Дональдсон Стивен. Запретное знание

   Таким образом, она сдавалась перед отчаянием.
   Кабина вокруг нее затуманилась, не потому что освещение ухудшилось – или ее зрение начало отказывать, а потому что это больше не имело значения. Это был просто наружный знак внутреннего заключения; осязаемый признак ее смертности. Такие ограничения были абсолютом. Они не могли быть обойдены или приглушены надеждой – или нервным обманом. В чистом тесте власти Ник Саккорсо победил ее, несмотря на всю ложь, которую она наговорила ему, все тайны, которые использовала против него. Ее сын и ее человечность были преданы ее невозможностью стать большим, чем она есть на самом деле.
   Та часть Морн, которая все понимала, отказывалась высказывать свои намерения. В конце концов ей не осталось ничего, кроме печального и бесконечного безумия.
   Но тут следует вести себя тихо. Вперед, теряй рассудок. Только делай это тихо.
   Игнорируя кровь, подсыхающую на руках, она начала медленно играть с локонами на голове. Какое-то время она закручивала их вокруг пальцев, сворачивая в сложные ленты Мебиуса; бесконечные метафоры. Позднее она начала разделять их на все меньшие и меньшие частицы. Когда они стали достаточно сложными и в них было по одному волоску в форме она начала собирать их вместе. Таким образом она выбралась из глубин отчаяния в спокойное состояние. Так же, как и ее каюта, которая служила ей камерой; и ее тело содержавшее столько горя; и все ее наружные ограничители, демонстрирующие бесплодность ее попыток; так же, как и все это, само время потеряло свое значение. Оно текло мимо нее, не задевая. Ее руки и кожа на голове болели; но боль тоже не имела никакого значения.
   Она не имела понятия, что случилось, когда ее дверь открылась. Ничто не прояснилось в ней.
   Дрожащий и перепуганный, словно пытаясь скрыться от преследующих его фурий, Сиб Макерн вошел в ее каюту и закрыл дверь.

Глава 21

   – Морн, – шепот Макерна был режущим, словно крик. – О, Боже.
   Она тупо смотрела на него, словно не понимала, кто он такой.
   – Морн. – Пот покатился по его бледному лицу, заставил потемнеть его маленькие усики. – Вставай. – Он прерывисто дышал, не от усталости, а от страха. – У тебя совсем не осталось времени. – Его глаза смотрели на нее и убегали, взгляд метался по каюте. – О, Боже. Что он с тобой сделал?
   Она чувствовала волнение, которому не было названия. Каюта была в катастрофическом состоянии. Когда его взгляд снова ускользнул, на белки его глаз попал свет, и они болезненно сверкнули. Морн не изменила позы; она, казалось, почти не дышала. Ее лицо было таким же непроницаемым, как во время приступов безумия. Но пальцы принялись быстрее перебирать пряди. Она расчесывала локоны с неутомимой настойчивостью.
   – Послушай.
   Он опустился перед ней на колени, словно ноги не держали его. Сейчас его лицо было на уровне ее.
   – У тебя почти не осталось времени.
   Она тупо смотрела на него, словно слепая.
   Нерешительно, почти дрожа, его руки приблизились к ее плечам. Он коснулся их и отдернул – словно они были достаточно горячи и обожгли его. Его взгляд уткнулся в пол; рот искривился. С усилием он поднял глаза. Затем взял ее за руки.
   – Он не знает, что я здесь. Сейчас не моя вахта. Я подождал, пока все остальные разбредутся, и никто не сможет увидеть меня. Но прежде чем я покинул мостик, я дезактивировал контроль двери. И сейчас компьютер показывает, что ты до сих пор закрыта. Он не заметит этого, если не попробует открыть дверь.
   Она мигнула, слушая первого помощника по информации, со слепым беззаботным непониманием. Все, что он говорил ей, звучало знакомо и одновременно так же непонятно, как шифровка.
   – Ты можешь выйти. – Отчаяние в нем росло. – Морн, послушай меня. Я не знаю, что он с тобой сделал, но ты должна послушать меня. Ты можешь выйти.
   Это достигло ее сознания. Что-то шевельнулось в темном ядре тишины. Ты можешь выйти отсюда. Потерянная или похороненная часть ее сознания, которая все понимала, дрогнула, распознавая сигнал. Выходи.
   Быстрее и быстрее она принялась наматывать волосы на пальцы и распускать их.
   – О, Морн.
   Пот на его лице походил на слезы. Он не был смельчаком – а может быть, никогда не считал себя таковым – но он был честным. Он судорожно отвел в сторону руку и ударил ее по щеке. Затем он вздрогнул и прикусил губу, испугавшись, что причинил ей боль.
   Она отпустила волосы, мягко коснулась кончиками пальцев горящей щеки. Мягко, словно умирающий ветерок, она выдохнула:
   – Он может услышать тебя. По интеркому.
   Макерн застонал. В панике он взглянул на интерком.
   Когда он снова опустил глаза, они были переполнены страхом.
   – Он отключен, – прошептал он. – Он не слышит.
   Она пожала плечами.
   Уколы его спешки начали проникать сквозь ее непонимание. Что он сказал? Она забыла. Что-то… Неужели он сказал, что она может выйти из каюты?
   Неужели он сказал ей, что у нее почти не осталось времени?
   Она не могла вспомнить его имя.
   Недовольство шевельнулось у нее в животе. Ее рот приоткрылся, словно она была готова завыть.
   – Морн, пожалуйста, – умолял Макерн. – Он убьет меня, когда все узнает. Не теряй этого шанса. Пусть я умру не напрасно.
   Она слышала его. Постепенно ее беспокойство росло. Медленными пузырьками ее мозг снова начал накачиваться разумом. Она сглотнула, и ее глаза постепенно становились осмысленными.
   – Время? – пробормотала она. – Ты сказал «время».
   – Да! – торопливо воскликнул он, довольный и одновременно напуганный ее реакцией. – Мы почти подошли к этому боевому кораблю, «Спокойствию гегемонии» – двенадцать часов от Билля. Он обещал им вовремя выпустить ракету. У тебя осталось, – он бросил взгляд на хронометр каюты, – двадцать шесть минут.
   И снова слова ускользнули от нее. Билль? «Спокойствие гегемонии?» Слова были знакомыми, но значение их потерялось. Почему он говорит о том, что будет убит? У нее еще есть двадцать шесть минут.
   Подсознательно она извлекла из глубин памяти его имя.
   – Сиб Макерн. Что ты здесь делаешь? – Куски начали складываться, когда она произносила новые слова. – Он убьет тебя за это.
   – Я просто не мог этого выдержать, – ответил он, словно наконец понял ее, понял, чего она хотела; словно его страх позволил ему последовать за ней в ее борьбе с отчаянием. Она нуждалась в словах, которые могла распознать, в словах, которые могли восстановить ее связь с разумом.
   – Когда он продал твоего сына в первый раз, – пояснил Сиб, – на станции Возможного – я уже тогда был готов взбунтоваться. Если бы я был не один. Если бы я не был таким трусом. – Его собственные представления о себе не оставляли места смелости. – С тех пор, как я присоединился к нему, мне приходилось заниматься вещами, от которых меня тошнило. Это породило кошмары и заставляет меня просыпаться с криком. Но ничего похожего не было. Ничего, подобного продаже человека Амниону.
   Я видел их, Морн, – настаивал он, словно был единственным свидетелем. – Эти мутагены – зло. То, что они делают, это… – Все его тело задрожало от отвращения. Никаким языком невозможно было передать его отвращение. – Ты была права. В следующий раз это может быть любой из нас.
   Тогда я думал, что я этого не выдержу. Я должен сделать что-то, даже если я один, и пусть он убьет меня за это.
   Но ты спасла меня. Ты спасла мою жизнь, Морн. – Он говорил ей правду; она видела это. Пот на его лице и испуганное выражение, застывшее в глазах, лишь подчеркивали его откровенность. – Ты сама спасла Дэвиса.
   После этого я был готов сделать для тебя все, что угодно, все, что можно представить, тебе нужно было лишь попросить. Но у меня не было никакой возможности. Он не давал подойти к тебе. Он действовал… вы оба действовали так, словно вместе спланировали все это, словно это была лишь хитрая уловка, ловушка, чтобы выбраться со Станции Возможного. Ты смутила меня настолько сильно, что я не знал, благодарить тебя или обвинять во всех смертных грехах.
   Он мрачно продолжал шептать:
   – Я хотел быть благодарным. Ты дала мне повод работать на него дальше. Ты дала мне возможность думать, что у него есть свои пределы, есть какие-то преступления, которые он не готов совершить. Но я боялся, что это было настоящей уловкой, что действия, которые вы планировали вместе, были подлинной ловушкой. Что у него нет никаких ограничений. И если это не так, то он должен заплатить ужасную цену, чтобы защитить тебя и Дэвиса.
   Когда мы приблизились к боевому кораблю, я узнал правду.
   Я не могу этого выдержать. Это все. Я просто не могу этого выдержать. Я хочу помочь тебе, – закончил он. – Это единственное, что я могу сделать.
   Это сработало; пока он говорил, он восстанавливал ее цепи; прял паутину между обширной пропастью ее потерянности. Новое знание поднималось из глубин, новые куски понимания. Тем не менее, его присутствие в каюте было бессмысленным.
   – Почему? – спросила она. – Что пользы будет в том, что он убьет тебя?
   – Морн. – Отчаяние заставило его сморщиться. – Неужели ты забыла? Неужели он причинил тебе такую боль, что ты ничего не помнишь?
   Он собирается отдать им твоего сына. Он собирается посадить Дэвиса в ракету и отправить его к ним, – Сиб бросил взгляд на хронометр, – через двадцать одну минуту.
   Вот оно: то, в чем она так нуждалась – заключительный кусок головоломки. Когда он стал на нужное место, она ожила.
   Впервые за все время ее глаза осмысленно смотрели на ее спасителя. Будь спокойной, диктовала ей та часть мозга, которая понимала. Не суетись. У тебя достаточно времени. Не делай никаких ошибок.
   Неожиданно тихо, но так, чтобы не возникло никаких сомнений в том, о чем она спрашивает, она сказала:
   – Где он?
   Макерн не был спокоен.
   – Они отвели его в ракету, о, двадцать минут назад. – Она, казалось, видела, как время утекает с его лица. – Мне пришлось дождаться этого. Лиете охраняла коридор, пока они вели его. Она сказала, что не верит тому, что ты заперта. Я не мог рискнуть и прийти сюда, пока она не сообщила, что он в ракете.
   – Она сказала… – Он сглотнул, чтобы заставить свое горло работать. – Она сказала: «Он не устраивал никаких скандалов. Он, казалось, был в шоке. Словно знал, что собираются проделать с ним, но он был слишком деморализован, чтобы сражаться».
   Девятнадцать минут.
   Она не думала о Дэвисе. Она не нуждалась в этом. Он был причиной всего этого. И вместо этого она задала последний вопрос Сибу Макерну.
   – Он сменил свои коды приоритета?
   Первый помощник по информации покачал головой.
   – У него не было времени.
   Нет, ну конечно же, нет. А к чему беспокоиться? Единственное существо, которое может посметь использовать коды, в надежном месте и обезумело.
   Этот ответ идеально подходил к тому, что она планировала и подготавливала, не подозревая об этом.
   С усилием, от которого заболели суставы, она встала на ноги.
   – Отправляйся в свою каюту, – сказала она Сибу, вынимая пульт управления шизо-имплантатом. – Ты смелее, чем ты думаешь.
   Кровь и боль сделали ее пальцы неловкими. Их подушечки болели. Но все это не имело значения.
   Одна из функций наполнила ее ноги и руки силой.
   – Если один из нас переживет это, я твой должник.
   Другая успокоила ее нервы, восстановила рефлексы.
   – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя.
   Еще одна позволила ей двигать поврежденными руками, словно они были как новенькие.
   – Убедись, что каюта закрыта.
   Шестнадцать минут.
   Она ничего не могла сделать, чтобы защитить его. Его жизнь зависела от его осторожности. Благодарно кивнув ему, она открыла дверь и бегом выскочила в коридор.
   – Удачи! – тихо прошептал он ей вдогонку. – Не беспокойся обо мне!
   Она оставила его позади, словно он перестал существовать.
   Коридор был пуст. Хорошо. Она была переполнена силой, словно снаряд. Она убила бы всякого, кто стал бы у нее на пути.
   Во всяком случае, она попытается. Но ей этого не хотелось. Она не хотела, чтобы у нее на руках появилась новая кровь. Своей собственной вполне достаточно.
   Она босиком, тихо ступая, достигла лифта и нажала кнопку вызова.
   Стой спокойно.
   Она была спокойна. Тем не менее, она приготовилась атаковать всякого, кто мог бы пользоваться лифтом.
   Там никого не было. Лифт появился почти мгновенно, в нем было пусто, как и в коридоре.
   Она вошла в него и принялась спускаться, к инженерному посту и запасному мостику.
   Если Ник следит за ней, то ему будет нетрудно установить, где она. Главный компьютер сообщит ему, какие двери открываются и закрываются, какие лифты используются; он может проанализировать воздух и выяснить, сколько человек находится в той или иной комнате или коридоре. Но он не будет заниматься этим, пока не возникнет необходимость – а она не возникнет, если у него не будет никаких подозрений.
   Если Сиб каким-то образом выдал себя…
   Если «Спокойствие гегемонии» и приготовления к запуску отнимают все свободное время Ника…
   Пятнадцать минут.
   Лифт остановился. Дверь открылась.
   Здесь стояла Микка Васацк.
   Второй пилот в изумлении смотрела на Морн.
   Нет, только не она, Морн не могла напасть на нее. Она схватила Морн ради Ника. Но Морн была у нее в долгу, за ее честность и молчание, хотя и без активной помощи. Кто-то другой схватил бы Морн, если бы этого не сделала Микка.
   Но Дэвис был беспомощен; он не мог защищаться. Если Морн не будет сражаться за него, он будет отправлен в лапы Амниона.
   И подстегнутая быстротой шизо-имплантата, она прыгнула на Микку в тот момент, когда та подняла руки, показывая, что не вооружена.
   Морн остановилась.
   Стой спокойно. У тебя достаточно времени.
   Продолжая держать руки перед собой, Микка отступила к стене. На ее лице, жестоком и непоколебимом, появилась хмурая гримаса.
   – Странно, – хрипло сказала она. – Я могла бы поклясться, что он сказал, что ты беспомощна. Все становится с ног на голову, когда капитан судна вроде этого не может правильно включить радиоэлектрод.
   – Не вмешивайся, – выдохнула сквозь зубы Морн. – Я не хочу быть твоим врагом.
   На лице Микки появилась ухмылка. Пустота ее лица была полной. Тем же самым тоном она сказала:
   – Ты знаешь, что Щенок мой брат? Когда наши родители погибли, ему было некуда больше идти. В любом случае они были слишком бедными, чтобы предоставить ему какой-нибудь другой выбор. Я взяла его сюда на работу, чтобы иметь возможность приглядеть за ним.
   – Он, может быть, всего на пару лет старше Дэвиса.
   – Однажды, когда я нуждалась в правде, ты сказала мне ее. Ты рискнула тем, что я могу предать тебя. Очень жаль, что я не могу видеть тебя сейчас. Если бы я видела, я бы попыталась снова ударить тебя.
   Четырнадцать минут.
   У Морн не оставалось времени для благодарности. Ее сердце слишком сильно стучало в груди. Установки на черной коробочке были слишком завышены; ей едва хватало воздуха, чтобы поддерживать себя.
   Она повернулась и помчалась к запасному мостику.
   Это было недалеко; частично внутри корабля; частично – в ядре. Палуба начала изгибаться, когда она повернула; она не обратила на это внимания. Она замечала только те двери, мимо которых пробегала – те, которые не представляли опасности, и те, которые могли вызвать осложнения.
   Дверь в комнату инженеров и двигательный отсек была открыта. Это было именно то, что нужно. Первичные цепи команды ракетами находились здесь. Новая предосторожность; если все остальные системы откажут, спасательные шлюпки могут быть запущены с поста инженера.
   Она заглянула внутрь.
   Вектор Шахид стоял к ней спиной, нагнувшись над одним из пультов.
   Тринадцать минут.
   Спешка и гипервентиляция росли в ней. Стой спокойно. Она должна проникнуть сюда, как-то проскочить мимо Вектора. И одновременно не хотела причинять ему боль. По каким-то одному ему известным причинам он хорошо обходился с ней. И кроме того, ему хватало собственной боли. Мысль о том, чтобы причинить ему вред ради того, чтобы помочь сыну, вернула привкус рвоты во рту.
   Стой спокойно!
   Но нужно было сделать еще кое-что. У нее еще было время. Если она займется этим сначала – он вероятно уйдет – в двигательный отсек или на мостик – когда она вернется.
   Чтобы спасти его – или спасти то, что осталось от самой себя – она проскочила мимо него и вошла на запасной мостик.
   Он не должен был пустовать. В такой близости от боевых кораблей Амниона вся команда должна находится на боевых постах. Но, естественно, Ник не собирался сражаться. Он уже обговорил со «Спокойствием гегемонии» мирное «удовлетворение требований». Эта была единственная надежда; он не мог сражаться одновременно со «Спокойствием гегемонии» и «Тихими горизонтами»; не на таких скоростях; не в пространстве Амниона. Тогда для чего мучить людей, когда они и так валятся с ног?
   Морн подошла прямо к месту помощника по информации.
   Прямо под носом Альбы, верящей в свои способности, и с ее рассеянным вниманием она вызвала пульт и использовала контроль мостика, чтобы снова активировать дверь каюты. Это было сделано ради Сиба Макерна. Сейчас ничто не указывало, что ей что-то помогало выбраться.
   Отключив пульт, она покинула запасной мостик и вернулась в царство Вектора.
   Неудача; он все еще был здесь; продолжал работать. Фактически он стоял перед пусковым пультом. Мониторы, которые она видела у него из-за плеча, казалось, свидетельствовали, что он включил статусную и диагностическую проверку, проверяя работоспособность пульта; проверяя жизнеобеспечение шлюпки; прогоняя последние корректировки по навигации и маневрированию.
   Чтобы убедиться, что ракета, которая отправит ее сына к его судьбе, функционирует нормально.
   Десять минут.
   Если ее внутренний отсчет был правильным…
   Она вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
   При этом звуке он обернулся.
   Она остановилась, позволяя ему взглянуть на нее – позволяя ему заметить, что она не стает нападать на него, если это не будет необходимо. Он не выказал удивления при виде ее. Его флегматический стоицизм был равносилен ее неожиданному появлению. Скорее довольно, чем испуганно, он вскинул бровь.
   – О, Морн. – Если он чувствовал что-то неприятное, то об этом свидетельствовал лишь нездоровый цвет кожи его круглого лица. Он походил на человека, который встал с постели, несмотря на совет лазаретного компьютера. – Мне следовало догадаться, что это произойдет. Ник никогда не чувствовал разницы между тем, что ты можешь, и чего не можешь.
   Он улыбнулся, словно насмехался над ней; но она не заметила насмешки, когда он спросил:
   – Ты пришла понаблюдать, как Дэвис улетит?
   – Вектор, – напряженно сказала она, – отойди от пульта.
   Я не хочу причинять тебе вреда. Не заставляй меня причинить тебе вред.
   Девять минут.
   Он продолжал улыбаться.
   – О, я так не думаю. Ник специально предупредил меня, чтобы я проследил, чтобы все шло правильно. На этом корабле не платят за неподчинение приказам – даже самым невозможным. Так как он никогда не мог представить себе, что ты сможешь выскочить из-под действия шизо-имплантата, он не приказал мне остановить тебя. Но его намерение было высказано достаточно ясно. Я не могу позволить тебе прикоснуться к чему-нибудь.
   В любом случае ты ничего не добьешься. Если ты остановишь пересылку и заберешь Дэвиса внутрь, Ник просто схватит вас обоих и снова начнет все сначала. Он извинится за задержку. Затем он, вероятно, отошлет вас обоих на боевой корабль, для того чтобы продемонстрировать свою «добрую волю». Все, что ты сделаешь, будет напрасно.
   – Вектор, я говорю серьезно. – Сохранять спокойствие стоило немалых усилий. – Отойди от пульта. – Она нуждалась в движении, действии; ее черная коробочка была установлена на слишком большие обороты, и время отведенное ее сыну, заканчивалось. – Я зашла слишком далеко, чтобы сейчас остановиться. Я готова принести в жертву все, что угодно.
   Она готовилась много дней. До того, как Дэвис был рожден – и продан Амниону.
   – Узнаю. – Ничто не могло быть менее саркастичным, чем слабая улыбка Вектора. – К несчастью, у меня нет выбора. Если я не отойду с твоего пути, ты, вероятно, убьешь меня. В данный момент ты выглядишь так, словно можешь сделать это одной рукой. Но если я отойду, Ник убьет меня.
   Неловкость, с которой он сложил руки на груди, напомнила Морн об артрите, который угрожал сделать его калекой; о его лояльности к приятелю Орну, который вызвал этот артрит, избивая его.
   Восемь минут.
   – Без сомнения, это было неизбежно. Я знаю, вся эта попытка была обречена с самого начала. Я не принадлежу к этому месту… Я не тот человек для подобной жизни. Я выбрал ее потому, что не мог жить с тем, что оставалось, но и это не подходит мне. Или я не никогда не подходил ко всему этому. Яростный идеализм кажется вполне достаточным поводом, чтобы превратиться в нелегала, но его надолго не хватает. Ты можешь сказать, что единственное, чего я добился то, что морально сравнялся с людьми, которых ненавижу.
   Так что лучше покончить со всем этим прямо сейчас.
   – Вектор, остановись! У меня нет для этого времени! – Ее руки казалось метали искры, когда она всплеснула ими. Она, должно быть, судорожно хватала ртом воздух, но необходимость заставляла ее оставаться на месте. – «Яростный идеализм» – это дерьмовое оправдание для продажи человеческого существа Амниону. Ты знаешь это. Но ты не хочешь следовать логике своих решений, поэтому ты стремишься избежать этого, пытаясь погибнуть. Ты пытаешься доказать, что ты заслужил то, что сотворила с тобой ПОДК. Кто собирается спрашивать с нелегала вроде тебя причину отсутствия имунного препарата? Кто будет уважать друзей Орна Ворбульда? Но все не так просто. Разве ты не видишь, куда это все ведет?
   Это ведет к геноциду, Вектор. К уничтожению всей человеческой расы.
   Посмотри на меня. Ты думаешь, я спасаю своего сына – и ты прав. Но я совершила бы точно то же самое, если бы ты был на его месте. Я сделала бы то же самое для Ника. – Это было правдой, несмотря на ее ненависть к нему. – У меня гораздо больше причин, чтобы ненавидеть ПОДК, чем у тебя. У меня гораздо больше причин бояться Ника. Но я скорее предпочту, чтобы все мы погибли, чем позволю совершить абсолютное предательство.
   Семь минут.
   Она сделала два шага вперед, пылая, словно пламя.
   – Уйди с моей ДОРОГИ!
   Он медленно развел руками. Его взгляд обратился внутрь; на лице не появилось никакого выражения, за исключением нездорового румянца.
   – Ты до сих пор полицейский, – пробормотал он. – Неважно, чем ты занимаешься. Внутри ты до сих пор полицейский. Один из немногих. Ты сказала, что так же рисковала бы собой, если бы в ракете был я. Предположим, я поверю тебе. Это чего-то стоит.
   Ты права, конечно. Я принимал решения, из-за которых угодил в этот переплет, и сейчас я не хочу видеть последствия. Те из нас, кто честно и от всей души ненавидит полицейских, могут сделать что-то большее.
   И, поднявшись, он жестом пригласил Морн к пульту управления.
   Она подскочила так быстро, что не видела, как он переносит тяжесть своего тела на ноги, перераспределяет свой вес; не видела, как он отводит руку. Она мельком заметила движение его кулака, когда тот обрушился на нее всей своей массой.
   Удар отшвырнул ее к стене, затем свалил на пол, словно она была прибита к нему гвоздями.
   Шесть минут.
   – Прошу прощения. – Что-то приглушало голос Вектора. Он, вероятно, сосал поврежденные костяшки пальцев. – Ты не заслужила этого. Я был уверен, что ты не заставишь меня сделать это.
   Потом он посмотрел на хронометр.
   – У тебя есть пять минут и сорок пять секунд.
   Ее голова звенела, словно гонг. На мгновение шизо-имплантат не смог сдержать такого количества нахлынувшей боли. Сквозь грохот жуткой боли она слышала, как дверь открывается и закрывается.
   До сих пор полицейский.
   Заставишь меня это сделать.
   Пять минут…
   Забудь спокойствие, сказал ей голос, такой же далекий, как предупредительный сигнал. Время выходит.
   Жадно хватая воздух, она перевернулась и встала на четвереньки.
   Шизо-имплантат спас ее; излучение подавило боль и слабость, очистило голову; сделало все, только не давало достаточное количество воздуха. Хватая воздух, на грани потери сознания Морн поднялась на ноги.
   Панель перед ней, казалось, качалась; взгляд никак не хотел сфокусироваться. Тем не менее, она подалась вперед нашла контроль двери и закрыла ее. Задержка тому, кто захочет войти.
   Затем искусственная уравновешенность взяла контроль над горящими нейронами. Ее взгляд заострился на показаниях приборов.
   Вот.
   Панель сообщила ей, какая ракета активирована. Она давала ей отсчет, статус жизнеобеспечения, параметры маневрирования. Плоттер скана показывал «Каприз капитана» и «Спокойствие гегемонии» и проложенный между ними курс. Ракета будет тормозить прямо на входе в один из шлюзов боевого корабля.
   Плоттер скана работал автоматически. Его не было на запасном мостике; Морн не имела доступа ни к самому скану ни к пульту рулевого. Она должна гадать. Но так как скан работал автоматически, он показывал на заднем плане Малый Танатос. И сообщал направление «Каприза капитана» и скорость – что, в свою очередь, позволяло ей определить расстояние и курс к этому одинокому астероиду. Она могла гадать с достаточной дозой уверенности.