Ёсикава Эйдзи. Честь самурая

   Лицо матери под большим капюшоном белого шелка лучилось радостью.
   — Дорога, которую вы избрали, усыпана терниями, — сказала она. — Прошедший год выдался особенно трудным. Но вы с честью выдержали все испытания.
   — Нынешняя зима самая холодная из всех, что я припоминаю, — откликнулся Хидэёси, — но вы, матушка, замечательно выглядите.
   — Говорят, старость подкрадывается незаметно, а мне ведь за семьдесят. Я прожила долгую жизнь — более долгую, чем могла рассчитывать. Никогда не думала, что проживу так долго.
   — Нет-нет. Вам нужно дожить до ста лет. Вы сами видите, что ваш сын по-прежнему мальчишка.
   — В этом году вам исполнится сорок шесть, — смеясь, возразила мать. — Какой же вы в сорок шесть лет мальчишка?
   — Но, матушка, вы сами называете меня парнем и мальчишкой? Вы меня вообще иначе не называете!
   — Это по привычке.
   — Надеюсь, вам не придется отвыкать. Честно говоря, хоть я и становлюсь пожилым человеком, но в умственном отношении продолжаю расти. Более того, матушка, не будь вас, я не знал бы, для чего это делаю, и тогда остановился бы в росте.
   Миёси, подошедший сзади, увидел, что Хидэёси все еще беседует с матерью, и удивленно заметил:
   — Мой господин, вы даже не успели переодеться с дороги!
   — Это ты, Миёси? Располагайся с нами.
   — Охотно, мой господин, но не приготовить ли вам сначала фуро?
   — Ты прав. Проводи меня в банную комнату, Нэнэ!
 
   Хидэёси разбудило пение петуха. Большую часть ночи он провел в беседах и забылся сном только под утро. На заре он облачился в церемониальное кимоно, надел шляпу и пошел совершить молитву в крепостной храм. Затем, поев рисового пирога и похлебки у Нэнэ, вернулся в главную цитадель. Череда людей на второй день Нового года, потянувшихся в крепость, чтобы принести князю поздравления, казалась бесконечной.
   Хидэёси приветствовал каждого посетителя чашечкой сакэ. Выразив наилучшие пожелания и выслушав то же от гостя, Хидэёси приглашал его внутрь и принимал следующего. Вскоре главная и западная цитадели были полны народу: люди читали стихи, напевали мелодии из представлений театра Но. Даже после полудня поток посетителей не пошел на убыль.
   До пятого числа Хидэёси занимался делами, накопившимися в Химэдзи, а затем собрал вассалов и объявил, что на следующий день выезжает в Киото. Начались поспешные приготовления к отъезду. Людям князя казалось, что Хидэёси намеревается пробыть в Химэдзи до середины месяца: еще в полдень он вроде бы и не помышлял уезжать.
   Лишь много позже вассалы осознали причину столь поспешного отъезда: Хидэёси никогда не упускал благоприятной случайности.
   Сэки Моринобу был комендантом крепости Камэяма в провинции Исэ. Будучи по положению вассалом Нобутаки, он в последнее время заметно сблизился с Хидэёси. Во время новогодних празднеств Сэки тайно побывал в Химэдзи с поздравлениями.
   Как раз когда он был у Хидэёси, прибыл гонец из Исэ. Крепость Сэки была захвачена главным сподвижником Нобутаки — Такигавой Кадзумасу.
   Хидэёси без промедления выехал из Химэдзи и в тот же вечер прибыл в крепость Такарадэра, седьмого — в Киото, восьмого приехал в Адзути, а девятого был принят малолетним князем Самбоси.
   — Я только что испросил у князя Самбоси разрешения на действия против Такигавы Кадзумасу, — сообщил Хидэёси коменданту Сэки и другим важным лицам, дожидавшимся в зале, — словно кинул мяч в гущу игроков. — За всем этим скрывается Кацуиэ. Нам предстоит захватить провинцию Исэ, прежде чем войско Кацуиэ туда поспеет.
   Находясь в Адзути, Хидэёси составил и разослал в собственные владения и земли дружественных князей и военачальников письмо-призыв, звавшее самураев собираться в Адзути. Оставалось лишь пожалеть того, против кого это письмо было направлено. Сидя в Китаносё, подле прекрасной госпожи Оити, окруженный глубокими снегами, Кацуиэ тщетно дожидался, когда природа окажет ему благосклонность.
   Если бы весеннее солнце растопило снега! Но неприступные стены, какими казались снежные заносы, начали рушиться до прихода весны.
   Кацуиэ был потрясен: на него сыпался один удар за другим. Сдалась крепость Гифу, вспыхнуло восстание в Нагахаме, на милость врагу сдался Нобутака. И вот Хидэёси пошел походом на Исэ. Кацуиэ понимал, что выступать ему сейчас нельзя, но оставаться на месте не годилось. Снега по границам его провинции были столь же глубоки, как на горных перевалах Сычуаня. По таким снегам не могли пройти ни войско, ни обоз.
   Опасаться прямого нападения со стороны Хидэёси Кацуиэ не следовало. Сам он мог выступить на другой день после того, как растает снег, — но кто решился бы с уверенностью предсказать, когда это произойдет? Снега стали щитом, прикрывающим неприятеля.
   «Кадзумасу тоже испытанный полководец», — думал Кацуиэ. Однако захват малозначительных крепостей в Камэяме и Минэ был безрассудным и несвоевременным делом, рассеявшим силы Такигавы. Кацуиэ был в бешенстве от глупости Кадзумасу.
   Хотя на его собственных планах лежала печать медлительности, Кадзумасу он осуждал за поспешность.
   Даже если бы Кадзумасу смирился с планом, начертанным Кацуиэ, и дождался таяния снегов, Хидэёси, прекрасно понимавший, что у врага на уме, едва ли позволил бы ему безмятежно дождаться прихода весны. Хидэёси просто-напросто перехитрил Кацуиэ. С самого начала он осознал, что Кацуиэ лицемерит, начиная переговоры о мире.
   Кацуиэ не собирался сидеть сложа руки. Дважды он посылал гонцов — сперва к бывшему сёгуну Ёсиаки, прося его побудить Мори на атаку с запада, потом — к Токугаве Иэясу.
   Восемнадцатого числа первого месяца Иэясу с неизвестными целями тайно встретился со старшим из оставшихся в живых сыновей Нобунаги — князем Нобуо. Иэясу до сих пор не принимал ничью сторону. Что же эта встреча должна была означать? Почему человек, столь щедро наделенный умом и опытом, пожелал внезапно встретиться с тем, у кого не было ни того ни другого?
   Видя, что князь Нобуо мечется как пушинка под могучими ветрами времени, Иэясу пригласил его в свой удел. Здесь нерешительного и безвольного гостя ожидали развлечения и таинственные беседы. Иэясу обращался с Нобуо как взрослый с ребенком. О том, к каким решениям эти двое пришли, так никто и не узнал. Нобуо, вернувшись в Киёсу, заметно повеселел. Он выглядел самоуверенным и самодовольным, хотя кое-какие косвенные признаки говорили, что совесть у него не вполне чиста: он явно избегал встреч наедине и откровенных разговоров с Хидэёси.
   Где был сам Хидэёси восемнадцатого числа того же месяца? Чем он занимался? В сопровождении нескольких надежных людей он проехал по северному берегу озера Бива и посетил труднопроходимую горную местность на границе Оми и Этидзэна.
   Разъезжая по горным селениям, взбираясь на холмы, еще покрытые снегом, Хидэёси указывал по сторонам бамбуковым посохом и отдавал распоряжения:
   — Это гора Тэндзин? Здесь необходимо возвести укрепления. А еще вон там, справа.
   На седьмой день второго месяца Хидэёси, находясь в Киото, отправил письмо вождям клана Уэсуги. В письме содержалось предложение военного союза.
   Причину было несложно понять. Кланы Сибата и Уэсуги на протяжении многих лет вели кровавую междуусобную войну, то отбирая друг у друга, то вновь теряя земли. Кацуиэ был сейчас не против забыть былую вражду, чтобы сосредоточить усилия на противостоянии с Хидэёси. Но, зная о его тщеславии и упрямстве, трудно было думать, что подобный ход приведет к успеху.
   Через два дня после отправки письма вождям клана Уэсуги Хидэёси приказал войску выступить на Исэ. Он разделил войско на три корпуса — каждому был предписан особый путь.
   Войско выступило в поход с развернутыми знаменами, под грохот барабанов. Неистовые боевые кличи потрясли окрестные горы. Все три корпуса преодолели главную горную гряду, разделяющую провинции Оми и Исэ, и перестроили свои порядки на местности возле Куваны и Нагасимы. Именно здесь следовало искать Такигаву Кадзумасу.
   — Сперва надо поглядеть, что сделает Хидэёси, — откликнулся Кадзумасу, узнав о приближении вражеского войска.
   Он был целиком и полностью уверен в собственных силах.
   Следовало точно рассчитать время начала действий, но Кадзумасу ошибся. Он преждевременно ввязался в схватку. Союз, заключенный между ним, Кацуиэ и Нобутакой, до времени оставался тайной даже для собственных приверженцев, но сейчас все выплыло наружу из-за того, что Кадзумасу не устоял перед искушением кинуться в бой при первой же возможности. Конечно, он известил союзников в Гифу и Этидзэне, а сам, оставив двухтысячный корпус в крепости Нагасима, переехал в крепость Кувана.
   Эта крепость имела естественные оборонительные рубежи: озеро с одной стороны и гряда холмов вокруг крепостного города — с другой, поэтому ее легче было удерживать, чем Нагасиму. Но и при таких условиях Кадзумасу не собирался отсиживаться на жалком клочке земли. Войско Хидэёси насчитывало сейчас шестьдесят тысяч человек, однако ему предстояло рассредоточить силы, чтобы взять Гифу, Нагасиму, Кувану и другие менее важные крепости. Поэтому, даже если князю удастся бросить против Кадзумасу основное войско, оно не будет слишком мощным и несокрушимым.
   С одной стороны, войско Хидэёси было грозной силой. С другой, думал Кадзумасу, нельзя забывать, что воинам Хидэёси придется пройти не по перевалам, а по вершинам гор на границе между провинциями Овари и Каи. Значит, обоз не поспеет за войском или их совместное наступление будет затягиваться.
   Рассуждая так, Кадзумасу надеялся, что победа над Хидэёси будет ему вполне по силам. Заманить князя в глубь местности, обрушиться беспощадно, выждав удобный час, вернуть в союзники Нобутаку, воссоединиться с войском в Гифу, затем уничтожить Нагахаму — так выглядел его замысел.
   Однако вопреки ожиданиям Кадзумасу Хидэёси решил не отвлекаться на захват мелких крепостей и неудержимо двинулся в сторону основной вражеской твердыни. Правда, в это время к Хидэёси поступили срочные депеши из Нагахамы, Саваямы и Адзути. Небо было не безоблачным, в мире царило ненастье, расположение звезд менялось ежечасно.
   В первом донесении значилось:
 
   «Передовые отряды из Этидзэна прошли Янагасэ. Вскоре они смогут вторгнуться в северную часть Оми».
 
   Следующий гонец доставил похожее донесение:
 
   «Кацуиэ потерял терпение. Не дожидаясь, пока растают снега, он послал двадцать или тридцать тысяч наемных рабочих на расчистку перевалов».
 
   Лишь из третьего донесения стало ясно, что положение дел изменилось не в лучшую сторону.
 
   «Войско клана Сибата выступило из Китаносё второго числа третьего месяца. Пятого передовой отряд прошел Янагасэ и вступил в Оми. Седьмого вражеский полк подступил к нашим укреплениям на горе Тэндзин; другие части Сибаты сожгли деревни Имати, Ёго, Сакагути. Главное войско противника — примерно двадцать тысяч человек — продолжает движение в южном направлении. Его ведут Сибата Кацуиэ и Маэда Инутиё».
 
   — Немедленно трубить сбор, — распорядился Хидэёси. — Мы выступаем в северную часть Оми.
   Оставив руководить войском в провинции Исэ двоих — Удзисато и князя Нобуо, Хидэёси двинулся на Оми. Шестнадцатого он прибыл в Нагахаму, семнадцатого его воины шли по прибрежной дороге вдоль озера, прямо в северную часть Оми. Хидэёси ехал верхом. Весенний ветер овевал его лицо, над головой трепетало княжеское знамя с золотой бахромой.
   На границе Оми, в горной области Янагасэ, повсюду еще лежал глубокий снег. Ветер, дувший с гор в сторону озера, был достаточно суров, и воины начали мерзнуть. На закате войско перестроилось в боевые порядки. Враг был так близко, что воины, казалось, чуяли его запах, но по-прежнему не видели не только вражеских воинов, но даже дыма разведенных костров.
   Военачальники быстро растолковали подчиненным, откуда следует ожидать опасности.
   — Отряды Сибаты расположены у подножия горы Тэндзин и в окрестностях Цубакидзаки. Кроме того, крупные силы противника стоят возле Киномото, Имаити и Сакагути. Будьте начеку и, даже заснув, готовьтесь, что вас в любое мгновение могут разбудить.
   Весь лагерь к утру заволокло туманом — выглядело все вокруг мирно. Трудно было представить, что поблизости — да и вообще где-то — полыхает война.
   Издали послышался беспорядочный ружейный огонь. Палили явно воины Хидэёси. Враг не ответил ни единым выстрелом. Может быть, он заснул?
   На заре отряд стрелков, высланный разведать вражеские оборонительные линии, вернулся в лагерь. Хидэёси призвал старшину отряда и внимательно выслушал его доклад.
   — Не попадались ли тебе воины из полка Сассы Наримасы? — осведомился Хидэёси.
   Хидэёси должен был знать это совершенно точно. Старшина стрелков и оба его помощника одинаково ответили:
   — Знамен Сассы Наримасы не видно.
   Хидэёси кивнул: это было похоже на правду. Даже если Кацуиэ решился на столь отчаянный поход, он никогда не пошел бы на это безрассудно, очертя голову, позабыв, что с тыла на него в любое мгновение может обрушиться войско клана Уэсуги. Во избежание промаха он, должно быть, и оставил в Этидзэне войско Сассы Наримасы.
   Прозвучал приказ к трапезе. В поход взяли рисовые колобки с бобовой пастой, завернутые в дубовые листья. Хидэёси торопливо поедал нехитрую пищу, то и дело отвлекаясь на разговоры с оруженосцами. Он не доел и половины, как остальные успели управиться с едой.
   — Вы что, глотаете не жуя? — изумился Хидэёси.
   — Нет, мой господин, наоборот: это вы едите медленно, — отозвался один из оруженосцев. — Мы привыкли делать так: быстро поедим, быстро и нужду справим.
   — Хорошо, — сказал Хидэёси, — быстро справить нужду, в особенности большую, очень полезно. Но что касается еды, вам бы всем следовало взять пример с Сакити.
   Оруженосцы посмотрели на Сакити. Тот, как и Хидэёси, не успел доесть и половины. Принимая пищу, он прожевывал ее тщательно, как беззубая старушка.
   — Дело в том, — продолжал Хидэёси, — что умение быстро насыщаться хорошо только перед атакой. А когда сидишь в осажденной крепости и запасы ограничены, лучше растянуть каждый кусочек подольше. Тут-то начинаешь понимать, что привычка есть медленно улучшает не только здоровье, но и душевное самочувствие. Когда забредешь высоко в горы и запас еды опять-таки скуден, а продержаться предстоит долго, волей-неволей примешься что-нибудь жевать, корни или листья, лишь бы наполнить желудок. А раз умение есть медленно идет на пользу, то надо обретать эту привычку заранее, не дожидаясь, пока обстоятельства вынудят поступать так… — И вдруг, прервав поток слов, Хидэёси поднялся с походного стула и взмахом руки предложил оруженосцам последовать своему примеру. — Пойдемте. Поднимемся на гору Фуморо.
   Гора Фуморо — одна из вершин гряды, поднимающейся над северным берегом двух озер: малого — Ёго и большого — Бива. От деревни Фуморо, расположенной у подножия, до вершины горы ее высота составляет примерно восемьсот пятьдесят кэнов, но путь по тропе тянется на целых два ри. Если путнику вздумается взобраться по крутому склону горы, то он должен заранее смириться с тем, что потратит на это полдня.
   — Князь покидает нас!
   — Почему он так спешит?
   Воины из охраны Хидэёси забеспокоились, увидев удаляющегося главнокомандующего и его спутников, и бросились вдогонку. Они заметили, что Хидэёси, возглавляющий шествие, идет с беззаботным видом, помахивая бамбуковым посохом, словно, позабыв обо всем на свете, он отправился на прогулку или на охоту.
   — Вам угодно подняться на гору, мой господин?
   Хидэёси указал посохом место примерно на полпути от вершины:
   — Именно так. Вон туда.
   Проделав треть пути вверх по склону, Хидэёси и его люди вышли на небольшую ровную площадку. Хидэёси остановился и осмотрелся; ветер овевал его вспотевший лоб. Отсюда, с высоты птичьего полета, было видно все плоскогорье Янагасэ и низовья озера Ёго. Дорога, ведущая в северные провинции, петляя по горам и соединяя между собой несколько селений, казалась тонкой ниткой.
   — Где гора Накао?
   — Вон там.
   Хидэёси посмотрел в указанном направлении. На горе Накао была расположена ставка врага; на склоне трепетало на ветру множество знамен. Можно было разглядеть каждый вражеский полк. Смотрящему попристальней было видно, что на вершинах соседних гор и холмов, в отдалении и вблизи, вдоль горной дороги — всюду возвышались боевые стяги и знамена северного войска. Словно не искусный полководец, а само Небо избрало эту горную местность, чтобы с наибольшей выгодой расположить многочисленные отряды. Ни единого изъяна, ни одного слабого места, полная ясность искусного полководческого замысла: заманить войско Хидэёси в пасть дракона и заглотать целиком.
   Явно пораженный, Хидэёси молча глядел на вражеские войска. Затем перевел взгляд на ставку Кацуиэ на горе Накао и долго всматривался.
   Напрягая зрение, он увидел кучку людей, кажущихся отсюда муравьями; они сооружали что-то на южном склоне Накао вблизи от ставки. И не в одном месте, и не в двух — повсюду, где тропа шла в гору, противник торопливо строил укрепления.
   — Похоже, Кацуиэ готовится к долгой войне.
   Хидэёси нашел объяснение происходящему: враг укреплял южную границу своего лагеря. Все его боевые порядки, напоминающие раскрытый веер, были продуманы с великой тщательностью. Расположение войск рассчитывалось для наступления неторопливого, как медленно накатывающая волна. Ничто не свидетельствовало, что враг готовится к внезапной атаке — или же к ее отражению.
   Хидэёси видел замысел противника так ясно, как будто читал с листа. Кацуиэ намеревался задержать его у подножия горы, связав войско Хидэёси затяжным сражением, чтобы дать время союзникам из Исэ и Мино подготовиться к совместному наступлению в лоб и с тыла.
   — Возвращаемся, — произнес Хидэёси и тронулся с места. — Можно ли спуститься с горы не по той тропе, по которой мы пришли?
   — Да, мой господин! — с гордостью воскликнул один из юных оруженосцев.
   В конце пути они вышли к ставке своих союзников, расположенной между горой Тэндзин и Икэнохарой. По знаменам они определили: здесь стоит полк Хосокавы Тадаоки.
   — Я хочу пить, — бросил Хидэёси после того, как назвал свое имя страже.
   Тадаоки и его ближайшие сподвижники решили, будто Хидэёси нагрянул к ним с осмотром войска.
   — Да нет же, — пояснил Хидэёси. — Просто я возвращаюсь с горы Фуморо. Но раз уж я здесь…
   Выпив воды, Хидэёси отдал Тадаоки приказ:
   — Немедленно сняться с места и отправиться домой. Там сесть на боевые корабли, стоящие в Миядзу, провинция Тангэ, и атаковать вражеское побережье.
   Мысль пустить в ход флот посетила Хидэёси, когда он поднимался на гору. Этот план на первый взгляд никак не был связан с происходящим, но умение заглянуть вперед было, пожалуй, характерно для княжеского мышления. Глядя на одно, он думал о другом, а решал третье.
   Посвятив примерно полдня осмотру расположения, Хидэёси принял почти окончательное решение относительно предстоящего боя. Той же ночью он призвал к себе в шатер военачальников и объяснил, что именно хочет предпринять: поскольку враг готовится к длительной войне и возводит укрепления, то и сам Хидэёси решил заняться тем же.
   Сразу же начались работы. Хидэёси не скупился на затраты с тем, чтобы придать боевой дух своим воинам. Решение Хидэёси начать возведение укреплений перед лицом врага, на неопределенное время отложив сражение, можно назвать и отважным, и безрассудным. Такой поступок легко мог обернуться поражением. Но он решил употребить вынужденное перемирие на установление связи с жителями провинции.
   Стиль полководческого искусства, некогда присущий Нобунаге, отличался неукротимым напором. Люди говорили, что там, где наступает Нобунага, деревья высыхают, а трава вянет. Хидэёси был склонен к иному. Там, где он наступал, где разбивал лагерь, он первым делом стремился привлечь на свою сторону местных жителей. Любовь к нему коренного населения покоряемой провинции представлялась Хидэёси необходимым условием не для завершения войны, а для начала ее.
   Поддержание строжайшей военной дисциплины жизненно важно для любого войска, но даже в дни кровопролитных сражений там, где князь ставил свой походный стул, все начинало меняться в лучшую сторону. Кто-то даже сочинил стихи: «Где пребывает Хидэёси, там веет вешний ветер».
   Цепь укреплений охватывала два важных направления. Первая линия шла из Китаямы в Наканого вдоль дороги, ведущей в северные провинции, мимо гор Хигасино, Данги и Синмэй, вторая — вдоль гор Ивасаки и Оками, по Сидзугатакэ, вдоль горы Тагами, и кончалась у Киномото. Такие огромные работы требовали участия десятков тысяч местных жителей.
   Хидэёси нанял рабочих в провинции Нагахама. Он всегда стремился нанимать людей для работ в местностях, особенно пострадавших от войны. Здешние горы были полны беженцев. Глины было сколько угодно, дороги находились под надзором его войска, укрепления возводились здесь и там, и легко можно было представить себе, что две цепи укреплений удастся воздвигнуть за сутки. Однако на деле все оказалось не так просто. Каждый из воздвигаемых опорных пунктов необходимо было снабдить сторожевой башней, жилыми бараками, рвом и хоть каким-то подобием крепостных стен. Их обносили деревянными изгородями, а ближайшие подступы, по которым и пойдет в атаку враг, заваливали камнями и валунами.
   Единые изгородь и ров соединяли гору Хигасино и гору Данги — именно здесь предстояло разгореться главному сражению. Длинный и глубокий ров, потребовавший невероятных усилий, был, однако, вырыт всего за двадцать дней. Землю копали и носили не только местные жители, но даже их жены и дети.
   Воины клана Сибата устраивали ночные вылазки, засады, делали все, что могли, лишь бы замедлить строительные работы, но, осознав, что застигнуть противника врасплох не удастся, они поубавили свое рвение и затихли.
   Это настораживало. Почему враг ничего не пытается сделать? Хидэёси прекрасно понимал, в чем дело. Он ни на миг не забывал, что ему противостоит многоопытный воин, а не какой-нибудь новичок. Точно то же должен был чувствовать и Кацуиэ. Но бездействие его проистекало и из других причин.
   Кацуиэ закончил укреплять свой лагерь. Однако он чувствовал, что еще не пробил час призывать на помощь союзников, и оставлял такую возможность про запас.
   Союзниками были самураи Нобутаки, сосредоточенные в Гифу. Как только у Нобутаки появится возможность пойти в наступление, вслед за ним из крепости Кувана ударит Такигава Кадзумасу. И только тогда сам Кацуиэ сможет перейти от выжидания к наступлению.
   Кацуиэ знал, что лишь такое развитие событий способно обеспечить ему сравнительно легкую победу. На это он рассчитывал с самого начала, и расчет был основан на сопоставлении возможностей провинций, находящихся под властью Хидэёси и под его властью.
   К этому времени — с оглядкой на внезапную мощь и славу Хидэёси, достигнутые им в победоносном сражении под Ямадзаки, — Хидэёси мог рассчитывать на провинции Харима, Тадзима, Сэтцу, Тангэ, Ямато и некоторые другие, что в общей сложности сулило ему, к началу решающего сражения, шестьдесят семь тысяч боеспособных воинов. Если же ему удалось бы добавить к ним силы провинций Овари, Исэ, Ига и Бидзэн, то под началом у него оказалось бы примерно стотысячное войско.
   Кацуиэ мог собрать силы провинций Этидзэн, Ното, Ояма, Оно, Мацуто и Тояма. Это означало самое большее сорокапятитысячную армию. И все же, если бы ему удалось заручиться помощью подвластного Нобутаке Мино, а также Исэ, и призвать под свои знамена провинциальных самураев Кадзумасу, сводное войско Кацуиэ стало бы насчитывать шестьдесят две тысячи человек. С такими силами можно было потягаться с врагом.

ЧАШКА ЧАЮ

   Человек был одет странствующим монахом, но его выдавала походка воина. Он шел вверх по горной дороге Сюфукудзи.
   — Куда идешь? — окликнул его часовой из отряда Сибаты.
   — К своим, — ответил монах, раскрыв лицо.
   Стражники дали знать о его прибытии тем, кто находился в глубине лагеря. У ворот появилось еще несколько воинов. Монах, обратившись к возглавлявшему их командиру, сказал несколько слов. После короткого замешательства он почел за честь лично подвести человеку, одетому в монашеское платье, коня и передать поводья.
   На горе Юкиити был расположен лагерь Сакумы Гэмбы и его младшего брата Ясумасы. В монашеском платье прибыл Мидзуно Синроку, вассал Ясумасы. Он выполнил тайное поручение и теперь, прибыв в ставку, опустился на колени перед своим господином.
   — Как все прошло? Какие новости — хорошие или дурные? — в нетерпении спросил Ясумаса.
   — Все в порядке, — отозвался Синроку.
   — Где тебе удалось увидеться с ним? Все прошло гладко?
   — Враг выставил повсюду сильные дозоры, но мне удалось повидаться с князем Сёгэном.
   — Каковы его намерения?
   — Он изложил их в послании к вам.
   Синроку снял плетеную шляпу и дернул завязку. Привязанное внутри письмо упало ему на колени. Синроку разгладил смявшуюся бумагу и вручил своему господину.
   Некоторое время Ясумаса молча изучал написанное.
   — Да, это почерк Сёгэна. Но письмо направлено не мне, а моему брату. Идем со мной. Необходимо повидаться с братом и известить обо всем ставку на горе Накао.
   Князь и его вассал прошли через укрепления и начали подниматься на гору Юкиити. По мере того как они приближались к вершине, людей становилось все больше, лошадей — тоже, а укрепления шли все более тесными и переплетенными рядами. Наконец перед ними показалась ставка, напоминающая настоящую крепость. По вершине холма было разбито великое множество шатров.