Ёсикава Эйдзи. Честь самурая

   Стоит ли говорить о том, что Такума и все его воины пали в этом бою, истребленные до последнего человека. И вот, пока верные самураи геройски гибли за Ёсикагэ, сам он заперся в главной крепости Итидзёгадани. У него не оставалось воли даже на то, чтобы принять бой за землю своих предков.
   Вскоре после возвращения в крепость он вместе с женой и детьми бежал в храм в местечке Оно. Он решил, что, дожидаясь в крепости вражеского штурма, не сумеет в решающую минуту скрыться, и поспешил сделать это заранее. После того как главнокомандующий проявил себя трусом, все его военачальники, командиры и простые воины поспешили разбежаться куда глаза глядят.
 
   Стояла глубокая осень. Нобунага вернулся в лагерь на горе Торагодзэ, откуда и началась осада Одани. С самого прибытия он качал действовать чрезвычайно целеустремленно, как будто с минуты на минуту ожидал падения крепости. Разгромив войско провинции Этидзэн, он вернулся сюда, пока руины Итидзёгадани еще не успели остыть. И сразу же принялся отдавать новые распоряжения.
   Маэнами Ёсицугу, сдавшийся Нобунаге военачальник из Этидзэна, был назначен комендантом крепости Тоёхара. В свою очередь Асакура Кагэаки получил должность коменданта крепости Ино, а Тода Ярокуро — коменданта крепости Футю. Таким образом Нобунага взял на службу многих вассалов клана Асакура, знавших толк в управлении этой провинцией. А присматривать за ними и осуществлять общее руководство он приказал Акэти Мицухидэ.
   Трудно было бы найти кого-нибудь, кто лучше подходил бы для этой задачи. В годы изгнания и скитаний Мицухидэ стал приверженцем клана Асакура и жил в городе при крепости Итидзёгадани под неусыпным и недоверчивым наблюдением своих новых покровителей. Сейчас былое положение полностью изменилось, и его поставили надзирать за теми, кто некогда надзирал за ним.
   Разумеется, Мицухидэ испытывал гордость и другие приятные чувства. Ум и способности Мицухидэ успели проявиться в полной мере, и он стал одним из ближайших и любимейших соратников Нобунаги. Мицухидэ умел лучше других разбираться в людях и, прослужив несколько лет клану Ода в военных и мирных делах, прекрасно изучил характер Нобунаги. Он научился понимать слова, жесты и взгляды Нобунаги так же хорошо, как свои собственные. И даже находясь далеко от своего господина, не терял этой тайной связи.
   По нескольку раз в день Мицухидэ отправлял к Нобунаге гонцов из Этидзэна. Даже самого ничтожного решения он не принимал, не посоветовавшись заранее с князем. Получая письменные донесения Мицухидэ на горе Торагодзэ, Нобунага писал на них свои резолюции.
   Горы пышным осенним цветом пылали на фоне безоблачного неба, а небо отражалось в синих водах озера. Птичье пение навевало сон.
   Хидэёси быстро переправился через горы из Ёкоямы. По дороге он без устали шутил с людьми из своей свиты и весело смеялся, обнажая при этом зубы, сверкавшие на солнце белизной. Прибыв в лагерь Нобунаги, он приветствовал всех, кто попадался ему на дороге. Это был человек, воздвигший крепость в Суномате и позже назначенный комендантом крепости Ёкояма. Даже среди военачальников клана уже очень немногие могли бы сравниться с ним заслугами и влиянием, и все-таки он держался со всеми как равный.
   Размышляя над тем, как непринужденно держится Хидэёси, и сравнивая его поведение с собственной нарочитой сдержанностью, одни военачальники осуждали Хидэёси, тогда как другие, напротив, относились с одобрением:
   — Он достоин всего, чего добился. Но при этом остался таким же, каким был прежде, хотя жалованье его и многократно возросло. Сначала он был слугой, потом самураем, а затем внезапно стал комендантом крепости. И, судя по всему, сумеет пойти еще дальше.
   Хидэёси походил по лагерю, затем отправился к Нобунаге, обменялся с ним парой слов, и вот уже они вдвоем пошли на прогулку в горы.
   — Какая дерзость! — воскликнул Сибата Кацуиэ, выйдя вместе с Сакумой Нобумори из шатра на окраину лагеря.
   — Вот почему его так не любят, хотя он этого, строго говоря, и не заслуживает. Что может быть противнее, чем внимать тому, кто кичится своим умом.
   С откровенной злостью обмениваясь подобными фразами, два военачальника следили, как Хидэёси с Нобунагой удаляются в горы.
   — Он ничего нам не сказал. И не спросил у нас совета.
   — Прежде всего это крайне опасно. Хорошо, сейчас день, но враг может подкараулить в горах где-нибудь в укромном местечке. И как быть, если их сейчас обстреляют?
   — Ничего не поделаешь. Его светлость ведет себя как ему заблагорассудится.
   — Да нет, это Хидэёси всему виной. Даже когда его светлость выходит на прогулку в сопровождении большой свиты, он всегда вьется где-нибудь поблизости и норовит оттеснить других.
   Подобное положение не устраивало и других военачальников. Большинство из них было уверено, что Хидэёси нарочно увел Нобунагу в горы, чтобы, пользуясь своим красноречием, навязать ему какие-то неведомые планы. Это их сильно разозлило.
   — Он пренебрегает нами — высокопоставленными военачальниками, истинной опорой клана.
   Неизвестно, упускал ли Хидэёси из виду подобные особенности человеческой натуры или нарочно пренебрегал ими, но, так или иначе, он увлек Нобунагу в горы, оживленно беседуя с ним и громко смеясь, словно это не совет двух государственных мужей, а прогулка приятелей. Конечно, они отправились в горы не вдвоем, но свита не превышала двадцати или тридцати человек.
   — Да, при восхождении на гору приходится изрядно попотеть. Не подать ли вам руку, мой господин?
   — Это оскорбление!
   — Нет, всего лишь учтивость.
   — У меня еще полно сил! Нет ли тут где-нибудь гор повыше, чем эта?
   — К сожалению, нет. В здешних краях, по крайней мере. Но ведь и эта достаточно высока!
   Утирая пот с лица, Нобунага окинул взглядом расстилающуюся внизу долину. Стражники, пришедшие вместе с Хидэёси, затаились за деревьями.
   — Пусть сопровождающие подождут нас здесь. Их присутствие помешало бы дальнейшему разговору.
   Хидэёси и Нобунага оторвались от свиты и поднялись еще шагов на сорок вверх.
   Здесь уже не росли деревья. Склон покрывала трава и нежный мох — эти места могли бы стать превосходным пастбищем. Вокруг цвели колокольчики. Львиный зев вытягивал свой язычок. Князь и его соратник молча шли вперед. Небо простиралось перед ними, как море.
   — Остановимся здесь, мой господин.
   — Прямо здесь?
   — Сядем на траву.
   Когда они опустились наземь на краю пропасти, крепость оказалась прямо под ними.
   — Это Одани. — Хидэёси пальцем указал на крепость.
   Нобунага кивнул, молча поглядев в том же направлении. Его глаза расширились, князя обуревали сильные чувства. И не только потому, что прямо под ними находилась главная вражеская твердыня. Там, в крепости, осажденной его собственным войском, жила его младшая сестра Оити, выданная когда-то замуж за хозяина крепости и уже подарившая ему четверых детей.
   Князь и его вассал сидели в густой траве, доходившей им до плеч. Нобунага долго и неотрывно смотрел на крепость Одани, а затем повернулся к Хидэёси:
   — Могу представить себе, как гневается на меня сестра. Ведь это я выдал ее замуж за представителя клана Асаи, даже не удосужившись поинтересоваться ее собственным мнением. Ей было сказано, что необходимо принести себя в жертву на пользу клана и что этот брак послужит укреплению нашей провинции. Хидэёси, мне кажется, все это до сих пор стоит у меня перед глазами.
   — Я тоже прекрасно это помню. У нее было невиданное приданое и редкой красоты паланкин, богатая свита, и даже лошадей украсили драгоценными каменьями. Великое торжество было в тот день, когда ее выдали замуж и отправили на север за озеро Бива.
   — Ей тогда было всего четырнадцать лет.
   — Но она уже была на диво хороша.
   — Хидэёси!
   — Да?
   — Ты ведь понимаешь, верно? Как все это для меня мучительно!
   — Мне самому крайне тяжко думать об этом, мой господин.
   Нобунага мотнул подбородком в сторону крепости:
   — Взять эту крепость не составляет никакого труда. Но как сделать так, чтобы при этом не пострадала Оити?
   — Когда вы приказали мне произвести разведку в окрестностях крепости Одани, я догадался о том, что вы замышляете кампанию против Асакуры и Асаи. По-моему, вы напрасно не даете волю совершенно естественным чувствам. В этом, мой господин, причина вашего нынешнего уныния. Пусть это и прозвучит бесстыдной лестью, но самоотречение — одна из лучших ваших черт.
   — Ты один меня понимаешь. — Нобунага щелкнул языком. — Кацуиэ, Нобумори и остальные смотрят на меня так, словно я уже целых десять дней понапрасну теряю время. На их лицах я читаю откровенное недоумение. Особенно Кацуиэ, судя по всему, исподтишка смеется надо мной.
   — И все это, мой господин, потому, что вы еще не решили, как поступить.
   — Я в замешательстве. Если мы решим полностью истребить врага, несомненно, Асаи Нагамаса и его отец заставят Оити умереть вместе с ними.
   — Так оно, скорее всего, и будет.
   — Хидэёси, ты уверяешь меня в том, что тебя обуревают точно такие же чувства, но держишься при этом с поразительным хладнокровием. Неужели тебе и на этот раз удалось что-то придумать?
   — Да уж, не без того.
   — Так что же ты не спешишь дать покой моей душе?
   — Для пользы дела я бы воздержался сейчас от каких бы то ни было советов.
   — Но почему же?
   — Потому что у нас в ставке слишком много народу.
   — Тебя что, тревожит ревность к твоим успехам? Что ж, это понятно. Но ведь все здесь решаю я. Так что давай выкладывай, что ты придумал.
   — Глядите, мой господин. — Хидэёси вновь указал на крепость Одани. — Особенность этой крепости в том, что в ней три отдельных огороженных участка. Князь Хисамаса живет в первом, а его сын Нагамаса и княгиня Оити с детьми — в третьем.
   — Вон в том?
   — Да, мой господин. Участок между первым и третьим и все примыкающее к нему пространство называется Кёгоку. Здесь живут старшие вассалы — Асаи Гэмба, Митамура Уэмон и Оноги Тоса. Так что при штурме Одани вовсе не обязательно вцепляться в голову или в хвост, мы можем обрушиться на туловище, на Кёгоку, и отрезать два других участка.
   — Понятно. Ты хочешь предложить взять приступом Кёгоку.
   — Нет. Если мы обрушимся на Кёгоку, из первого и из третьего участков выйдут подкрепления, нас атакуют с двух сторон и разгорится нешуточное сражение. И что нам тогда делать — пробиваться с боем вперед или отступать? В обоих случаях мы не сумеем обеспечить безопасность княгини Оити.
   — Так как же нам поступить?
   — Разумеется, лучше всего послать кого-нибудь на переговоры в крепость, изложить Асаи все преимущества и недостатки, вытекающие из сложившегося положения, и захватить и крепость, и Оити без единого выстрела.
   — Тебе должно быть известно, что я уже дважды предпринимал подобные попытки. Мой посланец сообщил защитникам крепости, что если они сдадутся добровольно, то смогут сохранить за собой власть над округой. Я постарался довести до их сведения, что вся провинция Этидзэн выбрала такую участь. Однако ни Нагамаса, ни его отец не откликнулись на это. Они по-прежнему похваляются своей силой и убеждены, что нам с ними не совладать. А вся их так называемая «сила» заключается в том, что они удерживают Оити заложницей. Они уверены, что я ни за что не решусь на решительный штурм крепости, пока там остается моя сестра.
   — Нет, дело не только в этом. За два года, проведенные в Ёкояме, я успел присмотреться к Нагамасе. Он человек властный, решительный и одаренный. Что ж, я заблаговременно продумал вопрос о том, как нам взять эту крепость, если возникнет такая необходимость. И уже захватил Кёгоку, не потеряв ни единого воина.
   — Что такое? Что за чушь ты несешь? — Нобунага не поверил своим ушам.
   — Да, главный бастион Кёгоку. Мои люди уже овладели им, так что, как я и сказал, вам не о чем тревожиться.
   — Это правда?
   — Разве я стал бы вам лгать, мой господин, да еще в таком важном деле?
   — Но… я просто не могу поверить в это!
   — Это как раз понятно. Но вы сможете услышать об этом сами от двоих людей, которые явятся по моему вызову. Вам угодно встретиться с ними?
   — Кто они?
   — Один — монах по имени Миябэ Дзэнсё. Другой — Оноги Тоса, командир бастиона.
   Нобунага не мог скрыть крайнего изумления. Разумеется, он не мог не верить Хидэёси, но для него оставалось загадкой, каким образом тому удалось привлечь на свою сторону старшего вассала клана Асаи.
   Хидэёси начал рассказ, словно говоря о совершенно заурядном деле:
   — Вскоре после того, как вы, ваша светлость, даровали мне крепость Ёкояма…
   Нобунага изумился еще больше. Он во все глаза глядел на рассказчика. Крепость Ёкояма располагалась на передовом оборонительном рубеже; отряд, приданный Хидэёси, должен был противостоять войску Асаи и Асакуры. Нобунага помнил, что назначил Хидэёси временным комендантом крепости, но не припоминал обещаний даровать ему ее во владение. Хидэёси же говорил о крепости как о своей собственности. Однако до поры Нобунага отодвинул эти мысли.
   — Так это случилось сразу после штурма горы Хиэй, когда ты прибыл в Гифу поздравлять меня с Новым годом? — осведомился князь.
   — Верно. А на обратном пути Такэнака Хамбэй заболел, и нам пришлось задержаться. В Ёкояму мы прибыли уже после наступления темноты.
   — Я не в настроении выслушивать обстоятельные рассказы. Переходи прямо к делу.
   — Врагу удалось узнать, что меня нет в крепости, и он предпринял ночное нападение. Нам, разумеется, удалось отбить атаку, и мы взяли в плен монаха Миябэ Дзэнсё.
   — Взяли в плен? И оставили в живых?
   — Да. Вместо того чтобы отрубить ему голову, мы отнеслись к нему со всей учтивостью, а позже я наедине потолковал с ним о наступающих переменах и разъяснил, в чем состоит истинное призвание самурая. А он, в свою очередь, поговорил со своим бывшим господином и убедил его перейти на нашу сторону.
   — Ты не шутишь?
   — Когда идет война, не остается места для шуток.
   Охваченный радостью, Нобунага не смог скрыть восхищения хитростью Хидэёси. «Когда идет война, не остается места для шуток!» Как и обещал Хидэёси, вскоре перед Нобунагой предстали Миябэ Дзэнсё и Оноги Тоса. Князь тщательно расспросил их, чтобы убедиться в правдивости рассказа Хидэёси.
   Тоса отвечал ясно и четко:
   — Сдача крепости — это не только мое единоличное решение. Еще два старших вассала, находящиеся в Кёгоку, пришли к выводу, что противостояние вашему войску не только бессмысленно, но и обрекает наш клан на гибель, а жителей провинции — на ненужные мучения.
 
   Нагамасе не было еще тридцати лет, но двадцатитрехлетняя княгиня Оити уже успела подарить ему четверых детей. Он и его приближенные занимали третий участок в крепости Одани. В действительности эти участки представляли собой три отдельные крепости, окруженные общей стеной.
   До вечера с южного склона горы слышалась ружейная пальба. Время от времени глухо била пушка, и каждый раз потолок в княжеских покоях начинал ходить ходуном, как будто готовый рухнуть.
   Оити испуганно глядела вверх, крепко прижимая к груди младенца. Ветра не было, но отовсюду несло гарью, и пламя лампады часто мигало.
   — Мама! Мне страшно!
   Хацу, младшая дочь, испуганно льнула к материнскому рукаву, а Тятя, старшая, молча обвивала руками колени Оити. Сын же, хотя еще и совсем маленький, не искал защиты у матери. Он играл, целясь из детского лука в служанку. Это был наследник Нагамасы, Мандзюмару.
   — Дайте мне поглядеть! Дайте мне поглядеть, как сражаются! — без устали кричал маленький Мандзю, тыча в служанку концом тупой стрелы.
   — Мандзю, — вмешалась мать, — за что ты ее бьешь? Твой отец на войне. Или ты забыл, что он велел тебе вести себя хорошо, пока он будет сражаться? Если вассалы будут смеяться над тобой, то из тебя никогда не получится хорошего военачальника.
   Мандзю был не так уж мал и мог понять кое-что из того, о чем говорила мать. Какое-то время он внимательно вслушивался в ее слова, а затем неожиданно громко заплакал.
   — Хочу поглядеть! Хочу поглядеть, как сражаются!
   Домашний наставник малолетнего княжича тоже не знал, что предпринять, и в полной растерянности стоял рядом. Как раз в эти минуты в сражении наступило затишье, хотя кое-где и постреливали. Старшей дочери Тяте уже было семь лет, и она догадывалась, в какое трудное положение попал сейчас ее отец, почему так печальна мать и о чем думают защитники крепости.
   Поэтому она решила вмешаться в разговор:
   — Мандзю! Не серди мамочку! Неужели ты не видишь, как ей трудно? Отец сражается с врагом. Ведь так, мамочка?
   Услышав упрек, Мандзю сердито посмотрел на сестру и вдруг набросился на нее со стрелой в руке.
   — Ах ты, дура!
   Тятя закрыла лицо рукавом и спряталась за спиной у матери.
   — Веди себя хорошо! — Оити отняла у мальчика стрелу и заговорила с ним, пытаясь успокоить.
   И вдруг снаружи, у главного входа, послышались чьи-то тяжелые шаги.
   — Что такое? Встать на сторону Оды? Да кто они такие? Простые деревенские самураи с задворков жалкой Овари! И вы считаете, что я сложу оружие и сдамся такому ничтожеству, как Нобунага? Клан Асаи куда могущественней!
   Асаи Нагамаса вошел в комнату в сопровождении нескольких военачальников, отчаянно споря с ними.
   Увидев, что его жена и дети пребывают в полной безопасности в укромном сумеречном помещении, он почувствовал облегчение.
   — Что-то я немного устал, — сказал он, садясь и ослабляя тесемки на доспехах. А затем вновь обратился к своим военачальникам: — Судя по сегодняшней обстановке, враг может пойти на приступ к полуночи. Так что сейчас нам лучше отдохнуть.
   Когда военачальники поднялись, собираясь уйти, Нагамаса радостно вздохнул. Даже в разгар сражения он не забывал о супружеских и отцовских чувствах.
   — Тебя не напугала сегодняшняя пальба, дорогая? — спросил он у жены.
   Окруженная детьми, Оити ответила:
   — Нет, нам здесь было совсем не страшно.
   — Может, Мандзю или Тятя боялись и плакали?
   — Можешь гордиться ими. Они оба вели себя как взрослые.
   — Вот как? — Нагамаса заставил себя улыбнуться. — Нам не о чем беспокоиться. Ода предпринял отчаянную атаку, но мы сумели отбить ее. Даже если осада продлится еще двадцать, или даже тридцать, или сто дней, мы все равно не сдадимся. Мы — Асаи! Мы никогда не покоримся этому выскочке Нобунаге.
   Стоило ему заговорить о клане Ода, и в его речи начинало сквозить глубокое презрение. Но сейчас он неожиданно замолчал.
   Лампа светила сзади. Оити не отрываясь смотрела на младенца, сосавшего ее грудь. А ведь она приходилась Нобунаге родной сестрой! Нагамаса испытал прилив чувств. Даже внешне она была похожа на Нобунагу. Она походила на него и чертами, и нежным цветом лица.
   — Ты плачешь?
   — Ребенок иногда становится беспокоен и кусает меня за сосок, если нет молока.
   — У тебя нет молока? Все потому, что тебя гложет тревога. Ты так похудела. Но ты мать, и здесь твое поле боя.
   — Я это понимаю.
   — Наверно, я кажусь тебе слишком строгим супругом.
   Не выпуская младенца из рук, Оити подсела поближе к мужу:
   — Нет, не кажешься! Да и на что мне жаловаться? На все воля судьбы.
   — Воля судьбы — не слишком большое утешение. Быть женой самурая куда тяжелее, чем ходить по раскаленным угольям. Если же чувства не прочны, тебе не обрести покоя души.
   — Я пытаюсь возвыситься до таких мыслей, но единственное, о чем я сейчас думаю, это мои дети.
   — Моя дорогая, в день нашей свадьбы я не думал, что ты останешься моею навеки. Отец никогда не согласился бы признать тебя достойной женой вождя клана Асаи.
   — Что? О чем ты?
   — В подобные минуты надо говорить всю правду. Это мгновение не повторится, потому сейчас я открою тебе душу. Когда Нобунага прислал тебя ко мне для женитьбы, это был всего лишь политический расчет. С самого начала я видел, что у него на уме — Нагамаса на мгновение запнулся. — Но, несмотря на это, между нами вспыхнула любовь, которой ничто было не в силах помешать. У нас родилось четверо детей. Ты больше не сестра Нобунаги. Ты моя жена и мать моих детей. Ты не должна проливать слезы по нашему общему врагу. Так почему же ты так похудела и почему у тебя не хватает молока для нашего ребенка?
   Теперь Оити все стало ясно. Все, что она считала волею судьбы, на поверку обернулось голой политической игрой. Ее выдали замуж по расчету — и по расчету взяли в жены с самого начала Нагамаса считал, что за Нобунагой необходимо присматривать. Но ведь Нобунага когда-то искренне любил мужа своей младшей сестры!
   Нобунага был убежден в том, что перед наследником клана Асаи открывается великое будущее, и вполне доверял ему. Но задуманный союз с самого начала омрачали более тесные связи между Асаи и Асакурой из провинции Этидзэн. Союз Асаи и Асакуры не был временным соглашением о военной взаимовыручке, он основывался на дружбе, любви и многолетней традиции. А Асакура и Ода враждовали давным-давно. Ведь когда Нобунага обрушился на Сайто в Гифу, Асакура помогал последнему чем только мог.
   Нобунага тогда избежал столкновения с ним только благодаря тому, что направил Асакуре письменное обязательство не покушаться на земли, находящиеся у него во власти.
   Вскоре после свадьбы отец Нагамасы и представители клана Асакура, которым он был столь многим обязан, принялись внушать молодожену, что ему ни в коем случае не стоит полностью доверять жене. А через некоторое время Асаи, Асакура, сёгун, Такэда Сингэн из Каи и монахи-воины с горы Хиэй заключили союз против Нобунаги.
   На следующий год Нобунага вторгся в Этидзэн. И тут же последовал вероломный удар в спину. Отрезав Нобунаге путь к отступлению и действуя согласованно с кланом Асакура, Нагамаса вознамерился не только победить Нобунагу, но и уничтожить его. В ту суровую пору Нагамаса ясно дал понять Нобунаге, что не станет руководствоваться родственными отношениями, хотя сам Нобунага так и не смог в это поверить. Силы клана Асаи, более чем удвоенные боевым духом человека, которого Нобунага считал родственником и другом, стали тяжелейшей угрозой для него и его дела, под ногами у князя Оды загорелась земля. Однако теперь, после падения провинции Этидзэн, крепость Одани уже ничем не грозила Нобунаге и ничем не могла ему помешать.
   Тем не менее до самого последнего часа Нобунага питал надежду на то, что ему не придется убивать Нагамасу. Разумеется, он уважал его за воинскую доблесть, но, главное, ему не хотелось причинять горе Оити. Люди находили подобное великодушие странным, тем более что речь шла о человеке, огню и мечу подвергшем гору Хиэй и прозванном за это «царем демонов».
 
   Осень вступала в свои права. На заре трава вокруг крепости покрывалась инеем.
   — Мой господин, произошло ужасное!
   Голос вассала Нагамасы Фудзикагэ Микавы выдавал полную растерянность. Сам Нагамаса провел эту ночь не снимая доспехов, рядом с ложем под москитной сеткой, на котором спали его жена и дети.
   — В чем дело, Микава?
   Учащенно дыша, он выбежал из спальни. Внезапная атака на рассвете? Эта мысль первой пришла ему в голову. Но весть, которую принес Микава, оказалась еще страшнее.
   — Нынешней ночью войско Оды взяло Кёгоку.
   — Что?
   — Это истинная правда, мой господин. Можете убедиться сами.
   — Не может быть!
   Нагамаса быстро взобрался на сторожевую башню, спотыкаясь на темных ступенях. Хотя участок Кёгоку находился на порядочном расстоянии от башни, сейчас казалось, будто он лежит прямо под ногами. Над Кёгоку вилось множество знамен, но ни одно из них не принадлежало клану Асаи. А яркие иероглифы на стяге, гордо реявшем на ветру, свидетельствовали о том, что там обосновался Хидэёси.
   — Нас предали! Что ж, хорошо! Я им всем покажу! Я покажу Нобунаге и всем самураям в нашей стране! — произнес Нагамаса с кривой усмешкой. — Я покажу им, как умирает Асаи Нагамаса!
   По темной лестнице Нагамаса спустился со сторожевой башни. Вассалам, сопровождавшим князя, казалось, будто он спускается в преисподнюю.
   — Что происходит? Что, в конце концов, происходит? — вопрошал по дороге вниз один из военачальников Асаи.
   — Оноги Тоса, Асаи Гэмба и Митамура Уэмон перешли на сторону врага, — пояснил другой.
   А третий горько добавил:
   — Старшие соратники клана оказались самыми обыкновенными предателями.
   — Это бесчеловечно!
   Обернувшись к вассалам, Нагамаса произнес:
   — Прекратите ныть!
   Они оказались в просторном помещении с деревянным полом на первом этаже башни. Снаружи сюда просачивался слабый свет. Хорошо укрепленная комната походила не то на огромную клетку, не то на тюремную камеру. Сюда заносили раненых, и многие из них лежали на циновках, стеная и плача.
   Когда Нагамаса проходил по комнате, некоторые пытались встать перед ним на колени.
   — Их смерть не должна стать напрасной! Их смерть не должна стать напрасной!
   На глазах у Нагамасы стояли слезы. Но он еще раз обернулся к своим военачальникам и вновь запретил им жаловаться:
   — Нет смысла хулить предателей. Каждый из вас должен сделать собственный выбор — сдаться врагу или погибнуть вместе со мной. Обе стороны ведут войну ради высших целей. Нобунага сражается за объединение страны, я борюсь за честь и права сословия самураев. Если кто-то из вас предпочитает дело Нобунаги — что ж, я никого не неволю. И уж, конечно, никого не стану останавливать!