Страница:
Николай Горулев
Прощайте, любимые
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
ВСТРЕЧИ
Списки принятых в институт были вывешены на доске объявлений в длинном, пахнущем свежей побелкой коридоре. Сергей с трудом протиснулся сквозь возбужденную пеструю толпу парней и девчат и, пробежав глазами список, не нашел своей фамилии. Он почувствовал на лбу капельки пота, полез в карман пиджака за платочком и толкнул кого-то локтем.
— Осторожно, — услышал он сбоку мягкий девичий голос. Так можно и человека убить. Сергей отметил про себя, что голос этот ему понравился, но не оглянулся. Он протянул руку к стеклу, под которым висел список, и, проводя ладонью сверху вниз, начал проверять еще раз.
— Вы же все закрыли рукой... — произнес знакомый девичий голос.
Сергей опустил руку, и в этот момент взгляд его задержался где-то в середине списка. «Петрович Сергей Александрович» — прочитал он раз, потом еще раз и, успокоившись, повернулся, чтобы отойти и уступить место другим абитуриентам.
— Повезло?
— Повезло... — ответил, улыбаясь, Сергей,
Он стоял лицом к лицу с обладательницей приятного голоса и, пораженный улыбчивым взглядом ее огромных серых глаз, не мог сдвинуться с места.
— Проходите, проходите... — легко подтолкнула его девушка и улыбнулась.
— Прочитал и дай место другим! — бросил кто-то из парней.
— Тише!
— От этого фамилия в списке не появится...
— Осторожно, не толкайтесь...
Сергей закурил и медленно пошел по длинному коридору. Он поймал себя на том, что вместе с радостью появилась вдруг непонятная тревога за девушку с огромными серыми глазами. Что-то больно долго разыскивает она себя в списках. Жаль, если они больше никогда не встретятся.
Он дошел до конца коридора, посмотрел на пустующую рамку стенной газеты «Историк», датированную 1938 годом, прочитал пожелтевшее приглашение писать в следующий номер, улыбнулся и пошел обратно.
Толпа у доски объявлений поредела. Сергей подошел поближе, надеясь увидеть сероглазую незнакомку, но ее среди абитуриентов не было...
Сергей вышел на Ленинскую улицу. От самого днепровского берега тянулась она через весь город параллельно центральной улице — Первомайской. Первомайская, начинавшаяся у парка имени Горького и Советской площади, доходила почти до железнодорожного вокзала и —со своим драматическим театром, кинотеатром «Чырвоная зорка», рестораном, столовыми и магазинами — была самой многолюдной и шумной, а Ленинская, зеленая и уютная, принадлежала студентам. Политпросветтехникум, педагогический институт, зооветеринарный рабфак, педагогический рабфак, музыкальная школа.
Дорога домой была далекой. У Комсомольского сквера Сергей поворачивал на Первомайскую, которая за виадуком через железную дорогу переходила в Ульяновскую улицу.
Сергей не торопился. По булыжнику стучали повозки ломовиков, гремели кузовами автомашины, но этот шум не мешал ему думать. Наконец сбывается его давнишняя мечта. Он станет учителем, как и отец, который вот уже сорок пять лет работает в школе.
Сергей наблюдал за отцом давно. Изо дня в день тетради, конспекты, учебники. Будничная, ничем не примечательная работа. Но каким восторгом горели отцовские глаза из-под густых седеющих бровей, когда он говорил о своих учениках. Да, они, конечно, шумят иногда, а то и подерутся на перемене, кое-кто не подготовит урока, надеясь, что его сегодня не вызовут. Но зато как они на контрольной решали задачи с простыми дробями!
Сергей, кажется, был уже в восьмом классе, когда однажды вечером к ним постучался незнакомый мужчина в темно-синем костюме, рубашке-косоворотке, чисто выбритый, подтянутый.
— Вам кого? — спросил Сергей,
— Александра Степановича.
— Отец, к тебе! — позвал Сергей и хотел идти в свою комнату, но тут же остановился. Незнакомец, увидев на пороге отца, бросился к нему, долго пожимал руку.
— Вы мой ученик?
— Помните, я уходил из школы, но вы вернули меня. Я еще долго не соглашался,
— Бекаревич?
— Он самый.
— Где же ты сейчас? Пойдем, поговорим... — Глаза у отца сразу потеплели. Он положил руку на плечо Бекаревичу и увел в свою комнату.
А за вечерним чаем отец рассказал Сергею:
— Совсем свихнулся мальчишка после смерти родителя. Мать начала в бутылку заглядывать, и он бросил школу, стал воровать в поездах... А вот теперь прораб на большой стройке.
— Ты доволен? — спросил Сергей.
— Я счастлив... — глухо сказал отец, и голос его дрогнул. — Счастлив, что работаю не вхолостую, что есть и у меня маленькие победы...
Тогда, за вечерним чаем, Сергей откровенно позавидовал отцу, его трудной, но благодарной работе. Может быть, тогда, еще в восьмом классе, пришло к нему это решение — стать учителем...
Интересно, приняли ли эту большеглазую?
Первый день занятий в институте Сергею показался неорганизованным. По крайней мере не таким, каким он запомнился в школьную пору. Там ты приходил в свой класс, знал свою парту, свое место. А тут студенты толпились у расписания, затем бродили по коридорам и этажам в поисках нужной аудитории.
Филологи собирались в актовом зале. Сергей открыл высокую тяжелую дверь старинной работы и увидел массивные балконы, огромную люстру, спускавшуюся с потолка, многочисленные ряды стульев, паркетный, от времени истертый пол.
Половина мест была занята. Сергей опустился на стул в последних рядах. Аудитория гудела, как перрон перед отходом поезда. Сергей положил на колени общую тетрадь, открыл ее и в углу первой страницы нарисовал хвостатого чертика. Потом он увидел объемистую сумку которую поставили на стул рядом с ним.
Сергей поднял глаза и замер с карандашом в руке — рядом сидела большеглазая незнакомка.
— Вам тоже повезло? — спросил, улыбаясь, Сергей.
— Вы о чем? — Девушка узнала Сергея и тоже улыбнулась. — Первый раз в жизни.
— Поздравляю!
— Спасибо, — равнодушно ответила девушка и достала из сумки тетрадь. — Что у нас сегодня?
— Всеобщая история.
Разговаривать больше не пришлось, так как в это время на сцену поднялся среднего роста мужчина с аккуратной, очевидно, крашеной, черной бородкой и бритой головой.
Мужчина громко поздоровался, потом взял из-за стола президиума стул, приставил к кафедре, сел, согнулся, очевидно, поправляя обувь, и вдруг все увидели рядом с кафедрой пару его черных, начищенных до блеска туфель.
Легкий шумок пошел по залу, но в этот момент снова раздался громкий и властный голос преподавателя;
— Зовут меня Милявский Ростислав Иванович. Я кандидат наук. Буду читать у вас курс всеобщей истории. Дабы облегчить работу в поисках литературы, разрешаю вести самый подробный конспект моих лекций. Больше того, буду читать так, чтобы вы успевали записывать...
Сергей, как загипнотизированный, смотрел на начищенные до блеска туфли, стоящие рядом с кафедрой. Что это — чудачество или хронические мозоли?
Лекция, на удивление, была интересной. Человек с аккуратно подстриженной бородкой увлек студентов знанием предмета. Он помнил не только год далекого исторического события, но и день и час, рассказывая так, словно он лично при этом присутствовал.
Сергей забыл, что сидит рядом с большеглазой незнакомкой.
— Феномен... — громко прошептал он.
— Подумаешь, невидаль. Читали бы вы этот курс лет десять подряд... — негромко сказала она, глянула на Сергея и снисходительно улыбнулась.
И действительно, подумал Сергей, как это мне сразу не пришло в голову. Конечно, за десять лет курс можно заучить наизусть. И разувается на виду у всех. Бравада...
Прозвенел звонок, но первокурсники не шелохнулись. Милявский чуть заметно улыбнулся, легким движением надел туфли и сошел со сцены в зал.
Встал и Сергей. Он смотрел вслед крепко сбитому немолодому человеку, удивляясь его почти военной выправке, и не восхищался. Ирония, проскользнувшая в словах большеглазой соседки, сразу заразила его. Рисуется, продолжал он думать о Милявском. Знает ведь, что провожают двести пар глаз.
Он положил на стул общую тетрадь и тут только заметил, что его соседка исчезла. Однако на стуле стояла ее объемистая сумка, и Сергей успокоился.
Курить разрешалось на лестничной площадке. Желающих было так много, что Сергей с трудом нашел свободное место у перил, достал пачку папирос и услышал сбоку знакомый хрипловатый голос:
— Одолжи папироску.
Сергей повернулся и увидел Эдика, высокого, скромно одетого парня с густыми темными бровями. Брови эти делали его старше своих лет.
Эдик учился в соседней школе, и Сергей встречался с ним на спортивных состязаниях. Молчаливый и на вид угрюмый, Эдик на волейбольной площадке преображался. Это был живой, подвижный, веселый парень с завидной выдержкой и энергией.
— Если в долг, можно... — улыбнулся Сергей, но Эдик не ответил на улыбку, протянул руку, молча взял папиросу, прикурил.
— Верну после первой стипендии, — сказал он, и Сергей не понял — было это сказано всерьез или в шутку.
— А где тебя найти?
— В седьмой группе, — ответил Эдик. Он протянул Сергею широкую крепкую ладонь, и Сергей с удовольствием пожал ее.
— Силен... — сказал, затянувшись, Эдик и впервые улыбнулся, открыв белые, но довольно мелкие передние зубы. — А ты в какой?
— В пятой.
— Слухай, переходи к нам! — предложил Эдик, и брови его прыгнули вверх, отчего лицо сразу стало озорным и веселым. — Вместе ходить на занятия будем.
— А что? И перейду. Еще не поздно, — бросил Сергей, но тут прозвенел звонок, и Эдик ничего не ответил. Ребята дружно повалили в дверь, на ходу бросая окурки в урну.
Большеглазая соседка уже была на месте, раскрыв на круглых коленях общую тетрадь.
— Травились?
— Принимали стимулятор, — ответил Сергей на шпильку.
— Грамм никотина убивает лошадь... — полушепотом произнесла она, потому что на кафедру уже поднимался Милявский.
— Нас не убьешь, мы человеки. А человек — это... Сзади зашипели, и Сергей не закончил фразы. Девушка посмотрела на него и улыбнулась:
— Вы не умрете от скромности,
— Это точно... — шепнул Сергей и развернул тетрадь. В аудитории зазвучал баритон Милявского...
После лекций Сергей долго толкался в вестибюле, ожидая свою соседку, с которой так еще и не познакомился. Однако она не появлялась. Сергей поднимался наверх, обходил одну аудиторию за другой, но девушки нигде не было. Сергей даже разозлился — что она, нарочно пряталась, что ли?
Он махнул своим ученическим портфелем и направился к выходу.
У двери кто-то хлопнул его по плечу.
— Могу возвратить долг, не ожидая стипендии! — Эдик протягивал Сергею папиросу. Рядом с ним стоял улыбающийся широкоскулый парень. — Знакомься, — сказал Эдик. — Наш попутчик. Закадычный друг детства.
— Иван? — удивился Сергей появлению своего одноклассника.
— Как видишь...
— Ты ведь уехал в военно-морское.
— Вернули, черти.
— Только они и могли.
— Доктора, чтоб им ни дна ни покрышки.
— Ты ж здоров как бык. Да и комиссия в военкомате была...
— А в училище обнаружили какое-то плоскостопие. Всю мою сознательную жизнь оно мне не мешало, а тут...
— Дрался?
— Еще бы... До начальника военных учебных заведений дошел...
— Шут с ними, — сказал Сергей и положил руку на плечо Ивана. — Шагай со своим плоскостопием в педагоги. А в море и утонуть можно... Союз? —Сергей протянул руку Ивану.
На руки Ивана и Сергея Эдик положил свою. Так в детстве клялись в дружбе ребята на Ульяновской улице.
— Союз, — твердо повторил Иван.
— Союз, — сказал Эдик.
И они зашагали втроем по Ленинской, самой тихой и уютной улице города.
— Осторожно, — услышал он сбоку мягкий девичий голос. Так можно и человека убить. Сергей отметил про себя, что голос этот ему понравился, но не оглянулся. Он протянул руку к стеклу, под которым висел список, и, проводя ладонью сверху вниз, начал проверять еще раз.
— Вы же все закрыли рукой... — произнес знакомый девичий голос.
Сергей опустил руку, и в этот момент взгляд его задержался где-то в середине списка. «Петрович Сергей Александрович» — прочитал он раз, потом еще раз и, успокоившись, повернулся, чтобы отойти и уступить место другим абитуриентам.
— Повезло?
— Повезло... — ответил, улыбаясь, Сергей,
Он стоял лицом к лицу с обладательницей приятного голоса и, пораженный улыбчивым взглядом ее огромных серых глаз, не мог сдвинуться с места.
— Проходите, проходите... — легко подтолкнула его девушка и улыбнулась.
— Прочитал и дай место другим! — бросил кто-то из парней.
— Тише!
— От этого фамилия в списке не появится...
— Осторожно, не толкайтесь...
Сергей закурил и медленно пошел по длинному коридору. Он поймал себя на том, что вместе с радостью появилась вдруг непонятная тревога за девушку с огромными серыми глазами. Что-то больно долго разыскивает она себя в списках. Жаль, если они больше никогда не встретятся.
Он дошел до конца коридора, посмотрел на пустующую рамку стенной газеты «Историк», датированную 1938 годом, прочитал пожелтевшее приглашение писать в следующий номер, улыбнулся и пошел обратно.
Толпа у доски объявлений поредела. Сергей подошел поближе, надеясь увидеть сероглазую незнакомку, но ее среди абитуриентов не было...
Сергей вышел на Ленинскую улицу. От самого днепровского берега тянулась она через весь город параллельно центральной улице — Первомайской. Первомайская, начинавшаяся у парка имени Горького и Советской площади, доходила почти до железнодорожного вокзала и —со своим драматическим театром, кинотеатром «Чырвоная зорка», рестораном, столовыми и магазинами — была самой многолюдной и шумной, а Ленинская, зеленая и уютная, принадлежала студентам. Политпросветтехникум, педагогический институт, зооветеринарный рабфак, педагогический рабфак, музыкальная школа.
Дорога домой была далекой. У Комсомольского сквера Сергей поворачивал на Первомайскую, которая за виадуком через железную дорогу переходила в Ульяновскую улицу.
Сергей не торопился. По булыжнику стучали повозки ломовиков, гремели кузовами автомашины, но этот шум не мешал ему думать. Наконец сбывается его давнишняя мечта. Он станет учителем, как и отец, который вот уже сорок пять лет работает в школе.
Сергей наблюдал за отцом давно. Изо дня в день тетради, конспекты, учебники. Будничная, ничем не примечательная работа. Но каким восторгом горели отцовские глаза из-под густых седеющих бровей, когда он говорил о своих учениках. Да, они, конечно, шумят иногда, а то и подерутся на перемене, кое-кто не подготовит урока, надеясь, что его сегодня не вызовут. Но зато как они на контрольной решали задачи с простыми дробями!
Сергей, кажется, был уже в восьмом классе, когда однажды вечером к ним постучался незнакомый мужчина в темно-синем костюме, рубашке-косоворотке, чисто выбритый, подтянутый.
— Вам кого? — спросил Сергей,
— Александра Степановича.
— Отец, к тебе! — позвал Сергей и хотел идти в свою комнату, но тут же остановился. Незнакомец, увидев на пороге отца, бросился к нему, долго пожимал руку.
— Вы мой ученик?
— Помните, я уходил из школы, но вы вернули меня. Я еще долго не соглашался,
— Бекаревич?
— Он самый.
— Где же ты сейчас? Пойдем, поговорим... — Глаза у отца сразу потеплели. Он положил руку на плечо Бекаревичу и увел в свою комнату.
А за вечерним чаем отец рассказал Сергею:
— Совсем свихнулся мальчишка после смерти родителя. Мать начала в бутылку заглядывать, и он бросил школу, стал воровать в поездах... А вот теперь прораб на большой стройке.
— Ты доволен? — спросил Сергей.
— Я счастлив... — глухо сказал отец, и голос его дрогнул. — Счастлив, что работаю не вхолостую, что есть и у меня маленькие победы...
Тогда, за вечерним чаем, Сергей откровенно позавидовал отцу, его трудной, но благодарной работе. Может быть, тогда, еще в восьмом классе, пришло к нему это решение — стать учителем...
Интересно, приняли ли эту большеглазую?
Первый день занятий в институте Сергею показался неорганизованным. По крайней мере не таким, каким он запомнился в школьную пору. Там ты приходил в свой класс, знал свою парту, свое место. А тут студенты толпились у расписания, затем бродили по коридорам и этажам в поисках нужной аудитории.
Филологи собирались в актовом зале. Сергей открыл высокую тяжелую дверь старинной работы и увидел массивные балконы, огромную люстру, спускавшуюся с потолка, многочисленные ряды стульев, паркетный, от времени истертый пол.
Половина мест была занята. Сергей опустился на стул в последних рядах. Аудитория гудела, как перрон перед отходом поезда. Сергей положил на колени общую тетрадь, открыл ее и в углу первой страницы нарисовал хвостатого чертика. Потом он увидел объемистую сумку которую поставили на стул рядом с ним.
Сергей поднял глаза и замер с карандашом в руке — рядом сидела большеглазая незнакомка.
— Вам тоже повезло? — спросил, улыбаясь, Сергей.
— Вы о чем? — Девушка узнала Сергея и тоже улыбнулась. — Первый раз в жизни.
— Поздравляю!
— Спасибо, — равнодушно ответила девушка и достала из сумки тетрадь. — Что у нас сегодня?
— Всеобщая история.
Разговаривать больше не пришлось, так как в это время на сцену поднялся среднего роста мужчина с аккуратной, очевидно, крашеной, черной бородкой и бритой головой.
Мужчина громко поздоровался, потом взял из-за стола президиума стул, приставил к кафедре, сел, согнулся, очевидно, поправляя обувь, и вдруг все увидели рядом с кафедрой пару его черных, начищенных до блеска туфель.
Легкий шумок пошел по залу, но в этот момент снова раздался громкий и властный голос преподавателя;
— Зовут меня Милявский Ростислав Иванович. Я кандидат наук. Буду читать у вас курс всеобщей истории. Дабы облегчить работу в поисках литературы, разрешаю вести самый подробный конспект моих лекций. Больше того, буду читать так, чтобы вы успевали записывать...
Сергей, как загипнотизированный, смотрел на начищенные до блеска туфли, стоящие рядом с кафедрой. Что это — чудачество или хронические мозоли?
Лекция, на удивление, была интересной. Человек с аккуратно подстриженной бородкой увлек студентов знанием предмета. Он помнил не только год далекого исторического события, но и день и час, рассказывая так, словно он лично при этом присутствовал.
Сергей забыл, что сидит рядом с большеглазой незнакомкой.
— Феномен... — громко прошептал он.
— Подумаешь, невидаль. Читали бы вы этот курс лет десять подряд... — негромко сказала она, глянула на Сергея и снисходительно улыбнулась.
И действительно, подумал Сергей, как это мне сразу не пришло в голову. Конечно, за десять лет курс можно заучить наизусть. И разувается на виду у всех. Бравада...
Прозвенел звонок, но первокурсники не шелохнулись. Милявский чуть заметно улыбнулся, легким движением надел туфли и сошел со сцены в зал.
Встал и Сергей. Он смотрел вслед крепко сбитому немолодому человеку, удивляясь его почти военной выправке, и не восхищался. Ирония, проскользнувшая в словах большеглазой соседки, сразу заразила его. Рисуется, продолжал он думать о Милявском. Знает ведь, что провожают двести пар глаз.
Он положил на стул общую тетрадь и тут только заметил, что его соседка исчезла. Однако на стуле стояла ее объемистая сумка, и Сергей успокоился.
Курить разрешалось на лестничной площадке. Желающих было так много, что Сергей с трудом нашел свободное место у перил, достал пачку папирос и услышал сбоку знакомый хрипловатый голос:
— Одолжи папироску.
Сергей повернулся и увидел Эдика, высокого, скромно одетого парня с густыми темными бровями. Брови эти делали его старше своих лет.
Эдик учился в соседней школе, и Сергей встречался с ним на спортивных состязаниях. Молчаливый и на вид угрюмый, Эдик на волейбольной площадке преображался. Это был живой, подвижный, веселый парень с завидной выдержкой и энергией.
— Если в долг, можно... — улыбнулся Сергей, но Эдик не ответил на улыбку, протянул руку, молча взял папиросу, прикурил.
— Верну после первой стипендии, — сказал он, и Сергей не понял — было это сказано всерьез или в шутку.
— А где тебя найти?
— В седьмой группе, — ответил Эдик. Он протянул Сергею широкую крепкую ладонь, и Сергей с удовольствием пожал ее.
— Силен... — сказал, затянувшись, Эдик и впервые улыбнулся, открыв белые, но довольно мелкие передние зубы. — А ты в какой?
— В пятой.
— Слухай, переходи к нам! — предложил Эдик, и брови его прыгнули вверх, отчего лицо сразу стало озорным и веселым. — Вместе ходить на занятия будем.
— А что? И перейду. Еще не поздно, — бросил Сергей, но тут прозвенел звонок, и Эдик ничего не ответил. Ребята дружно повалили в дверь, на ходу бросая окурки в урну.
Большеглазая соседка уже была на месте, раскрыв на круглых коленях общую тетрадь.
— Травились?
— Принимали стимулятор, — ответил Сергей на шпильку.
— Грамм никотина убивает лошадь... — полушепотом произнесла она, потому что на кафедру уже поднимался Милявский.
— Нас не убьешь, мы человеки. А человек — это... Сзади зашипели, и Сергей не закончил фразы. Девушка посмотрела на него и улыбнулась:
— Вы не умрете от скромности,
— Это точно... — шепнул Сергей и развернул тетрадь. В аудитории зазвучал баритон Милявского...
После лекций Сергей долго толкался в вестибюле, ожидая свою соседку, с которой так еще и не познакомился. Однако она не появлялась. Сергей поднимался наверх, обходил одну аудиторию за другой, но девушки нигде не было. Сергей даже разозлился — что она, нарочно пряталась, что ли?
Он махнул своим ученическим портфелем и направился к выходу.
У двери кто-то хлопнул его по плечу.
— Могу возвратить долг, не ожидая стипендии! — Эдик протягивал Сергею папиросу. Рядом с ним стоял улыбающийся широкоскулый парень. — Знакомься, — сказал Эдик. — Наш попутчик. Закадычный друг детства.
— Иван? — удивился Сергей появлению своего одноклассника.
— Как видишь...
— Ты ведь уехал в военно-морское.
— Вернули, черти.
— Только они и могли.
— Доктора, чтоб им ни дна ни покрышки.
— Ты ж здоров как бык. Да и комиссия в военкомате была...
— А в училище обнаружили какое-то плоскостопие. Всю мою сознательную жизнь оно мне не мешало, а тут...
— Дрался?
— Еще бы... До начальника военных учебных заведений дошел...
— Шут с ними, — сказал Сергей и положил руку на плечо Ивана. — Шагай со своим плоскостопием в педагоги. А в море и утонуть можно... Союз? —Сергей протянул руку Ивану.
На руки Ивана и Сергея Эдик положил свою. Так в детстве клялись в дружбе ребята на Ульяновской улице.
— Союз, — твердо повторил Иван.
— Союз, — сказал Эдик.
И они зашагали втроем по Ленинской, самой тихой и уютной улице города.
Глава вторая
БОЛЬШЕГЛАЗАЯ
На лекции Милявского продолжали собираться в актовом зале. Студенты, пришедшие пораньше, занимали места впереди. Сергей, Иван и Эдик держались вместе, где-то в середине.
Сергей потерял из виду большеглазую. В тот первый день, когда он напрасно искал ее в кабинете, она как сквозь землю провалилась. Спрашивать о ней было не у кого, да и невозможно — Сергей не знал ни имени ее, ни фамилии. В перерывах он даже не выходил покурить — все слонялся по залу да по коридору — может, пропустил ее, может, не заметил.
Поведение Сергея не осталось незамеченным, и он вынужден был все рассказать друзьям. Ребята молча выслушали его исповедь и несколько дней не вспоминали об этом. Иногда только Сергей ловил на себе иронический взгляд Ивана.
На Ульяновскую надо было идти почти через весь город. Шли молча, будто не замечая друг друга. В привокзальном скверике Иван предложил присесть на скамью. Конечно, не потому, что они устали в дороге. Сергей почувствовал, что это молчание не может долго продолжаться, что Ивану и Эдику противна его меланхолия и они, может быть, даже расторгнут мужской союз, заключенный в первые дни учебы.
— Ну, вот что, — глухо кашлянул Иван. — Я думаю, нам пора поговорить серьезно.
— Что случилось, хлопцы? — притворился Сергей.
— Нам надо поговорить об этой твоей незнакомке, — спокойно продолжал Иван, — из-за которой ты потерял обыкновенный человеческий облик.
— Это точно... — подтвердил Эдик.
— Ты что? — спокойно, но твердо говорил Иван. — Хочешь вцепиться в юбку с первого же курса? А ты знаешь, что не сегодня-завтра нам придется стать солдатами, а там через каких-нибудь полгода будем преподавать русский язык, может, и в Сорбонне...
— Сдурел... — тихо выдавил Сергей. — Во-первых, где война, а где мы., Во-вторых, ты что, тоже метишь в завоеватели?
— Это ты сдурел, — не унимался Иван. — Во-первых, война не так уж далека, во-вторых, к нам, после того как мы победим фашизм, будет в мире большой интерес, вот и придется преподавать русский язык и там, а в-третьих — противно смотреть: забросил учебу, забросил дружбу, слоняешься, как потерянный, по институту.
Сергей не хотел касаться личного. Его больше устраивал разговор на международную тему.
— Дуришь голову этой войной, — сказал он Ивану.
— Только слепые не видят, что она нам уже свой привет посылает. Гитлер ведь всю Европу сожрал,
— Ну, пожалуй, не всю Европу...
— Так почти всю.
— Нас побоится, — бросил Сергей. — Воевать будем на чужой территории.
— С тобой повоюешь... — перебил Иван. — Спрячешься за широкую юбку благоверной.
— Да ну вас! — отмахнулся Сергей.
— И вот что... — продолжал Иван. — Отныне ходить будем вместе.
— Как это — ходить? — не понял Сергей.
— Ну, в кино там или в театр — одной компанией, без всяких девчонок.
— Правильно, — поддержал Эдик Ивана. — Ты не знаешь, брат Сережа, что, как поется в одной опере, сердце красавицы склонно к измене и к перемене, а мы не подведем. В качестве эксперимента завтра же коллективный поход в «Чырвоную зорку».
— Добро, — согласился Сергей. — Проклятые женоненавистники! Забыли, что была еще и Жанна д'Арк.
— Одна на весь земной шарик,—улыбнулся, выпуская облако табачного дыма, Эдик. — А теперь больше увлекаются собственным семейным гнездышком.
— Об этом мы еще поспорим, — не сдавался Сергей, — а насчет кино правильно. На какой сеанс?
— Последний, — предложил Иван. — Дети не шумят, и не храпят старики.
В кино чуть не опоздали. Сперва где-то задерживался Эдик и не являлся в условленное место, потом, когда все собрались, заупрямился Иван, предложив явиться за пять минут до начала. Он считал, что ожидать в фойе — глупо, потому что там дифелируют одни девчонки, на которых ему, Ивану, по меньшей мере, начихать, а поскольку Эдик и Сергей его друзья, то они должны разделять его точку зрения.
Долго ли, коротко ли решали они эту проблему, но, когда пришлось идти, — едва успели схватить билеты. Контролер — полная, видать, добродушная, женщина, втолкнула их в полуосвещенный проектором зал — занимайте, мол, свободные места и больше не опаздывайте.
Шел фильм «Если завтра война». Все было понятно, знакомо, все соответствовало их мечтам и понятиям. Иван прямо врос в кресло, не спуская глаз с экрана. Эдик смотрел и делал иногда какие-то замечания. С Сергеем происходило что-то совершенно непонятное.
Как только они втроем побежали по главному проходу зала на свободные места, Сергей почувствовал, что она здесь, в зале, что он даже заметил ее не то в пятнадцатом, не то в двадцатом ряду. Она была не одна.
Сергей не смотрел на светящийся экран. Он не слышал замечаний Эдика, не видел насторожившегося, сосредоточенного Ивана. Он шарил глазами по рядам, стараясь угадать, где именно сидит она. Когда, устав от этих поисков, он начинал смотреть на экран, то и там ничего не видел.
Что же все-таки произошло? Так давно она не была в институте, а потом вдруг пошла в кино, как будто это самое главное, что надо делать после такого долгого отсутствия? А может, она уже бросила институт и, как говорит Эдик, увлеклась собственным семейным гнездышком... Ну и пусть. По крайней мере, ясно, с кем ты встретился... А может, ему показалось — и ее нет в этом душном темном зале с красными огоньками запасных выходов... И он снова начинал искать ее то в пятнадцатом, то в двадцатом ряду.
Когда в зале зажегся свет, Сергей почувствовал, как краска бросилась ему в лицо. Да, он не ошибся, она была на этом же сеансе, не одна. Рядом с ней был спортивного вида парень, стриженный под выходивший из моды «бокс», с небольшой светлой челочкой на лбу.
Парень то и дело поправлял челочку ладонью, встряхивая при этом головой, словно забрасывал на затылок пышную прическу. Это движение головой просто выводило Сергея из себя. Пижон, — заключил Сергей и перевел взгляд на девушку. Она похудела, отчего Глаза ее стали еще более выразительными, На ухаживания парня, как показалось Сергею, она отвечала сдержанно и как будто не придавала им значения. Правда, на какое-то замечание его у выхода она весело улыбнулась, и эта улыбка, словно электрический ток, пронзила Сергея. Он машинально, ничего не видя и не слыша, шел за девушкой.
— Ты что, очумел? — услышал он наконец слова Ивана. — Куда прешь? Не видишь — люди впереди.
— Вижу, — повернувшись к друзьям, сказал Сергей. — Вся беда в том, что вижу. Она пошла с каким-то пижоном...
— Кто? — не понял Эдик.
— Да она, понимаете, о-на!...
— Оставь! — отрезал Иван.
— Не могу.
— Хочешь от пижона в морду схлопотать?
— Да нет, мне просто интересно. Понимаете, она с ним вроде чужая...
— А с тобой? — съязвил Эдик.
— Слушайте, ребята, я пойду за ней, а вы — домой. Иван взял Сергея за руку.
— Сережа, — каким-то глухим дрожащим голосом сказал он. — Я тебя очень прошу. Не затевай.
— Пошли домой, — позвал Эдик. Сергей вырвал руку:
— Да отстаньте вы от меня, что я вам, в конце концов, пацан из детского сада?
Он резко повернулся и ушел. Ушел торопливо, потому что незнакомка с парнем исчезли за углом дома на Первомайской.
Сергей шел за незнакомкой. Она о чем-то негромко говорила с парнем. Он не мог разобрать слов, но слышал ее спокойный приятный голос и шел, как заколдованный.
Вот они свернули с Первомайской и пошли вниз по Виленской, едва освещенной редкими фонарями. Здесь было не так многолюдно, и Сергей начал опасаться, что его преследование будет замечено. Однако ни девушка, ни парень не обращали никакого внимания на встречных и на тех, кто шел позади.
Сергей остановился, закурил и неторопливо пошел дальше. В какой-то момент, на мостике через Дубровенку, он почувствовал острый прилив стыда и остановился. Куда он идет, зачем, собственно, следит за девушкой, которая даже намеком не дала ему права на какие-то отношения, на то, чтобы ревновать, чтобы лютой, ненавистью ненавидеть этого стриженного под «бокс» парня, который идет сейчас рядом с ней.
Правда, Сергей заметил, что парень, попытавшийся было взять ее под руку, оставил это намерение. Она оттолкнула руку и продолжала идти рядом, свободно размахивая сумочкой. Была она в светлом платье, облегавшем ее стройную фигуру, и Сергею легко было на улице видеть ее впереди.
Наконец девушка с парнем остановились, и Сергей услышал ее голос:
— Ну, пока. Дальше провожать не надо. Парень что-то глухо проговорил в ответ.
— Нет, спасибо. Здесь я уже сама.
Парень снова что-то сказал, и вот они нырнули в переулок, утонувший в темноте.
Сергей поначалу растерялся. Он знал хорошо свой город, но здесь бывать никогда не приходилось, и, пока глаза привыкли к темноте, продвигался почти ощупью вдоль заборов, тянувшихся на холмах вдоль маленькой, но беспокойной Дубровенки. Говорят, эта река некогда была большой и бурной. Несла свои воды в Днепр, а теперь превратилась в капризный мелководный ручей. А берега так и остались высокими и крутыми, и на них лепились небольшие деревянные дома с обязательным садом и огородом.
На вершине одного из холмов Сергей услышал голоса — ее и его. Он подошел поближе и, опершись о забор спиной, остановился. Он стоял так, что мог разобрать, о чем они говорили, но он был в тени, а они в блеклом свете далекого фонаря, и он видел ее и его — они стояли друг против друга. Она держалась за калитку — наверное, здесь был ее дом.
Снова Сергей ощутил чувство неловкости за сегодняшнюю выходку. Он хотел было повернуться и уйти, но вдруг отчетливо услышал ее громкий возглас:
— Не тронь!
Сергей увидел, что парень хочет обнять незнакомку. Прозвучала звонкая пощечина.
— Уходи!
— За что? — погладив щеку, недовольно спросил парень.
— За нахальство, — твердо ответила она.
— Спасибо. До свидания, — сказал парень и протянул руку.
Девушка молча повернулась и открыла калитку. В это время парень обнял ее, пытаясь поцеловать. Девушка начала отчаянно отбиваться.
Сергей не помнит, как это случилось. Неведомая сила отбросила его от забора, у которого он стоял. Сергей ударил парня в стриженый затылок.
Девушка отскочила. Ни она, ни парень некоторое время не понимали, что произошло. Вдруг парень наклонил голову, как молодой бычок перед боем, и бросился в ноги Сергею. Они упали на землю и сцепились в ожесточенном клубке. Потом Сергей оттолкнул парня, вскочил на ноги.
Они молча смотрели друг на друга, готовясь к очередной схватке, и вдруг услышали голое девушки:
— Ребята, разойдитесь по-хорошему. Не надо, ребята... Уходите, не то я кого-нибудь позову...
Парень даже не повернулся на этот голос.
— Хулиганов надо учить, — твердо сказал он и пошел на Сергея.
Сергей шагнул навстречу и вдруг почувствовал страшный удар в живот. Он наклонился от боли до самой земли, и в этот момент его ударили по голове...
Он очнулся от яркого солнечного света. Над ним сверкал высокий белый потолок, под которым светился на солнце белый плафон люстры. Стены тоже были белыми, кровати тоже, и лишь люди были в серых больничных халатах. Одни лежали, другие читали, третьи играли в шахматы.
Палата была коек на десять.
Сергей хотел повернуться и вдруг ощутил резкую боль в голове. Он не выдержал и застонал. Люди в палате повернулись в его сторону. От шахматной доски оторвался полный мужчина и подошел к Сергею. Халат на его животе не застегивался, широкое добродушное лицо с мясистым ноздреватым носом улыбалось.
— Жив? Значит, погуляем на твоей свадьбе.
Сергей ничего не ответил толстяку. Он смотрел на этого подвижного веселого человека и тоже улыбался. Очень уж он смахивал на бравого солдата Швейка, знакомого всем по иллюстрациям Иозефа Лады.
— А ты, брат, не улыбайся, — продолжал толстяк, — упустишь эту — другую такую не найдешь.
Сергей продолжал улыбаться, с недоумением поглядывая на толстяка. Тот уловил реакцию Сергея, с трудом запахнул полы больничного халата и присел на табурет у койки.
— Я, брат, серьезно... — сказал толстяк, — две ночи она вот тут просидела, а маму твою отправила отдыхать...
Сергей почувствовал, как под повязкой, закрывавшей голову и половину лица, стало жарко. Сердце застучало часто и гулко. «Неужели? — Сергей даже подумать боялся. — Неужели приходила?...»
— Да и друзья у тебя что надо, — сказал толстяк. — Так что не горюй! Все обойдется... — Он отошел от койки, наклонился над шахматами, иногда поднимая голову, чтобы подмигнуть Сергею и улыбнуться такой веселой швейковской улыбкой...
Пришла мама. Была она какая-то незнакомая в белом халате, растерянная и жалкая. Увидев, что Сергей очнулся, она подбежала, села на койку и расплакалась. Худенькие плечи ее по-детски вздрагивали, по щекам, маленьким и морщинистым, стекали слезы и падали Сергею на руки.
— Ну, чего ты... не надо... люди ведь... — неумело успокаивал Сергей маму, и жар, который собрался под повязкой, подступил к глазам. — Ну, чего ты.... все ведь в порядке...
— Господи, какой порядок, когда тебя почти убили... Хорошо, что «скорая» забрала, а так бы и умер на улице... — Мать замолчала, и Сергей видел, что ей хочется спросить о чем-то, может быть, самом главном, но она почему-то не решается. Он не хотел, чтобы она спрашивала, и повторял:
— Ну, чего ты... все в порядке...
Мать открыла сумочку, достала вчетверо сложенный листок и положила его на тумбочку у кровати:
— Тут вот Эдик с Иваном пишут тебе... уехали на работу в подшефный колхоз.
Сергею хотелось узнать, уехала ли вместе со всеми большеглазая, но он промолчал, только как-то сник и загрустил.
— Ничего, ребята скоро возвратятся, вот только ты встанешь на ноги, и они будут тут как тут... — не поняла мать перемены в настроении сына.
Сергей потерял из виду большеглазую. В тот первый день, когда он напрасно искал ее в кабинете, она как сквозь землю провалилась. Спрашивать о ней было не у кого, да и невозможно — Сергей не знал ни имени ее, ни фамилии. В перерывах он даже не выходил покурить — все слонялся по залу да по коридору — может, пропустил ее, может, не заметил.
Поведение Сергея не осталось незамеченным, и он вынужден был все рассказать друзьям. Ребята молча выслушали его исповедь и несколько дней не вспоминали об этом. Иногда только Сергей ловил на себе иронический взгляд Ивана.
На Ульяновскую надо было идти почти через весь город. Шли молча, будто не замечая друг друга. В привокзальном скверике Иван предложил присесть на скамью. Конечно, не потому, что они устали в дороге. Сергей почувствовал, что это молчание не может долго продолжаться, что Ивану и Эдику противна его меланхолия и они, может быть, даже расторгнут мужской союз, заключенный в первые дни учебы.
— Ну, вот что, — глухо кашлянул Иван. — Я думаю, нам пора поговорить серьезно.
— Что случилось, хлопцы? — притворился Сергей.
— Нам надо поговорить об этой твоей незнакомке, — спокойно продолжал Иван, — из-за которой ты потерял обыкновенный человеческий облик.
— Это точно... — подтвердил Эдик.
— Ты что? — спокойно, но твердо говорил Иван. — Хочешь вцепиться в юбку с первого же курса? А ты знаешь, что не сегодня-завтра нам придется стать солдатами, а там через каких-нибудь полгода будем преподавать русский язык, может, и в Сорбонне...
— Сдурел... — тихо выдавил Сергей. — Во-первых, где война, а где мы., Во-вторых, ты что, тоже метишь в завоеватели?
— Это ты сдурел, — не унимался Иван. — Во-первых, война не так уж далека, во-вторых, к нам, после того как мы победим фашизм, будет в мире большой интерес, вот и придется преподавать русский язык и там, а в-третьих — противно смотреть: забросил учебу, забросил дружбу, слоняешься, как потерянный, по институту.
Сергей не хотел касаться личного. Его больше устраивал разговор на международную тему.
— Дуришь голову этой войной, — сказал он Ивану.
— Только слепые не видят, что она нам уже свой привет посылает. Гитлер ведь всю Европу сожрал,
— Ну, пожалуй, не всю Европу...
— Так почти всю.
— Нас побоится, — бросил Сергей. — Воевать будем на чужой территории.
— С тобой повоюешь... — перебил Иван. — Спрячешься за широкую юбку благоверной.
— Да ну вас! — отмахнулся Сергей.
— И вот что... — продолжал Иван. — Отныне ходить будем вместе.
— Как это — ходить? — не понял Сергей.
— Ну, в кино там или в театр — одной компанией, без всяких девчонок.
— Правильно, — поддержал Эдик Ивана. — Ты не знаешь, брат Сережа, что, как поется в одной опере, сердце красавицы склонно к измене и к перемене, а мы не подведем. В качестве эксперимента завтра же коллективный поход в «Чырвоную зорку».
— Добро, — согласился Сергей. — Проклятые женоненавистники! Забыли, что была еще и Жанна д'Арк.
— Одна на весь земной шарик,—улыбнулся, выпуская облако табачного дыма, Эдик. — А теперь больше увлекаются собственным семейным гнездышком.
— Об этом мы еще поспорим, — не сдавался Сергей, — а насчет кино правильно. На какой сеанс?
— Последний, — предложил Иван. — Дети не шумят, и не храпят старики.
В кино чуть не опоздали. Сперва где-то задерживался Эдик и не являлся в условленное место, потом, когда все собрались, заупрямился Иван, предложив явиться за пять минут до начала. Он считал, что ожидать в фойе — глупо, потому что там дифелируют одни девчонки, на которых ему, Ивану, по меньшей мере, начихать, а поскольку Эдик и Сергей его друзья, то они должны разделять его точку зрения.
Долго ли, коротко ли решали они эту проблему, но, когда пришлось идти, — едва успели схватить билеты. Контролер — полная, видать, добродушная, женщина, втолкнула их в полуосвещенный проектором зал — занимайте, мол, свободные места и больше не опаздывайте.
Шел фильм «Если завтра война». Все было понятно, знакомо, все соответствовало их мечтам и понятиям. Иван прямо врос в кресло, не спуская глаз с экрана. Эдик смотрел и делал иногда какие-то замечания. С Сергеем происходило что-то совершенно непонятное.
Как только они втроем побежали по главному проходу зала на свободные места, Сергей почувствовал, что она здесь, в зале, что он даже заметил ее не то в пятнадцатом, не то в двадцатом ряду. Она была не одна.
Сергей не смотрел на светящийся экран. Он не слышал замечаний Эдика, не видел насторожившегося, сосредоточенного Ивана. Он шарил глазами по рядам, стараясь угадать, где именно сидит она. Когда, устав от этих поисков, он начинал смотреть на экран, то и там ничего не видел.
Что же все-таки произошло? Так давно она не была в институте, а потом вдруг пошла в кино, как будто это самое главное, что надо делать после такого долгого отсутствия? А может, она уже бросила институт и, как говорит Эдик, увлеклась собственным семейным гнездышком... Ну и пусть. По крайней мере, ясно, с кем ты встретился... А может, ему показалось — и ее нет в этом душном темном зале с красными огоньками запасных выходов... И он снова начинал искать ее то в пятнадцатом, то в двадцатом ряду.
Когда в зале зажегся свет, Сергей почувствовал, как краска бросилась ему в лицо. Да, он не ошибся, она была на этом же сеансе, не одна. Рядом с ней был спортивного вида парень, стриженный под выходивший из моды «бокс», с небольшой светлой челочкой на лбу.
Парень то и дело поправлял челочку ладонью, встряхивая при этом головой, словно забрасывал на затылок пышную прическу. Это движение головой просто выводило Сергея из себя. Пижон, — заключил Сергей и перевел взгляд на девушку. Она похудела, отчего Глаза ее стали еще более выразительными, На ухаживания парня, как показалось Сергею, она отвечала сдержанно и как будто не придавала им значения. Правда, на какое-то замечание его у выхода она весело улыбнулась, и эта улыбка, словно электрический ток, пронзила Сергея. Он машинально, ничего не видя и не слыша, шел за девушкой.
— Ты что, очумел? — услышал он наконец слова Ивана. — Куда прешь? Не видишь — люди впереди.
— Вижу, — повернувшись к друзьям, сказал Сергей. — Вся беда в том, что вижу. Она пошла с каким-то пижоном...
— Кто? — не понял Эдик.
— Да она, понимаете, о-на!...
— Оставь! — отрезал Иван.
— Не могу.
— Хочешь от пижона в морду схлопотать?
— Да нет, мне просто интересно. Понимаете, она с ним вроде чужая...
— А с тобой? — съязвил Эдик.
— Слушайте, ребята, я пойду за ней, а вы — домой. Иван взял Сергея за руку.
— Сережа, — каким-то глухим дрожащим голосом сказал он. — Я тебя очень прошу. Не затевай.
— Пошли домой, — позвал Эдик. Сергей вырвал руку:
— Да отстаньте вы от меня, что я вам, в конце концов, пацан из детского сада?
Он резко повернулся и ушел. Ушел торопливо, потому что незнакомка с парнем исчезли за углом дома на Первомайской.
Сергей шел за незнакомкой. Она о чем-то негромко говорила с парнем. Он не мог разобрать слов, но слышал ее спокойный приятный голос и шел, как заколдованный.
Вот они свернули с Первомайской и пошли вниз по Виленской, едва освещенной редкими фонарями. Здесь было не так многолюдно, и Сергей начал опасаться, что его преследование будет замечено. Однако ни девушка, ни парень не обращали никакого внимания на встречных и на тех, кто шел позади.
Сергей остановился, закурил и неторопливо пошел дальше. В какой-то момент, на мостике через Дубровенку, он почувствовал острый прилив стыда и остановился. Куда он идет, зачем, собственно, следит за девушкой, которая даже намеком не дала ему права на какие-то отношения, на то, чтобы ревновать, чтобы лютой, ненавистью ненавидеть этого стриженного под «бокс» парня, который идет сейчас рядом с ней.
Правда, Сергей заметил, что парень, попытавшийся было взять ее под руку, оставил это намерение. Она оттолкнула руку и продолжала идти рядом, свободно размахивая сумочкой. Была она в светлом платье, облегавшем ее стройную фигуру, и Сергею легко было на улице видеть ее впереди.
Наконец девушка с парнем остановились, и Сергей услышал ее голос:
— Ну, пока. Дальше провожать не надо. Парень что-то глухо проговорил в ответ.
— Нет, спасибо. Здесь я уже сама.
Парень снова что-то сказал, и вот они нырнули в переулок, утонувший в темноте.
Сергей поначалу растерялся. Он знал хорошо свой город, но здесь бывать никогда не приходилось, и, пока глаза привыкли к темноте, продвигался почти ощупью вдоль заборов, тянувшихся на холмах вдоль маленькой, но беспокойной Дубровенки. Говорят, эта река некогда была большой и бурной. Несла свои воды в Днепр, а теперь превратилась в капризный мелководный ручей. А берега так и остались высокими и крутыми, и на них лепились небольшие деревянные дома с обязательным садом и огородом.
На вершине одного из холмов Сергей услышал голоса — ее и его. Он подошел поближе и, опершись о забор спиной, остановился. Он стоял так, что мог разобрать, о чем они говорили, но он был в тени, а они в блеклом свете далекого фонаря, и он видел ее и его — они стояли друг против друга. Она держалась за калитку — наверное, здесь был ее дом.
Снова Сергей ощутил чувство неловкости за сегодняшнюю выходку. Он хотел было повернуться и уйти, но вдруг отчетливо услышал ее громкий возглас:
— Не тронь!
Сергей увидел, что парень хочет обнять незнакомку. Прозвучала звонкая пощечина.
— Уходи!
— За что? — погладив щеку, недовольно спросил парень.
— За нахальство, — твердо ответила она.
— Спасибо. До свидания, — сказал парень и протянул руку.
Девушка молча повернулась и открыла калитку. В это время парень обнял ее, пытаясь поцеловать. Девушка начала отчаянно отбиваться.
Сергей не помнит, как это случилось. Неведомая сила отбросила его от забора, у которого он стоял. Сергей ударил парня в стриженый затылок.
Девушка отскочила. Ни она, ни парень некоторое время не понимали, что произошло. Вдруг парень наклонил голову, как молодой бычок перед боем, и бросился в ноги Сергею. Они упали на землю и сцепились в ожесточенном клубке. Потом Сергей оттолкнул парня, вскочил на ноги.
Они молча смотрели друг на друга, готовясь к очередной схватке, и вдруг услышали голое девушки:
— Ребята, разойдитесь по-хорошему. Не надо, ребята... Уходите, не то я кого-нибудь позову...
Парень даже не повернулся на этот голос.
— Хулиганов надо учить, — твердо сказал он и пошел на Сергея.
Сергей шагнул навстречу и вдруг почувствовал страшный удар в живот. Он наклонился от боли до самой земли, и в этот момент его ударили по голове...
Он очнулся от яркого солнечного света. Над ним сверкал высокий белый потолок, под которым светился на солнце белый плафон люстры. Стены тоже были белыми, кровати тоже, и лишь люди были в серых больничных халатах. Одни лежали, другие читали, третьи играли в шахматы.
Палата была коек на десять.
Сергей хотел повернуться и вдруг ощутил резкую боль в голове. Он не выдержал и застонал. Люди в палате повернулись в его сторону. От шахматной доски оторвался полный мужчина и подошел к Сергею. Халат на его животе не застегивался, широкое добродушное лицо с мясистым ноздреватым носом улыбалось.
— Жив? Значит, погуляем на твоей свадьбе.
Сергей ничего не ответил толстяку. Он смотрел на этого подвижного веселого человека и тоже улыбался. Очень уж он смахивал на бравого солдата Швейка, знакомого всем по иллюстрациям Иозефа Лады.
— А ты, брат, не улыбайся, — продолжал толстяк, — упустишь эту — другую такую не найдешь.
Сергей продолжал улыбаться, с недоумением поглядывая на толстяка. Тот уловил реакцию Сергея, с трудом запахнул полы больничного халата и присел на табурет у койки.
— Я, брат, серьезно... — сказал толстяк, — две ночи она вот тут просидела, а маму твою отправила отдыхать...
Сергей почувствовал, как под повязкой, закрывавшей голову и половину лица, стало жарко. Сердце застучало часто и гулко. «Неужели? — Сергей даже подумать боялся. — Неужели приходила?...»
— Да и друзья у тебя что надо, — сказал толстяк. — Так что не горюй! Все обойдется... — Он отошел от койки, наклонился над шахматами, иногда поднимая голову, чтобы подмигнуть Сергею и улыбнуться такой веселой швейковской улыбкой...
Пришла мама. Была она какая-то незнакомая в белом халате, растерянная и жалкая. Увидев, что Сергей очнулся, она подбежала, села на койку и расплакалась. Худенькие плечи ее по-детски вздрагивали, по щекам, маленьким и морщинистым, стекали слезы и падали Сергею на руки.
— Ну, чего ты... не надо... люди ведь... — неумело успокаивал Сергей маму, и жар, который собрался под повязкой, подступил к глазам. — Ну, чего ты.... все ведь в порядке...
— Господи, какой порядок, когда тебя почти убили... Хорошо, что «скорая» забрала, а так бы и умер на улице... — Мать замолчала, и Сергей видел, что ей хочется спросить о чем-то, может быть, самом главном, но она почему-то не решается. Он не хотел, чтобы она спрашивала, и повторял:
— Ну, чего ты... все в порядке...
Мать открыла сумочку, достала вчетверо сложенный листок и положила его на тумбочку у кровати:
— Тут вот Эдик с Иваном пишут тебе... уехали на работу в подшефный колхоз.
Сергею хотелось узнать, уехала ли вместе со всеми большеглазая, но он промолчал, только как-то сник и загрустил.
— Ничего, ребята скоро возвратятся, вот только ты встанешь на ноги, и они будут тут как тут... — не поняла мать перемены в настроении сына.