Страница:
Во вспышках молний они пересекли дамбу.
Гарри Рекс остановил машину у кемпинга. Сидя за бетонным столиком павильона, они смотрели, как капли дождя падали на водную гладь озера Чатулла. Джейк пил пиво, Гарри Рекс занялся едой, извлеченной из пакетов.
– Когда ты собираешься сказать Карле? – спросил он, отхлебывая пиво из банки.
Где-то грохотал оторванный ветром от крыши лист жести.
– О чем?
– О доме.
– Я не собираюсь ей ни о чем говорить. Я надеюсь отстроить его до того, как она вернется.
– То есть до конца недели?
– Да.
– Ты рехнулся, Джейк! Ты пьешь слишком много, у тебя отказываются работать мозги.
– Значит, я этого заслуживаю. Через пару недель стану банкротом. Я вот-вот проиграю самое громкое дело, которое у меня когда-либо было, за которое мне заплатили девятьсот долларов. Мой дом, который люди издалека специально приезжали фотографировать, о котором старушки из клуба садоводов писали в своем журнале, превратился в кучу головешек. Жены рядом нет, и, когда она узнает об этом, она подаст на развод. Тут и сомнений быть не может. Значит, я теряю и жену. А когда моей дочери скажут, что ее любимый пес, будь он проклят, сгорел в огне, она возненавидит меня. Мою голову уже оценили. За мной охотится Клан. В меня целятся снайперы. В больнице лежит гвардеец с пулей в позвоночнике – пулей, предназначавшейся мне. Он стал развалиной, и я не смогу отделаться от этой мысли до конца своих дней. Из-за меня убили мужа моей секретарши. Моя новая сотрудница лежит в больничной палате с сотрясением мозга из-за того, что работала на меня. Присяжные считают меня изворотливым лжецом потому, что мой свидетель обманул меня. Мой клиент горит желанием избавиться от меня. И когда ему вынесут приговор, в этом обвинят меня. Наняв нового адвоката из их ассоциации, он подаст апелляцию, и меня попытаются привлечь к ответу за непрофессиональное ведение дела. И будут правы. Чтобы не потерять лицензию, мне придется судиться. Так что у меня не будет ни жены, ни дочери, ни дома, ни практики, ни клиентов, ни денег – ничего.
– Тебе стоит сходить на прием к психиатру, Джейк. Может, организовать встречу с Бассом? Выпей-ка пива.
– Я, наверное, переселюсь к Люсьену и буду целыми днями сидеть на крыльце.
– А ты не отдашь мне свой офис?
– Как ты думаешь, она разведется со мной?
– Может быть. Я разводился четырежды, и каждый раз они отбирали у меня почти все.
– Карла не такая. Я готов целовать землю, по которой она ступает, и ей это известно.
– Теперь ей придется спать на этой земле, когда она вернется в Клэнтон.
– Ну уж нет. Мы купим уютный и просторный трейлер – он устроит нас, пока я не выберусь из банкротства. А потом мы найдем какой-нибудь старый особняк и начнем все сначала.
– Скорее, ты найдешь какую-нибудь новую жену и начнешь все сначала с ней. С чего это вдруг Карле покидать виллу на побережье и возвращаться в Клэнтон, чтобы поселиться в трейлере?
– Но ведь в этом трейлере буду жить я.
– Этого мало, Джейк. Ведь ты превратишься в алкоголика, банкрота, в юриста, лишенного лицензии. Люди отвернутся от тебя. Все друзья, кроме меня и Люсьена, позабудут о тебе. Нет, она никогда не вернется. Все кончено, Джейк. Как друг и юрист, я советую тебе подать на развод первым. Сделай это сейчас, завтра – и она никогда не поймет, в чем дело.
– С чего это мне подавать на развод?
– В противном случае подаст она. Пусть лучше инициатором будешь ты – мы заявим, что она покинула тебя в беде.
– И это станет основанием для развода?
– Нет. Но мы еще добавим, что ты немного тронулся. Временное помешательство. Доверь это мне. Правило М. Нотена. В таких делах ловчее меня нет, поверь.
– Как я могу тебе не верить?
Джейк вылил из позабытой банки остатки теплого пива, раскрыл следующую. Дождь постепенно ослабевал, местами сквозь разрывы в серой пелене виднелось голубое небо. С озера веяло прохладой.
– Его ведь осудят, так, Гарри Рекс? – спросил Джейк, глядя вдаль.
Гарри Рекс прекратил жевать, вытер губы. Отодвинув от себя картонную тарелку, сделал долгий глоток пива. Порыв ветра бросил ему в лицо несколько дождевых капель. Гарри Рекс смахнул их рукавом.
– Да, Джейк. Твоему клиенту осталось недолго. Это видно даже по их глазам. Невменяемость тут не сработала. С самого начала они не очень-то верили в слова Басса, а уж когда Бакли принародно спустил с него штаны, тут все и кончилось. Сам Карл Ли тоже ничуть не помог себе своим выступлением – оно прозвучало слишком искренним, слишком честным. Как будто он вымаливал у них сочувствие. Отвратительное выступление. Пока он говорил, я смотрел на присяжных и ни у кого в глазах не заметил поддержки или одобрения. Они осудят его, Джейк. И очень быстро.
– Спасибо за прямоту.
– Я твой друг. Думаю, тебе необходимо уже сейчас готовиться к обвинительному приговору и апелляции.
– Знаешь, Гарри Рекс, хотелось бы мне никогда не встречать этого Карла Ли.
– Боюсь, сейчас уже поздно, Джейк.
– Полдня я просидел над заключительным словом. – Он обвел рукой массу лежавших на столе бумаг. – Единственная твоя надежда спасти Хейли – очаровать и растрогать их в своем заключительном слове. То есть, я хочу сказать, это должно стать самым громким заключительным словом в истории юриспруденции. Только так.
– Как я понимаю, этот шедевр тебе удался.
– Честно говоря, да. Это гораздо лучше того, что мог бы придумать ты. Кроме того, я полагал – и оказался прав, – что воскресенье ты проведешь оплакивая свои потери, пытаясь утопить печаль в «Коорсе». Я знал, что ты ничего не подготовишь. Вот я и сделал это вместо тебя.
– Хотел бы я быть сейчас таким же трезвым, как и ты, Люсьен.
– Я и в пьяном виде являюсь лучшим юристом, чем ты в трезвом.
– Ну, все-таки я тоже юрист. Люсьен подтолкнул Джейку блокнот:
– Пожалуйста. Я собрал здесь свои лучшие доводы. Красноречие от Люсьена Уилбэнкса – в единственном экземпляре, только для тебя и твоего клиента. Предлагаю тебе выучить это наизусть, слово в слово. Оно этого заслуживает. И не пытайся что-либо поменять или сымпровизировать – ты только все испортишь.
– Я подумаю. Ведь раньше мне это удавалось, помнишь?
– Смотри в будущее, а не в прошлое.
– Черт побери, Люсьен! Не дави на меня!
– Успокойся, Джейк. Давай выпьем. Салли! Салли!
Отбросив «шедевр» на диван, Джейк подошел к окну, выходившему на задний двор. На пороге появилась Салли. Люсьен приказал принести виски и пива.
– Ты всю ночь на ногах? – обратился он к Джейку.
– Нет. Я спал с одиннадцати до двенадцати.
– Выглядишь ты отвратительно. Тебе нужно хорошенько выспаться.
– Я и чувствую себя отвратительно, только сон здесь не поможет. Ничто не поможет, пока процесс не закончится. Я не понимаю, Люсьен. Не могу понять, как это все так пошло прахом. Ясно, так и Богу было угодно, чтобы наши шансы на удачу не слишком-то застилали нам глаза. Ведь, по идее, дело-то и слушаться даже не должно было в Клэнтоне. А жюри? Присяжные, как нарочно, оказались худшими из возможных. Но доказать это я не в силах. Наш главный свидетель – твой эксперт – был совершенно уничтожен. Показания самого обвиняемого только ухудшили ситуацию. К тому же присяжные мне теперь не верят. Не знаю, может ли быть хуже.
– Пока у тебя есть возможность выиграть, Джейк. Конечно, это будет чудом, но и такие вещи время от времени случаются. Я сам много раз вырывал победу, находясь в безвыходном положении, именно благодаря заключительному слову. Выбери взглядом одного или двух присяжных. И играй. И уговаривай их. Не забывай, чтобы склонить жюри в свою пользу, часто бывает нужен лишь один голос.
– Что мне, заставить их плакать?
– Если сможешь. Не так-то это просто. Но я верю в то, что присяжные могут плакать. Выглядит это очень эффектно.
Салли приготовила напитки, и следом за ней они спустились вниз, на крыльцо. После того как совсем стемнело, она накормила их жареным картофелем и горячими сандвичами. В десять Джейк извинился и отправился к себе в комнату. Он позвонил Карле и проговорил с ней целый час. Про дом не было сказано ни слова. У Джейка похолодело в животе, когда он услышал голос жены и понял, что наступит день, и очень скоро, и ему придется сообщить ей, что дома – ее дома – больше не существует. Повесив трубку, он принялся молиться в душе, чтобы она не узнала ни о чем из газет.
Глава 40
Гарри Рекс остановил машину у кемпинга. Сидя за бетонным столиком павильона, они смотрели, как капли дождя падали на водную гладь озера Чатулла. Джейк пил пиво, Гарри Рекс занялся едой, извлеченной из пакетов.
– Когда ты собираешься сказать Карле? – спросил он, отхлебывая пиво из банки.
Где-то грохотал оторванный ветром от крыши лист жести.
– О чем?
– О доме.
– Я не собираюсь ей ни о чем говорить. Я надеюсь отстроить его до того, как она вернется.
– То есть до конца недели?
– Да.
– Ты рехнулся, Джейк! Ты пьешь слишком много, у тебя отказываются работать мозги.
– Значит, я этого заслуживаю. Через пару недель стану банкротом. Я вот-вот проиграю самое громкое дело, которое у меня когда-либо было, за которое мне заплатили девятьсот долларов. Мой дом, который люди издалека специально приезжали фотографировать, о котором старушки из клуба садоводов писали в своем журнале, превратился в кучу головешек. Жены рядом нет, и, когда она узнает об этом, она подаст на развод. Тут и сомнений быть не может. Значит, я теряю и жену. А когда моей дочери скажут, что ее любимый пес, будь он проклят, сгорел в огне, она возненавидит меня. Мою голову уже оценили. За мной охотится Клан. В меня целятся снайперы. В больнице лежит гвардеец с пулей в позвоночнике – пулей, предназначавшейся мне. Он стал развалиной, и я не смогу отделаться от этой мысли до конца своих дней. Из-за меня убили мужа моей секретарши. Моя новая сотрудница лежит в больничной палате с сотрясением мозга из-за того, что работала на меня. Присяжные считают меня изворотливым лжецом потому, что мой свидетель обманул меня. Мой клиент горит желанием избавиться от меня. И когда ему вынесут приговор, в этом обвинят меня. Наняв нового адвоката из их ассоциации, он подаст апелляцию, и меня попытаются привлечь к ответу за непрофессиональное ведение дела. И будут правы. Чтобы не потерять лицензию, мне придется судиться. Так что у меня не будет ни жены, ни дочери, ни дома, ни практики, ни клиентов, ни денег – ничего.
– Тебе стоит сходить на прием к психиатру, Джейк. Может, организовать встречу с Бассом? Выпей-ка пива.
– Я, наверное, переселюсь к Люсьену и буду целыми днями сидеть на крыльце.
– А ты не отдашь мне свой офис?
– Как ты думаешь, она разведется со мной?
– Может быть. Я разводился четырежды, и каждый раз они отбирали у меня почти все.
– Карла не такая. Я готов целовать землю, по которой она ступает, и ей это известно.
– Теперь ей придется спать на этой земле, когда она вернется в Клэнтон.
– Ну уж нет. Мы купим уютный и просторный трейлер – он устроит нас, пока я не выберусь из банкротства. А потом мы найдем какой-нибудь старый особняк и начнем все сначала.
– Скорее, ты найдешь какую-нибудь новую жену и начнешь все сначала с ней. С чего это вдруг Карле покидать виллу на побережье и возвращаться в Клэнтон, чтобы поселиться в трейлере?
– Но ведь в этом трейлере буду жить я.
– Этого мало, Джейк. Ведь ты превратишься в алкоголика, банкрота, в юриста, лишенного лицензии. Люди отвернутся от тебя. Все друзья, кроме меня и Люсьена, позабудут о тебе. Нет, она никогда не вернется. Все кончено, Джейк. Как друг и юрист, я советую тебе подать на развод первым. Сделай это сейчас, завтра – и она никогда не поймет, в чем дело.
– С чего это мне подавать на развод?
– В противном случае подаст она. Пусть лучше инициатором будешь ты – мы заявим, что она покинула тебя в беде.
– И это станет основанием для развода?
– Нет. Но мы еще добавим, что ты немного тронулся. Временное помешательство. Доверь это мне. Правило М. Нотена. В таких делах ловчее меня нет, поверь.
– Как я могу тебе не верить?
Джейк вылил из позабытой банки остатки теплого пива, раскрыл следующую. Дождь постепенно ослабевал, местами сквозь разрывы в серой пелене виднелось голубое небо. С озера веяло прохладой.
– Его ведь осудят, так, Гарри Рекс? – спросил Джейк, глядя вдаль.
Гарри Рекс прекратил жевать, вытер губы. Отодвинув от себя картонную тарелку, сделал долгий глоток пива. Порыв ветра бросил ему в лицо несколько дождевых капель. Гарри Рекс смахнул их рукавом.
– Да, Джейк. Твоему клиенту осталось недолго. Это видно даже по их глазам. Невменяемость тут не сработала. С самого начала они не очень-то верили в слова Басса, а уж когда Бакли принародно спустил с него штаны, тут все и кончилось. Сам Карл Ли тоже ничуть не помог себе своим выступлением – оно прозвучало слишком искренним, слишком честным. Как будто он вымаливал у них сочувствие. Отвратительное выступление. Пока он говорил, я смотрел на присяжных и ни у кого в глазах не заметил поддержки или одобрения. Они осудят его, Джейк. И очень быстро.
– Спасибо за прямоту.
– Я твой друг. Думаю, тебе необходимо уже сейчас готовиться к обвинительному приговору и апелляции.
– Знаешь, Гарри Рекс, хотелось бы мне никогда не встречать этого Карла Ли.
– Боюсь, сейчас уже поздно, Джейк.
* * *
Дверь перед ним раскрыла Салли, извинившись за беспорядок в доме. Люсьен был наверху, в своем кабинете, за работой и трезвый. Ткнув пальцем в стул, он приказал Джейку садиться. По столу были разбросаны исписанные блокноты.– Полдня я просидел над заключительным словом. – Он обвел рукой массу лежавших на столе бумаг. – Единственная твоя надежда спасти Хейли – очаровать и растрогать их в своем заключительном слове. То есть, я хочу сказать, это должно стать самым громким заключительным словом в истории юриспруденции. Только так.
– Как я понимаю, этот шедевр тебе удался.
– Честно говоря, да. Это гораздо лучше того, что мог бы придумать ты. Кроме того, я полагал – и оказался прав, – что воскресенье ты проведешь оплакивая свои потери, пытаясь утопить печаль в «Коорсе». Я знал, что ты ничего не подготовишь. Вот я и сделал это вместо тебя.
– Хотел бы я быть сейчас таким же трезвым, как и ты, Люсьен.
– Я и в пьяном виде являюсь лучшим юристом, чем ты в трезвом.
– Ну, все-таки я тоже юрист. Люсьен подтолкнул Джейку блокнот:
– Пожалуйста. Я собрал здесь свои лучшие доводы. Красноречие от Люсьена Уилбэнкса – в единственном экземпляре, только для тебя и твоего клиента. Предлагаю тебе выучить это наизусть, слово в слово. Оно этого заслуживает. И не пытайся что-либо поменять или сымпровизировать – ты только все испортишь.
– Я подумаю. Ведь раньше мне это удавалось, помнишь?
– Смотри в будущее, а не в прошлое.
– Черт побери, Люсьен! Не дави на меня!
– Успокойся, Джейк. Давай выпьем. Салли! Салли!
Отбросив «шедевр» на диван, Джейк подошел к окну, выходившему на задний двор. На пороге появилась Салли. Люсьен приказал принести виски и пива.
– Ты всю ночь на ногах? – обратился он к Джейку.
– Нет. Я спал с одиннадцати до двенадцати.
– Выглядишь ты отвратительно. Тебе нужно хорошенько выспаться.
– Я и чувствую себя отвратительно, только сон здесь не поможет. Ничто не поможет, пока процесс не закончится. Я не понимаю, Люсьен. Не могу понять, как это все так пошло прахом. Ясно, так и Богу было угодно, чтобы наши шансы на удачу не слишком-то застилали нам глаза. Ведь, по идее, дело-то и слушаться даже не должно было в Клэнтоне. А жюри? Присяжные, как нарочно, оказались худшими из возможных. Но доказать это я не в силах. Наш главный свидетель – твой эксперт – был совершенно уничтожен. Показания самого обвиняемого только ухудшили ситуацию. К тому же присяжные мне теперь не верят. Не знаю, может ли быть хуже.
– Пока у тебя есть возможность выиграть, Джейк. Конечно, это будет чудом, но и такие вещи время от времени случаются. Я сам много раз вырывал победу, находясь в безвыходном положении, именно благодаря заключительному слову. Выбери взглядом одного или двух присяжных. И играй. И уговаривай их. Не забывай, чтобы склонить жюри в свою пользу, часто бывает нужен лишь один голос.
– Что мне, заставить их плакать?
– Если сможешь. Не так-то это просто. Но я верю в то, что присяжные могут плакать. Выглядит это очень эффектно.
Салли приготовила напитки, и следом за ней они спустились вниз, на крыльцо. После того как совсем стемнело, она накормила их жареным картофелем и горячими сандвичами. В десять Джейк извинился и отправился к себе в комнату. Он позвонил Карле и проговорил с ней целый час. Про дом не было сказано ни слова. У Джейка похолодело в животе, когда он услышал голос жены и понял, что наступит день, и очень скоро, и ему придется сообщить ей, что дома – ее дома – больше не существует. Повесив трубку, он принялся молиться в душе, чтобы она не узнала ни о чем из газет.
Глава 40
В понедельник утром в Клэнтоне все было как обычно: выходившие на площадь улицы перегорожены, тут и там группы солдат, надзиравших за общественным порядком. Прохаживаясь по площади, гвардейцы наблюдали за тем, как свое место на лужайке занял Клан, как напротив них разместились чернокожие. За воскресенье обе группы отдохнули, и к восьми тридцати хор взаимных проклятий звучал с удвоенной силой. Скандальная ситуация, возникшая благодаря доктору У.Т. Бассу, была у всех на устах. Куклуксклановцы предвкушали победу. Кроме того, они принимали во внимание и прямой удар, нанесенный по Адамс-стрит. Голоса их звучали сейчас более возбужденно и громко, чем обычно.
В девять часов Нуз пригласил юристов в свой кабинет.
– Просто убедиться в том, что вы все живы и здоровы. – Он улыбнулся Джейку.
– А почему бы вам еще не поцеловать меня в задницу, судья? – на выдохе едва слышно спросил Джейк, но так, чтобы окружающие расслышали.
Мистер Пейт закашлялся.
Нуз дернул головой:
– Что вы сказали, мистер Брайгенс?
– Я сказал: «А почему бы нам не начать, судья».
– Да, именно так я и подумал. Как ваш клерк, мисс Рорк?
– С ней все будет в порядке.
– Это Клан?
– Да, судья. Тот самый Клан, что пытался убить меня. Тот самый, что освещал территорию округа горящими крестами и бог знает что еще делал для того, чтобы произвести положительное впечатление на жюри присяжных. Тот самый Клан, что запугивал их. Да, сэр, это тот самый Клан.
Нуз сорвал очки.
– И вы в состоянии подтвердить это?
– Вы хотите узнать, нет ли в моем распоряжении письменных показаний членов Клана, заверенных их подписями и печатью нотариуса? У меня их нет. Они неохотно идут на сотрудничество.
– Если вы не можете этого доказать, мистер Брайгенс, тогда оставим эту тему.
– Хорошо, ваша честь.
Хлопнув дверью, Джейк вышел. Через несколько мгновений Пейт призвал присутствующих к порядку, все встали. Нуз приветствовал жюри, обещая близкий конец выпавшего на их долю испытания. Никто даже не улыбнулся. Слишком уж тоскливо было присяжным сидеть в воскресенье в захолустной гостинице.
– Есть ли у обвинения контрсвидетели? – спросил Нуз у прокурора.
– Только один, ваша честь.
Из комнаты для свидетелей в зал ввели доктора Родхивера. Он основательно устроился в кресле, послал теплую улыбку жюри. Доктор походил на настоящего психиатра. Темный костюм, никаких сапог.
Бакли подошел к микрофону, улыбнулся присяжным.
– Ваше имя Уилберт Родхивер? – Он полуобернулся к жюри, как бы говоря: «Вот теперь перед вами действительно психиатр».
– Да, сэр.
Бакли принялся задавать вопросы: миллион вопросов о его образовании, послужном списке и прочем. Отвечал Родхивер уверенно, держал себя естественно и спокойно, так, будто уже давно привык сидеть в свидетельском кресле. Он долго и подробно рассказывал о своей профессиональной подготовке, о большом опыте практического врача и о своей последней, столь интересной и увлекательной, деятельности на посту главного врача психиатрической клиники. Бакли поинтересовался, нет ли у уважаемого доктора опубликованных статей по психиатрии. Да, ответил Родхивер, и на протяжении получаса разговор шел о научных трудах этого исключительно образованного человека. Ему приходилось выполнять ответственные заказы федерального правительства, его мнения запрашивали правительства многих штатов. Он являлся членом всех тех организаций, о которых упоминал и Басс, и даже каких-то еще. У него были дипломы всех ассоциаций, имевших хотя бы самое отдаленное отношение к проблеме человеческого разума. Он был безукоризнен и трезв.
Бакли представил Родхивера в качестве эксперта. У Джейка вопросов не было.
– Доктор Родхивер, – продолжил Бакли, – когда вы впервые обследовали Карла Ли Хейли?
Тот сверился со своими записями.
– Девятнадцатого июня.
– Где проходило обследование?
– В моем кабинете в Уитфилде.
– Как долго проходило обследование?
– Часа два.
– Цель обследования?
– Определить психическое состояние мистера Хейли на тот день, равно как и в момент совершения им убийства мистера Кобба и мистера Уилларда.
– Вы располагали данными анамнеза?
– Большую часть информации мои коллеги получили в вашей больнице. Мы уточнили ее с мистером Хейли.
– Было ли что-нибудь примечательное в его медицинской карте?
– Ничего особенного. Он много говорил о Вьетнаме, но все в общих словах.
– Он свободно говорил о войне?
– Да. Ему хотелось говорить на эту тему. Складывалось такое впечатление, как будто ему посоветовали говорить на эту тему как можно больше.
– Что еще вы обсуждали во время первого обследования?
– Мы затронули множество тем. Его детство, семью, образование, работу – словом, говорили обо всем.
– Об изнасиловании его дочери тоже?
– Да, и в подробностях. Это давалось ему с трудом, хотя и мне на его месте было бы не легче.
– Говорил ли мистер Хейли вам что-нибудь о том, что подтолкнуло его к убийству?
– Да, мы беседовали об этом довольно долго. Я пытался установить для себя степень его информированности о происшедшем и насколько он отдает себе отчет в сути событий.
– Что он вам сказал?
– Вначале не очень много. Но потом он начал постепенно открываться и объяснил мне, как за три дня до убийства он обошел здание суда и присмотрел хорошее место для засады.
– А о самой стрельбе?
– О собственно убийстве было сказано очень мало. Мистер Хейли говорил, что почти ничего не помнит, хотя я подозреваю обратное.
Джейк вскочил из-за стола:
– Протестую. Свидетель может говорить лишь о том, что ему известно наверное. У него нет права предполагать.
– Протест принят. Продолжайте, мистер Бакли.
– Что вы можете сказать о его поведении, настроении, манере речи?
Положив ногу на ногу, Родхивер качнулся в кресле, в задумчивости свел брови.
– Сначала он мне не доверял, ему было трудно смотреть мне в глаза. Ответы на все вопросы были весьма краткими. Очень негодовал из-за того, что и в нашей клинике его охраняли и иногда вынуждены были надевать наручники. Расспрашивал меня о стенах, обитых пробкой. Однако в конце концов он расслабился и заговорил абсолютно свободно. На несколько вопросов он отказался отвечать категорически, но во всем остальном я назвал бы его довольно коммуникабельным.
– Где и когда вы обследовали его вторично?
– Там же, на следующий день.
– Каким было его настроение?
– Примерно таким же, как и накануне. Поначалу напряженность, сменяющаяся постепенно большей свободой. Говорил он о том же самом, что и за день до этого.
– Как долго шло второе обследование?
– Около четырех часов.
Вычитав что-то у себя в блокноте, Бакли склонился к уху Масгроува и что-то зашептал.
– А теперь, доктор Родхивер, скажите нам, в состоянии ли вы на основе ваших обследований мистера Хейли девятнадцатого и двадцатого июня прийти к медицинскому заключению относительно состояния обвиняемого в то время?
– Да, сэр.
– И каков же ваш диагноз?
– Девятнадцатого и двадцатого июня мистер Хейли находился в здравом уме и ясной памяти. Он был совершенно нормален, я бы сказал.
– Благодарю вас. Исходя из данных обследований можете ли вы сказать суду, в каком состоянии находился мистер Хейли в момент убийства им мистера Кобба и мистера Уилларда?
– Да.
– В каком же?
– В это время разум его был абсолютно нормален и не страдал ни от каких дефектов.
– На каких факторах вы основываете это свое мнение?
Родхивер повернулся к жюри, превратившись в профессора:
– Необходимо исследовать степень обдуманности, спланированности данного преступления. Базой, фундаментом для этой спланированности является мотив. Такой мотив у обвиняемого, безусловно, был, а состояние разума в тот момент не остановило его от обдумывания, от проработки деталей того, что мистер Хейли намеревался сделать. Честно говоря, мистер Хейли очень тщательно подготовил то, что он в конце концов совершил.
– Доктор, вам знакомо правило М. Нотена?
– Конечно.
– Вам известно, что другой психиатр, некто доктор У.Т. Басс, утверждал перед жюри, что мистер Хейли находился в таком состоянии, что не мог отличать хорошее от дурного, а значит, не мог отдавать себе отчета о характере и сути производимых им действий?
– Мне это известно.
– И вы согласны с этим?
– Нет. Я считаю это абсурдным, такая точка зрения меня даже оскорбляет. Мистер Хейли сам показал, что убийство было им спланировано. Он фактически признал, что тогдашнее состояние рассудка не остановило его, не удержало от выполнения задуманного. Именно это в каждом учебнике и называется обдуманностью и преднамеренностью. Мне ни разу еще не приходилось слышать о том, что человек спланировал убийство, признался в том, что спланировал его, а потом вдруг заявил бы, что не отдавал отчета в своих поступках. Это бессмыслица.
В этот момент и Джейк понял, какая это и в самом деле была бессмыслица. Родхивер рассуждал здраво и весьма убедительно. Вспомнив о Бассе, Джейк беззвучно выругался.
Люсьен сидел среди чернокожих и согласно кивал каждому произнесенному Родхивером слову. Да, по сравнению с Бассом эксперт обвинения был удручающе убедителен. На присяжных Люсьен даже не смотрел. Иногда только, не поворачивая головы, он косился на Клайда Сиско – только чтобы убедиться, что тот неотрывно преследует его своим взглядом. Но Люсьен ни в коем случае не мог допустить, чтобы глаза их встретились. Никакого звонка в понедельник утром не было. Утвердительный кивок головой или подмигнувшее веко Люсьена свидетельствовали бы о том, что сделка заключена, что деньги будут выплачены после оглашения вердикта. Сиско знал правила, поэтому-то он и не сводил взора с лица Люсьена, надеясь прочесть на нем ответ. Ответа не было. Люсьен хотел сначала переговорить с Джейком.
– А сейчас, доктор, базируясь на всем том, что вам известно, сообщите нам, можете ли вы с известной долей профессиональной уверенности утверждать, что в момент убийства мистера Кобба и мистера Уилларда мистер Хейли был в состоянии отличать добро от зла?
– Да, могу. Мистер Хейли находился в здравом уме и совершенно четко представлял, что есть добро, а что – зло.
– А можете вы сказать суду, исходя из упомянутых ранее факторов, был ли мистер Хейли в состоянии отдавать себе отчет в характере и сути производимых им действий?
– Да, могу.
– Мы слушаем вас.
– Он полностью отдавал себе отчет в том, что делает.
Бакли отвесил вежливый поклон головой:
– Благодарю, доктор. Других вопросов у меня нет.
– Перекрестный допрос, мистер Брайгенс? – спросил Нуз.
– Всего несколько вопросов.
– Я так и думал. Сделаем пятнадцатиминутный перерыв.
Не обращая на Карла Ли никакого внимания, Джейк быстро вышел из зала, стремительно поднялся по лестнице в библиотеку. Там сидел Гарри Рекс, ждал и улыбался.
– Спокойнее, Джейк. Я обзвонил редакции всех газет в Северной Каролине – про дом нигде и ничего. Ни слова и о Ро-арк. В Рэйли одна утренняя газета поместила заметку о суде – и то только самые общие слова. Больше ничего. Карла ни о чем не знает, Джейк. Она по-прежнему уверена, что ее дивный особнячок стоит на своем месте. Это же здорово! А?
– Замечательно! Великолепно. Спасибо тебе.
– О чем ты говоришь! Послушай, Джейк, к этому у меня как-то душа не лежит.
– Я не могу ждать.
– Ты знаешь, я ненавижу Бакли. Больше даже, чем ты. Но с Масгроувом я всегда ладил. Давай я поговорю с Масгроувом. Ночью мне пришла в голову мысль: а было бы неплохо подкатиться к ним – то есть мне, через Масгроува – и попробовать договориться.
– Нет!
– Слушай, Джейк, твоего клиента не позднее чем через сорок восемь часов приговорят к смерти. Если ты этому не веришь, то ты слепец, Джейк. Мой бедный ослепший друг!
– С чего это Бакли будет с нами договариваться? Мы же у него в кармане.
– Может, он и не будет. Но дай мне попробовать по крайней мере.
– Нет, Гарри Рекс. Забудь об этом.
– Доктор Родхивер, психиатрия занимается изучением человеческого разума, не так ли?
– Так.
– И ее нельзя причислить к точным наукам, верно?
– Верно.
– Вы можете обследовать человека и поставить некий диагноз, а другой ваш коллега может поставить диагноз прямо противоположный?
– Да, и это возможно.
– Фактически, если вы предложите десяти психиатрам обследовать одного и того же пациента, в результате можно будет получить десять абсолютно отличающихся друг от друга мнений?
– Ну, это вряд ли.
– Но такое, по-видимому, все же не исключается?
– Да, не исключается. Хотя бы теоретически.
– Но в данном случае мы имеем дело не с теорией, не так ли, доктор?
– Нет.
– Будет ли правдой, если я скажу, что во многих случаях психиатрия не в состоянии дать точный ответ на вопрос «что происходит с разумом данного пациента»?
– Это правда.
– И психиатры все время спорят друг с другом, так?
– Естественно.
– Теперь, доктор, на кого вы работаете?
– На штат Миссисипи.
– И как долго?
– Одиннадцать лет.
– А кто возбудил уголовное дело против мистера Хейли?
– Штат Миссисипи.
– За всю вашу одиннадцатилетнюю работу на штат Миссисипи сколько раз вам приходилось выступать в судах по тем делам, где вставал вопрос о психическом состоянии обвиняемого?
Родхивер на мгновение задумался.
– По-моему, это сорок третий процесс.
Джейк поискал в папке нужную бумагу, едва заметно улыбнулся:
– А вы уверены, что не сорок шестой?
– Да, возможно, я не помню.
Зал замер. Бакли и Масгроув делали вид, что уставились в свои блокноты, на самом деле они не спускали с Родхивера глаз.
– Сорок шесть раз вы выступали свидетелем обвинения на таких процессах?
– Если вам так будет угодно.
– И сорок шесть раз вы свидетельствовали, что обвиняемый абсолютно нормален. Это правильно, доктор?
– Не уверен.
– Хорошо, я сформулирую иначе. Вы сорок шесть раз давали свидетельские показания, и сорок шесть раз, по вашему мнению, суд имел дело с абсолютно здравомыслящим человеком. Так?
Родхивер начал ощущать беспокойство, в глазах появился тревожный огонек.
– Не знаю.
– Вам никогда не приходилось видеть психически ненормального обвиняемого, доктор?
– Почему же, приходилось.
– Уже лучше. Не будете ли вы любезны, сэр, сообщить нам имя этого обвиняемого и место, где проходил суд?
Бакли поднялся, расстегивая пиджак:
– Ваша честь, обвинение протестует против этих вопросов. Нельзя требовать, чтобы доктор Родхивер помнил детали всех судебных процессов, в которых ему доводилось принимать участие.
– Протест не принят. Садитесь. Отвечайте на поставленный вопрос, доктор.
Набрав в легкие воздуху, Родхивер изучал взглядом потолок. Джейк бросил быстрый взгляд в сторону присяжных. Никто не спал, ответа психиатра ждали.
– Не могу вспомнить, – наконец сказал доктор.
Подняв толстую пачку бумаг, Джейк потряс ею перед лицом эксперта.
– Возможно, вам не приходит это на память потому, что за одиннадцать лет, участвуя в сорока шести судебных процессах, вы ни разу не дали показаний в пользу обвиняемого?
– Честное слово, я не помню.
– А вы можете честно назвать нам хотя бы один процесс, на котором вы признали бы обвиняемого душевнобольным?
– Я уверен, что такие случаи были.
– Да или нет, доктор? Хотя бы один процесс? Эксперт покосился на прокурора.
– Нет. Память подводит. Сейчас не могу.
Джейк подошел к своему столу, взял в руку пачку бумаг.
– Доктор Родхивер, помните ли вы ваши показания по делу некоего Дэнни Букера на суде в округе Мак-Мерфи в декабре семьдесят пятого года? Бесчеловечное убийство двух человек?
– Да, я помню этот процесс.
– И вы показали, что обвиняемый не являлся психически ненормальным человеком, не так ли?
– Так.
– А не помните ли вы, сколько психиатров доказывали обратное?
– Точно не помню. Там было несколько человек.
– Имена Ноэля Мак-Клэки, доктора медицины, О.Г. Мак-Гуайра, доктора медицины, Лу Уотсона, доктора медицины, вам о чем-нибудь говорят?
– Да.
В девять часов Нуз пригласил юристов в свой кабинет.
– Просто убедиться в том, что вы все живы и здоровы. – Он улыбнулся Джейку.
– А почему бы вам еще не поцеловать меня в задницу, судья? – на выдохе едва слышно спросил Джейк, но так, чтобы окружающие расслышали.
Мистер Пейт закашлялся.
Нуз дернул головой:
– Что вы сказали, мистер Брайгенс?
– Я сказал: «А почему бы нам не начать, судья».
– Да, именно так я и подумал. Как ваш клерк, мисс Рорк?
– С ней все будет в порядке.
– Это Клан?
– Да, судья. Тот самый Клан, что пытался убить меня. Тот самый, что освещал территорию округа горящими крестами и бог знает что еще делал для того, чтобы произвести положительное впечатление на жюри присяжных. Тот самый Клан, что запугивал их. Да, сэр, это тот самый Клан.
Нуз сорвал очки.
– И вы в состоянии подтвердить это?
– Вы хотите узнать, нет ли в моем распоряжении письменных показаний членов Клана, заверенных их подписями и печатью нотариуса? У меня их нет. Они неохотно идут на сотрудничество.
– Если вы не можете этого доказать, мистер Брайгенс, тогда оставим эту тему.
– Хорошо, ваша честь.
Хлопнув дверью, Джейк вышел. Через несколько мгновений Пейт призвал присутствующих к порядку, все встали. Нуз приветствовал жюри, обещая близкий конец выпавшего на их долю испытания. Никто даже не улыбнулся. Слишком уж тоскливо было присяжным сидеть в воскресенье в захолустной гостинице.
– Есть ли у обвинения контрсвидетели? – спросил Нуз у прокурора.
– Только один, ваша честь.
Из комнаты для свидетелей в зал ввели доктора Родхивера. Он основательно устроился в кресле, послал теплую улыбку жюри. Доктор походил на настоящего психиатра. Темный костюм, никаких сапог.
Бакли подошел к микрофону, улыбнулся присяжным.
– Ваше имя Уилберт Родхивер? – Он полуобернулся к жюри, как бы говоря: «Вот теперь перед вами действительно психиатр».
– Да, сэр.
Бакли принялся задавать вопросы: миллион вопросов о его образовании, послужном списке и прочем. Отвечал Родхивер уверенно, держал себя естественно и спокойно, так, будто уже давно привык сидеть в свидетельском кресле. Он долго и подробно рассказывал о своей профессиональной подготовке, о большом опыте практического врача и о своей последней, столь интересной и увлекательной, деятельности на посту главного врача психиатрической клиники. Бакли поинтересовался, нет ли у уважаемого доктора опубликованных статей по психиатрии. Да, ответил Родхивер, и на протяжении получаса разговор шел о научных трудах этого исключительно образованного человека. Ему приходилось выполнять ответственные заказы федерального правительства, его мнения запрашивали правительства многих штатов. Он являлся членом всех тех организаций, о которых упоминал и Басс, и даже каких-то еще. У него были дипломы всех ассоциаций, имевших хотя бы самое отдаленное отношение к проблеме человеческого разума. Он был безукоризнен и трезв.
Бакли представил Родхивера в качестве эксперта. У Джейка вопросов не было.
– Доктор Родхивер, – продолжил Бакли, – когда вы впервые обследовали Карла Ли Хейли?
Тот сверился со своими записями.
– Девятнадцатого июня.
– Где проходило обследование?
– В моем кабинете в Уитфилде.
– Как долго проходило обследование?
– Часа два.
– Цель обследования?
– Определить психическое состояние мистера Хейли на тот день, равно как и в момент совершения им убийства мистера Кобба и мистера Уилларда.
– Вы располагали данными анамнеза?
– Большую часть информации мои коллеги получили в вашей больнице. Мы уточнили ее с мистером Хейли.
– Было ли что-нибудь примечательное в его медицинской карте?
– Ничего особенного. Он много говорил о Вьетнаме, но все в общих словах.
– Он свободно говорил о войне?
– Да. Ему хотелось говорить на эту тему. Складывалось такое впечатление, как будто ему посоветовали говорить на эту тему как можно больше.
– Что еще вы обсуждали во время первого обследования?
– Мы затронули множество тем. Его детство, семью, образование, работу – словом, говорили обо всем.
– Об изнасиловании его дочери тоже?
– Да, и в подробностях. Это давалось ему с трудом, хотя и мне на его месте было бы не легче.
– Говорил ли мистер Хейли вам что-нибудь о том, что подтолкнуло его к убийству?
– Да, мы беседовали об этом довольно долго. Я пытался установить для себя степень его информированности о происшедшем и насколько он отдает себе отчет в сути событий.
– Что он вам сказал?
– Вначале не очень много. Но потом он начал постепенно открываться и объяснил мне, как за три дня до убийства он обошел здание суда и присмотрел хорошее место для засады.
– А о самой стрельбе?
– О собственно убийстве было сказано очень мало. Мистер Хейли говорил, что почти ничего не помнит, хотя я подозреваю обратное.
Джейк вскочил из-за стола:
– Протестую. Свидетель может говорить лишь о том, что ему известно наверное. У него нет права предполагать.
– Протест принят. Продолжайте, мистер Бакли.
– Что вы можете сказать о его поведении, настроении, манере речи?
Положив ногу на ногу, Родхивер качнулся в кресле, в задумчивости свел брови.
– Сначала он мне не доверял, ему было трудно смотреть мне в глаза. Ответы на все вопросы были весьма краткими. Очень негодовал из-за того, что и в нашей клинике его охраняли и иногда вынуждены были надевать наручники. Расспрашивал меня о стенах, обитых пробкой. Однако в конце концов он расслабился и заговорил абсолютно свободно. На несколько вопросов он отказался отвечать категорически, но во всем остальном я назвал бы его довольно коммуникабельным.
– Где и когда вы обследовали его вторично?
– Там же, на следующий день.
– Каким было его настроение?
– Примерно таким же, как и накануне. Поначалу напряженность, сменяющаяся постепенно большей свободой. Говорил он о том же самом, что и за день до этого.
– Как долго шло второе обследование?
– Около четырех часов.
Вычитав что-то у себя в блокноте, Бакли склонился к уху Масгроува и что-то зашептал.
– А теперь, доктор Родхивер, скажите нам, в состоянии ли вы на основе ваших обследований мистера Хейли девятнадцатого и двадцатого июня прийти к медицинскому заключению относительно состояния обвиняемого в то время?
– Да, сэр.
– И каков же ваш диагноз?
– Девятнадцатого и двадцатого июня мистер Хейли находился в здравом уме и ясной памяти. Он был совершенно нормален, я бы сказал.
– Благодарю вас. Исходя из данных обследований можете ли вы сказать суду, в каком состоянии находился мистер Хейли в момент убийства им мистера Кобба и мистера Уилларда?
– Да.
– В каком же?
– В это время разум его был абсолютно нормален и не страдал ни от каких дефектов.
– На каких факторах вы основываете это свое мнение?
Родхивер повернулся к жюри, превратившись в профессора:
– Необходимо исследовать степень обдуманности, спланированности данного преступления. Базой, фундаментом для этой спланированности является мотив. Такой мотив у обвиняемого, безусловно, был, а состояние разума в тот момент не остановило его от обдумывания, от проработки деталей того, что мистер Хейли намеревался сделать. Честно говоря, мистер Хейли очень тщательно подготовил то, что он в конце концов совершил.
– Доктор, вам знакомо правило М. Нотена?
– Конечно.
– Вам известно, что другой психиатр, некто доктор У.Т. Басс, утверждал перед жюри, что мистер Хейли находился в таком состоянии, что не мог отличать хорошее от дурного, а значит, не мог отдавать себе отчета о характере и сути производимых им действий?
– Мне это известно.
– И вы согласны с этим?
– Нет. Я считаю это абсурдным, такая точка зрения меня даже оскорбляет. Мистер Хейли сам показал, что убийство было им спланировано. Он фактически признал, что тогдашнее состояние рассудка не остановило его, не удержало от выполнения задуманного. Именно это в каждом учебнике и называется обдуманностью и преднамеренностью. Мне ни разу еще не приходилось слышать о том, что человек спланировал убийство, признался в том, что спланировал его, а потом вдруг заявил бы, что не отдавал отчета в своих поступках. Это бессмыслица.
В этот момент и Джейк понял, какая это и в самом деле была бессмыслица. Родхивер рассуждал здраво и весьма убедительно. Вспомнив о Бассе, Джейк беззвучно выругался.
Люсьен сидел среди чернокожих и согласно кивал каждому произнесенному Родхивером слову. Да, по сравнению с Бассом эксперт обвинения был удручающе убедителен. На присяжных Люсьен даже не смотрел. Иногда только, не поворачивая головы, он косился на Клайда Сиско – только чтобы убедиться, что тот неотрывно преследует его своим взглядом. Но Люсьен ни в коем случае не мог допустить, чтобы глаза их встретились. Никакого звонка в понедельник утром не было. Утвердительный кивок головой или подмигнувшее веко Люсьена свидетельствовали бы о том, что сделка заключена, что деньги будут выплачены после оглашения вердикта. Сиско знал правила, поэтому-то он и не сводил взора с лица Люсьена, надеясь прочесть на нем ответ. Ответа не было. Люсьен хотел сначала переговорить с Джейком.
– А сейчас, доктор, базируясь на всем том, что вам известно, сообщите нам, можете ли вы с известной долей профессиональной уверенности утверждать, что в момент убийства мистера Кобба и мистера Уилларда мистер Хейли был в состоянии отличать добро от зла?
– Да, могу. Мистер Хейли находился в здравом уме и совершенно четко представлял, что есть добро, а что – зло.
– А можете вы сказать суду, исходя из упомянутых ранее факторов, был ли мистер Хейли в состоянии отдавать себе отчет в характере и сути производимых им действий?
– Да, могу.
– Мы слушаем вас.
– Он полностью отдавал себе отчет в том, что делает.
Бакли отвесил вежливый поклон головой:
– Благодарю, доктор. Других вопросов у меня нет.
– Перекрестный допрос, мистер Брайгенс? – спросил Нуз.
– Всего несколько вопросов.
– Я так и думал. Сделаем пятнадцатиминутный перерыв.
Не обращая на Карла Ли никакого внимания, Джейк быстро вышел из зала, стремительно поднялся по лестнице в библиотеку. Там сидел Гарри Рекс, ждал и улыбался.
– Спокойнее, Джейк. Я обзвонил редакции всех газет в Северной Каролине – про дом нигде и ничего. Ни слова и о Ро-арк. В Рэйли одна утренняя газета поместила заметку о суде – и то только самые общие слова. Больше ничего. Карла ни о чем не знает, Джейк. Она по-прежнему уверена, что ее дивный особнячок стоит на своем месте. Это же здорово! А?
– Замечательно! Великолепно. Спасибо тебе.
– О чем ты говоришь! Послушай, Джейк, к этому у меня как-то душа не лежит.
– Я не могу ждать.
– Ты знаешь, я ненавижу Бакли. Больше даже, чем ты. Но с Масгроувом я всегда ладил. Давай я поговорю с Масгроувом. Ночью мне пришла в голову мысль: а было бы неплохо подкатиться к ним – то есть мне, через Масгроува – и попробовать договориться.
– Нет!
– Слушай, Джейк, твоего клиента не позднее чем через сорок восемь часов приговорят к смерти. Если ты этому не веришь, то ты слепец, Джейк. Мой бедный ослепший друг!
– С чего это Бакли будет с нами договариваться? Мы же у него в кармане.
– Может, он и не будет. Но дай мне попробовать по крайней мере.
– Нет, Гарри Рекс. Забудь об этом.
* * *
После перерыва Родхивер вновь уселся в свое кресло. За свою не очень-то долгую карьеру адвоката Джейку ни разу не удавалось в суде или за его стенами выиграть спор со свидетелем-экспертом. В нынешней ситуации он не мог позволить себе испытывать судьбу.– Доктор Родхивер, психиатрия занимается изучением человеческого разума, не так ли?
– Так.
– И ее нельзя причислить к точным наукам, верно?
– Верно.
– Вы можете обследовать человека и поставить некий диагноз, а другой ваш коллега может поставить диагноз прямо противоположный?
– Да, и это возможно.
– Фактически, если вы предложите десяти психиатрам обследовать одного и того же пациента, в результате можно будет получить десять абсолютно отличающихся друг от друга мнений?
– Ну, это вряд ли.
– Но такое, по-видимому, все же не исключается?
– Да, не исключается. Хотя бы теоретически.
– Но в данном случае мы имеем дело не с теорией, не так ли, доктор?
– Нет.
– Будет ли правдой, если я скажу, что во многих случаях психиатрия не в состоянии дать точный ответ на вопрос «что происходит с разумом данного пациента»?
– Это правда.
– И психиатры все время спорят друг с другом, так?
– Естественно.
– Теперь, доктор, на кого вы работаете?
– На штат Миссисипи.
– И как долго?
– Одиннадцать лет.
– А кто возбудил уголовное дело против мистера Хейли?
– Штат Миссисипи.
– За всю вашу одиннадцатилетнюю работу на штат Миссисипи сколько раз вам приходилось выступать в судах по тем делам, где вставал вопрос о психическом состоянии обвиняемого?
Родхивер на мгновение задумался.
– По-моему, это сорок третий процесс.
Джейк поискал в папке нужную бумагу, едва заметно улыбнулся:
– А вы уверены, что не сорок шестой?
– Да, возможно, я не помню.
Зал замер. Бакли и Масгроув делали вид, что уставились в свои блокноты, на самом деле они не спускали с Родхивера глаз.
– Сорок шесть раз вы выступали свидетелем обвинения на таких процессах?
– Если вам так будет угодно.
– И сорок шесть раз вы свидетельствовали, что обвиняемый абсолютно нормален. Это правильно, доктор?
– Не уверен.
– Хорошо, я сформулирую иначе. Вы сорок шесть раз давали свидетельские показания, и сорок шесть раз, по вашему мнению, суд имел дело с абсолютно здравомыслящим человеком. Так?
Родхивер начал ощущать беспокойство, в глазах появился тревожный огонек.
– Не знаю.
– Вам никогда не приходилось видеть психически ненормального обвиняемого, доктор?
– Почему же, приходилось.
– Уже лучше. Не будете ли вы любезны, сэр, сообщить нам имя этого обвиняемого и место, где проходил суд?
Бакли поднялся, расстегивая пиджак:
– Ваша честь, обвинение протестует против этих вопросов. Нельзя требовать, чтобы доктор Родхивер помнил детали всех судебных процессов, в которых ему доводилось принимать участие.
– Протест не принят. Садитесь. Отвечайте на поставленный вопрос, доктор.
Набрав в легкие воздуху, Родхивер изучал взглядом потолок. Джейк бросил быстрый взгляд в сторону присяжных. Никто не спал, ответа психиатра ждали.
– Не могу вспомнить, – наконец сказал доктор.
Подняв толстую пачку бумаг, Джейк потряс ею перед лицом эксперта.
– Возможно, вам не приходит это на память потому, что за одиннадцать лет, участвуя в сорока шести судебных процессах, вы ни разу не дали показаний в пользу обвиняемого?
– Честное слово, я не помню.
– А вы можете честно назвать нам хотя бы один процесс, на котором вы признали бы обвиняемого душевнобольным?
– Я уверен, что такие случаи были.
– Да или нет, доктор? Хотя бы один процесс? Эксперт покосился на прокурора.
– Нет. Память подводит. Сейчас не могу.
Джейк подошел к своему столу, взял в руку пачку бумаг.
– Доктор Родхивер, помните ли вы ваши показания по делу некоего Дэнни Букера на суде в округе Мак-Мерфи в декабре семьдесят пятого года? Бесчеловечное убийство двух человек?
– Да, я помню этот процесс.
– И вы показали, что обвиняемый не являлся психически ненормальным человеком, не так ли?
– Так.
– А не помните ли вы, сколько психиатров доказывали обратное?
– Точно не помню. Там было несколько человек.
– Имена Ноэля Мак-Клэки, доктора медицины, О.Г. Мак-Гуайра, доктора медицины, Лу Уотсона, доктора медицины, вам о чем-нибудь говорят?
– Да.