Страница:
Мертвый седовласый старец с широко открытыми голубыми глазами — один из незваных гостей, сидевший на палубе-днище, спиной к сараю, рядом с колодой, — помочь им ничем не мог.
— Счастливый, — сказал обнаруживший его охотник Козодой, накрыв старику голову шкурой, как того требует обычай. — Сам умер. Прожил жизнь до конца!
Остальные охотники приложили пальцы к щекам, отдавая должное Уснувшему: боги позволяют уснуть навсегда только лучшим; обычных людей, не дав им дожить до конца, боги беспощадно убивают.
Ладью отнесло уже довольно далеко от бухты, она вышла из-под прикрытия прибрежных утесов. Ветер отжимал ее все дальше в океан.
О том, чтобы вернуть ладью с помощью весел, не снимая паруса, не могло быть и речи. Снимать паруса скрилинги не умели, а времени на обучение не было.
Дожидаться же смены ветра было смертельно опасно — в конце лета ветер с берега, ветер бога Аршву, мог дуть и три, и четыре, и восемь дней кряду. За это время их отнесет на самый Край, то есть туда, где океан рушится гигантским водопадом в Бездну, в страшное Царство мук и безумия.
Оставалось одно: обыскать корабль незваных гостей и, забрав все самое ценное, покинуть борт, предоставив ладью океану. Сделать это надо было как можно быстрее — крепчающий ветер мог не пустить назад даже легкие пироги.
Аборигены знали, что при ветре Аршву им придется грести изо всех сил все утро и весь следующий за ним день; только при приходе нового ночного мрака им суждено, возможно, достигнуть родного берега на тяжело груженных добычей пирогах.
Быстро покидав в пироги самое ценное: оружие, металлическую утварь, веревки и бочонок вкуснейшей белой глины, которые пировавшие гости называли «сыр», охотники отчалили, бросив ладью на произвол судьбы.
Ветер крепчал и крепчал, заставляя охотников выкладываться из последних сил.
Тот же ветер гнал покинутую ими ладью в направлении южной оконечности Гренландии. Ладья, вихлявшая под властью незакрепленного руля и паруса, то наполнявшегося, то звонко хлопавшего при рыскающих резких сменах галса, быстро удалилась, потерявшись у горизонта среди осенних, темно-серых с синим отливом, волн.
Только теперь, далеко в океане, когда негостеприимный берег Северной Америки скрылся из виду, ладья твердо встала на курс: Торхадд Мельдун, сын Вулкана, старый шкипер, надежно закрепил руль и нижнюю рею на мачте.
Старик смотрел вдаль и благодарил Одина и сына его, рыжебородого Тора, за то, что они с детских лет наградили талантом его прикидываться мертвым.
Скандинавский обычай строжайше запрещал заниматься такими делами, привлекая к себе смерть. Торхадда в детстве не раз били, когда он пугал своим талантом взрослых. Но странно, этот дар уже седьмой раз в жизни отгонял от него гибель, спасал в совершенно безнадежных ситуациях. И ведь несложно понять: какой с трупа спрос? Кому нужен труп? Даже голодный медведь-шатун не станет жрать мертвеца.
Да разве могут знать эти сорокалетние недотепы, что означает талант прикинуться мертвым? Этому нельзя научиться, это дар свыше. Малейшая фальшь, неточность в детали может сыграть роковую роль. Если хотя бы один зритель скажет: «Не верю!» — тут все, тут финал.
Да, в жизни часто бывает, что только то, что ты — труп, дает тебе шанс остаться в живых.
Молодым не понять.
Старый шкипер знал, что еды и воды осталось на борту предостаточно — скупой Сигурд не выставил на пир ни крохи, ни грамма: пусть победитель угощает всех! Бочонок сыра, что унесли охотники? Да это пустяки! Еще осталось два.
То, что для сорока человек носило называние «впроголодь», для одного стало «в избытке».
Внутри сарая, возле постели Сигурда, Торхадд заметил немало золотых эйриров, загнанных глубоко в щели днища — не достать.
Как, почему они там оказались, Торхадд даже не представлял себе. Однако он знал, что если распустить, ослабить слегка шпангоутные стяжки палубы, то целое состояние окажется в его руках — хватит полторы деревни купить!
Он это сделает в спокойной обстановке, не спеша, идя южнее Гренландии.
Дойдет до родного фьорда богатым человеком.
И все! Потом — все! Нельзя больше искушать судьбу. После того что видел уже, пережил, судьбу нельзя искушать.
Поведав людям фьордов о том, что случилось, он продаст ладью — теперь она его добыча! — и уйдет навсегда.
Уйдет туда, где тепло, туда, где нет этого безжалостного ледяного моря и где почти не бывает снега — даже зимой.
Туда, где живет его дочь, которой купил он там дом, еще десять лет назад, после боя у Синей горы, в то кровавое лето, когда ему удалось хорошо заработать в трех мясорубках подряд — с готами, норманнами и с бешеными саксами.
Он купил дом в то лето. Большой и просторный дом. Белый. Вот туда он и двинет — где этот дом. Где дом есть, а зимы нет.
Туда, где растет его внучка.
Последний раз он был у них пять лет назад. Тогда внучке было шесть. Он помнит, как она ходила все время с ним за руку, как к подолу пришитая, и тараторила, тараторила без умолку, причем не на языке матери, его дочери, а на языке отца, на местном наречии: «Дiдусь, ти довго по морi плавав? Тато говорить, що ти не вiкiнг, а варяг! Дiдусь, а сусiди мене питали: твiй дiд тiльки грабував або грабував i вбивав теж? Дiд, а ти пiсля лазнi будеш пити горiлку або спотикач?» И так без конца, без остановки и роздыху, до упора…
Вот туда-то он и уйдет.
Чтобы там умереть.
В тепле!
— А что сказать? Случайность. История совершенно не показательная для обобщений и выводов. Нелепая, ужасная трагедия. Но — случай. Просто случай!
— Остальные истории точно такие же, — заверил поросенок.
— Что, тоже сплошные случайности? — удивился Николай.
— Да. Вот, например, пожалуйста: случайное убийство рыбаков в устье Потомака. Случайное массовое убийство на мысе Код. Случайное убийство с ограблением… Случайное убийство сборщиц кореньев… Случайное убийство на водопое… Случайное двойное убийство с изнасилованием. Со случайным двойным изнасилованием, пардон… — поправился поросенок. — Нелепая цепь случайностей, — закончил он с невинным видом. — Трагических случайностей.
— Понятно, — задумался Аверьянов. — А все же в этом есть закономерность…
— Есть, — согласился поросенок. — Эта закономерность называется «убийство без особой причины». Варяги относились к смерти просто, как к бытовому событию. Для них убить было как для нас зевнуть. Рот прикрываешь слегка, для приличия. Ну, и зеваешь. Ни к чему не обязывает. С кем не бывает? А ведь многие не разделяют такого простого отношения к жизням своих родных, друзей, соплеменников. Око за око. Зуб за зуб. А то и пять зубов за один… Словом, агрессивность викингов — главная причина их неудач. И это, увы, неисправимо…
— Да почему же? — удивился Николай. — Ты же сам полчаса назад подсказал решение этой «проблемы».
— Я?
— Да не в прямом смысле ты, конечно. Жизнь. Планируя операцию, не надо что-то сочинять, накручивать. Надо, как говорил мой первый комвзвода, «не бегать, а рыть, на чем стоишь». Золотые слова! Образовалась же в девятом веке Киевская Русь? Образовалась! Отсюда-то и надо плясать.
— Пляска мне по душе! — мгновенно сказал поросенок. — Разрешите приступить?
— Погоди! — кивнул Аверьянов. — Я тебе еще вводной не дал.
— Так давай. Время идет!
— Первое. Все начинается с инвестиций. Глянем, что там у Алешки в сейфе в качестве неприкосновенного запаса… — Аверьянов заглянул в бортовой сейф хронотопа, предназначенный, как и на любом другом судне — морском ли, воздушном — для хранения ценностей и оружия. — Двадцать пачек. Двести тысяч долларов и мелочевка разная… Брильянты, изумруды… Ну, это на взятки в прошлых веках… Немало…
— А ты прикинь, сколько сейчас за подзарядку торсин-батарей берут? И почем сейчас ТО хронотопа? А страховка этого… утиля — не в обиду тебе будет сказано — тоже чего-то стоит… — запричитал поросенок. — А в другие миры, я имею в виду другие галактики, если лететь? Сейчас проход мембраны Мохоровича в обход черных дыр эти козлы из созвездия Козерога платным сделали! Да и вообще, после Большого Взрыва уже пятнадцать миллиардов лет, как существует Вселенная, все только дорожает, дорожает, дорожает…
— Ладно, на первый момент денег хватит, — остановил его излияния Аверьянов. — А при случае я восполню.
— Так, с деньгами мы разобрались, — мигнул поросенок.
— Разобрались. Даю первую вводную. Выясни, почему в месте высадки Бьярни, Сигурда и Кальва так быстро оказалось много местных. Второе. Найди новое место для высадки — открытое место, и с суши и с моря. Чтоб местных там не было километров на двадцать вокруг и в помине, понял? А дрова и пресная вода чтобы были в достатке. И место чтоб было прекрасное.
— Да может, такого места и нет? — вдруг заупрямился поросенок. — Дрова, вода, место прекрасное — это куда ни шло. Но и местных в таком месте ни души нет?! Как такое может быть?
— Объясню. Хороших мест на любом побережье много. Найти не сложно. А после того, как найдешь, сделать в нем «ни души» еще проще. Понял? Если не справишься, я помогу.
— Новая высадка, новое место на побережье — готовим для кого?
— Для высадки викингов, разумеется.
— Каких?
— Да все для тех же: Бьярни, Сигурда и Кальва.
— Чем же ты нейтрализуешь их агрессивность?
— А ты не понял, что ли, до сих пор? Конечно, женской нежностью и обаянием!
В данной, конкретной истории убийство было трагической случайностью, но и без статистики высадок, приведенной поросенком, было ясно, что в те дикие, суровые времена чувство враждебности к незнакомому племени было гораздо сильнее, чем мысль о возможном совместном процветании.
Окружающий мир был слишком жесток к людям того времени: редкий простолюдин доживал до тридцати. Конечно, любой относился к незнакомому человеку как к опасному врагу.
Примеров же счастливого сотрудничества племен, народов история практически не знала. Нет, племена, разумеется, порой объединялись в союзы, но для войны. С целью разгромить, уничтожить, изгнать кого-то третьего. А после победы союзники обычно схватывались друг с другом, деля добычу.
Обдумывая предстоящую операцию, Николай сразу откинул идею «не дать им подраться». Тут не уследишь: погасишь сзади, вспыхнет спереди.
Точно так же никуда не годилась и стратегия «силового въезда» викингов. Десант, прикрываемый заградительным огнем, захват плацдарма, строительство укрепрайона, силовая экспансия с последующим установлением блокпостов, гарнизонов, торгово-проверочных пунктов на захваченной территории…
Такой вариант, самый распространенный в истории, разъединял население края на долгие годы, десятилетия, столетия, сохраняя и репродуцируя две касты — аборигенов и пришлых, колонизаторов. И это не погасишь: касты почти не сливаются со временем.
Разумным виделся только один вариант — перевести проблему в бытовую плоскость, уничтожив военно-политический аспект на корню, в зародыше.
«А-а, вы тут грибы собираете? А мы здесь рыбку ловим. Вон, садитесь, братцы, на бревнышко, к огоньку поближе. Егор, налей ребятам…» — вот в этом духе надо действовать.
А чтоб случайно чуть позже, после шестой, не вспыхнула вдруг поножовщина, нужно убрать ножи-топоры подальше и ввести мощный смягчающий фактор.
«Ребята, смотрите: прям к нам в бухту девки отдыхать приплыли… И сколько! Десять лодок! Миллион!.. У нас есть еще что-нибудь бухнуть и зажевать? Навалом! Мы ж на неделю запасались!»
Военно-политический аспект уничтожается враз, всерьез и надолго резким понижением боеспособности войск. Желательно до нуля. Начинать нужно именно с войска.
Когда армии, как таковой, нет или она деморализована начисто, жизнь течет плавно. Все заняты просто жизнью. Кончается бряцанье, начинается быт. Спокойный быт, без похоронок с каждой пятой почтой.
Итак, получаем решение: понизить до нуля боеспособность. Как это сделать?
Проще пареной репы. Бабы, водка и закуска. Три источника, три составные части краха любого военного подразделения.
Взять «битву народов» у Лейпцига, например. Там в 1813 году схлестнулись войска коалиции — русские, австрийцы, пруссаки и шведы — с армией Наполеона, в которой, кроме французов, были поляки, саксонцы, голландцы, итальянцы, бельгийцы и немцы Рейнского союза. К началу битвы у Наполеона было 155 тысяч, у коалиции — 220 тысяч человек. На поле после трех дней сражения осталось 125 тысяч убитых. Не было никакой возможности оказать помощь раненым: стоны сотен и тысяч раненых, которых некому было спасать, подбирать, продолжались даже тогда, когда ближайшие окрестности уже душил смрад разложения убитых во время боя.
Но если бы перед самой битвой в противостоящие армады привезли маркитанок — из расчета пятнадцать девочек на десять солдат, плюс выпивки-закуски — пей-ешь сколько влезет, то на поле, через те же три дня, лежали бы не 125 тысяч трупов, а все 375 тысяч солдат обеих сторон — вполне живых, а если стонущих, то не от смертельных ран, а с похмелья…
— Учитывая сжатость сроков, известно где… Москвичи говорят, в Москве их навалом, девушек, так сказать… без комплексов.
— Ага.
— Отсюда вытекает второе задание для тебя. Вернуться в стартовое время. В Москве найти загс, в который жених и невеста приедут расписываться на «линкольне». Как раз суббота там сегодня — день свадеб. И еще. Перед загсом должно быть место, куда можно посадить хронотоп. Все понятно? Все ясно, говорю?
— Да не совсем… — забормотал ошалевший поросенок. — Загс, «линкольн» тут при чем? Ты что ж, считаешь, все московские невесты — все «девочки без комплексов»?
— Нет, не считаю. Да мне невесты даром не нужны. Мне нужен он, а не она!
— Жених? — вконец обалдел поросенок.
— «Линкольн»!
— А жених?
— А по соплям? — задал встречный вопрос Аверьянов, кладя пальцы на кнопку с надписью «По соплям!» на пульте штрих-кодера.
— Вопросов больше нет! — отчеканил абрикосовый поросенок.
— Исполнять!
— Есть! — ответил поросенок и, уже начав таять, быстро проговорил скороговоркой: — Ты сам такой же викинг, солдафон, голенище казарменное.
— Нумудак… — укоризненно покачал головою в ответ Аверьянов.
Водить же ее под руку, показывать, указывать, объяснять-наставлять было и утомительно для него, и оскорбительно для нее: все ж в восемнадцать лет, хоть и из тринадцатого века, можно уже начать что-то соображать и самой.
По тому, как она вела себя, как смотрела, опасливо озираясь, по сторонам, было видно: она не ощущает себя покупательницей, пришедшей в сельпо за покупками. Скорее она выглядела как Золушка, попавшая внезапно на бал и только тут, на балу, в центре золотой и серебряной сияющей круговерти, вдруг обнаружившая, что она забыла снять с лица сметанно-кефирную маску, а также, уж заодно, забыла надеть юбку.
Был один момент, когда Алешка уже решил было взять ее за руку и вытащить из магазина — пока у нее в глазах еще стояли круги от знакомства с ценами на часы «Роллекс» и потники от «Кутюрье» в комплекте с онучами от «Вероны», но она так жадно вдыхала воздух, остекленев лицом от ужаса, что Алексей не решился. К тому же по пути к выходу им следовало пройти мимо «МакНедонеса», а там прыткие менеджеры младшего звена могли попытаться сунуть ей в рот на ходу свой «биг-недонес» или «чиз-недонес», — в рекламных целях, зазывая. Понятно, что такое происшествие могло закончиться для Олены смертью от асфиксии, ведь ни на что другое «биг-недонесы» не пригодны.
«Пусть уж живет», — решил Алешка, не спуская со своей будущей прекрасной и юной мачехи глаз.
Вместе с тем Катерина тоже создавала для него некий напряг. Разумеется, покидая автомобиль, Катя снимала паранджу, заменяя ее на старую отцовскую пилотку. Тем не менее люди шарахались от нее. В черном, строгом, длинном платье, до самой земли, и старой пилотке на голове, Катя, выглядевшая лет на пятнадцать, представлялась посторонним людям юной, начинающей бомжихой, сиротой, потерявшей отца-офицера, которая либо вот-вот попросит кредит на неотложные текущие расходы типа похорон, либо предложит услуги, воспользоваться которыми не столь дорого, сколь небезопасно.
Катя представляла собой угрозу для населения даже своим возрастом: все знали, что именно внутри таких розанчиков особо часто бушует вирус иммунодефицита человека, спирохета и гонококк, умноженные на комплекс лютого человеконенавистничества.
Внезапно он заметил, что к Олене подрулил какой-то столичный хмырь, лощеный и добропорядочный, лет тридцати, при галстуке, с хорошо поставленной мимикой и пластикой рук: жестикулировал он мастерски, а речи слышно не было.
Алексей решил немедленно рвануть к Олене на помощь, но опоздал: хмырь, что-то продав Олене, уже оставил ее, забурившись в соседний отдел. Олена же, сияя от счастья, стала искать глазами Алексея, зная, что он где-то рядом.
«Слава богу! — подумал Алешка. — Ну хоть немного оттаяла!»
— Ну? Можно поздравить с покупкой? Чем отоварилась?
— Вот!
В руке девушки был походный столовый «Набор туриста» — нож, вилка и две ложки, суповая и чайная. Прибор был аккуратно разложен по карманам специального чехольчика со стилизованным изображением транспортных средств массовой перевозки — самолетом, автобусом, поездом и пароходиком. Чехольчик был снабжен даже веревочкой, позволявшей носить его на шее.
— Какая замечательная вещь! — деликатно, но с долей искренности в голосе похвалил Алексей.
— Да! Мне тоже очень понравилось! — закивала Олена с таким выражением лица, будто только что нашла в букинистическом отделе прижизненное издание Гомера на русском языке. — И на сенокос, и на лесоповал, и в монастырь паломничать пойдешь… Да куда угодно! А можно и лекаря отдарить — не дай бог заболеешь тяжело — не стыдно!
— Ну да, — согласился Алешка, мгновенно представив, как после блестяще выполненной операции по коронарному шунтированию благодарные родственники вручают этот незамысловатый подарок профессору-кардиохирургу вместо чемодана зелени.
— Ты чего смеешься?
— От радости. Я так рад, что тебе удалось такую хорошую вещь купить.
— Я вот только не знаю, что здесь нарисовано?
— Самолет, автобус, пароход и поезд.
— А это что такое: самолет, автобус, пароход и поезд?
— О, что купили! — подплыла Катя, избавив Алексея от длинных объяснений.
— Еще и подарок получили! — похвалилась Олена, разворачивая бумажку, торчавшую в скрученном виде между ложками. — Вот!
— «Поздравляю Вас с выигрышем: Вы, как миллионный покупатель “Столового набора путешественника”, получаете в награду роскошный дом на экзотических островах!» — прочитала Катя. — Ах, вот оно что…
— Коля обещал меня к морю свозить, показать мне море, — объяснила, торопясь и сбиваясь, Олена. — А я, я — вон как! Выиграла, получила дом — целый дом — и пруд к нему, с прямыми берегами, поглядите…
— Это бассейн, — авторитетно пояснила Катя. — Прямоугольной формы.
— Тем более! — с жаром кивнула Олена. — И пруд, и бассейн… Прямоугольной формы! Вот Коля обрадуется!
— Да, наверное… — дипломатично кивнул Алешка, не стремясь приближать развязку.
— А ты до конца-то эту фитюльку прочла?
— До конца? Нет! Я так обрадовалась сразу!
— «… Вы получаете в награду роскошный дом на экзотических островах…», а дальше — мельче идет — «если примете участие в нашей лотерее, купив у нас чайный сервиз на сорок восемь персон и мебельный гарнитур в комплекте с месячным тайм-шером в зимовье на Земле Франца Иосифа в бухте Цинга».
— Что-то не то? — поинтересовалась Олена. — Я что-то неверно сделала? Я зря истратила Колины деньги?
— Да нет, все верно. Папа будет рад, — кивнул Алешка. — Вот увидишь!
— Сколько же ты заплатила? — поинтересовалась Катя.
Боясь ошибиться, Олеыа достала деньги и, отобрав, показала Кате нужное количество бумажек:
— Вот столько же…
— Сто долларов, если в баксы перевести… — Катя осмотрелась по сторонам, поправила прическу, а затем выдохнула: — Недорого. Все ж дом! У моря. С прудиком!
— И набор! — напомнила Олена. — Ты не забывай!
— С набором-то вообще… — кивнула Катя, соглашаясь.
Полчаса спустя, уже из машины, едущей по северному участку Большой московской окружной, им повезло увидеть редкое зрелище: поезд, несущийся то ли по Ленинградке, то ли по Савеловке, пароход, медленно ползущий по каналу, и «семьсот сорок седьмой» «боинг», только что взлетевший из Шереметьева-2. Ну а автобусов-то было кругом навалом…
— Смотри, Олена, все сразу и одновременно: поезд, автобус, пароход и самолет… — кивнул Алешка Олене, подмигнув через зеркало заднего обзора. — Как на твоем «Наборе туриста».
Так как Олена не ответила, Алексей решил повернуться назад.
Олена сидела на заднем сиденье, вся сжавшись в комок и дрожа.
— Ты что, красна девица?
— Я боюсь, — едва не стуча зубами, ответила Олена. — Мне страшно… И по воде, и по земле, и по воздуху… Ведь всем куда-то надо, куда-то — здесь им не так… И все хотят что-то… Каждый — свое. Другое хотят, чего тут нет… Мне очень страшно! Я здесь боюсь!
— Ну брось… — успокоил ее Алексей, но сердцем почувствовал, что она начала понимать слишком много.
Вычисленный «линкольн», с женихом и невестой, только что подрулил к загсу, расположенному рядом с архитектурно-историческим памятником и музейным комплексом «Коломенское». Загс располагался на просторной в этом месте набережной Москвы-реки, и места для посадки хронотопа было более чем достаточно.
Время начала регистрации — 18.30, последняя свадебная пара: суббота — короткий день.
Жених, невеста, родители, свидетели и гости устремились в вестибюль, дабы, побыстрее отмучившись, рвануть наконец к столу. «“Линкольн” свободен, люди уже в загсе, восемнадцать тридцать две», — доложил поросенок.
— А сейчас — рывок! — скомандовал сам себе Аверьянов, кладя руки на штурвал хронотопа и выставляя на дисплей целеуказания точный момент прибытия — 18.32.
Он уже успел переодеться: в хронотопе был целый гардероб — на все случае жизни.
Зная, что ему предстоит много приключений, как в родной столице, так и еще бог весть где, Коля втиснулся с строгую гражданскую тройку, надев, впрочем, под пиджак наряду с жилеткой еще и наплечную кобуру с давно-давно списанным и спертым в родной армии, в тире, любимым спортивным «марголиным».
Совершая мгновенный рывок на несколько часов вперед, Аверьянов, во-первых, крепко нарушал ПХД — правила хронодвижения, а кроме того, терял свое личное биологическое время, кусочек жизни, иными словами. Но он не жалел о потерянных часах.
Ведь, пребывая в прошлом десятки, а то и сотни часов, возвращаясь затем точно в то же самое время, из которого убыл, ты возвращаешься постаревшим.
Там, в былом, жизнь ведь течет так же, как и в настоящем, — часы стучат, кровь пульсирует в венах-артериях, сердце борется то с систолой, то с диастолой, нервные клетки гибнут, не восстанавливаясь, шарики все хуже цепляются за ролики, мозг рюхает жиже и жиже, а старческая шиза все чаще стучится в подкорку, интересуясь свободной площадью для подселения…
В результате каждый старится в прошлом ровно на то количество часов, которое там провел.
Рывок вперед по времени, в пределах своей собственной жизни, с полным вычеркиванием временного интервала перелета, позволял скомпенсировать эффект старения в прошедшем времени.
Однако простые люди, живущие часто по принципу «пассажира»: «мы сейчас пока что не живем, а едем, а вот доедем — там и заживем», не могли рассчитывать на это — прыгнуть сразу в новую квартиру, в генеральскую должность, в маститые корифеи, в мировые знаменитости, — нет!
Мгновенный прыжок вперед проходил лишь у тех, кто уже отдал большой кусок жизни Великому Прошлому, включая корпение над старыми документами, давным-давно изданными книгами, отдал много сил схваткам со старинными и часто извечными проблемами, был в прошлом известен работой над собой и своими былыми ошибками.
Только отдавшему прошлому дань либо отдавшему дань в прошлом законы хронотопической физики разрешали броски, обгоняющие время, оставляющие всех остальных позади, мгновенные броски вперед — на дни, а кой-кому — на годы и годы!
Но даже таких могли крепко штрафануть, а то и вовсе прав лишить, как М. Ю. Лермонтова, например, в двадцать восемь.
— Счастливый, — сказал обнаруживший его охотник Козодой, накрыв старику голову шкурой, как того требует обычай. — Сам умер. Прожил жизнь до конца!
Остальные охотники приложили пальцы к щекам, отдавая должное Уснувшему: боги позволяют уснуть навсегда только лучшим; обычных людей, не дав им дожить до конца, боги беспощадно убивают.
Ладью отнесло уже довольно далеко от бухты, она вышла из-под прикрытия прибрежных утесов. Ветер отжимал ее все дальше в океан.
О том, чтобы вернуть ладью с помощью весел, не снимая паруса, не могло быть и речи. Снимать паруса скрилинги не умели, а времени на обучение не было.
Дожидаться же смены ветра было смертельно опасно — в конце лета ветер с берега, ветер бога Аршву, мог дуть и три, и четыре, и восемь дней кряду. За это время их отнесет на самый Край, то есть туда, где океан рушится гигантским водопадом в Бездну, в страшное Царство мук и безумия.
Оставалось одно: обыскать корабль незваных гостей и, забрав все самое ценное, покинуть борт, предоставив ладью океану. Сделать это надо было как можно быстрее — крепчающий ветер мог не пустить назад даже легкие пироги.
Аборигены знали, что при ветре Аршву им придется грести изо всех сил все утро и весь следующий за ним день; только при приходе нового ночного мрака им суждено, возможно, достигнуть родного берега на тяжело груженных добычей пирогах.
Быстро покидав в пироги самое ценное: оружие, металлическую утварь, веревки и бочонок вкуснейшей белой глины, которые пировавшие гости называли «сыр», охотники отчалили, бросив ладью на произвол судьбы.
Ветер крепчал и крепчал, заставляя охотников выкладываться из последних сил.
Тот же ветер гнал покинутую ими ладью в направлении южной оконечности Гренландии. Ладья, вихлявшая под властью незакрепленного руля и паруса, то наполнявшегося, то звонко хлопавшего при рыскающих резких сменах галса, быстро удалилась, потерявшись у горизонта среди осенних, темно-серых с синим отливом, волн.
Только теперь, далеко в океане, когда негостеприимный берег Северной Америки скрылся из виду, ладья твердо встала на курс: Торхадд Мельдун, сын Вулкана, старый шкипер, надежно закрепил руль и нижнюю рею на мачте.
Старик смотрел вдаль и благодарил Одина и сына его, рыжебородого Тора, за то, что они с детских лет наградили талантом его прикидываться мертвым.
Скандинавский обычай строжайше запрещал заниматься такими делами, привлекая к себе смерть. Торхадда в детстве не раз били, когда он пугал своим талантом взрослых. Но странно, этот дар уже седьмой раз в жизни отгонял от него гибель, спасал в совершенно безнадежных ситуациях. И ведь несложно понять: какой с трупа спрос? Кому нужен труп? Даже голодный медведь-шатун не станет жрать мертвеца.
Да разве могут знать эти сорокалетние недотепы, что означает талант прикинуться мертвым? Этому нельзя научиться, это дар свыше. Малейшая фальшь, неточность в детали может сыграть роковую роль. Если хотя бы один зритель скажет: «Не верю!» — тут все, тут финал.
Да, в жизни часто бывает, что только то, что ты — труп, дает тебе шанс остаться в живых.
Молодым не понять.
Старый шкипер знал, что еды и воды осталось на борту предостаточно — скупой Сигурд не выставил на пир ни крохи, ни грамма: пусть победитель угощает всех! Бочонок сыра, что унесли охотники? Да это пустяки! Еще осталось два.
То, что для сорока человек носило называние «впроголодь», для одного стало «в избытке».
Внутри сарая, возле постели Сигурда, Торхадд заметил немало золотых эйриров, загнанных глубоко в щели днища — не достать.
Как, почему они там оказались, Торхадд даже не представлял себе. Однако он знал, что если распустить, ослабить слегка шпангоутные стяжки палубы, то целое состояние окажется в его руках — хватит полторы деревни купить!
Он это сделает в спокойной обстановке, не спеша, идя южнее Гренландии.
Дойдет до родного фьорда богатым человеком.
И все! Потом — все! Нельзя больше искушать судьбу. После того что видел уже, пережил, судьбу нельзя искушать.
Поведав людям фьордов о том, что случилось, он продаст ладью — теперь она его добыча! — и уйдет навсегда.
Уйдет туда, где тепло, туда, где нет этого безжалостного ледяного моря и где почти не бывает снега — даже зимой.
Туда, где живет его дочь, которой купил он там дом, еще десять лет назад, после боя у Синей горы, в то кровавое лето, когда ему удалось хорошо заработать в трех мясорубках подряд — с готами, норманнами и с бешеными саксами.
Он купил дом в то лето. Большой и просторный дом. Белый. Вот туда он и двинет — где этот дом. Где дом есть, а зимы нет.
Туда, где растет его внучка.
Последний раз он был у них пять лет назад. Тогда внучке было шесть. Он помнит, как она ходила все время с ним за руку, как к подолу пришитая, и тараторила, тараторила без умолку, причем не на языке матери, его дочери, а на языке отца, на местном наречии: «Дiдусь, ти довго по морi плавав? Тато говорить, що ти не вiкiнг, а варяг! Дiдусь, а сусiди мене питали: твiй дiд тiльки грабував або грабував i вбивав теж? Дiд, а ти пiсля лазнi будеш пити горiлку або спотикач?» И так без конца, без остановки и роздыху, до упора…
Вот туда-то он и уйдет.
Чтобы там умереть.
В тепле!
* * *
— Вот так вот! — подвел итог поросенок. — Что скажешь?— А что сказать? Случайность. История совершенно не показательная для обобщений и выводов. Нелепая, ужасная трагедия. Но — случай. Просто случай!
— Остальные истории точно такие же, — заверил поросенок.
— Что, тоже сплошные случайности? — удивился Николай.
— Да. Вот, например, пожалуйста: случайное убийство рыбаков в устье Потомака. Случайное массовое убийство на мысе Код. Случайное убийство с ограблением… Случайное убийство сборщиц кореньев… Случайное убийство на водопое… Случайное двойное убийство с изнасилованием. Со случайным двойным изнасилованием, пардон… — поправился поросенок. — Нелепая цепь случайностей, — закончил он с невинным видом. — Трагических случайностей.
— Понятно, — задумался Аверьянов. — А все же в этом есть закономерность…
— Есть, — согласился поросенок. — Эта закономерность называется «убийство без особой причины». Варяги относились к смерти просто, как к бытовому событию. Для них убить было как для нас зевнуть. Рот прикрываешь слегка, для приличия. Ну, и зеваешь. Ни к чему не обязывает. С кем не бывает? А ведь многие не разделяют такого простого отношения к жизням своих родных, друзей, соплеменников. Око за око. Зуб за зуб. А то и пять зубов за один… Словом, агрессивность викингов — главная причина их неудач. И это, увы, неисправимо…
— Да почему же? — удивился Николай. — Ты же сам полчаса назад подсказал решение этой «проблемы».
— Я?
— Да не в прямом смысле ты, конечно. Жизнь. Планируя операцию, не надо что-то сочинять, накручивать. Надо, как говорил мой первый комвзвода, «не бегать, а рыть, на чем стоишь». Золотые слова! Образовалась же в девятом веке Киевская Русь? Образовалась! Отсюда-то и надо плясать.
— Пляска мне по душе! — мгновенно сказал поросенок. — Разрешите приступить?
— Погоди! — кивнул Аверьянов. — Я тебе еще вводной не дал.
— Так давай. Время идет!
— Первое. Все начинается с инвестиций. Глянем, что там у Алешки в сейфе в качестве неприкосновенного запаса… — Аверьянов заглянул в бортовой сейф хронотопа, предназначенный, как и на любом другом судне — морском ли, воздушном — для хранения ценностей и оружия. — Двадцать пачек. Двести тысяч долларов и мелочевка разная… Брильянты, изумруды… Ну, это на взятки в прошлых веках… Немало…
— А ты прикинь, сколько сейчас за подзарядку торсин-батарей берут? И почем сейчас ТО хронотопа? А страховка этого… утиля — не в обиду тебе будет сказано — тоже чего-то стоит… — запричитал поросенок. — А в другие миры, я имею в виду другие галактики, если лететь? Сейчас проход мембраны Мохоровича в обход черных дыр эти козлы из созвездия Козерога платным сделали! Да и вообще, после Большого Взрыва уже пятнадцать миллиардов лет, как существует Вселенная, все только дорожает, дорожает, дорожает…
— Ладно, на первый момент денег хватит, — остановил его излияния Аверьянов. — А при случае я восполню.
— Так, с деньгами мы разобрались, — мигнул поросенок.
— Разобрались. Даю первую вводную. Выясни, почему в месте высадки Бьярни, Сигурда и Кальва так быстро оказалось много местных. Второе. Найди новое место для высадки — открытое место, и с суши и с моря. Чтоб местных там не было километров на двадцать вокруг и в помине, понял? А дрова и пресная вода чтобы были в достатке. И место чтоб было прекрасное.
— Да может, такого места и нет? — вдруг заупрямился поросенок. — Дрова, вода, место прекрасное — это куда ни шло. Но и местных в таком месте ни души нет?! Как такое может быть?
— Объясню. Хороших мест на любом побережье много. Найти не сложно. А после того, как найдешь, сделать в нем «ни души» еще проще. Понял? Если не справишься, я помогу.
— Новая высадка, новое место на побережье — готовим для кого?
— Для высадки викингов, разумеется.
— Каких?
— Да все для тех же: Бьярни, Сигурда и Кальва.
— Чем же ты нейтрализуешь их агрессивность?
— А ты не понял, что ли, до сих пор? Конечно, женской нежностью и обаянием!
* * *
«Повод убить всегда найдется!» — это было первое, что пришло Николаю в голову после знакомства с неудачной высадкой.В данной, конкретной истории убийство было трагической случайностью, но и без статистики высадок, приведенной поросенком, было ясно, что в те дикие, суровые времена чувство враждебности к незнакомому племени было гораздо сильнее, чем мысль о возможном совместном процветании.
Окружающий мир был слишком жесток к людям того времени: редкий простолюдин доживал до тридцати. Конечно, любой относился к незнакомому человеку как к опасному врагу.
Примеров же счастливого сотрудничества племен, народов история практически не знала. Нет, племена, разумеется, порой объединялись в союзы, но для войны. С целью разгромить, уничтожить, изгнать кого-то третьего. А после победы союзники обычно схватывались друг с другом, деля добычу.
Обдумывая предстоящую операцию, Николай сразу откинул идею «не дать им подраться». Тут не уследишь: погасишь сзади, вспыхнет спереди.
Точно так же никуда не годилась и стратегия «силового въезда» викингов. Десант, прикрываемый заградительным огнем, захват плацдарма, строительство укрепрайона, силовая экспансия с последующим установлением блокпостов, гарнизонов, торгово-проверочных пунктов на захваченной территории…
Такой вариант, самый распространенный в истории, разъединял население края на долгие годы, десятилетия, столетия, сохраняя и репродуцируя две касты — аборигенов и пришлых, колонизаторов. И это не погасишь: касты почти не сливаются со временем.
Разумным виделся только один вариант — перевести проблему в бытовую плоскость, уничтожив военно-политический аспект на корню, в зародыше.
«А-а, вы тут грибы собираете? А мы здесь рыбку ловим. Вон, садитесь, братцы, на бревнышко, к огоньку поближе. Егор, налей ребятам…» — вот в этом духе надо действовать.
А чтоб случайно чуть позже, после шестой, не вспыхнула вдруг поножовщина, нужно убрать ножи-топоры подальше и ввести мощный смягчающий фактор.
«Ребята, смотрите: прям к нам в бухту девки отдыхать приплыли… И сколько! Десять лодок! Миллион!.. У нас есть еще что-нибудь бухнуть и зажевать? Навалом! Мы ж на неделю запасались!»
Военно-политический аспект уничтожается враз, всерьез и надолго резким понижением боеспособности войск. Желательно до нуля. Начинать нужно именно с войска.
Когда армии, как таковой, нет или она деморализована начисто, жизнь течет плавно. Все заняты просто жизнью. Кончается бряцанье, начинается быт. Спокойный быт, без похоронок с каждой пятой почтой.
Итак, получаем решение: понизить до нуля боеспособность. Как это сделать?
Проще пареной репы. Бабы, водка и закуска. Три источника, три составные части краха любого военного подразделения.
Взять «битву народов» у Лейпцига, например. Там в 1813 году схлестнулись войска коалиции — русские, австрийцы, пруссаки и шведы — с армией Наполеона, в которой, кроме французов, были поляки, саксонцы, голландцы, итальянцы, бельгийцы и немцы Рейнского союза. К началу битвы у Наполеона было 155 тысяч, у коалиции — 220 тысяч человек. На поле после трех дней сражения осталось 125 тысяч убитых. Не было никакой возможности оказать помощь раненым: стоны сотен и тысяч раненых, которых некому было спасать, подбирать, продолжались даже тогда, когда ближайшие окрестности уже душил смрад разложения убитых во время боя.
Но если бы перед самой битвой в противостоящие армады привезли маркитанок — из расчета пятнадцать девочек на десять солдат, плюс выпивки-закуски — пей-ешь сколько влезет, то на поле, через те же три дня, лежали бы не 125 тысяч трупов, а все 375 тысяч солдат обеих сторон — вполне живых, а если стонущих, то не от смертельных ран, а с похмелья…
* * *
— Но где же взять-то его? — удивился поросенок. — Нежное женское обаяние-то?— Учитывая сжатость сроков, известно где… Москвичи говорят, в Москве их навалом, девушек, так сказать… без комплексов.
— Ага.
— Отсюда вытекает второе задание для тебя. Вернуться в стартовое время. В Москве найти загс, в который жених и невеста приедут расписываться на «линкольне». Как раз суббота там сегодня — день свадеб. И еще. Перед загсом должно быть место, куда можно посадить хронотоп. Все понятно? Все ясно, говорю?
— Да не совсем… — забормотал ошалевший поросенок. — Загс, «линкольн» тут при чем? Ты что ж, считаешь, все московские невесты — все «девочки без комплексов»?
— Нет, не считаю. Да мне невесты даром не нужны. Мне нужен он, а не она!
— Жених? — вконец обалдел поросенок.
— «Линкольн»!
— А жених?
— А по соплям? — задал встречный вопрос Аверьянов, кладя пальцы на кнопку с надписью «По соплям!» на пульте штрих-кодера.
— Вопросов больше нет! — отчеканил абрикосовый поросенок.
— Исполнять!
— Есть! — ответил поросенок и, уже начав таять, быстро проговорил скороговоркой: — Ты сам такой же викинг, солдафон, голенище казарменное.
— Нумудак… — укоризненно покачал головою в ответ Аверьянов.
* * *
Алексей, стоя у витрины компьютерного отдела супермаркета «Корзины счастья USA», не выпускал из глаз Олену, следя за ней боковым зрением. Пустить ее в свободный поиск по современному многоуровневому торговому центру с эскалаторами, стеклянными лифтами, фонтанами, полиэкранами и льющейся с многометровых плазменных панелей ритэйл-рекламой означало просто бросить ее на произвол судьбы.Водить же ее под руку, показывать, указывать, объяснять-наставлять было и утомительно для него, и оскорбительно для нее: все ж в восемнадцать лет, хоть и из тринадцатого века, можно уже начать что-то соображать и самой.
По тому, как она вела себя, как смотрела, опасливо озираясь, по сторонам, было видно: она не ощущает себя покупательницей, пришедшей в сельпо за покупками. Скорее она выглядела как Золушка, попавшая внезапно на бал и только тут, на балу, в центре золотой и серебряной сияющей круговерти, вдруг обнаружившая, что она забыла снять с лица сметанно-кефирную маску, а также, уж заодно, забыла надеть юбку.
Был один момент, когда Алешка уже решил было взять ее за руку и вытащить из магазина — пока у нее в глазах еще стояли круги от знакомства с ценами на часы «Роллекс» и потники от «Кутюрье» в комплекте с онучами от «Вероны», но она так жадно вдыхала воздух, остекленев лицом от ужаса, что Алексей не решился. К тому же по пути к выходу им следовало пройти мимо «МакНедонеса», а там прыткие менеджеры младшего звена могли попытаться сунуть ей в рот на ходу свой «биг-недонес» или «чиз-недонес», — в рекламных целях, зазывая. Понятно, что такое происшествие могло закончиться для Олены смертью от асфиксии, ведь ни на что другое «биг-недонесы» не пригодны.
«Пусть уж живет», — решил Алешка, не спуская со своей будущей прекрасной и юной мачехи глаз.
Вместе с тем Катерина тоже создавала для него некий напряг. Разумеется, покидая автомобиль, Катя снимала паранджу, заменяя ее на старую отцовскую пилотку. Тем не менее люди шарахались от нее. В черном, строгом, длинном платье, до самой земли, и старой пилотке на голове, Катя, выглядевшая лет на пятнадцать, представлялась посторонним людям юной, начинающей бомжихой, сиротой, потерявшей отца-офицера, которая либо вот-вот попросит кредит на неотложные текущие расходы типа похорон, либо предложит услуги, воспользоваться которыми не столь дорого, сколь небезопасно.
Катя представляла собой угрозу для населения даже своим возрастом: все знали, что именно внутри таких розанчиков особо часто бушует вирус иммунодефицита человека, спирохета и гонококк, умноженные на комплекс лютого человеконенавистничества.
Внезапно он заметил, что к Олене подрулил какой-то столичный хмырь, лощеный и добропорядочный, лет тридцати, при галстуке, с хорошо поставленной мимикой и пластикой рук: жестикулировал он мастерски, а речи слышно не было.
Алексей решил немедленно рвануть к Олене на помощь, но опоздал: хмырь, что-то продав Олене, уже оставил ее, забурившись в соседний отдел. Олена же, сияя от счастья, стала искать глазами Алексея, зная, что он где-то рядом.
«Слава богу! — подумал Алешка. — Ну хоть немного оттаяла!»
— Ну? Можно поздравить с покупкой? Чем отоварилась?
— Вот!
В руке девушки был походный столовый «Набор туриста» — нож, вилка и две ложки, суповая и чайная. Прибор был аккуратно разложен по карманам специального чехольчика со стилизованным изображением транспортных средств массовой перевозки — самолетом, автобусом, поездом и пароходиком. Чехольчик был снабжен даже веревочкой, позволявшей носить его на шее.
— Какая замечательная вещь! — деликатно, но с долей искренности в голосе похвалил Алексей.
— Да! Мне тоже очень понравилось! — закивала Олена с таким выражением лица, будто только что нашла в букинистическом отделе прижизненное издание Гомера на русском языке. — И на сенокос, и на лесоповал, и в монастырь паломничать пойдешь… Да куда угодно! А можно и лекаря отдарить — не дай бог заболеешь тяжело — не стыдно!
— Ну да, — согласился Алешка, мгновенно представив, как после блестяще выполненной операции по коронарному шунтированию благодарные родственники вручают этот незамысловатый подарок профессору-кардиохирургу вместо чемодана зелени.
— Ты чего смеешься?
— От радости. Я так рад, что тебе удалось такую хорошую вещь купить.
— Я вот только не знаю, что здесь нарисовано?
— Самолет, автобус, пароход и поезд.
— А это что такое: самолет, автобус, пароход и поезд?
— О, что купили! — подплыла Катя, избавив Алексея от длинных объяснений.
— Еще и подарок получили! — похвалилась Олена, разворачивая бумажку, торчавшую в скрученном виде между ложками. — Вот!
— «Поздравляю Вас с выигрышем: Вы, как миллионный покупатель “Столового набора путешественника”, получаете в награду роскошный дом на экзотических островах!» — прочитала Катя. — Ах, вот оно что…
— Коля обещал меня к морю свозить, показать мне море, — объяснила, торопясь и сбиваясь, Олена. — А я, я — вон как! Выиграла, получила дом — целый дом — и пруд к нему, с прямыми берегами, поглядите…
— Это бассейн, — авторитетно пояснила Катя. — Прямоугольной формы.
— Тем более! — с жаром кивнула Олена. — И пруд, и бассейн… Прямоугольной формы! Вот Коля обрадуется!
— Да, наверное… — дипломатично кивнул Алешка, не стремясь приближать развязку.
— А ты до конца-то эту фитюльку прочла?
— До конца? Нет! Я так обрадовалась сразу!
— «… Вы получаете в награду роскошный дом на экзотических островах…», а дальше — мельче идет — «если примете участие в нашей лотерее, купив у нас чайный сервиз на сорок восемь персон и мебельный гарнитур в комплекте с месячным тайм-шером в зимовье на Земле Франца Иосифа в бухте Цинга».
— Что-то не то? — поинтересовалась Олена. — Я что-то неверно сделала? Я зря истратила Колины деньги?
— Да нет, все верно. Папа будет рад, — кивнул Алешка. — Вот увидишь!
— Сколько же ты заплатила? — поинтересовалась Катя.
Боясь ошибиться, Олеыа достала деньги и, отобрав, показала Кате нужное количество бумажек:
— Вот столько же…
— Сто долларов, если в баксы перевести… — Катя осмотрелась по сторонам, поправила прическу, а затем выдохнула: — Недорого. Все ж дом! У моря. С прудиком!
— И набор! — напомнила Олена. — Ты не забывай!
— С набором-то вообще… — кивнула Катя, соглашаясь.
Полчаса спустя, уже из машины, едущей по северному участку Большой московской окружной, им повезло увидеть редкое зрелище: поезд, несущийся то ли по Ленинградке, то ли по Савеловке, пароход, медленно ползущий по каналу, и «семьсот сорок седьмой» «боинг», только что взлетевший из Шереметьева-2. Ну а автобусов-то было кругом навалом…
— Смотри, Олена, все сразу и одновременно: поезд, автобус, пароход и самолет… — кивнул Алешка Олене, подмигнув через зеркало заднего обзора. — Как на твоем «Наборе туриста».
Так как Олена не ответила, Алексей решил повернуться назад.
Олена сидела на заднем сиденье, вся сжавшись в комок и дрожа.
— Ты что, красна девица?
— Я боюсь, — едва не стуча зубами, ответила Олена. — Мне страшно… И по воде, и по земле, и по воздуху… Ведь всем куда-то надо, куда-то — здесь им не так… И все хотят что-то… Каждый — свое. Другое хотят, чего тут нет… Мне очень страшно! Я здесь боюсь!
— Ну брось… — успокоил ее Алексей, но сердцем почувствовал, что она начала понимать слишком много.
* * *
Белоснежный лимузин «линкольн» на одиннадцать мест, 2001 года выпуска, содержащий TV, видео, бар, караоке 3-AN System C2004, был вычислен поросенком за четыре минуты.Вычисленный «линкольн», с женихом и невестой, только что подрулил к загсу, расположенному рядом с архитектурно-историческим памятником и музейным комплексом «Коломенское». Загс располагался на просторной в этом месте набережной Москвы-реки, и места для посадки хронотопа было более чем достаточно.
Время начала регистрации — 18.30, последняя свадебная пара: суббота — короткий день.
Жених, невеста, родители, свидетели и гости устремились в вестибюль, дабы, побыстрее отмучившись, рвануть наконец к столу. «“Линкольн” свободен, люди уже в загсе, восемнадцать тридцать две», — доложил поросенок.
— А сейчас — рывок! — скомандовал сам себе Аверьянов, кладя руки на штурвал хронотопа и выставляя на дисплей целеуказания точный момент прибытия — 18.32.
Он уже успел переодеться: в хронотопе был целый гардероб — на все случае жизни.
Зная, что ему предстоит много приключений, как в родной столице, так и еще бог весть где, Коля втиснулся с строгую гражданскую тройку, надев, впрочем, под пиджак наряду с жилеткой еще и наплечную кобуру с давно-давно списанным и спертым в родной армии, в тире, любимым спортивным «марголиным».
Совершая мгновенный рывок на несколько часов вперед, Аверьянов, во-первых, крепко нарушал ПХД — правила хронодвижения, а кроме того, терял свое личное биологическое время, кусочек жизни, иными словами. Но он не жалел о потерянных часах.
Ведь, пребывая в прошлом десятки, а то и сотни часов, возвращаясь затем точно в то же самое время, из которого убыл, ты возвращаешься постаревшим.
Там, в былом, жизнь ведь течет так же, как и в настоящем, — часы стучат, кровь пульсирует в венах-артериях, сердце борется то с систолой, то с диастолой, нервные клетки гибнут, не восстанавливаясь, шарики все хуже цепляются за ролики, мозг рюхает жиже и жиже, а старческая шиза все чаще стучится в подкорку, интересуясь свободной площадью для подселения…
В результате каждый старится в прошлом ровно на то количество часов, которое там провел.
Рывок вперед по времени, в пределах своей собственной жизни, с полным вычеркиванием временного интервала перелета, позволял скомпенсировать эффект старения в прошедшем времени.
Однако простые люди, живущие часто по принципу «пассажира»: «мы сейчас пока что не живем, а едем, а вот доедем — там и заживем», не могли рассчитывать на это — прыгнуть сразу в новую квартиру, в генеральскую должность, в маститые корифеи, в мировые знаменитости, — нет!
Мгновенный прыжок вперед проходил лишь у тех, кто уже отдал большой кусок жизни Великому Прошлому, включая корпение над старыми документами, давным-давно изданными книгами, отдал много сил схваткам со старинными и часто извечными проблемами, был в прошлом известен работой над собой и своими былыми ошибками.
Только отдавшему прошлому дань либо отдавшему дань в прошлом законы хронотопической физики разрешали броски, обгоняющие время, оставляющие всех остальных позади, мгновенные броски вперед — на дни, а кой-кому — на годы и годы!
Но даже таких могли крепко штрафануть, а то и вовсе прав лишить, как М. Ю. Лермонтова, например, в двадцать восемь.