Ильин Андрей. Боец невидимого фронта

   — Спите, отдыхайте, смотрите телевизор. С этой стороны они вас не достанут. С этой стороны к дому близко не подобраться. Там охраняемая территория до самого берега, река, с той стороны пляж. До ближайшего укрытия километра два.
   А вот в гостиную лучше не заходите. Там в пятистах метрах лес, прочесать который я не в состоянии.
   — Ты что, серьезно?
   — Совершенно. Завтра утром я пришлю пять машин. И впредь буду посылать пять. Садиться в них лучше всего в гараже. Стекла не опускать и шторки не раздвигать. На заводе желательно постоянно находиться в кабинете. Гаражную обслугу и водителя я, с вашего позволения, поменяю.
   — Ты не перебарщиваешь?
   — А шашки? Машина стояла в гараже. Не исключено, что их мог сунуть за бампер кто-то из своих.
   — Ты считаешь, это серьезно?
   — Я считаю, что лишняя осторожность не помешает. Телефонный звонок раздался на следующий день. Раздался не в кабинете, раздался дома.
   — Вы не передумали?
   — Ты?.. Опять?..
   — Вы не передумали заменить вашего зама на более компетентного?
   — Я своих людей не сдаю.
   — А близких?
   — Если ты... Если ты только посмеешь их тронуть... Я тебя из-под земли...
   В ту ночь директор почти не спал. Рано утром в аэропорт ушла машина с его женой и детьми. Они в срочном порядке поехали отдыхать на Канары.
   Как только они отбыли, по прилегающей к дому территории рассредоточились два десятка охранников.
   Директор вызвал своего зама. Домой вызвал.
   — Знаешь, из-за кого весь этот сыр-бор?
   — Знаю.
   — Цени.
   — Ценю.
   Директор не сдал своего зама. В том числе потому не сдал, что был уверен в своей безопасности.
   Зря был уверен...
   Потому что ни двадцать, ни сто, ни тысяча охранников не могут гарантировать безопасность, если кто-то кому-то мешает...
   — "Синица" вызывает «Ястреба».
   — Слышу тебя, «Синица».
   — Я вижу его...
   Далеко, на противоположной от дома стороне реки, в полутора километрах от берега, было кладбище. Обычное деревенское полузаброшенное кладбище — покосившиеся кресты, проржавевшие пирамидки со звездочками, заросшие травой холмики земли.
   Но под одним из холмиков могилы не было, была глубокая, вырытая в рост человека траншея, закрытая сверху деревянными щитами. Поверх щитов была набросана горкой земля, обложенная свежеснятым дерном. Так что даже если рядом пройдешь — ничего не заметишь. Но рядом никто не ходил, кому интересно бродить по кладбищу в страдную пору.
   Человек внутри «могилы» стоял на досках от разломанного гроба, заменявшего пол, и смотрел в окуляр уходящей куда-то вверх стереотрубы. Уходящей на поверхность, внутрь могильного памятника — крашеной железной пирамидки с небольшой дырой в боку.
   Человек со стереотрубой видел противоположный берег реки, фасад дома с шестью зашторенными окнами и в одном окне, в щель между колеблемыми сквозняком шторами, сидящего в кресле мужчину.
   — "Дятел" в кабинете, второе окно слева. Щель между шторами.
   — Что он делает?
   — Сидите газетой. Уже пять минут сидит. Возможно, дремлет.
   «Дятел» действительно дремал. Он впервые расслабился за последние несколько таких беспокойных дней.
   — Да, спит. Можно работать.
   В двух километрах выше по течению реки две человеческие фигуры в гидрокостюмах, масках, с баллонами сжатого воздуха на спинах, сошли в воду. Они нырнули с головой и из-под воды толкнули от берега ствол дерева с торчащими в стороны корнями и ветками с пожухшей листвой. Дерево подмыла река, но ему не дали сразу уплыть, его придержали.
   Аквалангисты вытолкали дерево на середину течения и поплыли под ним.
   Пора.
   Один из аквалангистов вынырнул между веток, увидел недалеко вниз по течению дом, гуляющих по берегу охранников.
   Вытащил изо рта загубник.
   — "Ястреб" вызывает «Синицу». Что у тебя?
   — Все то же самое. «Дятел» на месте.
   — Понял тебя. Отбой.
   Аквалангист сунул в рот загубник. Снял карабины с длинной, чуть не под два метра, лохматой, как будто облепленной водорослями палки. Пристегнул к ней оптический прицел. Подрегулировал резкость. Увидел плывущие в узоре рисок береговые кусты.
   До берега было не близко, и по берегу еще метров восемьсот... Для простой винтовки много. Да и для этой тоже...
   Аквалангист повел дулом влево. Бесформенный комок глушителя, скрытый ветошью, пополз в сторону. Листва ему не мешала. В листве заранее был прорублен «коридор».
   Дом.
   Окна.
   Второе окно.
   Аквалангист зафиксировал прицел на окне. На середине окна. Уперся локтями в ветки. Чтобы не шевелить ластами, свободно повис телом в воде, находя точку равновесия.
   Да, так!..
   Окно росло и разворачивалось в окуляре прицела. Стали видны шторки и тонкая щель между шторками.
   Дерево заметили, но на дерево не обратили никакого внимания. Потому что уже два дня мимо проплывали топляки. Не случайно проплывали, специально проплывали, чтобы усыпить бдительность охраны.
   Щель между шторами расширялась. Стало видно стену и макушку сидящего в кресле «Дятла». Только макушка, потому что поверхность реки была ниже стоящего на берегу дома.
   Снайпер плавно повел дуло винтовки вниз, поймал в перекрестие верхний овал черепа. Если бы пуля была простая, она могла пройти по касательной, лишь чиркнув по голове. Но пуля в винтовке была не простая, была со смещенным центром тяжести, и должна была «зацепиться» за тело.
   Вдох.
   Короткая пауза.
   Выдох.
   Пауза.
   Вдох.
   Выдох.
   Чтобы насытить легкие кислородом.
   Выдох...
   Снайпер обжал указательным пальцем спусковой крючок и плавно потянул его на себя.
   Выстрел!
   Тяжелая пуля, мгновенно преодолев расстояние от среза дула до цели, ударила жертву в череп, зацепилась, кувыркнулась и ударила еще раз, раскалывая кость. Но и тогда не ушла дальше, в расположенную сзади стену, а, изменив траекторию полета, завалилась вниз, вошла в плечо и, крутясь волчком, стала разрывать, калечить человеческую плоть, наматывая на себя и перемешивая легкие и желудок,
   Директор получил не одно, а сразу десяток смертельных ран. Он умер мгновенно, даже не поняв, что произошло,
   Аквалангист бесшумно соскользнул в воду и потянул за собой винтовку. Которую через триста-четыреста метров засунул в закамуфлированный под цвет дна мешок и сунул под корягу, чтобы иметь возможность потом, позже, когда все успокоится, ее спокойно забрать,
   Новым генеральным директором АО «Цветмедникель» стал первый заместитель бывшего гендиректора. На освободившееся место новый генеральный почему-то принял не, как все предполагали, главного инженера, а принял никому не известного человека. Человека со стороны...

Глава 13

   Девяносто первый сидел под цветным зонтом небольшого летнего кафе. На столике стояли десять бутылок темного пива. Десять, потому что дармового,
   — Может, еще по парочке закажем? А то жарко, сил нет, — предложил собеседник Девяносто первого. Следователь горотдела милиции.
   — Заказывайте.
   — А?..
   — Все нормально, можете не стесняться, плачу я.
   — Тогда закажу шесть.
   — А не много?
   — Не допью, с собой заберу.
   На стол поставили еще шесть бутылок.
   — А что насчет дела с тем мужчиной на конечной остановке автобусов?
   — Это где потерпевшему руку отпилили?
   — Ну да. Читатель живо интересуется подобными делами.
   — Там как раз не очень...
   — А что такое?
   — Потерпевший пропал.
   — Как пропал?
   — Совсем пропал. Из морга. На днях хватились, а его нет. Возможно, его кому-то по ошибке выдали. Там такой бардак... Только я вам этого не говорил.
   — Конечно, не говорили. Я вообще вас не знаю. Следователь отер пот со лба и вскрыл еще одну бутылку пива.
   Повезло ему со столичным журналистом. Повезло, что он именно на него вышел. А мог бы на другого. И тогда ни пива тебе, ни всего остального...
   — И что теперь будет?
   — Ничего не будет — закроют дело, и все. Потерпевшего нет, родственников потерпевшего нет — никого нет, И, значит, претензий к следствию предъявлять некому.
   — И что же, никто преступников искать не будет?
   — Ну, может быть, формально... И то едва ли. Кому хочется вешать на себя стопроцентный глухарь? Проще переквалифицировать дело по другой статье, ну там несчастный случай или еще что, и тихо сдать в архив.
   — Но, может быть, известно, кто это сделал? Хотя бы предположительно?
   — Кое-какие соображения у следствия, конечна, есть... Но только это не самое интересное дело. У меня лучше есть.
   — Ну почему не самое — отпиленная рука, пропажа тела из морга, глухари... Так сказать, неприкрашенные будни милицейской жизни. Читатель хочет знать не только парадную сторону. Это дело мне, пожалуй, подходит. Вы бы могли разузнать о нем подробней?
   — Ну в принципе, хотя, конечно, это дело находится в производстве не у меня...
   — Наша редакция будет вам очень благодарна.
   «Очень благодарна» обозначало двести долларов наличными прямо здесь.
   — Ну я не знаю... Может быть, лучше что-нибудь из уже расследованных дел?
   — Наша редакция будет вам крайне признательна!
   Крайнее признание было эквивалентно сумме в пятьсот долларов.
   — Или, может быть, мне обратиться к кому-нибудь другому, кто осознает важность работы органов правопорядка с прессой...
   — Ну зачем к кому-то другому? Я же тоже понимаю важность... И не отказываюсь.
   — Когда вы сможете узнать детали?
   — А у вас... с собой?
   — Что — признание? Конечно, с собой.
   Девяносто первый похлопал себя по карману.
   — Просто деньги очень нужны. Мне тут дочке надо учебники купить, — застеснялся майор.
   Девяносто первый вытащил из кармана, положил на столик, прикрыл салфеткой деньги. Майор заторопился.
   — Я тут поспрошал наших, они говорят, что это сделал Филиппов, по кличке Харя, со своими дружками.
   — Почему именно он?
   — Стукачи базарят... В смысле — секретные сотрудники информируют, что в уголовной среде ходит слух, что это убийство совершил Харя... который Филиппов.
   — Где его можно найти?
   — Кого? Филиппова? Зачем найти?
   — Интервью взять. Как он докатился до жизни такой. У нас это называется — журналистское расследование.
   — Так у вас тоже...
   — Тоже.
   — Но я не знаю, где он может быть.
   — Постарайтесь узнать. И постарайтесь узнать фамилию следователя, который ведет дело. Тогда наша редакция будет благодарна вам безмерно.
   «Безмерно благодарна» было тысячью долларов.
   — Безмерно и еще раз безмерно благодарна... Итого...
   Чистильщики подтягивались к дому с четырех сторон. Они обкладывали его, как свора гончих поднятого из берлоги медведя, — справа, слева, сзади... Они перекрывали все возможные и невозможные пути отхода.
   Серые в предрассветном сумраке фигуры придвинулись к окнам, кому-то подставили плечи, он вытянулся, уцепился за карниз, подтянулся на руках, забросил ногу, вполз на крышу. Минуту повозился, отдирая от стропил лист черепицы, нырнул внутрь, на чердак.
   Три десять ночи. Пора.
   — Двое со мной! — показал командир два пальца.
   Крадучись, на носках, подошли к входной двери, сунули в щель тонкий нож, нащупали, приподняли крючок, ступили в сени. Прикрыв ладонями, включили фонарик, чуть развели пальцы, пропуская узкие лучики света.
   Дверь.
   Снова попытались сунуть внутрь нож, но он не лез. Нашли в сенях топор, тихо, медленными толчками засунули за косяк, замерли, глядя на часы.
   И все — во дворе, на подходах к дому и на чердаке — замерли, уставившись на секундную стрелку.
   Три двадцать! Разом!..
   Навалились на топор, дернули за дверную ручку.
   Одновременно с улицы, ударив ногой под шпингалеты, вышибли створки на двух окнах. Кто-то быстро присел возле стены, уперевшись в землю коленями и руками, ему на спину, один за другим, с ходу вспрыгнули несколько человек, оттолкнувшись, рыбкой нырнули в темноту дома, перекувыркнулись через головы, раскатились в стороны.
   — Че это? Кто это? — недовольно спросили сонные голоса.
   Все, кто оставался снаружи дома, мгновенно прикрыли ставни, чтобы заглушить возможные крики и выстрелы.
   Но все обошлось тихо.
   — Это ты, что ли. Харя?
   По комнате заметались лучи мощных фонариков. Они светили прямо в лица, в глаза, слепя, парализуя волю.
   — Это, блин, кто?!
   Короткий, из темноты в освещенное лицо, удар. Брызнувшая во все стороны кровь, тихий, со свирепым присвистом голос:
   — Молчать! Всем лечь на пол!
   Кто-то, кажется Ноздря, потянулся под подушку за шпалером. Но на него обрушился жесткий, как кирпич, кулак. Ноздря дернулся и осел на пол.
   — Я сказал — всем на пол!
   Бандиты поползли на пол, привычно задирая руки на затылки.
   — Менты поганые, — прошипел кто-то.
   Но бандитам не повезло, потому что это были не менты. Вспыхнул свет, высветив распростертые на полу тела и людей в масках.
   — Где остальные? Где остальные, я спрашиваю!
   Жесткий рант ботинка впечатался в ближайшие ребра.
   — А! Ой! Больно!
   — Где остальные?
   — Все здесь! Все!
   Чистильщики быстро разбежались по дому, переворачивая все вверх дном. Под одной из коек нашли кейс. Тот самый кейс!
   — Куда дели трубки?
   — Какие трубки? Мы не знаем ни про какие трубки! — затараторил Ноздря.
   — Где трубки, падла, — перешли незнакомцы в масках на привычный бандитам язык. — Будете молчать — пришьем всех...
   И, подверждая серьезность своих намерений, прошлись каблуками по спинам, так, что кости захрустели.
   — Где телефоны?
   — Это он, он продавал, мы не знаем! — захныкали бандиты, кивая на Ноздрю.
   Того подняли, встряхнули и уронили на стул.
   — Где трубки?
   — Я не — договорить Ноздря не успел, кулак впечатался ему в нос, сломав хрящ. По его губам, по подбородку густо потекла кровь.
   — Вспомнил?
   — Вы чего, чего?.. — испуганно закричал Ноздря. Он вдруг понял, что это не менты. Менты бьют, но не калечат. А эти... Эти не шутят...
   Человек в маске выдернул из ножен на поясе большой, с черным лезвием нож, схватил Ноздрю за волосы, рванул назад голову, до звона натянув кожу на горле, ткнул острое, как шило, лезвие под кадык. Нажал, очень расчетливо нажал, чтобы не убить, но чтобы напугать, чтобы пустить кровь.
   — Говори! Или!..
   — Я скажу, скажу...
   Ноздря сказал все. Сказал даже больше, чем требовалось.
   — Что еще было в кейсе?
   — Больше ничего! Нет, еще замазка. То есть взрывчатка. Она там, в погребе.
   — А блокнот?
   — Какой блокнот? Там больше ничего не было! — искренне удивился Ноздря.
   — Блокнот где?!
   Нож буравил горло, раздирая кожу.
   — Это не я, это они, — завизжал Ноздря, показывая на своих прятелей. — Они! Я не знаю ничего.
   Чистильщики обрушились на бандитов. Они потрошили их по всем правилам скоротечного допроса — быстро и предельно жестко. Чтобы испугать, оглушить, отключить сознание, чтобы заставить заговорить инстинкт самосохранения. Чтобы заставить заговорить...
   — Я! Я вспомнил! Я это... в общем, в туалете он!
   — В каком туалете?
   — В том, что во дворе.
   — Ты что плетешь?!
   — Я честно! Мне очень надо было. Я же не знал, что он вам тоже нужен.
   — Ах ты, сволочь! Ты что, газету не мог найти?!
   — Ну я же не знал!..
   — Ну, значит, так: ты выбросил — тебе и доставать.
   — Как доставать?..
   — Так доставать! А ну — встал!
   Двух бандитов погнали к туалету. Одного запустили внутрь, одного оставили снаружи, чтобы его могли видеть соседи, если они вдруг случайно проснутся и заметят возню в соседнем дворе. Чистильщики залегли рядом в кустах.
   — Кто дернется — пристрелю, — предупредил командир. — Я не промахиваюсь!
   Он мгновенно вытащил откуда-то из-за пазухи пистолет с большим, матово отблескивающим цилиндром глушителя, вскинул и, почти не целясь, выстрелил. Тихо лязгнул затвор, выбрасывая гильзу, слабо вспыхнули вырвавшиеся из ствола искры, и где-то далеко, за четыре дома, погас уличный фонарь, у которого со стеклянным звоном лопнула лампочка.
   — Все ясно?
   Все было очень ясно, потому что доходчиво.
   Бандиты поскучнели.
   — Ломай верхние доски. А ты пока гильзу поищи.
   — Зачем доски?
   — Ломай, тебе сказали!
   Бандит, не нашедший газеты, выломал доски.
   — Теперь ныряй!
   — Куда?
   — Туда ныряй! Быстро!
   — Там же дерьмо!
   Набалдашник глушителя совершил короткий полет и уткнулся в фигуру у туалета.
   — Считаю до трех.
   Бандит мгновенно, солдатиком нырнул в яму. Тяжело булькнула вязкая жижа, не самый приятный запах пополз по окрестностям.
   — Ищи!
   — Как искать?
   — Руками!
   Бандит стал собирать плавающие по поверхности бумажки.
   — Разверни. Разворачивал.
   — Подними.
   Поднимал.
   — Нет, это не то. Давай дальше ищи. Давай, давай!
   Бандит, переступая на носках, чтобы быть подальше лицом от поверхности дерьма, переходил в другой конец ямы.
   — Не то... И это тоже...
   — Здесь больше нет ничего.
   — Тогда ныряй!
   — Как... нырять?
   — С головой!
   — Туда?!! Не буду, падлы!..
   Уговаривать его не стали. Командир сделал несколько быстрых шагов вперед и выстрелил. Над самой головой бандита. Пуля чиркнув по темечку, содрала с черепа кожу и, сочно чавкнув, ушла в землю. Дуло пошло вниз, остановившись строго против глаз.
   — Раз!..
   У бандита подкосились ноги, и он ушел вниз. С головой ушел.
   — Так-то лучше!
   Он возился минут десять и даже что-то нашел, но нашел не все. От тяжелых, поднимающихся с потревоженного дна удушливых испарений ему очень скоро стало дурно.
   — Теперь ты!
   — Я?
   — Ты.
   Второй бандит посмотрел на дощатую коробку туалета, понюхал воздух и вдруг метнулся к близкому забору. Он бежал, петляя из стороны в сторону, но добежать не успел. В воздухе черным пропеллером метнулась тень брошенного ему вдогонку ножа. Клинок с хрустом вошел беглецу между лопаток. На всю длину лезвия вошел! Бандит без вскрика рухнул в траву лицом вниз.
   Его, не вытаскивая нож, затащили в дом, бросили на пол. Так, чтобы видели все. Чтобы отбить охотку к побегам.
   — Следующий,
   Бандиты испуганно косились на торчащую из спины рукоять ножа, на выступающую из-под него кровь.
   — Следующим пойдешь ты!
   Теперь бандиты не возражали, теперь они слушались беспрекословно — выходили, когда надо было выходить, ныряли в сортир, когда надо было нырять. Дерьмо, конечно, пахнет неприятно, но пахнет лучше, чем смерть.
   За пару часов они смогли найти все и даже брошенные туда же корочки блокнота. Осмотрели, пересчитали листы, сложили горкой.
   — Бензин у вас есть?
   — Там, в сарайке.
   Притащили бензин, облили листы, подожгли, разворошили, втоптали в землю пепел.
   — Ну вот, теперь все, — удовлетворенно сказал командир. — Пошли.
   — Куда?
   — Не куда, а откуда. Отсюда.
   Бандитов согнали в цепочку, пристегнули друг к другу наручниками и, встав по бокам, болезненными ударами случайных палок погнали через огороды в лес. Своего мертвого приятеля они тащили сами.
   Их загнали в самые дебри, в топкое, доходящее до колен болото.
   — Стой.
   — Что вы хотите с нами сделать? — забеспокоились бандиты.
   — Ничего. Отпустить вас. Ну, идите, идите.
   Бандиты недоверчиво переглянулись, попятились назад. Они не верили людям в масках, но очень хотели верить, потому что хотели жить.
   Командир кивнул своим ребятам.
   Чистильщики выхватили ножи и прыгнули вперед.
   Они не использовали огнестрельное оружие, чтобы лишний раз не следить. По пулям можно идентифицировать оружие, а ножи одинаковой формы оставляют одинаковые раны.
   Бандиты умерли мгновенно. Все и мгновенно. Они упали в болотную жижу. Но им было уже все равно. Их земной век закончился. И даже не теперь, когда их убили, а задолго до того, еще тогда, когда они позарились на чужой кейс.
   Чистильщики ухватили мертвецов за волосы, оттащили подальше в трясину, обвязали металлическими тросами, к которым прикрепили груз. Теперь тела не должны были всплыть на поверхность. Но все же, для страховки, сверху на них навалили валежник и ветки.
   Дело было сделано. Часть дела была сделана... К утру, разными маршрутами, чистильщики вернулись в город. Но не пошли отсыпаться после бессонной ночи, а, разбившись на мелкие группы, разошлись по указанным Ноздрей адресам.
   День они отсматривали подходы к «объектам», знакомились с образом жизни обитателей дворов, прорабатывали маршруты проникновения в жилища: пожарная лестница... труба газопровода, идущая вдоль дома на уровне второго этажа... карнизы... балконы...
   Первым они посетили Рваного. Еще ранним вечером, когда использовать лестницы и трубы было опасно. Позвонили, пнули в дверь ногами и уверенным, не терпящим возражений, хорошо узнаваемым уголовниками голосом сказали:
   — Открывай! Милиция!
   Сунули к «глазку» удостоверения.
   — Открывай, а то дверь вынесем. Рваный открыл. Потому что знал — вынесут. И чем позже вынесут, тем дольше будут бить.
   — Вы чего, я же ничего, я же завязал, — испуганно затараторил Рваный, отступая в комнату.
   Его повалили на пол и для острастки протянули поперек спины дубинкой.
   — Ой, вы что, волки позорные! Добавили за волков.
   — Где мобильные телефоны?
   — Какие телефоны?
   — Все телефоны! Все, которые ты купил у Ноздри!
   — Ничего я не покупал. И никакого Ноздри не знаю. А!.. Ой... Больно же, падлы!..
   Но долго кричать Рваному не дали, заткнув глотку ударом кулака в зубы.
   — Где мобильные телефоны, которые ты купил у Ноздри? Говори!
   — Я их на базаре загнал.
   — Кому?
   — Мужику одному.
   — Какому?
   — Я не помню!
   — Придется вспомнить.
   «Милиционеры» в масках вытащили нож, показали его Рваному, одним махом вспороли ткань и приставили острие к голому животу.
   — Вы чего, вы чего... — негромко, испуганно затараторил Рваный. — Вы чего делаете-то?!
   — Сейчас узнаешь.
   Чиркнули поперек живота, подрезая кожу.
   — Ну что, вспомнил?
   — Да, да, вспомнил! Я их Сивому отдал! Сивому!..
   Один из чистильщиков остался с Рваным. Остальные пошли в гости к Сивому.
   — Как там?
   — Все спокойно. Соседей справа нет. Слева — смотрят телевизор, так что ничего не услышат.
   — Он дома?
   — Дома.
   — Один?
   — Один.
   К известному в городе уголовному авторитету Сивому зашли через балкон, потому что было уже темно, а его окна смотрели в кирпичную стену противоположного дома.
   — Здорово, Сивый.
   — А?! Кто это?! Кто?! — испуганно засуетился Сивый, прыгнул, сдернул висящую на спинке стула куртку. Выхватил нож.
   — Ну, что, падлы!..
   — Брось перо!
   — А ты сам возьми, попробуй, — истерично заорал он, картинно перебрасывая нож с руки на руку.
   Люди в масках не испугались, они даже не шелохнулись.
   — Отдай перо.
   Сивый замешкался. Такая реакция была ему незнакома. Обычно люди, и даже менты, пугались. А эти стоят как ни в чем не бывало.
   Двое чистильщиков спокойно подошли к Сивому, и, когда он рванулся вперед, чтобы пырнуть кого-нибудь из них в живот, его руку перехватили и с хрустом заломили назад.
   — Где мобильные телефоны, которые ты купил у Рваного?
   — Какие мобильные телефоны? Я ничего... Один из чистильщиков сгреб со стола лампу, ухватился двумя руками, дернул, разорвал провод. Обрывок с вилкой сунул в розетку, два оголенных конца провода поднес к лицу Сивого.
   — Вспомнил?
   — Но я... — Провода на мгновенье ткнулись в кожу. Сивый дернулся, затрясся.
   — Вспомнил?
   Два провода встали прямо против глаз. Приблизились. Еще приблизились...
   Что было страшно. Очень страшно...
   — Вспомнил, да, вспомнил! Я их барыге одному загнал.
   — Имя и адрес барыги? Быстро!..
   Из квартиры Сивого набрали телефон Рваного. Набрали по-хитрому, используя заранее оговоренный код — два набора по два звонка через четыре секунды, пауза десять секунд и длинный, на пятнадцать гудков, звонок.
   — У нас все в порядке. Можешь уходить.
   Чистильщик, охранявший Рваного, ничего не ответил. Он подошел к стенке, вывалил из нее все, что там было, на пол, перевернул ящики столов, взломал корпус телевизора, раскидал постель, вспорол матрас и подушки, разорвал пару книг, рассыпал по кухне сахар и макароны.
   Оставленный пейзаж должен был наводить на мысль, что в квартире что-то искали. Что в квартире что-то искали люди недалекие, потому что не столько искали, сколько ломали и курочили.
   Теперь вывалить все из холодильника, раздавить пачку кефира и растоптать масло...
   Вот так вроде ничего, убедительно.
   Чистильщик зашел в туалет, где на унитазе сидел связанный, с заклеенным лейкопластырем ртом Рваный. Поднял его на ноги, доволок до комнаты, бросил на кучу разбросанных вещей и убил ударом кухонного ножа в сердце...
   Теперь Рваный никому ничего рассказать не мог...
   С барыгой управились быстрее всего. Барыге надели на голову полиэтиленовый мешок и стянули горловину. Мешок Облепил лицо, и барыга начал задыхаться. Мешок отпустили.
   — Где мобильники?
   — У меня их забрали. Ну честное слово, забрали!
   — Кто?
   — Сивый. Пришел, вернул деньги и забрал.
   — Да? Тогда все хорошо. Тогда пиши: «Я не могу заплатить долги, я устал жить, мне все надоело. Не осуждайте меня...»
   — Зачем писать?
   — Затем, что, если ты не напишешь, мы на куски тебя изрежем!
   — А если напишу?
   — То твоя записка будет храниться у нас. На случай, если ты вдруг вздумаешь кому-нибудь рассказать о нашем визите!..
   — Ладно, я напишу, напишу. Барыге дали лист бумаги и карандаш. «Я не могу заплатить долги, я устал жить, мне все надоело. Не осуждайте меня...» — написал он.