Ёсикава Эйдзи. Честь самурая

   — Да, конечно… Но то, что я хочу сказать… — Токитиро огляделся по сторонам и стряхнул пыль с камня на краю рва. — Не хотелось бы говорить на ходу. Может, присядем?
   — О чем разговор?
   Токитиро заговорил, не сумев скрыть волнения:
   — Господин Инутиё, вы любите Нэнэ?
   — Какую еще Нэнэ?
   — Дочь господина Асано.
   — Ну да, ее так зовут.
   — Так любите или нет?
   — А вам-то что?
   — Хотел бы вас предостеречь. Вы, похоже, не понимаете положения, в котором оказались, получив согласие ее отца на женитьбу.
   — А что в этом дурного?
   — Есть некоторые обстоятельства…
   — Что именно?
   — Дело в том, что мы с Нэнэ давно любим друг друга.
   Инутиё уставился на Токитиро и затрясся от неудержимого хохота. Красавец не воспринимал Токитиро всерьез.
   — Повода для смеха нет. Нэнэ не такая девушка, чтобы предать меня и согласиться на брак с другим.
   — Вот как?
   — Мы дали клятву верности.
   — Что ж, я не возражаю.
   — Возражения есть у отца Нэнэ. Если вы не отступитесь от ваших требований, господину Асано придется совершить ритуальное самоубийство.
   — Сэппуку?
   — Господин Асано не знал о нашем уговоре, поэтому принял ваше предложение. Нэнэ оказалась в затруднительном положении.
   — Чьей женой она хочет быть?
   — Моей! — Токитиро решительно ударил себя в грудь.
   Инутиё вновь расхохотался, на этот раз не так оглушительно.
   — Хватит шуток, господин Обезьяна. Вы когда-нибудь в зеркало на себя смотрели?
   — Хотите назвать меня лжецом?
   — Зачем Нэнэ муж-страшила?
   — А если это правда?
   — Тогда примите мои поздравления.
   — Значит, вы не станете противиться нашей свадьбе?
   — Послушайте, господин Обезьяна…
   — Да?
   — Все животы надорвут со смеху.
   — Истинную любовь не оскорбить издевками. Пусть смеются, нам безразлично.
   — Вы не шутите?
   — Совершенно серьезно. Когда женщине не нравится мужчина, она уклоняется от него, как ива под порывами ветра. Если вам и удастся настоять на своем, пеняйте потом на себя, когда окажетесь в дураках. И пожалуйста, не упрекайте господина Асано, если мы с Нэнэ поженимся.
   — Об этом вы хотели поговорить со мной?
   — Да. Признателен вам за вашу мудрость. Прошу вас, не забудьте об обещании, которое вы мне дали.
   Токитиро склонился в поклоне, а когда выпрямился, Инутиё уже не было рядом.
 
   Через несколько дней Токитиро зашел к Матаэмону.
   — Я по поводу того, о чем мы недавно беседовали, — деловито начал Токитиро. — Я поговорил с господином Инутиё, растолковав ему затруднительность вашего положения. Инутиё заявил, что не будет настаивать на женитьбе, если ваша дочь не желает выходить за него замуж, и проявляет благосклонность ко мне. По-моему, он смирился с судьбой.
   Токитиро произнес это как нечто само собой разумеющееся. Матаэмон растерялся от неожиданности. Токитиро продолжил свою речь:
   — Господин Инутиё, разумеется, сожалеет, что ваша дочь выйдет замуж за другого. Он не будет чинить препятствий нашему браку с Нэнэ и как истинный мужчина поздравил меня. Он будет недоволен, если вы отдадите Нэнэ не за меня, а за кого-нибудь еще.
   — Погоди, Киносита. Если я правильно тебя понял, господин Инутиё согласен на то, чтобы Нэнэ вышла только за тебя?
   — Совершенно верно.
   — Невероятно! Кто пообещал Нэнэ тебе в жены? Когда это произошло?
   — Вынужден признать, что никто не давал мне таких обещаний.
   — В чем же дело? Я не просил тебя плести господину Инутиё всякие небылицы.
   — Нет…
   — Зачем же ты глупостей ему наговорил? Придумал, будто вы с Нэнэ помолвлены. Сущий вздор. — Сдержанный и прекрасно воспитанный Матаэмон вышел из себя. — Все решат, что это шутка. Но даже и шутка способна навредить незамужней девушке. Ты находишь это забавным?
   — Разумеется, нет. — Токитиро понурил голову. — Я виноват, просто не сообразил, к чему это может привести. Прошу прощения. Мне очень жаль.
   Матаэмон с отвращением посмотрел на него:
   — Не сочиняй, что тебе жаль. Печалиться следует мне. Я сам виноват, потому что посоветовался с тобой. Мне казалось, что в твоей голове есть крупица здравого смысла.
   — Видите ли…
   — Ступай прочь! Чего ты дожидаешься? И не появляйся в моем доме.
   — Я никому ничего не скажу до тех пор, пока мы не назначим день свадьбы.
   — Дурак!
   Терпение Матаэмона истощилось, он кричал на Токитиро:
   — Да кто тебе сказал, что я отдам Нэнэ за человека вроде тебя? Она и сама ни за что не согласится!
   — В том-то и дело, верно?
   — О чем ты?
   — Нет ничего таинственнее любви. Нэнэ скрывает чувства, но она выйдет замуж только за меня. Боюсь показаться вам невежливым, но я не просил у вас руки вашей дочери. Я просил Нэнэ стать моей женой. Она ждет не дождется, когда я попрошу вашего согласия на наш брак.
   Матаэмон остолбенел. Он в жизни не видывал такого наглеца. Сейчас не время с ним разбираться, достаточно замолчать и надуться, и Токитиро уберется восвояси.
   Токитиро, однако, и не думал уходить.
   — Я не лгу. Спросите у дочери, кто ей по сердцу, — невозмутимо сказал он.
   Матаэмон уже не мог больше сдерживаться. Не отвечая Токитиро, он повернулся к нему спиной и закричал:
   — Окои! Окои!
   Окои встревоженно выглянула из своей комнаты, но на зов мужа не поспешила.
   — Окои! Приведи сюда Нэнэ!
   — Но ведь… — Окои попыталась успокоить мужа, но он ее не слышал.
   — Нэнэ! Нэнэ!
   Нэнэ опасливо выглянула из-за спины матери и робко поклонилась.
   — Иди-ка сюда! — Вид у Матаэмона был угрожающий. — Скажи, ты что-нибудь обещала господину Киносите втайне от родителей?
   Нэнэ побледнела. Широко распахнув глаза, она недоуменно смотрела то на отца, то на Токитиро. Токитиро сидел с низко опущенной головой.
   — Так что ж, Нэнэ? Честь нашей семьи висит на волоске, как и твоя. Изволь выражаться со всей определенностью. Подтверди, что ничего подобного не было.
   Нэнэ, немного помолчав, заговорила ясно, отчетливо и скромно:
   — Конечно не было, отец.
   — Так я и думал.
   Со вздохом облегчения Матаэмон победоносно постучал себя по груди.
   — Но, отец…
   — Что еще?
   — Мне хотелось бы поведать и тебе, и матушке…
   — Говори!
   — Прошу вас, если господин Киносита хочет взять в жены такую недостойную особу, как я, пожалуйста, не отказывайте ему.
   — Что? Что такое?
   Матаэмону показалось, что он лишился рассудка.
   — Очень прошу.
   — Ты, случаем, не лишилась разума?
   — Не говори так о важном деле. Я и сама чувствую неловкость. Мне и самой трудно, но я не могу промолчать или покривить душой.
   Матаэмон горестно вскрикнул.
   «Невероятно», — подумал Токитиро, воодушевленный решительным заявлением Нэнэ. Душа его ликовала. Он и сам не понимал, почему благополучная, лишенная лукавства девушка решила вдруг отдать ему свое сердце.
   Настал вечер. Токитиро задумчиво брел куда-то. Он не заметил, как от Матаэмона отправился в новый дом под павлонией.
   Нэнэ сказала, что с согласия родителей готова стать женой господина Киноситы. Машинально переставляя ноги, Токитиро не верил собственному счастью. Конечно, Нэнэ сказала это совершенно серьезно, но он сомневался в ее чувствах. Действительно ли она любила его? «Если она меня любит, почему не сказала об этом раньше?» — недоумевал Токитиро. Он втайне посылал ей письма и подарки, но Нэнэ не прислала ему ни единой весточки, которую он мог бы истолковать как знак взаимности. Он, разумеется, сделал вывод, что не нравится девушке. А вся история, которую он придумал и разыграл с Инутиё и Матаэмоном, была прихотью его причудливой натуры. Рискуя всем, он уповал на свою дерзкую и, конечно, несбыточную мечту, не интересуясь тем, как к нему относится Нэнэ. Теперь он на ней женится, придется стать ее мужем.
   Нэнэ проявила невиданную смелость, сказав отцу и матери да в присутствии самого Токитиро, что она хочет выйти за него замуж. Ее признание ошеломило Токитиро сильнее, чем Матаэмона.
   Пока Токитиро не покинул дом Асано, его хозяин сидел с мрачным и обиженным лицом, не отвечая на просьбу дочери. Конечно, он гневался, сердясь на дочь и жалея ее за неудачный выбор. «У нее нет вкуса», — раздраженно думал Матаэмон.
   Токитиро, прощаясь, тоже чувствовал себя неловко.
   — Я приду завтра за окончательным ответом, — сказал робко Токитиро, прощаясь.
   — Я подумаю, — строго ответил Матаэмон. Слова его прозвучали как вежливый отказ.
   Токитиро уловил в них и слабый лучик надежды. В конце концов, до сих пор он не знал, как к нему относится Нэнэ. Если ее благосклонность искренна, то Матаэмона он сумеет переубедить. «Я подумаю» — это ведь не категорическое «нет». Токитиро уже вообразил себя мужем Нэнэ.
   Токитиро, как во сне, вернулся домой и уселся в большой комнате. Он думал о своей смелости, о чувствах Нэнэ и предстоящей женитьбе.
   — Вам письмо из Накамуры! — Слуга подал Токитиро письмо и сверток с домашними гостинцами.
   Сердце подсказало юноше, что это весточка от матери.

   «Нет слов, чтобы выразить благодарность за твои дары — сласти и платья для Оцуми. Мы плачем, но это слезы радости».

   Токитиро уже несколько раз писал матери о новом доме и просил ее поселиться вместе с ним. Жалованья в тридцать канов едва ли хватило бы на то, чтобы должным образом выказать Онаке сыновние чувства, но нужды в еде и одежде она не знала бы. В доме были слуги, поэтому натруженные за годы тяжких хлопот по дому и в поле руки матери могли бы наконец отдохнуть. Он и мужа подыскал бы для Оцуми. Купил бы вкусного сакэ отчиму. Токитиро теперь и сам любил посидеть за чашечкой сакэ. Хорошо бы вся семья жила у него в городе. Вечером они вспоминали бы о прежней бедности, а сакэ веселило бы их.
   Далее Онака писала:

   «Мы были бы счастливы жить у тебя, но это помешало бы твоей службе. Я понимаю, что священный долг самурая состоит в том, чтобы в любой миг быть готовым к сражению и гибели. Рано еще заботиться о моем счастье. Вспоминая былые времена, радуясь твоим успехам, я благодарю богов, Будду и князя Оду. Не беспокойся обо мне, пожалуйста. Посвяти себя службе. Иной мечты у меня нет. Я помню то, что ты сказал мне когда-то у ворот морозной ночью».

   Токитиро со слезами на глазах перечитывал письмо. Хозяину дома, конечно, не пристало появляться перед слугами плачущим. Самурайский закон запрещает воинам плакать на людях. Токитиро сейчас забыл о правилах приличия. Он рыдал так громко, что слуги перепугались.
   — Как я ошибался! Матушка права, она такая мудрая! Мне рано думать о своем благополучии и обзаводиться семьей! — произнес он вслух, бережно складывая письмо. Токитиро плакал, вытирая слезы рукавом, как ребенок.
   «Все правильно, — думал он. — Провинция какое-то время прожила в мире, но никто не знает, когда и откуда в город вломится враг. В Накамуре они живут в безопасности. Нет, матушка написала не об этом. Она намекнула, что нельзя думать лишь о самом себе. Служба князю — превыше всего». Почтительно подняв письмо на уровень глаз, Токитиро заговорил, словно мать находилась рядом с ним:
   — Я понял, что ты хотела мне сказать, и покоряюсь твоему решению. Когда мое положение упрочится и я завоюю доверие князя и его приближенных, я приеду в родную деревню и заберу тебя в город. — Он протянул сверток с просеянной мукой слуге. — Отнеси в кухню! Что уставился на меня? Нет ничего дурного в слезах, если есть серьезная причина. Мать прислала мне гостинец из дома. Передай служанке, пусть напечет пышек. Я их с детства люблю, и матушка помнит об этом.
   За ужином он думал о матери, совсем забыв о Нэнэ. «Интересно, что матушка ест? Я посылаю ей деньги, но она, верно, покупает на них сласти малышу и сакэ мужу, а сама перебивается сушеными овощами. Если матушка в ближайшие годы умрет, я не перенесу ее смерти».
   Засыпая, Токитиро встрепенулся от прилива новых сомнений. «Как мне жениться, если я не могу жить вместе с матушкой? Все так неожиданно! Лучше бы повременить с Нэнэ».

СТЕНЫ КИЁСУ

   Каждую осень на Овари налетали сильные бури, но сейчас здесь бушевала более опасная стихия. Вести, долетавшие с запада, из Мино, где правил Сайто, с юга, из Микавы, находившейся под властью Токугавы, и востока, из Суруги, где княжил Имагава Ёсимото, свидетельствовали об угрозе Овари.
   Бури в этом году повредили более двухсот кэнов внешней крепостной стены. Для восстановления укреплений собрали множество плотников, кровельщиков, каменщиков и подсобных рабочих. Камни и бревна доставляли в крепость через ворота Карабаси. Строительные материалы, уложенные штабелями или сваленные как попало, мешали передвижению в крепости и в ее окрестностях.
   — Шагу не ступить! — ворчали люди, служившие в крепости.
   — Вряд ли с ремонтом управятся вовремя. Новую бурю эти стены не выдержат.
   Вскоре на загроможденном материалами участке поставили вывеску: «Ведутся восстановительные работы. Посторонним вход воспрещен». Ремонт под руководством Ямабути Укона, приближенного Нобунаги, скорее походил на военную операцию. Людей, которым надо было здесь пройти, пропускали по одному со строгими мерами предосторожности.
   Работы шли уже двадцать дней, но явных результатов пока не было, однако никто не жаловался. Все понимали, что восстановление двухсот кэнов крепостной стены — дело трудоемкое.
   — Кто это там? — Укон подозвал подчиненного.
   — По-моему, господин Киносита, конюший.
   — Что? Киносита? Ах да! Его все зовут Обезьяной. Приведи его ко мне, когда он еще раз появится, — распорядился Укон.
   Подчиненный понимал причину гнева начальника. Каждый день Токитиро проходил в крепость не здороваясь с Уконом. Он перепрыгивал через бревна — другого пути не было, потому что бревна и камни загораживали проход повсюду. Токитиро словно бы не замечал, что это строительные материалы, и не просил разрешения у ответственного лица пройти по площадке, как полагалась.
   — Невежа, — заметил подчиненный Укона. — Ничего удивительного, его на днях произвели из простых слуг в самураи и предоставили собственный дом в городе. Молодой еще.
   — Дело в другом. Нет ничего отвратительнее высокомерия выскочки, так и норовит оскорбить. Надо бы проучить его.
   Подчиненный Укона высматривал Токитиро. Он показался вечером, в тот час, когда заканчивается повседневная самурайская служба. На Токитиро был синий плащ, с которым он не расставался. Конюший работает на свежем воздухе, поэтому плащ был необходим, но Токитиро уже имел возможность хорошо одеваться. Однако он, по обыкновению, не хотел тратить деньги на себя.
   — Идет!
   Люди Укона перемигнулись. Токитиро шел не торопясь, павлония красовалась у него на плаще.
   — Подождите! Господин Киносита!
   — Вы меня звали? — Токитиро обернулся. — Чем могу служить?
   Его попросили немного подождать и пошли за Уконом. Каменщикам и грузчикам объявили об окончании работ, и они большими группами потянулись домой. Укон обсуждал с десятниками план на завтра.
   — Обезьяна? Вы его задержали? Тащите сюда! Надо немедленно отучить его от дурных привычек, — приказал Укон.
   Токитиро подвели к Укону. Юноша не поздоровался, не поклонился. «Вы меня звали, так не тратьте попусту время!» — словно бы говорил он надменным видом.
   Укон разгневался. По праву происхождения он был несравнимо выше этого юнца. Отцом Укона был Ямабути Саманоскэ, комендант крепости Наруми и один из старших советников клана Ода. Выскочка в синем плаще вообще неизвестно какого рода.
   — Как ты себя ведешь? — Лицо Укона налилось кровью. — Обезьяна! Эй, Обезьяна! — произнес Укон, но Токитиро на сей раз не ответил.
   Все — от Нобунаги и до друзей Токитиро — называли его Обезьяной. Прозвище, казалось, не задевало его.
   — Обезьяна! Оглох?
   — Какая глупость!
   — О чем ты?
   — Глупо останавливать человека, чтобы оскорблять его. Какая еще обезьяна?
   — Я назвал тебя так, как и все. Я подолгу бываю в крепости Наруми, поэтому забыл твое имя. Неужели я тебя обидел?
   — Да, не всем позволительно называть меня так.
   — Значит, я из тех, кому это непозволительно?
   — Вот именно!
   — Помолчи, сейчас мы разберемся в твоем проступке. Почему ты каждый день топчешь наши строительные материалы? Почему не здороваешься как полагается?
   — Это преступление?
   — Тебя, похоже, не учили этикету. Я говорю об этом, потому что со временем ты можешь стать самураем. Воин должен иметь хорошие манеры. Каждое утро ты брезгливо оглядываешь наши работы и что-то злобно бормочешь себе под нос. Восстановительные работы осуществляются по тому же воинскому уставу, что и сражения с врагом. Глупец ты несчастный! Запомни, еще одного проступка я тебе не прощу. Я понимаю, простой слуга из свиты князя, получив должность самурая, от восторга теряет голову.
   Укон расхохотался, окинул самодовольным взглядом подчиненных и десятников и повернулся спиной к Токитиро, подчеркивая собственное превосходство.
   Десятники, решив, что выяснение отношений закончилось, вновь обступили Укона и заговорили о завтрашних работах. Токитиро, глядя в сторону Укона, не собирался уходить.
   — С тобой все, Киносита! — бросил ему один из подчиненных Укона.
   — Запомни этот урок! — добавил другой.
   — А сейчас ступай своей дорогой! — сказал третий.
   Они хотели побыстрее спровадить Токитиро, но юноша не обращал на них внимания. Он молча сверлил взглядом спину самурая. Гордость, переполнив душу Токитиро, выплеснулась наружу неудержимым хохотом.
   Десятники и подчиненные Укона недоуменно уставились на конюшего.
   — Над чем смеешься? — обернулся к нему Укон.
   — Ты мне смешон, — давясь от смеха, ответил Токитиро.
   — Негодяй! Стоило простить этого урода, так он нос задрал! Невиданная дерзость! Строительные работы подчинены воинскому уставу. Слышишь, замухрышка? Поди сюда! — Укон положил ладонь на рукоять большого меча. Противник его по-прежнему неподвижно стоял на месте. — Схватите его! Сейчас я с ним расправлюсь!
   Подчиненные Укона мгновенно окружили Токитиро, но он молча глядел на них, посмеиваясь. Все считали его чудаком, но его поведение в минуту опасности настолько поразило людей, что никто не осмеливался дотронуться до юноши хотя бы пальцем.
   — Господин Укон, вы великий мастер словесной брани. Жаль, что в других делах вы не так сильны.
   — Что? Что ты сказал?
   — Почему, по-вашему, на восстановительных работах действует воинский устав? Вы сами объявили об этом, но, бьюсь об заклад, совсем не понимаете причины. Вы — никудышный начальник, а еще удивляетесь моему смеху.
   — Невероятная наглость! Да еще по отношению к должностному лицу моего ранга! Ах ты, урод!
   — Слушайте все! — Токитиро выпятил грудь. — У нас сейчас война или мир? Тот, кто не понимает этого, — безнадежный глупец. Крепость Киёсу в кольце врагов: Имагава Ёсимото и Такэда Сингэн на востоке, Асакура Ёсикагэ и Сайто Ёситацу на севере, Сасаки и Асаи на западе и Токугава из Микавы на юге!
   Речь Токитиро увлекла слушателей. Его голос звучал самоуверенно, а ведь он говорил не о собственных обидах, а о том, что касалось жизни всех присутствующих. Они жадно слушали Токитиро, повинуясь магическому воздействию его страстного голоса.
   — Вассалы уповают на неприступность стен Киёсу, но что это за крепость, если ее стены рушатся даже от ветра! Восстановление крепостной стены отняло три недели, а конца работам не видно! Значит, работами руководит бездарный человек. А если враг, воспользовавшись случаем, сегодня ночью пойдет на штурм?
   Крепостные укрепления должны возводиться по трем правилам. Во-первых, строить быстро и скрытно. Во-вторых, не распылять сил при строительстве, то есть всякие украшения хороши лишь в мирное время. И в-третьих, необходимо поддерживать постоянную готовность к отражению внезапного нападения, несмотря на трудности, связанные с проведением работ. Наиболее слабое и уязвимое место в любых укреплениях состоит в возможности пролома в стене. Судьба всей провинции может оказаться плачевной из-за единственной трещины в стене.
   Укон пытался что-то вставить, но красноречие Токитиро подавляло его, и у старшего самурая бессильно дрожали губы. Десятники слушали Токитиро разинув рты. И каждое его слово было верным, поэтому никто не смел перебить его или силой оборвать его речь. Люди уже не понимали, кто здесь истинный начальник.
   — Зададим неучтивый вопрос. Как господин Укон справляется с поставленной задачей? Как соблюдает указанные правила? Где быстрота? Где скрытность работ? Где постоянная готовность отразить удар? Минул почти месяц, а ни одного кэна стены не восстановлено. Конечно, требуется время, но утверждать, что на восстановительных работах действует тот же воинский устав, что и на поле боя, и руководить так, как господин Укон, — пустое бахвальство. Будь я лазутчиком из вражеской провинции, я бы сообразил, что атаковать нужно сейчас и здесь, в слабой точке укреплений. Безответственно и глупо надеяться, что ничего подобного не случится! И тратить время на искусную отделку, словно удалившийся на покой аристократ возводит у себя в саду чайный домик!
   Подобная нерадивость ставит всех, несущих службу в крепости, в опасное положение. Чем сторожить проходы, не лучше ли обсудить возможность ускорения работ? Понимаете? Это общее дело, а не только начальника. — Токитиро весело рассмеялся. — Ладно, простите меня. Я нагрубил, но на душе накипело, вот я и высказался начистоту. Мы все должны денно и нощно заботиться о неприступности крепости. Стемнело уже. Если не возражаете, я пойду.
   Укон с подчиненными еще не пришли в себя, а Токитиро быстрым шагом удалился.
   На следующий день Токитиро работал в конюшне. Здесь он никому не уступал в усердии.
   — Никто не любит лошадей так, как Обезьяна, — говорили конюшие.
   С неутомимостью, удивлявшей тех, кто давно служил здесь, он без устали расчесывал лошадям гривы, чистил их, убирал в денниках.
   — Киносита, тебя зовут, — сказал старший конюший.
   — Кто? — Токитиро неохотно оторвался от дел.
   Конь по кличке Сангэцу поранил ногу, и Токитиро парил ее в горячей воде.
   — Князь Нобунага. Поторопись!
   Старший конюший прокричал в ту сторону, где отдыхали самураи:
   — Эй, кто-нибудь! Подмените Киноситу и отведите Сангэцу на место!
   — Я сам.
   Токитиро промыл рану на ноге Сангэцу, смазал ее мазью, наложил повязку, потрепав коня по холке, и отвел его в денник.
   — А где князь Нобунага?
   — В саду. Поторопись, не навлекай на себя гнев князя.
   Токитиро забежал в комнату для конюших и надел синий плащ с павлонией. Нобунага находился в саду с несколькими приближенными. Среди них были Сибата Кацуиэ и Маэда Инутиё.
   Токитиро остановился на положенном расстоянии от князя и простерся ниц.
   — Обезьяна, поди сюда! — приказал Нобунага.
   Инутиё приготовил для него сиденье.
   — Ближе!
   — Слушаюсь, господин!
   — Обезьяна! Мне донесли, что вчера вечером ты произнес речь у внешней стены.
   — Да, мой господин.
   Нобунага натянуто улыбнулся. По чину Токитиро не полагалось разглагольствовать о том, что не относилось к его служебным обязанностям. Сейчас он кланялся, чувствуя за собой вину.
   — Пора знать свое место! — сурово произнес Нобунага. — Сегодня утром Ямабути Укон явился с жалобой на твое дурное поведение. Пришлось охладить его пыл только потому, что, судя по другим отзывам, твоя болтовня имела какой-то смысл.
   — Простите меня.
   — Ступай и извинись перед Уконом.
   — Перед Уконом, мой господин?
   — Разумеется.
   — Если это ваш приказ, я извинюсь.
   — Ты недоволен?
   — Неловко говорить, но разве следует потворствовать его глупости? Я ни словом не покривил против правды. Деятельность господина Ямабути с точки зрения беззаветного служения своему повелителю едва ли можно признать добросовестной. Немногое, что удалось ему сделать, отняло двадцать дней, а в дальнейшем…
   — Обезьяна! Ты что, сегодня решил передо мной выступить? Мне обо всем доложили.
   — По-моему, я сказал очевидные вещи. В них есть смысл.
   — Допустим. За сколько дней, по-твоему, можно управиться с ремонтом?
   — Знаете ли… — Токитиро на миг запнулся, чтобы подобрать слова поточнее. — Знаете ли, поскольку работа как-никак начата, мне кажется, я сумел бы закончить ее в три дня.
   — В три дня! — вырвалось у Нобунаги.
   Сибата Кацуиэ хмыкнул, поражаясь тому, что Нобунага способен на мгновение поверить болтовне Токитиро. Инутиё, однако, не сомневался, что юноша сдержит слово.
   Нобунага тут же назначил Токитиро начальником работ. За три дня Токитиро должен был восстановить двести кэнов крепостной стены.
   Токитиро, с благодарностью приняв новое назначение, собрался было уйти, но Нобунага задержал его.
   — А ты совершенно уверен, что справишься? — В голосе Нобунаги звучала жалость. Он хотел, чтобы Токитиро сдержал обещание, иначе юноше пришлось бы совершить сэппуку.
   — Я выполню обещанное вам, — уверенно произнес Токитиро.
   — Обезьяна, длинный язык любого погубит. Не торопись обещать того, что не сможешь сделать, — ответил Нобунага, давая юноше возможность не горячиться.
   — Через три дня я приглашу вас на осмотр восстановленных стен. — С этими словами Токитиро ушел.
   В этот день он вернулся домой раньше обычного.