Дональдсон Стивен. Запретное знание

   – Я все еще не…
   – Им нужны человеческие существа, – прохрипела Микка. – Ты никогда не будешь платить за привилегию появления у них. Но будь готова платить за привилегию выбраться от них.
   Морн, казалось, слышала крик, прорывающийся в напряженной позе ее гостьи. Испуганная снами, она свесила ноги с койки и села. На мгновение она закрыла лицо ладонями, пытаясь убрать ощущение беспомощности из ее нервных окончаний. Затем она опустила руку в карман и почувствовала успокаивающую форму коробочки пульта управления шизо-имплантатом.
   – Откуда ты так много знаешь о них?
   – Потому что, – прорычала Васацк, – мы бывали здесь раньше.
   Она не стала развивать свою мысль. Воспоминание осталось скрытым внутри нее; видимо, оно и было источником ее ярости.
   Морн попыталась подойти с другой стороны.
   – Ну хорошо, если все, что ты сказала, – правда, – спросила она, – для чего мы делаем это? Для чего Ник делает это?
   – Он извращенец, вот почему. – Мускулы на скулах Микки ходили ходуном. – Он всегда был таким. Он проявляет себя в лучшем виде, пока мы в достаточной опасности. Тогда лучше его не найти… Но если все протекает слишком гладко, или, – мрачно добавила она, – кто-то решает за него слишком много проблем – он звереет. И как только ты посчитаешь, что ты в безопасности, он выбивает из-под тебя m.
   – Меня не волнует, какого рода договор он заключил с тобой. Он не будет соблюдать его. – Ее голос звенел, как крик протеста. – Как только ты вычислила, где находится вирус, он изменил свое решение. И ничего с этим не поделаешь. Нас на Малом Танатосе ждала непыльная безопасная работенка. Обычные двойные игры с ПОДК. У него талант к тому, чтобы дать им то, что он хочет, и получить плату за это прежде, чем они обнаружат, что то, что они приобрели, причиняет им гораздо больше неприятностей, чем помогает. Мы многократно добивались таким путем успеха. И мы позволяем этой трахнутой полиции платить за то, что мы трахаем их во все дыры.
   – Именно так мы и поступили, когда прихватили тебя на Станции. Мы просто поторопились узнать, заплатили ли нам за это.
   Морн тупо замигала, пытаясь усвоить информацию. Но Микка продолжала говорить.
   – Все, что нужно было сделать Нику – проигнорировать тебя, отправиться к Биллингейту, сделать работу, получить плату, починить «Каприз капитана» и бросить тебя прежде, чем полиция поймет, что ты вляпалась в еще большую кашу. Но это было слишком легко. Вместо этого мы загнаны на самый край, надеясь на достаточное количество чудес, которые помогут нам выжить еще раз.
   Ее горечь была неприкрытой. Но у Морн сложилось впечатление, что Микка больше горюет о чем-то другом.
   Это не имело никакого значения. Так вот что мы сделали. Морн не волновало, что Микка испытывает горечь. Ее волновало лишь то, что никто до сих пор в открытую не говорил с ней о делах Ника с ПОДК. Когда мы прихватили тебя на Станции. Здесь происходило нечто большее, чем было доступно ее пониманию. Она была не единственной, кто был предан. И у нее до сих пор оставался выбор. Если она включит все функции шизо-имплантата одновременно на полную мощность, она вероятно в одно мгновение выжжет себе мозг; это было единственной, последней защитой против того, чтобы быть проданной. Так что она может позволить себе посмотреть, насколько разговорится второй пилот.
   Ее глаза какое-то время блуждали по каюте; она пытливо осматривала стены, дверь и интерком, словно не узнавала их. Затем снова посмотрела на Васацк.
   – Ник ждет тебя. – Тон Морн был осторожно нейтральным, в нем не было вызова. – Ты должна была убедиться, что со мной все в порядке и я под контролем, чтобы мы могли начать торможение. Времени почти не осталось. Почему ты говоришь мне все это?
   Микка не колебалась. Ее враждебность и потребность выговориться слились воедино. Она неловко заявила:
   – Я хочу, чтобы ты доверилась мне.
   Морн вскинула брови. Доверилась тебе? Второму пилоту Ника? Она тупо смотрела на женщину, ожидая продолжения.
   Через мгновение Микка объяснила, словно чем-то рисковала:
   – Я хочу, чтобы ты рассказала мне, как тебе это удалось.
   Во рту Морн снова стало сухо. Ее голос дрогнул, когда она спросила:
   – Что удалось?
   – Все это, – ответила Васацк. Она, казалось, держалась так напряженно, чтобы не завыть и не начать биться головой о стены. Вероятно, страх перед Амнионом сделал ее такой уязвимой. – Все это. Как тебе удалось выжить с Ангусом Фермопилом. Как тебе удалось избавиться от него. Как ты смогла продержаться эти недели без отдыха и работать так, что это убило бы киборга на постоянной подзарядке, пока не стала похожей на оживший передатчик нулевой волны, и после этого решить проблему, об которую лучшие из нас сломали зубы. Как тебе удалось сделать Ника… – на мгновение Микка заколебалась. Ее челюсти сжались. Но она заставила себя продолжить:
   – Как тебе удалось сделать так, чтобы Ник нуждался в тебе? Он никогда ничего подобного не делал раньше. Он – извращенец – да, но не по отношению к женщинам. Он не трахает женщин, которым верит. Если он начинает кому-нибудь верить, он перестает трахать ее и находит кого-нибудь еще. Или если он начинает кого-то трахать, то он перестает ей доверять. Или просто скучает.
   – Ты что-то сделала с ним. Никто из нас не узнает его. Половина команды в шоке. Остальные настолько напуганы, что наложили полные скафандры дерьма. Я могла бы поставить на кон свою жизнь, что ради меня он никогда бы так собой не рискнул – или своим кораблем – ради любой другой женщины. Он никогда бы не стал рисковать так ради меня, в последний раз когда мы были здесь. Только для того, чтобы ты могла родить.
   Я хочу знать, как тебе это удалось.
   Желчь в голосе Микки была такой же едкой, как тошнота. И глядя на нее Морн тихо сказала:
   – Что заставляет тебя думать, что у меня есть выбор? Если бы я сделала что-то другое, то была бы уже мертва.
   Хмурая гримаса, похожая на спазм исказила черты Васацк.
   – Послушай меня, Морн. – Она сдерживалась только усилием воли. – До тех пор, пока ты не появилась на корабле, я была самой компетентной женщиной из всех, кого встречала. Если не считать Ника и одного или двух других мужчин, я была самой компетентной личностью из известных мне. Я могу работать на всех постах корабля. Если нужно, я могу не сменяться в течение нескольких дней. Если «Каприз капитана» начнет разваливаться, я смогу собрать его от ядра до оболочки. Я знаю с точностью до часа, насколько хватит заклепок или пищи. В честной схватке я смогу справиться с кем угодно, исключая лишь Ника. Я прекрасно владею оружием.
   Сдерживаясь из последних сил, она сказала:
   – В постели у меня выдержка сексуального маньяка. У меня слишком большие бедра, но отличная грудь и прекрасный мышечный тонус. Ник бросил меня, когда начал доверять мне – но, во всяком случае, я знаю, что он верит мне. А в сравнении с тобой я словно пучеглазая старлетка из дурного видео.
   Подсознательно открывшись, Микка сказала:
   – Я хочу пронять тебя. В противном случае со мной все кончено.
   Морн могла бы ответить: как только я все объясню, то будет покончено со мной. Но инстинктивно она поняла, что это неправда: во всяком случае, не в данный момент, когда Микка решила так открыть свою душу. А Морн была одинока слишком долгое время; она лгала слишком часто, страдала от слишком многих потерь. Так же как и ее гостья, она хотела открыться – пусть даже на минуту – перед честным врагом.
   Не пытаясь обдумывать последствия своего поступка, она сказала:
   – В этом нет ничего чудесного. Во мне нет ничего необычного. Когда он обнаружил, что я страдаю прыжковой болезнью, он… – и снова ее губы отказывались произносить имя Ангуса, – капитан «Смертельной красотки» вживил мне шизо-имплантат. Именно так он заставил меня остаться с ним – так он заставлял меня поступать так, как он хочет. Но он знал, что если служба безопасности Станции найдет у него пульт управления, его тут же казнят. Поэтому в последнюю минуту он отдал его мне.
   Я взяла его. И взамен подарила ему жизнь.
   Микка была ошеломлена. Руки ее обвисли, а рот приоткрылся; глаза вылезли из орбит, словно она прокручивала в мозгу все последствия признаний Морн. Шок ясно отпечатался на ее лице, шок и еще что-то, похожее на блеск сострадания. Она стояла так, словно готова была броситься вон из каюты. И внезапно снова села и скрестила руки на груди.
   На мгновение единственным ответом, который она могла придумать, было мрачное хмыканье, словно кто-то ударил ее в живот.
   Затем, ее взгляд медленно вернулся к Морн. Она сделал глубокий вдох, с шумом выпустила воздух из легких и снова опустила руки.
   – Да, это приятно, – пробормотала она. – Приятно знать, что ты по-настоящему не являешься вчетверо лучше меня.
   Почти небрежно Морн спросила:
   – Ты собираешься рассказать об этом Нику?
   – Дьявол, нет! – мгновенно ответила Микка. – Если он не может найти различий между подлинной страстью и тем, что даешь ему ты – это его проблемы.
   Внезапно она снова встала.
   – Я была здесь слишком долго. Он начнет задавать неприятные вопросы. Я пришла закрыть тебя, чтобы мы могли начать торможение. Ты чего-нибудь хочешь?
   Одна честность тянула за собой другую. Морн решила не рисковать; она просто ответила:
   – Я хочу поговорить с Ником.
   Второй пилот нахмурилась.
   – Ему это не понравится. Он и так под большим давлением.
   Морн пожала плечами.
   – Как и я. – Вероятно, он договорился с ПОДК и спас ее от Ангуса. Вероятно, ПОДК коррумпирована. Таким образом можно предположить, что ПОДК хочет доставить ее на Станцию Возможного – что они решили продать ее. Она хотела услышать от него объяснение. Она больше не боялась его гнева. Остался лишь страх, что он продаст ее Амниону.
   Она встала и вопросительно посмотрела на Микку.
   Микка нахмурилась.
   – Если ты скажешь ему о своем шизо-имплантате, – сказала она мрачно, – он будет считать себя преданным. Он может убить тебя.
   – Я знаю, – ответила Морн. – Но в настоящий момент меня больше пугает другое.
   Васацк снова насупилась. Но она встала и сделал жест в сторону двери.
   – Прошу.
   Морн оплела пальцами черную коробочку и стиснула ее в кулаке. Это был ее последная опора существования и ее последняя надежда. Пока он есть у нее, она может убить себя; она может избежать той судьбы, которую готовит для нее Ник.
   Они с Миккой направились на мостик.
   Когда они появились, Ник резко развернул свое кресле, чтобы посмотреть на них, словно готовясь разразиться проклятиями. Его лицо было напряженным; глаза горели. Как только он увидел Морн, то замер.
   – Что ты здесь делаешь? – Внезапно он повернулся к Микке. – Для чего ты притащила ее сюда?
   Второй пилот вытянулась перед ним в струнку и доложила:
   – Она хотела побеседовать с тобой. – Ее тон был более дерзким, чем обычно. – Так как она является причиной того, что мы прибыли сюда, я думаю, ты уделишь ей несколько минут.
   На мостике все перестали работать. Кармель не поднимала голову от пульта, но Линд, Сиб Макерн и Мальда Вероне вытянули шеи, наблюдая за происходящим, а рулевой даже повернул сиденье, чтобы лучше видеть.
   Ник бросил на Микку взгляд, полный откровенной ненависти; но его шрамы были белыми, как старая кость. Он снова посмотрел на Морн.
   – У нас нет для этого времени.
   Со своими напряженными чертами и глазами в которых светилось убийство он был так же опасен как заряженная плазменная пушка. Тем не менее, Морн больше не боялась его.
   – Это моя жизнь, – ответила она на вопрос, которого Ник не задавал. – И мой ребенок. Я имею право знать. Ты сжег прыжковый двигатель, лишь бы доставить нас сюда. Или у тебя есть ресурсы, о которых ты ничего не говорил, или ты никогда не вернешься на Малый Танатос. Он слишком далеко. А тебе больше некуда идти. Даже если Амнион позволит тебе покинуть Станцию Возможного, ты никогда больше не увидишь космос, принадлежащий человечеству. Это очень грязная игра, Ник. Я хочу знать, почему ты затеял все это? Я хочу знать, каковы ставки в этой игре.
   Так же, как Микка, он казался обязанным быть честным.
   – Ты не понимаешь? – рявкнул он. Он казался зажатым в угол, взбешенным, пойманный в ловушку своим упрямством; но он не был побежден. Ощущение, что он загнан, разжигало темный костер в его душе. – Я хочу сохранить тебя. Это единственная возможность сделать это. Это единственный выбор, который ты оставила мне. Если бы я не позволил тебе сохранить этого поганого младенца, ты начала бы устраивать диверсии. Ты ясно дала это понять. Но если я позволю тебе сохранить его…
   Рукой он сделал жест яростного возражения.
   – Это невозможно. Мы – нелегалы!, мы убегаем и сражаемся, а все остальное время чиним корабль. Мы не можем провести десять или пятнадцать лет, ходя няньками за твоим отродьем или прячась, пока ты занимаешься этим. Если ты родишь, это будет для нас катастрофой.
   Поэтому есть только одно решение всех проблем. Амнион.
   Лицо Макерна было залито потом. Мальда выглядела так, словно она сейчас упадет в обморок. Линд отвратительно цыкал зубами.
   Ник проигнорировал их всех и сконцентрировал свою ярость на Морн.
   – Они могут быстро вырастить ребенка. Может быть, ты не знала этого. Полиция хотела, чтобы ты превратилась в генофоба – они не хотели, чтобы ты знала, как действительно можно воспользоваться генной инженерией. Амнион может взять у тебя этот кусок дерьма и превратить его во взрослое существо, пока ты будешь дремать, мать твою. Все, что нужно сделать, это заключить сделку. Амнион придерживается условий сделки. Они никогда не жульничают, если дело доходит до денег. Или ДНК. Все, что мне нужно, это предложить им нечто, в чем они достаточно нуждаются.
   Я все ясно объяснил? – закончил он яростно. – Теперь убирайся с этого чертового мостика. Нам нужно начать торможение. Отправляйся в свою каюту. Если ты откажешься, я прикажу Микке накачать тебя катом так, что ты никогда больше не проснешься.
   Морн едва слышала приказ. Она не знала, что Амнион может быстро вырастить ребенка; но эта информация не удивила ее. Она не могла думать о подобных вещах. Если она чувствовала какое-то удивление, то совсем по другому поводу.
   Может ли быть так, что за все, что она совершала над собой с помощью черной коробочки, за все попытки подавить тошноту и отвращение скоро придется платить?
   – Я до сих пор не могу понять, – пробормотала она. – У тебя сотни женщин. Почему ты хочешь сохранить меня?
   Ник оскалил зубы, словно готов был завыть.
   – Неужели ты настолько тупа? Неужели тебе нужно все разжевать? Я Ник Саккорсо. Обо мне говорят на всех парсеках, во всех направлениях. Я пират, единственный, о ком рассказывают легенды, единственный человек в галактике, который делает только то, что хочет. Я человек, который устанавливает собственные законы, человек, который смеется над службой безопасности на Станциях, человек, который делает ПОДК идиотами, человек, который танцует с Амнионом и спокойно уходит от них. Дьявол, я даже победил этого овцеёбаря, капитана Ангуса Фермопила. Я побеждаю кого угодно. – По мере того, как он говорил, его шрамы снова налились кровью, запульсировали, его ярость стала видна. – Я могу отправиться в любой космос, принадлежащий человечеству, потому что никто не может обвинить меня в чем-то и доказать это, и когда я вхожу в бар, мое имя повторяется во всех углах. Совершенные чужаки уважают мою репутацию. Совершенные чужаки хотят дать мне то, что у них есть только потому, что надеются, что когда-нибудь в одной из легенд упомянут и их.
   Мне это нравится. Я это заслужил.
   Рулевой покачал головой. Кармель согласно хмыкнула. Микка смотрела не шевелясь, тщательно маскируя свои чувства.
   Ник не замечал их. Он ткнул пальцем в Морн.
   – Ты войдешь в легенду. Полицейский, который бросил свою ПОДК, чтобы быть со мной – ты будешь частью одной из лучших легенд. Но эта легенда будет звучать еще лучше. Все будут говорить о Нике Саккорсо, который рискнул своей жизнью, кораблем и всем на свете в борьбе с Амнионом, чтобы Морн Хайланд смогла родить ему сына. Эту легенду будут рассказывать долгое время спустя после того, как полиция, состоящая из космического дерьма Объединенных Добывающих Компаний, вымрет, как кашалоты.
   Он остановился, тяжело дыша, шрамы почернели, словно он достиг личного апофеоза.
   Морн не могла смотреть ему в лицо. В глубине ее сердца начала петь слабая надежда. Она наконец-то поверила ему. Он не собирается продавать ее. Или ее ребенка. Человек, который жил для того, чтобы о нем сочинялись подобные легенды, не станет предавать ее или любого, кто принадлежит ей, Амниону.
   Она выиграла; больше чем он понимал; больше чем она надеялась будет возможно.
   И надежда помешала Морн услышать, что в голосе Ника звучит не просто экзальтация. В нем звучало горькое, разъедающее сомнение. Человек, который живет для того, чтобы о нем слагали легенды, не должен рассказывать их сам. Он был артистом, зависящим от абсолютного управления своими инструментами. Для него было бы невыносимо остаться в дураках; если бы инструменты оказались фальшивыми; если бы легенда превратилась в историю о Нике Саккорсо, который рисковал жизнью, кораблем и всем на свете ради женщины, которая не любит его и родила чужого ребенка.
   Было бы невыносимо, если бы кто-нибудь – даже совершенные чужаки – посмеялись бы над ним.
   Морн упустила это. Слабым голосом, словно для того, чтобы проверить его, она сказала:
   – Но я не могу понять. Почему я? Зачем делать все это ради меня?
   Морн сама того не желая, задела его больное место. Внезапно ярость и насилие вскипели в нем, подпитываемые старой раной от предательства.
   – Я покажу, – заявил он. – Сними скафандр.
   Внезапно Кармель подняла голову и защелкала клавишами на пульте.
   – Ник, у нас появились провожатые. Корабли Амниона – боевые суда, судя по очертаниям.
   Микка Васацк развернулась к оператору скана.
   – Курс?
   Кармель снова защелкала клавишами.
   – Не прямо навстречу нам. Они патрулируют Станцию.
   – Переговоры? – потребовала Микка у Линд.
   Линд поправил наушник в ухе и принялся набирать команды.
   – Ничего. Если они переговариваются, то луч направлен не на нас.
   Микка повернулась снова к Нику и Морн.
   – Ник, нужно начинать торможение. Возможная связана с патрулями. Боевые корабли постоянно пришвартовываются и уходят. Те, которые мы видели, могут быть на обычном дежурстве. Но мы не можем рисковать, приближаясь к ним на такой скорости. Они не поверят ни единому нашему слову, пока мы не притормозим.
   Ник проигнорировал ее; он игнорировал весь мостик. Его взгляд не отпускал Морн и был непоколебимым, словно смерть; его шрамы так потемнели, словно в любую секунду могли лопнуть и из них брызнула бы кровь.
   – Я сказал, сними скафандр.
   Здесь. Перед всем мостиком. Он хотел доказать это всем.
   Всего несколько минут назад она отказалась бы почти спокойно. Подталкиваемая страхом перед Амнионом, она рискнула бы, отказывая ему. Тогда ей было нечего терять. Пока она была жива, она ненавидела его. Каждое его прикосновение вызывало отвращение. Он был пират и предатель; он был мужчиной. И он хотел унизить ее, трахая на глазах у своей вахты. Это было большее, чем она могла вынести.
   А шизо-имплантат позволил бы ей ускользнуть от него…
   Но он дал ей повод надеяться, что она может не погибнуть; что она сможет спасти себя и Дэвиса; что Морн Хайланд, которую когда-то волновали такие вопросы как предательство и дети, может быть не обречена. Задолго до того, как она решила сохранить своего ребенка, она назвала его именем отца, потому что хотела восстановить то, что представлял из себя отец – убежденность и обязательность. На интуитивном уровне она хотела снова поверить в эти качества и восстановить их у себя. Только сейчас она поняла, почему ее решения о судьбе ребенка и ее собственной зависели друг от друга.
   В некотором смысле Ник возвратил ее к жизни.
   Сейчас все было по-другому.
   Когда она не подчинилась, он встал со своего кресла и направился к ней, переполненный яростью и сомнением.
   Она смотрела на него, не мигая.
   Но он не прикоснулся к ней, не ударил ее, не сорвал одежду с ее тела. Горя, словно лазер, он остановился в дюймах от нее; его лицо дико исказилось.
   И он выдохнул между зубов, так тихо, что никто больше не слышал его:
   – Морн, пожалуйста, – умоляя ее помочь ему сохранить иллюзию, что его власть над ней абсолютна.
   Теперь она знала, что она в безопасности. Он проглотил ложь; он стал рабом маски. Пока его сомнения будут спать, он не бросит ее.
   И ради своей безопасности и безопасности Дэвиса – ради Морн Хайланд, которая была сломана и почти физически уничтожена Ангусом Фермопилом – она сунула руку в карман и вызвала искусственную страсть на пульте управления шизо-имплантатом. Затем она расстегнула скафандр, и он упал к ее ногам.
   Деликатный розовый оттенок окрасил ее кожу, но это был не стыд.
   Пока все на мостике смотрели, она отдавала себя Нику, словно женщина, готовая продать душу за его ласки.
   Он взял ее на палубе; резко, быстро и отчаянно. В этой позе она не могла видеть других лиц, только его и Микки Васацк.
   На глазах Микки были слезы. Она подсознательно жалела; может быть, себя, может быть, Морн, или Ника; а вероятнее всего, их всех.

Глава 11

   «Капризу капитана» пришлось тормозить резко. Тем не менее, Морн не пришлось испытать больше m чем в тот момент, когда они покидали Станцию. Ник чувствовал, что им понадобится максимальное количество времени. Он считал, что как только Станция Возможного увидит торможение «Каприза капитана», Станция, вероятно, будут слушать, что сообщит корабль, прежде чем решить уничтожить судно или нет.
   Поэтому он сжигал топливо в тормозном двигателе в течение двух часов; затем позволил кораблю отдохнуть и снова начал торможение, чтобы его люди хотя бы попытались оправиться от усталости. По той же самой причине корабль перешел на четырехчасовые вахты.
   Таким образом, попеременно тормозя и отдыхая, он вел Морн Хайланд на ее первую встречу с Амнионом.
   Из-за ее прыжковой болезни она большую часть времени ничем не могла помочь. Пока корабль замедлял движение, она оставалась в своей каюте, успокоенная шизо-имплантатом.
   Эти часы было трудно выдержать.
   Если бы она могла работать, она была бы менее уязвимой для растущих нехороших предчувствий. По мере того, как они приближались к Станции Возможного, ее страх увеличивался – страх настолько внутренний, почти на клеточном уровне; казалось, сами гены кричат от страха. Несмотря на уверения Ника, Амнион внушал ей ужас. Он представлял собой угрозу ее принадлежности к человеческим существам. Он обладал властью изменить самые основополагающие вещи, которые она знала о себе.
   Мысль о том, чтобы превратиться в одного из них – или позволить им забрать Дэвиса и «быстро вырастить» его в одной из своих лабораторий – наполняла ее сердце ужасом.
   Естественно, она могла бы уменьшить свой страх, погружая себя в сон на все время торможения. Довольный ее послушанием на мостике, Ник сообщил ей подробную информацию о своих планах относительно m. Она могла включить таймер на своей черной коробочке и проспать восемнадцать или двадцать четыре часа без страха, что она кому-нибудь понадобится.
   По какой-то причине она отказывалась спасаться таким способом.
   Она говорила себе: это потому, что она хочет знать, что происходит. Она хотела знать, как Ник собирается защищать свой корабль. И она хотела слышать, что он и Амнион скажут друг другу, какого рода сделку он совершит с ними. Все детали, от которых может зависеть ее спасение, должны быть проработаны во время промежутков между очередными торможениями. Если она не будет присутствовать при разговоре Ника, она ничего не услышит.
   Так что каждый раз, когда работали двигатели, она ставила таймер меньше чем на два часа; и каждый раз, просыпаясь, тут же отправлялась на мостик. Для того, чтобы иметь повод оказаться здесь, она приносила для вахты кофе или еду; затем крутилась поблизости, стараясь не попадаться на глаза и надеясь, что Ник или Микка не отошлют ее, когда она сменяла Сиба Макерна или Альбу Пармут на час или два.
   И постепенно Морн начала понимать, что ее беспокойство порождено другим источником.
   Она перестала доверять эффективности действия шизо-имплантата.
   В момент ее наивысшего торжества над Ником Саккорсо часть ее отвращения к нему перешла на то, чем она занималась. Она стыдилась того, как она выиграла. Он не собирался продавать ее Амниону; таким образом, он заслужил лучшее обращение.
   Управление шизо-имплантатом позволяло ей управлять собой. Это делало ее ценной для Ника. Это позволяло ей выжить. Но он не мог ей помочь исправить ничтожное мнение о самой себе. Именно потому, что источники были искусственными они разъедали ее собственное «я».
   Если она хотела поверить в себя, она нуждалась в том, что представлял в ее жизни отец. Она нуждалась в честности и чистоте; смелости; в готовности умереть за свои убеждения.
   Она нуждалась в сыне.
   Это означало, что она нуждалась в Амнионе.
   Эта мысль испугала ее настолько, что она начала думать все больше и больше о том, чтобы отключить свою черную коробочку во время торможения. Сама мысль о том, чтобы провести два часа в сознании, закрытой один на один с прыжковой болезнью, постепенно начала казаться все меньшим злом. Если бы она сделала это, она могла бы что-то узнать об интенсивности и обширности ее болезни. Она могла найти пределы разрушительной ясности, с которой говорит с ней вселенная. Она, может быть, даже могла установить, настолько она хитра, когда ее поражает болезнь…