Ильин Андрей. Боец невидимого фронта

   — Сколько их было?
   — Десять или, может быть, больше. Я не видел, меня отец посадил и велел к вам скорее ехать.
   — Он что-нибудь еще сказал?
   — Сказал. Он сказал, чтобы я передал, что это отряд Оборотня.
   — Так и сказал, ты ничего не путаешь?
   — Так и сказал...
   За отрядом Оборотня охотились уже полгода. А тут вдруг он сам объявился...
   Часть подняли в ружье.
   Две роты рассадили по машинам.
   Первые два километра двигались одной колонной, потом разделились. Четыре взвода двинулись к хутору по дороге, два свернули на целину.
   — Проедете сколько возможно, потом пешим порядком, вдоль реки выйдете к северной оконечности хутора, чтобы отрезать им путь к отступлению, — поставил задачу командир части. — Только не опоздайте — упустим их теперь, потом еще год искать будем...
   — А машины как же?
   — Да черт с ними, с машинами! Оставь возле них пару бойцов, а сам марш-броском...
   Три «Студебеккера», переваливаясь на кочках, углубились в лес.
   Командир нагнал основную колонну возле моста.
   — Давай, давай, не задерживай, с ходу проезжай Головная машина въехала на мост, с трудом вписываясь в его ширину. Доски настила прогнулись и заскрипели. На машинах здесь не ездили, только верхом на конях и в повозках.
   — Езжай, не стой!..
   Машина выбралась на противоположный берег. Вторая съехала на мост. Третья, почти упираясь ей в задний бампер, замерла на спуске.
   Колонна растянулась и потеряла управление.
   И именно в этот момент, из подступавшего к мосту леса, в головную машину полетели гранаты. Штук десять одновременно.
   — Засада!..
   Гранаты взорвались в кузове, среди сидящих вплотную друг к другу бойцов. Сзади и спереди, в голову и в хвост колонны и вдоль колонны, длинными очередями застучали ручные пулеметы и затрещали автоматные очереди. Полетели, взрываясь на обочинах, гранаты.
   Солдаты посыпались из машин на землю. Но еще в воздухе их рубили пулеметные и автоматные очереди и осколки гранат. Не зная, куда деться, испуганные, обезумевшие бойцы метались среди машин.
   — Залечь, окопаться! — дико орал бегающий среди них, палящий из пистолета в сторону леса командир. — Падай, мать твою!..
   Стоящего в рост командира быстро нашла пуля. Он схватился за бок и, обливаясь кровью, упал на дорогу.
   — Всем огонь... пулеметы на фланги, — шептал он, пытаясь приподнять голову.
   Офицеры хватали солдат за шинели, бросая на землю.
   — Ложись! Ложись, дурак!
   И падали один за другим, сраженные кинжальным огнем. По офицерам били прицельно. Если выбить офицеров, то с солдатами будет справиться легко. Сами они вряд ли смогут организовать отпор.
   — Пулеметы! Где пулеметы? — перекрывая стрельбу, кричал ротный.
   Из-под машины выполз испуганный, белый как смерть пулеметчик.
   Ротный схватил его за грудки и бросил на землю.
   — Стреляй, гад! Стреляй, в бога в душу!..
   Пулеметчик разбросал сошки «Дегтярева» и стал палить длинными, бестолковыми очередями, опустошая магазин.
   — От машин! Отойти от машин! — кричали, махали руками ротный и другие командиры. — Сейчас рванет!
   Из пробитых баков машин струйками вытекал бензин. Деревянные борта занимались огнем.
   Ротный схватил еще одного подвернувшегося под руку солдата, пригнул к земле и, дернувшись головой назад и вбок, упал. Пуля попала ему в подбородок, вывернув на сторону челюсть. Вторая ударила в грудь, пробив легкое.
   Недалеко от ротного был только один офицер, был капитан Крашенинников. В два прыжка он добрался до раненого командира, ухватив за воротник, потянул его в сторону. Вокруг вздыбливалась, шевелилась от ударов пуль земля.
   Пристрелялись, гады!
   Ногу чуть выше колена обожгло, словно кипятком. Попали все-таки!
   Капитан упал на бок и потащил ротного под прикрытие лежащего недалеко трупа.
   — Побудь пока здесь, — сказал он.
   Навалил сверху еще одного мертвеца, выстраивая баррикаду из человеческих тел.
   Услышал, как захлебнулся ручной пулемет. Мертвый пулеметчик упал лицом на приклад.
   Без пулемета швах! Без пулемета они могут решиться броситься в атаку, чтобы добить колонну. Чтобы не выпустить живым никого...
   Капитан перекатился по земле к пулеметчику, потянул, вырвал из мертвых рук пулемет, бросил ствол на тело и, прикрываясь пулеметчиком, как щитом, и, выцеливая основания деревьев, нажал на курок.
   Он стрелял короткими очередями, стрелял расчетливо по вспышкам огня в лесу. Он догадывался, он знал, что попадает. И понимал, что теперь весь огонь сосредоточился на нем.
   Тело пулеметчика шевелилось от десятков попадающих в него пуль. Предназначавшихся ему. Но он продолжал вести огонь, потому что менять позицию было поздно. Он вел огонь и что было сил кричал:
   — Огонь! Всем огонь!
   Но не голос, ровный стук пулемета внес в сумятицу боя новую ноту. Кто-то сопротивлялся, кто-то знал, что делать. Кто-то единственный знал...
   Бойцы потянулись к оружию. В унисон пулемету затрещало несколько автоматов. Вначале робко, но потом к ним присоединились другие. Лес зашевелился, ожил. На землю полетели сбиваемые пулями ветки и сучья, посыпались листья.
   Шквал ответного огня заставил замолчать притаившихся в чаще врагов. Фактор внезапности был утрачен, солдаты начали оказывать сопротивление. Организованное сопротивление. Ход боя был переломлен...
   Еще несколько минут колонна огрызалась автоматными очередями, пока вдруг все не поняли, что стреляют напрасно, что врага нет. Враг ушел.
   Капитан посмотрел на часы. Бой продолжался девять минут. Всего девять минут, хотя казалось, что прошли сутки...
   — Соберите раненых и оружие, — тихо сказал он. Солдаты разбежались выполнять приказание, Раненых стащили в одно место, под борт единственной уцелевшей машины. Трупы оставили на месте.
   — Какие потери? — спросил капитан.
   — Тридцать два раненых, остальные убитые.
   В ходе девятиминутного боя погибли двадцать четыре бойца и практически все офицеры...
   Командира части, допустившего разгром колонны, хотели отдать под суд военного трибунала. Потому что кого-то надо было обязательно отдать. Но он находился на излечении в госпитале, в связи с получением тяжелого пулевого ранения. И дело спустили на тормозах.
   Вину, как водится, свалили на мертвых, которые сраму не имут. Командира комиссовали.
   В герои вышел единственный оставшийся боеспособным офицер — капитан Крашенинников. Которого за «умелое командование личным составом в условиях навязанного противником боя» и спасение своего ротного командира представили к награде. И дали роту. Но уже не за заслуги, а потому что офицеров в части осталось всего ничего.
   После окончания училища прошло чуть больше полутора лет, а Крашенинников вышел в ротные и стал в части, куда пришел лейтенантом, «стариком». Такая вот, замешанная на чужой крови, карьера...
   Разгром автоколонны наделал много шума, и в часть понаехали проверяющие. И не только проверяющие.
   — Так вы никогда их не одолеете. Бессмысленно носиться по лесам за разрозненными малочисленными отрядами бандитов, которые к тому же из местных, знающих здесь каждую тропинку жителей. Они будут проходить у вас между пальцев, как вода. Разве только к каждому кусту по солдату поставить, — рассуждал приехавший из Москвы подполковник. — Но на это, пожалуй, и дивизии будет мало, а вас тут дай бог если два батальона наберется...
   — Так что же делать?
   — То, что немцы делали в Белоруссии и на Украине, где им партизаны особенно сильно досаждали. Тропы перекрывать, выявлять среди местного населения пособников, устраивать, ставить, организовывать партизанские отряды...
   — Как так отряды?
   — Не настоящие отряды — лжеотряды. Чтобы потом объединяться с настоящими, выявлять их базы и уничтожать.
   — Так, может, здесь то же самое попробовать?
   — Попробуем. Для того я сюда и прибыл...
   Подполковнику понравился инициативный, быстро все схватывающий и, судя по всему, боевой, раз с новеньким орденом на кителе, капитан.
   Ему и партизанить...
   Очень скоро в окрестных лесах объявился новый, до того никому не известный отряд не согласных с советской властью патриотов, называвших себя «Борцами за свободу и независимость латышского народа». Энкавэдэшники и милиция активно расспрашивали местное население о местонахождении, численности и составе отряда. С воздуха разбрасывались листовки, обещающие за любую информацию о «борцах» награду.
   Но не листовки делали отряду рекламу — дела.
   За неполный месяц было зарегистрировано четыре нападения на представителей советской власти и военных.
   Делалось это просто — командиру отряда заранее сообщалось, когда и где нужно ставить засаду. В одну из машин, на которую должно было быть совершено нападение, затаскивали трупы погибших накануне и свезенных в одно место солдат. В кабину, рядом с водителем — усаживали и привязывали к спинкам сидений, в крытый брезентом кузов — сыпали внавал.
   В условленном месте отряд «нападал» на автоколонну, устраивая бешеную пальбу. От них «отбивались», а потом вытаскивали Из обстреленной машины и раскладывали на земле «погибших». Которых видели проезжающие мимо местные жители.
   Пару раз, для достоверности, проводили против «борцов» масштабные облавы.
   Но вечно расстреливать транспортные колонны было нельзя. Тем более что настоящие лесные братья на военных нападали нечасто, предпочитая иметь дело со слабо вооруженной милицией и гражданскими служащими. И подполковник Сергеев из Москвы предложил провести показательное наказание «предателей».
   — Но как я могу?.. Это же мирное население!
   — Можешь! Или ты думал, тебе без крови поверят? Не поверят! Они там не дураки! Им нужны акции, которые они смогут проверить.
   — Может, еще лучше одну машину?
   — На расстрелах трупов славы не сделать. Пора выбираться из леса. Пора показывать лица. Так что личный состав отряда придется поменять. Рязанские физиономии нам больше не нужны. Я попросил прислать нам латвийских товарищей. Возьмешь их под свое командование. Ребята все надежные, проверенные, коммунисты.
   — Но я ведь тоже не прибалт.
   — Но немного похож. Поэтому, по легенде, у тебя мать будет латышка, а отец русский. Но воспитывал тебя отец, поэтому латышского языка ты не помнишь.
   — По какой легенде?
   — Легенда — это вымышленная биография. Которую ты должен знать лучше настоящей. Так вот, по легенде, ты был призван в ряды Красной Армии, закончил краткосрочные курсы — все равно твою военную выправку не скроешь, — дезертировал, организовал отряд, полгода удачно воевал, но потом тебя выследили особисты, и пришлось с боями уйти сюда, в Литву, где ты продолжаешь бороться с советской властью.
   Это если без подробностей.
   Теперь ты решил наказать изменников, продавшихся Советам, как это делал у себя в Латвии.
   — Я приказал местным особистам подобрать тебе людей, связанных с лесными братьями. Ты ведь не обязан знать, что они служат и нашим и вашим. А тебя совесть мучить не будет.
   Капитан вздохнул облегченно.
   — В деревню придешь под утро, они всегда приходят под утро, захватишь председателя сельсовета и участкового милиционера и повесишь или расстреляешь, это как душе угодно, в присутствии местного населения. Можешь считать, что приводишь в исполнение приговор военного трибунала.
   Только будь готов к тому, что сопротивляться они будут по-настоящему. Так что не подставляйся...
   Отряд «борцов» пришел в деревню на рассвете. В дом председателя удалось войти без шума, откинув финкой щеколду. Председатель спал с женой в грубо сколоченной кровати, и его взяли «тепленьким».
   С милиционером по-тихому не получилось. В его дворе забрехала собака, и он, мгновенно проснувшись, метнулся к окну. Собаку прибили выдернутым из забора колом, но было поздно. Милиционер вышиб прикладом стекло и резанул по двору длинной очередью из «ППШ».
   Выкурить его из дома быстро не удалось, и один из «борцов» зашвырнул внутрь гранату. Автомат замолк.
   Внутри нашли смертельно раненного, в исподнем, милиционера, в погребе жену и двух испуганно прижавшихся к ней детей.
   Их, конечно, не тронули, захлопнув приподнятую крышку.
   Мертвого милиционера отволокли на площадь, туда же привели председателя сельсовета.
   — За измену литовскому народу... — без вдохновения сказал капитан.
   — Все равно будет по-нашему! Да здравствует советская власть! — крикнул председатель.
   Его застрелили и бегом ушли из деревни...
   Лишь потом, позже, капитан понял, что его обманули. Не могли председатель и милиционер быть предателями. Не могли! Разве стал бы участковый палить из «ППШ», если бы был предателем? Нет, он вначале попытался бы разобраться, кто к нему из леса пришел. А вдруг свои... И председатель... Так изменники не умирают...
   Подполковник сразу все понял.
   — Возможно, это была ошибка особистов. Но даже если это так, пусть — так, но все равно лучше потерять двух человек, чем двадцать или двести. Вспомни бой на мосту. И подумай, что бы было, если бы вы знали о засаде заранее. Вернее, чего бы не было. И подумай, согласился ли бы ты заплатить за это жизнью посторонних людей. Того же председателя и милиционера?
   Время такое: лес рубят — щепки летят.
   А может, и верно...
   — Оправдать ошибку может только одно. Знаешь что? Ликвидация бандитов. Которые уже не убьют наших товарищей и никого не убьют. А если нет, если ты не сможешь, то тогда действительно, тогда все это было зря... Лесные братья вышли на «борцов» быстро. От них пришел и связник.
   — Мы действуем разрозненно, и Советы бьют нас. Бьют поодиночке, — начал издалека связник.
   — Что ты предлагаешь?
   — Не я предлагаю, мы предлагаем. Надо объединить наши усилия, и тогда мы будем способны на серьезные действия.
   — Это верно.
   — Тогда я приглашаю вас на переговоры.
   — Пожалуйста, приходите, поговорим.
   — Нет, не мы к вам, вы — к нам.
   — Почему?
   — Наш отряд больше.
   Это был риск, смертельный риск, но принесенные во имя победы жертвы надо было оправдывать.
   — Хорошо, я согласен...
   В лагерь бандитов шли две ночи, постоянно меняя направление движения,
   Следы путают. Значит, не верят.
   Только зря путают, подполковник предусмотрел такой поворот и должен был пустить по следу отряда следопытов...
   В лагере «борцов» со всех сторон обступили лесные братья. Разом лязгнули затворы.
   — Сдавайте оружие!
   — Так-то вы встречаете своих союзников?
   — Береженого бог бережет.
   «Борцов» загнали в землянку и, вызывая наверх, допрашивали по одному.
   — Как вы здесь оказались?
   — Нас обложили особисты, там, в Латвии, пришлось пробиваться на юг...
   — Что-то ты не похож на латыша.
   — У меня отец русский.
   — Скажи что-нибудь на латышском.
   — Я не знаю латышского. Меня воспитывал отец...
   Легенды были продуманы хорошо, допросы многократно отрепетированы. А выбивать из будущих союзников признание силой они не решились.
   — Мы рады, что не ошиблись в вас, — сказал командир лесных братьев. И протянул руку. Выходит, поверили?
   — Предлагаю закрепить наш союз совместно проведенной операцией.
   Нет, все-таки сомневаются. И потому хотят проверить в деле. Прав был подполковник насчет веры и крови.
   На этот раз лесные братья решили напасть на районную милицию. Раз сил прибыло.
   В город просочились мелкими группами в гражданской одежде, спрятав оружие под плащами. Собрались на ближайших к зданию милиции улицах. Позади каждого «борца» шли несколько лесных братьев.
   — Стой здесь.
   — А когда начнется?
   — Когда начнется, тогда и начнется. Твое дело улицу прикрывать.
   «Борцов» в бой так и не пустили.
   Эх, кабы вместе собраться да ударить в тыл, думал каждый из людей капитана. Но с места никто не сдвинулся, чтобы не раскрыть себя и не погубить своих товарищей.
   На площади раздалась интенсивная стрельба. И через пять минут стихла. Нескольких живых милиционеров выволокли на улицу.
   — Теперь ваша работа. Милиционеров подтащили к стенке. Перед ними шеренгой выстроили «борцов». За их спинами, изготовив автоматы, встали сами.
   — Ну что, кто будет первым?
   Первым должен был быть командир.
   Капитан подошел к одному из милиционеров, приподнял за подбородок его лицо, взглянул в ненавидящие и молящие о пощаде глаза и выстрелил в ухо.
   — Ловко он его! — одобрительно загудели лесные братья.
   — Теперь вы! — приказал капитан «борцам», приказал своему отряду.
   Каждый подошел и выстрелил. Первые — в живых милиционеров, остальные в дергающиеся в агонии трупы.
   — Уходим!
   Теперь за спинами «борцов» никто не маячил. Они были очень наивными, эти литовские партизаны, они думали, что убийство милиционеров гарантирует их от предательства.
   — Начинаем сегодня в четыре утра, — шепнул капитан. — Передай остальным.
   — Сегодня в четыре...
   — В четыре...
   «Борцы» по двое и по трое рассредоточились по землянкам. Капитан остался в командирской. Его не погнали. Ему поверили по-настоящему.
   Двенадцать...
   Два...
   Без четверти четыре...
   Капитан и его бойцы осторожно потянули из ножен финки. Ровно в четыре они зажали рты ближайшим к ним «братьям» и одним коротким взмахом перерезали им глотки. Капитан вогнал нож под кадык командира.
   Спящие рядом не проснулись. Переползая через истекающие кровью тела бойцы придвинулись к следующим жертвам...
   Но завершить дело тихо было невозможно. У кого-то сорвался нож, и тот, кто должен был умереть мгновенно, умер не сразу, успев вскрикнуть, где-то звякнула угодившая в пуговицу финка, кто-то свалился с нар, разбудив соседей.
   Но все же в каждой землянке четыре или пять врагов погибли, не успев оказать сопротивления.
   — А-а!.. Русские!..
   Теперь нужно было действовать очень быстро. Теперь финки были бесполезны. Бойцы капитана отпрыгнули к входу, сорвали со стен заранее изготовленное к бою оружие и, встав плечом к плечу, стали поливать свинцом мечущихся в тесноте землянок врагов. Они били в упор до полного опустошения магазинов и обойм.
   Клацнули не нашедшие патронов затворы.
   Перезаряжать оружие было некогда.
   — Уходим!
   «Борцы» полезли по приставным лестницам наверх. Сзади слышались предсмертные хрипы и стоны.
   Но в такой мешанине всегда кто-нибудь выживает, и поэтому нельзя быть застрахованным от выстрела в спину,
   В двух землянках прозвучали автоматные очереди, нашедшие цели. В одной — кто-то из смертельно раненных лесных братьев успел выдернуть чеку из гранаты...
   Но исход дела был предрешен. Со всех сторон, в сумраке начавшегося рассвета, к лагерю, стягивая кольцо окружения и снимая секреты, набегали цепи бойцов частей особого назначения.
   — Все ко мне! — крикнул выбравшийся из командирского схрона капитан. — Ко мне!
   Его бойцы нашли его и встали вокруг, ощетинившись во все стороны стволами автоматов. Но не все нашли своего командира, кто-то остался там, в землянках. Остался навсегда.
   — Всем лечь! Занять круговую оборону! Все рухнули на землю; работая прикладами, стали нагребать перед собой вал земли.
   Капитан, задрав китель, рванул подол исподней рубахи, привязал белый лоскут к дулу автомата, поднял, замахал из стороны в сторону.
   — Мы здесь... Мы здесь... Мы здесь...
   — Вон они! Туда не стрелять! — крикнул шедший в первой цепи подполковник.
   — В белый флаг не стрелять! — скомандовали командиры.
   — В белый флаг не стрелять!.. Не стрелять!.. — разнеслось по идущим в атаку цепям.
   Зажатые между наступающими войсками и отрядом капитана лесные братья били из автоматов в мечущуюся в сумраке белую тряпку.
   Пуля ударила капитана в руку. Он выронил тряпку.
   Крикнул:
   — Флаг, флаг!
   Кто-то нашел, вскинул сигнал...
   Из лагеря не ушел никто. Большинство бандитов погибли на месте, в землянках. Часть наверху. Часть была взята в плен.
   Отряд Оборотня перестал существовать... Раненого капитана положили на носилки и понесли.
   — Вот видишь, не зря, не зря все было. И там, в деревне, тоже не зря... — говорил шедший рядом с носилками подполковник.
   — Не зря, — повторял про себя его слова капитан. — Не зря...
   Сразу после выписки из госпиталя капитана перевели в Москву. Подполковник перевел.
   — Будешь теперь служить под моим началом. Согласен?
   — Конечно!..
   Новая служба была не сахар. Хоть и с видом на столицу. Капитан бегал кроссы, преодолевал полосы препятствий, стрелял из различных типов оружия, «снимал» часовых, прыгал с парашютом, «допрашивал» пленных, сочинял легенды...
   Случалось выезжать в командировки, обкатывать вновь полученные знания в реальных боевых. Тот, кто плохо усвоил теорию, бывало, получал «неуд» и уезжал домой в гробу...
   Через два года подполковника перевели на новое место службы. Перевели с повышением. И он забрал капитана с собой.
   — Выхлопочу тебе майорскую должность, ну и, значит, через год быть майором.
   Так и вышло. Через год капитан получил майора. Подполковник — полковника.
   В конце пятидесятых под полковником зашаталось место. С кем-то он не с тем водил дружбу, кто-то не тот ему покровительствовал. От полковника стали шарахаться как от чумного. Все. Кроме разве майора.
   — Дрянь дело, — вздыхал за бутылкой водки полковник. — Носом чую — копают под меня...
   Скоро майора вызвали к начальству, через голову непосредственного командира.
   — Есть мнение продвинуть вас на более высокую должность... На должность вашего командира.
   Майор опешил.
   — Но полковника никто от дел не отстранял.
   Ему не ответили. Ему сказали:
   — Подумайте и дайте ответ завтра. Майор пошел к полковнику.
   — Мне предлагают ваше место.
   Полковник внимательно посмотрел на своего, которого он когда-то привез в Москву, ученика.
   — Чем ты должен отработать?
   — Ничем.
   — Не верю. За просто так такое не предлагают. Думаю, они захотят подвести меня под суд за перегибы и потащат тебя на процесс свидетелем. Я думаю, тебе надо соглашаться.
   — Соглашаться?!
   — Меня спишут в любом случае. Если с твоей помощью, то на мое место сядешь ты. А это для дела лучше, чем если сядет кто-нибудь другой. Другой все развалит.
   Ты должен согласиться.
   Майор согласился.
   Полковника отдали под суд, лишили званий и наград и дали пять лет лагерей. Майора назначили на его место и присвоили внеочередное звание.
   Новые хозяева по достоинству оценили его преданность.
   Несколько лет подполковник Крашенинников занимался своим делом и его никто не трогал. Он пробивал штаты, звезды и деньги.
   — В будущей войне побеждать будут не танки и артиллерия, а мобильные, хорошо обученные и вооруженные десантные группы, — убеждал он начальство.
   Ему, памятуя о масштабных сражениях последней войны, не верили, но на всякий случай деньги давали. На фоне отпускаемых на оборону многомиллионных средств его копейки ничего не значили.
   Подполковник обучал кадры и разрабатывал новые приемы противодиверсионной и противопартизанской борьбы. Но чтобы знать, как бороться против, надо было быть чуть-чуть диверсантом и чуть-чуть партизаном.
   Подполковник готовил из своих людей и тех и тех. Одних он отправлял в тыл условного противника, других заставлял их ловить.
   Среди подчиненных он слыл «зверем», потому что никого никогда не жалел и за невычищенный после стрельб автомат был способен объявить десять суток ареста. А мог и снять звезду.
   Его не всегда понимали.
   А он просто помнил, к чему приводит небрежное отношение с оружием... И гонял своих подчиненных нещадно. До кровавого пота.
   И выдавал на-гора результат.
   На окружных и армейских соревнованиях его ребята занимали первые места.
   Однажды он играл в «войну» с армейскими разведчиками. Те должны были захватить и взорвать пусковую ракетную установку «синих», его бойцы — не дать им этого сделать.
   Подполковнику придали батальон охраны, но он от него отказался.
   — Здесь не числом надо брать.
   — А чем?
   — Вот этим... — постучал подполковник указательным пальцем по лбу.
   И, вызвав командиров подразделений, поставил им боевую задачу — проникнуть на объект. Тому, кто придет первым, обещал внеочередную звезду.
   Других поставил в охранение. И тоже обещал звезду — за поимку диверсантов. Он играл сам с собой — за обе стороны.
   Пять групп были выброшены вблизи пусковой. Три из них выбрали один и тот же маршрут. Две избрали свой, особый путь.
   Пробралась на пусковую лишь одна.
   — Теперь вы знаете, где они пойдут, — сказал подполковник. — Выставите на маршруте засады.
   Большинство диверсионно-разведывательных групп выбрали стандартный путь, потому что он был самым оптимальным. И вышли на пулеметы. Вышли сами.
   Одна группа действовала по нестандартной схеме, по той, по которой на объект проникла учебная группа. Но этот путь был тоже закрыт.
   Подполковник переиграл своих противников, получив из рук министра именные часы.
   — И все равно это не то, ерунда это, — говорил он. — Мы взяли их, потому что мыслили так же, как они. Однотипно.
   — Значит, правильно мыслили, раз взяли!..
   — Неправильно! Мы подобны, мы живем в одной стране, учимся в одних школах, читаем одни книги... Это накладывает отпечаток на мышление. Вполне возможно, что француз, американец или китаец в этой ситуации действовали бы по-другому.