Горюнов Андрей. Варяжский десант

   — А куда пошел бы? — еле шевеля языком, поинтересовался Махмуд.
   — Я бы сначала пошел на посадку! — сварливо ответил Хроальд. — Это у нас теперь номер один, цирковой номер, считай: в таком состоянии…
   — А-а-а… Это правильно… — Махмуд осел на пол кабины и начал устраиваться поудобнее с явным намерением прикемарить. — Слушай, приведи мне заложницу, а? — попросил он Викара. — Прямо сюда… Ага… Я угрожать хочу ей… Понял?..
   Так и не пристроившись как следует, Махмуд свернулся на полу калачиком, закрыл глаза и засопел, медленно жуя во сне свои четки.

* * *

   — Оба борта возвращаются в Бостон!
   Во всех диспетчерских службах региона уже был выделен дополнительный диспетчер, следивший за радарными метками захваченных рейсов.
   Оба экипажа уже доложили земле, что террористы обезврежены и угроза снята.
   Однако была одна странность, заставлявшая службу контроля полетов не вполне доверять сообщениям, пришедшим с этих бортов: штурманы-радисты обоих рейсов последние десять минут отвечали, явно напрягаясь, старательно выговаривая слова, допуская повторы. Так, например, рейс № 11 только с третьей попытки сумел выговорить слово «Бостон»…
   Переключившись на рейс № 175, изумленный диспетчер услышал вдруг старую варяжскую песню, исполняемую в кабине пилотов, видимо, всем экипажем; слышались даже женские голоса бортпроводниц, покинувших пассажирский салон:
 
   Не ходите, девки, замуж за Эгмунда-кузена,
   У Эгмунда-кузена с мочалкой кукурузина!
 
   Поразмышляв минут пять над услышанным, диспетчер вызвал аварийную службу бостонского аэропорта и подтвердил необходимость выкатывания на рулежки пожарных машин и реамобилей.

* * *

   — Наша взяла! — торжествующе воскликнул Коптин, выходя из офиса на сорок седьмом этаже северной башни. — Вот оно, смотрите, Николай Николаевич!
   Разжав кулак, Коптин показал Аверьянову кристалл размером с почтовую марку.
   Кроме них двоих, на сорок седьмом этаже никого не было: всех успели эвакуировать, ожидая худшего.
   — И вот в этой одной фитюлистой фитюльке — самые главные секреты России!
   Аверьянов промолчал.
   — А вы обратили внимание, как элегантно наши оформили офис, в котором хранился архив?
   — Да, здорово, — согласился Коля, рассматривая сквозь стеклянную стену просторное офисное помещение ультрасовременного дизайна: с зимним садом, бассейном-аквариумом. — Правда, я уже что-то в этом роде где-то видел. Стоял, вас ждал, все пытался вспомнить — где.
   — И легенда-прикрытие изумительная, — продолжал Коптин, вызвав лифт. — Продажа коряг для аквариума. Итальянских, болгарских и русских, конечно, отечественных! Обработанных коряг, отшкуренных, — не сырье! Обрабатывающая промышленность на ноги встает! А? Не лишено некоего шарма, я прав? Что с вами, Николай Николаевич?
   — Вспомнил.
   — Вспомнили — что?
   — Вспомнил, что корягу надо купить… Для аквариума.
   — Ну, здесь я вам ничего покупать не рекомендую. Здесь цены бешеные. Специально такие поставили, чтоб посетителей отпугнуть. Сразу и навсегда.
   — Понятно.
   — Да вы неужели дома-то, в родных пенатах, так сказать, корягу в реке не найдете?
   — Конечно, найду. Не вопрос.
   — Ну и слава богу!
   На выходе из башни дежурила полиция. Показав жетоны FBI, который предусмотрительный Сергей Ильич имел среди массы других жетонов, удостоверений, пропусков и карт доступа, Аверьянов и Коптин беспрепятственно вышли за пределы кольца оцепления и затерялись в толпе зевак.

* * *

   — Интересно, а что сейчас в России происходит? — спросил Аверьянов, занимая в хронотопе Коптина место второго хронопилота.
   — Это важный вопрос, — согласился Сергей Ильич. — Включи-ка радио. Поймай чего-нибудь родное.
   — Ага, — нашел Коля. — Матч какой-то…
   «… Количество пришедших сюда, на этот поистине исторический хэдбольный матч, ограничивалось только одним обстоятельством — вместимостью стадиона! Погода выдалась на славу, и двести тысяч болельщиков заполнили трибуны. Еще бы! Сегодня на воротах прославленного “Статистика” стоит, напомню вам, министр здравозахоронения Иван Савельич Незахерсобачев, по инициативе которого, как всем известно, были изменены пенсионные возрасты, сдвинуты сроки выхода трудящихся на пенсию. Команды напряжены. Свисток, судья вбрасывает меч… Ну конечно! Центральный нападающий “Китежграда” Роман Буремглоев сразу завладел мечом, ударив ногой в пах полусреднего защитника “Статистика”. Буремглоев, на счету которого в этом сезоне уже двадцать семь срубленных голов, рвется к воротам “Статистика”! Ему наперерез бросается Референтов, седьмой номер “Статистика”, заходит за спину, чтобы в броске сзади завладеть мечом… Буремглоев совершает рывок к боковой линии, стремительно разворачивается… Свисток судьи — вне игры!.. Но что это? У Референтова из разрубленного, горизонтально разрубленного живота… Н-да… Плохо дело: Референтов падает на траву, на бок… Стонет, имитируя серьезную травму. Да, удар, возможно, был произведен в положении “вне игры”… Похоже на то. Судья назначает штрафной! Вы слышите, как взорвались трибуны? “Судью на мыло!” — требуют болельщики “Китежграда”. Игра приостановлена. Сомнения серьезны. Штрафной или “на мыло”? Да, они правы, болельщики “Китежграда”: на видеоповторе хорошо видно, что удар был нанесен еще до остановившего игру свистка; судью, видимо, сбил с толку кишечник Референтова, вывалившийся и повисший до колен уже после свистка! Кишки сбили с толку, и он назначил штрафной! “На мыло!”, “На мыло!”… Десятки тысяч рук на трибунах простерлись вперед, повернутые большими пальцами к земле… Да! Это почти единогласный приговор… Сотрудники Ассоциации неподкупного судейства передают скосившего судью в руки представителей Комбината технических жиров и мыловарения, стоящих у поля с крючьями наготове. В какое мыло они превратят сегодня судью Кривоглазского, заслуженного судью России, члена Коллегии хэдбольной федерации? В “Банное”? “Хозяйственное”? “Земляничное”? “Детское”? Да что там гадать?! Об этом мы узнаем только вечером из выпуска новостей. А сейчас новый судья, Близоруков, подобрав с травы свисток, выбитый изо рта у отправляемого на мыло Кривоглазского, вытирает свисток о свои трусы, вставляет его себе в рот… А как напряжены зрители! Если бы вы видели, дорогие радиослушатели! Да, воистину хэдбол, игра, пришедшая к нам из США, обрела здесь свою вторую родину! Судья свистит. Игра! Меч снова в руках у Буремглоева… Размахивая им, он разгоняет защитников “Статистика”, расчищая себе проход к воротам… Вот центральный нападающий “Статистика” пытается преградить Буремглоеву дорогу и тут же остается без обоих ушей! На плечах игрока — ни царапины; плечи, конечно, в крови, но это кровь, хлещущая из обрубков ушей, оставшихся на голове центрального нападающего “Статистика”. Да! Ничего удивительного: с раннего детства Родион Буремглоев, выросший в небольшом алтайском селе, тренировался на снеговиках, тыквах, кочанах капусты, арбузах. Всем им начинающий мастер приклеивал бумажные уши, а затем, тренируясь, отрубал их. В краеведческом музее Бийска вы можете увидеть фотографию пятиклассника Романа, держащего в одной руке двуручный меч, а в другой — обычный чайник с бумажными ушами… Ах, что он делает! Что он делает! Вот молодец!!! Да, вы не видите! А мне отсюда, из комментаторской кабины, все видно прекрасно… А вы не видите… Нет, это неподражаемо… Вы слышите? Весь стадион, двести тысяч человек, затаил дух… Они видят, что происходит на поле… А вы не видите… А-бал-деть! Такого даже я не предполагал! Это неописуемо! А этот, тоже… Да откуда ты вылез-то? Из какой задницы? Ну что? Думал? Нет, ты не думал! Вот и поплатился, бобрик под скобочку. Хрен-то!! Нет, снова! Ага, вот так?! Ну, это нам понятно! Тут очевидно! Вбок! Без разбору! Вниз! И снова набекрень! Проехал, поздно, ты промедлил! И снова то же самое! Как в прошлый раз! Точь-в-точь! Ну, вот вам, здрасте, тетя, — не верится даже… Есть! Получилось! И этот тоже без ушей! Нет, не возьмешь! Как хорошо видно все происходящее из кабины радиокомментатора! Ха-ха-ха, вот это да!!! Все видно! Все! Ну, наконец-то! Буремглоев выходит один на один с вратарем “Статистика” Незахерсобачевым! Тот заметался в воротах… Удар! Штанга!!! Еще удар! Опять штанга!!! О-о-о! А вот это действительно неожиданный поворот, находка сезона! Стремительно вырубив полутораметровый кусок штанги, Буремглоев, воткнув меч в землю, штангой бьет вратаря по голове! Незахерсобачев падает, пытаясь защитить голову руками! Но нет — Буремглоев зверски избивает вратаря обрубком штанги — удары приходятся по бокам, по груди, по лицу! Как жаль, что вы, дорогие радиослушатели, не можете видеть этого зрелища: вратарь надрывно кашляет от очередного удара, из его раскрытого рта летят кровавые брызги и осколки зубов, вот кровь показалась на ногах вратаря, потекла из-под трусов по правой ноге… Трибуны неистовствуют! Да, такие удары по почкам не могут оставить болельщиков равнодушными! Мастерски играет в этом сезоне Буремглоев, кандидат в сборную страны по хэдболу! Судья готов засвистеть, но пока не свистит: все по правилам! Неужели он забьет вратаря штангой насмерть?! Нет! Конечно, нет, дорогие радиослушатели! Вот Буремглоев откидывает штангу под ноги уже подбегающим защитникам, хватает меч! Удар! Ура-а-а-а! Голова вратаря отскакивает, вылетая за пределы штрафной!!! Самый первый фонтанирующий выброс крови из только что обезглавленного тела накрывает толпу фоторепортеров и журналистов, выскочивших на поле из-за ворот… Трибуны ревут от восторга! Один-ноль! Один-ноль… Но до конца первого тайма еще далеко; рабочие стадиона выносят новые ворота “Статистика” и выводят нового вратаря. Конечно, все мы узнали его, выбранного летним всенародным референдумом на должность вратаря в полуфинале чемпионата страны по хэдболу… Это главный учитель страны, глава Минбезобраза и беспросвета Российской Федерации, — Пропан Бутанович Фумигатор…»
   — А что-нибудь поспокойнее? — спросил Коптин.
   — Музыку?.. — предложил Николай. — Вот, пожалуйста, «Песни старого поколения»… в исполнении группы «Зубы смело»… — объявил Николай.
   — Давай, — согласился Коптин.
   Аверьянов повернул приемник динамиком к Сергею Ильичу и сделал погромче.
 
   Два викинга-друга служили у нас.
   Пой песню, пой!
   И если один говорил, скажем, «раз»,
   Без двух его делал другой.
   Они себе рядом стелили кровать.
   Пой песню, пой!
   И если один из них думал поспать,
   Гармошку брал в руки другой.
   Ни дня друг без друга, не стану вам врать.
   Пой песню, пой!
   Ведь только один из них сядет пожрать,
   Подсядет и пернет другой!
   Да, этот, другой, всех изрядно достал!
   Пой песню, пой!
   Слонялся, гундел, справедливость искал,
   И вечно от браги косой!
   Призвал друзей-викингов грозный конунг.
   Пой песню, пой!
   Пусть будет один из вас нибелунг,
   А русским станет другой!
   Века пронеслись, на Европу смотрю…
   Пой! Пой ж, твою мать!
   Все страны ЕС — ноздря в ноздрю,
   Россию ж умом не понять!
 
   — Да, — подвел итог Коптин, — сурово на родине у нас, капитан Аверьянов… Глуши сопелку. Выключай. Вопросов больше нет.
   Через десять секунд они уже были в ноль-пространстве, перемещаясь в точку 985 год, Олений Холм.

* * *

   Олений Холм был окутан клочьями мокрой белесой ваты тумана. Утренний ветер с моря только начал отгонять их в глубь суши, многократно выворачивая наизнанку, сквозь самих себя, и затем растягивая над травой до полного истончения.
   Внезапно Коптин и Аверьянов увидели Сигурда, стоящего на четырех, нос к носу с полярным волком. Оба свирепо рычали друг на друга.
   Рассеиваясь, туман обнажил картину, достойную пера как Васнецова, так и Верещагина: весь холм был усеян спящими или еле ползающими викингами вперемешку со жрицами любви с Тверской и подтянувшимися ночью скрилингами.
   Сделав всего лишь три шага по направлению к холму, Аверьянов и Коптин остановились как вкопанные: беловато-сероватые эманации, которые они приняли поначалу за поводья тумана, были необычайно плотными сгустками утреннего перегара.
   — Вот такая история, прямо индийский фильм! — доложила, подходя, Ивона Стефановна Прибамбацкая. — Доброе утро.
   — Познакомьтесь. — Коптин галантно шаркнул ногой, представляя Коле Ивону Стефановну. — Моя сотрудница, Дроздова Валентина Константиновна. По неписаному рангу — генерал-майор хроноразведки.
   — Не может быть, — качнул головой Аверьянов. — Со Сталиным на лацкане?
   — Все время маскируется, играет под кого-то. Привычка, отработанная годами.
   — Лично я — попался.
   — Еще бы! — согласился Коптин. — Валечка — действительный член Академии хроноведения. Заслуженный хроноразведчик Российской Федерации. Мать-героиня, двое детей в Древней Греции, шестеро — в Риме эпохи Юлия Цезаря и в нашем времени четверо. Вышла в запас, но бывших, как известно, не бывает, вот Валентина Константиновна и помогает время от времени…
   — Чтобы не заплесневеть, — перебила Валечка Дроздова. — Восемьдесят семь — возраст.
   — Мы начинали с ней вместе, ровесники почти, но Валечка очень много была на заданиях, и ее биологическое время сильно разошлось с нашим, местным. Основная часть жизни — борьба в других мирах. Прошу любить и жаловать!
   — Вы изумительно сохранились, — ошеломленно заметил Аверьянов. — Ей-богу, больше пятидесяти вам не дашь.
   — Это мужской взгляд, — кивнула Ивона Стефановна, она же Валечка Дроздова. — А женщины ненаблюдательнее шестьдесят дают. Однако за пятьдесят — спасибо.
   — Что случилось, Валентина?
   — Да вот ночью, ближе к утру, выяснилось, что викинги и скрилинги — это один и тот же народ…
   — Что? — дружно удивились Коптев и Аверьянов.
   — Ну да, — подтвердила Дроздова-Прибамбацкая. — Их просто разъединили, раскидали по разным материкам. Раскидал Локи, бог лжи и сеятель раздоров, — с одной стороны, и бог Аршву, олицетворяющий силы Зла, — с другой.
   — А-а-а, вот в чем дело!
   — Ну да. Хорошо еще, что ни ту ни другую часть великого народа не загнали на Край, туда, где океан рушится гигантским водопадом в Бездну, в страшное Царство мук и безумия.
   — Тут сыграл роль некий элемент везения, видимо?
   — Ну да. А вот теперь произошло Воссоединение и Возрождение милосердного, но грозного Кудлука, рыжебородого Тора и доброго бога Валерьянки.
   — Валерьянки?
   — Кол'я Аверьяни, извиняюсь; вновь слили воедино братский народ вискрилингов под руководством великого Бьярни — конунга уже, замечу, и его правой руки — великого Имтук-Тултука. А Кальв — казначей и верховный воевода. Тоже конунг теперь. Триумвират. У этих народов — скрилигов, викингов — теперь снова все общее — леса, угодья, реки, горы и даже женщины. Женщин, кстати, зовут не валькирии, а амазонки. Они жили в тоске на двух островах у подножия двух потухших вулканов Тротуар и Панель, а теперь вот нашли свое счастье, а некоторые из них успели уже к тому же и заработать…
   — Понятно.
   — Безумно понравилось скрилингам молоко. Вот удивительно: олени у них есть, и бизонов диких полно, а молока они не знали: охотники… Лошади их жутко обрадовали. Ну, лошадей-то нет на этом континенте — викинги первых привезли. Приятная новость, да, лошади. Очень местные, кстати, моего Рожка боятся. — Ивона-Валентина погладила шарпея, которого держала на руках. — У скрилингов в сказочном пантеоне есть гигантская злая собака. Они ее представляли наподобие лайки, величиной с корову. А тут, обратив внимание на складки Рожка, заподозрили, что этот пес способен раздуваться от гнева до размеров бизона. Сейчас он просто в сдутом состоянии и поэтому маленький. Так смешно!
   — Смешно, — рассеянно повторил Коптин, о чем-то размышляя.
   — Да ты не куксись! — подбодрила его Ивона-Валечка. — Тебя, Сергей, кстати, тоже с твоими складками на лице могут в какие-нибудь надувные боги записать.
   — Да я не про то… — отмахнулся Коптин.
   — Выбрось ты из головы теперь все лишнее, — посоветовала Прибамбацкая-Дроздова. — Я все понимаю и все здесь сделаю. Кого-то из девочек отправлю обратно, к кому-то пригоню сюда родных и близких. Все будет тип-топ. Вы можете быть свободны. Оба. Я не подведу. Ты ж меня знаешь, Сергей.
   — Спасибо, Валя…
   — Да не за что! Я ж твоя должница. Как вы меня тогда в гору на Таганке тащили! Эх-х-х…
   — Пустое, Валя.
   — Я понимаю, что мы с тобой, видно, уже никогда не увидимся… Но я тебе скажу: раз сердце зовет тебя туда, к песцовой княжне, то так и делай. Сердце — вещун. Оно надежнее всех штрих-кодеров и прочей мути. Любовь! Вот главное — любовь. Я даже завидую тебе, Сережка, если честно. Сама бы с удовольствием вернулась в свои тридцать, на свой Пелопоннес. Поверишь, пятьдесят лет уж прошло, а как сейчас перед глазами стоит лазурное Эгейское море… И первый мой, глупыш еще, три годика, по гладкому песку у самой кромки прибоя ползает… Все дети строят башенки, а он губищи надул так, обиженно, и чертит, чертит треугольники…
   — Пифагор. Ее сын, — пояснил Коптин Аверьянову.
   — Да, — подтвердила Валечка. — Всю жизнь любил чертить на песке… Другие замки строят на песке, а он — чертил… С тем, как Архимед, мир и покинул… Ну все, Сережа, улетайте. Удачи вам, ребята!

* * *

   Астахов стоял на краю «Лебединого озера», одетый в гидрокостюм, с приваренными на локтях и коленях дополнительными заплатами. Трубки, идущие к аквалангу, были надежно отремонтированы и усилены специальными накладками, усеянными ребрами жесткости.
   Два пуда груза были умело рассредоточены по всей поверхности гидрокостюма, оставляя руки свободными. В руках Астахов держал саперную лопатку, чтобы иметь возможность, выйдя на точку, закопаться.
   В этой экипировке вполне можно было бы лезть даже в большую политику.
   Филин, полковой мастер, потрудился на славу.
   Выйдя на исходный рубеж, Астахов замер, словно окаменел. Единственное, что ему оставалось, — это надеть маску, вставить загубник в рот, окончательно задраиться, включить подачу воздушной смеси… И все. И — вперед!
   За его спиной выл авиационный двигатель, гоня запах прочь, в лес.
   — Ну что, давай, — подбодрили Астахова.
   — Когда ты пойдешь, мы сразу скинем обороты двигуна.
   Астахов стоял.
   — Ну, долго ты еще будешь с духом собираться?
   — Что ты так найдешь, если ты ничего не ищешь?
   Астахов стоял как потерянный.
   — Смотри, друг, сейчас ты стоцшь, а ведь осень придет, холода настанут…
   — Да он, наверное, думает, что мы ему тепловентилятором всю зиму тут полынью держать будем.
   — Как в сказке, в этой… Ну, «Серая Шейка», знаете?
   — Так толку-то что? Серая Шейка поверху плавала. А ему закопаться надо.
   — До дна мы тебе яму зимой не прогреем…
   — Донизу прогреем, так вверху закипит, понимаешь? Не подойдешь, не залезешь.
   — Так что лучше сейчас время не теряй.
   Астахов стоял как памятник.
   — Ну, долго еще ты стоять-то будешь?
   Внезапно Астахов резко мотнул головой и крикнул, перекрывая рев авиационного двигателя:
   — Не полезу я в говно!
   — Как — не полезешь? — удивились присутствующие. — А кто же полезет тогда?
   — Кто хочет — тот пусть и лезет! — рявкнул Астахов. — А я не полезу.
   — Кто ж, если не ты?! Заболел, что ли?
   — Ну, можно и на завтра отложить… Возьмешь больничный, доктор подтвердит, что не можешь по состоянию здоровья в говно нырять, нетрудоспособен… Ну, понятное дело. Лечись, не ныряй. Мы же не звери.
   — Не буду. Никогда не буду. — Он набычился и рявкнул на всю поляну: — Не буду больше в говно лазить!!!
   — «Не буду больше»… Разве ты лазил уже?
   — Еще не лазил, а уже раскричался!
   — Ты же еще ни разу и не пробовал!
   — Ты попробуй, точно.
   — Это сначала всегда так: сначала тяжело, а потом привыкнешь.
   — Еще других учить станешь!
   — Нет! Не будет этого, не будет!
   Откинув лопатку, Астахов повернулся к «Лебединому озеру» спиной и пошел прочь, шлепая ластами, срывая с себя тяжелую амуницию.
   — Не полезу я в говно! Не полезу! Хоть убейте! Не полезу я в говно!
   — Ты куда пошел-то?
   Астахов шел куда глаза глядят: пересек дорожку, пошел по газону возле санчасти… В середине лужайки он наступил сам себе на ласту и упал на клумбу, погрузившись лицом в настурции и анютины глазки.
   Испуганные бабочки запорхали над ним, но он их не видел, утонув в мире зелени — стеблей и листков, уткнувшись носом в веселый пестрый цветочный ковер, вдыхая запах разнотравья…
   — Не полезу я в говно! Не полезу!

* * *

   Стоявшие поодаль, возле дальнего угла санчасти, заслоненные щитом с надписью: «”Валдайский колокольчик” — Финал чемпионата Новгородской области по хэдболу», Аверьянов и Коптин с интересом наблюдали финал.
   — Да это просто бунт какой-то! — с уважением заметил Коптин. — Мятеж! Социальный протест, так сказать…
   — Я разделяю его взгляд на жизнь, — согласился Коля. — И в говно бы я тоже не полез. Даже ради спасения земной цивилизации.
   — А для спасения цивилизации как раз-то и надо не лазить в говно, — совершенно серьезно согласился Коптин и достал из кармана свой штрих-кодер…
   — Лишнее это все, конечно, эффект, показуха… — Подойдя к лежащему, уткнувшемуся лицом в землю Астахову, Коптин тихо положил перед ним свой штрих-кодер, а затем вернулся к Аверьянову: — Завтра никто и не вспомнит об этой истории, но как не сделать человеку приятное!
   Услышав, а может, почувствовав что-то, Астахов вдруг поднял голову и сразу увидал штрих-кодер, лежащий перед ним среди цветов.
   Оглянувшись по сторонам, но не заметив ничего подозрительного, Астахов взял прибор в руки.
   Опершись на локти, привстал, сел на клумбе среди цветов.
   Появление прибора он воспринял спокойно, как должное.
   Пальцы его быстро побежали по кнопкам, проверяя работоспособность. На мгновение над его головой возник и тут же исчез небольшой абрикосовый поросенок. Прибор был исправен.
   Астахов убрал его в карман и встал во весь рост.
   Встал, стянул с себя остатки гидрокостюма, расправил плечи, вздохнув полной грудью.
   — Заметьте, Николай, — кивнул Коптин. — Видимо, в человеке на подсознательном уровне это заложено, да?
   — Заложено что?
   — То, что в мире подлунном нет ничего, совсем ничего, абсолютно ничего такого, ради чего стоит лезть в говно.
   — И вместе с тем, — усмехнулся в ответ Аверьянов, — любая ценность, ради которой ты было собрался уже нырять с головой, приходит сама, как только ты скажешь: «Ну нет, я туда за тобой не полезу!»
   — «Не полезу я в говно!» — кивнул, подтверждая мысль, Коптин. — Как хорошо, лаконично, конкретно сказано! И легко обобщается, так?
   — А почему ж вы сказали, что завтра никто об этом не вспомнит? — повернулся к Коптину Аверьянов. — Вы же сказали минуту назад? Забыли?
   — Нет, помню. Я просто имел в виду, что если мне повезет, то завтра этот мир будет списан в архив, будет стерт.
   — Что-что?!
   — Да ты не волнуйся, — успокоил Сергей Ильич. — Это событие никому и ничем не грозит. Все будет, как было, — всего-то…
   — Как вы всегда непонятны… — досадливо поморщился Николай.
   — Хроноразведка… — пожал плечами Коптин.

* * *

   — И это тоже хроноразведка, — кивнул Коптин осмотрев витрину «Металлоремонта», торгующего корягами. — Видите? — Он указал Аверьянову на мелкие пылинки, парящие за стеклом витрины, напоминающие редкую снежную крупу, что в солнечные дни идет с ясного голубого неба на Севере в дни бабьего лета. — Резистор-поле.
   — Архив американской хроноразведки?
   — Никакого сомнения… — Коптин задумался. — Как же все-таки спецслужбы всех стран похожи друг на дружку! Думают одинаково. Шифруют одинаково. Врут одинаково. Даже противно, насколько они одинаковы. Прямо как счастливые семьи у Льва Николаевича.
   — Какого Льва Николаевича? — удивился Аверьянов.
   — Толстого. Вы же утверждали, что любите его, читаете? — насмешливо заметил Коптин. — Забыли? В разговоре с Астаховым.
   — При котором вас не было… Помню, конечно.
   — А в нем интересно было бы покопаться, в этом архиве…
   — Оставайтесь, вместе и покопаемся, — предложил Николай.
   — Нет, — отрицательно покачал головой Коптин. — С меня довольно.
   — Ну, как знаете.
   — А вам вот что еще скажу на прощание. Не вздумайте вбить себе в голову, что вы работали на меня. На меня лично. Нет! Организовав удачную высадку викингов, вы решили очень непростую задачу, добыли информацию важную, нужную и для страны, и для всего человечества. Словом, не удивляйтесь тому, что в ближайшие недели вы получите майора.
   Оставив Аверьянова с открытым ртом, Коптин сел за штурвал своего хронотопа и, задраившись, включил программу предполетной подготовки.
   Штрих-код точки свидания в Берендеево был им уже успешно введен в блоки навигации.

* * *

   Ивона Стефановна — Валечка Дроздова стояла на самой вершине Оленьего Холма.
   По всему холму шла уборка и работа по благоустройству территории.
   Внимание Валечки привлекла тщедушная фигурка девочки лет восьми, тянущая волоком по земле длинное тело старика.
   Без сомнения, это была та самая Ахсину-х, которая теперь тащила своего мертвого дедушку Рахтылькона из леса назад, сюда, на холм.
   Зачем?
   Сосредоточиться на этой проблеме Валечке не давал свербящий уши и мозги вой Сигурда, только полчаса назад обнаружившего пропажу своей ладьи.
   Стоя на коленях у самого прибоя и глядя в море, Сигурд проклинал весь мир и силы природы, заманившие его сюда, в ловушку, прельстившие и обрекшие на муки нищеты в неведомом проклятом краю.