Дональдсон Стивен. Запретное знание

   Множество факторов сделали Акт Приоритета необходимым, несмотря на сопротивление ему. Растущий страх перед Амнионом был одним из таких факторов; относительное увеличение пиратства было другим. И к этому в конце концов добавилось сомнение в лояльности службы безопасности на некоторых станциях. Случай с Фермопилом на Альфа-Дельта Станции, в частности, был словно благословенный дар и вызвал немедленную реакцию, хотя последствия были сомнительны. То, что служба безопасности договорилась с одним известным нелегалом, чтобы поймать другого, и совершила поимку, могло быть катастрофой для самой Станции Ком-Майн. Но то, что операция не закончилась катастрофой, было просто счастливой случайностью; то, что служба безопасности Станции активно сотрудничала с нелегалами было безответственно и опасно.
   Вдобавок, естественно, станционная служба безопасности была слишком далеко и полностью отрезана от любой связи, которая не передавалась с помощью корабля – короче, ею было сложно управлять – и потому легче не доверять.
   И имея выбор между живостью и честностью ПОДК с одной стороны и предположительной нестабильностью службы безопасности Станции с другой, Правительственный совет для Земли и Космоса большинством голосов одобрил рекомендацию директоров Объединенных Добывающих Компаний по поводу Акта Приоритета.
   В некоторых кругах Акт Приоритета расценивался как мелочь, новая попытка Объединенных Добывающих Компаний обеспечить безопасность космоса ради Земли и своих собственных интересов.
   Другие это рассматривали ее как удобную опору для Уордена Диоса и ПОДК в крестовом походе к власти. Принятие Акта Приоритета сделало гегемонию ПОДК полной.

Глава 19

   Она очнулась, и ей показалось, что она умирает.
   Переход вырвал ее из блаженства в боль и смерть; постоянную слабость и ощущение дискомфорта, неприятное, как болезнь. В темном ничто не существовало ничего, кроме ее шизо-имплантата и длинного бесконечного серпа ее снов. Но как только она начала продвигаться к сознанию, слабость и отчаяние росли в ней, словно они создавались впервые. Она безумно хотела пить, ослабела от голода – и была слишком ошеломлена, одурманена сном, чтобы понимать, что это означает. Переход сам по себе был болезненным, резкий обрыв спокойного порядка для ее мозга и тела. Неприятное ощущение появилось под кожей, словно она лежала в крови. И она воняла – отвратительный тошнотворный сладковатый запах, который напоминал ей об Ангусе и трупах.
   Она хотела докончить смерть. Она хотела больше не просыпаться.
   – Вставай, – приказал Ник, словно злился на нее. – Я выключил его. Эффекты не могут быть постоянными. Ты не сказала мне, что эта штука может парализовать тебя навсегда. Ты не сможешь уйти от меня таким образом.
   Конечно. Он думал, что она была в кататонии, а не погружена в сон. Он ожидал увидеть в ней изменения, как только выключит черную коробочку.
   Даже сейчас, умирая, она не могла позволить ему заподозрить правду. Она заставила себя открыть глаза.
   – Так-то лучше, – заметил он.
   Ее глаза отказывались видеть. Они слишком болели, слишком пересохли. Но моргание не помогало. Ее веки поднимались и опускались, и терли по глазным яблокам, словно наждачная бумага. Боль в горле – или запах – вызывали тошноту. Ее рот широко открылся; но она была слишком слаба, чтобы сблевать; слишком пуста.
   – От тебя воняет, – сказал Ник, словно Ангус. Точно как Ангус.
   Он держал пульт управления шизо-имплантатом.
   Слабый вздох, который должен был быть воплем, процарапался сквозь ее горло.
   – Ты была отключена слишком долго. Ты хочешь пить и голодна, но прежде всего тебе необходим душ. От тебя воняет так, словно у тебя в скафандре килограмм пять гавна. Давай, я помогу тебе подняться.
   Она почувствовала, как ремни ослабляются и отбрасываются в сторону. Затем Ник потянул ее за руки и приподнял.
   Шок от перехода был достаточно резким, чтобы затуманить ее мозг, если бы она была достаточно сильной и могла почувствовать его в полной мере. К счастью, Ник помог ей. Он помог ей встать на ноги, и когда он сказал «душ» она услышала слово «вода». Жажда оживила ее, несмотря на слабость. Несмотря на расплывающееся пятно его лица и пятна стен, Морн проковыляла к санблоку. Не прикасаясь к ней, он расстегнул ее скафандр. Затем втолкнул ее под душ и включил струи.
   Вода.
   Она жадно хватала ее и глотала столько, сколько могла захватить. Струи душа несли ей жизнь. Они наполняли ее глаза; облегчали боль в горле; ее тело, казалось, поглощало влагу прежде, чем вода достигала желудка. Через мгновение такое количество воды попало в скафандр, что он сполз с ее плеч. Вонючая ткань лежала вокруг ее ботинок. Вода хлестала Морн; смачивала ее тело и нервы. Через короткое время она восстановилась так, что поняла, что если выпьет слишком много воды, то ей станет плохо.
   Ник вернулся. Он отключил ее управление шизо-имплантатом, думая, что вывел ее из состояния кататонии.
   «Каприз капитана», должно быть, закончил торможение. Она не смогла бы так долго спать, чтобы измучиться от жажды и проголодаться, и отблеваться так, если бы корабль не закончил торможения.
   Или случилось нечто еще.
   Она должна была прийти в себя. Она нуждалась в пище и силе.
   Сквозь шум воды в душе до нее донесся голос Ника.
   – Не засыпай здесь. Я не в том состоянии, чтобы ждать.
   Но он говорил не так, как если бы кипел от нетерпения.
   Прислонившись к стене, она нагнулась и стянула ботинки и скафандр с лодыжек. Дрожь прошивала ее, словно бичи холода; она подняла температуру воды, чтобы согреться.
   Автоматический звонок предупредил ее, что система поглощения воды блокирована. Чтобы очистить ее, она отбросила намокший скафандр в сторону. Она хотела бы вымыть голову, тщательно вымыться сама; но Ник ожидал ее, и она не имела ни малейшего понятия зачем. Хотя она едва могла стоять, она закрыла воду и вышла из-под душа.
   Рядом лежал чистый скафандр. Ник, должно быть, достал его из шкафчика.
   Почему он все это делает?
   Она по-быстрому вытерлась, надела скафандр и вышла в главную комнату каюты, чтобы выяснить, чего он хочет.
   Она нашла его в состоянии безумного спокойствия.
   Его глаза метались на нее и ускользали; обегали взглядом каюту; возвращались к ее телу и чертам ее лица. Следы страсти вспыхивали и исчезали в его шрамах. На его челюстях вздувались мускулы отодвигая щеки от зубов. И его поза, то как он держал руки даже угол наклона его шеи выражал глубокий покой, словно он находился в мире с самим собой и обращался с ней словно никогда не видел ее раньше.
   Словно он одержал колоссальную победу – или потерпел сокрушительное поражение.
   – Так-то лучше, – сказал он, когда Морн уставилась на него, пытаясь выяснить, что происходит. – А сейчас немного еды.
   Решительный спокойный кивок на поднос, стоящий рядом на столе.
   – Садись, – продолжал он. – Ешь. Я скажу тебе, что произошло.
   Почему ты делаешь все это?
   Она не могла представить, каковы его намерения. Тем не менее, Ник был прав; она нуждалась в еде. Запах кофе и того, что, по версии «Каприза капитана», было овсяной кашей, неотвратимо притягивал ее. Хотя бы на какое-то время, она избавлена от мучений похмелья; но ее облегчение лишь еще сильнее разбудило чувство голода. Словно приговоренный, вкушающий свою последнюю трапезу в присутствии палача, она села за еду.
   Ник стоял над ней, пока она пробовала кашу, глотала кофе.
   Внезапно он сказал:
   – Ты, вероятно, догадалась, что мы закончили торможение. Если ты женщина такого рода, которая срет в скафандр, ты бы проделала это давным-давно. – Его голос был под стать его поведению; спокойный, мирный, но нотки страсти проскальзывали в нем, словно отдаленный гром. – Билль любит, когда корабль подходит к Малому Танатосу медленно, и потому мы так и поступаем. На этой скорости мы всего в двадцати четырех часах от дока.
   Такое торможение было тяжелым испытанием для всех нас. В то время, как мы проскочили мимо «Тихих горизонтов», мы упустили свой шанс, для спокойного торможения. Я не мог найти время, чтобы позаботиться о тебе, до тех пор пока мы не достигли нынешней скорости – и обменялись «визитными карточками» с Биллем. Это означает идентификацию, намерения и количество кредиток. Он вполне способен вызвать Амнион, когда чувствует достаточную угрозу, но у него есть довольно своих средств, чтобы защитить себя, если понадобится.
   Морн не могла понять странной нестабильности его взгляда. И, пока Ник говорил, сосредоточилась на пище. Каша оказалась достаточно сладкой. Несмотря на нужду в калориях, Морн ела медленно, чтобы избежать несварения.
   – Кстати говоря, на этом чертовом камне у него целый арсенал. И здесь есть другие корабли. Я имею в виду, кроме корабля Билля. Всякий, кто хочет вести с ним дела, будет сражаться за него. Он настаивает на этом – но и так корабли выйдут за него. Нелегалы слишком нуждаются в нем.
   Ты никогда не была на Малом Танатосе. Ты будешь удивлена. Это почти цивилизация. Билль содержит здесь не меньше пяти тысяч людей, которые работают на него.
   И Морн пробормотала в чашку кофе:
   – И все они работают на Амнион.
   – Нет, – голос Ника звучал скорее весело, нежели оскорбленно. – Они просто пользуются тем, что готов заплатить Амнион. «Выгоды от войны» – старая и почетная профессия. Не их вина, что система работает в одну сторону. Не их вина, что у Амниона нет нелегалов, которые хотят вести такие же дела с космосом, принадлежащим человечеству.
   Без перехода он сказал:
   – Морн, я хочу, чтобы мы занялись любовью. Никаких шизо-имплантатов, никакой лжи. Я хочу увидеть, что ты можешь делать, когда не обманываешь.
   Тревога зазвучала в ней так сильно, что она уронила вилку. Она зазвенела по полу, так громко словно сломалась.
   – Если ты заставишь меня достаточно поверить в твою честность, – закончил он. – Я отпущу тебя.
   О, дерьмо. Так вот в чем дело. На мгновение она содрогнулась, словно готова была разрыдаться.
   Затем ее отчаяние сменилось яростью.
   Подняв голову, так чтобы он мог видеть тьму в ее глазах, Морн сказала:
   – В таком случае лучше отключи меня прямо сейчас. Или убей. При мысли о том, что ты прикоснешься ко мне меня тошнит.
   По какой-то причине эта вспышка не потревожила его спокойствия. Его взгляд столкнулся с ее взглядом и ушел в сторону; вернулся, снова отскочил. Его щека дрожала, слабый прилив крови оттенил бледные шрамы. Но его физическая расслабленность осталась. Его улыбка была мягкой, почти прощающей. Триумф или поражение не оставили ему места для сомнений.
   – Тогда я предложу тебе кое-что еще, – сказал он мирно. – Если ты займешься со мной любовью от всего сердца – всего лишь раз – и я узнаю, что это такое – я позволю тебе поговорить с твоим отродьем. Дьявол, я позволю вам повидаться. Ты сможешь провести остаток дня держа его за руку.
   Дэвис! – подумала она в шторме приглушенной растерянности и печали. Шанс поговорить с ним, увидеть его – шанс что-нибудь сделать, чтобы он не сошел с ума – шанс защитить идеалы ее отца.
   Так же прямо как Ник, она ответила:
   – Мне кажется, я переоценила тебя. Ты становишься таким, что Ангус Фермопил, – внезапно стало легко произносить это имя, – становится в сравнении с тобой милым.
   На мгновение спазм на щеке превратил его улыбку в оскал. Но его поза ничуть не изменилась.
   – Я так и думал, – ответил он, словно это было самое ласковое, что он когда-нибудь говорил ей. Спокойным, расслабленным движением он достал из кармана черную коробочку. – О, не волнуйся, – успокоил он ее, видя, как она подсознательно вздрагивает. – Я не собираюсь использовать это. Я не хочу рисковать и превращать тебя в нулевой передатчик. И не собираюсь заставлять тебя заниматься со мной сексом. Я никогда настолько не нуждался в женщине. Это… – он показал на коробочку, – всего лишь предосторожность. Сейчас я знаю, как ты относишься ко мне – как сильно ты ненавидишь меня… – его улыбка была мягкой, не угрожающей, – и хочу быть уверен, что смогу защититься.
   Не меняя позы, он потянулся и включил интерком.
   – Микка?
   В динамике раздался голос Микки.
   – Слушаю.
   В голосе Ника не было никакой угрозы или злобы, когда он сказал:
   – Дай закрытый канал связи с другим нашим гостем. Они нуждаются в том, чтобы поговорить без помех. Она беспокоится о нем. И этот бедный сукин сын, скорее всего, беспокоится о самом себе.
   – Правильно, – ответила Микка.
   Когда он отошел от интеркома, лампочка индикатора сигнализировала, что он включен.
   Ник спокойно подошел к койке. Подложив подушку под спину, он устроился на ней и вытянул перед собой ноги. Он выглядел достаточно расслабленным, словно собирался вздремнуть. Улыбнувшись при виде изумления Морн, он показал рукой на интерком.
   Морн с трудом прокашлялась. Кофе, пища и вода – всего этого было недостаточно; она не была к этому готова. Судорожно сглотнув, она спросила:
   – А в чем ловушка?
   – Если бы ты не была так занята тем, что переоценивала меня, ответил он, словно был непоколебимо спокоен, – я бы сказал, что в тебе. Но в данных обстоятельствах ты не можешь позволить себе беспокоиться о подобных вещах.
   И он снова показал на интерком.
   – Морн? – встревоженно сказал Дэвис. – Ты здесь? Что происходит? Он позволил тебе поговорить со мной?
   Парализованная страхом Морн села и в ужасе посмотрела на Ника. Она не могла говорить – не могла думать. Она хотела прыгнуть на него, попытаться убить его; не потому, что верила, что ей это удастся, а потому что, когда он начнет защищаться ее отчаяние и страх закончатся.
   Ник повысил голос.
   – Дэвис, это – Ник. Морн со мной – мы в ее каюте. Я дал ей разрешение поговорить с тобой. Это закрытый канал. Никто не может слышать вас, кроме меня. Но мне кажется, она не верит мне.
   – Может быть, ты переубедишь ее.
   Дэвис…
   – Морн, – мгновенно сказал Дэвис, – не доверяй ему. Он что-то готовит. – Это говорил ее отец. – Может быть, есть что-то, что он хочет разузнать, что-то, что, надеется, ты скажешь мне. Не говори ничего, пока не решишь, что это будет безопасно.
   Голос Дэвиса звучал уверенно, он был по-детски убежден в своих суждениях. Но он тоже был одиноким и потерянным, как может быть лишь ребенок. Словно не в силах сдержаться, он спросил:
   – Морн, с тобой все в порядке? Ты все, что у меня есть. Пусть с тобой ничего не случится.
   О, мой сын. Это уже случилось. Ты не можешь этого сказать? Я не знаю, что это.
   Ник вмешался, улыбаясь.
   – У тебя были какие-то проблемы во время торможения? Я не знаю, успела ли Лиете предупредить тебя. Ты мог бы серьезно разбиться.
   – Никто не предупредил меня, – буркнул в ответ Дэвис. – Ты, небось, и приказал ей не предупреждать. Если бы я ударился о переборку и разбил себе башку, это, вероятно, решило бы для тебя множество проблем. Но я знал, что что-то должно было произойти, когда ты отключил внутреннее m.
   Ничего не могло испортить Нику настроение.
   – Ну и славно. Как состояние твоей памяти? – спросил он ласково. Его шрамы выразили растущую враждебность, какой не слышалось в его тоне. – Ты уже смог вспомнить прошлое в пустых местах? И начал вспоминать своего отца?
   – Ник Саккорсо… – вспышка Дэвиса заставила динамик захлебнуться, – ты барахло. Ты – нелегал, и все, что ты делаешь, воняет. Мне больше нечего сказать тебе. Если ты хочешь задавать мне вопросы, то явись лично. Рискни, – сказал он и без осторожности взрослого ума в юношеском теле прохрипел:
   – Если ты настоящий мужчина.
   – Нет, – выдохнула Морн, так слабо, что ее сын, вероятно, не слышал ее, – не провоцируй его. Не давай ему повода. Все, что ему нужно – это повод.
   Щека Ника задергалась.
   – Ты ведь не этого хочешь, Дэвис. Ты думаешь, что хочешь этого, хотя это не так. Ты одинок. У тебя сознание, которого ты не понимаешь – и тело, которое не подходит к твоему сознанию. Ты должен знать, кто ты такой. Откуда ты появился. Что тебя создало. А это означает, что ты должен знать о своем отце.
   Ты, вероятно, получил от своей матери больше, чем можешь воспользоваться, но ты сын своего отца, это необходимо признать. Тебе необходимо знать об Ангусе Фермопиле. Я могу тебе рассказать о нем многое. Я многое узнал о нем в течение нескольких прошедших дней.
   – Стоп, – прошипела Морн Нику. – Стоп.
   – Ты знаешь, что он нелегал – один из самых худших? Наверняка знаешь. Ты, вероятно, помнишь эту часть. Он пират и мясник, а кроме того вор. В настоящий момент он отбывает пожизненное наказание в тюрьме Станции Ком-Майн за похищение продуктов. Они хотели бы приговорить его к смерти, но, вероятно, у них не найдется достаточно доказательств.
   Это наверно заставит тебя не слишком хорошо думать о твоей матери. Она – полицейский. Она должна была арестовывать людей вроде капитана Фермопила или убивать их, а не трахаться с ними, пока не забеременеет.
   Но она не такая. Твоя мать не начала трахаться с нелегалами, пока не повстречалась со мной. До этого она была совершенно невинной. Видишь ли, капитан Фермопил вставил ей шизо-имплантат. Я могу поспорить, что ты помнишь, что это такое. После того, как она уничтожила «Повелителя звезд», он снял ее с обломков корабля. Но она была полицейским, и он не мог доверять ей. Он вживил ей шизо-имплантат, чтобы держать ее под контролем. Именно так она забеременела.
   Это патетическая история. Он крутил ею пока она не стала готова для него высосать все из себя с помощью вакуумного насоса, а затем трахал ее до потери сознания. Целыми неделями он заставлял ее делать то, на что только способна женщина в его воображении.
   Это твой отец, Дэвис. Такой же, как и ты.
   – Морн? – сказал Дэвис, словно умоляя. – Морн?
   Морн поднялась на ноги.
   – Я сказала, стоп! – Отчаяние залило ей грудь, захлестнуло горло; она едва могла дышать. – Достаточно!
   В продолжении беседы с ее сыном Ник бесстрастно изучал ее.
   – Но тут начинается самая интересная часть истории. Вживление кому-либо шизо-имплантата – «без разрешения властей» – одно из самых ужасных преступлений. Почему твой отец не был наказан за это? Если у нее был шизо-имплантат, то у него должен быть пульт управления шизо-имплантатом. Тогда почему он не был найден у него, когда его арестовали? Как он мог уговорить ее не давать против него показаний, если он не держал ее под контролем?
   – Ник!..
   Он переиграл ее. Его улыбка была сладостной от мести.
   – Ответ заключается в том, что она научилась пользоваться им. Он развратил ее так сильно, что она влюбилась в эту коробочку. Она «жаждала» ее действия, Дэвис. Она хотела этого так, что он мог доверить ей управление шизо-имплантатом. Она не была найдена у него, потому что он отдал ее Морн. Ей нравилось пользоваться им самостоятельно.
   И что же она сделала, когда он был арестован? Она не пошла в службу безопасности Станции, как полагалось бы поступить добропорядочному полицейскому. Они бы сняли у нее шизо-имплантат – и твой отец был бы казнен. Поэтому она не могла сделать этого.
   О, я не думаю, что ее заботило, что произойдет с ним. Но она стала наркоманом шизо-имплантата. Она не могла позволить им отобрать его. Поэтому она спрятала пульт управления и сбежала со мной. Вместо того, чтобы сделать что-нибудь, что сделал бы полицейский, она продолжала заниматься тем, что ей нравилось больше всего. – И снова в его тоне не было ничего, кроме спокойствия, никакой злобы. – Она использовал его, чтобы совратить меня, так чтобы я спас ее – не от капитана Фермопила, а от службы безопасности Станции.
   – Морн? – запротестовал Дэвис.
   – И то, что она сделала после этого, – сказал Ник, – лишь усугубило ее привыкание.
   Она сказала тебе, что отказалась сделать аборт и уничтожить тебя, потому что хотела сохранить тебя? Это не совсем правда. Единственная реальная причина, по которой она настаивала на твоем сохранении, в том, что она не могла позволить лазарету протестировать ее. Он зарегистрировал бы наличие у нее шизо-имплантата. Если бы она сделала аборт, я узнал бы правду о ней.
   Это твоя мать, Дэвис. Именно у такой женщины ты родился.
   – Дэвис! – закричала Морн. – Он лжет! Он все извратил!
   Она сделала все, чтобы закричать, Ну конечно, я не хотела, чтобы он знал о шизо-имплантате! Это был единственный способ, как я могла сохранить жизнь! – Она изо всех сил она боролась, чтобы сказать сыну: Но не потому я отказалась от аборта! Я отказалась потому, что ХОТЕЛА тебя!
   К несчастью, ни одно из этих слов не слетело с ее уст. Как только она начала произносить их, Ник коснулся одного из верньеров черной коробочки; и боль, горячая, как лазер для плавки, мгновенно пронзила все ее нервы. Единственный звук, какой она успела издать это высокий вой, когда упала на пол.
   – Морн, – умолял Дэвис. – МОРН!
   Улыбаясь, Ник изучал пульт управления шизо-имплантатом. Через мгновение он нашел регулятор, позволяющий ему регулировать интенсивность излучения. Он медленно перевел невыносимую боль в более слабую – достаточно горячую, чтобы заставить Морн извиваться, дергаться и биться об пол, но не настолько сильную, чтобы она не могла слышать, что Дэвис зовет ее.
   – Ну хорошо, – выговорил Ник. Сквозь пелену боли Морн видела, что его глаза были обведены темными кругами. Его тон внезапно заставил Дэвиса замолчать. – Я хочу, чтобы вы оба слышали это. Когда вы услышите, что я скажу, вы оба поймете, что это важно.
   В нашей ситуации есть одна маленькая деталь, о которой я забыл упомянуть. Наверное, виновата моя рассеянность. – Его улыбка превратилась в ухмылку хищника. – Как я сказал, мы в дне пути от Малого Танатоса. На этом расстоянии связь и скан работают отлично. Чего я не сказал, это того, что точно между нами и доком находится боевой корабль Амниона «Спокойствие гегемонии». И они хотят точно того, же чего хотели «Тихие горизонты». Им нужен Дэвис.
   Морн глубоко вздохнула и застонала, но не могла выдавить из себя ни слова.
   Звук тяжелого дыхания, резкого и прерывистого, доносился из интеркома.
   – Честно признаться, – пояснил Ник, словно вел дружескую беседу на камбузе, – это сложная проблема для всех нас. С одной стороны, им нужен Дэвис. С другой, они не слишком хотят воевать из-за него. Во всяком случае тогда, когда на них смотрит вся станция Билля. Я уверен, они убеждены в своей правоте – но они достаточно знакомы с недоверием обычного человека, чтобы не понять, что ни одно из их объяснений не восстановит кредит доверия к ним. И они не могут быть точно уверены, что смогут победить в этой схватке. На таких скоростях мы можем маневрировать постоянно. Мы можем повредить их. А может быть, даже уничтожить.
   И если мы не сможем сделать этого в одиночку, то мы получим помощь. Это единственный способ вести дела с Амнионом. Сидеть спокойно и наблюдать, как уничтожают корабль людей – это нечто, я вам скажу! И неожиданно у нас могут появиться союзники. Они не хотят сражаться, если могут избежать этого.
   Сквозь зубы Морн выдавила:
   – Ты – сукин сын. Ты, трахнутый…
   Ник нажал кнопки на шизо-имплантате.
   У нее не было времени даже мигнуть. Не успела она приготовиться к новой волне боли, волна холода обрушилась на нее. Мгновенно Морн задрожала так сильно, что потеряла голос. Ее температура резко падала, погружая ее в состояние гипотермии. Ее попытки проклясть Ника превратились в неразборчивое бормотание.
   – А что касается нас, – сказал он довольно, – ну что ж, я, думаю, смог бы справиться с ними. И я знаю, как их одурачить. Ты слушаешь, Дэвис? Ведь я говорю о твоей жизни.
   Тяжелое дыхание доносилось из динамика, но Дэвис не отзывался.
   Ник пожал плечами.
   – Есть одна сложность, – продолжал он. – Это мать его, «Тихие горизонты» движется за нами так быстро, как только может – и я знаю, что не смогу победить два боевых корабля Амниона. Лучшее, на что я могу надеяться, это сбежать из этой части космоса, и побыстрее. Но если я это сделаю – если мы уйдем отсюда живыми – чего я добьюсь? Мы окажемся на далеком расстоянии, в пустоте, без прыжкового двигателя и возможности его починки. Мы умрем медленно вместо того, чтобы умереть быстро, вот и все.
   Морн была почти что в шоке; но он не отпускал ее. Новый эксперимент с черной коробочкой восстановил нормальную температуру. После некоторых безуспешных попыток он смог управлять ее конечностями. Он заставил ее вытянуть руку, сунуть пальцы себе в рот и выблевать.
   – Ты думаешь, Хаши Лебволь пошлет помощь? – спросил он добродушно. – Ты можешь в это верить, если хочешь. Я думаю, он открестился от меня. Прежде, чем мы отправились в запрещенный космос, он сказал мне, чтобы я на него не рассчитывал. Но сейчас он, должно быть, вычислил, что мы совершили «недозволенный властями» визит на Станцию Возможного. Я думаю, он в конце концов решил, что я представляю из себя большую проблему, чем того стою. Он не отвечал ни на одну из моих передач – а я сдавал их максимально срочными.
   – Как я уже сказал, это сложная проблема.
   – На первый взгляд.
   Улыбаясь, он смотрел, как Морн задыхается.
   – Но когда подумаешь об этом снова, то все становится очень простым. Потому что, как ты видишь, мне нет нужды беречь Дэвиса. Я пытался избавиться от него раньше, чем он родился.