Страница:
— Гребаные козлы! Прожгли мою сеть! — Положив сеть дырой на колено, Бард достал из-за пояса кремень с трутом, высек искру и, раздув трут, зажег от него небольшой факел. — Смотри, Торхадд Мельдун, сын Вулкана! Эту сеть…
— Не надо, — попросил Торхадд, сидевший на днище-палубе бака рядом с колодой для разделки рыбы и мяса, прислонясь спиной к палубному строению ладьи. — Ты уже семь раз рассказывал эту историю…
— Неужели? — заинтересовавшись, спросил Бард. — Семь раз! Вот это да! Если ты, мудрый Торхадд, запомнил это, стало быть, каждое из семи моих повествований запало в твою душу!
— Один раз, первый, я выслушал тебя не без интереса, — ответил Торхадд, — а остальные шесть раз я мысленно считал: «Ну вот сейчас, когда он во второй, третий, четвертый, пятый, шестой… ну, словом, опять заладит эту историю, вместо того чтобы сесть и починить сеть, на этот-то… второй, третий, четвертый, пятый, шестой раз он не отделается оплеухой, а останется либо без головы, либо без языка…»
— Мне горько слышать эти слова, Торхадд, а еще горше сознавать, что ты прав: у нас на корабле одна цена знаниям и поэзии — увесистая оплеуха! А ведь бог Один ради знаний отдал свой глаз великану Мимиру! А ради поэзии он, обманув врагов, вкусил магический напиток квасир, мед поэзии, дающий талант сочинительства.
— Квасир? — задумчиво повторил Торхадд Мель-дун. — Звучит заманчиво… Рецепт-то знаешь?
— Конечно! — кивнул Бард. — После заключения мирного договора между богами асами и великанами ванами асы и ваны взяли большую чашу и плюнули в нее в знак примирения. Смешав слюну, боги создали из нее человека-карлика Квасира. В этом действии состоял первый этап процедуры…
— Мы говорили с тобой о напитке, а не о карлике…
— Не перебивай меня, Торхадд. Рано или поздно мы дойдем и до напитка, узнать рецепт приготовления которого возжелала твоя душа. Так вот Квасир…
— Карлик?
— Ну да. Квасир был мудрым. Квасир много странствовал и учил людей. Однако два коварных гнома, Прячущий и Поющий, обманули и убили его. Затем они слили его кровь в две чаши, а из чаш слили ее в котел и, смешав в котле с медом, получили питье, вкусив которое всякий становится скальдом либо мудрецом.
— Ничего не понял. «Вкусив которое всякий становится…» Ну, вот я хочу вкусить. Прямо сейчас. С удовольствием вкусил бы. Где?!
— Это иносказание. Прячущий и Поющий должны убить мудрость и склонность к наставлениям. А потом добавить меда! Неужели тебе непонятен этот простой рецепт, Торхадд Мельдун, сын Вулкана?
— Нет, — пожал плечами Торхадд. — Если из твоей речи выкинуть все иносказания, то остается только то, что кто-то сначала наплевал в чашу, а потом добавил меду. Такой напиток ты сам пей, пожалуйста.
— Я вижу, сын Вулкана, твой дух далек от пути к смирению… Но ты, как никто другой, должен знать, что…
— А я и знаю, — перебил Барда Торхадд Мельдун. — Что воды у нас осталось на сто дней…
— На сто дней? — изумился Бард. — Почему же ярл Сигурд приказал выдавать воду всего лишь по полчерпака на день?!
— Потому что ее осталось на сто дней для одного человека. Только для одного! А нас сколько? Больше сорока! Мало? Придется еще поделиться водой с ярлом Бьярни: на его корабле скотина и лошади…
— Да, это так. Но что тебя расстраивает, мудрый Торхадд?
— Голод и жажда, Бард, больше ничего! Я — вольный человек, кэрл, шкипер, бонд, как говорят исландцы, а не презренный трэл, не раб…
— Это всем известно, сын Вулкана! Я тоже кэрл, а не трэл. И мне еще больше, чем тебе, хочется пить. Но что ж с того? Я надеюсь.
— Я тоже.
— Земля где-то близко, Торхадд. Я уверен. Уже два дня назад появились птицы. Это верный признак того, что земля где-то рядом…
— Да, это так, — согласился старый Торхадд. — Но может быть, справа, а может быть, слева по курсу. А мы идем мимо…
— Сегодня днем я видел собственными глазами проплывший туесок, корзинку…
— Ее потеряли люди Бьярни, или она упала с корабля Кальва…
— Нет! Она была сделана из редкого дерева, ну, у нас оно не растет… С белой корой дерево, знаешь?
— Береза…
— Ну да! Не рыбы же сплели эту корзинку, Торхадд? Где-то тут рядом есть люди…
— Может быть. Может быть, справа, а может, и слева… Там, сбоку, там… — Торхадд явно подтрунивал над молодым Бардом.
— Есть еще один признак, Торхадд Мельдун! Уже второй день прямо по курсу видно землю! Мы все хорошо видим берег. Невысокие горы на нем становятся выше и выше: он приближается. Попутный ветер нас гонит к берегу! Ведь ты не станешь возражать, Торхадд, что приближающийся берег служит верным признаком приближающегося берега?!
— Я не настолько глуп, чтобы оспаривать это, Бард. Но ты думай дальше того, что видят твои глаза. Ну, берег? Ну? Разве берег съешь или выпьешь?
— Где берег, там вода. Там и пища.
— И люди, Бард. И еще, — люди. Корзинку из бересты сплели именно они. Но они, я думаю, делают не только корзинки. Я думаю, что у них есть также луки, стрелы, топоры и мечи…
— Ох-ох! — Бард покачал головой, изображая испуг. — Как говорит древняя пословица: «Испугал мечом варяга»! Ты что, Торхадд?!
— Я устал от крови, Бард. Боюсь, что мне давно уж пора в Хель, страну, куда улетают души тех, кто умер от старости или болезни.
— Ну что ты, Торхадд! Наше с тобой место — это, конечно, дворец Одина, Валгалла, — чертог мертвых воинов, самый большой и красивый в Асгарде, ну, ты знаешь…
— Откуда ж мне знать? — добродушно усмехнулся Торхадд. — Я не был пока еще в чертоге мертвых воинов, тем более в самом большом и красивом… Да и не слышал толком о нем.
— О-о-о! — Бард даже зажмурился от удовольствия. — В нем пятьсот сорок просторных залов, в которых живут храбрые мертвые воины, павшие в битве с врагом.
— И все помещаются в пятистах сорока залах? Воинов по сто, поди, в каждом. Не густо у нас пока с павшими храбрецами… Свирепых дураков — хоть отбавляй, а умных храбрецов…
— То есть как? — удивился Бард. — В пятистах сорока залах, да по сто мертвецов в каждом?!.
— Для одной битвы, я согласен, даже многовато, но для всей истории… не впечатляет, нет!
— Их будет больше, когда все узнают, каково жить в Валгалле! Погибшие герои едят там мясо огромного вепря Сэримнира…
— Во всех пятистах сорока залах? — ехидно хмыкнул Торхадд.
— Конечно! — ничуть не сомневаясь, подтвердил Бард. — Сэримнир — огромный вепрь! Его каждый день режут и варят, а на следующее утро он вновь оживает точно таким же, как и был.
— Неплохо, — согласился Торхадд.
— Мало того! Храбрые мертвые воины пьют в Валгалле крепкое, как старый мед, молоко козы Гейдрун, которая пасется у вершины ясеня Игдразиля, обгладывая его ветви и листья, и дает столько молока, что его хватает всем жителям Асгарда, а не только обитателям дворца Одина. Здесь же в промежутках между пирами погибшие герои сражаются друг с другом, чтобы не потерять форму.
— Зачем им следить за своей формой, если они уже… того… погибшие?
— Это военные учения перед Рагнареком, наступающими Сумерками Богов, перед концом света…
— О, рыжебородый Тор! — сморщился Торхадд Мельдун. — Так смерть, выходит, — это еще не конец?! В царстве мертвых еще накормят вепрем, а затем и на конец света пригласят, на Сумерки Богов! Вот дела!
— Не так-то плохо, мудрый, в Валгалле! — обиделся Бард. — На пирах тебе там будут прислуживать валькирии — девы войны.
— «Дева войны» — уже смешно, — грустно кивнул Торхадд. — Ты, видно, не был ни на одной войне, мой юный друг. «Дева войны…» — повторил старый шкипер и расхохотался. — Надо ж такое придумать! Сколько же тыловых крыс взялись последнее время саги слагать, — ужас просто! Не продохнешь от вранья!
— Это не вранье! Дева войны — валькирия — это окрыленная прекрасная дева, вооруженная мечом, которая забирает в Валгаллу душу погибшего в бою воина, а потом — все, что хочешь…
— Все, что хочешь, — это если забыть, что она с мечом! — подчеркнул Торхадд, подмигивая.
— Неужели ты раньше ничего не слышал о загробном мире?
— Конечно, слышал, Бард. Просто хотелось еще раз послушать. За разговором реже приходит на ум мысль о еде и питье.
— Но если ты все это слышал уже много раз, то почему ты ничему не веришь, над всем насмехаешься, Торхадд Мельдун?
— Отвечу. Это очень просто. Я так всю жизнь делаю. Если предполагать худшее и ничего не брать на веру, то у тебя в жизни не будет неприятных сюрпризов. Наоборот, будут только приятные новости. Только! И никаких разочарований!
— Как это? — не понял Бард.
— Например, я собрался ловить рыбу. Так? Так. Что я сразу говорю себе? Ты ничего не поймаешь, старый дурак. Тебя самого поймает водяное чудовище и сожрет без вредных для себя последствий. С этими мыслями я иду рыбачить. И что же? Водяное чудовище не явилось во время лова. Уже удача! Даже если я сам ничего не поймаю, мне уже повезло. Так? Так. Но как же я ничего не поймаю? Не такой я уж старый и не столь уж глупый. Мне еще хватит ловкости и смекалки, чтоб наловить корзину сельди. Подумай, Бард, какая радость: живой остался и с уловом! Вернувшись домой, можно и медку принять по этому поводу, возблагодарив Улля, бога охоты и рыболовства, — сына богини Сив, пасынка Тора.
— Я понял тебя, Торхадд! Ты просто боишься мечтать!
— Нет, я не хочу разочаровываться, только и всего. Когда я был молод, я был горазд на выдумки так же, как ты сейчас. Мне ничего не стоило застилать глаза окружающим и себе самому радужными картинами…
— Трудно представить тебя, Торхадда Мельдуна, сына Вулкана, сочиняющим радужные картины…
— О нет, это совсем просто, мой юный друг! Далеко отсюда, в теплом краю гребцов, краю рус, у меня есть внучка. Знаешь, сколько выдумок я успеваю наплести ей от полнолуния до полнолуния? Больше, чем углов и дверей в пятистах сорока залах твоей Валгаллы! Когда на душе легко, каждый викинг становится великим поэтом, даже старые тощие медузы вроде меня.
— Верю, Торхадд! Если бы ты мог видеть, как засияли вдруг твои глаза, старик!
— Так бывает, — согласился старый шкипер. — Они сияют иногда. Но редко, все реже и реже…
— Расскажи мне одну из твоих саг, мудрый Торхадд!
— Не могу, Бард. Саги, предназначенные для ушей ребенка, не должны пачкаться во взрослых ушах.
— Сочини тогда что-нибудь для меня. Что ты можешь придумать о Чудесном Береге, к которому несет нас попутный ветер?
— О Чудесных Берегах я могу много поведать! — Торхадд помолчал, задумавшись. — Всю жизнь я водил корабли и к новым, и к старым Чудесным Берегам. Глаза мои давно уже устали от вида крови и сцен безудержных разбоев, а душа высохла, придавленная грузом несправедливых убийств и незаслуженных обид. Не знаю почему, но смерть очень любит гулять по Чудесным Берегам… По берегам… По всем Далеким Берегам…
— Ну, опять тебя понесло Ветром Повествования в сторону Темного Мира Нифльхейм…
— Не буду. Расскажу тебе то, чего просит твоя душа… Тот Берег, что ожидает нас впереди, — это новая земля, называемая Винланд — Земля Вина. Земля Винланд — рай… Как только наши корабли коснутся прибрежной гальки Винланда, для всех наступит новая жизнь — для всех. Прекрасные юные валькирии встретят нас радостным гимном… Ну да, песней. Но и не только песней, а еще и пиром, небесным незабываемым угощением, который они подготовили в нашу честь… Да, именно так, специально для нас, а не для кого-то еще… И все это от радости, в честь нашего прибытия… Да! Вот… Но и это не все! Главное, что для того, чтобы стать гостем этих валькирий Винланда, не нужно геройски погибать, вообще можно не умирать и даже не получать страшных ран, а можно и нужно просто быть человеком: голодным, жаждущим, живым и здоровым!.. Чтобы быть приглашенным к столу, нужно… Нужно просто сойти с корабля!..
— Твоя фантазия не имеет границ, Торхадд! Ты мог бы стать великим сказочником!
— Слушай дальше! — воскликнул шкипер, распаляясь от охвативших его фантазий. — Угощают там всех, место за столом найдется для каждого — и для ярла, и для кэрла… Есть даже отдельный стол для трэдов — с божественными, ни с чем не сравнимыми объедками!
— После последнего шторма все стали вольными, — напомнил Бард. — Рабов среди нас уже нет!
— Конечно, — кивнул Торхадд и, иронически хмыкнув, добавил: — Мечтать так мечтать, я согласен… Трэды будут пировать за одним столом с ярлами… Верно?
Бард рассмеялся, представив это невозможное в реальной жизни сочетание.
— Да, здорово!
— Что «здорово»?
— Пир, валькирии — все сразу, как только причалим, — это здорово! Ты хорошо придумал! Складно получилось! Талантливо. Видна рука мастера, нечего сказать!
— И не мясом огромного вепря Сэримнира встретят нас прекрасные валькирии, — продолжил польщенный Торхадд. — Сотни изысканных, прекрасных блюд, вкус которых не уступает их виду, будут украшать столы, накрытые для нас!
— А в темноте не видно… — вздохнул Бард.
— Видно! Еще как видно-то! — сварливо возразил Торхадд, почувствовав, что его собственная молодость улыбнулась ему из тьмы, фантазия заработала, закусила удила, картинка и вправду пошла. — Волшебный, яркий свет заливает весь пиршественный холм! Чудесные звуки струятся отовсюду, божественное благоухание благовоний окутывает всех пирующих!
— Про благовония к месту ты ввернул, — одобрил Бард. — Я ведь уже почти три месяца не мылся.
— Я тоже. Но это не повод для печали. Мы пьем!
— А что мы пьем?
— Ну, уж во всяком случае не молоко козы Гейдрун!
— Но оно крепкое, как старый мед… — напомнил Бард.
— Да хрен бы с ним! — отмахнулся Торхадд Мельдун. — Подумаешь, коза Гейдрун! Шла б она ясенем, жуя веники! Не-е-ет! Валькирии наливают нам в черпаки прозрачные меды разноцветных пчел… Ты, кстати, никогда не пил напитка, сброженного из винной ягоды?
— Из винной ягоды? — удивился Бард.
— Ну да. Но не из той, о которой ты сразу подумал. У нас винной ягодой называют красную ягоду, кислую, растущую на кустиках по болотам, но я имею в виду винную ягоду крупную, сладкую, растущую на юге Нормандии, на крепких, больших и высоких кустах, свисающую с них крупными гроздьями… Готы ее уважают, выжимают сок, сбраживают… Нет?
— Даже не пойму, о чем ты говоришь…
— Да уж не о квасире твоем: двое плюнули, мед добавили, подогрели… Тьфу!
— Квасир очищает душу, гласят древние саги.
— Возможно. Да рецепт приготовления больно сложен. Карликов растить, потом кровь с них сцеживать. А тут два пальца в рот — и очистил душу. Гораздо проще!
— А мы сближаемся! — глянув по сторонам, объявил Бард. — Ярл Бьярни собирает тинг, хочет что-то сообщить всем.
В центре образованного таким образом тримарана находился корабль ярла Бьярни, левее его шла ладья Кальве, правее — Сигурда.
Дождавшись, когда экипажи обменялись чалочными концами и притянули ладьи вплотную друг к дружке, Бьярни поднял руку, требуя тишины.
— Други мои! — начал он. — Земля, новый неведомый край перед нами. Эта земля — Винланд, к которой мы с вами стремились, к которой мы шли и дошли, потеряв семь человек, двух коров, одну свинью и восемнадцать трэдов — в штормах и от болезней… Вам ли не понимать, сколь важно для нас пристать к этому берегу с миром: запасы воды и пищи у нас на исходе. — Бьярни перевел дух и, подступая к главному, возвысил голос: — Я, ярл Бьярни, зная, что колдовство по нашим законам карается утоплением в болоте или забрасыванием камнями, взял на себя смелость и приказал своему советнику, Хросскелю Годиновичу, с помощью чар выбрать нам точный путь и лучшую гавань. Я призываю вас, други, вспомнить, что Хросскель был привезен моим отцом, конунгом Гудбрандом, из южных земель. Он чужеземец, гость. Хросскель Годинович не обязан жить лишь по нашим законам. Особенно если чары его направлены нам во благо. Да и волхвование — не колдовство, это знает каждый ребенок. Я, ярл Бьярни, решил посему: а, пусть покудесничает! Кому с того хуже? Хросскель кудесничал сегодня весь день и с наступлением тьмы дал нам Звезду. — Он выдержал паузу, а затем пояснил: — Звезду Путеводную!
Насладившись возникшей тишиной, ярл Бьярни театрально выкинул руку вперед:
— Потушите факелы и смотрите вперед!
Действительно, как только глаза мореплавателей привыкли к темноте, все ясно различили впереди, прямо по курсу, Путеводную Звезду, которую накудесничал специально для них мудрый маг Хросскель Годинович за целый день изнурявшего и подрывавшего его здоровье волхвования.
Звезда была очень странная. Казалось, она летела над морем на высоте макушки мачты ладьи и то потухала, превращаясь в темно-красный огонек, то ярко вспыхивала ослепительно голубым, режущим глаза огоньком.
В отличие от обычных звезд эта Путеводная Звезда, наколдованная Хросскелем Годиновичем, издавала в такт миганию какие-то странные звуки. Звуки были похожи на песню-заговор: каждое слово песни в отдельности было понятно мореплавателям, но вот взятые вместе, в совокупности, они не содержали, казалось им, никакого смысла.
Конечно, далекий и продвинутый потомок викингов из племени гребцов-рус, живущий на границе второго-третьего тысячелетия от Рождества Христова, мог бы, пожалуй, сказать, что звуки эти представляли собой испоганенные матерными вставками строфы «Евгения Онегина», исполняемые на мотив «Интернационала», но таких продвинутых гребцов ни на одном из трех бортов не было.
Были, однако, глазастые, сумевшие различить вдали, в темноте, непонятный предмет, напоминающий по форме огромное яйцо, размером, наверное, с ладью, темное, но иногда в свете звезд отливавшее металлом.
Яйцо качалось на волнах, лениво дрейфуя; сцепленные ладьи медленно, но верно приближались к нему: три наполненных паруса бодро тянули корабли к берегу.
Как всякое таинственное явление, яйцо представляло собой не меньший интерес, чем Звезда. Чувствовалось, что между этим удивительным яйцом и Звездой есть какая-то внутренняя, доступная только кудесникам связь. Ощущение связи превратилось в уверенность в тот момент, когда Путеводная Звезда вдруг потухла, а яйцо тут же осветилось, окутавшись сиреневыми и розовыми ломаными лучами, напоминавшими огромные иглы какого-то сказочного гигантского инея.
Вздох мистического, восторженного ужаса прошелестел над сцепленными ладьями. Каждый из членов трех экипажей прекрасно знал, что значит иней в мировой истории.
Действительно, ведь до начала времен существовало лишь две области: Нифльхейм — Темный Мир, страна вечного льда и жутких морозов, и Муспельхем — Огненная страна, разделенные Гиннунгагапой — Мировой Бездной.
Нифльхейм, Муспельхем и Гиннунгагапа существовали всегда, изначально, даже тогда, когда ничего еще в Мире не было, в том числе и их самих, разумеется.
Естественно, что именно в Гиннунгагапе и повстречались иней Нифльхейма с теплым воздухом, идущим из Муспельхема. Иней стал таять и стекать вниз, капли ожили, поднагревшись, а затем, как и ожидалось, превратились в великана Имира, от которого пошел род Хримтурсов — известный каждому ребенку род инистых великанов.
Помимо этого из инея появилась на свет корова Аудумбла, из вымени которой текли четыре молочные реки — что было весьма кстати, так как молоком именно этих рек стал питаться новорожденный Имир.
Однажды Имир заснул и вспотел, и из его пота под левой рукой выросли мужчина и женщина, а одна нога с другой зачали сына — так на Земле появились люди.
Корова же жила тем, что слизывала иней с ближайших к месту описываемых событий камней, и вот однажды на одном из камней появились волосы. Корова продолжала лакомиться инеем, и на следующий день появилась голова. Корова, продолжала в том же духе, вследствие чего появилось и тело. Имя этого новорожденного существа было Бури — родитель, — он дал начало асам, светлым богам, вечно затем воевавшим со злыми великанами… Первым делом, конечно, светлые духом добрые асы убили Имира — общего прародителя людей, инистых великанов и светлых богов. Это, понятно, далось им нелегко, ведь Имир был так огромен, что в крови, хлынувшей из его ран, потонули все остальные великаны, а заодно и корова Аудумбла — общая мать, кормилица и нянька.
Черное, отливавшее металлом яйцо, охваченное огромными иголками сиренево-розового инея и исчезавшее в нем на глазах, вносило сумятицу в умы уставших от перехода через Атлантику мореплавателей, нарушало их стройные представления о строении Вселенной и этапах становления сущего.
От инея можно было ждать чего угодно: и молочных рек, и потоков крови.
Внезапно Путеводная Звезда, а секундой позже и яйцо исчезли как будто и не было их.
— Во! — пронеслось над флотилией.
В тот же момент далеко впереди прямо по курсу возникло зеленое свечение — во тьме засияла луковица, сотканная, казалось, то ли из светящегося мха, то ли из зеленого инея, а затем погасла, обнаружив скрываемое внутри железное яйцо, которое, появившись, породило вновь Путеводную Звезду.
Наблюдать все эти пертурбации без риска утратить рассудок могли люди только с очень крепкими нервами. Такие были среди экипажей ладей. Именно им, смело и пристально следящим за развитием событий, удалось рассмотреть, что Путеводная Звезда сияла как бы внутри небольшого, казавшегося полупрозрачным поросенка…
— Нет, это не корова Аудумбла… — заметил кто-то из экипажа ладьи ярла Кальве.
— Великое колдовство!
— Это было сделано для вас! — громко объявил ярл Бьярни. — У меня нет сомнений в том, что все мы воспользуемся результатом этого великого волхвования. Не колдовства, а волхвования, не подлежащего наказанию по закону! А в знак нашего единства я, Бьярни, требую, чтобы вы внесли мне по сто эйриров золота от каждого корабля — и ты, Кальв, и ты, Сигурд!
— Я должен тебе заплатить? — удивился Кальв. — Это за что?!
— За Путеводную Звезду!
Сигурд, тяжело вздохнув, достал из-за пояса мошну и, приоткрыв ее, начал уныло считать содержимое, едва заметно шевеля губами…
Однако Кальва было не столь легко провести.
— А тебе-то платить за что? — крикнул Кальв, обращаясь к Бьярни. — Наволхвовал-то твой, моржовый… Хросскель Годинович. Эй, Годинович, эта поющая свинья со звездой в брюхе твоих рук дело?
— Ну, вроде как да…
— Ты волхвовал, спрашиваю?
— Я волхвовал… — подтвердил Годинович безо всякого, впрочем, энтузиазма.
— Тогда ты знаешь, куда она нас приведет, Звезда-то твоя, да?
— Ну, вроде как знаю… — уклончиво ответил мудрец.
— Ну и куда? — не унимался ярл Кальв.
— Ну, вроде как к берегу… — шмыгнул носом Хросскель Годинович, отведя взгляд в сторону.
— Это все, что ты можешь обещать? — насмешливо крикнул Кальв.
— Обещать я вообще ничего не могу… — признался Годинович. — Мудрые скупы на посулы…
— Сами скупы, но очень надеются на нашу щедрость… — хмыкнул, комментируя, Кальв.
Члены экипажей всех ладей, не исключая и ладью Бьярни, захмыкали, улыбаясь в усы и бороды.
Не улыбнулся один лишь Сигурд. Он ничего не слышал: отключился, перебирая свои эйриры.
Пересчитав деньги в мошне, он сильно расстроился. Мошна заметно облегчилась за последние дни, хотя трат никаких в море, естественно, не было. Значит, кошмары, мучившие его во сне, о которых он смутно вспоминал по утрам, были реальны?
Ярл Сигурд давно уже обратил внимание на то, что стоило ему поесть на ночь подтухшего вяленого мяса, как ночью он, опасаясь прихода инеистых великанов, начинал ползать вокруг своей постели, находящейся внутри палубной надстройки, и прятать эйриры в щели настила палубы-днища. Некоторые из эйриров проваливались глубоко в щели, не достать. Эти пропавшие эйриры, видимо, доставались Ньерду — богу, управляющему движением ветров и усмиряющему воды…
Наверное, так, поскольку штормов, ураганов давно уже не было. Но и денег в мошне, надо сказать, значительно поубавилось… Осталось всего двадцать семь золотых эйриров: он, Сигурд, оплатил, выходит, во время кошмаров этих ночей спокойствие всех…
— Ты будешь платить за Путеводную Звезду, Сигурд? — донесся слева от него голос Бьярни.
Сигурд завязал мошну покрепче, повесил ее на место — себе на пояс, подтянул его, поправил меч, плащ, шлем, после чего погладил себя по бороде и сказал:
— Ярл Бьярни, послушай мой добрый совет: поешь говна на ночь и заплати, как я, за всех!
Истинный смысл высказывания остался совершенно непонятен для гребцов и воинов флотилии, однако реплика Сигурда прозвучала настолько громко, ярко, выстраданно, что никто не смог остаться равнодушным.
Экипажи ладей Кальва и Сигурда замерли на секунду, смакуя сказанное, а затем дружно взорвались хохотом:
— Ай да Сигурд!
— Ну, выдал!
— До чего ж метко-то!
— А я не слышал! Что?
— Ну, Бьярни-то: давай-ка заплати! Сигурд ему: говна пожуй на ночь!
— Сигурд-то мастер!
— Остроумно!
— Действительно добрый совет!
— На ночь ешь, днем не наешься!
— Запомнить надо, не забыть!
— Вот шутка: и на свадьбе, и на поминках пригодится!
— «Поешь говна»! Ха-ха!
— Всем шуткам шутка!
Бьярни, склонившись к Годиновичу, заметил вполголоса:
— Твой план содрать с них деньги за это непонятное чудо и пустить их впереди себя на разведку, живым щитом, был очень хорош…
— Не надо, — попросил Торхадд, сидевший на днище-палубе бака рядом с колодой для разделки рыбы и мяса, прислонясь спиной к палубному строению ладьи. — Ты уже семь раз рассказывал эту историю…
— Неужели? — заинтересовавшись, спросил Бард. — Семь раз! Вот это да! Если ты, мудрый Торхадд, запомнил это, стало быть, каждое из семи моих повествований запало в твою душу!
— Один раз, первый, я выслушал тебя не без интереса, — ответил Торхадд, — а остальные шесть раз я мысленно считал: «Ну вот сейчас, когда он во второй, третий, четвертый, пятый, шестой… ну, словом, опять заладит эту историю, вместо того чтобы сесть и починить сеть, на этот-то… второй, третий, четвертый, пятый, шестой раз он не отделается оплеухой, а останется либо без головы, либо без языка…»
— Мне горько слышать эти слова, Торхадд, а еще горше сознавать, что ты прав: у нас на корабле одна цена знаниям и поэзии — увесистая оплеуха! А ведь бог Один ради знаний отдал свой глаз великану Мимиру! А ради поэзии он, обманув врагов, вкусил магический напиток квасир, мед поэзии, дающий талант сочинительства.
— Квасир? — задумчиво повторил Торхадд Мель-дун. — Звучит заманчиво… Рецепт-то знаешь?
— Конечно! — кивнул Бард. — После заключения мирного договора между богами асами и великанами ванами асы и ваны взяли большую чашу и плюнули в нее в знак примирения. Смешав слюну, боги создали из нее человека-карлика Квасира. В этом действии состоял первый этап процедуры…
— Мы говорили с тобой о напитке, а не о карлике…
— Не перебивай меня, Торхадд. Рано или поздно мы дойдем и до напитка, узнать рецепт приготовления которого возжелала твоя душа. Так вот Квасир…
— Карлик?
— Ну да. Квасир был мудрым. Квасир много странствовал и учил людей. Однако два коварных гнома, Прячущий и Поющий, обманули и убили его. Затем они слили его кровь в две чаши, а из чаш слили ее в котел и, смешав в котле с медом, получили питье, вкусив которое всякий становится скальдом либо мудрецом.
— Ничего не понял. «Вкусив которое всякий становится…» Ну, вот я хочу вкусить. Прямо сейчас. С удовольствием вкусил бы. Где?!
— Это иносказание. Прячущий и Поющий должны убить мудрость и склонность к наставлениям. А потом добавить меда! Неужели тебе непонятен этот простой рецепт, Торхадд Мельдун, сын Вулкана?
— Нет, — пожал плечами Торхадд. — Если из твоей речи выкинуть все иносказания, то остается только то, что кто-то сначала наплевал в чашу, а потом добавил меду. Такой напиток ты сам пей, пожалуйста.
— Я вижу, сын Вулкана, твой дух далек от пути к смирению… Но ты, как никто другой, должен знать, что…
— А я и знаю, — перебил Барда Торхадд Мельдун. — Что воды у нас осталось на сто дней…
— На сто дней? — изумился Бард. — Почему же ярл Сигурд приказал выдавать воду всего лишь по полчерпака на день?!
— Потому что ее осталось на сто дней для одного человека. Только для одного! А нас сколько? Больше сорока! Мало? Придется еще поделиться водой с ярлом Бьярни: на его корабле скотина и лошади…
— Да, это так. Но что тебя расстраивает, мудрый Торхадд?
— Голод и жажда, Бард, больше ничего! Я — вольный человек, кэрл, шкипер, бонд, как говорят исландцы, а не презренный трэл, не раб…
— Это всем известно, сын Вулкана! Я тоже кэрл, а не трэл. И мне еще больше, чем тебе, хочется пить. Но что ж с того? Я надеюсь.
— Я тоже.
— Земля где-то близко, Торхадд. Я уверен. Уже два дня назад появились птицы. Это верный признак того, что земля где-то рядом…
— Да, это так, — согласился старый Торхадд. — Но может быть, справа, а может быть, слева по курсу. А мы идем мимо…
— Сегодня днем я видел собственными глазами проплывший туесок, корзинку…
— Ее потеряли люди Бьярни, или она упала с корабля Кальва…
— Нет! Она была сделана из редкого дерева, ну, у нас оно не растет… С белой корой дерево, знаешь?
— Береза…
— Ну да! Не рыбы же сплели эту корзинку, Торхадд? Где-то тут рядом есть люди…
— Может быть. Может быть, справа, а может, и слева… Там, сбоку, там… — Торхадд явно подтрунивал над молодым Бардом.
— Есть еще один признак, Торхадд Мельдун! Уже второй день прямо по курсу видно землю! Мы все хорошо видим берег. Невысокие горы на нем становятся выше и выше: он приближается. Попутный ветер нас гонит к берегу! Ведь ты не станешь возражать, Торхадд, что приближающийся берег служит верным признаком приближающегося берега?!
— Я не настолько глуп, чтобы оспаривать это, Бард. Но ты думай дальше того, что видят твои глаза. Ну, берег? Ну? Разве берег съешь или выпьешь?
— Где берег, там вода. Там и пища.
— И люди, Бард. И еще, — люди. Корзинку из бересты сплели именно они. Но они, я думаю, делают не только корзинки. Я думаю, что у них есть также луки, стрелы, топоры и мечи…
— Ох-ох! — Бард покачал головой, изображая испуг. — Как говорит древняя пословица: «Испугал мечом варяга»! Ты что, Торхадд?!
— Я устал от крови, Бард. Боюсь, что мне давно уж пора в Хель, страну, куда улетают души тех, кто умер от старости или болезни.
— Ну что ты, Торхадд! Наше с тобой место — это, конечно, дворец Одина, Валгалла, — чертог мертвых воинов, самый большой и красивый в Асгарде, ну, ты знаешь…
— Откуда ж мне знать? — добродушно усмехнулся Торхадд. — Я не был пока еще в чертоге мертвых воинов, тем более в самом большом и красивом… Да и не слышал толком о нем.
— О-о-о! — Бард даже зажмурился от удовольствия. — В нем пятьсот сорок просторных залов, в которых живут храбрые мертвые воины, павшие в битве с врагом.
— И все помещаются в пятистах сорока залах? Воинов по сто, поди, в каждом. Не густо у нас пока с павшими храбрецами… Свирепых дураков — хоть отбавляй, а умных храбрецов…
— То есть как? — удивился Бард. — В пятистах сорока залах, да по сто мертвецов в каждом?!.
— Для одной битвы, я согласен, даже многовато, но для всей истории… не впечатляет, нет!
— Их будет больше, когда все узнают, каково жить в Валгалле! Погибшие герои едят там мясо огромного вепря Сэримнира…
— Во всех пятистах сорока залах? — ехидно хмыкнул Торхадд.
— Конечно! — ничуть не сомневаясь, подтвердил Бард. — Сэримнир — огромный вепрь! Его каждый день режут и варят, а на следующее утро он вновь оживает точно таким же, как и был.
— Неплохо, — согласился Торхадд.
— Мало того! Храбрые мертвые воины пьют в Валгалле крепкое, как старый мед, молоко козы Гейдрун, которая пасется у вершины ясеня Игдразиля, обгладывая его ветви и листья, и дает столько молока, что его хватает всем жителям Асгарда, а не только обитателям дворца Одина. Здесь же в промежутках между пирами погибшие герои сражаются друг с другом, чтобы не потерять форму.
— Зачем им следить за своей формой, если они уже… того… погибшие?
— Это военные учения перед Рагнареком, наступающими Сумерками Богов, перед концом света…
— О, рыжебородый Тор! — сморщился Торхадд Мельдун. — Так смерть, выходит, — это еще не конец?! В царстве мертвых еще накормят вепрем, а затем и на конец света пригласят, на Сумерки Богов! Вот дела!
— Не так-то плохо, мудрый, в Валгалле! — обиделся Бард. — На пирах тебе там будут прислуживать валькирии — девы войны.
— «Дева войны» — уже смешно, — грустно кивнул Торхадд. — Ты, видно, не был ни на одной войне, мой юный друг. «Дева войны…» — повторил старый шкипер и расхохотался. — Надо ж такое придумать! Сколько же тыловых крыс взялись последнее время саги слагать, — ужас просто! Не продохнешь от вранья!
— Это не вранье! Дева войны — валькирия — это окрыленная прекрасная дева, вооруженная мечом, которая забирает в Валгаллу душу погибшего в бою воина, а потом — все, что хочешь…
— Все, что хочешь, — это если забыть, что она с мечом! — подчеркнул Торхадд, подмигивая.
— Неужели ты раньше ничего не слышал о загробном мире?
— Конечно, слышал, Бард. Просто хотелось еще раз послушать. За разговором реже приходит на ум мысль о еде и питье.
— Но если ты все это слышал уже много раз, то почему ты ничему не веришь, над всем насмехаешься, Торхадд Мельдун?
— Отвечу. Это очень просто. Я так всю жизнь делаю. Если предполагать худшее и ничего не брать на веру, то у тебя в жизни не будет неприятных сюрпризов. Наоборот, будут только приятные новости. Только! И никаких разочарований!
— Как это? — не понял Бард.
— Например, я собрался ловить рыбу. Так? Так. Что я сразу говорю себе? Ты ничего не поймаешь, старый дурак. Тебя самого поймает водяное чудовище и сожрет без вредных для себя последствий. С этими мыслями я иду рыбачить. И что же? Водяное чудовище не явилось во время лова. Уже удача! Даже если я сам ничего не поймаю, мне уже повезло. Так? Так. Но как же я ничего не поймаю? Не такой я уж старый и не столь уж глупый. Мне еще хватит ловкости и смекалки, чтоб наловить корзину сельди. Подумай, Бард, какая радость: живой остался и с уловом! Вернувшись домой, можно и медку принять по этому поводу, возблагодарив Улля, бога охоты и рыболовства, — сына богини Сив, пасынка Тора.
— Я понял тебя, Торхадд! Ты просто боишься мечтать!
— Нет, я не хочу разочаровываться, только и всего. Когда я был молод, я был горазд на выдумки так же, как ты сейчас. Мне ничего не стоило застилать глаза окружающим и себе самому радужными картинами…
— Трудно представить тебя, Торхадда Мельдуна, сына Вулкана, сочиняющим радужные картины…
— О нет, это совсем просто, мой юный друг! Далеко отсюда, в теплом краю гребцов, краю рус, у меня есть внучка. Знаешь, сколько выдумок я успеваю наплести ей от полнолуния до полнолуния? Больше, чем углов и дверей в пятистах сорока залах твоей Валгаллы! Когда на душе легко, каждый викинг становится великим поэтом, даже старые тощие медузы вроде меня.
— Верю, Торхадд! Если бы ты мог видеть, как засияли вдруг твои глаза, старик!
— Так бывает, — согласился старый шкипер. — Они сияют иногда. Но редко, все реже и реже…
— Расскажи мне одну из твоих саг, мудрый Торхадд!
— Не могу, Бард. Саги, предназначенные для ушей ребенка, не должны пачкаться во взрослых ушах.
— Сочини тогда что-нибудь для меня. Что ты можешь придумать о Чудесном Береге, к которому несет нас попутный ветер?
— О Чудесных Берегах я могу много поведать! — Торхадд помолчал, задумавшись. — Всю жизнь я водил корабли и к новым, и к старым Чудесным Берегам. Глаза мои давно уже устали от вида крови и сцен безудержных разбоев, а душа высохла, придавленная грузом несправедливых убийств и незаслуженных обид. Не знаю почему, но смерть очень любит гулять по Чудесным Берегам… По берегам… По всем Далеким Берегам…
— Ну, опять тебя понесло Ветром Повествования в сторону Темного Мира Нифльхейм…
— Не буду. Расскажу тебе то, чего просит твоя душа… Тот Берег, что ожидает нас впереди, — это новая земля, называемая Винланд — Земля Вина. Земля Винланд — рай… Как только наши корабли коснутся прибрежной гальки Винланда, для всех наступит новая жизнь — для всех. Прекрасные юные валькирии встретят нас радостным гимном… Ну да, песней. Но и не только песней, а еще и пиром, небесным незабываемым угощением, который они подготовили в нашу честь… Да, именно так, специально для нас, а не для кого-то еще… И все это от радости, в честь нашего прибытия… Да! Вот… Но и это не все! Главное, что для того, чтобы стать гостем этих валькирий Винланда, не нужно геройски погибать, вообще можно не умирать и даже не получать страшных ран, а можно и нужно просто быть человеком: голодным, жаждущим, живым и здоровым!.. Чтобы быть приглашенным к столу, нужно… Нужно просто сойти с корабля!..
— Твоя фантазия не имеет границ, Торхадд! Ты мог бы стать великим сказочником!
— Слушай дальше! — воскликнул шкипер, распаляясь от охвативших его фантазий. — Угощают там всех, место за столом найдется для каждого — и для ярла, и для кэрла… Есть даже отдельный стол для трэдов — с божественными, ни с чем не сравнимыми объедками!
— После последнего шторма все стали вольными, — напомнил Бард. — Рабов среди нас уже нет!
— Конечно, — кивнул Торхадд и, иронически хмыкнув, добавил: — Мечтать так мечтать, я согласен… Трэды будут пировать за одним столом с ярлами… Верно?
Бард рассмеялся, представив это невозможное в реальной жизни сочетание.
— Да, здорово!
— Что «здорово»?
— Пир, валькирии — все сразу, как только причалим, — это здорово! Ты хорошо придумал! Складно получилось! Талантливо. Видна рука мастера, нечего сказать!
— И не мясом огромного вепря Сэримнира встретят нас прекрасные валькирии, — продолжил польщенный Торхадд. — Сотни изысканных, прекрасных блюд, вкус которых не уступает их виду, будут украшать столы, накрытые для нас!
— А в темноте не видно… — вздохнул Бард.
— Видно! Еще как видно-то! — сварливо возразил Торхадд, почувствовав, что его собственная молодость улыбнулась ему из тьмы, фантазия заработала, закусила удила, картинка и вправду пошла. — Волшебный, яркий свет заливает весь пиршественный холм! Чудесные звуки струятся отовсюду, божественное благоухание благовоний окутывает всех пирующих!
— Про благовония к месту ты ввернул, — одобрил Бард. — Я ведь уже почти три месяца не мылся.
— Я тоже. Но это не повод для печали. Мы пьем!
— А что мы пьем?
— Ну, уж во всяком случае не молоко козы Гейдрун!
— Но оно крепкое, как старый мед… — напомнил Бард.
— Да хрен бы с ним! — отмахнулся Торхадд Мельдун. — Подумаешь, коза Гейдрун! Шла б она ясенем, жуя веники! Не-е-ет! Валькирии наливают нам в черпаки прозрачные меды разноцветных пчел… Ты, кстати, никогда не пил напитка, сброженного из винной ягоды?
— Из винной ягоды? — удивился Бард.
— Ну да. Но не из той, о которой ты сразу подумал. У нас винной ягодой называют красную ягоду, кислую, растущую на кустиках по болотам, но я имею в виду винную ягоду крупную, сладкую, растущую на юге Нормандии, на крепких, больших и высоких кустах, свисающую с них крупными гроздьями… Готы ее уважают, выжимают сок, сбраживают… Нет?
— Даже не пойму, о чем ты говоришь…
— Да уж не о квасире твоем: двое плюнули, мед добавили, подогрели… Тьфу!
— Квасир очищает душу, гласят древние саги.
— Возможно. Да рецепт приготовления больно сложен. Карликов растить, потом кровь с них сцеживать. А тут два пальца в рот — и очистил душу. Гораздо проще!
— А мы сближаемся! — глянув по сторонам, объявил Бард. — Ярл Бьярни собирает тинг, хочет что-то сообщить всем.
* * *
Ладьи уже шли одним курсом, под парусами, почти касаясь друг друга: гребцы, подняв весла, положили их поверх бортов соседней ладьи или втянули их сквозь клюзы-уключины на свою палубу.В центре образованного таким образом тримарана находился корабль ярла Бьярни, левее его шла ладья Кальве, правее — Сигурда.
Дождавшись, когда экипажи обменялись чалочными концами и притянули ладьи вплотную друг к дружке, Бьярни поднял руку, требуя тишины.
— Други мои! — начал он. — Земля, новый неведомый край перед нами. Эта земля — Винланд, к которой мы с вами стремились, к которой мы шли и дошли, потеряв семь человек, двух коров, одну свинью и восемнадцать трэдов — в штормах и от болезней… Вам ли не понимать, сколь важно для нас пристать к этому берегу с миром: запасы воды и пищи у нас на исходе. — Бьярни перевел дух и, подступая к главному, возвысил голос: — Я, ярл Бьярни, зная, что колдовство по нашим законам карается утоплением в болоте или забрасыванием камнями, взял на себя смелость и приказал своему советнику, Хросскелю Годиновичу, с помощью чар выбрать нам точный путь и лучшую гавань. Я призываю вас, други, вспомнить, что Хросскель был привезен моим отцом, конунгом Гудбрандом, из южных земель. Он чужеземец, гость. Хросскель Годинович не обязан жить лишь по нашим законам. Особенно если чары его направлены нам во благо. Да и волхвование — не колдовство, это знает каждый ребенок. Я, ярл Бьярни, решил посему: а, пусть покудесничает! Кому с того хуже? Хросскель кудесничал сегодня весь день и с наступлением тьмы дал нам Звезду. — Он выдержал паузу, а затем пояснил: — Звезду Путеводную!
Насладившись возникшей тишиной, ярл Бьярни театрально выкинул руку вперед:
— Потушите факелы и смотрите вперед!
Действительно, как только глаза мореплавателей привыкли к темноте, все ясно различили впереди, прямо по курсу, Путеводную Звезду, которую накудесничал специально для них мудрый маг Хросскель Годинович за целый день изнурявшего и подрывавшего его здоровье волхвования.
Звезда была очень странная. Казалось, она летела над морем на высоте макушки мачты ладьи и то потухала, превращаясь в темно-красный огонек, то ярко вспыхивала ослепительно голубым, режущим глаза огоньком.
В отличие от обычных звезд эта Путеводная Звезда, наколдованная Хросскелем Годиновичем, издавала в такт миганию какие-то странные звуки. Звуки были похожи на песню-заговор: каждое слово песни в отдельности было понятно мореплавателям, но вот взятые вместе, в совокупности, они не содержали, казалось им, никакого смысла.
Конечно, далекий и продвинутый потомок викингов из племени гребцов-рус, живущий на границе второго-третьего тысячелетия от Рождества Христова, мог бы, пожалуй, сказать, что звуки эти представляли собой испоганенные матерными вставками строфы «Евгения Онегина», исполняемые на мотив «Интернационала», но таких продвинутых гребцов ни на одном из трех бортов не было.
Были, однако, глазастые, сумевшие различить вдали, в темноте, непонятный предмет, напоминающий по форме огромное яйцо, размером, наверное, с ладью, темное, но иногда в свете звезд отливавшее металлом.
Яйцо качалось на волнах, лениво дрейфуя; сцепленные ладьи медленно, но верно приближались к нему: три наполненных паруса бодро тянули корабли к берегу.
Как всякое таинственное явление, яйцо представляло собой не меньший интерес, чем Звезда. Чувствовалось, что между этим удивительным яйцом и Звездой есть какая-то внутренняя, доступная только кудесникам связь. Ощущение связи превратилось в уверенность в тот момент, когда Путеводная Звезда вдруг потухла, а яйцо тут же осветилось, окутавшись сиреневыми и розовыми ломаными лучами, напоминавшими огромные иглы какого-то сказочного гигантского инея.
Вздох мистического, восторженного ужаса прошелестел над сцепленными ладьями. Каждый из членов трех экипажей прекрасно знал, что значит иней в мировой истории.
Действительно, ведь до начала времен существовало лишь две области: Нифльхейм — Темный Мир, страна вечного льда и жутких морозов, и Муспельхем — Огненная страна, разделенные Гиннунгагапой — Мировой Бездной.
Нифльхейм, Муспельхем и Гиннунгагапа существовали всегда, изначально, даже тогда, когда ничего еще в Мире не было, в том числе и их самих, разумеется.
Естественно, что именно в Гиннунгагапе и повстречались иней Нифльхейма с теплым воздухом, идущим из Муспельхема. Иней стал таять и стекать вниз, капли ожили, поднагревшись, а затем, как и ожидалось, превратились в великана Имира, от которого пошел род Хримтурсов — известный каждому ребенку род инистых великанов.
Помимо этого из инея появилась на свет корова Аудумбла, из вымени которой текли четыре молочные реки — что было весьма кстати, так как молоком именно этих рек стал питаться новорожденный Имир.
Однажды Имир заснул и вспотел, и из его пота под левой рукой выросли мужчина и женщина, а одна нога с другой зачали сына — так на Земле появились люди.
Корова же жила тем, что слизывала иней с ближайших к месту описываемых событий камней, и вот однажды на одном из камней появились волосы. Корова продолжала лакомиться инеем, и на следующий день появилась голова. Корова, продолжала в том же духе, вследствие чего появилось и тело. Имя этого новорожденного существа было Бури — родитель, — он дал начало асам, светлым богам, вечно затем воевавшим со злыми великанами… Первым делом, конечно, светлые духом добрые асы убили Имира — общего прародителя людей, инистых великанов и светлых богов. Это, понятно, далось им нелегко, ведь Имир был так огромен, что в крови, хлынувшей из его ран, потонули все остальные великаны, а заодно и корова Аудумбла — общая мать, кормилица и нянька.
Черное, отливавшее металлом яйцо, охваченное огромными иголками сиренево-розового инея и исчезавшее в нем на глазах, вносило сумятицу в умы уставших от перехода через Атлантику мореплавателей, нарушало их стройные представления о строении Вселенной и этапах становления сущего.
От инея можно было ждать чего угодно: и молочных рек, и потоков крови.
Внезапно Путеводная Звезда, а секундой позже и яйцо исчезли как будто и не было их.
— Во! — пронеслось над флотилией.
В тот же момент далеко впереди прямо по курсу возникло зеленое свечение — во тьме засияла луковица, сотканная, казалось, то ли из светящегося мха, то ли из зеленого инея, а затем погасла, обнаружив скрываемое внутри железное яйцо, которое, появившись, породило вновь Путеводную Звезду.
Наблюдать все эти пертурбации без риска утратить рассудок могли люди только с очень крепкими нервами. Такие были среди экипажей ладей. Именно им, смело и пристально следящим за развитием событий, удалось рассмотреть, что Путеводная Звезда сияла как бы внутри небольшого, казавшегося полупрозрачным поросенка…
— Нет, это не корова Аудумбла… — заметил кто-то из экипажа ладьи ярла Кальве.
— Великое колдовство!
— Это было сделано для вас! — громко объявил ярл Бьярни. — У меня нет сомнений в том, что все мы воспользуемся результатом этого великого волхвования. Не колдовства, а волхвования, не подлежащего наказанию по закону! А в знак нашего единства я, Бьярни, требую, чтобы вы внесли мне по сто эйриров золота от каждого корабля — и ты, Кальв, и ты, Сигурд!
— Я должен тебе заплатить? — удивился Кальв. — Это за что?!
— За Путеводную Звезду!
Сигурд, тяжело вздохнув, достал из-за пояса мошну и, приоткрыв ее, начал уныло считать содержимое, едва заметно шевеля губами…
Однако Кальва было не столь легко провести.
— А тебе-то платить за что? — крикнул Кальв, обращаясь к Бьярни. — Наволхвовал-то твой, моржовый… Хросскель Годинович. Эй, Годинович, эта поющая свинья со звездой в брюхе твоих рук дело?
— Ну, вроде как да…
— Ты волхвовал, спрашиваю?
— Я волхвовал… — подтвердил Годинович безо всякого, впрочем, энтузиазма.
— Тогда ты знаешь, куда она нас приведет, Звезда-то твоя, да?
— Ну, вроде как знаю… — уклончиво ответил мудрец.
— Ну и куда? — не унимался ярл Кальв.
— Ну, вроде как к берегу… — шмыгнул носом Хросскель Годинович, отведя взгляд в сторону.
— Это все, что ты можешь обещать? — насмешливо крикнул Кальв.
— Обещать я вообще ничего не могу… — признался Годинович. — Мудрые скупы на посулы…
— Сами скупы, но очень надеются на нашу щедрость… — хмыкнул, комментируя, Кальв.
Члены экипажей всех ладей, не исключая и ладью Бьярни, захмыкали, улыбаясь в усы и бороды.
Не улыбнулся один лишь Сигурд. Он ничего не слышал: отключился, перебирая свои эйриры.
Пересчитав деньги в мошне, он сильно расстроился. Мошна заметно облегчилась за последние дни, хотя трат никаких в море, естественно, не было. Значит, кошмары, мучившие его во сне, о которых он смутно вспоминал по утрам, были реальны?
Ярл Сигурд давно уже обратил внимание на то, что стоило ему поесть на ночь подтухшего вяленого мяса, как ночью он, опасаясь прихода инеистых великанов, начинал ползать вокруг своей постели, находящейся внутри палубной надстройки, и прятать эйриры в щели настила палубы-днища. Некоторые из эйриров проваливались глубоко в щели, не достать. Эти пропавшие эйриры, видимо, доставались Ньерду — богу, управляющему движением ветров и усмиряющему воды…
Наверное, так, поскольку штормов, ураганов давно уже не было. Но и денег в мошне, надо сказать, значительно поубавилось… Осталось всего двадцать семь золотых эйриров: он, Сигурд, оплатил, выходит, во время кошмаров этих ночей спокойствие всех…
— Ты будешь платить за Путеводную Звезду, Сигурд? — донесся слева от него голос Бьярни.
Сигурд завязал мошну покрепче, повесил ее на место — себе на пояс, подтянул его, поправил меч, плащ, шлем, после чего погладил себя по бороде и сказал:
— Ярл Бьярни, послушай мой добрый совет: поешь говна на ночь и заплати, как я, за всех!
Истинный смысл высказывания остался совершенно непонятен для гребцов и воинов флотилии, однако реплика Сигурда прозвучала настолько громко, ярко, выстраданно, что никто не смог остаться равнодушным.
Экипажи ладей Кальва и Сигурда замерли на секунду, смакуя сказанное, а затем дружно взорвались хохотом:
— Ай да Сигурд!
— Ну, выдал!
— До чего ж метко-то!
— А я не слышал! Что?
— Ну, Бьярни-то: давай-ка заплати! Сигурд ему: говна пожуй на ночь!
— Сигурд-то мастер!
— Остроумно!
— Действительно добрый совет!
— На ночь ешь, днем не наешься!
— Запомнить надо, не забыть!
— Вот шутка: и на свадьбе, и на поминках пригодится!
— «Поешь говна»! Ха-ха!
— Всем шуткам шутка!
Бьярни, склонившись к Годиновичу, заметил вполголоса:
— Твой план содрать с них деньги за это непонятное чудо и пустить их впереди себя на разведку, живым щитом, был очень хорош…