Страница:
— Что ж тут не понять?
— Так вот дело в том, что в основном мире эти башни должны сейчас у нас на глазах рухнуть.
— Как рухнуть?
— В основном мире уже через семь минут, в восемь сорок шесть, самолет авиакомпании «American Airlines», рейс номер одиннадцать, Бостон — Лос-Анджелес, уже захваченный террористами, врежется в северную башню Всемирного торгового центра, а через семнадцать минут, в девять ноль три, самолет компании «United Airlines», рейс номер сто семьдесят пять, тоже летящий из Бостона в Лос-Анджелес и тоже захваченный, врежется в южную башню Всемирного торгового центра. Примерно через час, в 10.05, рухнет южная башня, а в 10.27 — северная.
— Вы предлагаете вмешаться?
— Ни в коем случае! Любое прямое вмешательство чревато третьей мировой войной. У меня есть надежда, что благодаря произведенному вами «издалека», Николай Николаевич, «впрыску» северной уравновешенно-яростной крови викингов террористические акты провалятся, сорвутся, не состоятся.
— Башни устоят, а поле снимет автоматика?
— Именно!
— Но… Но ведь возможно, что… Если даже и так, даже если и повезет, то все может оказаться напрасным — архива там уже нет! Его уже эвакуировали в Вашингтон.
— Да, — кивнул сокрушенно Коптин. — Есть такое дело. Может быть. Но эта версия не очень хорошо согласуется с нашей психологией. Она не учитывает человеческий фактор отечественного происхождения. Не в нашем это стиле. У нас ведь как — рухнет, ну и хрен с ним, само похоронится, перевозить, охранять, брать под расписку, сдавать под подписку… Куда проще тут новое сделать, а там — просто бросить: «А, ладно!» Само собой! Естественным ходом! Рухнет, погибнет, сгорит под обломками… Без следов. Без возни. Вот вы, например, купили новую машину?
— Ну, купил…
— А старую куда? В металлолом отвезли? На переплавку сдали, чтоб свой родной двор не захламлять? Да нет! Где она была, там вы ее и бросили. Сама сгниет, в порошок за сто лет рассыплется. Мы не немцы. Не японцы. Нам новое давай, а по старому ходить будем, пока в землю не втопчем, верно ведь?
— Отчасти так. Да, так бывает…
— У нас только так и бывает. А потом вот еще что: из трех лиц, имеющих допуск к архиву, ни один Нью-Йорка последние полгода не посещал.
— Вот это уже посерьезнее довод…
— А есть и еще серьезнее: Бог помогает сумасшедшим и упертым. Знаете?
— Каким сумасшедшим помогает Бог? — удивился Аверьянов.
— Таким вот, как я, — ответил Коптин.
Экипаж, зная, что все семь раз рейс задерживали из-за хаоса, царящего на всех уровнях аэродромных служб, а вовсе не по вине авиакомпании, испытывал тем не менее некоторое чувство неловкости перед пассажирами.
Так как правило компании обязывало их проследовать на свои рабочие места через зал ожидания одетыми в летные костюмы, слегка стилизованные под древнюю амуницию викингов, то сейчас, после семи задержек, они, ощущая себя без вины виноватыми, старались как можно быстрее миновать зал, по возможности не вращая по сторонам головами, упакованными в казавшиеся дурацкими в данный момент рогатые шлемы, и не вступая ни в какие дискуссии с пассажирами.
Это им удалось.
Облегченно вздохнув, летчики рухнули в свои кресла и занялись проверкой аппаратуры, начиная со связи: их декоративные рогатые шлемы из металлизированной пластмассы были снабжены обычной переговорной системой «hands free» — наушниками и микрофонами на тонкой выдвижной штанге.
— Начинается регистрация билетов и посадка на рейс номер одиннадцать Бостон — Лос-Анджелес авиакомпании «Viking Averyancan Airlines», — объявили динамики в здании аэровокзала.
— Ну, слава богу! — кивнул Рунольв, командир корабля. — Похоже, теперь уж улетим!
— Мну, — согласился Раги, второй пилот.
— Что значит «мну»? — поинтересовался Рунольв.
— Это значит, что к нам троюродный брат жены гостить прилетел. Из Полтавы. В общем, у меня от него голова кругом. Язык во рту не шевелится. В ушах звон. Его энергию б — да в мирных целях!
— Полтава — это где-то на западе Орегона?
— Полтава — это на Украине.
— А Украина — это Венгрия, вспомнил!
— Да, рядом там.
За разговором не заметили, как и взлетели. Набрали высоту, легли на курс.
— Вы, кстати, обратили внимание, — спросил Рунольв, — что у нас террористы на борту?
— Да, двое, — подтвердила бортпроводница Асни, упакованная в сногсшибательную титановую кольчугу, одетую, казалось, на голое тело. Асни зашла в кабину пилотов с только что сваренным для экипажа кофе. — Старший как раз пару минут назад девчушку пятилетнюю взял в заложницы. Угрожает ножом для резки картона…
— Как этой жестянкой можно угрожать? — пожал плечами Рунольв. — Это же не нож, а стружка из металла.
— Заусенец, — подтвердил Раги.
— А он сумел! — немного сварливо ответила Асни, пожав плечами. — Он девочку к себе на колени посадил и угрожает этим «заусенцем» горло ей перерезать…
— Это-то у него получится, а что-то посерьезнее — нет, — покачал головой Рунольв. — Нож для резки картона — не оружие, а ерунда.
— Канцелярский товар, — кивнул Раги.
— Я вам, мальчики, сказала, а вы уже сами решайте. — Асни подумала и добавила: — Тот террорист, который помоложе, сейчас, наверное, сюда придет требования излагать. Вы уж, прошу, не рубите с плеча, горячие аверьянские парни! Оставить ему, террористу, кофе?
— Как хочешь.
— Оставлю, — кивнула Асни. — А то я уже налила.
— Оставь-оставь, — согласился Раги. — В крайнем случае я вторую выпью. До сих пор голова не отошла до конца после вчерашнего…
— Ой! — вскрикнула вдруг Асни: молодой террорист, врываясь в кабину пилота, чуть не вышиб у нее из рук поднос. — Дайте я выйду, — сказала она террористу, — а то тут и без меня тесно.
Террорист отступил на полшага вбок, освобождая проход, и бортпроводница вышла из кабины.
Оба пилота, бортинженер и штурман-радист молчали.
— Во имя Аллаха! — внезапно заявил террорист столь решительно и громогласно, будто открывал представление заезжих циркачей в деревне.
— Да славится он и дела его! — ответил Рунольв с уважением и, помолчав, добавил: — Вы здесь забыли что-то, у нас в кабине?
Террорист не ответил. Пыхтя от усердия, он пытался выдвинуть металлическое лезвие ножа для резки картона из пластмассовой рукоятки-чехла.
— Заклинило?
— Ночью яблоко им резал и не вытер… — пояснил террорист. — Залипло лезвие.
— Да это вообще не нож, а кошкина комедия. Как шурин говорит: «3 дерьма чоботи не зшиеш»… — вмешался в разговор Раги. — На вот, нож мой возьми. — Раги снял с пояса варяжский охотничий нож, элемент фирменного «маскарада», и протянул его террористу: — Что резать-то собрался?
— Не резать, а угрожать… — ответил парень, беря предложенный ему кинжал. — Мы захватили самолет.
— Это мы знаем, — кивнул Рунольв и, допив кофе, поинтересовался: — И дальше что? Чего ждать? На что надеяться?
— Я сяду за штурвал и поведу самолет. Если мне помешают, Аббас зарежет ребенка.
— Садись, пожалуйста. — Рунольв уступил свое пилотское кресло террористу. — О чем разговор?
— Странно, — пожал плечами бортинженер. — Аббас там, с пассажирами в салоне, а ты здесь, в кабине пилотов. Как Аббас сможет узнать, помешали мы тебе или нет?
Вместо ответа террорист вытащил из кармана кнопку-наушник и, вставив ее себе в ухо, выдвинул из-за воротника тонкую штангу с микрофоном:
— Аббас, я веду самолет. Как слышишь меня?
— Хорошо, Расул, хорошо…
— Ну-ка, глянем, не зря ли я тебя на свое место пустил? — спросил Рунольв, включая систему видеонаблюдения в пассажирском салоне. — Как там твой Аббас с ребенком нашим обходится? Не обижает ли?
Девочку Аббас прижимал левой рукой, а в правой сжимал нож для картона, острый как бритва.
Два пассажирских кресла, отделявших его от прохода, пустовали.
По проходу, вдоль всего салона, металась женщина лет тридцати, очевидно мать девочки. Нервно крутя в руках совершенно бесполезный дорогой фотоаппарат, она бросалась то к одному, то к другому пассажиру:
— Ну помогите же, Бога ради! Неужели ни у кого нет флешки хотя бы на пятьдесят мегабайт? У нас в аппарате память кончилась как раз, мы всю свою память забили со Скади в Бостоне, у бабушки! Так хочется дочку снять с террористом! Ну не стирать же отснятое, я просто этого не перенесу!
— Снимите на мобилу и сразу отправьте, — посоветовал кто-то.
— О чем вы говорите — на мобилу! У нас старье: разрешение шестьсот на четыреста. Что это выйдет? Без слез не взглянешь! Четыре, пять, шесть мегов на снимок я согласилась бы… Отдам, когда все кончится, не замотаю.
— Во, баба сумасшедшая!
— Сумасшедший — это, видимо, вы! — ответила мать. — Они только того и хотят, чтоб мы от ужаса умерли все. А я не желаю от ужаса! И я держусь! Я зубы стискиваю — и не боюсь! Они — дикари, мы — культура! И мы в пути, нам мать — ладья, а гроб — погребальный корабль. Мы движемся, всегда идем, мы не сидим в тени под верблюдом! Да, у него нож! А я ищу флешку! Я флешку ищу! Stick memory! И буду снимать! Я буду, буду, буду!
— Вы стрингер, что ли? Папарацци?
— В первую очередь я — мать, понимаете?! И я хочу сохранить для истории все яркие события детства моей дочери! Такой снимок потом у нее на свадьбе показать — все ж сдохнут от зависти!
— Ничего не выйдет! — вдруг встрял в разговор Аббас. — Люди говорят правильно. На мобильный телефон снимаешь и сразу отправляешь. Тогда сохранится. А двадцать или тридцать мегабайт отправить не успеешь. Мы башни-«близнецы» Торгового центра летим таранить! Все погибнут. Не успеешь двадцать мегабайт отправить: уже подлетаем…
— Да ничего у вас не выйдет! — отмахнулась мать девочки, чуть не рассмеявшись. — У нас теракты ваши не проходят. Мы выше вас! Ты нас с Россией перепутал, мой дружок!
— Сейчас посмотрим… — угрожающе прошипел террорист, оглянувшись и кивнув в окно на проступающие внизу уступы небоскребов приближающегося Нью-Йорка. — Посмотрим, поглядим…
— Так мы на таран летим! Во, здорово! Ну, придумал там у вас кто-то!
— Великий придумал, — с гордостью кивнул Расул. — Великий, но простой…
— И которую из башен великий выбрал для нас?
— Обе.
— Как «обе»?! — удивился Рунольв.
— Одною рукою двi сиськи не схопиш, — подтвердил Раги, окончательно переходя на диалект шурина. — Невже — триста секунд i похмiллю кришка? Ты бей в одну сначала, — подумав, добавил он. — Сначала — в одну. Но побыстрее бей, да? А то моя башка i без тарана трiсне.
— В одну, — согласился Расул. — В какую?
Вынув из кармана сотовый телефон, он, прижав его к штурвалу большим пальцем левой руки, лихорадочно набрал номер указательным пальцем правой.
— Великий… Как его нет? Отошел ненадолго? Не понял? Попозже позвонить? Ага… Что-что-что?! Минут через десять? Вы извините, но мне срочно… Я понимаю, что он заперся. А вы постучите! Не любит, чтоб стучали? Кричит?! Что кричит?! «Занято!»? Сильнее стучите! Я не для себя, для дела! Чего?! Ну, крикните вы ему сквозь дверь, что это Расул! Расул! Я знаю, что второй самолет за нами летит, знаю! Но я-то первый лечу! Как «что»? Ага. Вот спасибо! Великий! С облегчением тебя, отец всех покорных! Рад слышать тебя перед смертью… Постой! Да не пугайся, я не тебя имею в виду. Я про себя, ну конечно! В какую башню врезаться? В правую? Или в левую? Бей в любую, второй добьет, что останется?! О-о-о! Великий! Это мудрое решение! Все. Все! Почему нумудак?![2]
— Ну, вот и решился этот простой вопрос, — улыбнулся Рунольв. — Остался один, последний. Гораздо сложнее…
Расул поднял удивленный взгляд на командира воздушного судна.
— Я имею в виду такой вот вопрос: как же ты к Аллаху завернутый в свиную шкуру явишься?
— Почему в свиную шкуру? — испугался Расул. — Почему я?!
— Потому что ты сидишь в моем кресле. А оно обшито натуральной замшей. А замша — это свиная шкура. При ударе об стену тебя разнесет в брызги, которые, в свою очередь, вмажутся в спинку кресла пилота. В каком виде предстанешь ты перед Аллахом? Свиная шкура, испачканная твоими ошметками! Вот так к Аллаху и въедешь: фарш в свиной шкуре. Мне не кажется этот вид уважительным. Кругом свинья, а внутри — правоверный. Не-е-е-т! Не хочу говорить за других, но, на мой взгляд, Аллах твой вид не одобрит.
— Пельмень-форшмак у свинячiй шкiрочцi, — подтвердил Раги. — От насмешiте Всевишнього!
— Для нас — для экипажа, для пассажиров — ваша идея просто сказка, детская мечта! — продолжал Рунольв. — Наши предки… Только лучшие из них удостаивались отплыть в Царство мертвых на погребальном корабле! Им клали самое необходимое в погребальный корабль. Сжигали или хоронили вместе с ним. А тут у нас такой корабль! Воздушное судно, командиром которого я счастлив быть! Прекрасный лайнер! Мы сгорим. И все на борту с вещами, с самым необходимым! Могла ли судьба распорядиться удачнее?! Мы все на корабле, и все с вещами! Ну, кроме вас — у вас-то, кроме ножей для картона… Как говорится…
— В одном кармане — вошь на аркане, а в другом кармане — блоха на цепи, — заметил штурман-радист.
— Да нам все завидовать будут!
— Это точно! — подтвердил бортинженер.
— А вы-то в свиной накидке как вывернетесь?
— Аллах — не фраер, yci бачить.
— А твой-то, Аббас, — ну вон, смотри, совсем хорош… — Рунольв кивнул в сторону монитора видеонаблюдения в пассажирском салоне эконом-класса. — Девочку взял, без паранджи… А волосы без косынки… Прижал к себе, тискает… Девочку!
— Он — ножом… — Расул внезапно покраснел, как помидор, и заволновался так, словно это его обвинили в склонности к педофилии. — Он ей угрожает…
— Ха-ха! — холодно отреагировал Рунольв. — Басни он пускай на небе травит. Да ты сам-то глянь — ну, точь-в-точь в колледже учитель физкультуры в женской раздевалке… Щупаков раздает. Козел в капусте…
Услышав по мобильной связи разговор в кабине пилотов, Аббас испуганно оттолкнул от себя девчушку и начал совершать омовения, что-то бормоча.
— Видишь, ладони свои нюхает, хочет запах детский на всю жизнь запомнить…
Аббас осекся и с ужасом вперился в камеру видеонаблюдения. Он был смят, унижен, уничтожен. Кабина пилотов ответила ему дружным хохотом.
— Я и сидеть на свинье не могу! — встал с кресла командира корабля Расул.
— Да я тебя сюда и не сажал! — удивился Рунольв. — Ты сам приперся, сел.
— Потише, парни, — заглянула в кабину Асни. — Разгорячились. Завелись.
— Пойди-ка ты, верблюжатник, разомнись, потискай тоже кого-нибудь там, — посоветовал штурман-радист террористу. — А мы тут и сами, глядишь, разобьемся. В этом нам помогать не надо.
— Херни мы и сами наделаем, — кивнул Рунольв.
— И что ж, с самого детства тебя растили фанатиком? — домогался Викар, командир лайнера.
— С самого детства, так, — кивнул в ответ террорист Абдульхак, занявший его место и ведущий самолет.
— Н-да… — задумчиво протянул Викар, наблюдая на мониторе, как в пассажирском салоне зконом-класса второй захватчик, Махмуд, тискает у себя на коленях грудастую белокурую старшеклассницу, держа в зубах, чтобы были свободны руки, канцелярский нож для резки картона.
Бойфренд девушки, согнанный террористом с соседнего сиденья, слонялся хмырем неприкаянным по проходу салона и, время от времени трогая пальцами прыщи на лбу, уныло бормотал:
— Возмутительно… Нет, это просто возмутительно…
— Не зверей, — советовали ему пассажиры. — Держи в руках себя.
Ближайшее к проходу кресло в ряду террориста было занято массивной блондинкой лет сорока пяти, смотревшей прямо перед собой и ничего, казалось, не замечавшей. Тем не менее каждые полминуты блондинка бросала короткий и яркий, как фотовспышка, взгляд на террориста со старшеклассницей и тут же отворачивалась от них, покрываясь на глазах пунцовыми пятнами. Секунд через двадцать пятна на ее лице растворялись, и все повторялось вновь — испепеляющий взгляд, поворот головы в исходную позицию, пунцовые пятна и выражение гордой неприступности и целомудрия в глазах.
— Свиных отбивных тебе, стало быть, даже в детстве не давали… — вздохнул Викар.
— О чем говоришь?! Какой разговор может быть? Свинью увидеть — грех, вот что скажу.
— И что же ты, свиньи никогда не видел, что ли?
— В пятнадцать лет увидал. В первый раз. В бинокль.
— А на что смотрел в бинокль-то? Когда свиней увидел? — насмешливо спросил Хроальд, второй пилот.
— Смотрел? — удивился вопросу Абдульхак. — Да на свиней.
Пилоты, бортинженер и штурман-радист покатились со смеху.
— Что тут смешного? Мальчишка был. Интересно мне было. Свинья — какая она?
— Да мы смеемся, думали, ты за голыми девками в бинокль подглядывал!
Не проронив ни звука, Абдульхак покраснел и сжался в комок, вцепившись с тройной силой в штурвал.
— Какие у них девки, у тушканчиков у этих нефтяных! — улыбнулась бортпроводница Уна, внося всем кофе. — Они и детей-то небось в темноте делают, с глазами завязанными, да, Абдульхак?
— Нет, — отрезал Абдульхак.
— А как, как вы детей делаете? — не унималась Уна.
— Так же, как и вы!
— Надравшись виски? — удивилась Уна.
— Нет! — ответил Абдульхак вызывающе резко.
— Хватит, Уна! — одернул стюардессу Викар. — Разошлась. У них алкоголь запрещен.
— Что ж он, ни разу не надирался?
— Нет! — рявкнул Абдульхак.
— И что, ничего алкогольного ни разу в жизни не пробовал?!
— Нет!!! — заорал Абдульхак, едва не впадая в истерику.
— Ну, нет так нет, — успокоил его Викар. — Мне тоже жена сразу после свадьбы запретила начисто. Я уже двадцать три года пью только молоко.
Члены экипажа, находящиеся в кабине, заулыбались.
— Да, молоко! Жена молоко разрешает мне пить, вот его я и пью, — сварливо повторил Викар, подмигивая остальным. — Молоко козы Гейдрун, закусывая вепрем Сэримниром…
— Смотри, смотри! — Хроальд, второй пилот, вдруг ткнул пальцем в небо правее их курса. — Вон, вон! Рейс номер одиннадцать, перед нами в Бостон улетел, его тоже захватили, видишь?
— Куда это он?!
— Назад в Бостон пошел, похоже…
— У ных… ресла… самлет… з-з-з свиной… ожи, — невнятно пояснил Махмуд, прислушиваясь к радиосообщению, не выпуская из зубов нож для резки картона и продолжая тискать заложницу обеими руками, свободными благодаря системе «hands free», изобретенной специально для того, чтобы мужчинам-террористам было удобнее и веселее вести переговоры о судьбах заложниц.
— А у нас кресла? — испуганно привстал Абдульхак.
— Велюр.
— А что такое велюр?
— Пластик, — успокоил террориста бортинженер и усмехнулся. — У нас другая авиакомпания. В нашей «United Airlines of Averyanca» пургу в ноздри не гонят, а денежки считают. Сиди спокойно. Никакой свинины в креслах нет. Из нефти из твоей любимой делают. Велюр называется. Синтетика.
— Передают, чтобы мы врезались в уцелевшую башню, — сообщил Абдульхак. — Такова воля великого…
— Туманное целеуказание, — заметил Хроальд, второй пилот. — Обе башни, по-моему, уцелели…
— Действительно, — озадаченно почесал репу Абдульхак. — И вот так вот всегда: скажут — ну все понятно, все ясно. А за дело возьмешься — полный туман: куда бежать, в кого стрелять?
— Ну, ты возьми пока к морю, восточнее. Над заливом развернешься, что-то, возможно, сообразишь.
Огромная каменная фигура Вари была облачена в длинное платье невесты, подчеркнуто сероватое и пуритански строгое — не в первый раз замуж. Однако торжественность, уникальность Счастливой Встречи подчеркивалась роскошной фирменной укладкой, сделанной в салоне на Кузнецком, недалеко от Лубянки. Роскошь ее прически и чарующий запах дорогого лака для волос были выражены рукой гениального скульптора посредством сияния, как бы исходившего от Вариной головы в виде остроконечных лучей-шипов.
В правой руке статуя Вари держала горящий факел, поднимая его повыше, чтобы викингам было видно, куда приставать, а левой рукой прижимала к груди пачку медицинских книжек — свою и ближайших подруг-шалашовок.
Нью-Йорк приближался.
— А вот что надо сделать! — вдруг хлопнул себя по лбу Викар. — Нужно немного выпить молока козы Гейдрун и закусить вепрем Сэримниром… Это приносит свежие, чудные мысли. Сразу в голове прояснится и возникнет единственно верное решение! Давай, Абдульхак, зови сюда Махмуда. Хватит ему тинейджериху щупать. Эй, Уна, Эса! — крикнул он бортпроводницам, приоткрыв дверь в кабину. — Возьми там ракию, разбавь ее водой до тридцати, и вепря, девочки, порежьте моего потоньше, ясно? И быстренько! Шесть порций! А ты, Абдульхак, зайди еще на кружок, чтоб просветлело в головах у нас, ага? Ну, давай, милый, давай: штурвал направо, на вираж…
Абдульхак опрокинул двести не думая.
Более опытный Махмуд понюхал, не скрывая подозрения:
— Молоко?
— Молоко козы Гейдрун, — пояснил Викар. — Пахнет травами. Моя бабка специально на чердаке в тени сушила.
Выпили, крякнули.
— По второй и — закусим.
Выпили.
Уна подала поднос с тонко нарезанным белоснежным салом.
Махмуд понюхал подозрительно.
— Да ешь, не бойся! Это вепрь. Сам добыл. К матери когда приезжаю, там их навалом в лесу.
— Растут?
— Растут.
— А почему тут на шкурке волосы?
— Ну, как на кукурузе, не видал разве? Початок, а вокруг мочалка такая…
Закусили вепрем, выпили еще по сто молочка: за вепря, за козу Гейдрун.
И еще два раза — за кукурузу и за мочалку на початке.
— Вепрь? — вдруг снова задумался Махмуд. — Никогда не слышал.
— А вы ничего не знаете: велюр — не знаете, вепря — не знаете… Сейчас я фото тебе покажу.
Викар достал снимок, запечатлевший его, стоящего с помповым ружьем над телом сраженного пулей вепря.
— Вот смотри: это я, а это — вепрь!
— Да это ж свинья! — взвизгнул Абдульхак. Его, никогда не пившего, круто заколбасило.
— Дикая, — согласился Викар. — И более того, если ты думаешь, что я умерщвлял это животное по-вашему, положив кабана на левый бок и повернув мордой в сторону Ка'абы, перерезав ему шейные артерии, пищевод и дыхательные пути, бормоча: «Бисмилляхи, Аллаху акбар», то ты глубоко ошибаешься: мне все эти ваши дикарские обряды — до лампочки.
— Не свирепейте, горячие аверьянские парни! — вмешалась в разговор Уна.
— Итак, подведем итоги. — Хроальд, второй пилот, постучал по краю стакана ножом для резки картона, отобранным у Абдульхака для резки свиного сала на более удобные и приятные для закуски кусочки. — У нас для вас две новости, таким образом, — хорошая и плохая. Начнем с плохой. Вы, ребята, нажрались свинины и в таком виде через пару минут предстанете пред своим Аллахом. Очень плохая новость! Но вот и хорошая…
— Вы предстанете пред Всевышним в таком виде, — Викар перебил Хроальда, подхватывая мысль, — что вам будет совершенно до жопы, что Аллах скажет на это. Ведь пьяным море по колено…
— А я попрошу без понтов! — заплетающимся языком заметил Махмуд и поднял указательный палец. — В Священном Коране сказано: «Но кто принужден будет к такой пище, не будучи своевольником, нечестивцем, на том не будет греха!» Греха на нас нет! Ты ж обманул, ну так ведь? У вепря, понимаешь, кукурузина мохнатая…
— А мы поверили! Ух, наивные… — подхватил Абдульхак. — И стали сосать… молоко… козы Прыгун-Акробат…
— В этом греха нет, — согласился Викар. — А вот в том, что вы, зная, в каком состоянии находитесь, все-таки попретесь к Аллаху, невзирая на то, не протрезвев, в том грех большой!
— Полное неуважение! — кивнул Хроальд. — Я бы в таком виде даже домой не пошел…
— Так вот дело в том, что в основном мире эти башни должны сейчас у нас на глазах рухнуть.
— Как рухнуть?
— В основном мире уже через семь минут, в восемь сорок шесть, самолет авиакомпании «American Airlines», рейс номер одиннадцать, Бостон — Лос-Анджелес, уже захваченный террористами, врежется в северную башню Всемирного торгового центра, а через семнадцать минут, в девять ноль три, самолет компании «United Airlines», рейс номер сто семьдесят пять, тоже летящий из Бостона в Лос-Анджелес и тоже захваченный, врежется в южную башню Всемирного торгового центра. Примерно через час, в 10.05, рухнет южная башня, а в 10.27 — северная.
— Вы предлагаете вмешаться?
— Ни в коем случае! Любое прямое вмешательство чревато третьей мировой войной. У меня есть надежда, что благодаря произведенному вами «издалека», Николай Николаевич, «впрыску» северной уравновешенно-яростной крови викингов террористические акты провалятся, сорвутся, не состоятся.
— Башни устоят, а поле снимет автоматика?
— Именно!
— Но… Но ведь возможно, что… Если даже и так, даже если и повезет, то все может оказаться напрасным — архива там уже нет! Его уже эвакуировали в Вашингтон.
— Да, — кивнул сокрушенно Коптин. — Есть такое дело. Может быть. Но эта версия не очень хорошо согласуется с нашей психологией. Она не учитывает человеческий фактор отечественного происхождения. Не в нашем это стиле. У нас ведь как — рухнет, ну и хрен с ним, само похоронится, перевозить, охранять, брать под расписку, сдавать под подписку… Куда проще тут новое сделать, а там — просто бросить: «А, ладно!» Само собой! Естественным ходом! Рухнет, погибнет, сгорит под обломками… Без следов. Без возни. Вот вы, например, купили новую машину?
— Ну, купил…
— А старую куда? В металлолом отвезли? На переплавку сдали, чтоб свой родной двор не захламлять? Да нет! Где она была, там вы ее и бросили. Сама сгниет, в порошок за сто лет рассыплется. Мы не немцы. Не японцы. Нам новое давай, а по старому ходить будем, пока в землю не втопчем, верно ведь?
— Отчасти так. Да, так бывает…
— У нас только так и бывает. А потом вот еще что: из трех лиц, имеющих допуск к архиву, ни один Нью-Йорка последние полгода не посещал.
— Вот это уже посерьезнее довод…
— А есть и еще серьезнее: Бог помогает сумасшедшим и упертым. Знаете?
— Каким сумасшедшим помогает Бог? — удивился Аверьянов.
— Таким вот, как я, — ответил Коптин.
* * *
В зале ожидания бостонского аэропорта пахло тухлой селедкой, крепким самосадным табаком, квашеной капустой, едким перегаром от сорокаградусной «Клюквы особенной» и несвежими портянками — как, впрочем, пахнет во всех аэропортах и вокзалах США. Однако в данном случае высокая концентрация этих запахов была вполне объяснима и отчасти простительна: пассажиры только что провели на ногах ночь, ожидая рейса №11 Бостон — Лос-Анджелес авиакомпании «Viking Averyancan Airlines», уже семь раз отложенного.Экипаж, зная, что все семь раз рейс задерживали из-за хаоса, царящего на всех уровнях аэродромных служб, а вовсе не по вине авиакомпании, испытывал тем не менее некоторое чувство неловкости перед пассажирами.
Так как правило компании обязывало их проследовать на свои рабочие места через зал ожидания одетыми в летные костюмы, слегка стилизованные под древнюю амуницию викингов, то сейчас, после семи задержек, они, ощущая себя без вины виноватыми, старались как можно быстрее миновать зал, по возможности не вращая по сторонам головами, упакованными в казавшиеся дурацкими в данный момент рогатые шлемы, и не вступая ни в какие дискуссии с пассажирами.
Это им удалось.
Облегченно вздохнув, летчики рухнули в свои кресла и занялись проверкой аппаратуры, начиная со связи: их декоративные рогатые шлемы из металлизированной пластмассы были снабжены обычной переговорной системой «hands free» — наушниками и микрофонами на тонкой выдвижной штанге.
— Начинается регистрация билетов и посадка на рейс номер одиннадцать Бостон — Лос-Анджелес авиакомпании «Viking Averyancan Airlines», — объявили динамики в здании аэровокзала.
— Ну, слава богу! — кивнул Рунольв, командир корабля. — Похоже, теперь уж улетим!
— Мну, — согласился Раги, второй пилот.
— Что значит «мну»? — поинтересовался Рунольв.
— Это значит, что к нам троюродный брат жены гостить прилетел. Из Полтавы. В общем, у меня от него голова кругом. Язык во рту не шевелится. В ушах звон. Его энергию б — да в мирных целях!
— Полтава — это где-то на западе Орегона?
— Полтава — это на Украине.
— А Украина — это Венгрия, вспомнил!
— Да, рядом там.
За разговором не заметили, как и взлетели. Набрали высоту, легли на курс.
— Вы, кстати, обратили внимание, — спросил Рунольв, — что у нас террористы на борту?
— Да, двое, — подтвердила бортпроводница Асни, упакованная в сногсшибательную титановую кольчугу, одетую, казалось, на голое тело. Асни зашла в кабину пилотов с только что сваренным для экипажа кофе. — Старший как раз пару минут назад девчушку пятилетнюю взял в заложницы. Угрожает ножом для резки картона…
— Как этой жестянкой можно угрожать? — пожал плечами Рунольв. — Это же не нож, а стружка из металла.
— Заусенец, — подтвердил Раги.
— А он сумел! — немного сварливо ответила Асни, пожав плечами. — Он девочку к себе на колени посадил и угрожает этим «заусенцем» горло ей перерезать…
— Это-то у него получится, а что-то посерьезнее — нет, — покачал головой Рунольв. — Нож для резки картона — не оружие, а ерунда.
— Канцелярский товар, — кивнул Раги.
— Я вам, мальчики, сказала, а вы уже сами решайте. — Асни подумала и добавила: — Тот террорист, который помоложе, сейчас, наверное, сюда придет требования излагать. Вы уж, прошу, не рубите с плеча, горячие аверьянские парни! Оставить ему, террористу, кофе?
— Как хочешь.
— Оставлю, — кивнула Асни. — А то я уже налила.
— Оставь-оставь, — согласился Раги. — В крайнем случае я вторую выпью. До сих пор голова не отошла до конца после вчерашнего…
— Ой! — вскрикнула вдруг Асни: молодой террорист, врываясь в кабину пилота, чуть не вышиб у нее из рук поднос. — Дайте я выйду, — сказала она террористу, — а то тут и без меня тесно.
Террорист отступил на полшага вбок, освобождая проход, и бортпроводница вышла из кабины.
Оба пилота, бортинженер и штурман-радист молчали.
— Во имя Аллаха! — внезапно заявил террорист столь решительно и громогласно, будто открывал представление заезжих циркачей в деревне.
— Да славится он и дела его! — ответил Рунольв с уважением и, помолчав, добавил: — Вы здесь забыли что-то, у нас в кабине?
Террорист не ответил. Пыхтя от усердия, он пытался выдвинуть металлическое лезвие ножа для резки картона из пластмассовой рукоятки-чехла.
— Заклинило?
— Ночью яблоко им резал и не вытер… — пояснил террорист. — Залипло лезвие.
— Да это вообще не нож, а кошкина комедия. Как шурин говорит: «3 дерьма чоботи не зшиеш»… — вмешался в разговор Раги. — На вот, нож мой возьми. — Раги снял с пояса варяжский охотничий нож, элемент фирменного «маскарада», и протянул его террористу: — Что резать-то собрался?
— Не резать, а угрожать… — ответил парень, беря предложенный ему кинжал. — Мы захватили самолет.
— Это мы знаем, — кивнул Рунольв и, допив кофе, поинтересовался: — И дальше что? Чего ждать? На что надеяться?
— Я сяду за штурвал и поведу самолет. Если мне помешают, Аббас зарежет ребенка.
— Садись, пожалуйста. — Рунольв уступил свое пилотское кресло террористу. — О чем разговор?
— Странно, — пожал плечами бортинженер. — Аббас там, с пассажирами в салоне, а ты здесь, в кабине пилотов. Как Аббас сможет узнать, помешали мы тебе или нет?
Вместо ответа террорист вытащил из кармана кнопку-наушник и, вставив ее себе в ухо, выдвинул из-за воротника тонкую штангу с микрофоном:
— Аббас, я веду самолет. Как слышишь меня?
— Хорошо, Расул, хорошо…
— Ну-ка, глянем, не зря ли я тебя на свое место пустил? — спросил Рунольв, включая систему видеонаблюдения в пассажирском салоне. — Как там твой Аббас с ребенком нашим обходится? Не обижает ли?
* * *
Аббас сидел в середине второго салона, эконом-класса, в дальнем от прохода кресле, вжавшись спиной в обшивку салона, держа при этом на коленях и прижимая к груди пятилетнюю девочку, которой одновременно заслонялся от возможной атаки.Девочку Аббас прижимал левой рукой, а в правой сжимал нож для картона, острый как бритва.
Два пассажирских кресла, отделявших его от прохода, пустовали.
По проходу, вдоль всего салона, металась женщина лет тридцати, очевидно мать девочки. Нервно крутя в руках совершенно бесполезный дорогой фотоаппарат, она бросалась то к одному, то к другому пассажиру:
— Ну помогите же, Бога ради! Неужели ни у кого нет флешки хотя бы на пятьдесят мегабайт? У нас в аппарате память кончилась как раз, мы всю свою память забили со Скади в Бостоне, у бабушки! Так хочется дочку снять с террористом! Ну не стирать же отснятое, я просто этого не перенесу!
— Снимите на мобилу и сразу отправьте, — посоветовал кто-то.
— О чем вы говорите — на мобилу! У нас старье: разрешение шестьсот на четыреста. Что это выйдет? Без слез не взглянешь! Четыре, пять, шесть мегов на снимок я согласилась бы… Отдам, когда все кончится, не замотаю.
— Во, баба сумасшедшая!
— Сумасшедший — это, видимо, вы! — ответила мать. — Они только того и хотят, чтоб мы от ужаса умерли все. А я не желаю от ужаса! И я держусь! Я зубы стискиваю — и не боюсь! Они — дикари, мы — культура! И мы в пути, нам мать — ладья, а гроб — погребальный корабль. Мы движемся, всегда идем, мы не сидим в тени под верблюдом! Да, у него нож! А я ищу флешку! Я флешку ищу! Stick memory! И буду снимать! Я буду, буду, буду!
— Вы стрингер, что ли? Папарацци?
— В первую очередь я — мать, понимаете?! И я хочу сохранить для истории все яркие события детства моей дочери! Такой снимок потом у нее на свадьбе показать — все ж сдохнут от зависти!
— Ничего не выйдет! — вдруг встрял в разговор Аббас. — Люди говорят правильно. На мобильный телефон снимаешь и сразу отправляешь. Тогда сохранится. А двадцать или тридцать мегабайт отправить не успеешь. Мы башни-«близнецы» Торгового центра летим таранить! Все погибнут. Не успеешь двадцать мегабайт отправить: уже подлетаем…
— Да ничего у вас не выйдет! — отмахнулась мать девочки, чуть не рассмеявшись. — У нас теракты ваши не проходят. Мы выше вас! Ты нас с Россией перепутал, мой дружок!
— Сейчас посмотрим… — угрожающе прошипел террорист, оглянувшись и кивнув в окно на проступающие внизу уступы небоскребов приближающегося Нью-Йорка. — Посмотрим, поглядим…
* * *
Услышав новость, Рунольв расцвел и одобрительно хлопнул ведущего самолет Расула по плечу:— Так мы на таран летим! Во, здорово! Ну, придумал там у вас кто-то!
— Великий придумал, — с гордостью кивнул Расул. — Великий, но простой…
— И которую из башен великий выбрал для нас?
— Обе.
— Как «обе»?! — удивился Рунольв.
— Одною рукою двi сиськи не схопиш, — подтвердил Раги, окончательно переходя на диалект шурина. — Невже — триста секунд i похмiллю кришка? Ты бей в одну сначала, — подумав, добавил он. — Сначала — в одну. Но побыстрее бей, да? А то моя башка i без тарана трiсне.
— В одну, — согласился Расул. — В какую?
Вынув из кармана сотовый телефон, он, прижав его к штурвалу большим пальцем левой руки, лихорадочно набрал номер указательным пальцем правой.
— Великий… Как его нет? Отошел ненадолго? Не понял? Попозже позвонить? Ага… Что-что-что?! Минут через десять? Вы извините, но мне срочно… Я понимаю, что он заперся. А вы постучите! Не любит, чтоб стучали? Кричит?! Что кричит?! «Занято!»? Сильнее стучите! Я не для себя, для дела! Чего?! Ну, крикните вы ему сквозь дверь, что это Расул! Расул! Я знаю, что второй самолет за нами летит, знаю! Но я-то первый лечу! Как «что»? Ага. Вот спасибо! Великий! С облегчением тебя, отец всех покорных! Рад слышать тебя перед смертью… Постой! Да не пугайся, я не тебя имею в виду. Я про себя, ну конечно! В какую башню врезаться? В правую? Или в левую? Бей в любую, второй добьет, что останется?! О-о-о! Великий! Это мудрое решение! Все. Все! Почему нумудак?![2]
— Ну, вот и решился этот простой вопрос, — улыбнулся Рунольв. — Остался один, последний. Гораздо сложнее…
Расул поднял удивленный взгляд на командира воздушного судна.
— Я имею в виду такой вот вопрос: как же ты к Аллаху завернутый в свиную шкуру явишься?
— Почему в свиную шкуру? — испугался Расул. — Почему я?!
— Потому что ты сидишь в моем кресле. А оно обшито натуральной замшей. А замша — это свиная шкура. При ударе об стену тебя разнесет в брызги, которые, в свою очередь, вмажутся в спинку кресла пилота. В каком виде предстанешь ты перед Аллахом? Свиная шкура, испачканная твоими ошметками! Вот так к Аллаху и въедешь: фарш в свиной шкуре. Мне не кажется этот вид уважительным. Кругом свинья, а внутри — правоверный. Не-е-е-т! Не хочу говорить за других, но, на мой взгляд, Аллах твой вид не одобрит.
— Пельмень-форшмак у свинячiй шкiрочцi, — подтвердил Раги. — От насмешiте Всевишнього!
— Для нас — для экипажа, для пассажиров — ваша идея просто сказка, детская мечта! — продолжал Рунольв. — Наши предки… Только лучшие из них удостаивались отплыть в Царство мертвых на погребальном корабле! Им клали самое необходимое в погребальный корабль. Сжигали или хоронили вместе с ним. А тут у нас такой корабль! Воздушное судно, командиром которого я счастлив быть! Прекрасный лайнер! Мы сгорим. И все на борту с вещами, с самым необходимым! Могла ли судьба распорядиться удачнее?! Мы все на корабле, и все с вещами! Ну, кроме вас — у вас-то, кроме ножей для картона… Как говорится…
— В одном кармане — вошь на аркане, а в другом кармане — блоха на цепи, — заметил штурман-радист.
— Да нам все завидовать будут!
— Это точно! — подтвердил бортинженер.
— А вы-то в свиной накидке как вывернетесь?
— Аллах — не фраер, yci бачить.
— А твой-то, Аббас, — ну вон, смотри, совсем хорош… — Рунольв кивнул в сторону монитора видеонаблюдения в пассажирском салоне эконом-класса. — Девочку взял, без паранджи… А волосы без косынки… Прижал к себе, тискает… Девочку!
— Он — ножом… — Расул внезапно покраснел, как помидор, и заволновался так, словно это его обвинили в склонности к педофилии. — Он ей угрожает…
— Ха-ха! — холодно отреагировал Рунольв. — Басни он пускай на небе травит. Да ты сам-то глянь — ну, точь-в-точь в колледже учитель физкультуры в женской раздевалке… Щупаков раздает. Козел в капусте…
Услышав по мобильной связи разговор в кабине пилотов, Аббас испуганно оттолкнул от себя девчушку и начал совершать омовения, что-то бормоча.
— Видишь, ладони свои нюхает, хочет запах детский на всю жизнь запомнить…
Аббас осекся и с ужасом вперился в камеру видеонаблюдения. Он был смят, унижен, уничтожен. Кабина пилотов ответила ему дружным хохотом.
— Я и сидеть на свинье не могу! — встал с кресла командира корабля Расул.
— Да я тебя сюда и не сажал! — удивился Рунольв. — Ты сам приперся, сел.
— Потише, парни, — заглянула в кабину Асни. — Разгорячились. Завелись.
— Пойди-ка ты, верблюжатник, разомнись, потискай тоже кого-нибудь там, — посоветовал штурман-радист террористу. — А мы тут и сами, глядишь, разобьемся. В этом нам помогать не надо.
— Херни мы и сами наделаем, — кивнул Рунольв.
* * *
В кабине пилотов летевшего за ними с отставанием на двадцать минут самолета авиакомпании «United Airlines of Averyanca», следовавшего рейсом № 175 по тому же маршруту Бостон — Лос-Анджелес и захваченного точно так же — двумя террористами, — разговор шел спокойный, степенный.— И что ж, с самого детства тебя растили фанатиком? — домогался Викар, командир лайнера.
— С самого детства, так, — кивнул в ответ террорист Абдульхак, занявший его место и ведущий самолет.
— Н-да… — задумчиво протянул Викар, наблюдая на мониторе, как в пассажирском салоне зконом-класса второй захватчик, Махмуд, тискает у себя на коленях грудастую белокурую старшеклассницу, держа в зубах, чтобы были свободны руки, канцелярский нож для резки картона.
Бойфренд девушки, согнанный террористом с соседнего сиденья, слонялся хмырем неприкаянным по проходу салона и, время от времени трогая пальцами прыщи на лбу, уныло бормотал:
— Возмутительно… Нет, это просто возмутительно…
— Не зверей, — советовали ему пассажиры. — Держи в руках себя.
Ближайшее к проходу кресло в ряду террориста было занято массивной блондинкой лет сорока пяти, смотревшей прямо перед собой и ничего, казалось, не замечавшей. Тем не менее каждые полминуты блондинка бросала короткий и яркий, как фотовспышка, взгляд на террориста со старшеклассницей и тут же отворачивалась от них, покрываясь на глазах пунцовыми пятнами. Секунд через двадцать пятна на ее лице растворялись, и все повторялось вновь — испепеляющий взгляд, поворот головы в исходную позицию, пунцовые пятна и выражение гордой неприступности и целомудрия в глазах.
— Свиных отбивных тебе, стало быть, даже в детстве не давали… — вздохнул Викар.
— О чем говоришь?! Какой разговор может быть? Свинью увидеть — грех, вот что скажу.
— И что же ты, свиньи никогда не видел, что ли?
— В пятнадцать лет увидал. В первый раз. В бинокль.
— А на что смотрел в бинокль-то? Когда свиней увидел? — насмешливо спросил Хроальд, второй пилот.
— Смотрел? — удивился вопросу Абдульхак. — Да на свиней.
Пилоты, бортинженер и штурман-радист покатились со смеху.
— Что тут смешного? Мальчишка был. Интересно мне было. Свинья — какая она?
— Да мы смеемся, думали, ты за голыми девками в бинокль подглядывал!
Не проронив ни звука, Абдульхак покраснел и сжался в комок, вцепившись с тройной силой в штурвал.
— Какие у них девки, у тушканчиков у этих нефтяных! — улыбнулась бортпроводница Уна, внося всем кофе. — Они и детей-то небось в темноте делают, с глазами завязанными, да, Абдульхак?
— Нет, — отрезал Абдульхак.
— А как, как вы детей делаете? — не унималась Уна.
— Так же, как и вы!
— Надравшись виски? — удивилась Уна.
— Нет! — ответил Абдульхак вызывающе резко.
— Хватит, Уна! — одернул стюардессу Викар. — Разошлась. У них алкоголь запрещен.
— Что ж он, ни разу не надирался?
— Нет! — рявкнул Абдульхак.
— И что, ничего алкогольного ни разу в жизни не пробовал?!
— Нет!!! — заорал Абдульхак, едва не впадая в истерику.
— Ну, нет так нет, — успокоил его Викар. — Мне тоже жена сразу после свадьбы запретила начисто. Я уже двадцать три года пью только молоко.
Члены экипажа, находящиеся в кабине, заулыбались.
— Да, молоко! Жена молоко разрешает мне пить, вот его я и пью, — сварливо повторил Викар, подмигивая остальным. — Молоко козы Гейдрун, закусывая вепрем Сэримниром…
— Смотри, смотри! — Хроальд, второй пилот, вдруг ткнул пальцем в небо правее их курса. — Вон, вон! Рейс номер одиннадцать, перед нами в Бостон улетел, его тоже захватили, видишь?
— Куда это он?!
— Назад в Бостон пошел, похоже…
— У ных… ресла… самлет… з-з-з свиной… ожи, — невнятно пояснил Махмуд, прислушиваясь к радиосообщению, не выпуская из зубов нож для резки картона и продолжая тискать заложницу обеими руками, свободными благодаря системе «hands free», изобретенной специально для того, чтобы мужчинам-террористам было удобнее и веселее вести переговоры о судьбах заложниц.
— А у нас кресла? — испуганно привстал Абдульхак.
— Велюр.
— А что такое велюр?
— Пластик, — успокоил террориста бортинженер и усмехнулся. — У нас другая авиакомпания. В нашей «United Airlines of Averyanca» пургу в ноздри не гонят, а денежки считают. Сиди спокойно. Никакой свинины в креслах нет. Из нефти из твоей любимой делают. Велюр называется. Синтетика.
— Передают, чтобы мы врезались в уцелевшую башню, — сообщил Абдульхак. — Такова воля великого…
— Туманное целеуказание, — заметил Хроальд, второй пилот. — Обе башни, по-моему, уцелели…
— Действительно, — озадаченно почесал репу Абдульхак. — И вот так вот всегда: скажут — ну все понятно, все ясно. А за дело возьмешься — полный туман: куда бежать, в кого стрелять?
— Ну, ты возьми пока к морю, восточнее. Над заливом развернешься, что-то, возможно, сообразишь.
* * *
Самолет заходил на цель с юга. Далеко впереди, на севере, уже маячили такие заметные башни-«близнецы», снизу, под стремительно несущийся лайнер, подплывал уже остров Счастливой Высадки с огромной женской статуей Вари — статуей, близкой сердцу любого гражданина США.Огромная каменная фигура Вари была облачена в длинное платье невесты, подчеркнуто сероватое и пуритански строгое — не в первый раз замуж. Однако торжественность, уникальность Счастливой Встречи подчеркивалась роскошной фирменной укладкой, сделанной в салоне на Кузнецком, недалеко от Лубянки. Роскошь ее прически и чарующий запах дорогого лака для волос были выражены рукой гениального скульптора посредством сияния, как бы исходившего от Вариной головы в виде остроконечных лучей-шипов.
В правой руке статуя Вари держала горящий факел, поднимая его повыше, чтобы викингам было видно, куда приставать, а левой рукой прижимала к груди пачку медицинских книжек — свою и ближайших подруг-шалашовок.
Нью-Йорк приближался.
— А вот что надо сделать! — вдруг хлопнул себя по лбу Викар. — Нужно немного выпить молока козы Гейдрун и закусить вепрем Сэримниром… Это приносит свежие, чудные мысли. Сразу в голове прояснится и возникнет единственно верное решение! Давай, Абдульхак, зови сюда Махмуда. Хватит ему тинейджериху щупать. Эй, Уна, Эса! — крикнул он бортпроводницам, приоткрыв дверь в кабину. — Возьми там ракию, разбавь ее водой до тридцати, и вепря, девочки, порежьте моего потоньше, ясно? И быстренько! Шесть порций! А ты, Абдульхак, зайди еще на кружок, чтоб просветлело в головах у нас, ага? Ну, давай, милый, давай: штурвал направо, на вираж…
* * *
Крепкая турецкая анисовая водка ракия, прозрачная, как стекло, при разбавлении водой тут же становится белой, как молоко, остро пахнущее нашатырно-анисовыми каплями.Абдульхак опрокинул двести не думая.
Более опытный Махмуд понюхал, не скрывая подозрения:
— Молоко?
— Молоко козы Гейдрун, — пояснил Викар. — Пахнет травами. Моя бабка специально на чердаке в тени сушила.
Выпили, крякнули.
— По второй и — закусим.
Выпили.
Уна подала поднос с тонко нарезанным белоснежным салом.
Махмуд понюхал подозрительно.
— Да ешь, не бойся! Это вепрь. Сам добыл. К матери когда приезжаю, там их навалом в лесу.
— Растут?
— Растут.
— А почему тут на шкурке волосы?
— Ну, как на кукурузе, не видал разве? Початок, а вокруг мочалка такая…
Закусили вепрем, выпили еще по сто молочка: за вепря, за козу Гейдрун.
И еще два раза — за кукурузу и за мочалку на початке.
— Вепрь? — вдруг снова задумался Махмуд. — Никогда не слышал.
— А вы ничего не знаете: велюр — не знаете, вепря — не знаете… Сейчас я фото тебе покажу.
Викар достал снимок, запечатлевший его, стоящего с помповым ружьем над телом сраженного пулей вепря.
— Вот смотри: это я, а это — вепрь!
— Да это ж свинья! — взвизгнул Абдульхак. Его, никогда не пившего, круто заколбасило.
— Дикая, — согласился Викар. — И более того, если ты думаешь, что я умерщвлял это животное по-вашему, положив кабана на левый бок и повернув мордой в сторону Ка'абы, перерезав ему шейные артерии, пищевод и дыхательные пути, бормоча: «Бисмилляхи, Аллаху акбар», то ты глубоко ошибаешься: мне все эти ваши дикарские обряды — до лампочки.
— Не свирепейте, горячие аверьянские парни! — вмешалась в разговор Уна.
— Итак, подведем итоги. — Хроальд, второй пилот, постучал по краю стакана ножом для резки картона, отобранным у Абдульхака для резки свиного сала на более удобные и приятные для закуски кусочки. — У нас для вас две новости, таким образом, — хорошая и плохая. Начнем с плохой. Вы, ребята, нажрались свинины и в таком виде через пару минут предстанете пред своим Аллахом. Очень плохая новость! Но вот и хорошая…
— Вы предстанете пред Всевышним в таком виде, — Викар перебил Хроальда, подхватывая мысль, — что вам будет совершенно до жопы, что Аллах скажет на это. Ведь пьяным море по колено…
— А я попрошу без понтов! — заплетающимся языком заметил Махмуд и поднял указательный палец. — В Священном Коране сказано: «Но кто принужден будет к такой пище, не будучи своевольником, нечестивцем, на том не будет греха!» Греха на нас нет! Ты ж обманул, ну так ведь? У вепря, понимаешь, кукурузина мохнатая…
— А мы поверили! Ух, наивные… — подхватил Абдульхак. — И стали сосать… молоко… козы Прыгун-Акробат…
— В этом греха нет, — согласился Викар. — А вот в том, что вы, зная, в каком состоянии находитесь, все-таки попретесь к Аллаху, невзирая на то, не протрезвев, в том грех большой!
— Полное неуважение! — кивнул Хроальд. — Я бы в таком виде даже домой не пошел…