я хоте­ла бы послушать, что же такого важного может со­общить нам господин Форстер.
   Ворвальт не удержался от улыбки ядовитого самодовольства, и она отравила атмосферу в ком­нате сильнее, чем дым кубинской сигары. Аниту едва не стошнило.
   – Прошу вас, доктор Форстер.
   С дивана донеслось покашливанье – доктор прочищал горло.
   – Так, Дитер… Да, как вам уже сообщил госпо­дин Борвальт, я врач-психолог госпожи Кристен­сен…
   Он снова покашлял, будто настраивался, как расстроенный рояль.
   «Смотри-ка, – подумала Анита, – он не сказал „психиатр“, хотя у Хасленса нас именно так ин­формировали… Это могло означать, что Форстер – не настоящий врач. К тому же он не упомянул ни звания, ни степени».
   – Информация, которую я должен вам сооб­щить, довольно деликатного свойства. Раскрывая ее, я до некоторой степени нарушаю профессио­нальную тайну. Поэтому позвольте мне не детали­зировать некоторые детали.
   Мгновение он смотрел на лежавшую у него на коленях папку, потом сунул ее под мышку и под­нялся, заскрипев артритными суставами.
   Подошел к окну, взглянул на горы на горизон­те, словно собираясь с духом для предстоящего разговора.
   Анита уловила некую двойственность в этом согбенном пожилом человеке, который медленно поворачивался к ним, поправляя очки и раскрывая папку.
   – Видите ли, госпожа Ван Дайк, в основном я лечу госпожу Кристенсен на сеансах софрологии и медитации, но иногда мне приходилось заниматься Алисой, ее дочерью.
   Анита не перебивала его. Пусть говорит все, что хочет. Она удобнее устроилась в элегантном французском кресле и взглядом призвала Петера сделать то же. Посмотрим, что дорогой «доктор» Форстер нам поведает.
   – Около трех лет назад Алисе стали сниться кошмары.
   Он снова покхекал, глядя в свои заметки.
   – Возвращающиеся сны. Очень тревожные. Они повторялись все чаще и достигли кульмина­ции в конце девяносто первого, начале девяносто второго… Я весьма успешно лечил девочку в тече­ние девяносто второго года, и зимой кошмары пре­кратились. Тем не менее…
   Анита с нетерпением ждала продолжения.
   – Тем не менее рискну утверждать, что пре­словутая «комната с видеокассетами», которая так вас занимает, – часть галлюцинаций.
   Кхе-кхе…
   – Что вы хотите этим сказать? – холодно спро­сила Анита.
   Казалось, Форстер подыскивает правильную формулировку.
   – Ну-у… Я полагаю, что «комната с видеозапи­сями» – вымысел больного сознания ребенка, кото­рый она транспонировала на реальность.
   – Вы это серьезно? А кассета, которую мы ви­дели, – тоже кошмарный сон?
   Доктор примиряющим жестом поднял руку.
   – Прошу вас, успокойтесь. Нет. Конечно нет. Этого я не утверждаю. Я говорю исключительно о «комнате с видеозаписями». Кассета случайно ока­залась в доме Кристенсенов, которые действитель­но хранили у себя порнографические фильмы для дальнейшего использования в экспериментальном кино, и…
   Анита открыла было рот, чтобы ответить, но передумала, и Петер вступил в игру.
   – Экспериментальное кино? Так вы называете съемки, где девушке разворачивают анус электри­ческим ножом?
   Форстер бросил на Петера мимолетный взгляд. В этом взгляде странным образом смешивались глухая тревога, сочувствие, отвращение и фата­лизм. Он снова откашлялся и продолжил так, слов­но ничего не случилось:
   – Боюсь, я недостаточно ясно выразился. Есть еще один важный момент, о котором я не решился вам сообщить… Профессиональная тайна…
   Анита предоставила ему самому разбираться с собственной совестью.
   – Единственное, что я могу сказать, – речь идет о проецировании кошмаров на реальность. Отправной точкой, разумеется, были некоторые элементы действительности, встраивающиеся в предуготовленный сценарий. Комната с видеоза­писями – элемент, созданный воображением, кас­сета – факт действительности.
   Анита не верила своим ушам.
   – Видите ли, все подобные сны – крайне не­удачное разрешение эдипова комплекса, который в Алисином случае приобрел гипертрофированные размеры.
   «Посмотрим, до какой степени он раздует эти размеры», – подумала пораженная Анита.
   Доктор пролистнул несколько страниц в поис­ках нужного места и прочел:
   – Все сны имеют одинаковую структуру и за­кручены вокруг разрушительного образа Матери, все укладывается в схему ужасающей борьбы и погони, то есть инцестрального каннибализма. Отец всегда возникает как далекий загадочный персонаж, носитель света, одетый в костюм тореро или моряка. Алиса отчаянно стремится к нему, а мать гонится за ней с ножом или с пистолетом…
   В уголках губ Форстера появилась хитроватая складка, глаза светились детской радостью.
   Анита была парализована дьявольской точно­стью его анализа. Она понимала, к чему он ведет.
   Старик захлопнул папку.
   – Итак, позвольте спросить: а не совершает ли наша юная беглянка то, что до нее проделывали миллионы других, похожих на нее детей, – пре­вращает сон в реальность? Большая Игра. Убежать от соперницы-матери к отцу, сделать сон реально­стью, представить мать богомолом из-за той злопо­лучной кассеты, которая свела на нет месяцы кропотливой работы.
   В его голосе Анита услышала искренние нотки. А что, если этот «доктор» психо-каких-то там наук говорит правду?
   – Вы повторили бы это на суде под присягой, доктор Форстер?
   Она специально сделала упор на слове «док­тор».
   В ответ Форстер слегка пожал плечами, словно избавлялся от непосильной ноши.
   – Я бы сказал, что эта теория имеет право на существование, многое объясняет и что подобные случаи встречаются чаще, чем нам бы того хотелось, у детей Алисиного возраста, особенно когда родители разводятся. Невротический бред. Побеги из дома… А теперь, возможно, наркотики и прости­туция…
   – Значит, именно так вы бы выступили? Вот диагноз – невротические фантазии, связанные с неизлеченным эдиповым комплексом?
   – Я заявил бы, что это весьма вероятно, учиты­вая два с половиной года работы и около тридцати проанализированных снов.
   Тон его был безапелляционным. Дитер Борвальт курил сигару, едва заметно улыбаясь.
   – Ладно, – проговорила Анита. – А теперь пусть один из вас объяснит мне, как мадемуазель Чатарджампа оказалась на этой кассете?
   Форстера ничуть не смутило упоминание име­ни жертвы.
   Адвокат кашлянул:
   – Мы с доктором очень плохо знали эту девуш­ку, поскольку бывали в доме Кристенсенов только по праздникам.
   – Вас удивило ее исчезновение? Я хочу знать ваше мнение. Как вы объясните тот факт, что юная студентка из Шри-Ланки внезапно исчезает, а по­том у ее бывших работодателей – и ваших нынеш­них, кстати, – появляется кассета, запечатлевшая ее смерть?
   Плечи доктора, продолжавшего созерцать гор­ные вершины, передернулись. Анита решила до­жать его.
   – Будьте откровенны, доктор, забудьте о пси­хоанализе. Почему, как эта молодая студентка ста­ла героиней этого, с позволения сказать, фильма, где некто отрезает ей груди электрическим ножом? Кто, по-вашему, способен на такое?
   Доктор обернулся: он был в бешенстве, глаза метали молнии. Он мгновенно овладел собой, и только дрожь в голосе выдавала сдерживаемые чувства.
   – Не знаю, инспектор, и мне кажется, что имен­но полиция обязана раскрывать подобные дела!
   – Что я и пытаюсь делать…
   – Я видел Сунью один или два раза, на приемах у Евы Кристенсен… Она отвечала за Алису…
   Он назвал ее по имени, хотя тон оставался спо­койным. Гневное тремоло затихало.
   – С другой стороны, вам не хуже меня извест­но, что именно молодые иностранки, оторванные от привычной среды, чаще всего становятся объекта­ми индустрии такого рода.
   – Да, – согласилась Анита, – именно поэтому дельцы от порнобизнеса так мне омерзительны!
   В глазах Форстера промелькнуло странное вы­ражение. Он уже готов был что-то сказать, но тут вмешался Дитер Борвальт:
   – Давайте все проясним. Что именно вы хотите узнать? Должен ли я напоминать, что ваш ордер распространяется только на Еву Кристенсен и Вильхейма Брюннера и что мы с доктором Форсте­ром согласились на этот допрос с единственной це­лью – помочь правосудию нашей страны?
   Анита не стала говорить, что она обо всем этом думает.
   – Я собираю информацию. Пытаюсь понять. Делаю свою работу, если хотите.
   – Полагаю, больше мы ничем не сможем вам помочь.
   Первое по-настоящему честное высказывание за целый день.
   Они покинули дом, и Петер повез ее в аэропорт Цюриха. За всю дорогу она не произнесла ни слова, переживая поражение.
   Позже, в самолете, прижавшись виском к ил­люминатору, стараясь погрузиться в созерцание облаков, она слышала, как Петер ворочается в кресле.
   – Скажи, ты веришь во все эти психоштучки?
   – Не знаю, – пробормотала в ответ Анита, – но в суде это могло бы возыметь действие.
   Океан бело-золотых облаков не смог успокоить ее тревогу. Адреналин в крови зашкаливал, когда Анита ступила на летное поле под весенний ли­вень. Вечернее солнце играло на дождевых струях, перебирая текучие струны небесной арфы.
   Увы, настроение Аниты мало соответствовало красоте города, застигнутого врасплох дождем и светом.

10
Автобан-Сити

   Дюссельдорф был теперь родиной Витали. И род­ным городом музыкальной группы «Крафтверк», создавшей в 70-е новое направление – технопоп. Тороп вставил в магнитофон кассету с записью их «Компьютерного Мира».
   Эта музыка, написанная здесь, в Руре, была словно специально создана для дороги. Панель управления. Спидометр, подсвеченный зеленым светом. Стеклянные башни, наполовину скрытые оранжевым дымом заводских труб, теплообменни­ки, чередой уходящие в сторону Кельна и Бонна.
   Ночь, черный совершенный свод над головой. Равномерное мелькание фонарей.
   Киберпанковская урбанизация, конец двадца­того столетия… Сверкающее металлом родео ма­шин, они напоминают диких животных, бегущих по асфальту дороги, черно-желтая территория с загадочным смыслом.
   Белые буквы надписей, высвечиваемые фарами.
   Алиса не спала на заднем сиденье. Отодвинув­шись в противоположный угол, она прислонилась лбом к стеклу и следила за дорогой. Хьюго повер­нул зеркало, чтобы разглядеть ее. Лицо было спо­койным. Темные волосы спадали на плечи. Взгляд, устремленный в ночь, изменился, как и все прочее.
   Линзы орехового цвета и черные волосы делали ее похожей на иностранку. Какое-то искусственное создание, девочка-клон, путешествующая по Евро­пе на заднем сиденье чужой машины… Она могла бы прилететь на космической тарелке, высадиться в долине Рейна и путешествовать автостопом – Хью­го подсадил бы ее, высветив случайно фарами.
   Алиса перестала быть Алисой, они добились своего.
   Маскировка оказалась потрясающей. Приве­зенная Витали одежда привнесла последний – идеальный – штрих в создание нового образа.
   Хьюго вернул зеркальце в нужное положение и расслабился.
   Он «загримировался», сменив черные штаны и куртку на потертую кожанку и светло-голубые джинсы. Витали постриг его и покрасил волосы, предварительно вытравив их, в темно-медовый, почти каштановый, цвет. К сожалению, голубые линзы кончились, так что Хьюго придется носить темные очки. Зато они сменили машину и ехали те­перь на черном «БМВ». Один из членов организа­ции владел автосалоном в Дюссельдорфе.
   Хьюго удобнее устроился в кресле и нажал на газ.
   Витали – это не человек, а просто чудо какое-то! Не случайно он стал правой рукой Ари, а потом возглавил самый секретный отдел их организации. Под непримечательной внешностью скрывался че­ловек редкостного таланта, способный утереть нос любому аналитику ФБР и ЦРУ. Практический, конкретный, стремительный ум позволял ему за­ранее находить решение многих проблем, а умение приспосабливаться и прагматичное воображение довершали дело.
   В его архивах наверняка хранится досье с опи­санием проблемы, похожей на ту, что поставила перед ним маленькая голландка. Нет никаких со­мнений в том, что Витали уже наполовину разре­шил ее, – задолго до того, как она возникла. Как го­ворит Ари, если предвидишь проблему, имеешь шанс избежать ее.
   Витали превратил это вполне банальное прави­ло безопасности в законченное произведение ис­кусства, пусть и с налетом выпендрежа. Превра­щение девочки-подростка нордического тина в типичную представительницу предместий Барсе­лоны или Флоренции может быть на сто процентов расценено как один из его шедевров.
   НАНСИ-МЕТЦ
   Указатель разделял автостраду на два ответв­ления, одно из которых вело прямо на юг. Арденны и Лотарингию – заброшенные металлургические центры, ржавеющие среди полей, – он проедет но­чью под монотонное урчание двигателя, напомина­ющее рев ночного бомбардировщика. Постиндуст­риальный пейзаж – и это еще самое мягкое определение целины в центре Европы.
   Километрах в двадцати от границы Хьюго раз­вернул карту Витали и сразу нашел местную доро­гу, проложенную вдоль русла Рейна.
   Теперь он ехал по лесистой местности. Ско­рость – шестьдесят – семьдесят километров в час, не больше. Он убрал ногу с педали газа.
   Точно следуя карте и письменным указаниям Витали, Хьюго через полчаса вновь выехал на ав­тостраду.
   Все эти маневры нужны были для того, чтобы не отмечаться на пунктах оплаты пошлины.
   Хьюго посмотрел в зеркало бокового вида. По­граничный пост медленно исчезал на горизонте, превращаясь в оранжевое с голубым световое пят­но. Он даже не заметил, как выехал из Германии.