Ёсикава Эйдзи. Честь самурая

   — Крепкий коняга! — пробормотал он.
   Нобунага не мог признать собственное поражение. Приближенные должны считать, что их господин добровольно отказался от состязания.
   — Вряд ли он радуется тому, что его обогнал Городза, — заметил один из оруженосцев.
   Они смущенно обступили князя, предчувствуя бурю хозяйского гнева. Один из оруженосцев опустился на колени перед Нобунагой и предложил ему черный кубок.
   — Не угодно ли воды, мой господин?
   Это был Токитиро, получивший повышение в должности. Он носил за князем его обувь. Должность невысокая, но то обстоятельство, что Токитиро из простых слуг перевели в личную свиту князя, свидетельствовало о небывалой благосклонности господина. За короткое время Токитиро изрядно продвинулся по службе. Он вкладывал душу в любое поручение.
   Сейчас Нобунага не заметил и самого преданного слугу. Он не удостоил Токитиро ни взглядом, ни словом, но кубок взял и осушил его залпом.
   — Позовите Городзу! — приказал князь.
   Городза привязал коня к иве на краю поля. Весть о приказе Нобунаги мгновенно донеслась до него.
   — А я и сам собирался к нему, — сказал командир стрелков.
   Он отер пот с лица, поправил одежду и прическу.
   — Мой господин, я, к сожалению, проявил сегодня неучтивость, — собравшись с духом, произнес он.
   Голос его прозвучал бесстрастно.
   Нобунага, однако же, подобрел.
   — Ловко ты меня сегодня обошел! Откуда у тебя этот рысак? Как его зовут? — миролюбиво отозвался князь.
   Оруженосцы успокоились.
   Городза, стоя на коленях, поднял глаза на Нобунагу:
   — Хорош, верно? Моя радость и гордость! Барышник с севера вел его в столицу, чтобы продать при дворе. Он заломил такую цену, что пришлось продать семейную реликвию — драгоценный чайник, подаренный мне отцом. Чайник носил имя Новакэ, поэтому и скакуна я назвал Новакэ.
   — Он стоит любых денег. Конь превосходный! Я заберу его у тебя.
   — Но, мой господин!
   — Назови цену!
   — К сожалению, я не могу принять ваше предложение.
   — Повтори, что ты сказал!
   — Я вынужден отказаться.
   — Почему? Ты купишь другого коня.
   — Хорошего коня найти труднее, чем хорошего друга.
   — Именно поэтому ты должен уступить его мне. Мне необходим быстрый и выносливый конь.
   — Я вынужден отказать. Конь дорог мне не только из гордости и тщеславия, а потому что на поле брани он позволит мне достойно послужить моему господину, а в этом и заключается смысл жизни самурая. Мой господин изволил приобрести коня, но для самурая это не повод отказываться от такого сокровища.
   Даже Нобунага смутился, столкнувшись со столь откровенным и весомым проявлением самурайской гордости. Чувств, однако, он скрыть не мог.
   — Городза, ты решительно отказываешь в моей просьбе?
   — Вынужден отказать, мой господин.
   — По-моему, конь не соответствует той скромной должности, которую ты занимаешь. Будь ты могущественным человеком, как, например, твой отец, ты по праву владел бы Новакэ. Ты слишком молод для такого скакуна.
   — При всем глубочайшем уважении к вам не могу не возразить. Неужели этот конь рожден для того, чтобы на нем разъезжали по окрестностям с дыней или хурмой в руках? Призвание Новакэ — принадлежать мне, воину.
   Как ни сдерживался Городза, но он высказал все, что накопилось у него на душе. И эти хлесткие слова он произнес не в защиту любимого коня, а от гнева, который вызывал в нем его господин.
 
   Хиратэ Накацукаса наглухо запер ворота и уединился в своем доме почти на месяц. Более сорока лет он верой и правдой служил клану Ода. С той поры, как Нобухидэ на смертном одре доверил ему судьбу своего сына, он опекал Нобунагу, оберегая его, и управлял всей провинцией от его имени.
   Однажды вечером, взглянув в зеркало, он поразился тому, как поседел за эти годы. Причин было немало. Накацукасе шел седьмой десяток, но он прежде не задумывался о старости. Он занавесил зеркало.
   — Кагэю, гонец уже отбыл? — спросил он у своего слуги Амэмию Кагэю.
   — Да.
   — Как ты думаешь, они прибудут?
   — Полагаю, что все приедут.
   — Сакэ готово?
   — Да, господин. Угощения тоже.
   Был конец зимы. Зима выдалась суровой, и толстый слой льда все еще сковывал озеро. Гостями, которых Накацукаса ждал сегодня, были его трое сыновей, живших своими домами. По обычаю, и старшему сыну, и особенно младшим надлежало жить с отцом, но Накацукаса распорядился иначе. Он предпочел одиночество, сославшись на то, что забота о сыновьях и внуках может помешать его государственным делам. Он заботился о Нобунаге как о родном сыне, но в последнее время тот относился к нему холодно, выказывая раздражение. Накацукаса расспросил оруженосцев Нобунаги о происшествии на поле для верховой езды. Именно с того дня он почувствовал отчужденность князя.
   Городза, навлекший на себя гнев Нобунаги, не появлялся в крепости и вел уединенный образ жизни. Сибата Кацуиэ и Хаяси Мимасака, вассалы клана Ода и вечно на пару интриговавшие против Накацукасы, почувствовали, что наступал их час. Они вкрадчиво льстили молодому князю и постоянно клеветали на его опекуна, углубляя их разлад. Сила интриганов заключалась в их сравнительно молодом возрасте, позволявшем укреплять их власть.
   За месяц, проведенный в добровольном заточении, Накацукаса осознал, насколько он стар. Чувствуя непомерную усталость, он не находил в себе сил для борьбы с недругами. Он знал, что у князя великое множество врагов, и тревожился за судьбу клана. Накануне он составил важный и обстоятельный документ, а сегодня переписал его набело.
   От холода вода в тушечнице застывала.
   — Городзаэмон и Кэммоцу прибыли, — доложил Кагэю.
   Они сидели в ожидании отца, не зная, зачем их позвали.
   — Так неожиданно! Я испугался, подумав, не заболел ли отец, — сказал Кэммоцу.
   — По-моему, он узнал о том, что у меня произошло с князем. Сейчас он меня отчитает.
   — Он бы вызвал тебя раньше. Нет, дело в чем-то другом.
   Братья по-прежнему побаивались отца. Третий брат, Дзиндзаэмон, был в отъезде.
   — Холодно! — С этими словами отец вошел в комнату.
   Сыновья с горечью смотрели на его седину и изнуренное лицо.
   — Ты здоров?
   — Конечно. Просто захотел повидаться с вами. Возраст дает о себе знать, порой я чувствую себя одиноким.
   — Так, значит, ничего не случилось?
   — Нет, нет. Давно мы с вами не ужинали вместе, засиживаясь до утра в застольных беседах. Садитесь поудобнее.
   Он вел себя как всегда. На дворе бушевала непогода, по карнизам что-то стучало, может, град. В доме становилось холодно, но общение с отцом заставило сыновей забыть об этом. Отец был в таком добром расположении духа, что Городзаэмон никак не мог улучить подходящую минуту, чтобы извиниться за непочтительность. После ужина Накацукаса распорядился подать зеленый чай, который он очень любил.
   И невзначай, словно потому, что в руках у него оказался чайник, Накацукаса сказал:
   — Городза, я слышал, что ты отдал Новакэ в чужие руки. Это правда?
   Городза не стал лукавить.
   — Да. Я знаю, что этот чайник — фамильная реликвия, но я увидел замечательного скакуна и продал твой подарок, чтобы купить его.
   — Вот как? Хорошо! Если ты так ревностно относишься к жеребцам, я не сомневаюсь, что ты достойно послужишь князю и после моего ухода. — Тон его резко переменился. — Продать чайник ради боевого коня — замечательный поступок. Правильно ли мне доложили, что на этом коне ты обогнал Удзуки, а когда князь потребовал твоего рысака, ты отказал?
   — Поэтому я впал в немилость. К сожалению, мой поступок скажется, возможно, и на тебе, отец.
   — Дело не во мне сейчас. Как ты посмел отказаться? Это неблагородно!
   Городзаэмон растерялся:
   — Я огорчил тебя. Мне очень стыдно.
   — Почему ты не отдал князю Нобунаге коня?
   — Я состою на службе у князя и готов пожертвовать за него жизнью. Скупым меня не назовешь. Коня я купил не для собственной утехи, а для того, чтобы послужить моему господину на поле брани.
   — Понимаю.
   — Уступи я Новакэ, князь не прогневался бы на меня. Мне отвратительно его себялюбие. Увидев коня получше Удзуки, он тут же потребовал его. Разве это справедливо? Я не единственный, кто опасается за будущее клана. Ты, отец, знаешь это лучше меня. Порой молодой князь проявляет выдающиеся качества и способности, но его тщеславие и вспыльчивость в столь юном возрасте вызывают сожаление, даже если он таким уродился. Он постоянно досаждает нам своим высокомерием. Потакать его вздорному нраву — значит притворяться преданным своему господину. Вот я и решил настоять на своем.
   — Ты ошибся.
   — Неужели?
   — Ты хотел урезонить его, а в результате разгневал. Когда он был маленьким, я носил его на руках чаще, чем вас. Я знаю, каков он в гневе. Незаурядные способности у него есть, но и недостатков предостаточно. Ты оскорбил его, князь тебе этого не простит.
   — Вероятно. Боюсь задеть тебя за живое, но Кэммоцу и мне, как и большинству служивых людей Нобунаги, противно подчиняться такому самураю. Людишки вроде Сибаты Кацуиэ и Хаяси Мимасаки в восторге от своенравного господина.
   — Ты заблуждаешься. Я не верю молве. Вы обязаны служить князю и, если понадобится, сложить за него головы, плох он или хорош. И это ваш долг, независимо от того, жив ваш отец или умер.
   — Не беспокойся. Я не изменю самурайской чести даже попав в опалу.
   — Приятно слышать. Я скоро умру, как старое дерево. А вы, молодая поросль, замените меня.
   Позже, обдумывая эту беседу, Городзаэмон и Кэммоцу поняли, что отец давал им намеки, но этим вечером по дороге домой они еще не осознали, что Накацукаса решил умереть.
 
   Труп Хиратэ Накацукасы обнаружили на следующее утро. Он покончил с собой, сделав сэппуку. Сыновья не увидели на смертном лике отца следов горечи или раскаяния. Он не оставил ни завещания, ни письма сыновьям, а лишь пространное послание Нобунаге. Каждое слово в нем свидетельствовало о верности и глубочайшем почтении покойного к князю.
   Весть о смерти наставника повергла Нобунагу в ужас. Гримаса исказила его лицо. Своим уходом из жизни старый Накацукаса пристыдил молодого князя. Ему были известны и выдающиеся способности, и чудовищные черты в характере Нобунаги, и сейчас, читая предсмертное письмо, князь не сдержал слез. Грудь ему полоснула нестерпимая боль, словно от удара хлыста.
   — Прости меня, старик! Прости меня, — шептал Нобунага.
   Он жестоко обидел Накацукасу, который был ему не только верным союзником, но и человеком более близким, чем родной отец. После происшествия с конем Городзы он рассердился и на опекуна.
   — Позовите Городзу!
   Командир стрелков прибыл к князю и простерся перед ним ниц. Нобунага сел и посмотрел ему прямо в глаза:
   — Послание твоего отца разорвало мне сердце. Я никогда его не забуду. Других извинений у меня нет.
   Нобунага готов был пасть ниц перед Городзой, но молодой воин почтительно взял князя за руки. Они обнялись и заплакали.
   В тот же год князь Ода выстроил в городе храм в память о своем опекуне. Городской голова спросил у него:
   — Как будет называться храм? Вы должны сообщить настоятелю свои пожелания.
   — Старик захотел бы, чтобы я дал название храму, — сказал Нобунага. Взяв кисть, он написал: «Храм Сэйсю».
   Впоследствии он не раз внезапно срывался с места и приезжал в этот храм, но редко заказывал поминальную службу или читал сутры вместе со служителями.
   — Старик! Старик! — бормотал он себе под нос, расхаживая по храму, а потом столь же стремительно возвращался в крепость.
   Странные поездки в храм многим казались очередной блажью безумца.
   Однажды на соколиной охоте Нобунага вдруг разорвал небольшую птицу и подбросил ее растерзанное тельце в воздух.
   — Старик! Держи мою добычу! — воскликнул он.
   В другой раз, на рыбалке, он вдруг ринулся в воду и заорал:
   — Старик! Стань Буддой!
   Исступленность в глазах и голосе князя напугала оруженосцев.
 
   Нобунаге в первый год Кодзи исполнился двадцать один год. В мае, придравшись к какому-то пустяку, он объявил войну Оде Хикогоро, который формально возглавлял клан Ода. Он осадил его крепость в Киёсу, а после взятия ее переехал туда из Нагои.
   Токитиро с радостью следил за успехами своего господина. В своем собственном доме Нобунага был в окружении ненавидящих его родственников. Среди них были его дядья и родные братья. Князю важнее было устранить их с дороги, чем победить внешних врагов.
   — За ним нужно присматривать! — предупреждал Хикогоро.
   Притесняя Нобунагу, он замышлял расправу с ним. Сиба Ёсимунэ, комендант крепости Киёсу, и его сын Ёсиканэ были тайными сторонниками Нобунаги. Обнаружив измену, Хикогоро гневно заговорил о черной неблагодарности, а затем велел казнить Ёсимунэ. Ёсиканэ бежал в Нагою под покровительство Нобунаги. В тот же день Нобунага во главе своего войска выступил на Киёсу, воодушевляя воинов призывом отомстить за казненного коменданта крепости.
   Пойдя войной на главу клана, Нобунага воевал за правое дело, но попутно он использовал случай, чтобы устранить некоторые препятствия со своего пути. Комендантом крепости Нагоя он назначил своего дядю Нобумицу, но тот скоро пал жертвой наемного убийцы.
   — Настал твой черед, Садо. Ты единственный, кому я могу доверить крепость.
   Когда Хаяси Садо получил новую должность, некоторые приверженцы Нобунаги горестно вздохнули:
   — И все-таки князь — глупец! Проблеск ума мгновенно оборачивается глупостью! Доверился Хаяси!
   Сомнения в преданности Хаяси Садо не были безосновательными. При жизни отца Нобунаги Хаяси был едва ли самым верным человеком клана, именно поэтому Нобухидэ и назначил его и Хиратэ Накацукасу опекунами сына. Из-за строптивости Нобунаги Хаяси отошел от него. Он втайне сговорился с Нобуюки, младшим братом Нобунаги, и с его матерью, жившими в крепости Суэмори, свергнуть Нобунагу.
   — Князь Нобунага не подозревает о предательстве Хаяси.
   Эти слухи не раз доходили до Токитиро. Утверждали это самые преданные люди Нобунаги.
   — Знай он об измене, так не назначил бы Хаяси.
   Токитиро спокойно отнесся к этим разговорам. Он верил, что его господин справится с этой задачей. В Киёсу, казалось, было лишь два воистину счастливых человека — Нобунага и Токитиро.
   Значительная часть приближенных, включая Хаяси Садо, его младшего брата Мимасаку и Сибату Кацуиэ, по-прежнему считала своего повелителя безнадежным глупцом.
   — Согласен, что на первой встрече с тестем Нобунага вел весьма прилично. Как говорят, дураку счастье привалило. А во время официальной церемонии он держался так бесстыдно, что оскорбил Сайто Досана. Дураком родился, дураком и умрешь! Нет оправданий его наглому поведению.
   Сибата Кацуиэ, произнесший эти слова, и люди, разделявшие его мнение, решили, что нельзя ждать ничего хорошего от князя. Когда Хаяси перебрался в Нагою, Сибата Кацуиэ зачастил к нему, и вскоре в крепости начали плести заговор против Нобунаги.
 
   — Какой приятный дождик!
   — Да, он делает нашу беседу более приятной.
   Садо и Кацуиэ сидели лицом к лицу в маленьком чайном домике на краю небольшой рощи за пределами крепости. Сезон дождей закончился, но короткие дожди все еще выпадали. Зеленые сливы срывались с ветвей.
   — Утром будет ясное небо, — пробормотал Мимасака, брат Садо, который прятался от непогоды под сливовым деревом.
   Он вышел в сад, чтобы зажечь фонарь. Засветив огонь, он внимательно огляделся по сторонам.
   — Ничего подозрительного. Вокруг ни души, так что можно спокойно разговаривать, — доложил он, вернувшись в чайный домик.
   Кацуиэ кивнул:
   — Перейдем к делу. Вчера я тайно посетил крепость Суэмори. Я обсудил наши намерения с матерью князя Нобунаги и князем Нобуюки. Они поручили дело нам.
   — А что сказала его мать?
   — У нее нет возражений. Нобуюки ей дороже Нобунаги.
   — Хорошо. А Нобуюки?
   — Сказал, что если Хаяси Садо и Сибата Кацуиэ восстанут против Нобунаги, то он непременно присоединится к ним во благо всего клана.
   — Пришлось их уговаривать, вероятно?
   — Мать безраздельно на нашей стороне, а Нобуюки — юноша слабовольный. Не надави я на них, так они, пожалуй, остались бы в стороне.
   — У нас есть веские причины для свержения Нобунаги, тем более мы заручились согласием матери и брата. Его глупость и судьба клана тревожат не одних нас.
   — «За Овари и вечное правление клана Ода!» — таков наш боевой клич. Готовы ли мы в военном отношении?
   — Сейчас удача на нашей стороне. Я могу выступить из Нагои по первому сигналу барабанов.
   — Прекрасно! Что ж, тогда… — И Кацуиэ подался вперед с заговорщическим видом.
   В это мгновение что-то с шумом упало в саду. Это были всего лишь неспелые сливы. Послышался еще какой-то звук, но его поглотили дождь и ветер. Из-под приподнятого на столбах пола чайного домика на четвереньках выполз человек. Мгновение назад сливы упали не сами по себе — их бросил неизвестный в черной одежде, который подглядывал и подслушивал из подполья. Заговорщики в чайном домике насторожились, услышав шум, и он, воспользовавшись их минутным замешательством, растворился во тьме.
   Ниндзя были глазами и ушами хозяина замка. Ни один из князей, живших в крепостях и правивших оттуда провинциями, не обходились без тайных соглядатаев. Нобунага нанял лучшего невидимку, но даже самые верные приближенные князя не знали его имени.
 
   В свите у Нобунаги три человека носили за ним обувь — Матаскэ, Гаммаку и Токитиро. Они были простыми слугами, но каждый жил в отдельной комнате и нес дозорную службу в саду.
   — Ты что это, Гаммаку?
   Токитиро и Гаммаку подружились. Гаммаку забрался под одеяло. Больше всего на свете он любил поспать и предавался этому занятию при первой возможности.
   — Живот болит, — пробормотал Гаммаку из-под одеяла.
   — Не ври! Вставай! Я по дороге из города купил кое-что вкусное, — сказал Токитиро, подойдя к другу.
   — А что? — Гаммаку выглянул из-под одеяла, но, сообразив, что попался на крючок, вновь укрылся с головой. — Дурачина! Не дразни больного! Уходи!
   — Вставай! Матаскэ куда-то запропастился, а мне нужно спросить у тебя кое-что.
   Гаммаку неохотно выбрался из-под одеяла.
   — Стоит человеку уснуть… — Ворча, он поднялся и побрел в сад ополоснуться у ручья.
   Токитиро пошел следом.
   Их домик стоял в глубине сада, откуда открывался прекрасный вид на крепостной город, и юноши с замиранием сердца могли воображать себя полководцами перед битвой.
   — В чем дело? О чем хотел спросить?
   — О прошлой ночи.
   — Ночь как ночь.
   — Можешь прикидываться сколько влезет, но я все знаю. Мне кажется, ты прошлой ночью ходил в Нагою.
   — Неужели?
   — По-моему, ты подслушал в крепости тайные переговоры между комендантом и Сибатой Кацуиэ.
   — Т-с-с, Обезьяна! Попридержи язык!
   — Нечего таиться. Не держи секрета от друга. Я давно прознал об этом, но никому не сказал, а только следил за тобой. Ты ведь ниндзя при князе Нобунаге, верно?
   — Токитиро, тебя не проведешь! Как ты догадался?
   — Мы живем в одном доме, так? И князь Нобунага дорог мне ничуть не меньше, чем тебе. Люди вроде меня за него тревожатся, хотя предпочитают помалкивать о своих переживаниях.
   — Ты об этом хотел меня спросить?
   — Гаммаку, клянусь, что я ничего никому не скажу!
   Гаммаку с важным видом поглядел на Токитиро:
   — Ладно уж. Нас непременно подслушают днем. Потерпи немного.
   Позже Гаммаку поведал о делах, творящихся в клане Ода. Токитиро, который любил своего господина и понимал искусно разыгрываемую князем роль, в душе поклялся служить ему еще усерднее. Он не сомневался, что молодой князь Нобунага, несмотря на козни противников, победит всех. В клан Ода проникло предательство, и даже верные князю люди заколебались, но Токитиро всецело доверял ему.
   «Интересно, как он на этот раз выпутается», — подумал Токитиро. Простой слуга мог только издали наблюдать за тонкими ходами своего господина.
   В конце месяца Нобунага, обыкновенно пускавшийся в дорогу с несколькими соратниками, внезапно потребовал коня и умчался из крепости. Расстояние между Киёсу и Мориямой составляло всего три ри, и князь обычно успевал съездить туда и обратно перед завтраком. На этот раз Нобунага внезапно поскакал к востоку от Мориямы.
   — Мой господин!
   — Куда это он?
   Шестеро всадников из свиты князя в недоумении поскакали за ним следом. Пеших воинов и слуг, разумеется, не стали дожидаться, оставив далеко позади. Лишь Гаммаку и Токитиро бросились вдогонку, стараясь не потерять из виду своего господина.
   — Нас ждет какая-то беда, помяни мое слово, — вздохнул Токитиро.
   Они с Гаммаку переглянулись, понимая, что нужно держать язык за зубами, ибо Нобунага помчался в крепость Нагоя, которая, по словам Гаммаку, была центром заговора, замышлявшего свергнуть молодого князя и привести к власти его младшего брата.
   Нобунага, как всегда непредсказуемый, мчался прямо туда, где его поджидали опасность и неизвестность. Он пошел на самый рискованный шаг, и Гаммаку с Токитиро трепетали от страха за своего господина.
   Внезапное появление князя потрясло Хаяси Садо и его младшего брата. Один из воинов в смятении ворвался к коменданту, крича:
   — Мой господин! Мой господин! Скорее! К нам прибыл князь Нобунага!
   — Что? Не может быть!
   Не веря собственным ушам, Хаяси не стронулся с места.
   — Князь Нобунага здесь в сопровождении шестерых спутников. Они вихрем промчались через главные ворота. Князь громко смеялся, на скаку переговариваясь с приближенными.
   — Правда?
   — Клянусь!
   — Князь Нобунага здесь? Что бы это значило?
   Садо потерял самообладание, лицо его побелело.
   — Мимасака, как ты думаешь, зачем он явился?
   — В любом случае нам лучше выйти к нему.
   — Да, конечно! Скорее!
   Заговорщики мчались по коридору, слыша уверенную поступь Нобунаги у главного входа. Братья простерлись ниц перед князем.
   — Садо и Мимасака! Как поживаете? Я собрался было съездить в Морияму, а потом решил сначала попить чаю в Нагое. Оставьте ваши поклоны и церемонии. Они ни к чему. Подайте чаю, да поживее! — бросил Нобунага через плечо.
   Он прошел в главный зал крепости и уселся на возвышении, а затем обратился к приближенным, тяжело дышавшим после бешеной скачки.
   — А здесь жарко! Невыносимая духота! — Князь принялся обмахиваться веером.
   Принесли чай, потом сладости и в последнюю очередь подушки для сидения. От полнейшего замешательства все делалось наоборот. Братья, пробормотав что-то о преданности князю, поспешно удалились.
   — После скачки он, верно, проголодался и потребует полный обед. Распорядитесь, чтобы в кухне все приготовили.
   Пока Садо давал указания слугам, к нему подошел Мимасака и, потеребив за рукав, прошептал:
   — Кацуиэ зовет тебя.
   Хаяси кивнул:
   — Скоро приду. Ступай к нему.
   Сибата Кацуиэ прибыл в крепость Нагоя тремя часами раньше. Он собирался домой после тайного совещания, но внезапное появление Нобунаги вынудило его отложить отъезд. Попав в западню, он сидел в потайной комнате и трясся от страха. Братья пришли к нему, и все трое облегченно вздохнули.
   — Как снег на голову, — пробормотал Садо.
   — Это похоже на него, — сказал Мимасака. — Голову сломаешь, соображая, что он придумает. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту. Причуды дурака!
   Невольно скосив глаза в сторону главного зала, где находился Нобунага, Сибата Кацуиэ изрек:
   — Поэтому ему и удалось перехитрить старого лиса, Сайто Досана.
   — Да, — отозвался Садо.
   — Послушай, Садо. — На лице у Мимасаки заиграла зловещая усмешка. — Не использовать ли нам эту возможность?
   — О чем ты?
   — С ним всего шестеро приближенных. По-моему, этот благоприятный случай ниспослали нам боги.
   — Расправиться с ним?
   — Вот именно. Пока он обедает, соберем надежных воинов. Потом я выйду прислуживать ему и по моему сигналу убьем его.
   — А если не получится? — спросил Садо.
   — Как это не получится? Расставим людей и в коридоре, и по всему саду. Возможны какие-то потери у нас, но если мы обрушимся на него всей мощью…
   — Что скажешь, Садо? — взволнованно произнес Мимасака.
   Хаяси Садо сидел потупив взгляд, а Кацуиэ и Мимасака пристально смотрели на него.
   — Хорошо. Возможно, это и есть самый подходящий случай.
   — Договорились?
   Глядя друг другу в глаза, трое заговорщиков поднялись на ноги, но в это мгновение по коридору прокатился гул тяжелых шагов и черная дверь в потайную комнату распахнулась.
   — Так вот вы где! Хаяси! Мимасака! Я выпил чаю и поел сладостей. Сейчас возвращаюсь в Киёсу!
   У заговорщиков поджилки задрожали от страха. Нобунага заметил Сибату Кацуиэ:
   — И Кацуиэ здесь! Ты ли это?
   Кацуиэ простерся ниц, а Нобунага с усмешкой взглянул на него с высоты своего роста:
   — В крепости я увидел рысака, весьма похожего на твоего. Выходит, конь твой?
   — Да… Я ненароком заехал сюда сегодня. Как видите, я в повседневной одежде, поэтому решил, что неучтиво показаться вам на глаза в таком виде, и я, мой господин, решил спрятаться здесь.
   — Насмешил ты меня! Посмотри, какие обноски на мне!
   — Пожалуйста, простите меня, мой господин.