Страница:
– Добрый вечер, Уилл, – приветствовал гостя Джо Фрэнк, пока тот пересекал газон и поднимался по ступенькам крыльца.
– Дай-ка мне пожевать, – обратился к нему Тиэрс. – Добрый вечер.
Они пожали друг другу руки.
– Держи. Каким ветром тебя к нам занесло?
– Просто проезжал мимо. Вспомнил о чае со льдом, который тебе подает Лела, и во рту сразу пересохло от жажды. Давненько я вас не видел.
Они сидели, болтали, жевали табак, сплевывали и попивали ледяной чай. Начинало смеркаться, зазвенели комары. Разговор шел главным образом о засухе, Джо Фрэнк жаловался своему собеседнику, что столь продолжительной не было уже лет десять. За три недели июня на землю не упало ни капли дождя. Если такая сушь простоит еще несколько дней, об урожае хлопка можно забыть. Бобы, куда ни шло, еще выживут, а вот хлопок...
– Послушай-ка, Джо Фрэнк, я слышал, ты получил повестку в суд, будешь присяжным на этом процессе?
– Да, выходит, что так. Кто тебе сказал?
– Не знаю даже. Просто где-то услышал.
– Вот уж не думал, что об этом всем уже известно.
– Скорее всего сегодня в Клэнтоне. У меня были там дела в суде. Видимо, там-то и сказали. Что-то такое про дело этого ниггера.
– Я так и подумал.
– И что ты думаешь о том, как он расправился с парнями?
– Я его не виню, – встряла в разговор мужчин Лела.
– Да, но нельзя же допустить, чтобы каждый брал отправление закона на себя лично, – попытался объяснить жене Джо Фрэнк. – Для этого у нас и существует судебная система.
– А меня, – заявил Тиэрс, – больше волнует всякая чушь о признании его невменяемым. Они там собираются выставить его малость тронутым и под это дело вчистую освободить от всякого наказания. Вроде как того парня, что стрелял в Рейгана. Слишком это хитро получается. Да к тому же это просто ложь. Убийство парней ниггер спланировал, он сидел в засаде и ждал их. Обыкновенное хладнокровное убийство.
– А если бы это была твоя дочь, Уилл? – вновь подала голос Лела.
– Я бы положился на правосудие. Когда у нас здесь ловят насильника, его обычно сразу же сажают, особенно если это ниггер. Парчмэн битком набит этими подонками, и они уже никогда не выйдут на волю. Слава Богу, у нас здесь не Нью-Йорк, не Калифорния или еще какое-нибудь дикое место, где уголовникам разрешают гулять на свободе. У нас неплохой суд, и старина Нуз не жалеет для этой мрази сроков. Так что пусть лучше суд занимается такими вещами. Общество рухнет, если позволять каждому, а в особенности черномазым, самому устанавливать справедливость. Это пугает меня больше всего. Предположим, ниггера оправдают, и он выйдет из здания суда свободным человеком. Об этом немедленно узнает вся страна, и с черными никакого сладу не будет. Стоит кому-нибудь разозлить черномазого, как он тут же потянется за пушкой. А потом его объявят чокнутым и попытаются отмазать. Это-то и есть самое опасное.
– Черных необходимо держать под контролем, – согласился с ним Джо Фрэнк.
– То-то и оно. Если Хейли выйдет сухим из воды, никто из нас не сможет больше чувствовать себя в безопасности. Каждый ниггер в округе станет таскать с собой оружие, и тут такое начнется!
– Это мне в голову не приходило, – признался Джо Фрэнк.
– Я очень рассчитываю на тебя, Джо Фрэнк. Я надеюсь, ты войдешь в состав жюри. Там понадобятся люди со здравым смыслом.
– Интересно, почему они выбрали меня?
– Я слышал, что они разослали сто пятьдесят повесток. Полагают, что явятся не меньше сотни.
– И какие же у меня шансы быть избранным?
– Один из ста, – ответила ему жена.
– Тем лучше. У меня не так много времени, чтобы заниматься еще и этим. Слишком много забот с фермой и всем прочим.
– Ты нам там просто необходим, – настаивал Тиэрс.
Они перешли к обсуждению политики местных властей, к тому, как бездарно, судя по состоянию дорог, преемник Тиэрса справляется со своими обязанностями.
Перримэны привыкли ложиться рано, с наступлением темноты. Попрощавшись, Тиэрс отправился домой. Приехав, он сел за кухонный стол со списком кандидатов в присяжные и полной чашкой кофе. Руфус, его друг, мог бы гордиться им. В списке Уилла шесть фамилий были обведены кружками – и Уилл успел побеседовать с ними со всеми. Напротив каждой из фамилий он поставил две буквы: «ОК». С ними все о'кей, они будут хорошими присяжными, такими, с которыми Руфус без труда сможет поддерживать законность в округе на должном уровне. Парочка, может, и отнеслась поначалу ко всему этому равнодушно, однако после того как уважающий порядок Тиэрс объяснил им, что к чему, они переменили свое мнение и готовы были признать Хейли виновным.
Руфус может гордиться им. К тому же он пообещал, что молодой Джейсон Тиэрс, племянник Уилла, за свои игры с наркотиками отделается лишь отеческим внушением.
Наконец Люсьен небрежно выронил лист и громко постучал вилкой об стол.
– Салли! – Он повернулся к Эллен. – А тебе известно, сколько в нашем округе насчитывается членов Национального союза защитников гражданских свобод?
– По меньшей мере, должно быть, восемьдесят процентов населения.
– Один. Я. Первый и, совершенно очевидно, последний. Люди, которых ты видишь вокруг, Ро-арк, просто дураки. Они и понятия не имеют о том, что такое гражданские свободы. Это просто кучка коленопреклоненных республиканских фанатиков самого консервативного, крайне правого толка, таких, как наш друг Джейк.
– Неправда. Я хожу к Клоду по меньшей мере раз в неделю.
– И это дает тебе основания считать себя прогрессивным?
– Это дает мне основания считать себя радикалом.
– А мне почему-то кажется, что ты республиканец.
– Слушай, Люсьен, можешь говорить о моей жене, о моей матери, вообще о моих предках, но не смей называть меня республиканцем.
– Ты выглядишь как республиканец, – заметила Эллен.
– А он выглядит как демократ? – спросил Джейк, указывая на Люсьена.
– Ну конечно. Как только я увидела его, сразу же поняла, что Люсьен – демократ.
– Ну тогда я республиканец.
– Ага! Ага! – завопил Люсьен, сталкивая со стола на пол стакан, который тут же разбился. – Салли! Ро-арк, угадай, кто был третьим в Миссисипи белым, присоединившимся к Ассоциации борцов за права черных?
– Руфус Бакли, – подсказал Джейк.
– Я. Люсьен Уилбэнкс. В шестьдесят седьмом. Белые решили, что я сошел с ума.
– Вы только подумайте! – ужаснулся Джейк.
– Черные, или негры, как мы тогда их называли, естественно, подумали то же самое. Тогда, дьявол, все считали, что я рехнулся.
– Хоть кто-нибудь с той поры передумал? – поинтересовался Джейк.
– Заткнись, республиканец. Ро-арк, почему бы тебе не перебраться в Клэнтон, мы открыли бы с тобой юридическую фирму, которая занималась бы исключительно защитой гражданских свобод. Привози, черт побери, из Бостона своего старика – сделаем его партнером!
– Почему бы тебе самому не отправиться в Бостон? – спросил Джейк.
– Почему бы тебе самому не отправиться в преисподнюю?
– А как мы ее назовем? – Любопытство Эллен не знало границ.
– "Дурдом", – предложил Джейк.
– "Уилбэнкс, Ро энд Арк. Адвокаты".
– Причем ни у кого из вас нет лицензии, – добавил Джейк. Веки Люсьена совершенно отяжелели, голова непроизвольно качнулась вперед. Убиравшую со стола Салли он звучно хлопнул пониже спины.
– Это была дешевая острота, Джейк. – Голос его прозвучал серьезно.
– Ро-арк, – Джейк копировал Люсьена, – угадай, кто был последним адвокатом, навсегда лишенным лицензии по решению Верховного суда штата Миссисипи?
Очаровательно улыбнувшись обоим мужчинам, Эллен промолчала.
– Ро-арк, – громко обратился к ней Люсьен, – угадай, кто будет следующим в этом округе адвокатом, которого с позором изгонят из его офиса? – От хохота его массивное тело затряслось.
Джейк подмигнул Эллен.
Успокоившись, Люсьен перешел к более серьезным темам:
– Что за встречу ты назначил на завтрашний вечер?
– Хочу пройтись по списку жюри с тобой и кое с кем еще.
– Это с кем же?
– С Гарри Рексом, Стэном Эткавэйджем, может, подойдет еще один человек.
– Где?
– У меня в офисе в восемь. Никакого спиртного.
– Это мой офис, и если я захочу, то принесу целый ящик спиртного. Здание построено моим дедом, если ты позабыл.
– Помню.
– Ро-арк, давай напьемся.
– Спасибо, Люсьен, нет. Я в восторге от ужина и от беседы, но мне еще нужно возвращаться в Оксфорд.
Они встали, оставив Люсьена за столом в одиночестве. Вошедшее у Люсьена в привычку приглашение посидеть на крыльце Джейк отклонил. Эллен уехала, и он поплелся в свое временное обиталище – комнату, которую Люсьен отвел ему наверху. Джейк пообещал Карле не спать дома.
Сняв телефонную трубку, он позвонил жене. И Карла, и Ханна чувствовали себя превосходно. Волновались за него, но со здоровьем проблем не было. Про Бада Туитти Джейк не сказал жене ни слова.
Глава 29
– Дай-ка мне пожевать, – обратился к нему Тиэрс. – Добрый вечер.
Они пожали друг другу руки.
– Держи. Каким ветром тебя к нам занесло?
– Просто проезжал мимо. Вспомнил о чае со льдом, который тебе подает Лела, и во рту сразу пересохло от жажды. Давненько я вас не видел.
Они сидели, болтали, жевали табак, сплевывали и попивали ледяной чай. Начинало смеркаться, зазвенели комары. Разговор шел главным образом о засухе, Джо Фрэнк жаловался своему собеседнику, что столь продолжительной не было уже лет десять. За три недели июня на землю не упало ни капли дождя. Если такая сушь простоит еще несколько дней, об урожае хлопка можно забыть. Бобы, куда ни шло, еще выживут, а вот хлопок...
– Послушай-ка, Джо Фрэнк, я слышал, ты получил повестку в суд, будешь присяжным на этом процессе?
– Да, выходит, что так. Кто тебе сказал?
– Не знаю даже. Просто где-то услышал.
– Вот уж не думал, что об этом всем уже известно.
– Скорее всего сегодня в Клэнтоне. У меня были там дела в суде. Видимо, там-то и сказали. Что-то такое про дело этого ниггера.
– Я так и подумал.
– И что ты думаешь о том, как он расправился с парнями?
– Я его не виню, – встряла в разговор мужчин Лела.
– Да, но нельзя же допустить, чтобы каждый брал отправление закона на себя лично, – попытался объяснить жене Джо Фрэнк. – Для этого у нас и существует судебная система.
– А меня, – заявил Тиэрс, – больше волнует всякая чушь о признании его невменяемым. Они там собираются выставить его малость тронутым и под это дело вчистую освободить от всякого наказания. Вроде как того парня, что стрелял в Рейгана. Слишком это хитро получается. Да к тому же это просто ложь. Убийство парней ниггер спланировал, он сидел в засаде и ждал их. Обыкновенное хладнокровное убийство.
– А если бы это была твоя дочь, Уилл? – вновь подала голос Лела.
– Я бы положился на правосудие. Когда у нас здесь ловят насильника, его обычно сразу же сажают, особенно если это ниггер. Парчмэн битком набит этими подонками, и они уже никогда не выйдут на волю. Слава Богу, у нас здесь не Нью-Йорк, не Калифорния или еще какое-нибудь дикое место, где уголовникам разрешают гулять на свободе. У нас неплохой суд, и старина Нуз не жалеет для этой мрази сроков. Так что пусть лучше суд занимается такими вещами. Общество рухнет, если позволять каждому, а в особенности черномазым, самому устанавливать справедливость. Это пугает меня больше всего. Предположим, ниггера оправдают, и он выйдет из здания суда свободным человеком. Об этом немедленно узнает вся страна, и с черными никакого сладу не будет. Стоит кому-нибудь разозлить черномазого, как он тут же потянется за пушкой. А потом его объявят чокнутым и попытаются отмазать. Это-то и есть самое опасное.
– Черных необходимо держать под контролем, – согласился с ним Джо Фрэнк.
– То-то и оно. Если Хейли выйдет сухим из воды, никто из нас не сможет больше чувствовать себя в безопасности. Каждый ниггер в округе станет таскать с собой оружие, и тут такое начнется!
– Это мне в голову не приходило, – признался Джо Фрэнк.
– Я очень рассчитываю на тебя, Джо Фрэнк. Я надеюсь, ты войдешь в состав жюри. Там понадобятся люди со здравым смыслом.
– Интересно, почему они выбрали меня?
– Я слышал, что они разослали сто пятьдесят повесток. Полагают, что явятся не меньше сотни.
– И какие же у меня шансы быть избранным?
– Один из ста, – ответила ему жена.
– Тем лучше. У меня не так много времени, чтобы заниматься еще и этим. Слишком много забот с фермой и всем прочим.
– Ты нам там просто необходим, – настаивал Тиэрс.
Они перешли к обсуждению политики местных властей, к тому, как бездарно, судя по состоянию дорог, преемник Тиэрса справляется со своими обязанностями.
Перримэны привыкли ложиться рано, с наступлением темноты. Попрощавшись, Тиэрс отправился домой. Приехав, он сел за кухонный стол со списком кандидатов в присяжные и полной чашкой кофе. Руфус, его друг, мог бы гордиться им. В списке Уилла шесть фамилий были обведены кружками – и Уилл успел побеседовать с ними со всеми. Напротив каждой из фамилий он поставил две буквы: «ОК». С ними все о'кей, они будут хорошими присяжными, такими, с которыми Руфус без труда сможет поддерживать законность в округе на должном уровне. Парочка, может, и отнеслась поначалу ко всему этому равнодушно, однако после того как уважающий порядок Тиэрс объяснил им, что к чему, они переменили свое мнение и готовы были признать Хейли виновным.
Руфус может гордиться им. К тому же он пообещал, что молодой Джейсон Тиэрс, племянник Уилла, за свои игры с наркотиками отделается лишь отеческим внушением.
* * *
Корочкой хлеба Джейк подбирал с тарелки оставшийся после свинины с бобами соус, наблюдая за тем, как Эллен делает то же самое, сидя напротив него. Помещавшийся во главе стола Люсьен не обращал никакого внимания на еду, вертел в руке стакан с виски, время от времени вглядываясь в список и давая краткие характеристики тем, чьи фамилии были ему знакомы. Пьян Люсьен был чуть более, чем обычно. Большинство фамилий ему ни о чем не говорило, однако поток комментариев лился не переставая. Чувствуя комизм ситуации, Эллен уже несколько раз подмигнула своему боссу.Наконец Люсьен небрежно выронил лист и громко постучал вилкой об стол.
– Салли! – Он повернулся к Эллен. – А тебе известно, сколько в нашем округе насчитывается членов Национального союза защитников гражданских свобод?
– По меньшей мере, должно быть, восемьдесят процентов населения.
– Один. Я. Первый и, совершенно очевидно, последний. Люди, которых ты видишь вокруг, Ро-арк, просто дураки. Они и понятия не имеют о том, что такое гражданские свободы. Это просто кучка коленопреклоненных республиканских фанатиков самого консервативного, крайне правого толка, таких, как наш друг Джейк.
– Неправда. Я хожу к Клоду по меньшей мере раз в неделю.
– И это дает тебе основания считать себя прогрессивным?
– Это дает мне основания считать себя радикалом.
– А мне почему-то кажется, что ты республиканец.
– Слушай, Люсьен, можешь говорить о моей жене, о моей матери, вообще о моих предках, но не смей называть меня республиканцем.
– Ты выглядишь как республиканец, – заметила Эллен.
– А он выглядит как демократ? – спросил Джейк, указывая на Люсьена.
– Ну конечно. Как только я увидела его, сразу же поняла, что Люсьен – демократ.
– Ну тогда я республиканец.
– Ага! Ага! – завопил Люсьен, сталкивая со стола на пол стакан, который тут же разбился. – Салли! Ро-арк, угадай, кто был третьим в Миссисипи белым, присоединившимся к Ассоциации борцов за права черных?
– Руфус Бакли, – подсказал Джейк.
– Я. Люсьен Уилбэнкс. В шестьдесят седьмом. Белые решили, что я сошел с ума.
– Вы только подумайте! – ужаснулся Джейк.
– Черные, или негры, как мы тогда их называли, естественно, подумали то же самое. Тогда, дьявол, все считали, что я рехнулся.
– Хоть кто-нибудь с той поры передумал? – поинтересовался Джейк.
– Заткнись, республиканец. Ро-арк, почему бы тебе не перебраться в Клэнтон, мы открыли бы с тобой юридическую фирму, которая занималась бы исключительно защитой гражданских свобод. Привози, черт побери, из Бостона своего старика – сделаем его партнером!
– Почему бы тебе самому не отправиться в Бостон? – спросил Джейк.
– Почему бы тебе самому не отправиться в преисподнюю?
– А как мы ее назовем? – Любопытство Эллен не знало границ.
– "Дурдом", – предложил Джейк.
– "Уилбэнкс, Ро энд Арк. Адвокаты".
– Причем ни у кого из вас нет лицензии, – добавил Джейк. Веки Люсьена совершенно отяжелели, голова непроизвольно качнулась вперед. Убиравшую со стола Салли он звучно хлопнул пониже спины.
– Это была дешевая острота, Джейк. – Голос его прозвучал серьезно.
– Ро-арк, – Джейк копировал Люсьена, – угадай, кто был последним адвокатом, навсегда лишенным лицензии по решению Верховного суда штата Миссисипи?
Очаровательно улыбнувшись обоим мужчинам, Эллен промолчала.
– Ро-арк, – громко обратился к ней Люсьен, – угадай, кто будет следующим в этом округе адвокатом, которого с позором изгонят из его офиса? – От хохота его массивное тело затряслось.
Джейк подмигнул Эллен.
Успокоившись, Люсьен перешел к более серьезным темам:
– Что за встречу ты назначил на завтрашний вечер?
– Хочу пройтись по списку жюри с тобой и кое с кем еще.
– Это с кем же?
– С Гарри Рексом, Стэном Эткавэйджем, может, подойдет еще один человек.
– Где?
– У меня в офисе в восемь. Никакого спиртного.
– Это мой офис, и если я захочу, то принесу целый ящик спиртного. Здание построено моим дедом, если ты позабыл.
– Помню.
– Ро-арк, давай напьемся.
– Спасибо, Люсьен, нет. Я в восторге от ужина и от беседы, но мне еще нужно возвращаться в Оксфорд.
Они встали, оставив Люсьена за столом в одиночестве. Вошедшее у Люсьена в привычку приглашение посидеть на крыльце Джейк отклонил. Эллен уехала, и он поплелся в свое временное обиталище – комнату, которую Люсьен отвел ему наверху. Джейк пообещал Карле не спать дома.
Сняв телефонную трубку, он позвонил жене. И Карла, и Ханна чувствовали себя превосходно. Волновались за него, но со здоровьем проблем не было. Про Бада Туитти Джейк не сказал жене ни слова.
Глава 29
Вереница школьных автобусов, ярко расписанных белой и красной или черной и зеленой красками, с нарисованными на бортах эмблемами церквей в среду, после обеда, медленно двигалась вокруг центральной площади Клэнтона. Всего автобусов было тридцать один, и в каждом сидели пожилые чернокожие леди и джентльмены, размахивавшие бумажными веерами или носовыми платками в безуспешной попытке заставить хоть чуть-чуть двигаться абсолютно неподвижный знойный воздух. Сделав три круга вокруг здания суда, головной автобус замер у почты, за ним остановились и другие. Сквозь их раскрытые дверцы люди торопились выбраться на улицу, спеша к возведенной на лужайке перед главным входом в суд невысокой трибуне, с которой выкрикивал что-то преподобный Олли Эйджи, раздавая налево и направо бело-голубые флажки с надписью «СВОБОДУ КАРЛУ ЛИ ХЕЙЛИ!».
Боковые улочки, выходившие на площадь, были забиты прибывавшими из разных мест автомобилями, стремившимися оказаться как можно ближе к зданию суда, но ввиду полной невозможности продвинуться вперед хотя бы на дюйм брошенными своими хозяевами где попало.
Сотни чернокожих торжественно шествовали по тротуарам в направлении площади. Они толпились на лужайке, дожидаясь, пока Олли вручит им флажок или какой-нибудь плакат. Затем в поисках тени они устраивались под ветвями дубов или магнолий, взмахами рук и восклицаниями приветствуя знакомых.
Продолжавшие подъезжать автобусы уже не могли въехать на площадь, теперь им приходилось останавливаться и высаживать своих пассажиров рядом с кафе.
Впервые в этом году столбик термометра поднялся выше стоградусной отметки, и было похоже, что останавливаться он не собирается. Небо не предлагало людям ни единого облачка для защиты от палящих лучей, в воздухе не ощущалось ни ветерка, отнесшего бы, может быть, в сторону невыносимую влажность. В тени мужские рубашки становились насквозь мокрыми и облепляли спину минут через пятнадцать, на солнце – через пять. Кое-кто из наиболее пожилых и слабых нашел себе убежище в здании суда.
А люди все прибывали и прибывали. Большинство были уже в годах, но тут и там виднелись группки молодежи, воинственно-рассерженной, из-за возраста не смогшей поучаствовать в маршах и демонстрациях 60-х и вдруг получившей такую редкую возможность покричать и выразить свой протест, попеть «We Shall Overcome» и в целом как-нибудь отпраздновать тот факт, что все они являются черными, изнывающими под игом белого человека. Носились обрывки разговоров о ком-то, кто взял бы на себя смелость выступить первым. Наконец к лестнице главного входа в суд приблизились трое студентов, размахивая флажками, они прокричали: «Свободу Карлу Ли!» Толпа тут же подхватила этот боевой клич:
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
Выйдя из тени, из здания суда, люди плотнее обступили лестницу, куда были перенесены трибуна и громкоговорители. Движимые единым чувством, ни к кому, собственно, не обращаясь, они слаженным хором скандировали:
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
Здесь и там в здании суда распахивались окна, из которых на происходящее смотрели судебные чиновники и хорошенькие секретарши. Рев толпы был слышен за несколько кварталов, магазинчики и конторы вокруг площади вымерли: их владельцы и посетители стояли рядом на тротуарах, изумляясь событиям дня. Очень скоро толпа заметила эти взгляды, казалось, только подлившие масла в огонь, – клич стал более громким и динамичным. Журналисты, подобно стервятникам, окружавшие площадь, колебались между выжиданием и желанием оказаться в гуще событий. Повысившийся накал страстей склонил их к последнему. С камерами и микрофонами наперевес они бросились на лужайку перед главным входом.
Вместе со своими людьми Оззи пытался регулировать уличное движение. Это удавалось ему до тех пор, пока все улицы и переулки центра не оказались наглухо забиты машинами. Однако и после этого полиция оставалась на своих местах, хотя не было и признака того, что где-то может понадобиться ее помощь.
В окружении приехавших из трех соседних округов чернокожих священников – молодых, пожилых, а то и вовсе ушедших уже на покой – сквозь расступавшуюся толпу с достоинством прошествовал к трибуне Олли Эйджи. При виде своих пастырей люди почувствовали прилив нового воодушевления – теперь уже не только ближайшие улицы, но и расположенные ближе к окраинам жилые кварталы могли слышать требовательный и в то же время какой-то мелодичный призыв. Тысячи флажков развевались над толпой, тысячи глоток без устали продолжали выкликать одно и то же. Вместе с толпой из стороны в сторону ритмично покачивался и преподобный Эйджи, чуть ли не пританцовывая на маленькой трибуне. Он и его коллеги принялись хлопать в ладоши, задавая присутствовавшим единый темп. В эту минуту на него стоило посмотреть.
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
В течение последующих пятнадцати минут ему удалось довести толпу почти до экстаза. Но как только его тренированное ухо уловило первые признаки усталости людей, Эйджи, приблизившись к микрофону, попросил тишины. Разгоряченные, потные люди продолжали скандировать, но уже с меньшим накалом. Вскоре смолкли последние голоса. Эйджи попросил освободить место перед лестницей для прессы, чтобы ничто не мешало журналистам исполнить их профессиональный долг. После этого он обратился к собравшимся, призывая к полной тишине, в которой преподобный Рузвельт обратился к Создателю со столь длительной, красноречивой и проникновенной речью, что на глазах многих слушавших его заблестели слезы.
После того как он в последний раз произнес «Аминь», к микрофону вышла необъятных размеров негритянка в рыжем парике. В воздухе вновь поплыл первый куплет «We Shall Overcome», исполняемый низким, богатым по тембру и удивительным по силе голосом. Святые отцы за ее спиной тут же принялись прихлопывать в ладоши и раскачиваться в такт. Две тысячи голосов слились в один. Над городком поплыли победные звуки торжественного гимна.
После того как пение закончилось, кто-то в который уже раз выкрикнул:
– Свободу Карлу Ли!
И в который уже раз толпа подхватила этот клич. Однако и сейчас Эйджи удалось утихомирить свою паству. Вытащив из кармана шпаргалку, он приступил к проповеди.
– Уже без четверти девять, Люсьен, – сказал ему Джейк. – Мы ждем тебя почти час.
– А мне что, заплатят за это, а?
– Нет, но я просил тебя быть здесь ровно в восемь.
– Еще ты сказал мне, чтобы я не вздумал приносить с собой выпивку. А я поставил тебя в известность о том, что дом этот мой, что его построил мой дед и что я всего лишь сдаю тебе его в аренду, причем, я бы добавил, за какую-то смешную плату. А посему я имею право приходить и уходить, когда мне вздумается, с бутылкой или без.
– Можешь забыть об этом. Ты...
– А что эти черные делают там, на той стороне улицы в такой тьме?
– Это называется «бдение», – пояснил Гарри Рекс. – Они будут ходить вокруг здания суда с зажженными свечами и бдеть до тех пор, пока их соплеменника не выпустят на свободу.
– Это может стать весьма и весьма долгим бдением. То есть я хочу сказать, что бедные люди смогут ходить таким образом до самой своей смерти. Лет двенадцать, а то и пятнадцать. Может, им даже удастся установить рекорд. Если закапают себя свечным воском по самые задницы. Добрый вечер, Ро-арк.
Эллен уселась на крышку бюро под портретом Уильяма Фолкнера, держа в руках густо испещренный пометками лист с именами присяжных. Она с улыбкой кивнула Люсьену.
– Ро-арк, – обратился к ней Люсьен, – я полон к тебе всяческого уважения. Я считаю тебя ровней. Уверен в твоем праве на равную оплату за равный труд. Я признаю за тобой право самой решать, рожать ли тебе ребенка или делать аборт. Словом, я верю во всю эту чушь. Будучи женщиной, ты в моих глазах не располагаешь никакими привилегиями, как-то связанными с твоим полом. – Сунув руку в карман, Люсьен достал комок смятых купюр. – А поскольку ты к тому же еще и клерк, то есть существо бесполое, ты остаешься единственным среди нас человеком, способным пойти и купить ящик холодного «Коорса».
– Нет, Люсьен, – прозвучал голос Джейка.
– Заткнись, Джейк.
Глядя на Люсьена, Эллен поднялась:
– Конечно, Люсьен. Но за пиво я заплачу сама.
Она вышла из кабинета.
Джейк покачал головой, выпустив в Люсьена струю дыма.
– Сегодняшняя ночь может оказаться долгой. Видимо, передумав, Гарри Рекс плеснул все же немного виски в свою чашку из-под кофе.
– Пожалуйста, не напивайтесь, – принялся умолять Джейк. – У нас полно работы.
– Я работаю лучше, когда пьян, – ответил на это Люсьен.
– И я тоже, – присоединился к нему Гарри Рекс.
– Интересно, – бросил малопонятную реплику Эткавэйдж. Положив ноги на стол, Джейк запыхтел сигарой.
– Ладно, первое, что мне хотелось бы сделать, – это уяснить для себя портрет идеального присяжного.
– Черный, – подал голос Люсьен.
– Черный, как задница угольщика, – уточнил Гарри Рекс.
– Согласен, – и в самом деле согласился Джейк. – Но только ничего не выйдет. Бакли этого не допустит. Это понятно каждому. Нет, мы должны остановиться на белом человеке.
– На женщине, – предложил Люсьен. – Для уголовного процесса всегда следует подбирать женщин. У них сердце кровью будет обливаться, исходя от сочувствия. Нужно обращаться к женщинам.
– Нет, – протянул Гарри Рекс. – Только не в нашем случае. Женщине не понять, что заставляет мужчину браться за ружье и отстреливать кому-то голову. Вам нужны отцы – молодые отцы, кто на месте Хейли сделал бы то же самое. Папы с маленькими дочками.
– С каких это пор ты стал экспертом в подборе присяжных? – поинтересовался Люсьен. – Мне всегда казалось, что ты ловчила, занимающийся исключительно разводами.
– Я ловчила, занимающийся разводами, но я знаю, как правильно подобрать членов жюри.
– И подслушать, о чем они говорят в совещательной комнате.
– Дешевая острота.
– Бросьте, парни, – примиряюще поднял вверх руки Джейк. – Как вам Виктор Онзелл? Ты знаком с ним, Стэн?
– Да, у него дела с нашим банком. Ему около сорока, женат, трое детей, если не четверо. Белый. Откуда-то с Севера. Владелец магазина, торгующего грузовиками. Живет здесь уже лет пять.
– Я не стал бы его брать, – заметил Люсьен. – Если он с Севера, значит, он не станет размышлять так, как мы. Контроль за оружием и вся прочая дребедень. В уголовных процессах янки[13] меня всегда пугают. Мне давно приходила в голову мысль о том, что хорошо бы нам принять в Миссисипи закон, запрещающий любому янки быть в составе жюри присяжных вне зависимости от того, сколько он прожил здесь лет.
– Благодарю тебя, – повернулся к нему Джейк.
– А я бы его взял, – сказал Гарри Рекс.
– Почему?
– У него дети, возможно, что среди них есть и дочь. Если же он северянин, то у него не должно быть особых предрассудков. По мне, он подходит.
– Джон Тэйт Астон.
– Мертв, – буркнул Люсьен.
– Что?
– Я говорю, что он мертв. Вот уже три года.
– Тогда почему же он в списке? – Не будучи юристом, Эткавэйдж ничего не понимал.
– Они использовали списки для выборов, но не внесли туда никаких уточнений, – пояснил Гарри Рекс между двумя глотками спиртного. – Кто-то умер, кто-то уехал – слишком уж хлопотное дело все время править данные. Они выписали сто пятьдесят повесток в расчете на то, что человек сто – сто двадцать появятся. Остальные либо померли, либо сменили место жительства.
– Кэролайн Бакстер. Оззи говорит, что она чернокожая. – Джейк быстро пролистывал записи. – Работает на карбюраторном заводе в Кэрауэе.
– Возьмите ее, – предложил Люсьен.
– Пожалуй, – согласился Джейк.
Вернулась Эллен с пивом. Поставив картонную коробку на колени Люсьену, извлекла из нее одну банку, вскрыла ее и уселась на прежнем месте. Джейк от пива отказался, но Эткавэйдж решил, что его начинает мучить жажда. После того как банку взял и Гарри Рекс, Джейк остался в одиночестве.
– Джо Кит Шеферд.
– Судя по имени, это какой-то деревенщина.
– Почему ты так решил? – спросил у Люсьена Гарри Рекс.
– Двойное имя, – пустился в объяснения тот. – Почти у всех этих олухов двойные имена. Билли Рэй, Джонни Рэй, Бобби Ли, Гарри Ли, Джесси Эрл, Билли Уэйн, Джерри Уэйн, Эдди Мак, ну и прочие. У них даже женщины носят двойные имена: Бобби Сью, Бетти Перл, Мэри Белли, Тельма Лу, Салли Фэй.
– А как насчет Гарри Рекс? – спросил Гарри Рекс.
– Никогда не слышал о женщине по имени Гарри Рекс.
– Я имею в виду деревенщину-мужчину.
– Ничего, подходящее имя. Их перебил Джейк:
– Делл Перри говорил, что у него была лавочка на берегу озера, где он торговал наживкой. Похоже, здесь его никто не знает.
– Видимо так, но я готов поклясться, что он – деревенщина. У него такое имя. Я бы его вычеркнул, – настаивал на своем Люсьен.
– А какой-нибудь общей информации о них, типа адресов, возраста, рода занятий, у тебя нет? – спросил Эткавэйдж.
– До суда ее и не будет. В понедельник каждый из кандидатов заполнит в суде специальный вопросник. До того времени мы располагаем только именами.
– Какие, собственно, члены жюри для нас предпочтительны, Джейк? – задала вопрос Эллен.
– Молодые или среднего возраста мужчины с семьями. Хорошо, если бы среди них не оказалось никого старше пятидесяти.
– Это почему же? – воинственным голосом осведомился Люсьен.
– Молодежь более терпимо относится к чернокожим.
– Да, как Кобб и Уиллард.
– Большинство пожилых людей привыкли с неприязнью смотреть на черных, а молодое поколение формировалось уже в ином обществе. В юности у людей, как правило, меньше ханжества.
– Согласен, – присоединился Гарри Рекс. – Только я бы еще держался подальше от женщин и деревенщины.
– Я того же мнения.
– А по-моему, вы ошибаетесь, – заявил Люсьен. – У женщин больше жалости. Посмотрите на Ро-арк, она полна сочувствия буквально к каждому. Так, Ро-арк?
– Так, Люсьен.
– Она переживает из-за уголовников, растлителей малолетних, безбожников, нелегальных иммигрантов, голубых. Правда, Ро-арк?
– Правда, Люсьен.
– В данный момент на территории округа Форд, штат Миссисипи, есть только два членских билета Национальной ассоциации юристов – у меня и у нее.
– Отвратительно, – пробормотал Эткавэйдж.
– Клайд Сиско, – громко прочел имя Джейк, стараясь успокоить страсти.
– Его можно купить, – самодовольно объявил Люсьен.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Джейк.
– То, что сказал. Его можно купить.
– Откуда тебе это известно? – задал вопрос Гарри Рекс.
– Ты что, смеешься? Это же Сиско. Самая крупная шайка мошенников во всей восточной части страны. Все живут в окрестностях Мэйса. Профессиональные воры и специалисты по получению незаконных страховок. Жгут свои дома каждые три года. Неужели ты ни разу о них не слышал? – Люсьен не просто говорил, он почти орал.
– Нет. Так откуда ты знаешь, что его можно купить?
– Потому что однажды я уже делал это. В каком-то гражданском деле лет десять назад. Он был в списке присяжных, и я пообещал ему десять процентов от суммы, которую назначит жюри. Он проявил чудеса красноречия.
Боковые улочки, выходившие на площадь, были забиты прибывавшими из разных мест автомобилями, стремившимися оказаться как можно ближе к зданию суда, но ввиду полной невозможности продвинуться вперед хотя бы на дюйм брошенными своими хозяевами где попало.
Сотни чернокожих торжественно шествовали по тротуарам в направлении площади. Они толпились на лужайке, дожидаясь, пока Олли вручит им флажок или какой-нибудь плакат. Затем в поисках тени они устраивались под ветвями дубов или магнолий, взмахами рук и восклицаниями приветствуя знакомых.
Продолжавшие подъезжать автобусы уже не могли въехать на площадь, теперь им приходилось останавливаться и высаживать своих пассажиров рядом с кафе.
Впервые в этом году столбик термометра поднялся выше стоградусной отметки, и было похоже, что останавливаться он не собирается. Небо не предлагало людям ни единого облачка для защиты от палящих лучей, в воздухе не ощущалось ни ветерка, отнесшего бы, может быть, в сторону невыносимую влажность. В тени мужские рубашки становились насквозь мокрыми и облепляли спину минут через пятнадцать, на солнце – через пять. Кое-кто из наиболее пожилых и слабых нашел себе убежище в здании суда.
А люди все прибывали и прибывали. Большинство были уже в годах, но тут и там виднелись группки молодежи, воинственно-рассерженной, из-за возраста не смогшей поучаствовать в маршах и демонстрациях 60-х и вдруг получившей такую редкую возможность покричать и выразить свой протест, попеть «We Shall Overcome» и в целом как-нибудь отпраздновать тот факт, что все они являются черными, изнывающими под игом белого человека. Носились обрывки разговоров о ком-то, кто взял бы на себя смелость выступить первым. Наконец к лестнице главного входа в суд приблизились трое студентов, размахивая флажками, они прокричали: «Свободу Карлу Ли!» Толпа тут же подхватила этот боевой клич:
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
Выйдя из тени, из здания суда, люди плотнее обступили лестницу, куда были перенесены трибуна и громкоговорители. Движимые единым чувством, ни к кому, собственно, не обращаясь, они слаженным хором скандировали:
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
Здесь и там в здании суда распахивались окна, из которых на происходящее смотрели судебные чиновники и хорошенькие секретарши. Рев толпы был слышен за несколько кварталов, магазинчики и конторы вокруг площади вымерли: их владельцы и посетители стояли рядом на тротуарах, изумляясь событиям дня. Очень скоро толпа заметила эти взгляды, казалось, только подлившие масла в огонь, – клич стал более громким и динамичным. Журналисты, подобно стервятникам, окружавшие площадь, колебались между выжиданием и желанием оказаться в гуще событий. Повысившийся накал страстей склонил их к последнему. С камерами и микрофонами наперевес они бросились на лужайку перед главным входом.
Вместе со своими людьми Оззи пытался регулировать уличное движение. Это удавалось ему до тех пор, пока все улицы и переулки центра не оказались наглухо забиты машинами. Однако и после этого полиция оставалась на своих местах, хотя не было и признака того, что где-то может понадобиться ее помощь.
В окружении приехавших из трех соседних округов чернокожих священников – молодых, пожилых, а то и вовсе ушедших уже на покой – сквозь расступавшуюся толпу с достоинством прошествовал к трибуне Олли Эйджи. При виде своих пастырей люди почувствовали прилив нового воодушевления – теперь уже не только ближайшие улицы, но и расположенные ближе к окраинам жилые кварталы могли слышать требовательный и в то же время какой-то мелодичный призыв. Тысячи флажков развевались над толпой, тысячи глоток без устали продолжали выкликать одно и то же. Вместе с толпой из стороны в сторону ритмично покачивался и преподобный Эйджи, чуть ли не пританцовывая на маленькой трибуне. Он и его коллеги принялись хлопать в ладоши, задавая присутствовавшим единый темп. В эту минуту на него стоило посмотреть.
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
В течение последующих пятнадцати минут ему удалось довести толпу почти до экстаза. Но как только его тренированное ухо уловило первые признаки усталости людей, Эйджи, приблизившись к микрофону, попросил тишины. Разгоряченные, потные люди продолжали скандировать, но уже с меньшим накалом. Вскоре смолкли последние голоса. Эйджи попросил освободить место перед лестницей для прессы, чтобы ничто не мешало журналистам исполнить их профессиональный долг. После этого он обратился к собравшимся, призывая к полной тишине, в которой преподобный Рузвельт обратился к Создателю со столь длительной, красноречивой и проникновенной речью, что на глазах многих слушавших его заблестели слезы.
После того как он в последний раз произнес «Аминь», к микрофону вышла необъятных размеров негритянка в рыжем парике. В воздухе вновь поплыл первый куплет «We Shall Overcome», исполняемый низким, богатым по тембру и удивительным по силе голосом. Святые отцы за ее спиной тут же принялись прихлопывать в ладоши и раскачиваться в такт. Две тысячи голосов слились в один. Над городком поплыли победные звуки торжественного гимна.
После того как пение закончилось, кто-то в который уже раз выкрикнул:
– Свободу Карлу Ли!
И в который уже раз толпа подхватила этот клич. Однако и сейчас Эйджи удалось утихомирить свою паству. Вытащив из кармана шпаргалку, он приступил к проповеди.
* * *
Как и ожидалось, Люсьен появился последним и уже изрядно набравшимся. Он и с собой принес бутылку и по очереди обратился к Джейку, Эткавэйджу и Гарри Рексу с предложением выпить и от каждого получил отказ.– Уже без четверти девять, Люсьен, – сказал ему Джейк. – Мы ждем тебя почти час.
– А мне что, заплатят за это, а?
– Нет, но я просил тебя быть здесь ровно в восемь.
– Еще ты сказал мне, чтобы я не вздумал приносить с собой выпивку. А я поставил тебя в известность о том, что дом этот мой, что его построил мой дед и что я всего лишь сдаю тебе его в аренду, причем, я бы добавил, за какую-то смешную плату. А посему я имею право приходить и уходить, когда мне вздумается, с бутылкой или без.
– Можешь забыть об этом. Ты...
– А что эти черные делают там, на той стороне улицы в такой тьме?
– Это называется «бдение», – пояснил Гарри Рекс. – Они будут ходить вокруг здания суда с зажженными свечами и бдеть до тех пор, пока их соплеменника не выпустят на свободу.
– Это может стать весьма и весьма долгим бдением. То есть я хочу сказать, что бедные люди смогут ходить таким образом до самой своей смерти. Лет двенадцать, а то и пятнадцать. Может, им даже удастся установить рекорд. Если закапают себя свечным воском по самые задницы. Добрый вечер, Ро-арк.
Эллен уселась на крышку бюро под портретом Уильяма Фолкнера, держа в руках густо испещренный пометками лист с именами присяжных. Она с улыбкой кивнула Люсьену.
– Ро-арк, – обратился к ней Люсьен, – я полон к тебе всяческого уважения. Я считаю тебя ровней. Уверен в твоем праве на равную оплату за равный труд. Я признаю за тобой право самой решать, рожать ли тебе ребенка или делать аборт. Словом, я верю во всю эту чушь. Будучи женщиной, ты в моих глазах не располагаешь никакими привилегиями, как-то связанными с твоим полом. – Сунув руку в карман, Люсьен достал комок смятых купюр. – А поскольку ты к тому же еще и клерк, то есть существо бесполое, ты остаешься единственным среди нас человеком, способным пойти и купить ящик холодного «Коорса».
– Нет, Люсьен, – прозвучал голос Джейка.
– Заткнись, Джейк.
Глядя на Люсьена, Эллен поднялась:
– Конечно, Люсьен. Но за пиво я заплачу сама.
Она вышла из кабинета.
Джейк покачал головой, выпустив в Люсьена струю дыма.
– Сегодняшняя ночь может оказаться долгой. Видимо, передумав, Гарри Рекс плеснул все же немного виски в свою чашку из-под кофе.
– Пожалуйста, не напивайтесь, – принялся умолять Джейк. – У нас полно работы.
– Я работаю лучше, когда пьян, – ответил на это Люсьен.
– И я тоже, – присоединился к нему Гарри Рекс.
– Интересно, – бросил малопонятную реплику Эткавэйдж. Положив ноги на стол, Джейк запыхтел сигарой.
– Ладно, первое, что мне хотелось бы сделать, – это уяснить для себя портрет идеального присяжного.
– Черный, – подал голос Люсьен.
– Черный, как задница угольщика, – уточнил Гарри Рекс.
– Согласен, – и в самом деле согласился Джейк. – Но только ничего не выйдет. Бакли этого не допустит. Это понятно каждому. Нет, мы должны остановиться на белом человеке.
– На женщине, – предложил Люсьен. – Для уголовного процесса всегда следует подбирать женщин. У них сердце кровью будет обливаться, исходя от сочувствия. Нужно обращаться к женщинам.
– Нет, – протянул Гарри Рекс. – Только не в нашем случае. Женщине не понять, что заставляет мужчину браться за ружье и отстреливать кому-то голову. Вам нужны отцы – молодые отцы, кто на месте Хейли сделал бы то же самое. Папы с маленькими дочками.
– С каких это пор ты стал экспертом в подборе присяжных? – поинтересовался Люсьен. – Мне всегда казалось, что ты ловчила, занимающийся исключительно разводами.
– Я ловчила, занимающийся разводами, но я знаю, как правильно подобрать членов жюри.
– И подслушать, о чем они говорят в совещательной комнате.
– Дешевая острота.
– Бросьте, парни, – примиряюще поднял вверх руки Джейк. – Как вам Виктор Онзелл? Ты знаком с ним, Стэн?
– Да, у него дела с нашим банком. Ему около сорока, женат, трое детей, если не четверо. Белый. Откуда-то с Севера. Владелец магазина, торгующего грузовиками. Живет здесь уже лет пять.
– Я не стал бы его брать, – заметил Люсьен. – Если он с Севера, значит, он не станет размышлять так, как мы. Контроль за оружием и вся прочая дребедень. В уголовных процессах янки[13] меня всегда пугают. Мне давно приходила в голову мысль о том, что хорошо бы нам принять в Миссисипи закон, запрещающий любому янки быть в составе жюри присяжных вне зависимости от того, сколько он прожил здесь лет.
– Благодарю тебя, – повернулся к нему Джейк.
– А я бы его взял, – сказал Гарри Рекс.
– Почему?
– У него дети, возможно, что среди них есть и дочь. Если же он северянин, то у него не должно быть особых предрассудков. По мне, он подходит.
– Джон Тэйт Астон.
– Мертв, – буркнул Люсьен.
– Что?
– Я говорю, что он мертв. Вот уже три года.
– Тогда почему же он в списке? – Не будучи юристом, Эткавэйдж ничего не понимал.
– Они использовали списки для выборов, но не внесли туда никаких уточнений, – пояснил Гарри Рекс между двумя глотками спиртного. – Кто-то умер, кто-то уехал – слишком уж хлопотное дело все время править данные. Они выписали сто пятьдесят повесток в расчете на то, что человек сто – сто двадцать появятся. Остальные либо померли, либо сменили место жительства.
– Кэролайн Бакстер. Оззи говорит, что она чернокожая. – Джейк быстро пролистывал записи. – Работает на карбюраторном заводе в Кэрауэе.
– Возьмите ее, – предложил Люсьен.
– Пожалуй, – согласился Джейк.
Вернулась Эллен с пивом. Поставив картонную коробку на колени Люсьену, извлекла из нее одну банку, вскрыла ее и уселась на прежнем месте. Джейк от пива отказался, но Эткавэйдж решил, что его начинает мучить жажда. После того как банку взял и Гарри Рекс, Джейк остался в одиночестве.
– Джо Кит Шеферд.
– Судя по имени, это какой-то деревенщина.
– Почему ты так решил? – спросил у Люсьена Гарри Рекс.
– Двойное имя, – пустился в объяснения тот. – Почти у всех этих олухов двойные имена. Билли Рэй, Джонни Рэй, Бобби Ли, Гарри Ли, Джесси Эрл, Билли Уэйн, Джерри Уэйн, Эдди Мак, ну и прочие. У них даже женщины носят двойные имена: Бобби Сью, Бетти Перл, Мэри Белли, Тельма Лу, Салли Фэй.
– А как насчет Гарри Рекс? – спросил Гарри Рекс.
– Никогда не слышал о женщине по имени Гарри Рекс.
– Я имею в виду деревенщину-мужчину.
– Ничего, подходящее имя. Их перебил Джейк:
– Делл Перри говорил, что у него была лавочка на берегу озера, где он торговал наживкой. Похоже, здесь его никто не знает.
– Видимо так, но я готов поклясться, что он – деревенщина. У него такое имя. Я бы его вычеркнул, – настаивал на своем Люсьен.
– А какой-нибудь общей информации о них, типа адресов, возраста, рода занятий, у тебя нет? – спросил Эткавэйдж.
– До суда ее и не будет. В понедельник каждый из кандидатов заполнит в суде специальный вопросник. До того времени мы располагаем только именами.
– Какие, собственно, члены жюри для нас предпочтительны, Джейк? – задала вопрос Эллен.
– Молодые или среднего возраста мужчины с семьями. Хорошо, если бы среди них не оказалось никого старше пятидесяти.
– Это почему же? – воинственным голосом осведомился Люсьен.
– Молодежь более терпимо относится к чернокожим.
– Да, как Кобб и Уиллард.
– Большинство пожилых людей привыкли с неприязнью смотреть на черных, а молодое поколение формировалось уже в ином обществе. В юности у людей, как правило, меньше ханжества.
– Согласен, – присоединился Гарри Рекс. – Только я бы еще держался подальше от женщин и деревенщины.
– Я того же мнения.
– А по-моему, вы ошибаетесь, – заявил Люсьен. – У женщин больше жалости. Посмотрите на Ро-арк, она полна сочувствия буквально к каждому. Так, Ро-арк?
– Так, Люсьен.
– Она переживает из-за уголовников, растлителей малолетних, безбожников, нелегальных иммигрантов, голубых. Правда, Ро-арк?
– Правда, Люсьен.
– В данный момент на территории округа Форд, штат Миссисипи, есть только два членских билета Национальной ассоциации юристов – у меня и у нее.
– Отвратительно, – пробормотал Эткавэйдж.
– Клайд Сиско, – громко прочел имя Джейк, стараясь успокоить страсти.
– Его можно купить, – самодовольно объявил Люсьен.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Джейк.
– То, что сказал. Его можно купить.
– Откуда тебе это известно? – задал вопрос Гарри Рекс.
– Ты что, смеешься? Это же Сиско. Самая крупная шайка мошенников во всей восточной части страны. Все живут в окрестностях Мэйса. Профессиональные воры и специалисты по получению незаконных страховок. Жгут свои дома каждые три года. Неужели ты ни разу о них не слышал? – Люсьен не просто говорил, он почти орал.
– Нет. Так откуда ты знаешь, что его можно купить?
– Потому что однажды я уже делал это. В каком-то гражданском деле лет десять назад. Он был в списке присяжных, и я пообещал ему десять процентов от суммы, которую назначит жюри. Он проявил чудеса красноречия.