Страница:
– Я – в Асадале. Анук уже отправился на юг, в мятежные провинции. А я нарочно задержался.
– Так ты попросту украл меня?!
Сахемоти ухмыльнулся.
– Я скажу ему, что ты погиб. Что был пожран демоном Тайхео и отправился в Донную страну. Ему понравится.
Кагеру покачал головой.
– Ты зря недооцениваешь Анука. Это не смертный, которого можно использовать и выбросить. Если правда откроется, он создаст тебе немало неприятностей. Не лучше ли прикончить его, пока не поздно? Я охотно помогу…
– От него уже давно больше беспокойства, чем пользы, – согласился Сахемоти. – Но не забывай, что все-таки он мой брат.
Кагеру покачал головой и подумал, что никогда не поймет Сахемоти. Будь у него такой же опасный брат, он бы избавился от него еще в детстве.
– А тебя мы спрячем, – продолжал Сахемоти. – Жемчужина сделает тебя невидимым для Анука, разве что он столкнется с тобой нос к носу. Но этого не будет. Империя слишком велика для таких случайностей.
– Так мы отправляемся в империю?
– Вот именно. Ты выедешь немедленно. Я чуть позднее и с юга – мне еще надо как-то отделаться от Анука. В Сонаке мы с тобой встретимся, а дальше наши пути разойдутся. Я останусь в столице изучать обстановку. А ты поедешь в горы Чирисан, на Каменную Иголку.
Кагеру невольно вздрогнул. Сахемоти смотрел на него, ухмыляясь. Он знал, о чем – точнее, о ком, – думает мокквисин.
– Наш малыш Мотылек засиделся в монастыре, – сказал бог-дракон. – Каждый лишний день в этих пропитанный святостью стенах идет ему и нам во вред. Пора его оттуда выкурить.
– Каким образом?
– Об этом подумай сам. Вымани его, припугни… Можешь привлечь Тошнотника. Пусть волк погоняет его по горам, – направление я тебе потом покажу по карте, – а в итоге Ким должен попасть в Долину Цветов. Самое подходящее место, чтобы восстановить колдовские и воинские навыки и избавиться от излишнего мягкосердечия, да и завести связи в высшем обществе мальчику не помешает…
– Не понимаю, о чем ты.
– Не важно. Ты получил задание. Выполнишь – будет награда. А ты знаешь, что я свое слово держу.
Кагеру снова опустил глаза – на этот раз, чтобы скрыть подступившую злость. Он уже достаточно хорошо знал Сахемоти, чтобы понимать – за его вежливой просьбой, как и за руганью Анука, скрывается одно и то же – приказ, не подлежащий обсуждению. Дубинкой и добрым словом можно добиться большего, чем просто дубинкой, гласит пословица. Только, в отличие от брата, Сахемоти не размахивает дубинкой почем зря, а прячет ее в рукаве…
– Могу ли я сам назвать награду?
– Разумеется. Что ты хочешь получить?
Кагеру усмехнулся.
– Ты, конечно, полагаешь, что я попрошу голову Мотылька. Не беспокойся, не попрошу, даже если бы хотелось – потому что ты никогда мне его не отдашь. Я ведь знаю его родословную, и догадываюсь, зачем он тебе нужен. Ким Енгон, сын Инаги Ивовый Цвет, наложницы императора. Кто же его отец – гвардеец Сеннай или сам Великий Неименуемый? Тебя устраивают оба варианта, а лучше всего – неопределенность. Ты устроишь в империи смуту и приведешь его на трон – верно, хранитель династии? А как только Ким вступит на путь власти, ты сам убьешь любого, кто на него покусится.
Сахемоти не ответил, глядя на мокквисина с непонятным выражением.
– Вот именно – «как только вступит», – кивнул он, – Каковы же будут твои пожелания?
– Отдай мне Мисук.
– Э…Заколдованную кошку?
– Ее давно расколдовали. Это горная фея, невеста Кима.
Сахемоти почесал в затылке.
– Интересные сведения… Я их как-то упустил.
– Так отдашь?
– Почему бы нет? Забирай. Если, конечно, сможешь взять и удержать.
Два призрака ударили по рукам.
– У меня есть для тебя еще один небольшой подарок, – заговорщицки сообщил Сахемоти. – Силы Громовой Жемчужины неисчерпаемы; как и для океана, для нее нет больших и малых дел – все одинаково важны. Ты поторопился погасить костер, он понадобится тебе еще раз. Когда мы закончим разговор, разожги его и вызови своего волка. А теперь пойдем, я помогу тебе вернуться обратно в тело…
– Тошнотник!
Из рдеющих углей навстречу ладони колдуна привычно высунулась черная голова демона-волка. Горячий нос коснулся кожи, фыркнул и отпрянул, словно не узнав запаха хозяина. На миг Кагеру показалось, что волк собирается удрать.
– Тошнотник, иди сюда! – приказал он, хватая зверя за шкирку.
Рука наткнулась на жесткую, влажную шерсть. А потом костер словно взорвался изнутри. Во все стороны полетели угли, над поляной раздался звериный рев ярости, страха и боли. Перепуганный Тошнотник попытался нырнуть в костер, но не смог – пламя его больше не принимало. Оно выталкивало его из себя, не питая, как раньше, а убивая. Оно больше не читало его своим, оно его не узнавало – и неудивительно.
Что творилось с волком? Он давно уже перестал быть тем молодым черногривым ямайну, которого Кагеру когда-то встретил в северных горах. Но теперь сила Тайхео преобразила его еще раз. Среди углей, на взрытой когтями земле, стояло чудовище. Вдвое крупнее обычного волка, с клыками длиной в палец, с горящими глазами. От чудовища пахло морем; соленая вода стекала с него на траву.
«Вот так сюрприз, – в легкой панике подумал Кагеру, пятясь от костра. – И что мне с ним теперь делать? Он же не узнает меня!»
В следующий миг на него обрушился мрак. Верх и низ поменялись местами; мокквисин обнаружил, что лежит на земле, а над его лицом нависает распахнутая пасть монстра.
«Ну спасибо, Сахемоти», – успел подумать чародей.
Мокрый язык коснулся его лица. Потом еще раз. Слюна зверя пахла сырой рыбой. Тошнотник, ласково повизгивая, вылизывал хозяина.
Кагеру перевел дух и обнял его за шею.
– Хватит дурачиться, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Пора собираться. Как в старые добрые времена, мы отправляемся в странствие. Мы идем мстить.
Эпилог
– Так ты попросту украл меня?!
Сахемоти ухмыльнулся.
– Я скажу ему, что ты погиб. Что был пожран демоном Тайхео и отправился в Донную страну. Ему понравится.
Кагеру покачал головой.
– Ты зря недооцениваешь Анука. Это не смертный, которого можно использовать и выбросить. Если правда откроется, он создаст тебе немало неприятностей. Не лучше ли прикончить его, пока не поздно? Я охотно помогу…
– От него уже давно больше беспокойства, чем пользы, – согласился Сахемоти. – Но не забывай, что все-таки он мой брат.
Кагеру покачал головой и подумал, что никогда не поймет Сахемоти. Будь у него такой же опасный брат, он бы избавился от него еще в детстве.
– А тебя мы спрячем, – продолжал Сахемоти. – Жемчужина сделает тебя невидимым для Анука, разве что он столкнется с тобой нос к носу. Но этого не будет. Империя слишком велика для таких случайностей.
– Так мы отправляемся в империю?
– Вот именно. Ты выедешь немедленно. Я чуть позднее и с юга – мне еще надо как-то отделаться от Анука. В Сонаке мы с тобой встретимся, а дальше наши пути разойдутся. Я останусь в столице изучать обстановку. А ты поедешь в горы Чирисан, на Каменную Иголку.
Кагеру невольно вздрогнул. Сахемоти смотрел на него, ухмыляясь. Он знал, о чем – точнее, о ком, – думает мокквисин.
– Наш малыш Мотылек засиделся в монастыре, – сказал бог-дракон. – Каждый лишний день в этих пропитанный святостью стенах идет ему и нам во вред. Пора его оттуда выкурить.
– Каким образом?
– Об этом подумай сам. Вымани его, припугни… Можешь привлечь Тошнотника. Пусть волк погоняет его по горам, – направление я тебе потом покажу по карте, – а в итоге Ким должен попасть в Долину Цветов. Самое подходящее место, чтобы восстановить колдовские и воинские навыки и избавиться от излишнего мягкосердечия, да и завести связи в высшем обществе мальчику не помешает…
– Не понимаю, о чем ты.
– Не важно. Ты получил задание. Выполнишь – будет награда. А ты знаешь, что я свое слово держу.
Кагеру снова опустил глаза – на этот раз, чтобы скрыть подступившую злость. Он уже достаточно хорошо знал Сахемоти, чтобы понимать – за его вежливой просьбой, как и за руганью Анука, скрывается одно и то же – приказ, не подлежащий обсуждению. Дубинкой и добрым словом можно добиться большего, чем просто дубинкой, гласит пословица. Только, в отличие от брата, Сахемоти не размахивает дубинкой почем зря, а прячет ее в рукаве…
– Могу ли я сам назвать награду?
– Разумеется. Что ты хочешь получить?
Кагеру усмехнулся.
– Ты, конечно, полагаешь, что я попрошу голову Мотылька. Не беспокойся, не попрошу, даже если бы хотелось – потому что ты никогда мне его не отдашь. Я ведь знаю его родословную, и догадываюсь, зачем он тебе нужен. Ким Енгон, сын Инаги Ивовый Цвет, наложницы императора. Кто же его отец – гвардеец Сеннай или сам Великий Неименуемый? Тебя устраивают оба варианта, а лучше всего – неопределенность. Ты устроишь в империи смуту и приведешь его на трон – верно, хранитель династии? А как только Ким вступит на путь власти, ты сам убьешь любого, кто на него покусится.
Сахемоти не ответил, глядя на мокквисина с непонятным выражением.
– Вот именно – «как только вступит», – кивнул он, – Каковы же будут твои пожелания?
– Отдай мне Мисук.
– Э…Заколдованную кошку?
– Ее давно расколдовали. Это горная фея, невеста Кима.
Сахемоти почесал в затылке.
– Интересные сведения… Я их как-то упустил.
– Так отдашь?
– Почему бы нет? Забирай. Если, конечно, сможешь взять и удержать.
Два призрака ударили по рукам.
– У меня есть для тебя еще один небольшой подарок, – заговорщицки сообщил Сахемоти. – Силы Громовой Жемчужины неисчерпаемы; как и для океана, для нее нет больших и малых дел – все одинаково важны. Ты поторопился погасить костер, он понадобится тебе еще раз. Когда мы закончим разговор, разожги его и вызови своего волка. А теперь пойдем, я помогу тебе вернуться обратно в тело…
– Тошнотник!
Из рдеющих углей навстречу ладони колдуна привычно высунулась черная голова демона-волка. Горячий нос коснулся кожи, фыркнул и отпрянул, словно не узнав запаха хозяина. На миг Кагеру показалось, что волк собирается удрать.
– Тошнотник, иди сюда! – приказал он, хватая зверя за шкирку.
Рука наткнулась на жесткую, влажную шерсть. А потом костер словно взорвался изнутри. Во все стороны полетели угли, над поляной раздался звериный рев ярости, страха и боли. Перепуганный Тошнотник попытался нырнуть в костер, но не смог – пламя его больше не принимало. Оно выталкивало его из себя, не питая, как раньше, а убивая. Оно больше не читало его своим, оно его не узнавало – и неудивительно.
Что творилось с волком? Он давно уже перестал быть тем молодым черногривым ямайну, которого Кагеру когда-то встретил в северных горах. Но теперь сила Тайхео преобразила его еще раз. Среди углей, на взрытой когтями земле, стояло чудовище. Вдвое крупнее обычного волка, с клыками длиной в палец, с горящими глазами. От чудовища пахло морем; соленая вода стекала с него на траву.
«Вот так сюрприз, – в легкой панике подумал Кагеру, пятясь от костра. – И что мне с ним теперь делать? Он же не узнает меня!»
В следующий миг на него обрушился мрак. Верх и низ поменялись местами; мокквисин обнаружил, что лежит на земле, а над его лицом нависает распахнутая пасть монстра.
«Ну спасибо, Сахемоти», – успел подумать чародей.
Мокрый язык коснулся его лица. Потом еще раз. Слюна зверя пахла сырой рыбой. Тошнотник, ласково повизгивая, вылизывал хозяина.
Кагеру перевел дух и обнял его за шею.
– Хватит дурачиться, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Пора собираться. Как в старые добрые времена, мы отправляемся в странствие. Мы идем мстить.
Эпилог
В воздухе пахло нагретой пылью и сухой соломой. Лежать было горячо и колко. Горячо сверху, колко снизу. Ким разлепил глаза и пошевелился. По телу разливалась ноющая боль. Ким приподнялся, упираясь в землю, и с трудом сел. Во рту было сухо, страшно хотелось пить, а платье почему-то было насквозь мокрое. Голова шла кругом, во лбу пульсировала боль. Ким попытался к нему прикоснуться и едва не заорал – показалось, влез руками в открытую рану. Кисти превратились в сплошной синяк – распухли и почернели.
Ким огляделся и обнаружил, что вокруг него – скошенное поле. Во все стороны до самого горизонта, куда ни глянь, уходили тускло-желтые равнины. Ким немало путешествовал по империи, но эта местность была ему совсем незнакома. На севере вдалеке голубела горная гряда. В нескольких ри к югу виднелась деревня – белые домики в тополях. Небо было высоким и бледно-голубым: задумчивое, осеннее.
– Поле скошено, – пробормотал Ким.
Его, словно ледяной водой, окатило ужасом. Мисук! Где бы он ни оказался, лето миновало. Удалось ли ее спасти, или она давно мертва?!
Словно в бреду, Ким поднялся и побрел через поле. Рыхлая земля проседала у него под ногами, ломались одинокие колосья, рвались паутинки. Шагов через двести он выбрался на проселок, начало и конец которого потерялись в полях. Солнце стояло высоко и пригревало совсем не по-осеннему. Одежда Кима понемногу высохла и покрылась налетом серой пыли, а он всё шагал и шагал.
Если бы Ким смотрел не только себе под ноги, то обязательно заметил бы, как впереди на проселке появилось облако пыли. Только когда задрожала земля и послышались окрики, Ким поднял голову. К нему приближался большой конный отряд.
Это были совсем не те конники, которых пожелаешь встретить на пустой дороге одинокому путнику. Да и торговый обоз такой встрече не больно бы обрадовался. По дороге двигалось пестрое воинство, одновременно смешное и грозное. Лошади, упряжь, одежда, оружие, казалось, нарочно были собраны здесь из всех сословий и всех провинций. Кто-то на роскошном боевом коне под бархатной попоной, а кто-то – на заморенной кляче, с упряжи которой тщательно спороты знаки полковой принадлежности. Одни – в парче и шелку, другой – босой и с ржавой косой на плече. На головах повязки, на рожах шрамы. Словом, разбойники.
В другое время Ким, несомненно, задумался бы, почему разбойная вольница нагло, не скрываясь, едет через поля среди бела дня. Но теперь он так и шагал, понурившись, пока не уперся грудью в древко копья. Ким поднял голову и увидел, что он со всех сторон окружен конными, а прямо перед ним возвышается здоровенный детина: плечи – как ляжки, ляжки – как бочки, одет, как князь, только платье явно с чужого плеча, и отстирать от крови его забыли. Нос картошкой, густые усы, мохнатые брови, на макушке шлем со стрелой. Руки до самых ногтей покрыты замысловатыми татуировками. Не нужно глядеть дважды, чтобы понять, кто он такой.
– Гляньте, какой важный, – насмешливо сказал кто-то. – Прет, как бык, и дороги не уступает.
– Поучить его вежливости?
– А кафтан-то на нем золотом расшит…
– Вам бы, душегубам, только учить, – добродушно пророкотал татуированный усач. – Сейчас я с ним сам побеседую. Что-то мне странно, откуда он тут такой взялся, один да пеший. Я таких странностей не люблю… Эй, малец! Ты кто такой? И где свиту потерял?
Ким вгляделся в насупленную разбойничью рожу – и вздрогнул.
– Чинха? – неуверенно спросил он.
Конники загомонили. Вожак наклонился с седла, присмотрелся и расплылся в улыбке.
– А я-то решил, что показалось! Думал, на старости лет призраки являться начали! Да это же малыш Ким, воспитанник Енгонов! Вот так встреча! Представьте, братья – вот с этим заморышем мы когда-то сдавали экзамены на должность…
– Это ты-то сдавал экзамен? – усомнилось сразу несколько «братьев».
– Небось думали, что я неграмотный, как вы? Нет, я и священные тексты читал…
– И как, понял что-нибудь?
Чинха только отмахнулся – и вновь перенес внимание на Кима.
– Ну и дела, – протянул он, сверля его взглядом. – Сколько лет, а ты все такой же. Прямо колдовство…
– Да и ты не особо изменился, – равнодушно ответил Ким. – Какой был, такой и остался, и безо всякого колдовства.
Разбойник самодовольно ухмыльнулся.
– Я слышал, что ты ушел в монастырь.
– Так и было.
– Что-то не похож он на монаха, – сказал кто-то. – На княжеского сынка вот похож. Примерно такого мы на прошлой неделе прирезали в той усадьбе…
– Да при чем тут монахи, – перебил его другой брат. – Он же клейменый. На лоб его гляньте.
– И руки от колодок распухли!
– Всё равно – не похож он ни на монаха, ни на вольного брата… – упрямо повторил первый.
– А кто их сейчас разберет? – задумчиво произнес Чинха. – Время-то какое! Вот ты, – он ткнул толстым пальцем в одного из братьев, с постным лицом и с огромным мечом за спиной. – Похож ты на монаха?
– Похож! – заорали остальные. – Он и есть монах!
– Вот видите. Нельзя судить о человеке по платью. А вот по этому, – палец Чинха уперся в лоб Киму, – можно! Сразу видно, что человек пострадал от произвола властей. А поскольку мы – борцы с несправедливостью и защитники всех обиженных, то добро пожаловать к нам в отряд!
В отряде началось движение.
– Эй, садись ко мне за спину, обиженный, – предложил кто-то.
«А если я откажусь, здесь прикончите, или привяжете к лошади и потащите на веревке?» – подумал Ким. Вслух он спросил:
– Что это за местность? Какая провинция?
– Западный Миран, – удивленно ответил Чинха. – Хорошо же тебя обработали! Кому ты попался, малыш Ким – желтым или белым?
– Или может, ты сам за желтых, и мы зря с тобой тут время тратим? – грозно спросил кто-то.
– Он из Енгонов, – сказал Чинха. – Енгоны – Лунный двор, ты, дубина. А клеймо на нем старое императорское. Странно, что его вообще живым отпустили. На той неделе белые официально объявили и синих, и желтых воплотившимися демонами и теперь режут всех подряд…
– Братья, не путайте меня! Мы-то нынче за какой двор – Солнечный или Лунный?
– Со вчерашнего дня – за Лунный. Кажется…
– Подождите, – проговорил Ким. – Объясните мне, что происходит. Я был… в тюрьме. Я ничего не знаю. Что за Лунный двор? Кто такие белые и желтые? Что творится в империи?
– Нету больше никакой империи, – сказал Чинха. – Повсюду одни только хаос и безвластие. Полгода назад Енгоны объявили, что Солнечная династия утратила Мандат Неба, и устроили переворот, и теперь у нас два двора: Солнечный и Лунный. А есть еще Небесный Город и столица, где окопались Идущие в Рай. И все непрерывно грызутся между собой. Ах, да – еще на северной границе снова волнения… ну, Киримский архипелаг отложился еще в начале лета…
– Так это, получается, гражданская война?
– Она самая.
Губы Кима скривились в недоброй улыбке.
– Что ж, прекрасно.
Ким огляделся и обнаружил, что вокруг него – скошенное поле. Во все стороны до самого горизонта, куда ни глянь, уходили тускло-желтые равнины. Ким немало путешествовал по империи, но эта местность была ему совсем незнакома. На севере вдалеке голубела горная гряда. В нескольких ри к югу виднелась деревня – белые домики в тополях. Небо было высоким и бледно-голубым: задумчивое, осеннее.
– Поле скошено, – пробормотал Ким.
Его, словно ледяной водой, окатило ужасом. Мисук! Где бы он ни оказался, лето миновало. Удалось ли ее спасти, или она давно мертва?!
Словно в бреду, Ким поднялся и побрел через поле. Рыхлая земля проседала у него под ногами, ломались одинокие колосья, рвались паутинки. Шагов через двести он выбрался на проселок, начало и конец которого потерялись в полях. Солнце стояло высоко и пригревало совсем не по-осеннему. Одежда Кима понемногу высохла и покрылась налетом серой пыли, а он всё шагал и шагал.
Если бы Ким смотрел не только себе под ноги, то обязательно заметил бы, как впереди на проселке появилось облако пыли. Только когда задрожала земля и послышались окрики, Ким поднял голову. К нему приближался большой конный отряд.
Это были совсем не те конники, которых пожелаешь встретить на пустой дороге одинокому путнику. Да и торговый обоз такой встрече не больно бы обрадовался. По дороге двигалось пестрое воинство, одновременно смешное и грозное. Лошади, упряжь, одежда, оружие, казалось, нарочно были собраны здесь из всех сословий и всех провинций. Кто-то на роскошном боевом коне под бархатной попоной, а кто-то – на заморенной кляче, с упряжи которой тщательно спороты знаки полковой принадлежности. Одни – в парче и шелку, другой – босой и с ржавой косой на плече. На головах повязки, на рожах шрамы. Словом, разбойники.
В другое время Ким, несомненно, задумался бы, почему разбойная вольница нагло, не скрываясь, едет через поля среди бела дня. Но теперь он так и шагал, понурившись, пока не уперся грудью в древко копья. Ким поднял голову и увидел, что он со всех сторон окружен конными, а прямо перед ним возвышается здоровенный детина: плечи – как ляжки, ляжки – как бочки, одет, как князь, только платье явно с чужого плеча, и отстирать от крови его забыли. Нос картошкой, густые усы, мохнатые брови, на макушке шлем со стрелой. Руки до самых ногтей покрыты замысловатыми татуировками. Не нужно глядеть дважды, чтобы понять, кто он такой.
– Гляньте, какой важный, – насмешливо сказал кто-то. – Прет, как бык, и дороги не уступает.
– Поучить его вежливости?
– А кафтан-то на нем золотом расшит…
– Вам бы, душегубам, только учить, – добродушно пророкотал татуированный усач. – Сейчас я с ним сам побеседую. Что-то мне странно, откуда он тут такой взялся, один да пеший. Я таких странностей не люблю… Эй, малец! Ты кто такой? И где свиту потерял?
Ким вгляделся в насупленную разбойничью рожу – и вздрогнул.
– Чинха? – неуверенно спросил он.
Конники загомонили. Вожак наклонился с седла, присмотрелся и расплылся в улыбке.
– А я-то решил, что показалось! Думал, на старости лет призраки являться начали! Да это же малыш Ким, воспитанник Енгонов! Вот так встреча! Представьте, братья – вот с этим заморышем мы когда-то сдавали экзамены на должность…
– Это ты-то сдавал экзамен? – усомнилось сразу несколько «братьев».
– Небось думали, что я неграмотный, как вы? Нет, я и священные тексты читал…
– И как, понял что-нибудь?
Чинха только отмахнулся – и вновь перенес внимание на Кима.
– Ну и дела, – протянул он, сверля его взглядом. – Сколько лет, а ты все такой же. Прямо колдовство…
– Да и ты не особо изменился, – равнодушно ответил Ким. – Какой был, такой и остался, и безо всякого колдовства.
Разбойник самодовольно ухмыльнулся.
– Я слышал, что ты ушел в монастырь.
– Так и было.
– Что-то не похож он на монаха, – сказал кто-то. – На княжеского сынка вот похож. Примерно такого мы на прошлой неделе прирезали в той усадьбе…
– Да при чем тут монахи, – перебил его другой брат. – Он же клейменый. На лоб его гляньте.
– И руки от колодок распухли!
– Всё равно – не похож он ни на монаха, ни на вольного брата… – упрямо повторил первый.
– А кто их сейчас разберет? – задумчиво произнес Чинха. – Время-то какое! Вот ты, – он ткнул толстым пальцем в одного из братьев, с постным лицом и с огромным мечом за спиной. – Похож ты на монаха?
– Похож! – заорали остальные. – Он и есть монах!
– Вот видите. Нельзя судить о человеке по платью. А вот по этому, – палец Чинха уперся в лоб Киму, – можно! Сразу видно, что человек пострадал от произвола властей. А поскольку мы – борцы с несправедливостью и защитники всех обиженных, то добро пожаловать к нам в отряд!
В отряде началось движение.
– Эй, садись ко мне за спину, обиженный, – предложил кто-то.
«А если я откажусь, здесь прикончите, или привяжете к лошади и потащите на веревке?» – подумал Ким. Вслух он спросил:
– Что это за местность? Какая провинция?
– Западный Миран, – удивленно ответил Чинха. – Хорошо же тебя обработали! Кому ты попался, малыш Ким – желтым или белым?
– Или может, ты сам за желтых, и мы зря с тобой тут время тратим? – грозно спросил кто-то.
– Он из Енгонов, – сказал Чинха. – Енгоны – Лунный двор, ты, дубина. А клеймо на нем старое императорское. Странно, что его вообще живым отпустили. На той неделе белые официально объявили и синих, и желтых воплотившимися демонами и теперь режут всех подряд…
– Братья, не путайте меня! Мы-то нынче за какой двор – Солнечный или Лунный?
– Со вчерашнего дня – за Лунный. Кажется…
– Подождите, – проговорил Ким. – Объясните мне, что происходит. Я был… в тюрьме. Я ничего не знаю. Что за Лунный двор? Кто такие белые и желтые? Что творится в империи?
– Нету больше никакой империи, – сказал Чинха. – Повсюду одни только хаос и безвластие. Полгода назад Енгоны объявили, что Солнечная династия утратила Мандат Неба, и устроили переворот, и теперь у нас два двора: Солнечный и Лунный. А есть еще Небесный Город и столица, где окопались Идущие в Рай. И все непрерывно грызутся между собой. Ах, да – еще на северной границе снова волнения… ну, Киримский архипелаг отложился еще в начале лета…
– Так это, получается, гражданская война?
– Она самая.
Губы Кима скривились в недоброй улыбке.
– Что ж, прекрасно.
…Примечание.
В тексте использованы фрагменты японской сказки «Урасима Таро» и отрывки из гимна Ли Бо «Рассвет и закат»