Дональдсон Стивен. Запретное знание

   Имя этому камню было: Малый Танатос.
   Морн слышала о нем. От этого названия ее сердце сжималось, и все тело дрожало.
   Она слышала, как о нем шептались в Академии; люди изумлялись тому, что он из себя представлял – предательство настолько бездонное, что в сравнении с ним все работы по уничтожению человека казались детской игрой.
   «Малый Танатос». Неудивительно, что запрещенный космос охранял его, несмотря на протесты дипломатов, ярость послов; несмотря на то, что самое его существование было запрещено множеством договоров. Запрещенный космос угрожал жизни каждого человека, пусть даже угроза была не военной, а генетической; пусть корабли человечества ни разу не подвергались нападению и ни один корабль пришельцев ни разу не пересек границу, а договоры не были нарушены – за исключением отказа разделаться с Малым Танатосом. И Танатос служил на благо этой угрозы более эффективно, чем боевые суда и пушки.
   Во всяком случае, камень слыл гаванью и убежищем пиратов. Здесь строились корабли (корабли вроде «Смертельной красотки»?), сюда приходили корабли для починки. Пираты вроде Ника Саккорсо и Ангуса Фермопила доставляли сюда, на один из немногих достаточно богатых рынков свою добычу, чтобы продать руду и продукты по той цене, которую они предлагали; рынок, подпитываемый невероятным аппетитом запрещенного космоса к человеческим ресурсам, человеческим технологиям – и, если слухи были верны – человеческим жизням.
   Морн проигнорировала красный гигант, пост, пояс астероидов. Так же, словно Ник ответил сам, она знала, куда направлялся «Каприз капитана».
   «Малый Танатос», где он обменяет ее секреты на деньги и починку судна, где все, что она знает о ПОДК, будет в конце концов продано в запрещенный космос.
   Это было не просто преступление; это было предательство. Предательство человечества.
   Она не чувствовала преданности к полиции Объединенных Добывающих Компаний. Вектор дал ей понять, что ее начальники и герои, до самых высших эшелонов, коррумпированы – и казалось по меньшей мере вероятным, что он прав. Он действительно верил своему обвинению. Были ли они коррумпированы или нет, но она наверняка отвернулась от них; она взяла у Ангуса пульт управления шизо-имплантата и сбежала вместе с Ником, вместо того чтобы отправиться в службу безопасности Станции. Она больше уже не была полицейским.
   Но все это не имело значения. Морн не могла сказать наверняка, предает ли человечество ПОДК. Ей нужно было решить, готова ли она сама предать человечество.
   А если она ответит – «нет»! Что тогда? Тогда встанет вопрос, как помешать Нику совершить предательство?
   Автоматически она подсчитала оставшееся расстояние; почти шесть месяцев на половине скорости света согласно нынешнему курсу «Каприза капитана», включая время торможения – и новое сильное m.
   Что она может сделать?
   Что, если не диверсию на «Капризе капитана»?
   Лучшее, на что можно надеяться, это самоуничтожение, мгновенная смерть. Любая другая форма диверсии оставит ее дрейфовать в черном космосе на корабле, экипаж которого будет наверняка знать, что она предала их всех. Но сама мысль наполнила ее холодным, черным ужасом. Это означало убить себя так, что все связанные с ней тоже погибли бы.
   Или, может быть, следует просто убить себя, и пусть Ник продолжает свой путь без нее?
   Она чувствовала себя настолько загнанной в ловушку, что едва могла дышать. Подсознательно косточками пальцев она била по краю консоли, пока кожа на них не лопнула и обе ее руки не покрылись кровью. Из этой переделки было невозможно выбраться, не включая самоуничтожения; сдачи перед моральной прыжковой болезнью, которая поглотила ее жизнь с тех пор, как «Повелитель звезд» впервые увидел «Смертельную красотку» и использовал сильное m.
   Нет, подумала она. Нет, это слишком. Я не смогу выдержать.
   Она прошла весь путь не для того, чтобы убить себя. Она терпела прикосновения Ника все это время, сносила побои, пересиливала отвращение не для того, чтобы убить себя.
   В ловушке.
   Наконец холод, охвативший ее, стал настолько сильным, что ей пришлось прижать руки к груди и скрючиться, чтобы согреться.
 
 
   Она все еще находилась в этой позе, скрюченная, словно защищая своего ребенка, когда ее нашел Вектор Шахид.
   Он, должно быть, шел на свой пост. От двери он осторожно спросил:
   – Морн?
   Она должна была что-то сказать, чтобы он ушел. Она должна была хотя бы спрятать разбитые руки. Но она не могла этого сделать.
   – Морн? С вами все в порядке? – Он подошел ближе; прикоснулся к ее плечу. Его рука сильнее надавила на плечо. – Дьявол, что вы такое с собой творите?
   Словно вспышка холодного огня она подняла голову и взглянула в его круглое лицо и мягкую улыбку.
   – Вы должны были сказать мне, – глухо прохрипела она. – Тогда, когда я впервые спрашивала вас. Вы должны были сказать мне, куда мы направляемся.
   Повернувшись к нему спиной, она покинула мостик и снова нырнула под искусственную смелость шизо-имплантата.
 
 
   Когда писк интеркома сообщил ей, что настало время занять место на мостике, она без слов отправилась туда, несмотря на то, что ее пальцы до сих пор были перепачканы засохшей кровью и болели так, что она едва могла пошевелить ими. Усталая, она включила на малую мощность коробочку и сунула ее в карман, не для того, чтобы уменьшить физическую боль, а для того чтобы приглушить свою эмоциональную сумятицу. Боль в косточках была полезна; она позволяла ей не расслабляться. А шизо-имплантат контролировал, чтобы настоящее не захлестнуло ее.
   Подпитываемая слабыми электронными разрядами, она вступила на мостик, чтобы занять свое место в качестве третьего помощника по информации.
   Лиете Корреджио командовала третьей вахтой. Тем не менее, Ник встретил появление Морн. Он улыбнулся ей, и она не знала как реагировать на это, но он ничего не сказал. Вместо этого он какое-то время помахивал ее идентификационным жетоном, а затем бросил его ей.
   Это позволяло догадаться, что перезапись информации закончена.
   Это могло бы подсказать Морн многое другое, но она была не в том состоянии, чтобы замечать, что творится вокруг.
   Бессознательно вздрогнув, она поймала свой идентификационный жетон и сжала его в кулаке.
   Затем она сделала все, что было в ее силах, чтобы не выказать никакой реакции, когда он заметил состояние ее рук.
   Его глаза моментально стали жесткими; улыбка снова стала неприятной. Без всякого перехода тело замерло. Небрежно – слишком небрежно – он спросил:
   – Морн, ты снова сражалась?
   На одно или два сердцебиения контроль ее шизо-имплантата едва не был преодолен. Да, она сражалась. Но ничего не было решено. Однако пульт управления заставил ее сдержаться. Морн покачала головой.
   – Я упала. И ударилась кистями рук.
   И словно, чтобы покончить с этим вопросом, надела на шею цепочку и спрятала идентификационный жетон под скафандр.
   Он, казалось, не знал, верить ли ей или нет. И он спокойно сказал:
   – Отправляйся в лазарет. Лиете может подождать.
   И снова Морн покачала головой.
   – Если будет очень больно, может быть, я научусь в следующий раз быть более осторожной. – И добавила: – Я хочу заняться своей работой.
   Постепенно опасность улетучивалась из него. Может быть, он решил поверить ей. Или, может быть, поверил, что если она даже сражалась, то не была побеждена. Ее черная коробочка помогала ей выглядеть так, словно она не проиграла. Пожав плечами, он перестал думать об этом.
   Обратившись к третьему пилоту, он сказал:
   – Твоя вахта. – И покинул мостик.
   Морн посмотрела на Лиете Корреджио, кивнула и села в кресло на посту помощника по информации.
   Всякий раз, как она касалась клавишей перед собой, косточки болели так, словно были сломаны.
   Именно этого она и хотела.
 
 
   Лиете Корреджио была маленькой женщиной с темными волосами, мелкими чертами лица и тихим голосом, который едва достигал концов мостика. Вдобавок в ее поведении было так мало авторитета, что сначала Морн считала, что Корреджио добилась своего положения, вероятно, потому что была одной из брошенных любовниц Ника. Но третий пилот выглядел слишком примитивно, чтобы отвечать романтическим вкусам Ника Саккорсо. И вскоре Морн убедилась, что Лиете Корреджио так же компетентна, как и Микка Васацк. Ей не хватало агрессивности Микки, но у нее было столько же уверенности в себе. Вероятно, терпимость Ника по отношению к женщинам типа Альбы Пармут не распространялась на командные посты корабля.
   Несмотря на ум Лиете, у «Каприза капитана» были серьезные проблемы.
   Часть проблем заключалась в том, что вахта Лиете состояла из самых слабых людей на борту. Несмотря на мнение Морн о Линде, к примеру, она не могла не признать, что он был намного лучше, чем третий помощник по связи. Человек, управлявший сканом и наведением, был привычным пьяницей, который разбирался в пьяных драках гораздо лучше, чем в спектрографии, и его руки так дрожали, что он не всегда попадал пальцами в нужные клавиши. Рулевой оказался вонючим хорьком, когда-то умным и толковым; он казался способным на все, кроме выполнения приказов. Способность Лиете управлять такими личностями и заставлять их работать на общее дело с течением времени производила все большее впечатление на Морн.
   К несчастью, оставалась и самая большая сложность. Это касалось решения Ника «поймать» вирус Орна Ворбульда.
   Никто из вахты Лиете не имел ни малейшего понятия, как вручную работать с оборудованием. Фактически, никто на борту не умел делать этого, за исключением Вектора, Щенка, Кармель, Микки, Лиете, Морн и самого Ника. Корабли так долго управлялись кибернетически, что большинство звездных скитальцев не знали никакого другого способа управлять ими. Были и исключения, понятное дело; и были мужчины и женщины, которых тренировали в местах типа Академии ПОДК или Алеф Грин. Но ставшие пиратами по необходимости брали команду с пестрыми биографиями и невысокими способностями, лишь бы они более-менее подходили на данное место. Люди Ника просто не знали, как выполнять свою работу, не подставляя свои компьютеры под действие вируса.
   Заданием Лиете Корреджио в тот момент, когда Морн присоединилась к ее вахте – как и несколько недель спустя – было научить свою вахту управлять «Капризом капитана» так, чтобы не стереть всю информацию.
   Процесс шел туго с самого начала. Морн сидела на своей третьей вахте, когда пьяный оператор скана стер всю информацию. Это стоило кораблю двадцати часов, пока делалась новая копия из информационного ядра.
   Через день или два второй оператор наведения Микки Васацк случайно включил пушку, которая сожгла десять метров оболочки «Каприза капитана» и распылила на атомы допплеровский сенсор, прежде чем ее успели остановить. Команде пришлось неделю работать в тяжелых скафандрах, чтобы поставить новый сенсор.
   Не успели они вздохнуть спокойно, как Альба Пармут, которая считала тяжелые скафандры личным оскорблением, пренебрегла деактивацией своего пульта, а второй оператор скана забыл это проверить перед тем, как испытывать новый сенсор. Это вызвало новое уничтожение информации и новую задержку.
   Микка была в ярости. Так как она ненавидела глупость больше, чем не доверяла Морн, она понизила Альбу в третьи помощники и перевела Морн на свою вахту.
   Лиете спокойно восприняла появление Альбы. На «Капризе капитана», как и на большинстве других судов, настоящим заданием третьего пилота было бороться с проблемами, на которые махнули рукой все остальные.
   Ник смотрел на все происходящее со все возрастающей яростью, которая говорила так же ясно как слова, что он решил заменить кое-кого из команды, когда – или если – они достигнут Малого Танатоса.
   Всякий раз, как Морн вставляла свой идентификационный жетон в информационный пульт, чтобы включить запись, она спрашивала себя, почему она все это делает. Но она знала ответ; потому что у нее не было выбора. Ник не потерпел бы отказа.
   Загнанная в угол горечью, сжигающей ее, беспомощная, с отвращением разделяя с ним постель, она попыталась найти успокоение, планируя самоуничтожение. Но это не давалось ей; не было возможностей перепрограммировать «Каприз капитана», чтобы он взорвался.
   Ник собирался с ее помощью предать все человечество. Она не могла вынести это – и никак не могла сопротивляться. В ее животе рос небольшой плотный сгусток, который вскоре станет заметен; ее тошнота исчезла, как только тело приспособилось к новой гормональной смеси. Она все еще не могла прийти к окончательному решению. Ребенок становился все более реальным. При мысли о том, чтобы оставить его, Морн хотелось плакать; при мысли о том, чтобы сделать аборт, ее тошнило.
   Постепенно две дилеммы стали смешиваться воедино; необходимость убить себя или уничтожить «Каприз капитана»; необходимость убить сына. Они не были связаны между собой, но зависели одна от другой. Она не могла решить одну проблему, не решив второй.
 
 
   Поскольку Морн провела много времени под воздействием шизо-имплантата, настроенного так, чтобы она не попыталась убить Ника в любой момент, когда он появится у нее, или отключить всю информацию, пока Микка Васацк наблюдает за ней, она почти не замечала, что в ней самой начались изменения.
   Ник был удивительно вежлив в ее каюте, словно он излечился от всех сомнений. Напуганные примером случившегося с Орном, остальные мужчины оставили ее в покое – даже третий оператор наведения, который, казалось, привык убивать ради секса. У нее была работа, постоянная, отнимающая множество сил, которая заполняла все время и уменьшала ее отчаяние. А авторитет Микки заставлял Морн вести себя вдвойне осторожно.
   Все это потребовало времени, чтобы взять себя в руки. На более низком уровне, чем тревога, вызываемая гормонами или старой преданностью, а может быть, странным, слепым иррациональным нежеланием позволить Ангусам Фермопилам и Никам Саккорсо сломать ей жизнь, она начала складывать разрозненные куски себя в нечто новое.
   Вспоминая все происшедшее, она не могла припомнить, когда она перестала беспокоиться о черной коробочке. Однажды она экспериментировала оставляя ее у себя; и после этого стала оставлять в каюте. Со времени смерти Орна Ворбульда прошли шесть недель и временной лимит для безопасного аборта начал исчерпываться. «Каприз капитана» был почти готов для попытки небольшой ручной корректировки курса.
   А Морн уже не была той женщиной, которая ступила на борт.
   Это отличие выразилось в тот момент, когда Ник появился на мостике во время передачи вахты Миккой Лиете. Он, как обычно, кивнул Микке, когда Лиете сменила ее; он улыбнулся Морн улыбкой, которая была немного резче, немного более кровожадной, чем обычно. Но само его присутствие было необычным; обычно он поджидал Морн в ее каюте, пока вахта Микки не сменялась. Когда Морн вместе со всей второй вахтой пошла с мостика, он сделал знак третьему помощнику по связи, прогоняя его, и присел на его место.
   У нее едва было время убедиться, что она поняла все правильно. И она помчалась на запасной мостик.
   Она торопилась; она была убеждена, что времени у нее немного. Тем не менее, расстояние до запасного мостика дало ей время на раздумья. Она чувствовала, что впервые за несколько недель начала думать. Ее первой мыслью было активировать пульт связи на запасном мостике и войти в систему. Это позволит ей увидеть, что он будет делать. Даже если она пропустит его передачу, она сможет установить, в каком направлении он выслал свое сообщение.
   Как только она проанализировала идею, она поняла, что Лиете узнает об этом, как только она активизирует консоль запасного мостика. Лиете сообщит Нику – а Нику будет нетрудно догадаться, для чего это понадобилось Морн.
   Но у нее была альтернатива.
   Никто не сможет отредактировать информационное ядро. Любой факт, которым обладает «Каприз капитана», любое действие, предпринятое им, тщательно записывалось. А это означает…
   Это означает, что неважно, какое количество информации Ник стер из записей пульта связи, в информационном ядре оно будет зафиксировано. Таким образом, информация корабля будет восстановлена в нередактируемом варианте.
   Если он не подумал об этом – если он не будет повторять стирание информации во время каждого восстановления – она сможет выяснить, что он собирается скрыть.
   И сможет с запасного мостика скопировать сообщение, посланное им сейчас.
   То, что она активирует пульт, станет видно на командном пульте Лиете. Но то, что она собирается делать, не будет видно. И у нее не возникнет никаких трудностей с объяснениями, для чего ей понадобилась копия информации запасного мостика. Она может придумать отговорку, что это связано с ее обязанностями.
   При других обстоятельствах она бы выругала себя за то, что не додумалась до этого раньше. Но сейчас у нее не было времени.
   Запасной мостик казался совершенно заброшенным. Она вставила в консоль свой идентификационный жетон, едва только устроившись в кресле. Чтобы прикрыть свои действия, она включила интерком и попросила разрешение Микки провести кое-какие исследования; но не стала ждать ответа. Ее пальцы забегали по клавишам. Когда Микка спросила ее, что за исследование она собирается проделать, Морн ответила, что хочет попытаться выяснить, как вирус стирает систему. В то время, когда второй пилот сказал: порядок, Морн уже начала восстанавливать сообщение, посланное Ником.
   Само сообщение, конечно же, было закодировано. Она не могла прочесть его – и не стала тратить время попусту, пытаясь это сделать. Но она выяснила конечный пункт и коды безопасности, коды, которые должны были использоваться лишь посвященными и никем другим. Вдобавок ресурсы ее информации позволяли Морн определить вектор направления. Через мгновение она определила, что сообщение было послано узким пучком в систему координат, которая ей была прекрасно известна.
   Координаты слухового поста ПОДК.
   Одного из тысяч слуховых постов, которые помогали охране сторожить запрещенный космос.
   Она была полицейским; она знала, как работают подобные слуховые посты. Через интервалы, определенные штаб-квартирой ПОДК, на посту появлялась курьерская ракета. Пост перекачивал всю собранную информацию в ракету. Ракета снова уходила в подпространство и направлялась к Земле. Там информация обрабатывалась на базе, находящейся на орбите Плутона; расположенные здесь сотни ракет обслуживали тысячи слуховых постов – не говоря уже о станциях и колониях – могли охватывать планеты, спутники, астероиды и корабли расположенные в солнечной системе. После расшифровки информация поступала в штаб-квартиру ПОДК. При соответствующем стечении обстоятельств весь процесс отнимал поразительно мало времени; обычно задержки случались, когда курьерская ракета была вынуждена доставлять сообщения обычным путем, на нормальной скорости.
   А Ник направил свое сообщение, целясь в слуховой пост.
   Он ждал ответа.
   Последствия ошеломили ее. Она чувствовала, что теряет контакт с реальностью, словно ее m совершенно исчезло – словно «Каприз капитана» отключил внутреннее вращение или потерял все ускорение в своем путешествии по обширному безмолвию. Ник послал сообщение в ПОДК. И ожидал ответа.
   О, Боже.
   Но ей не представилась возможность разложить свои мысли по полочкам. Прежде чем она могла осознать всю глубину предательства Ника, она услышала, как он саркастически спрашивает:
   – Ну как, удачно?
   Потушив свой экран, она повернулась на сиденье и посмотрела на него.
   Он стоял в проеме, улыбаясь ей. При виде Морн губы у него всегда растягивались в улыбке, обнажая зубы, а шрамы – темнели. Может быть, ее растерянность придала ей испуганный вид; может быть, сама идея, что она напугана, еще больше возбудила его. А может быть, к нему так пристала маска его страсти, что он не мог от нее избавиться.
   Но Морн не была напугана; во всяком случае, не в данный момент. Она избавилась от своего прошлого, не подозревая об этом. И прошлое пыталось влиять на последствия ее действий. Она думала впервые за эти недели и была близка к ответу. И она спокойно посмотрела прямо ему в глаза. Ее тон был нейтральным от напряжения.
   – Ты послал сообщение в ПОДК.
   Мгновенно все его тело замерло, опасное, словно бомба с включенным часовым механизмом.
   И, словно ее мучило чисто интеллектуальное любопытство, она спросила:
   – А твоя команда знает, что ты занимаешься подобными вещами?
   Его взгляд был таким же невозмутимым, как у нее, но в его улыбке не было ни капли любви.
   – Ты – единственная, для кого это не тайна. Но я бы советовал все забыть – если ты не хочешь рисковать своей удачей.
   Она проигнорировала угрозу. Было ли это правдой или фальшью – она сомневалась, что он скажет ей правду. Вместо этого она сказала:
   – Я думала, ты собирался продать меня на Малый Танатос. Во всяком случае, информацию, которой я обладаю. Неужели ты изменил свое решение?
   У него двигались только губы. Все остальные мускулы были неподвижны; насколько она могла сказать, он даже не мигал.
   – Кто сообщил тебе, что мы направляемся на Малый Танатос?
   – Никто, – сказала она спокойно. – Я догадалась сама.
   – Каким образом?
   Она пожала плечами и показала на информационный консоль.
   – Мне нужно было изучить оборудование, прежде чем заниматься своей работой. Изучение астрогации и нашей траектории было отличной практикой.
   Его улыбка стала несколько более напряженной.
   – А как тебе удалось выяснить, что я «послал сообщение в ПОДК»? – Он произнес это сокращение, словно ругательство.
   Она объяснила.
   Он выслушивал информацию, не шевелясь. Когда она закончила он спросил:
   – Как долго ты шпионила за мной?
   Она ответила и на этот вопрос. По этому поводу она уже не имела причин лгать.
   – Это было впервые. Я не догадывалась об этом до самого последнего времени. – Она позволила себе каплю горечи в тоне, когда добавила: – У меня было слишком много других проблем.
   И повторила свой вопрос:
   – Почему ты послал сообщение в ПОДК?
   И, словно она нарушила его равновесие, он оторвался от дверного проема. Небрежно, словно ленивый хищник, он подошел к командному посту и сел. Она неотрывно смотрела на него, поворачиваясь ему вслед, словно система наведения.
   На мгновение его пальцы принялись массировать шрамы, словно он хотел выжать из них всю кровь. Затем он сказал:
   – Я могу получить больше денег за то, что ты знаешь, если устрою аукцион. Но нельзя устроить аукцион, если нет по меньшей мере двух потенциальных покупателей. Я дал твоим старым коллегам шанс сохранить все, что ты знаешь, в тайне, если они согласятся заплатить за это.
   Это была ложь; она мгновенно поняла это. Сама по себе ложь была довольно правдоподобной; но не объясняла, откуда ему известны координаты слухового поста.
   Она не стала обвинять его во лжи. Пусть он думает, что она поверила; ей необходимо разрешить более важные вопросы. И она твердо заявила:
   – Они не пойдут на это.
   – А почему? – спросил он так, словно не особо интересовался ее ответом.
   – Потому что не могут быть уверены, что ты не возьмешь их деньги и тут же не продашь меня на Малом Танатосе.
   Он пожал плечами.
   – Я думал об этом. Я сообщил им, что если соглашусь с их предложением, я дам тебе доступ к системам связи. Ты можешь докладывать им – сказать, что я придерживаюсь соглашения. Честно говоря, ты можешь сообщить им все, что узнала, пока мы будем ремонтироваться.
   Она покачала головой.
   – Не слишком хорошее решение. Предложение такого рода ничего не гарантирует. А они захотят гарантий.
   Ее возражение, похоже, не смутило его.
   – Попытаться стоит. Если они попытаются надуть меня, мы ничего не теряем.
   О, да, ты потеряешь, Ник Саккорсо, думала она. Клянусь Богом, потеряешь.
   Но она не сказала этого. Когда изменение в ней окончательно созрело, она обнаружила, что думает быстрее, более ясно.
   Осторожно, нейтрально она предложила:
   – У меня есть идея получше. Скажи им, если они заплатят достаточно, ты доставишь меня куда-нибудь в другое место. И позволь мне сообщить им, что ты действительно изменил курс. Позволь мне убедить их, что ты действительно придерживаешься условий сделки.
   В одно мгновение он потерял всю свою небрежную незаинтересованность. Он замер в своем кресле; его взгляд стал острее. Медленным шипящим тоном он спросил:
   – А почему ты хочешь, чтобы я сделал нечто подобное?
   Если он думал, что напугает Морн, то он ошибался. Смотря на него все так же прямо, как всегда, она ответила:
   – Потому что я не хочу появляться на Малом Танатосе.
   – Дьявол, а почему нет? Думаешь ты – до сих пор – полицейский? Ты думаешь, ты можешь решать, кому я продам твои секреты? Ты согласилась с этим многими миллиардами километров ранее. Что сделало тебя так блядски честной?
   И тут ее дилеммы слились воедино. Под его обжигающим взглядом, ощущая опасность, она увидела, что они зависят друг от друга; и ее интуитивная нерешительность исчезла. Внезапно уверевшись в себе, она выдержала его взгляд, словно он был единственным из них, кто должен был сомневаться.
   – Я беременна, – заявила она с достоинством. – Я собираюсь родить мальчика. Он родится приблизительно к тому времени, как ты починишь прыжковый двигатель – и я не хочу, чтобы он рождался на Малом Танатосе. Мы оба будем там слишком беззащитны. Его можно будет использовать против меня. Или один из нас может быть использован против тебя.