Ёсикава Эйдзи. Честь самурая

   Говорить Хамбэю удавалось с трудом, и в конце концов он закашлялся, поднося ко рту бумажное полотенце.
   Вошел слуга и принялся растирать хозяину спину. Нобумори оставалось лишь дожидаться, пока Хамбэю не станет лучше. Наблюдать за человеком, которому никак не удавалось совладать с приступом кашля, было довольно мучительно.
   — Думаю, вам лучше отправиться отдохнуть к себе в комнату. — В первый раз за все время визита Нобумори пробормотал нечто сочувственным тоном, однако во взоре у него не отражалось ни малейшего сочувствия. — И учтите, вам надлежит в ближайшие несколько дней исполнить приказ его светлости. Вы, Хамбэй, ведете себя безрассудно. Я вынужден написать в Адзути и доложить обо всем князю. Имейте в виду, любая проволочка еще более усилит гнев его светлости, и боюсь, ссылки на болезнь вам не помогут.
   Не обращая внимания на заходящегося в приступе нестерпимого кашля Хамбэя, Нобумори поднялся, попрощался и вышел из домика. На веранде он столкнулся с женщиной, несшей поднос, на котором, судя по запаху, были склянки с какими-то лечебными снадобьями.
   Женщина почтительно поклонилась гостю, поставив поднос на перила веранды. Нобумори окинул ее взглядом — от белых рук, прикоснувшихся к дощатому настилу, до красивой формы затылка — и наконец сказал:
   — Кажется, я вас где-то видел. Ах да, вспомнил! Как-то князь Хидэёси пригласил меня в Нагахаму, и помнится, вы тогда тоже там были.
   — Да. Я уехала оттуда, чтобы ухаживать за братом.
   — Вот как! Значит, вы младшая сестра Хамбэя?
   — Да. Меня зовут Ою.
   — Ою, — пробормотал Нобумори. — И вы очень хорошенькая. — С этими словами он спустился по лесенке.
   Ою на прощанье кивнула гостю. Слыша, как надсадно кашляет брат, она с нетерпением ждала, когда этот чужак наконец удалится. А тот внезапно обернулся и сказал:
   — Да, кстати. Нет ли каких-нибудь новостей от князя Хидэёси из Харимы?
   — Нет, — ответила девушка.
   — Ваш брат сознательно уклонился от выполнения приказа его светлости. Полагаю, он поступил так вовсе не по совету князя Хидэёси, однако, боюсь, наш господин этому не поверит и разгневается на главнокомандующего. Поговорите с братом. Пусть немедленно распорядится казнить сына Куроды Камбэя, иначе ему не миновать беды.
   С этими словами Нобумори поспешил удалиться. Повалил снег, в одно мгновение скрыв из виду и его фигуру, и огромную крышу храма Нандзэн.
   — Госпожа! Госпожа!
   Из-за раздвижных дверей больше не слышалось кашля, и голос слуги прозвучал неожиданно громко. Сердце в груди Ою бешено забилось. Резко открыв дверь, она заглянула в комнату. Хамбэй лежал, уткнувшись лицом в дощатый настил. Бумажное полотенце у его рта было пропитано кровью.

Книга шестая
СЕДЬМОЙ ГОД ТЭНСЁ
1579

ПЕРСОНАЖИ И МЕСТА ДЕЙСТВИЯ

   С ё д з ю м а р у — сын Куроды Камбэя
   К у м а т а р о — вассал Такэнаки Хамбэя
   Б э с с ё Н а г а х а р у — хозяин дворца-крепости Мики
   Г о т о М о т о к у н и — вассал Бэссё
   И к э д а С ё н ю — вассал Оды
   А н а я м а Б а й с э ц у — вассал Такэды
   Н и с и н а Н о б у м о р и — брат Такэды Кацуёри
   С а й т о Т о с и м и ц у — вассал Акэти
   Ю с ё — художник
 
   Мики — дворец Бэссё Нагахару
   Нирасаки — новая столица
   Такато — дворец Нисины Нобумори

ДОЛГ ВАССАЛА

   Князь Нобунага был недоволен тем, как в последнее время идут дела. Поход в западные провинции захлебнулся. Осада Итами приобрела затяжной характер, и только в Тамбе его армия вела боевые действия. Каждый день из всех трех стратегически важных пунктов неиссякаемым потоком поступали рапорты и донесения. В ставке их предварительно просматривали командиры и советники, отбирая для князя только самые важные.
   Среди прочих бумаг в руки князю попало и послание от Сакумы Нобумори. Нобунага прочитал его и раздраженно отодвинул в сторону. Сидевший рядом оруженосец Ранмару, решив, что князя огорчило неисполнение какого-нибудь приказа, с особым вниманием прочитал это письмо, где говорилось:

   «К моему изумлению, Ваша светлость, Хамбэй до сих пор не исполнил ваших указаний. Я заявил ему о недопустимости подобного поведения, заметив, что и на меня в свою очередь могут пасть обвинения в ослушании. Полагаю, что теперь исполнения вашего приказа ждать осталось уже недолго. Досадное происшествие стало для меня серьезным испытанием, и я взываю к милосердию Вашей светлости в данном деле».

   По тону этого послания угадывалось, что Нобумори более всего беспокоит чувство собственной вины. Вероятно, из-за этого и было сочинено само письмо. Но почему же так резко отреагировал Нобунага, недоумевал Ранмару, почему посетовал, что Нобумори теперь уже совсем не тот, что прежде? Однако оруженосец ничуть не сомневался: огорчило Нобунагу явно не бездействие Хамбэя. По-видимому, он просто пока еще не принял какого-то определенного решения, не захотел возвращаться к этому вопросу.
   Хамбэй, разумеется, не мог знать о подобной перемене в умонастроении князя, однако, не обращая внимания на беспокойство сестры и приближенных, считавших, что он должен что-нибудь предпринять, он по-прежнему пребывал в нерешительности.
   Прошел месяц. У главных ворот храма Нандзэн и вокруг обители Хамбэя оделись кипенью цветов сливы. Солнце сияло с каждым днем все ярче. Постепенно вступала в свои права весна.
   Хамбэй терпеть не мог грязи и беспорядка, поэтому его комнату ежедневно тщательно убирали, а сам он тем временем лежал на солнышке или сидел с книгой у себя на веранде.
   По утрам сестра заваривала ему чай. Он любил наблюдать, как струйка пара, причудливо извиваясь, поднимается из чайника и тает в лучах утреннего солнца.
   — Сегодня, братец, цвет лица у тебя куда лучше, чем обычно, — радостно улыбаясь, заметила Ою.
   Хамбэй потер щеку исхудалой рукой:
   — Кажется, и ко мне приходит весна. Как это замечательно! Последние два-три дня я чувствую себя гораздо лучше.
   Действительно, в эти дни больной, похоже, стал поправляться, и Ою с удовольствием прислуживала ему нынешним утром. Да и само утро выдалось прекрасное — теплое, солнечное. Но внезапно девушка вспомнила слова лекаря: «Надежда на выздоровление вашего брата весьма слаба». Однако предаваться отчаянию она не спешила, ведь немало больных поправилось, несмотря на то, что врачи приговорили их к смерти. Она поклялась себе выходить Хамбэя, вернуть его к полноценной жизни. Ою улыбнулась, вспомнив о полученном накануне из Харимы письме Хидэёси, таком теплом и обнадеживающем.
   — Если ты и дальше будешь поправляться так быстро, то сможешь встать на ноги еще до того, как зацветет вишня, — подбодрила она Хамбэя.
   — Ты так добра, Ою, а я доставляю тебе слишком много хлопот.
   — Какие глупости!
   Хамбэй тихо засмеялся:
   — Я прежде не говорил тебе слов благодарности, ведь мы как-никак брат и сестра, но нынешним утром мне так хочется сказать тебе что-нибудь приятное. Возможно, потому, что действительно чувствую себя куда лучше.
   — Я счастлива от одной мысли, что ты поправляешься.
   — Послушай, сестренка, а ведь уже десять лет, как мы покинули гору Бодай.
   — Да, время летит быстро.
   — И с тех пор ты не бросаешь меня — несчастного горного отшельника. Готовишь мне пищу, заботишься обо мне, даже составляешь для меня лекарства.
   — Я рада тебе помочь. Помнишь, ты и раньше говорил, что неизлечимо болен, но, как только тебе становилось немного лучше, немедленно присоединялся к князю Хидэёси. Ты сражался на реке Анэ, в Нагасино и Этидзэне. И чувствовал себя прекрасно, не правда ли?
   — Кажется, ты права. Мое немощное тело оказалось кое на что способно.
   — Вот видишь, если ты как следует о себе позаботишься, то непременно поправишься и на этот раз. Ах, как же мне хочется, чтобы ты вновь стал самим собой.
   — Я ведь не ищу смерти, можешь мне поверить.
   — Ты и не умрешь!
   — Да, мне очень хочется жить. Я мечтаю увидеть воочию, как на смену насилию вновь придет мир и покой. Ах, если бы я был здоров! Тогда я по-настоящему помог бы моему господину. — Внезапно голос Хамбэя зазвучал глуше. — А сейчас какой от меня толк?
   Уязвленная болью, звучащей в голосе брата, Ою заглянула ему в глаза, пытаясь понять, не скрывает ли он чего-нибудь.
   Колокол храма Нандзэн возвестил полдень. В стране шла жестокая междуусобица, а люди любовались цветением сливы и заслушивались пением соловьев.
   Весна выдалась погожей, но по вечерам было еще холодно. Когда стемнело и холодным светом замигали лампады, у Хамбэя возобновились приступы безудержного кашля. В течение ночи Ою несколько раз вставала с постели, чтобы помассировать ему спину. Конечно, это могли бы сделать и слуги, но Хамбэй не любил обременять их подобными поручениями.
   — Эти люди вместе со мной штурмовали вражеские крепости, поэтому никуда не годится заставлять их растирать мне спину.
   Кашель ночью по-прежнему мучил Хамбэя, и Ою направилась в кухню, чтобы приготовить брату снадобье. Внезапно она услышала снаружи какой-то шум, как будто из забора вытаскивали бамбуковые палки. Ою прислушалась. Теперь до нее явственно донесся шепот:
   — Погоди-ка минуту, я вижу свет. Кто-то еще не спит.
   Голоса раздавались все ближе и ближе. И вот кто-то легонько постучал по водосточному желобу.
   — Кто там? — спросила Ою.
   — Госпожа Ою, это Куматаро из Курихары. Я только что вернулся из Итами.
   — Приехал Куматаро! — взволнованно крикнула она Хамбэю и открыла дверь.
   Оглядев троих стоящих перед нею мужчин, Ою подала Куматаро ведро, и тот повел своих спутников к колодцу.
   Пришедших с Куматаро людей Ою не знала, сам же он был воспитанником Хамбэя. Однако те времена, когда его звали Кокумой, давно миновали, и сейчас он превратился в настоящего самурая, причем весьма привлекательной наружности. Зачерпнув воды из колодца, Куматаро и его спутники смыли дорожную грязь с лица и рук и кровь с рукавов.
   Хамбэй велел Ою зажечь лампу в маленькой гостиной, развести огонь в очаге и подать гостям легкую закуску, попутно объяснив сестре, что один из прибывших вместе с Куматаро — Курода Камбэй. О Куроде ходили противоречивые слухи. Одни говорили, что его с прошлого года держат в заточении в крепости Итами, другие — будто он перешел на сторону противника и остается в крепости по собственной воле. Как правило, Хамбэй не обсуждал с приближенными государственные дела, и даже Ою до сегодняшнего дня не догадывалась о том, куда и зачем отправился Куматаро еще в конце прошлого года.
   — Ою, пожалуйста, принеси мне плащ, — попросил Хамбэй.
   Девушка не стала возражать, зная, что он непременно поднимется поприветствовать гостей, как бы скверно себя ни чувствовал, молча принесла плащ и набросила его брату на плечи.
   Причесавшись и прополоскав рот, Хамбэй вышел в гостиную, где дожидались Куматаро и оба его спутника.
   Хамбэй не мог сдержать волнения, приветствуя гостей.
   — Наконец-то вы в безопасности! — воскликнул он, сжимая руку Камбэя. — Я так за вас беспокоился!
   — Как видите, со мной все в порядке, — отозвался тот.
   — Небесам было угодно, чтобы мы вновь встретились. Для меня это истинное счастье.
   Третий гость — самый старший из всех — молчал, явно не желая мешать двоим друзьям порадоваться встрече, пока Камбэй не попросил его представиться хозяину.
   — Мой господин, я тоже состою на службе у князя Хидэёси и с вами мы встречаемся уже не впервые, но вы, должно быть, меня не помните: нам, ниндзя, не пристало мелькать на виду. Меня зовут Ватанабэ Тэндзо, я племянник Хатидзуки Хикоэмона. Чрезвычайно рад познакомиться с вами.
   Хамбэй ударил себя по колену:
   — Так, значит, вы Ватанабэ Тэндзо! Я много слышал о вас.
   Тут в разговор вмешался Куматаро:
   — Мы с Тэндзо случайно столкнулись в крепости Итами. Вернее, у крепостной тюрьмы. У нас с ним было одинаковое задание — во что бы то ни стало туда проникнуть и освободить князя Камбэя.
   — Само Небо пришло нам на помощь, ибо, действуй мы поодиночке, нас, скорее всего, обоих бы убили, — улыбаясь, добавил Тэндзо.
   В крепость Итами его направил Хидэёси, когда исчерпал все способы уговорить Араки Мурасигэ отпустить Камбэя и решил устроить своему другу побег из темницы.
   Тэндзо повезло. Едва он прокрался в крепость, как подвернулась прекрасная возможность вызволить Камбэя. В крепости устроили какое-то торжество. Все родственники и вассалы Араки Мурасигэ пировали в главном зале, а воинам выставили столько сакэ, сколько они могли выпить. К тому же ночь выдалась тихая и безлунная. Тэндзо, не теряя времени даром, отыскал крепостную тюрьму и собрался уже было туда проникнуть, как столкнулся с человеком, занимающимся тем же самым и явно не похожим ни на стражника, ни на защитника крепости. Они сошлись, и незнакомец назвал свое имя. Это был подданный Такэнаки Хамбэя Куматаро. Вдвоем мужчины взломали тюремное окно и освободили Камбэя. Под покровом тьмы князь и его спасители без особого труда выбрались из крепости.
   Выслушав рассказ смельчаков, Хамбэй сказал Куматаро:
   — Признаться, давая тебе это поручение, я расценивал твои шансы на успех как один, ну самое большее два из десяти. Похоже, нам и в самом деле следует возблагодарить Небо. Но что случилось после того, как вам удалось бежать из крепости? И как вы сумели добраться сюда?
   Куматаро почтительно опустился на колени. Если он и совершил нечто достославное, то явно не возгордился.
   — Выбраться из крепости было сравнительно просто, мой господин. Труднее оказалось обойти расставленные повсюду гарнизоны Араки Мурасигэ. Мы не раз попадали в окружение, пока в конце концов пробились, но в одной из схваток князя Камбэя ранили в левую ногу. Некоторое время нам пришлось отсиживаться в каком-то сарае, а когда князь немного поправился, мы двинулись в путь. Шли, отсыпаясь днем, пока не добрались до Киото.
   Камбэй решил вставить в рассказ свое слово:
   — Если бы мы сразу направились в лагерь войска клана Ода, осаждающего крепость, то избежали бы многих опасностей. Но судя по тому, что я слышал в крепости — а слухи эти усиленно распространял Араки Мурасигэ, — князь Нобунага не вполне мне доверяет. Мурасигэ всем внушал, что я непременно перейду на его сторону, обидевшись на Нобунагу, но я только смеялся в ответ на эти слова. — Замолчав, Камбэй грустно улыбнулся, и Хамбэй понимающе кивнул ему.
   За разговором они не заметили, как небо на востоке начало светлеть. Ою накормила утомленных мужчин завтраком, и они прилегли ненадолго, а проснувшись, вновь продолжили беседу.
   — Возможно, мои слова станут для вас полной неожиданностью, — сказал Хамбэй, — но я намерен сегодня же выехать в свою родную провинцию Мино, а оттуда — в Адзути, чтобы повидаться с князем Нобунагой. И как только я расскажу вашу, Камбэй, историю его светлости, вам лучше всего сразу отправиться в Хариму.
   — Разумеется. Я не собираюсь сидеть без дела ни единого дня, — откликнулся Камбэй. — Но вы, мой друг, больны. Как такая поездка скажется на вашем здоровье?
   — Я все равно собирался сегодня уехать. Стоит поддаться хворям, как им и вправду не будет конца. К тому же вот уже несколько дней я чувствую себя значительно лучше, чем прежде.
   — Тем более важно довести лечение до конца. Не знаю уж, что за неотложные дела требуют вашего отъезда, но не лучше ли вам все-таки с этим повременить?
   — Я молился о том, чтобы в новом году мое здоровье пошло на поправку, но сейчас, когда мне больше не нужно беспокоиться за вас, все это не имеет никакого значения. Кроме того, я совершил преступление, и должен отправиться в Адзути, чтобы понести наказание.
   — Что еще за преступление? — недоуменно спросил Камбэй.
   И тут Хамбэй впервые поведал другу о том, как более года уклонялся от исполнения приказа Нобунаги.
   Камбэй пришел в ужас. То, что Нобунага усомнился в его верности долгу, это одно дело. Но распорядиться обезглавить Сёдзюмару! Нет, такого Камбэй не мог даже вообразить.
   Внезапно он ощутил глубочайшее разочарование в Нобунаге. Камбэй жизнью рисковал в интересах князя — проник во вражескую крепость, подвергся заточению, чудом избежал верной смерти, — и какова благодарность? И в то же время он не мог удержаться от слез, думая о милосердии, проявленном по отношению к нему Хидэёси, и о самоотверженной дружбе Хамбэя.
   — Друг мой, если бы вы знали, как я вам признателен! Но не могу согласиться с тем, чтобы вы понесли несправедливое наказание из-за моего сына. Мне самому следует отправиться в Адзути и объясниться с князем.
   — Нет, князя ослушался я, мне и ответ держать, — решительно возразил Хамбэй. А вас я прошу только об одном: поезжайте к Хидэёси в Хариму, причем как можно скорее.
   Хамбэй простерся ниц перед другом в знак покорнейшей просьбы. Камбэю не оставалось ничего иного, как со вздохом сожаления согласиться, ибо он знал: приняв решение, Хамбэй никогда не отступался от него.
   В тот же день друзья, попрощавшись, разъехались в разные стороны: один — на восток, а другой — на запад. Камбэй в сопровождении Ватанабэ Тэндзо спешил в войско, сражающееся в Хариме. Хамбэй, взяв с собой только Куматаро, поехал в Мино.
   Прощаясь с братом у ворот храма Нандзэн, Ою не скрывала слез: она предчувствовала, что никогда с ним более не увидится.
   Внезапно, уже одолев порядочный отрезок пути, Хамбэй натянул поводья и придержал коня.
   — Куматаро, я позабыл кое-что сказать сестре. Сейчас я напишу записку, а ты отправляйся обратно и передай ее Ою. — Достав листок бумаги, он черкнул на нем несколько строк и вручил Куматаро. — Я поеду медленно, чтобы ты смог меня догнать.
   Куматаро взял письмо, почтительно поклонился господину и поскакал в сторону храма.
   «Я виноват, — подумал Хамбэй, грустно окидывая едва видимый вдали храм Нандзэн прощальным взглядом. — Нет, я не раскаиваюсь в том пути, который избрал, но что касается моей сестры…» Он пустил лошадь свободным шагом и, покачиваясь в седле, предался размышлениям.
   Самурайская стезя пряма, как стрела, и Хамбэй никогда не отклонялся от нее. Он не стал бы сожалеть об этом, даже если бы ему предстояло умереть прямо сейчас. Но его глубоко огорчало, что сестра Ою стала возлюбленной Хидэёси. Хамбэй во всем винил себя, ведь это из-за его болезни она оставалась с ним рядом в те годы, когда ей надлежало выбрать собственную дорогу в жизни. Ему не давала покоя мысль о том, как будет жить Ою долгие годы после теперь уже недалекой его смерти.
   И вот сейчас, отправляясь в путешествие, из которого ему не суждено вернуться, Хамбэй чувствовал себя обязанным объясниться с Ою. Пока она с такой нежностью ухаживала за ним, у него не хватало сил завести с ней этот тягостный разговор, но может быть, теперь, в нескольких стихотворных строках, он объяснит ей свои чувства? И когда его уже не станет, столь естественная скорбь заставит сестру удалиться из сонма женщин, льнущих к Хидэёси, как ветви цветущей лозы.
   Прибыв в свое родовое поместье в Мино, Хамбэй провел целый день в молитвах над могилами предков, а затем ненадолго поднялся на гору Бодай.
   С восходом солнца он совершил омовение и причесался.
   — Позовите Ито Ханэмона, — распорядился Хамбэй.
   В ожидании он подошел к окну. Пение соловьев доносилось и с равнины, лежащей у подножия горы Бодай, и из зарослей кустарника в крепости.
   — Я к вашим услугам, мой господин.
   За спиной у Хамбэя из-за ширмы появился коренастый немолодой самурай и низко поклонился своему господину. Это был Ито, которому надлежало присматривать за Сёдзюмару.
   — Это ты Ханэмон? Входи. Настал день, когда Сёдзюмару предстоит отправиться в Адзути. Мы с ним выезжаем сегодня же. Пожалуйста, дай знать слугам и прикажи приготовить все необходимое.
   Ханэмон, внезапно побледнев, спросил:
   — Мой господин, означает ли это, что жизнь Сёдзюмару…
   Хамбэй видел, как глубоко переживает пожилой наставник, и поспешил его успокоить:
   — Нет-нет, никто не собирается отрубить ему голову. Я намерен укротить гнев князя Нобунаги, даже если за это мне придется заплатить собственной головой. Отец Сёдзюмару, едва его освободили из заточения в крепости Итами, поспешил вернуться в войско в Хариме — а это ли не лучшее доказательство его преданности? Единственное преступление, за которое мне придется ответить, так это мое собственное ослушание.
   Ханэмон молча поклонился и, покинув господские покои, поспешил к Сёдзюмару. Еще из-за двери в комнату мальчика он услышал его беззаботный смех. Клан Такэнака принимал Сёдзюмару с такой заботой и лаской, что едва ли кому-нибудь могло прийти в голову, будто сын Камбэя доставлен сюда в качестве заложника.
   Его наставники, узнав о внезапном отъезде своего подопечного, не на шутку встревожились, и Ханэмону пришлось их успокоить:
   — Бояться совершенно нечего. Хоть молодого господина Сёдзюмару и отправляют в Адзути, но князь Хамбэй уверен в безопасности мальчика.
   Сёдзюмару продолжал беззаботно хохотать и бить в барабан, даже не подозревая, что тучи сгущаются над его головой. Находясь здесь в заложниках, он, с согласия собственного отца, уже начал суровую и трудную учебу самурая. Его никак нельзя было назвать изнеженным ребенком.
   — Что сказал Ханэмон? — осведомился Сёдзюмару, отодвинув барабан в сторону.
   Глядя на встревоженные лица своих опекунов, мальчик, похоже, начал понимать, что произошло что-то неладное, и приуныл.
   — Нам надо подготовиться к немедленной поездке в Адзути, — ответил один из них.
   — А кто поедет?
   — Вы, молодой господин Сёдзюмару.
   — Как, я тоже? В Адзути?
   Мужчины поспешили отвернуться, чтобы мальчик не заметил слез, выступивших у них на глаза. А он принялся скакать и хлопать в ладоши.
   — Ой, правда? Как чудесно! — Он рванулся в соседнюю комнату. — Я еду в Адзути! Я отправляюсь в путешествие с князем Хамбэем! Хватит играть! Эй вы, все! Я еду! — Затем он остановился и спросил неожиданно взрослым тоном: — А что, одежда уже приготовлена?
   В комнату вошел Ито:
   — Его светлость напоминает, чтобы вы не забыли помыться и тщательно причесаться.
   Опекуны повели Сёдзюмару в банное помещение, усадив в фуро, помыли и причесали. Но, начав одевать мальчика, обнаружили, что в дорогу ему приготовлены белое кимоно и белое нижнее белье — так одевают приговоренных к смертной казни.
   Слуги Сёдзюмару конечно же сразу подумали, что Ито скрыл от них правду и мальчика отправляют в Адзути, чтобы отрубить ему голову на глазах у Нобунаги. Они не смогли сдержаться и принялись плакать и причитать, но Сёдзюмару, не обращая на это никакого внимания, надел белое кимоно, алый парчовый плащ с броней и китайскую шелковую юбку. Разодетый столь празднично, он в сопровождении двух слуг был приведен в покои к Хамбэю.
   — Я готов! Едем же скорее! Едем! — торопил он князя.
   Хамбэй поднялся с места и обратился к своим приближенным:
   — Пожалуйста, хорошенько позаботьтесь обо всем, — сказал он и, немного помолчав, добавил: — Впоследствии.
   Позже, вспоминая об этом прощании, они догадались, что главный смысл короткого напутствия Хамбэя заключался в одном-единственном слове: «Впоследствии».
 
   Впервые Нобунага удостоил Хамбэя аудиенции после битвы на реке Анэ. Тогда он сказал: «Хидэёси признался мне, что считает тебя не только вассалом, но и своим учителем. Поверь, я тоже ценю твои достоинства и заслуги».
   После этого князь относился к нему так, словно Хамбэй был вассалом не Хидэёси, а его собственным.
   И вот теперь Хамбэй поднимался в крепость Адзути, ведя с собой сына Камбэя Сёдзюмару. От слабости лицо Хамбэя побледнело, но, разодетый в свое лучшее платье, он неутомимо шаг за шагом поднимался по лестнице, ведущей в башню, где восседал Нобунага. Хамбэй заранее оповестил князя о своем прибытии, и тот уже его ждал.
   — Я так редко вижу тебя, — с воодушевлением произнес Нобунага, встречая Хамбэя. — Очень рад, что ты прибыл. Подойди-ка поближе. Садись. Тебе не возбраняется сидеть в моем присутствии. Как ты себя чувствуешь? Теперь лучше? Думаю, тебя и духовно, и телесно утомила длительная кампания в Хариме. Мои врачи утверждают, что тебе нужно еще год-другой отдохнуть и ни в коем случае не участвовать в войне.
   За последние два или три года вряд ли кто припомнил бы случай, чтобы Нобунага разговаривал с кем-нибудь из своих приверженцев с такой теплотой и заботой. Хамбэй даже растерялся от неожиданности.
   — Я не заслуживаю таких слов, мой господин, потому что лишь больной человек, которому из-за собственной слабости не удалось послужить вам как следует, — смущенно промолвил он.
   — Нет-нет! Если с тобой что-нибудь случится, я попаду в крайне затруднительное положение. Главное для нас сейчас — поддержать Хидэёси.
   — Пожалуйста, не говорите такого, мой господин. Вы заставляете меня краснеть. Я приехал сюда и осмелился попросить об аудиенции, чтобы признаться в ослушании. Год назад Сакума Нобумори доставил мне ваш приказ казнить Сёдзюмару. Но до сих пор…
   — Погоди-ка, — прервал его Нобунага. На мгновение забыв о Хамбэе, он посмотрел на мальчика, скромно стоящего возле того на коленях. — Это и есть Сёдзюмару?