Страница:
Ладьи придут вечером. Надо готовиться.
Николай вручил девушкам лингвистический маяк, осуществляющий автоматизированный перевод с любого языка на любой на уровне подсознания и запустил систему предполетного предстартного тестирования блоков навигации.
А он снимет с Фату-Хиву свадебную компанию, сбросит их у загса и тут же вернется.
Продувка главного хронодизеля прошла, полосовая протяжка синхроимпульсов сфазировалась на опорной дате Рождества Христова.
Пока, девчата!
Быстро набрав с консоли штрих-код точки прибытия, Аверьянов слегка сбился по времени, набрав на единичку больше даты индицированной: усталость дала себя знать.
Зеленая возврат-луковица появилась на песчаной отмели Фату-Хиву не через час после его убытия, как обещалось, а через двадцать пять часов.
— И это называется «часок»?
— Или это час с небольшим, гад?!
— Прибытие рейса Коломенский загс — Фату-Хиву задерживался по техническим причинам… — гнусавым голосом взвыл Аверьянов, пытаясь обратить происшедшее в шутку и не подпустить женские руки с уже поломанными ногтями к своим глазам. — Мы просим прощения от лица… Ногти от лица! Ну-ка! Вот, пожалуйста! Я тоже царапаться буду! Виноват, каюсь! Немедленно искуплю!
— Мы здесь вторые сутки уже кантуемся!
— На бананах и черт-те на чем!
— Банкет, ресторан, венчание в церкви — все к чертовой матери!
— Вы с ума там сошли, если такие вещи считаете возможным допускать!
— Считаете, что все вам можно? Кто будет отвечать за этот беспредел, а?!
— Я буду! За базар отвечу. Вот деньги, видишь? Оцени ущерб. Сейчас прям отстегну. Кто у вас побухгалтеристее?
— Галина Аркадьевна.
— Ну вот, пишите: список, счет, сумма прописью. Получила такая-то…
Аверьянов, как и всякий мужик, которому перевалило за тридцать, прекрасно знал, что стоит только бабий скандал перевести в конструктивное, деловое русло, запал мгновенно иссякает, уступая место бессмысленной и бесконечной толчее на месте. Основной вопрос при этом тут же уходит в песок, уступая место множеству частных вопросов. Где взять ручку? На чем писать? Почему не предупредили заранее, я бы переоделась? Ну, и так далее…
— Да не волнуйтесь вы так, девочки, все будет! — попытался объяснить Николай. — Все состоится, все будет отлично! И церковь будет, и ресторан ваш не уйдет, и за все, за моральный ущерб, заплатит вам это… киностудия!
— Улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой?! — язвительно спросила свекровь. — Где она, камера твоя? Где скрыта-то? Я пять часов ее искала, чтоб плюнуть в объектив.
— Мы вам поверили, думали, нас по телевизору покажут, — разрыдалась очень молодо выглядевшая теща. — А тут такое бескультурье! Нагадить, испортить свадьбу, людей обмануть! Скрытая камера! Гадость какая! На нашей слабости, и так сыграть безжалостно! Тьфу!
— Видеть я вас не желаю!
— Ну, простите, что поделать: техника подвела. Перечислите свои убытки, включая моральный ущерб, сумма прописью, и киностудия оплатит, я же сказал! Сейчас, в данный момент, наличными! Ну, что еще вам, милые?!
— Мы за банкет, вы знаете, сколько мы отдали за банкет?!
— Не знаю. Поэтому в третий раз говорю: напишите, представьте счет, я оплачу. Все будет скомпенсировано. Ну?
— Что «ну»?
— Давайте грузитесь, полетели назад, с меня хватит. В Москве договоримся. Где остальные все?
— Мужчины — пьяные, вон под кустом лежат.
— С чего они пьяные-то? — удивился Николай.
— Так они ж в загс и на венчание знаете сколько с собой захватили? Фляжка здесь, фляжка там.
— А твой и вообще пятилитровую носил, букетом замаскировал, лишь бы не упустить.
— Да ты на своего-то глянь!
— А вон, смотрите, жених на пальме, за бананами опять полез, обезьяна безмозглая! И так уже весь костюм расхлюстал на полосы!
— На свою дочь посмотри: тоже макака та еще! «Не-веста-а-а…»
— А где же девушки, вот именно? — спохватился Николай. — Невеста-то, супруга, виноват, со свидетельницей где?
— Так ее же ваши у себя на пиратском корабле задержали! Мы им орем, они не слышат!
— А ей, наверное, там понравилось!
— На каком пиратском корабле?! — обалдел Аверьянов. — Какие «наши»?
— Да вон, в бухте стоит! Ваш?
— Нет, — попытался сглотнуть Николай, но не смог — в горле вдруг разом пересохло.
На рейде действительно стоял на якоре большой двухмачтовый барк с «Веселым Роджером» на фок-мачте — череп и две берцовые кости крест-накрест на черном фоне.
— Есть попить у вас, девчата?
— Па-пить?
— Ах, тебе и па-апить еще?
— Да ты знаешь, где здесь вода?
— До воды отсюда два часа! По джунглям, в гору, к роднику! Я убить вас готова всех, гадов-киношников!
— Улыбнитесь! — Аверьянов, не давая ужасу схватить за душу, деморализовать, примиряюще обнял женщин за плечи. — Вас снимает скрытая камера!
— Где она, камера твоя? Ведь врешь же все, я чувствую!
— Да, пусть покажет скрытую камеру свою!
— Не могу я вам ее показать, на то ведь она и скрытая. А как девушки попали на корабль?
— Как-как! Он приплыл, встал там, воды забрать… Копали они, пираты ваши, что-то еще, там, на мысе. Нас не видели. А мужикам, им же с пиратами сфотографироваться, выпить — как же без того?! Начали махать им! Они и прислали лодку, эти, ваши, пиратами наряженные. В костюмах… В камзолах или не знаю, как их там… С пистолетами, саблями… Увидели мужиков наших, поняли, что пьяные… Обыскали, избили…
— Избили мужиков, а Свету с Верой забрали — на лодку и на корабль!
«Вот влип-то, — подумал Николай. — Ну какое, казалось бы, дело простое — викингов без потерь высадить. Но ведь не успеешь оглянуться, и вот пожалуйста, две сотни проституток там, пиратский бриг — здесь, ребята — в Москве, да еще и разведка, поди, давно на хвост села… Вот тебе, блин: искал романтики? Ешь! А главное, непонятно, что теперь делать…»
В голове у Аверьянова уже плыли цепочки вопросов, ответы на которые были существенны для выработки плана дальнейших действий. Главное было понять, что произошло. На поверхности все было проще пареной репы: проходил мимо парусник, зашел водой заправиться, едой. Пьяные идиоты привлекли внимание. Причалил. Бухим в рюхало, девок — на конвейер. Проще некуда. Но!
Что потерял барк в этих краях? Это же Полинезия. Торговых путей на сотни миль тут нет, нет и населенных пунктов, стоящих ограбления или крышевания. А шлепать сюда очень прилично: от любого региона с оживленным морскими торговыми трассами — ого-го!
Далее. Почему они не убили мужиков? Убить, по логике вещей, по природе пиратов, было бы и проще, и естественнее. Зачем оставлять недобитков за спиной? Саблей по шее: «Кланяйся там, здесь уж не увидимся». Дешево и сердито. Но нет, избили, причем слегка (!), и кинули на песке.
Почему?
Еще вопрос. Чего они застряли здесь? Почему стоят на якоре? Почему не уходят? Чего ждут? Казалось бы, как просто — девок прихватили и побежали себе далее.
Но нет, они ждут! Кого? Чего? Что?
Не его же они ждут, Аверьянова, когда он появится и вломит им до бровей? Нет, конечно. Откуда им знать, что он объявится? Неоткуда. Что же тогда их тут держит?
Если подумать, впрочем, то получалось как раз наоборот: выходило, что пираты с нетерпением ждут именно его, Аверьянова, хоть и не знают даже о его существовании.
«Но въедем по порядку», — решил Николай, упорядочивая мысли и выводы.
В эту акваторию ребята могли закатить на своем барке только по двум причинам: либо закопать награбленное, либо, наоборот, откопать спрятанное ранее — в зависимости от их прухи за последний год, — либо снять с депозита, либо, наоборот, разместить временно свободные средства и активы в депозитарии под названием «сундук, закопанный на необитаемом острове».
При этом удаленность акватории от наезженных маршрутов дает две дополнительные страховки. Во-первых, нужно очень верить в успех мероприятия и его рентабельность, чтобы решиться на петлю в две-три тысячи миль. То есть если кто посторонний, услышавший где-нибудь в Касабланке, в таверне, пьяное «бла-бла-бла» о существовании клада, решится поискать чужой сундук, отклонившись от родной трассы Гоа — Манила, предположим, то ему придется крупно рискнуть чисто в финансовом плане…
Во-вторых, решившись все же на такую экспедицию, нужно иметь в виду, что, перед тем как начать искать на необитаемом острове сундук, хорошо бы найти сначала сам остров, а это ничуть не проще. Ведь речь идет об архипелаге, а у тебя в руках паршивая карта да астролябия, с помощью которой можно определить только широту, да и то с точностью плюс-минус две трамвайные остановки. Долготы же нет у тебя, дружок, и не будет.
Остров, который ты сам хорошо знаешь, как найти — с помощью всего лишь астролябии и компаса, — это здорово! А вот чужой остров отыскать — это попотеешь.
Если ты был уже здесь и учитываешь ветер, течение, скорость, сколько суток ты уже прешь зюйд-зюйд-остом… если хорошо знаешь внешний вид острова даже при вариации ракурса, помнишь особые приметы, заметные издалека, миль с десяти. Иметь под рукой такой остров очень неплохо. Это куда надежнее ячейки, арендованной в Сбербанке. На острове что закопал, то и возьмешь; остров налоговой не настучит. Остров — это остров!
Так что причина их появления здесь более-менее ясна.
Почему не убили мужиков?
Потому что сразу увидели девок — невесту с подружкой.
Невеста — в свадебном-то платье, с букетом цветов. Шикарные цветы доставляются в Москву фурами из Амстердама, европейской оптовой базы цветов. А в Амстердам цветочки приходят самолетом из Южной Америки. Здесь, в экваториальной части Тихого океана, в тысяче миль от американского континента, таких цветов скорее всего нет: ведь Тур Хейердал по крупицам собирал список растений, которые есть и тут и там. Список вышел довольно убогий.
Да и вообще, едва ли пираты видели ранее что-то похожее — платье, фата, вуаль, гривна и крупная брошь из фианитов…
С точки зрения пиратов образца 1650 года, наша невеста среднего пошиба — это, конечно, молодая королева, принцесса, герцогиня… Ну, в самом хреновом случае — дочь какого-нибудь там королевского наместника Филиппин или маркиза…
За таких девочек могут либо вломить по самое «не балуйся», либо заплатить гигантский выкуп, если не удастся отбить их силой, повесив затем джентльменов удачи на рее их же барка, предварительно вырвав, разумеется, всему «пиратсоставу» телячьи нежности не сильно раскаленными клещами.
Понятно, имея в виду такую перспективу, обстановку лучше не обострять, девок забрать, но в дело — на чесотку — не пускать. На цепь их, на консервацию, и ждать развития ситуации.
Козлу ясно, что герцогини в таких роскошных платьях сюда не с Луны свалились, а приплыли на фрегате или галеоне. Где он, этот галеон-фрегат? Стоит, видимо, в одной из бухт с противоположной стороны острова. Платья белоснежные — где-то их стирали, не в ручье за мысом же?
Если мужиков убить, то те, кто остался на галеоне, основные силы, будут загнаны в угол, поставлены перед необходимостью применить оружие. Вариант содрать неплохой выкуп за заложниц и смыться без боя и без потерь будет упущен. Значит, мужиков оставили в живых, чтобы излишне не обострять, дать шанс противнику сохранить лицо, не обнажая оружия.
Вот и все.
Отсюда сразу следует пять выводов. Девицы, скорее всего, живы, здоровы, не щипаны. Раз.
Пиратам очень нужны деньги. Или, по крайней мере, золото, которое для них сейчас важнее всего остального, к чему они имеют склонность. Два.
Поэтому, далее, они сюда пришли откапывать сундук, а вовсе не закапывать. Если бы закопали, то быстренько свалили бы, не привлекая внимания. И с принцессой не вязались бы. Три.
Копали, копали, а потом перестали. Стоят на якоре, тишина, весь экипаж на борту. Не копают больше. Ну, значит, откопали уже! Четыре.
Ждут «гостей», посланцев с галеона. За девками приедут, приплывут? За такими-то девками! В таких-то платьях да с невиданными здесь цветами! Безусловно, появятся переговорщики. Явятся! Уж если не за девками, то уж за платьями — точно. И они дождались. Гость с галеона-фрегата — это он, Николай Аверьянов. И на пиратском барке ждут, с нетерпением ждут его, Николая Николаевича Аверьянова, капитана спецназа. Это — пять!
Ну, дождались, считай. Что дальше?
Дальше известно что: «деньги давай»! Требование будет сформулировано, естественно, как ультиматум.
А платить ему нечем — баксы ребятам ни к чему. Не в ходу были доллары США в семнадцатом веке. Что для них, для ребят, баксы какие-то, у. е., из которых шубы не сошьешь, в Кейптауне на которых не оттянешься.
Ну, значит, будет встречный ультиматум. Угроза на угрозу. Обе высокие договаривающиеся стороны — рогами в плинтус. Поиск компромисса. Переговорный тупик. Взаимные уступки. Затишье и апатия. Внезапный штурм. Далее — он же, вынужденный и неизбежный.
Нет, этот вариант совсем не годится. Есть способ проще.
— Когда они приплыли-то и все это случилось? — спросил Николай женщин.
— Часа полтора назад.
— Понятно.
Проще вот что: отскочить на хронотопе на два часа назад, когда все еще было спокойно. Они еще только плывут на шлюпе сюда: мужиков метелить и девок захватывать. А мы имеем полчаса на подготовку.
Сколько человек будет на шлюпе? Двенадцать, не более. А скорее — шесть — восемь. В торца им — и привет! «Фу, дурак! Совсем мозги отбило. Если откинуться на два часа назад, то не надо воевать вообще! Погрузить всю компанию в хронотоп и привет, пока шлюп сюда идет, — вот и все! Как просто.
А еще проще — на сутки назад. Тогда никто скулить не будет, что я опоздал. Жених не успеет костюм изодрать, мужики — нажраться, а теща и свекровь не успеют сломать ногти. Во! И все будет о'кей: и кофе с булочкой, и койка с дурочкой, как говорится…
Одурел что-то совсем к концу дня — простейший вариант, а сразу не догнал…»
Набрав на штрих-коде точки прибытия сутками ранее текущего времени, Николай запустил систему предстартного тестирования блоков навигации.
Внезапно вся консоль вспыхнула красными тревожными лампочками, на главном навигационном экране возникла надпись: «Выбранное Вами перемещение может стать роковым».
А ниже менюшка выбора: «Выполнять», «Отменить», «Ввести другие координаты».
Да что ж такое?! Почему? Выбрав «Отменить», Николай привел аппаратуру в сходное положение, распахнул люк и задумался, глядя, как прибрежные пальмы лениво смотрятся в зеленое зеркало океана.
Катя, пересевшая на заднее сидение «опеля», утешала Олену, как ребенка, гладила, едва не убаюкивала.
Автомобиль медленно катился по старым центральным переулкам — направо, налево, направо — просто так, без цели.
— Ты зря так плохо думаешь об отце, — сказал Алексей. — Он может что-то ляпнуть, не догнать, не в масть и не по делу наорать, но он никогда тебя не сдаст, не предаст. Это точно. Я это знаю по себе.
— Я знаю! — всхлипнула Олена и вдруг разрыдалась вновь.
— Совсем плоха… Ну просто никакая, — констатировала Катя, встретившись со взглядом Алексея в зеркале заднего вида. — Останови, если туалет увидишь. Ее бы умыть холодной водой. Глядишь, успокоится.
— Да вот туалет, — кивнул Алеша, останавливая машину.
— Пойдем, Олен, умоемся. Вот сюда, ага. Вместе пойдем…
Сидевшая на входе в туалет консьержка решительно перегородила им дорогу, а затем, бесцеремонно толкнув Катю в грудь, рявкнула:
— А ну пошла отсюда!
— В чем дело?! — возмутилась Катерина. — Вы что, с ума сошли?
— Давай, катись, гадюка, тварь, шахидка чертова!
Только тут Катя вспомнила, как она одета. Сняв паранджу и показав лицо старушке, Катя пояснила извиняющимся голосом:
— Вы извините, мы кино там снимаем. Это просто костюм, роль моя. А сама-то я русская.
— Ну, успокоила! — ехидно хмыкнула старушка. — Да русские сейчас еще больше взрываются. Лишь бы всего этого не видеть. И как раз, кстати, на пустырях да в пустых туалетах взрываются, чтобы других не задеть. Деликатно.
— Шутите?
— Какие шутки? Вон, месяц назад две учительницы из Углича приехали, взорвались тут — десять мешков битой кафельной плитки-сантехники я потом вынесла… Неделю разогнуться не могла.
— Но зачем они это сделали?
— Да чтобы власть услышала. Из Углича — в Москву, а здесь — бабах!
— В газетах не было, — подозрительно сообщила Катя.
— Про это не печатают. Запрещено. Просто в Угличе повысили учителям зарплату на двадцать процентов: была зарплата ноль, а стал теперь тоже ноль, но уже ноль потолще.
— Ну, бабушка, нам на пять минут всего, — взмолилась Катя. — А потом, у меня вон, смотрите, никакого пояса нет. Как я взорвусь?
— Я не знаю, как ты взорвешься. Это твоя забота, внученька. А моя забота — вниз тебя не пускать!
— А если я здесь подорвусь?
— Здесь? Здесь взрывайся. Здесь потому что и меня вместе с тобой в клочья разорвет. Ну, значит, убираться тут, штукатурку таскать, после ментов, фээсбэшников полы вытирать — приедут, натопчут, — это уже все другим достанется. Здесь — пожалуйста. А там, я сказала, — не смей!
— Да не собираюсь я взрываться, поймите же вы, наконец! Нам только умыться!
— О-о-о-о! «Только умыться»! Всего лишь! Да ты знаешь ли, внученька, сколько раз меня уже умывали, умыли?! Уж тысячу раз. И с пенсией, и с льготой, и с квартирой.
— Хорошо. Пусть она одна идет, а я здесь ее подожду.
— Вот так — пожалуйста! — согласилась старушка-консьержка.
— Иди, Олена. Умой лицо как следует!
Только одна кабинка была занята — над ручкой красный флажок.
Посмотрев на себя в зеркальце, Олена ужаснулась: ну надо же, как лицо распухло от слез!
Ополоснуть лицо не удалось: трубка над умывальником не имела мастерски приделанных к ней привычных белых звездочек, которые нужно было крутить, добиваясь нужной теплоты и силы искусственного родника.
Здесь над носиком родника торчала блестящая большая ручка, как у ложки, но покрепче, причем только одна ручка, а не две, вдобавок же еще и без черпала. Вместо того чтобы держать черпало, ручка ложки перерастала в блестящий железный толстый пенек. Из этого же пенька выходил и длинный носик родника.
О таком роднике ей никто никогда не говорил.
Наверное, надо взяться за этот рычаг и что-то с ним сделать. Но что? Алеша вчера сказал ей: «Не знаешь — не трогай», когда она начала обычной железной вилкой расковыривать электрическую розетку дома, на стене, на кухне, — чтобы дырки в розетке стали побольше и чтобы холодильник тоже смог бы включаться в нее и высасывать из нее «лектричество», а не только маленький кухонный телевизор.
Алеша сказал «Не знаешь — не трогай» после того, как вилка, которой она ковыряла розетку, вдруг укусила ее, как змея, даже больнее змеи, и обожгла один палец.
Не знаешь — не трогай!
Олена задумалась — как поступить?
— Коля, я умоляю… — вдруг донеслось из запертой кабинки. — Не надо так… Мы так не договаривались…
Олена похолодела.
— Коля, не делай мне больно. Прошу!
Олена стремительно перенеслась из умывальной к запертой кабинке и дернула ручку. Заперто!
— Коля, давай еще раз… Давай попробуем начать сначала…
Олена легла на пол в метре от кабинки — чтобы змея-соперница не смогла ударить по лицу ногой — и, прижав щеку к полу, заглянула под запертую дверь.
— А вот так, Коля, можно, да!.. Мне так приятно это, Николай, ты никогда не сможешь себе представить, что испытывает женщина… Нет, Коля, ты себе не представляешь…
Олена увидела в щели под дверью пару женских ног со спущенными на них трусами. Мужских ног она не увидела: в глазах у нее были только женские трусы, трусы расплылись, она потеряла сознание.
— Сходите, бабушка, посмотрите, — попросила Катя — Она, сестренка моя, очень дикая. Из такой дыры приехала, не приведи господи.
— Не могу я тебя тут одну оставить. Я уйду, а ты взорвешься.
— Давайте тогда вместе сходим.
— Вместе? — Старушка задумалась. — Вместе можно. Не вопрос.
Олена лежала на полу в метре от кабинок на животе, уткнувшись скукоясенным от высохших слез лицом в сизые мраморные разводы кафельной плитки, устилавшей пол общественного туалета.
— О боже!
— Того сестра-то твоя…
— Что с ней?! — Катя села на колени рядом с Оленой и попыталась перевернуть ее бесчувственное тело на спину.
Занятая кабинка открылась, из нее появилась женщина, продолжающая разговор по мобиле:
— Теперь, Коля, я узнаю тебя, каким ты был в студенческие годы…
Перешагнув как ни в чем не бывало через Олену, женщина вдруг остановилась как вкопанная, затем вернулась и с любопытством стала наблюдать, как Катя кантует Олену.
— Как интересно! Наверное, девушка от любви отравилась.
— Надо «скорую» срочно!
— Похоже на то, — согласилась женщина и пошла в умывальную. — Коля, — подойдя к умывальнику и прижав сотку к уху плечом, она пустила воду из крана, — мне нужно руки помыть, у меня сейчас голос немного изменится, сотку ухом держу, ты не пугайся…
— Чувствовала, что сегодня мне что-то придется таскать: карьерный самосвал всю ночь снился, — призналась бабушка. — Сон в руку, как сказано… — Она слегка встряхнула Олену. — Нет, ну один мешок… Еще терпимо…
— Тяжелая у вас работа, — согласилась Катя.
— А где она легкая, работа-то? В мужском туалете, думаешь, девица, рай? Ничуть! Земли обетованной нет нигде, увы, уверяю тебя! Где нет прокладок в унитазе, там в умывальной пидорасы! И все, как один, еще учти, все мужики — мимо, мимо, мимо…
— Что «мимо»?
— Мимо толчка!.. Тебе-то в голову небось и не придет такое подстроить уборщице… А мужикам-то на пол налить — в радость!
Безопаснее двигаться в локальном времени вперед и не позволять себе пустячные прыжки на несколько часов или дней назад, исправляя опоздание: это может стоить головы.
Значит, придется сейчас перемещаться на барк и затевать там разборку».
Прекрасно.
— Ну, что вы там сидите? Сделайте что-нибудь.
Возле открытого люка стояли теща и свекровь.
— Вы ж нас сюда завезли!
— Сейчас, гражданочки. Я жду сигнала с парусника… — соврал Николай авторитетным тоном.
— Он нас не слышит. Мы уже вам пять минут почти в ухо кричим!
— Я когда думаю, я как глухарь, отключаюсь.
— О чем тут думать-то?!
— Сейчас батальная сцена будет сниматься на барке. Я вот и думаю: должны пираты в воду падать пачками или на палубе будут погибать.
— Я бы и так и этак сделала, — сказала теща, немного оживляясь. — Правдоподобно и эффектно.
— Конечно! — согласилась свекровь. — Всех убить на палубе — правдоподобно, но не эффектно. А выкинуть команду за борт — очень эффектно, очень!
— Но не вполне правдоподобно! — кивнула теща. — Кого-то надо же убить! Прикончить зримо, убедительно!
— Мне ваша точка зрения близка, — согласился Аверьянов. — Корабль сжечь в конце?
— А как в сценарии?
— Еще не читал, — бросил Аверьянов через плечо, но, поняв, что сморозил чушь, попытался сгладить: — У нас фильм снимается скрытой от актеров камерой по скрытому от режиссера сценарию… Мало того, снимается на скрытые от налогов деньги! — подчеркнул он для полной убедительности.
— Тогда послушайте меня, корабль не сжигайте, — попросила теща. — Его потом продать можно.
— Он такой красивый, этот парусник! — подхватила свекровь.
— Сжигать не будем, — кивнул Коля. — Красивый, ваша правда. Только подождите минутку гудеть мне на ухо, нужно решить еще пару вопросов…
Первый вопрос — как причаливать хронотопом к барку? На воду ему садиться пока не приходилось, хотя понятно, что хронотоп без груза обладает положительной плавучестью.
И что с того? Вот барк и хронотоп, допустим, рядом. Где окажется люк хронотопа относительно воды? Встанет-то он сначала нормально, но потом? Может лечь на бок. А может и кильнуться — лыжами вверх. Яйцо нельзя назвать симметричным. Мало того, форма яйца хронотопа иногда «играет» слегка, как крупный мыльный пузырь. Где у него центр тяжести? Где центр плавучести? Сверху? Сбоку? Внизу? Балансировка неизвестна.
Николай вручил девушкам лингвистический маяк, осуществляющий автоматизированный перевод с любого языка на любой на уровне подсознания и запустил систему предполетного предстартного тестирования блоков навигации.
А он снимет с Фату-Хиву свадебную компанию, сбросит их у загса и тут же вернется.
Продувка главного хронодизеля прошла, полосовая протяжка синхроимпульсов сфазировалась на опорной дате Рождества Христова.
Пока, девчата!
Быстро набрав с консоли штрих-код точки прибытия, Аверьянов слегка сбился по времени, набрав на единичку больше даты индицированной: усталость дала себя знать.
Зеленая возврат-луковица появилась на песчаной отмели Фату-Хиву не через час после его убытия, как обещалось, а через двадцать пять часов.
* * *
Яркое солнце тропиков, искрящееся на изумрудной глади Тихого океана, ударило в глаза Аверьянова, и в ту же секунду четыре стальные женские руки выволокли его наружу.— И это называется «часок»?
— Или это час с небольшим, гад?!
— Прибытие рейса Коломенский загс — Фату-Хиву задерживался по техническим причинам… — гнусавым голосом взвыл Аверьянов, пытаясь обратить происшедшее в шутку и не подпустить женские руки с уже поломанными ногтями к своим глазам. — Мы просим прощения от лица… Ногти от лица! Ну-ка! Вот, пожалуйста! Я тоже царапаться буду! Виноват, каюсь! Немедленно искуплю!
— Мы здесь вторые сутки уже кантуемся!
— На бананах и черт-те на чем!
— Банкет, ресторан, венчание в церкви — все к чертовой матери!
— Вы с ума там сошли, если такие вещи считаете возможным допускать!
— Считаете, что все вам можно? Кто будет отвечать за этот беспредел, а?!
— Я буду! За базар отвечу. Вот деньги, видишь? Оцени ущерб. Сейчас прям отстегну. Кто у вас побухгалтеристее?
— Галина Аркадьевна.
— Ну вот, пишите: список, счет, сумма прописью. Получила такая-то…
Аверьянов, как и всякий мужик, которому перевалило за тридцать, прекрасно знал, что стоит только бабий скандал перевести в конструктивное, деловое русло, запал мгновенно иссякает, уступая место бессмысленной и бесконечной толчее на месте. Основной вопрос при этом тут же уходит в песок, уступая место множеству частных вопросов. Где взять ручку? На чем писать? Почему не предупредили заранее, я бы переоделась? Ну, и так далее…
— Да не волнуйтесь вы так, девочки, все будет! — попытался объяснить Николай. — Все состоится, все будет отлично! И церковь будет, и ресторан ваш не уйдет, и за все, за моральный ущерб, заплатит вам это… киностудия!
— Улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой?! — язвительно спросила свекровь. — Где она, камера твоя? Где скрыта-то? Я пять часов ее искала, чтоб плюнуть в объектив.
— Мы вам поверили, думали, нас по телевизору покажут, — разрыдалась очень молодо выглядевшая теща. — А тут такое бескультурье! Нагадить, испортить свадьбу, людей обмануть! Скрытая камера! Гадость какая! На нашей слабости, и так сыграть безжалостно! Тьфу!
— Видеть я вас не желаю!
— Ну, простите, что поделать: техника подвела. Перечислите свои убытки, включая моральный ущерб, сумма прописью, и киностудия оплатит, я же сказал! Сейчас, в данный момент, наличными! Ну, что еще вам, милые?!
— Мы за банкет, вы знаете, сколько мы отдали за банкет?!
— Не знаю. Поэтому в третий раз говорю: напишите, представьте счет, я оплачу. Все будет скомпенсировано. Ну?
— Что «ну»?
— Давайте грузитесь, полетели назад, с меня хватит. В Москве договоримся. Где остальные все?
— Мужчины — пьяные, вон под кустом лежат.
— С чего они пьяные-то? — удивился Николай.
— Так они ж в загс и на венчание знаете сколько с собой захватили? Фляжка здесь, фляжка там.
— А твой и вообще пятилитровую носил, букетом замаскировал, лишь бы не упустить.
— Да ты на своего-то глянь!
— А вон, смотрите, жених на пальме, за бананами опять полез, обезьяна безмозглая! И так уже весь костюм расхлюстал на полосы!
— На свою дочь посмотри: тоже макака та еще! «Не-веста-а-а…»
— А где же девушки, вот именно? — спохватился Николай. — Невеста-то, супруга, виноват, со свидетельницей где?
— Так ее же ваши у себя на пиратском корабле задержали! Мы им орем, они не слышат!
— А ей, наверное, там понравилось!
— На каком пиратском корабле?! — обалдел Аверьянов. — Какие «наши»?
— Да вон, в бухте стоит! Ваш?
— Нет, — попытался сглотнуть Николай, но не смог — в горле вдруг разом пересохло.
На рейде действительно стоял на якоре большой двухмачтовый барк с «Веселым Роджером» на фок-мачте — череп и две берцовые кости крест-накрест на черном фоне.
— Есть попить у вас, девчата?
— Па-пить?
— Ах, тебе и па-апить еще?
— Да ты знаешь, где здесь вода?
— До воды отсюда два часа! По джунглям, в гору, к роднику! Я убить вас готова всех, гадов-киношников!
— Улыбнитесь! — Аверьянов, не давая ужасу схватить за душу, деморализовать, примиряюще обнял женщин за плечи. — Вас снимает скрытая камера!
— Где она, камера твоя? Ведь врешь же все, я чувствую!
— Да, пусть покажет скрытую камеру свою!
— Не могу я вам ее показать, на то ведь она и скрытая. А как девушки попали на корабль?
— Как-как! Он приплыл, встал там, воды забрать… Копали они, пираты ваши, что-то еще, там, на мысе. Нас не видели. А мужикам, им же с пиратами сфотографироваться, выпить — как же без того?! Начали махать им! Они и прислали лодку, эти, ваши, пиратами наряженные. В костюмах… В камзолах или не знаю, как их там… С пистолетами, саблями… Увидели мужиков наших, поняли, что пьяные… Обыскали, избили…
— Избили мужиков, а Свету с Верой забрали — на лодку и на корабль!
* * *
Его проклинали, у него требовали, но он их слышал уже вполуха.«Вот влип-то, — подумал Николай. — Ну какое, казалось бы, дело простое — викингов без потерь высадить. Но ведь не успеешь оглянуться, и вот пожалуйста, две сотни проституток там, пиратский бриг — здесь, ребята — в Москве, да еще и разведка, поди, давно на хвост села… Вот тебе, блин: искал романтики? Ешь! А главное, непонятно, что теперь делать…»
В голове у Аверьянова уже плыли цепочки вопросов, ответы на которые были существенны для выработки плана дальнейших действий. Главное было понять, что произошло. На поверхности все было проще пареной репы: проходил мимо парусник, зашел водой заправиться, едой. Пьяные идиоты привлекли внимание. Причалил. Бухим в рюхало, девок — на конвейер. Проще некуда. Но!
Что потерял барк в этих краях? Это же Полинезия. Торговых путей на сотни миль тут нет, нет и населенных пунктов, стоящих ограбления или крышевания. А шлепать сюда очень прилично: от любого региона с оживленным морскими торговыми трассами — ого-го!
Далее. Почему они не убили мужиков? Убить, по логике вещей, по природе пиратов, было бы и проще, и естественнее. Зачем оставлять недобитков за спиной? Саблей по шее: «Кланяйся там, здесь уж не увидимся». Дешево и сердито. Но нет, избили, причем слегка (!), и кинули на песке.
Почему?
Еще вопрос. Чего они застряли здесь? Почему стоят на якоре? Почему не уходят? Чего ждут? Казалось бы, как просто — девок прихватили и побежали себе далее.
Но нет, они ждут! Кого? Чего? Что?
Не его же они ждут, Аверьянова, когда он появится и вломит им до бровей? Нет, конечно. Откуда им знать, что он объявится? Неоткуда. Что же тогда их тут держит?
Если подумать, впрочем, то получалось как раз наоборот: выходило, что пираты с нетерпением ждут именно его, Аверьянова, хоть и не знают даже о его существовании.
«Но въедем по порядку», — решил Николай, упорядочивая мысли и выводы.
В эту акваторию ребята могли закатить на своем барке только по двум причинам: либо закопать награбленное, либо, наоборот, откопать спрятанное ранее — в зависимости от их прухи за последний год, — либо снять с депозита, либо, наоборот, разместить временно свободные средства и активы в депозитарии под названием «сундук, закопанный на необитаемом острове».
При этом удаленность акватории от наезженных маршрутов дает две дополнительные страховки. Во-первых, нужно очень верить в успех мероприятия и его рентабельность, чтобы решиться на петлю в две-три тысячи миль. То есть если кто посторонний, услышавший где-нибудь в Касабланке, в таверне, пьяное «бла-бла-бла» о существовании клада, решится поискать чужой сундук, отклонившись от родной трассы Гоа — Манила, предположим, то ему придется крупно рискнуть чисто в финансовом плане…
Во-вторых, решившись все же на такую экспедицию, нужно иметь в виду, что, перед тем как начать искать на необитаемом острове сундук, хорошо бы найти сначала сам остров, а это ничуть не проще. Ведь речь идет об архипелаге, а у тебя в руках паршивая карта да астролябия, с помощью которой можно определить только широту, да и то с точностью плюс-минус две трамвайные остановки. Долготы же нет у тебя, дружок, и не будет.
Остров, который ты сам хорошо знаешь, как найти — с помощью всего лишь астролябии и компаса, — это здорово! А вот чужой остров отыскать — это попотеешь.
Если ты был уже здесь и учитываешь ветер, течение, скорость, сколько суток ты уже прешь зюйд-зюйд-остом… если хорошо знаешь внешний вид острова даже при вариации ракурса, помнишь особые приметы, заметные издалека, миль с десяти. Иметь под рукой такой остров очень неплохо. Это куда надежнее ячейки, арендованной в Сбербанке. На острове что закопал, то и возьмешь; остров налоговой не настучит. Остров — это остров!
Так что причина их появления здесь более-менее ясна.
Почему не убили мужиков?
Потому что сразу увидели девок — невесту с подружкой.
Невеста — в свадебном-то платье, с букетом цветов. Шикарные цветы доставляются в Москву фурами из Амстердама, европейской оптовой базы цветов. А в Амстердам цветочки приходят самолетом из Южной Америки. Здесь, в экваториальной части Тихого океана, в тысяче миль от американского континента, таких цветов скорее всего нет: ведь Тур Хейердал по крупицам собирал список растений, которые есть и тут и там. Список вышел довольно убогий.
Да и вообще, едва ли пираты видели ранее что-то похожее — платье, фата, вуаль, гривна и крупная брошь из фианитов…
С точки зрения пиратов образца 1650 года, наша невеста среднего пошиба — это, конечно, молодая королева, принцесса, герцогиня… Ну, в самом хреновом случае — дочь какого-нибудь там королевского наместника Филиппин или маркиза…
За таких девочек могут либо вломить по самое «не балуйся», либо заплатить гигантский выкуп, если не удастся отбить их силой, повесив затем джентльменов удачи на рее их же барка, предварительно вырвав, разумеется, всему «пиратсоставу» телячьи нежности не сильно раскаленными клещами.
Понятно, имея в виду такую перспективу, обстановку лучше не обострять, девок забрать, но в дело — на чесотку — не пускать. На цепь их, на консервацию, и ждать развития ситуации.
Козлу ясно, что герцогини в таких роскошных платьях сюда не с Луны свалились, а приплыли на фрегате или галеоне. Где он, этот галеон-фрегат? Стоит, видимо, в одной из бухт с противоположной стороны острова. Платья белоснежные — где-то их стирали, не в ручье за мысом же?
Если мужиков убить, то те, кто остался на галеоне, основные силы, будут загнаны в угол, поставлены перед необходимостью применить оружие. Вариант содрать неплохой выкуп за заложниц и смыться без боя и без потерь будет упущен. Значит, мужиков оставили в живых, чтобы излишне не обострять, дать шанс противнику сохранить лицо, не обнажая оружия.
Вот и все.
Отсюда сразу следует пять выводов. Девицы, скорее всего, живы, здоровы, не щипаны. Раз.
Пиратам очень нужны деньги. Или, по крайней мере, золото, которое для них сейчас важнее всего остального, к чему они имеют склонность. Два.
Поэтому, далее, они сюда пришли откапывать сундук, а вовсе не закапывать. Если бы закопали, то быстренько свалили бы, не привлекая внимания. И с принцессой не вязались бы. Три.
Копали, копали, а потом перестали. Стоят на якоре, тишина, весь экипаж на борту. Не копают больше. Ну, значит, откопали уже! Четыре.
Ждут «гостей», посланцев с галеона. За девками приедут, приплывут? За такими-то девками! В таких-то платьях да с невиданными здесь цветами! Безусловно, появятся переговорщики. Явятся! Уж если не за девками, то уж за платьями — точно. И они дождались. Гость с галеона-фрегата — это он, Николай Аверьянов. И на пиратском барке ждут, с нетерпением ждут его, Николая Николаевича Аверьянова, капитана спецназа. Это — пять!
Ну, дождались, считай. Что дальше?
Дальше известно что: «деньги давай»! Требование будет сформулировано, естественно, как ультиматум.
А платить ему нечем — баксы ребятам ни к чему. Не в ходу были доллары США в семнадцатом веке. Что для них, для ребят, баксы какие-то, у. е., из которых шубы не сошьешь, в Кейптауне на которых не оттянешься.
Ну, значит, будет встречный ультиматум. Угроза на угрозу. Обе высокие договаривающиеся стороны — рогами в плинтус. Поиск компромисса. Переговорный тупик. Взаимные уступки. Затишье и апатия. Внезапный штурм. Далее — он же, вынужденный и неизбежный.
Нет, этот вариант совсем не годится. Есть способ проще.
— Когда они приплыли-то и все это случилось? — спросил Николай женщин.
— Часа полтора назад.
— Понятно.
Проще вот что: отскочить на хронотопе на два часа назад, когда все еще было спокойно. Они еще только плывут на шлюпе сюда: мужиков метелить и девок захватывать. А мы имеем полчаса на подготовку.
Сколько человек будет на шлюпе? Двенадцать, не более. А скорее — шесть — восемь. В торца им — и привет! «Фу, дурак! Совсем мозги отбило. Если откинуться на два часа назад, то не надо воевать вообще! Погрузить всю компанию в хронотоп и привет, пока шлюп сюда идет, — вот и все! Как просто.
А еще проще — на сутки назад. Тогда никто скулить не будет, что я опоздал. Жених не успеет костюм изодрать, мужики — нажраться, а теща и свекровь не успеют сломать ногти. Во! И все будет о'кей: и кофе с булочкой, и койка с дурочкой, как говорится…
Одурел что-то совсем к концу дня — простейший вариант, а сразу не догнал…»
Набрав на штрих-коде точки прибытия сутками ранее текущего времени, Николай запустил систему предстартного тестирования блоков навигации.
Внезапно вся консоль вспыхнула красными тревожными лампочками, на главном навигационном экране возникла надпись: «Выбранное Вами перемещение может стать роковым».
А ниже менюшка выбора: «Выполнять», «Отменить», «Ввести другие координаты».
Да что ж такое?! Почему? Выбрав «Отменить», Николай привел аппаратуру в сходное положение, распахнул люк и задумался, глядя, как прибрежные пальмы лениво смотрятся в зеленое зеркало океана.
* * *
— Ну ничего, Олена, все… все прошло. Успокоилась, да?Катя, пересевшая на заднее сидение «опеля», утешала Олену, как ребенка, гладила, едва не убаюкивала.
Автомобиль медленно катился по старым центральным переулкам — направо, налево, направо — просто так, без цели.
— Ты зря так плохо думаешь об отце, — сказал Алексей. — Он может что-то ляпнуть, не догнать, не в масть и не по делу наорать, но он никогда тебя не сдаст, не предаст. Это точно. Я это знаю по себе.
— Я знаю! — всхлипнула Олена и вдруг разрыдалась вновь.
— Совсем плоха… Ну просто никакая, — констатировала Катя, встретившись со взглядом Алексея в зеркале заднего вида. — Останови, если туалет увидишь. Ее бы умыть холодной водой. Глядишь, успокоится.
— Да вот туалет, — кивнул Алеша, останавливая машину.
— Пойдем, Олен, умоемся. Вот сюда, ага. Вместе пойдем…
Сидевшая на входе в туалет консьержка решительно перегородила им дорогу, а затем, бесцеремонно толкнув Катю в грудь, рявкнула:
— А ну пошла отсюда!
— В чем дело?! — возмутилась Катерина. — Вы что, с ума сошли?
— Давай, катись, гадюка, тварь, шахидка чертова!
Только тут Катя вспомнила, как она одета. Сняв паранджу и показав лицо старушке, Катя пояснила извиняющимся голосом:
— Вы извините, мы кино там снимаем. Это просто костюм, роль моя. А сама-то я русская.
— Ну, успокоила! — ехидно хмыкнула старушка. — Да русские сейчас еще больше взрываются. Лишь бы всего этого не видеть. И как раз, кстати, на пустырях да в пустых туалетах взрываются, чтобы других не задеть. Деликатно.
— Шутите?
— Какие шутки? Вон, месяц назад две учительницы из Углича приехали, взорвались тут — десять мешков битой кафельной плитки-сантехники я потом вынесла… Неделю разогнуться не могла.
— Но зачем они это сделали?
— Да чтобы власть услышала. Из Углича — в Москву, а здесь — бабах!
— В газетах не было, — подозрительно сообщила Катя.
— Про это не печатают. Запрещено. Просто в Угличе повысили учителям зарплату на двадцать процентов: была зарплата ноль, а стал теперь тоже ноль, но уже ноль потолще.
— Ну, бабушка, нам на пять минут всего, — взмолилась Катя. — А потом, у меня вон, смотрите, никакого пояса нет. Как я взорвусь?
— Я не знаю, как ты взорвешься. Это твоя забота, внученька. А моя забота — вниз тебя не пускать!
— А если я здесь подорвусь?
— Здесь? Здесь взрывайся. Здесь потому что и меня вместе с тобой в клочья разорвет. Ну, значит, убираться тут, штукатурку таскать, после ментов, фээсбэшников полы вытирать — приедут, натопчут, — это уже все другим достанется. Здесь — пожалуйста. А там, я сказала, — не смей!
— Да не собираюсь я взрываться, поймите же вы, наконец! Нам только умыться!
— О-о-о-о! «Только умыться»! Всего лишь! Да ты знаешь ли, внученька, сколько раз меня уже умывали, умыли?! Уж тысячу раз. И с пенсией, и с льготой, и с квартирой.
— Хорошо. Пусть она одна идет, а я здесь ее подожду.
— Вот так — пожалуйста! — согласилась старушка-консьержка.
— Иди, Олена. Умой лицо как следует!
* * *
Из умывальной был виден ряд кабинок, почти все свободны — над ручкой зеленая черточка.Только одна кабинка была занята — над ручкой красный флажок.
Посмотрев на себя в зеркальце, Олена ужаснулась: ну надо же, как лицо распухло от слез!
Ополоснуть лицо не удалось: трубка над умывальником не имела мастерски приделанных к ней привычных белых звездочек, которые нужно было крутить, добиваясь нужной теплоты и силы искусственного родника.
Здесь над носиком родника торчала блестящая большая ручка, как у ложки, но покрепче, причем только одна ручка, а не две, вдобавок же еще и без черпала. Вместо того чтобы держать черпало, ручка ложки перерастала в блестящий железный толстый пенек. Из этого же пенька выходил и длинный носик родника.
О таком роднике ей никто никогда не говорил.
Наверное, надо взяться за этот рычаг и что-то с ним сделать. Но что? Алеша вчера сказал ей: «Не знаешь — не трогай», когда она начала обычной железной вилкой расковыривать электрическую розетку дома, на стене, на кухне, — чтобы дырки в розетке стали побольше и чтобы холодильник тоже смог бы включаться в нее и высасывать из нее «лектричество», а не только маленький кухонный телевизор.
Алеша сказал «Не знаешь — не трогай» после того, как вилка, которой она ковыряла розетку, вдруг укусила ее, как змея, даже больнее змеи, и обожгла один палец.
Не знаешь — не трогай!
Олена задумалась — как поступить?
— Коля, я умоляю… — вдруг донеслось из запертой кабинки. — Не надо так… Мы так не договаривались…
Олена похолодела.
— Коля, не делай мне больно. Прошу!
Олена стремительно перенеслась из умывальной к запертой кабинке и дернула ручку. Заперто!
— Коля, давай еще раз… Давай попробуем начать сначала…
Олена легла на пол в метре от кабинки — чтобы змея-соперница не смогла ударить по лицу ногой — и, прижав щеку к полу, заглянула под запертую дверь.
— А вот так, Коля, можно, да!.. Мне так приятно это, Николай, ты никогда не сможешь себе представить, что испытывает женщина… Нет, Коля, ты себе не представляешь…
Олена увидела в щели под дверью пару женских ног со спущенными на них трусами. Мужских ног она не увидела: в глазах у нее были только женские трусы, трусы расплылись, она потеряла сознание.
* * *
— Ну, чего-то там твоя застряла… — вздохнула старушка-консьержка.— Сходите, бабушка, посмотрите, — попросила Катя — Она, сестренка моя, очень дикая. Из такой дыры приехала, не приведи господи.
— Не могу я тебя тут одну оставить. Я уйду, а ты взорвешься.
— Давайте тогда вместе сходим.
— Вместе? — Старушка задумалась. — Вместе можно. Не вопрос.
Олена лежала на полу в метре от кабинок на животе, уткнувшись скукоясенным от высохших слез лицом в сизые мраморные разводы кафельной плитки, устилавшей пол общественного туалета.
— О боже!
— Того сестра-то твоя…
— Что с ней?! — Катя села на колени рядом с Оленой и попыталась перевернуть ее бесчувственное тело на спину.
Занятая кабинка открылась, из нее появилась женщина, продолжающая разговор по мобиле:
— Теперь, Коля, я узнаю тебя, каким ты был в студенческие годы…
Перешагнув как ни в чем не бывало через Олену, женщина вдруг остановилась как вкопанная, затем вернулась и с любопытством стала наблюдать, как Катя кантует Олену.
— Как интересно! Наверное, девушка от любви отравилась.
— Надо «скорую» срочно!
— Похоже на то, — согласилась женщина и пошла в умывальную. — Коля, — подойдя к умывальнику и прижав сотку к уху плечом, она пустила воду из крана, — мне нужно руки помыть, у меня сейчас голос немного изменится, сотку ухом держу, ты не пугайся…
* * *
Катя и консьержка несли Олену по лестнице вверх, на улицу, к солнцу.— Чувствовала, что сегодня мне что-то придется таскать: карьерный самосвал всю ночь снился, — призналась бабушка. — Сон в руку, как сказано… — Она слегка встряхнула Олену. — Нет, ну один мешок… Еще терпимо…
— Тяжелая у вас работа, — согласилась Катя.
— А где она легкая, работа-то? В мужском туалете, думаешь, девица, рай? Ничуть! Земли обетованной нет нигде, увы, уверяю тебя! Где нет прокладок в унитазе, там в умывальной пидорасы! И все, как один, еще учти, все мужики — мимо, мимо, мимо…
— Что «мимо»?
— Мимо толчка!.. Тебе-то в голову небось и не придет такое подстроить уборщице… А мужикам-то на пол налить — в радость!
* * *
«Понял! — Николай хлопнул рукой по штурвалу. — Проще пареной репы, ничего нового! Если я отсюда улечу назад на сутки и оттуда вывезу всех в Москву вовремя, то сейчас, в данный момент, через двадцать четыре часа, как я их вывез, тут уже никого нет. И нет никакой причины мне с этого места прыгать на сутки назад. Это все тот же парадокс — следствие убивает или может убить свою причину. Если причина и следствие отстоят друг от друга на много десятков лет, то связь как бы размывается — все влияет на все и ничто не влияет существенно, радикально. Если же причина и следствие разделяются всего лишь несколькими часами, то они просматриваются четко. Опасность напороться и родить мощный пучок параллельных и практически равноправных миров резко возрастает. В таком пучке легко запутаться, не успеть среагировать. А без раздвоения можно и в ящик сыграть…Безопаснее двигаться в локальном времени вперед и не позволять себе пустячные прыжки на несколько часов или дней назад, исправляя опоздание: это может стоить головы.
Значит, придется сейчас перемещаться на барк и затевать там разборку».
Прекрасно.
— Ну, что вы там сидите? Сделайте что-нибудь.
Возле открытого люка стояли теща и свекровь.
— Вы ж нас сюда завезли!
— Сейчас, гражданочки. Я жду сигнала с парусника… — соврал Николай авторитетным тоном.
— Он нас не слышит. Мы уже вам пять минут почти в ухо кричим!
— Я когда думаю, я как глухарь, отключаюсь.
— О чем тут думать-то?!
— Сейчас батальная сцена будет сниматься на барке. Я вот и думаю: должны пираты в воду падать пачками или на палубе будут погибать.
— Я бы и так и этак сделала, — сказала теща, немного оживляясь. — Правдоподобно и эффектно.
— Конечно! — согласилась свекровь. — Всех убить на палубе — правдоподобно, но не эффектно. А выкинуть команду за борт — очень эффектно, очень!
— Но не вполне правдоподобно! — кивнула теща. — Кого-то надо же убить! Прикончить зримо, убедительно!
— Мне ваша точка зрения близка, — согласился Аверьянов. — Корабль сжечь в конце?
— А как в сценарии?
— Еще не читал, — бросил Аверьянов через плечо, но, поняв, что сморозил чушь, попытался сгладить: — У нас фильм снимается скрытой от актеров камерой по скрытому от режиссера сценарию… Мало того, снимается на скрытые от налогов деньги! — подчеркнул он для полной убедительности.
— Тогда послушайте меня, корабль не сжигайте, — попросила теща. — Его потом продать можно.
— Он такой красивый, этот парусник! — подхватила свекровь.
— Сжигать не будем, — кивнул Коля. — Красивый, ваша правда. Только подождите минутку гудеть мне на ухо, нужно решить еще пару вопросов…
Первый вопрос — как причаливать хронотопом к барку? На воду ему садиться пока не приходилось, хотя понятно, что хронотоп без груза обладает положительной плавучестью.
И что с того? Вот барк и хронотоп, допустим, рядом. Где окажется люк хронотопа относительно воды? Встанет-то он сначала нормально, но потом? Может лечь на бок. А может и кильнуться — лыжами вверх. Яйцо нельзя назвать симметричным. Мало того, форма яйца хронотопа иногда «играет» слегка, как крупный мыльный пузырь. Где у него центр тяжести? Где центр плавучести? Сверху? Сбоку? Внизу? Балансировка неизвестна.