Гурова Анна Евгеньевна. Громовая жемчужина

   – Опять завела старую песню, – фыркнул Анук. – Если брат надумает жениться, так найдет себе кого-нибудь получше старой протухшей упырихи…
   – Ах ты выродок печёный!
   – Заткнитесь оба, – бросил Сахемоти.
   Подошла княгиня. Демонстративно не замечая Цукиеми, она сердечно обратилась к актеру.
   – Вот ваше зеркало, получите. Всё совершенно официально, с положенными разрешениями и печатями. Пока – на десять дней, а дальше будет видно. Я понимаю, что слишком долго с ним тянула. Вы уж простите, мастер Звезда. Семейные неприятности. Стоило мне на пару дней уехать в святилище Дзию, как мой младший муж тут же разбил себе голову, свалившись с крыльца.
   – Надеюсь, ничего серьезного? – участливо спросил Сахемоти, принимая опечатанный сверток.
   – Пить меньше надо, – сердито ответила княгиня. – Кстати, чем закончился этот скандал с преподобным Кагеру? Ринго собирался его задержать и допросить, но как я поняла, дело закрыли?
   – Преподобный Кагеру был обвинен в колдовстве, поджоге и попытке убийства.
   – Какие глупости!
   – Да, я тоже с трудом смог в это поверить. Но преподобный скрылся от воинов вашего мужа, чем косвенно подтвердил слухи о своей виновности. Я был страшно огорчен его поступком – ведь подозрение, павшее на него, опорочило нас всех…
   – Ах, бросьте!
   Тем временем Херуки завершил диалог рыбака и черепахи и крикнул со сцены:
   – Эй, Терновая Звезда, подключайся! Мы уже скоро дойдем до появления дракона! Твоя маска в зеркальной каморке.
   – Простите…
   Сахемоти взял зеркало и направился к сцене.
   – Можно нам посмотреть? – крикнула ему вслед княгиня.
   – Да, конечно. Но придется немного подождать. Я попробую вжиться в маску.
 
   Сахемоти обошел сцену и по невысокой лестнице поднялся в зеркальную каморку. Как он и приказал, каморку сделали вовсе без окон. Свет проникал внутрь сверху – крыша в каморке была съемной. Плетеные стены надежно скрывали происходящее внутри от случайных глаз. Вся обстановка состояла из стойки под зеркало и длинного плоского ларя, в котором обычно хранились маски. Уходя на сцену, Херуки выложил маски Безупречной Красавицы и Царя-дракона на крышку. Сахемоти подмигнул морскому страшилищу, устанавливая зеркало. Однако надевать маску и не подумал. Он не собирался скрывать лицо. Наоборот, он хотел, чтобы его узнали. Опустившись перед зеркалом, он отрешился от окружающего и произнес двухсложное слово на древнекиримском.
   Пестрая поверхность яшмового зеркала дрогнула и затуманилась. В мельтешении медовых, золотых и косматых моховых волокон проступил сосновый лес. Огромные стволы уходили в небо, их корни утопали в зеленом моховом покрове. Смертные часто называют лес храмом, забывая об изначальном смысле этого слова: храм – жилище богов. Но даже княжеский замок превращается в развалины, обиталище бесов, когда его покидают хозяева. Лес же обновляется каждой весной и живет дольше, чем самый роскошный храмовый комплекс. Особенно Годзен – извечный лес, где рождается утро.
   Сахемоти не пришлось долго ждать. Из сиреневой предрассветной дымки ему навстречу выступили две нечеткие белые фигуры, два чуть светящихся призрака.
   – Тебя же предупредили, Копьеносец! – раздался гневный женский голос. – Годзен закрыт для обитателей Среднего мира! Что за упрямство!
   – Лезет и лезет! – эхом отозвался хриплый мужской голос. – Сначала в виде духа пытался пробраться, теперь где-то путеводное зеркало раздобыл! Нет тебе сюда пути!
   – Так вы же сами этот путь и перекрыли, – ответил Сахемоти безо всякого почтения. – Как вам там – тепло, уютно? Не снятся по ночам родственники, брошенные на смерть в Земной Заводи?
   – Ах, ты хочешь вернуться домой? – ответил ему женский голос. – А где ты был раньше? Ты не задумывался, Копьеносец, что если бы наши усилия, тебе было бы некуда стремиться? Что твоя попытка пробраться сюда всё погубит? Стену можно возводить полтысячи лет, но чтобы всё разрушить, достаточно одного дня. Только благодаря нашим усилиям Небесная Заводь осталась в неприкосновенности и относительной безопасности…
   – Тем, кто покорился, позволили укрыться в Небесной Заводи, остальные были уничтожены. Вот как это выглядит на самом деле. Что до имперских богов, так Небесной Иерархии до вас нет дела – они знают, что в изоляции вы рано или поздно угаснете сами.
   – Скажите пожалуйста – изоляция! Да чем она плоха? Мы – в своих владениях, и делаем здесь, что хотим. Свобода распоряжаться собой, целостность Небесной Заводи…
   – …вот она, цена лояльности империи, – жестко закончил Сахемоти. – Да уж, родственнички – такого я даже от вас не ожидал.
   – Нет, вы посмотрите на него! – рявкнул брат-Ветер. – Явился сюда непрошеный да еще и оскорбляет нас! А сам-то! На себя посмотри! Чем ты сейчас занят? Сначала полтысячи лет проболтался в Тайхео, а теперь развлекает земных князей, как последний…
   – Вот об этом я и собирался с вами поговорить. Когда я закончу развлекать земных князей, мне, возможно, понадобится убежище. Ненадолго. Имперские боги знают, что в Небесной Заводи сидят предатели, и в последнюю очередь будут искать меня у вас…
   – Да ты совсем обнаглел! – взвился бог-Ветер.
   – Подожди, брат, – остановила его богиня. – Он никогда не пришел бы с таким нелепым предложением, если бы не имел с собой ничего, чтобы поторговаться с нами. Мы слушаем тебя, Копьеносец.
   Сахемоти ухмыльнулся и сделал вид, будто оглядывается.
   – А где мой племянник? – спросил он. – Где малыш Саруда-Хики, который так хорошо разбирался в небесных тропинках и перекрестках?
   Сияние богини потускнело, холодная тень окутала поляну.
   – Наш сын пропал много веков назад, – печально ответила богиня. – Незадолго до падения Кирима он отправился странствовать. Мы искали его, чтобы вернуть, пока не поздно, но оказалось, что он пропал, не добравшись до Земной заводи. Ходил странный слух, что он защемил руку в раковине, а потом его накрыло приливом…
   – Неужели его так и не нашли?
   – Увы, нет. Он потерялся между мирами.
   – Саруда потерялся? Не смеши меня, сестра. Скорее потерялась бы луна в небе. У него был дар находить путь откуда и куда угодно. Он влезал в такие тайники, что я как-то посоветовал ему объявить себя богом воров…
   – Так ты его нашел?! – взволнованно воскликнула богиня. – Он жив! Где он?
   – На дне морском. Где именно, не скажу. Он сам себя наказал – пытался забраться в мою сокровищницу. Слухи о раковине отчасти правдивы. Будем считать, бог воров из него не получился…
   – Да наверняка ты сам его и похитил! – заревел бог-Ветер. – Будь ты проклят!
   Одна из светящихся фигур, оставаясь неподвижной, быстро приблизилась. В руках брата-Ветра полыхнула изогнутая серебряная молния и поразила Сахемоти. Удар был ужасен; свет вспыхнул в глазах бывшего бога, он отшатнулся и опрокинулся навзничь. Брат-Ветер последовал вслед за ним, словно привязанный невидимой нитью. Раздался вопль, что-то лопнуло, зеркало загудело, как бронзовый гонг, белый призрак пропал. Сахемоти приподнялся на локте. Поперек его лица алела четкая полоса, как будто его хлестнули бичом, рубаху запятнали брызги крови. В руке он держал длинный, чуть светящийся тонкий меч без гарды, с рукоятью, обтянутой белой акульей кожей.
   – Отдай! – послышался далекий отчаянный зов с той стороны зеркала. – Сахемоти, ты самоубийца! Немедленно верни мой меч в Небесную Заводь, иначе оба наши мира ждут неисчислимые беды!
   – Всё-таки ты не забыл, что мы братья, – удовлетворенно заметил Сахемоти, рассматривая небесное оружие. – Если бы ударил меня не плоской стороной, а острием, я пожалуй не успел бы у тебя его выхватить.
   Богиня-сестра заплакала.
   – Плачь, плачь, у тебя теперь есть для этого причина! – с наигранным гневом сказал Сахемоти. – Мало того, что вы не пускаете меня в Небесную Заводь, мало того, что брат едва не выколол мне глаз – хотите лишить меня последней надежды на возрождение?
   – Так что же ты хочешь от нас? – воскликнула богиня.
   – Я хочу одного – лояльности. Не Небесной иерархии, а лично мне. Взамен вы получите Саруду и этот меч… может быть.
   Договорить Сахемоти не успел. Дверь каморки приоткрылась, и в щели сверкнул зеленый глаз.
   – Что это? – восхищенно прошептала Касима, просовывая голову в дверь. – Какой потрясающий меч!
   Пестрый туман отвердел и снова превратился в полированную яшму. Сахемоти взглянул на княгиню, потом в зеркало, потом на меч. Касима на цыпочках пробралась в зеркальную комнату, не сводя глаз с чудесного оружия.
   – О… он светится?!
   Касима протянула руку к мерцающему лезвию. Сахемоти молча отстранил ее и убрал меч в сундук.
   – Но… – княгиня проводила небесное оружие взглядом ребенка, у которого отнимают игрушку. – Зачем вы спрятали меч?
   – Какой меч? Вам почудилось.
   – Достаточно!
   Княгиня вскочила на ноги.
   – Больше вам меня не одурачить! Я своими ушами слышала, как вы разговаривали с кем-то по ту сторону зеркала!
   – Я уже говорил, что оно порождает видения.
   Сахемоти не беспокоился о том, что княгиня что-то поняла из его беседы, поскольку разговор шел на древнекиримском.
   – Думается мне, вы никакой не актер, мастер Звезда, а самый настоящий чародей! – запальчиво воскликнула Касима. – Вы сказали, что смотреть в зеркало без маски опасно – а сами смотрели и разговаривали с тем, кто внутри, на языке жрецов и колдунов! Да еще и этот меч оттуда вытащили!
   Касима в волнении заметалась по каморке.
   – Неужели все ваши усилия были только ради того, чтобы раздобыть волшебное зеркало? Разве нельзя было просто попросить, а не разводить всю эту канитель с театром? Я-то думала, вы служите мне, а на самом деле, может быть, я сама служила вашим тайным целям? Ринго твердил, что преподобный Кагеру – чернокнижник, а мне кажется – не выполнял ли он попросту ваши указания?
   Сахемоти подумал, что, пожалуй, слишком рано убрал меч в сундук.
   – Как ужасно сознавать, что вы бесцеремонно пользовались моей княжеской властью, а сами нисколько не принимали меня в расчет!
   «Так я и думал, что все сорвется из-за какой-нибудь ерунды, – Сахемоти не спускал глаз с Касимы. – Но разве у меня был выбор? Что же с ней теперь делать?»
   Княгиня остановилась и прижала руки ко лбу.
   – Что же с вами делать? – произнесла она жалобно. – Я словно околдована. Знаю, что надо выйти отсюда и приказать всё остановить. Арестовать всю вашу труппу. Отложить представление, пока не откроется правда. Но я не могу. Я ничего не могу – даже заниматься государственными делами. В Ниэно меня ждет огромная гора документов, которые я должна была подписать еще месяц назад, но мне тошно даже вспоминать о них. Каждый день, проведенный не на побережье – потерянный день. Этот спектакль стал моим наваждением. И вы, мастер Звезда, – Касима взглянула на него, словно моля о милости. – Ринго верно говорил – вы словно призрак. Вроде бы и рядом, а не достать. Вы как горячая головня в руках: и так возьмешься, и этак – неловко, больно, а бросить – останешься в холоде и темноте… Вы как кость в горле – как засядет, так не избавиться до самой смерти… Что мне с вами делать?
   – Попробуйте просто мне довериться, – мягко предложил Сахемоти. – Вы так проницательны – разве сами вы не видите, что для меня, как и для вас, важнее этого представления сейчас ничего на свете нет? Вы всё еще не верите мне, Иро? Хотите, поклянусь?
   – Видно, недаром мне ночь за ночью снятся адские бездны, – дрожащим голосом сказала Касима. – Мы с вами встретимся в преисподней, мастер Звезда – для тех, кто нарушил свой долг. Не клянитесь, чтобы не стать еще и клятвопреступником.
   И она выбежала из зеркальной комнаты.
   Сахемоти тщательно закрыл за ней дверь, повернулся спиной к зеркалу и надел маску дракона.

Глава 33. Представление начинается

   Представление началось не слишком рано и не слишком поздно, а как раз вовремя – когда отступила ночная прохлада, но и до дневной жары было еще далеко. К тому времени, как прибыл княжеский двор, гора Омаэ и окрестные холмы почернели от народа. Многие простолюдины прибыли еще затемно, чтобы занять лучшие места; каждую сосну облепили гроздья рыбацких детишек. Солнце пригревало из-за края холма, бросая лучи прямо на нарядную крытую сцену, которая, как никогда прежде, напоминала летний дворец или храм. Блеск настила, запах лака и свежей соломы, вспыхивающие на солнце кристаллы соли, которую перед началом с серьезным видом рассыпал вокруг сцены Анук («Какой странный обычай…Не знаете, зачем? Это как в деревенских храмах – чтобы отогнать квисинов! Какие все-таки удивительные в народе суеверия…»). Нижняя терраса древнего святилища была усыпана ровным слоем белого песка. Этот песок загодя натаскали с пляжа и тщательно разровняли граблями, и теперь зрителям казалось, будто сцена, словно корабль, плывет среди белоснежных волн. Свежие сосновые ветки, оплетающие стойки крыши театра, пахли чем-то древним, волшебным, чуть тревожным.
   Утро начиналось на морском берегу – и на сцене происходило то же самое. Молодой рыбак Умуги собирался на утренний лов. Незамысловатый сюжет и стилизованный простонародный язык реплик контрастировали со сложным, пропитанным символикой костюмом «рыбака» и его отточенными танцевальными движениями. Сцена была совершенно пуста – никакого реквизита, кроме веера в руках Херуки. Веер выписывал узоры, наполняя пространство сцены невидимыми предметами. Впрочем, невидимыми они были только поначалу; вскоре тихонько вышел на сцену мастер Терновая Звезда, встал сбоку под навесом, что-то зашептал – и зрители словно прозрели. Болтовня умолкла, всё внимание обратилось к сцене. Только некоторые аристократы, самые непонятливые, так и сидели, уткнувшись в свитки с подсказками. В свитках содержался краткий пересказ сюжета пьесы с необходимыми пояснениями – иначе как догадаться, что в первой сцене веер означает сеть, во второй – весло, а в третьей – парусную лодку. Простолюдины таких свитков с подсказками не получили, но происходящее им и так было понятно.
   Солнце уже начинало припекать. Декламация сменялась танцем, трещали барабаны, пели флейты. Народ всё прибывал. Княгиня Касима в окружении толпы придворных расположилась почти у самой сцены, в собственном паланкине – разодетая в пух и прах, и при этом совсем не радостная. Справа от княгини на раскладном стуле, под шелковым зонтом восседал ее старший муж, хитрый набожный старик, которого втихомолку называли подлинным главой рода; слева – имперский наместник в роскошном чиновничьем кафтане и высокой черной шапке. Лицо наместника выражало неподдельную скуку – явился он только из вежливости и намеревался отбыть в столицу так скоро, как позволит этикет. Его многочисленная свита, сплошь состоящая из знатных имперцев, бесцеремонно захватила лучшие места.
   Выше, на расчищенных каменных террасах, обосновался многочисленный клан Касима. Полюбоваться на представление со всей страны прибыло более сотни человек. Чиновники и военные, провинциалы и жители столицы – вся правящая верхушка островной провинции. Вершину горы заняли члены мелких союзных и родственных кланов. Простым зрителям на Омаэ мест не хватило, и они заняли ближайшие холмы. На одном из них, в толпе крестьян, почти позади всех, стоял хмурый тощий монах. Это был Кагеру. Несмотря на прямой приказ Сахемоти и опасность угодить в руки подчиненных Ринго, он никуда не ушел, а решил дождаться премьеры.
   Между тем действие развивалось своим чередом. Рыбак Умуги, готовясь отплыть на промысел, увидел на берегу выброшенную приливом огромную черепаху. Посетовав на превратности судьбы, он по доброте душевной спихнул ее в волны.
   – На другой день, – продекламировал Херуки, – снова отправился он рыбу ловить. Вдруг слышит, кто-то окликает: «Умуги, отзовись!» Испугался Умуги, смотрит на волны и думает: «Кто бы это мог быть? Кругом ни души: ни лодки, ни людей не видно». Но тут совсем рядом вынырнула из воды та самая черепаха… и обернулась почтенным старцем.
   Под гул восхищенных возгласов из тени на золотистый помост выступил сам мастер Терновая Звезда, опустив на лицо маску старца.
   – Неужели это ты звал меня? – в изумлении спросил «рыбак».
   – Да, я! – старец-черепаха раскланялся. – Ты вчера выручил меня из большой беды, жизнь мне спас. Вот я и приплыл поблагодарить тебя.
   В миг, когда черепаха обернулась морским старцем-вельможей, на побережье стало так тихо, как будто все зрители одновременно затаили дыхание. «Вот уж верно говорят – лучше один раз увидеть», – подумал Кагеру – возможно, единственный человек во всей огромной толпе, понимавший, что Сахемоти незаметно наводит на зрителей морок. Все эти люди действительно видели рыбака и черепаху, реальное побережье сливалось в их сознании с иллюзорным.
 
   Около полудня, когда жара стала утомительной, Сахемоти объявил перерыв.
   Наваждение уходило медленно, неохотно. Почти все зрители, особенно сидевшие на лучших местах у самой сцены, и после завершения первой части, еще долго оставались слегка ошалевшими. Люди вставали, потягивались, со смехом разминая спину или растирая затекшие ноги. Между ярусами засновали слуги, доставая и разворачивая закуски. Тишина наполнялась оживленным гомоном.
   – Великолепно!
   – Какое мастерство! Какая экзотика! А игра актеров – выше всяческих похвал!
   – Никогда прежде, ничего подобного…
   – Это должны увидеть в Сонаке!
   Зрители обменивались впечатлениями, громко восхищались, закусывали, но у всех в глазах словно остался отпечаток последнего видения – отплывающая в море рыбачья лодка.
   Пожалуй, только рыбаки, что смотрели представление с самой вершины холма, смутно догадывались, куда она отплывала.
 
   – Фу, устал! С ног валюсь! Анук, где тыква с вином?
   Херуки почти сполз по лесенке из зеркальной каморки, где оставил маску и верхнюю часть сценического костюма, и без сил плюхнулся на нижнюю ступеньку.
   – Никакого вина, – сказал Сахемоти. – Цукиеми, налей ему чаю.
   – А вот у меня еще пирожки с рыбой…
   Перед крыльцом на переносной жаровне весело булькал чайный котелок. Цукиеми с деловитым видом (длинные рукава завязаны за спиной, волосы спрятаны под повязку) опустила в котелок черпак и протянула актеру-напарнику полную чашку терпкой зеленоватой настойки.
   – Да ты никак перестал курить пьяную травку? – нарушил тишину Анук. – То-то я думаю, чего не хватает! Дыма твоего вонючего! И давно ты завязал?
   Херуки смутился и промямлил что-то неопределенное.
   – Правильно, – рассеянно заметил Сахемоти. – Давно пора.
   Главный актер ничего не ел и не пил. Сидел на ступеньках, отстраненно улыбаясь, и смотрел поверх голов, как будто так и не вышел из актерского транса. Без тяжелой багровой накидки, в светлой конопляной рубашке, он казался особенно юным и хрупким. Цукиеми поглядывала на него с обожанием.
   – Я тут прочитала свиточек с текстом пьесы, что приготовили для знати, – промурлыкала она, преданно заглядывая ему в глаза. – В награду за спасение Старца-Черепахи морской царь отдает рыбаку в жены свою дочь… Это намек? Ты все-таки собираешься вернуться в Тайхео и жениться на мне, верно? Я так и знала! Мы вместе будем править океаном!
   Анук отвернулся, давясь от смеха.
   – Вот дура-то!
   – Ах, как искусно ты навел морок! – трещала Цукиеми. – Хочешь отличный совет? Я бы на твоем месте не упустила возможности утопить десяток-другой этих предателей Касима. Попробуй в следующем действии внушить им, что их зрительские места вон на тех рифах…
   – Ты преувеличиваешь мои возможности, Цукиеми. Мои иллюзии совсем другого рода. Я не могу подчинять чужую волю – только показываю видения…
   – Ну княгиню-то ты просто обязан утопить! Она и безо всяких видений пойдет за тобой куда угодно…
   – Что ты несешь, демоница! Слушать противно, – с неудовольствием сказал Херуки, переставая дуть на свой чай. – Думаешь, Сахемоти делать нечего, как потакать твоей кровожадности?
   Цукиеми захихикала.
   – А как ты думаешь, зачем наш господин все это затеял? Чтобы повеселить людишек старинными танцами? Какой ты простодушный, Херуки, диву даюсь!
   Херуки не очень-то ей поверил, но на душе у него стало тревожно. Он обвел взглядом холмы – о боги, сколько здесь людей! Несколько тысяч, не меньше! И все они собраны в ложбине между трех холмов, словно в огромном котле – для полного подобия остается только прихлопнуть крышкой.
   Херуки, следуя совету Кагеру, уже несколько дней как перестал курить пьяную травку, и истинное зрение постепенно начинало к нему возвращаться. Слои мира один за другим медленно разворачивались перед ним, как лепестки чудесного цветка. «Чего я лишал себя все эти столетия! – переживал бог удачи. – Воистину говорят – лучше быть разбитым алмазом, чем целой черепицей!» Но с каждым новым слоем Херуки чувствовал себя все более голым и беззащитным. Он знал, что точно так же открывается сам – для всех, кто способен его увидеть.
   И теперь, в центре многотысячной толпы, Херуки вдруг отчетливо почувствовал – рядом с ним готовится нечто страшное. Сахемоти сегодня был особенно безмятежен, однако бог удачи знал, что подобное потустороннее спокойствие – лишь внешняя сторона запредельной концентрации. На чём? Сахемоти сегодня в белом, как жених или молодой воин, но что таится под этой белизной? Кстати – откуда взялся свежий порез у него на лице? И откуда у него за поясом старинный меч с рукоятью, обтянутой голубоватой акульей кожей? Еще вчера его не было. Подарок княгини? Херуки украдкой попытался прочитать пиктограммы, украшавшие рукоять, но у него почему-то зарябило в глазах.
 
   Второй акт сразу же вывел зрителей из рассеянного, дремотного настроения, в которое их привели жара и обед. Неспешная трудовая жизнь простого рыбака Умуги сменилась бурным каскадом фантастических событий. Только собрался рыбак выйти в море на своей утлой лодчонке, только спихнул ее в воду и начал ставить парус, как море вскипело волнами, и навстречу рыбаку вынырнула спасенная черепаха, которая оказалась не много ни мало князем, сановником морского царя.
   – В знак глубокой признательности прошу тебя пожаловать во дворец бога морей Дракона. Случалось ли тебе его видеть?
   – Конечно, нет! Ведь это дворец, говорят, где-то очень далеко отсюда!
   – Ну, для нас с тобой расстояние ничего не значит. Хочешь, провожу тебя во дворец?
   – Спасибо за любезное приглашение, только мне ведь за тобой не угнаться.
   – А тебе и незачем плыть самому. Сядешь на меня и доедешь спокойно.
   – Как же я помещусь на твоей маленькой спине?
   – Не беспокойся, усядешься.
   И все зрители, как один увидели чудо – панцирь черепахи вдруг стал расти. Он сделался таким большим, что на нем теперь мог свободно поместиться человек.
   – В путь, – сказал Старец-Черепаха, взмахнул веером и исчез. А в воздухе раздался глухой рокот большого барабана.
   «В древнекиримском театре звук большого барабана означает приближение божества», – успели прочитать в свитках с подсказками самые расторопные зрители. А больше никто ничего не успел. Свитки выпали из рук, посыпались на песок недоеденные пирожки и орехи. Мир потек, растаял, словно цветной воск на жарком солнце, и единственной реальностью осталось море, огромная черепаха в волнах и перепуганный рыбак у нее на спине.
   Херуки не нужно было даже играть испуг. Те незамысловатые мороки, которые Сахемоти, разминаясь, наводил на зрителей в первом отделении, были цветочками по сравнению с этой всеобъемлющей, беспощадной иллюзией. Побережье исчезло, море раскрывалось, словно шкатулка с сюрпризом. А Сахемоти словно забавлялся, насылая всё новые видения. Что там жалкие картинки из рыбачьего быта? Зрителей ожидало путешествие в подводное царство, во владения Царя-Дракона. Жутковатая роскошь коралловых рифов, мрачные глубины, полные хищников и созданий, настолько прекрасных и кровожадных, что они превосходили любое воображение – это было даже чересчур для зачарованных смертных. Затаив дыхание, они застыли на своих местах, забыв, кто они и где.
   Сахемоти вышел из зеркальной каморки. Мощная иллюзия далась ему непросто – он словно высох под жестким просторным нарядом, а багрянец накидки еще сильнее подчеркивал его утомленный вид.
   – Пошли, – кратко приказал он, спрыгивая с края сцены на белый песок. Херуки последовал за ним. Они отправились к морю.
   На зрительских местах тем временем возникло волнение. Люди приподнимались и вставали на цыпочки, чтобы лучше разглядеть в зеленоватом сумраке моря коралловые врата подводного дворца Царя-Дракона. Те из них, кому довелось побывать в Сонаке, сразу узнали Небесный Город, обиталище императора – только подводный дворец был во много раз роскошнее и богаче. Небесный город выстроен из дерева и камня, а дворец Царя-Дракона – из черных и красных кораллов. Крыша императорского дворца выложена глазурованными черепицами, а крыша подводных палат – отборным жемчугом. А сад! Такого сада у императора уж точно нет. На его восточной стороне распускаются цветы вишни, среди молодой зелени разносятся соловьиные трели. На южной стороне – лето, стрекот кузнечиков. На западной листья полыхают золотом и багрянцем. На северной искрится нетронутый снег, ручьи скованы льдом. Не само ли Время подвластно Царю-Дракону?