Ильин Андрей. Боец невидимого фронта

   — Ой! Он, блин, кусается!
   — Отставить! Отставить!! — еще раз рявкнул голос.
   Голос...
   Как?.. То есть как?.. То есть?..
   Он обернулся. Да, стены. Кругом были стены. Чем-то знакомые стены. Очень знакомые стены! Стены... учебки. Учебки?! А как же тогда...
   — Ну наворотил ты тут делов! Семерым не расхлебать! — недовольно сказал все тот же голос. — Такого наворотил. Такого!.. Что... Что молодец! Что просто форменный молодец!
   Руки, удерживавшие его, отпустили, отхлынули куда-то в стороны. Кто-то сграбастал его, притянул, прижал к себе.
   Что задурдом!..
   — Ты это, извини, что я тебя по морде. Но ты тоже хорош, со стеклом на начальство бросаешься, как на того каплуна!
   А как же?!.
   От двери, из которой он недавно выскочил, выходили, шли навстречу, радостно улыбаясь, следователь, надзиратель, который принес бумагу... и тот который был на лестнице... и те трое, от которых он так удачно отбивался.
   Так вот почему отбивался!
   — Ну у тебя, парень, рука! Чуть не прибил совсем! А как же?!. Как же?!.
   А очень просто! Не было никакой тюрьмы. Не было слежки. Не было Резидента. Не было командировки. Никакой командировки не было! Ничего не было!
   Была проверка. Еще одна проверка! Очередная проверка! По сценарию учебки!
   Что б их всех!..

* * *

   И снова датчики на висках, груди, кончиках пальцев. Резиновый, с десятками отходящих от него проводов «обруч», стягивающий лоб. Бесконечный ряд уже знакомых, уже звучавших вопросов.
   — Вы ненавидите тех, кто проверял вас?
   — Нет.
   — Вы обижены?
   — Нет.
   — Вы хотите мстить?
   — Нет.
   — Если представится такая возможность, вы будете мстить?
   — Нет.
   — Вы готовы выполнить новый приказ?
   — Да...
   И все-таки — да! Несмотря ни на что — да!
   — Вам надлежит явиться...
   Пятьдесят шагов по пустому коридору до нужной, без табличек и номеров, двери. Стерильно пустая, как тюремная камера, комната. Длинный стол. За столом такой же безликий, как окружающая обстановка, человек.
   — Посылка... Документы... Билет...
   Распишитесь здесь... Теперь здесь...
   И такие же безликие, как комната, как сидящий в ней человек, слова, за которыми может скрываться все, что угодно, — работа или очередная провокация, жизнь или смерть...
   — Вы направляетесь курьером...
   И, значит, все начинается с начала. С самого начала...

Глава 1

   В пустом, отблескивающем золотом зале никого не было. Кроме двоих, стоящих у огромного, под потолок, забранного тяжелыми портьерами окна. — Ну вот и все, понимаешь. Можно сказать, сдал дела. Теперь тебе править, — сказал тот, что был покрупнее.
   — Даже как-то жалко уходить. Привык, понимаешь, за столько дет.
   — Да, вы сделали много для блага...
   — Да ладно ты. Что сделал, то сделал. Теперь тебе делать. Ключи я тебе отдал, чемодан, понимаешь, тоже. Остался последний пустяк...
   Собеседник напрягся. Все дела были переданы, все слова сказаны. Что он хочет еще? Озвучить какую-нибудь патетическую фразу, в надежде, что она войдет в анналы истории. Так не войдет. Его время закончилось. Слова пенсионера, пусть даже всероссийского значения, никого не интересуют. Без чемоданчика им грош цена в базарный день. Ну да ладно, переживем и это...
   Преемник ждал, сохраняя на лице подобающее моменту почтительно-отстраненное выражение.
   — Хочу дать тебе один телефончик, — «пенсионер» вытащил, открыл личную записную книжку. — Вот этот, — показал на отчеркнутый номер. — Если будут проблемы, позвони.
   Какие могут быть проблемы у человека, у которого в распоряжении целое государство?
   — У меня — проблемы? Какие могут быть проблемы?..
   — Разные. Которые нельзя решить в рабочем порядке. Позвонишь, к тебе придет человек, ты ему все объяснишь. Только сам звони, никого другого в это дело не путай.
   — Что это?
   — Еще одна подчиненная тебе служба. Подчиненная только тебе.
   — У нас нет такой службы!
   — Мы многое думаем, чего у нас нет, пока, понимаешь, не попадем в этот кабинет.
   Разговор был странен. Был о том, чего не могло быть. Потому что не могло быть в принципе.
   — Теперь запоминай цифры: два, семь, ноль, девять, снова девять, три, шесть, два раза по единице, пять. И семь, семь, четыре, три в обратную сторону. Это код моего... вернее, понимаешь, теперь уже твоего личного сейфа. Потом сунешь в дырку вот это, — протянул пластиковый, размером с банковскую карту прямоугольник.
   — Что там?
   — Увидишь...
   В сейфе лежала папка для бумаг. С бумагами. Написанными от руки. Что было необычно. Что было в высшей степени необычно! Писать от руки, писать самому (!), имея штат секретарей и без счету принтеров?..
   Что за блажь?..
   Или... Или просто конспирация? Потому что когда хочешь гарантированно сохранить информацию, ее приходится писать в одном экземпляре лично самому.
   Финансовые отчеты. Цифры не самые большие, сопоставимые с бюджетом какой-нибудь заштатной областной милиции.
   Что там еще?
   Правила, регламентирующие порядок и форму контактов. Фамилии посредников, допущенных к тайне, через которых можно осуществлять передачу информации.
   И все! Никаких адресов, фамилий, списков личного состава, отчетов о проделанной работе. Вообще ничего!
   Что же это за служба такая? Безадресная?
   А впрочем... Может, именно такая в век всеобщей продажности и нужна?
   Или все это только игра? Способ безотчетно умыкнуть казенные деньги? Может — так.
   А может... Ладно, потом разберемся. Со всем разберемся. И с этим тоже. Время еще есть...

Глава 2

   Великое государство лежало распластанное на шестой части суши. Вернее сказать, некогда великое. А теперь просто распластанное.
   Сто пятьдесят миллионов человек, составлявшие население этой страны, жили обычной, повседневной жизнью — спали, ели, пили, пили водку, ссорились, влюблялись, искали правду, просаживали миллионы, считали копейки, сводили счеты с соседями и с жизнью...
   Их не было видно, потому что с высоты десять тысяч метров не видно ничего. Видно только бездонную темноту. Непроницаемую, как будущее.
   — За бортом самолета шестьдесят пять градусов ниже нуля, — сообщила бортпроводница.
   — Тогда еще по одной, а то замерзнем, — хохотнули три веселых парня в девятом ряду, разливая по пластмассовым стаканчикам водку.
   — Слышь, дядя, ты будешь?
   «Дядя» сидел прижатый веселой компанией к иллюминатору. На коленях у него лежал большой пластмассовый «дипломат».
   — Ну, будешь или нет?
   — Не хочу.
   — Ну, не хочешь — как хочешь.
   Парни опрокинули стаканчики, заели аэрофлотовскими конфетами. Им стало тепло и уютно. Несмотря на шестьдесят градусов за бортом.
   — Может, в картишки?
   — Точно!
   Снова повернулись к соседу.
   — Слушай, дядя, сделай одолжение, пересядь на ту сторону, а то мы в картишки решили переброситься, а у нас приятель через дорогу. Пересядь, а...
   Сосед молча покачал головой.
   — Ну что тебе стоит.
   — Нет.
   Парни переглянулись. Вот зараза попалась! Играть через проход было неудобно. Разве только бросить на подлокотник какой-нибудь чемодан.
   — Ну и черт с тобой, сиди! Только тогда портфель свой дай. Мы на нем играть будем.
   Сосед молчал, отвернувшись к иллюминатору.
   — Дай! Тебе он без надобности, а у нас игра! Сосед придвинул «дипломат» ближе к животу.
   — Ну дай, не жмоться! Ну дай!
   — Нет! Пусть лежит здесь, — как-то очень напряженно сказал сосед.
   — Тогда убери его, а то расставил! На два кресла!
   Разозленный парень толкнул локтем выступающий угол «дипломата». Тот дернулся в сторону и одновременно с ним дернулась, сдвинулась правая рука неразговорчивого пассажира. На мгновенье взблеснул застегнутый на запястье браслет и отходящая от него тонкая стальная цепочка.
   И тот мужик та-ак взглянул! Та-ак... Парни мгновенно осеклись и как-то поскучнели.
   — Ну вы чего там? Мы будем играть? — поторопил их приятель, тот, что сидел через проход.
   Они замотали головами и стали строить многозначительные рожи, скашивая глаза на соседа и на «дипломат».
   — Что, не дает портфель? — громко спросил тот.
   Парни постучали кулаками по лбам. Ну не дурак, нет, орать во всю глотку?
   Крайний, прикрыв руки телом, обжал запястье пальцами, «застегнул» их и протянул цепочку к коленям.
   — Пристегнут, что ли? — тихо удивился их приятель.
   — М-м, — промычали они. — М-мм!
   Пантомиму, предназначенную приятелю, видел не только приятель, но еще несколько человек. Которые посмеялись над ужимками подвыпивших парней и тут же забыли об этом.
   Но не все забыли. Кое-кто не забыл.
   Кое-кто заинтересовался пристегнутым к руке чемоданом. Потому что чемоданы к рукам пристегивают только в одном случае. Только если везут в них что-нибудь ценное.
   На подлете к аэропорту назначения любопытный пассажир ушел в конец салона, к туалетам, и вытащил мобильный телефон.
   — Это ты, что ли. Харя? Это я, Ноздря. Из самолета, откуда еще. Тут такое дело... Тут один чувак с углом... С таким углом! На ментовском браслете! Я тебе точно говорю!
   По проходу подошла бортпроводница.
   — Вы почему здесь? Вы должны быть в кресле! Самолет заходит на посадку!
   — Засохни! — не отрываясь от разговора и потому в том же стиле пробормотал любитель фени. — Ну точно говорю — угол с браслетом! У бездарного фраера! С бабками, с чем же еще! Догнал наконец?!
   — Как вы... Как вы смеете! — опомнилась бортпроводница. — И еще по телефону!.. Это запрещено! Вы мешаете диспетчерским службам...
   — Да ладно, ладно ты, не бушуй, чудачка, — перешел на нормальный тон пассажир, — Ну не гони волну, говорю. На тебе.
   Ткнул ей в карман фирменного пиджака двадцатидолларовую купюру. Бортпроводница заметно успокоилась.
   — Сядьте, пожалуйста, на место и застегните ремни.
   — Да щас, щас. Да тут герла одна прицепилась, как репей. Ну нюшка. Короче, ты там наших пацанов собери. Будем фраеру угол отворачивать. Понял меня? Понял?! Ну все. Да иду, иду уже...
   В аэропорту толпа быстро рассосалось. Пассажир с «дипломатом» не пошел к стоянке автомобилей, пошел к остановке городского транспорта. С народом было спокойней.
   Он сел в автобус на переднее сиденье, к стеклянному окну, ведущему в водительскую кабину, завешенному какой-то грязной занавеской. Если всматриваться в стекло, можно было видеть салон и видеть пассажиров.
   Вроде все спокойно.
   На компанию пришибленно сидящих парней он внимания не обратил. Парни как парни — обыкновенные, какие теперь на каждом шагу встречаются, то ли урки, а может, студенты юрфака.
   Ноздря и Харя с приятелями сидели непривычно тихо. Как мальчики-отличники образцово-показательной гимназии перед инспекторами РОНО. И даже на пол не сплевывали.
   — Не стыдно вам, молодые люди? Расселись, а бабушки вон стоят, — возмутилась какая-то бабушка.
   «Заткни пасть, корзина», — хотел сказать Ноздря. И даже рот оскалил, показав гнилые зубы. Но его толкнул в бок Харя.
   — А? Ладно, бабка, садись. Хрен с тобой.
   И встал и стоял, чуть не лопаясь от гордости. Мужик с чемоданом доехал до конца маршрута. И пошел на остановку пригородного автобуса вместе с толпой садоводов.
   — Все, счас слиняет, — растревожился Харя. — Надо его здесь вязать.
   — Здесь люди.
   — А хрен с ними.
   Они подошли к остановке и быстро и ловко обступили мужика. Ноздря мигнул, и они, мгновенно и разом, схватили его за руки. Ноздря за левую. Харя с приятелями за правую. А Лысый упал на землю и обхватил клещами его ноги.
   — Вы что?! — свирепо прохрипел мужик. Он не ожидал нападения. Он совершенно не ожидал нападения! По крайней мере вот так, ясным днем, в толпе людей!
   — Эй, вы что с ним делаете? — возмутился кто-то из пассажиров, ожидавших автобус.
   — Заглохни, фраер, пока тебя не покоцали! — доходчиво объяснил Харя, сверкая глазищами.
   Все всё поняли и стали внимательно смотреть на дорогу.
   Мужика приподняли и, растягивая за руки и за ноги, спиной по земле потащили к ближайшим кустам.
   «Помоги...» — хотел крикнуть он.
   Но Ноздря ловко ткнул его кулаком в зубы. Тот затих, забулькал кровью. И вдруг, словно очнувшись, стал биться, метаться из стороны в сторону, вырывать руки и ноги, кусаться.
   — Ах гад! Ты так!
   Пленник вырвал правую руку и ударил близкого к нему Харю. Как-то по особому ударил, потому что не сильно, но тот вдруг громко вскрикнул, зажался и стал прыгать на одной ноге.
   — Гад, гад, гад...
   Воспользовавшись секундным замешательством, мужик резко дернул левой ногой вперед и тут же изо всех сил назад и, освободив ее, всадил каблук ботинка в живот кого-то из подручных Хари. Тот взвыл, схватился за ушибленное место и упал там, где стоял. Упал лицом в грязь.
   Левой рукой пленник действовать не мог, левая рука его была пристегнута к «дипломату», который, отодвинувшись подальше, держал Ноздря.
   Исход боя был предрешен. Мужик освободил правую руку и левую ногу и с секунды на секунду должен был встать, и пытался встать, и встал бы, если бы подкравшийся к нему сзади на коленях Харя не ткнул ему в бок перо. Харя ткнул перо еще раз и еще... Мужик схватился за бок и стал падать. Но даже рану не зажал. Он пытался дотянуться до «дипломата». Он тянулся к «дипломату», подтягивая его пальцами левой руки за цепочку, а Ноздря тянул к себе и отступал.
   — Жмурь его падлу, жмурь!
   Дело довершил Харя. Он подпрыгнул и еще раз, с размаху всадил черную от крови заточку мужику в шею. Фонтаном брызнула кровь. Все отскочили, чтобы не испачкаться.
   Люди на остановке продолжали смотреть на дорогу, предпочитая не знать, что происходит за кустами.
   Покойника быстро обшмонали, вывернув карманы, задрав пиджак.
   — Гля, шпалер!
   Под левой подмышкой из заплечной кобуры торчала рукоять пистолета. Пистолет вытянули, рассмотрели.
   — Клевый ствол!
   — А со жмуррм чего делать будем?
   — Ничего не будем. Угол выпотрошим и ноги сделаем.
   — Ага, попробуй.
   Харя поковырял «дипломат» ножом. Потыкал сверху и с боку. Потом нашел, поднял камень и несколько раз ударил им сверху.
   — Слышь, он, блин, железный!
   — Да ты че?
   — Ну гадом буду! От него перо отскакивает.
   — Тогда давай его весь заберем.
   — Как? Он же на браслете!
   — Вот падла! — выругал Харя досадившего ему мертвеца.
   По дороге проехала легковая машина. Кто-то из людей на остановке попытался проголосовать ее. Кто-то, осмелев, побежал назад к конечной остановке городского маршрута.
   — Ну все, капнут суки. Ментам капнут. Обрываться надо, пока не поздно.
   — Закройся!
   — Чего делать-то будем? Чего? Харя нехорошо оскалился и, прижав коленом руку мертвеца к земле, стал резать ему запястье.
   — Чего стоишь? Камень давай! Да не этот — больше. Вон тот. Сюда подложи — сюда. Камень подсунули под руку.
   — Теперь бей. По кости бей! Бей — сказал! Шестерки, суетясь, колотили по руке камнями, дробя кость.
   — Все!
   Кольцо наручника слетело с обрубка руки.
   — Ходу!
   Они, часто оглядываясь и петляя, побежали к ближайшим лесопосадкам.
   — Дальше куда?
   — Туда! Там железка должна быть.
   — Откуда ты знаешь?
   — Я сюда телок возил.
   Они перебежали поле, пересекли проселочную дорогу и параллельно ей, по кустам, вышли к железке. Где затаились в каком-то полуразрушенном сарае.
   — Кровь замой!
   — Где?
   — Вон там, в луже.
   — Смотри, поездуха!
   Все разом дернулись к двери.
   — Стоять!
   — Ты че! Он счас уйдет!
   — Туда нельзя! Там нас менты ждать, будут!
   — Где?
   — На байдане! Они приходящие электрички будут шмонать! Нас искать!
   — Точно!
   — А чего тогда? Куда драпать будем?
   — Туда! — ткнул Ноздря в противоположную от города сторону. — У меня там хата есть. До завтра отсидимся, а потом посмотрим...
   До завтра они ковыряли злополучный «дипломат». Тыкали ножом, давили, били молотком, лазили в замочную скважину гвоздем.
   — Ну ты глянь, сволочь!
   — Его бы зубилом, — вздохнул один из шестерок Хари. Проучившийся пять дней в ПТУ.
   — Чем?!
   — Ну, зубилом.
   — Это чего? Фомка, что ли?
   — Сам ты фомка! Это... это... Это такая фиговина, которой... По которой молотком долбают.
   — На хрена?
   Птушник развел руками.
   Молодые гангстеры были из нового поколения, не знавшего заводов. Из инструментов они знали только фомку и кастет.
   — Ну все, счас я его! — заорал Харя, побежал за топором и долбанул им сверху по «дипломату».
   Топор отскочил. На боку «дипломата» осталась глубокая вмятина. И все.
   — Хрен! Не расколупать нам этой коробки, — авторитетно заявил Ноздря. — Надо громилу искать.
   — Где ж его взять?
   — Я знаю одного, — обрадовался кто-то из шестерок. — Классный мастер. Два червонца оттянул! Часовщик кличут...
   Громилу звали Часовщик, потому что он чинил часы. Постоянно чинил, сколько себя помнил. И даже на зоне чинил. Карманные, наручные, будильники... Но только если они были механические. Потому что электронные не чинил.
   Он брал сломанные часы, починял и... ломал их; Чтобы тут же снова начать чинить.
   Его не интересовал результат, ему был важен процесс. Он ремонтировал часы для того, чтобы тренировать руки. Ему нужны были очень чувствительные и ловкие руки, которые в его профессии были инструментом. А любой инструмент без работы ржавеет.
   Он давно отошел от дел, но пальцы содержал в исправности. Как отставник-слесарь заветную монтировку.
   Когда к нему в дом вломился Ноздря со своими бандитами, он сидел над очередными часами. И даже глаз от шестеренок не поднял. Не его полета были визитеры, чтобы перед ними расшаркиваться. Мелюзга были. Шпана.
   — Ты, что ли, Часовщик? Часовщик молчал.
   — Слышь?..
   — У тебя что, часы сломались?
   — Работа есть.
   — Есть работа — иди работай.
   — Кончай ломаться! Ты же классный шныпарь! — вспылил Ноздря.
   — Был.
   — А теперь?
   — Теперь часовщик. Часы сломанные есть?
   — А вот я сейчас!.. — полез из-за спины Ноздри разволновавшийся Харя.
   — Заткнись! Мы знаем, ты классный шныпарь, а у нас работа.
   Ноздря грохнул на стол «дипломат». Часовщик бросил на него быстрый взгляд.
   — Штука.
   — Без базара!
   — Баксов.
   — Да ты что, охренел?..
   — Две.
   — Что две?
   — Две штуки баксов! Штука за работу, штука за гнилой базар.
   — Ах ты... — совершенно рассвирепел Харя.
   — Заглохни, я сказал! — рявкнул Ноздря. — Две штуки много.
   — Тогда поищи, где меньше.
   Часовщик надвинул на глаз увеличительное стекло и отвернулся. Он не боялся Ноздрю с компанией и демонстрировал это, поворачиваясь к ним спиной.
   — Ладно, банкуй.
   Часовщик придвинул «дипломат» к себе.
   — Чем это вы его, кувалдой, что ли? — показал он на вмятину.
   — Топором, — ответил присмиревший Харя.
   — Им бы тебе по башке! Чтобы мозги вправить. Это же вещь. Штучная, можно сказать. А ты...
   Часовщик уважительно ощупал «дипломат». Осмотрел замок.
   — Сюда лазили?
   — Ну...
   — Чего «ну»? Лазили или нет?
   — Ну аче?..
   — Руки бы вам... Ладно, идите на кухню, я работать буду...
   Часовщик работал час, два и еще четыре. Он пыхтел, кряхтел, вздыхал, гремел инструментами. Иногда приходил на кухню, наливал из-под крана полную кружку воды и залпом выпивал.
   — Ну, чего там?
   — Ничего!
   И уходил.
   — А если он вскроет, и того... не скажет? — пугался Харя. — Пойду посмотрю...
   — Сиди! Шныпари знаешь что с теми, кто их секреты подсмотрел, делают?
   — Что?
   — Глаза выкалывают!
   — Е...
   Замок сдался, когда на улице было уже темно.
   — Где вы там? Я все сделал.
   Все повскакивали со своих стульев и побежали в комнату.
   — Что там?
   Часовщик откинул крышку «дипломата».
   Бандиты прихлынули к столу, налезая друг другу на спины.
   — Чего там, чего? Бабки? Скока? Много?..
   Но бабки из «дипломата» не посыпались. Бабок в «дипломате» не было!
   — А дукаты где? Ты же говорил...
   — Ах он!.. — смачно, в три этажа, выругался Ноздря. — Ах он!!.
   — Ты же говорил... Мы же из-за них жмура на себя повесили!..
   Бандиты были оскорблены в лучших своих чувствах.
   В любви к деньгам.
   — А может, не деньги, может, там рыжье.
   Бандиты снова сунулись в «дипломат», перерыв его потроха.
   Золота не было. Были десять попарно упакованных мобильных телефонов, какой-то блокнот и большая пачка оконной замазки в заводской упаковке.
   — Может, в блокноте чего есть?
   — Ни черта там нет — цифры какие-то и буквы. Страницы блокнота действительно были исписаны бесконечными рядами цифр и букв, без пропусков и знаков препинания. Ерунда какая...
   — Надо под подкладкой посмотреть.
   — Точно!
   Шестерки вспороли ножами подклад «дипломата».
   Пусто.
   — А если в пластилине?
   — В замазке, что ли?.
   — Ну!
   Пачку замазки разрезали пополам, потом еще надвое и еще, чтобы посмотреть, не спрятано ли там что-нибудь внутри.
   — Не-а. И тут нету!
   Похоже, мужика зажмурили зря. И с убытком в тысячу баксов. Потому что мобильники дороже штуки не продать.
   Наколол их тот фраер!
   Мобильники покидали обратно в «дипломат». Изрезанную замазку бросили на столе.
   — Эй, мы так не договаривались, — ворчливо сказал Часовщик. — Все свое уносите с собой.
   Поднял упавший на пол кусок замазки, на мгновенье придержал его в руке, задумался, размял между пальцами.
   — Так это не замазка.
   — А чего?
   — Пластид.
   — Это который типа динамита? Че, точно? Тогда мы его берем!
   Шестерки быстро собрали замазку.
   — А он не рванет?
   — Без взрывателя — нет. Хоть в печку его суй. Это было уже чуть лучше. Взрывчатка товар ходовой, а по нынешним временам — как семечки.
   — Все, мы на хату.
   — А ты, — ткнул пальцем Ноздря в Хрипатого, — останешься в городе, посмотришь что да как. Если что, нам брякнешь.
   — Как же я брякну-то?
   — По мобиле. На, держи.
   Вытащил из «дипломата», сунул в руки две трубки. Трубки были массивными и навороченными, как коттеджи на Рублевке. Но почему-то молчали.
   — Так они же не работают!
   — Заработают. Отстегнешь фирмачам бабки, и сразу заработают. Одну мобилу оставишь себе. Вторую отдашь Червонцу.
   — А ты, — ткнул в Червонца, — привезешь ее на хату. Сразу привезешь!..
   Хрипатый позвонил вечером.
   — Че, слышно? Мне классно слышно, как, блин, рядом! Мой номер запишите!
   Хрипатый был в восторге — у него свой мобильник появился, совсем как у крутого.
   — По делу базарь.
   — А че, все как надо. Легавых на хатах не было. Слышь вы, если что, перезванивайте. Ага?
   — Перезвоним.
   Они перезвонили через полчаса. Что-то хотели его попросить. Набрали номер, услышали голос.
   — Але. Я это. Блин, в сортире сижу. И вас слушаю.
   Кайф, блин, полный!
   Он продолжал радоваться своему приобретению.
   — А ты где сидишь?
   — Дома. А чего? Легавых не было. Чего очковать...
   Ну баран!
   — Немедленно снимайся с хаты и шуруй сюда, а не то...
   Связь прервалась.
   — Набери его еще раз. Ну че ты по кнопкам шаришь? Там автодозвон есть. Вон та кнопка, придурок! Да не та, а вон та...
   Перехватил трубку и нажал кнопку автодозвона.
   Но телефон молчал.
   — Тогда кнопками набери.
   — Да молчит. Все равно молчит. Он че, отключился, что ли?..
   Хрипатый не отключался, но звонка не услышал. Не успел. Потому что в мгновенье, когда до трубки дошел сигнал вызова, в корпусе замкнулись два проводка и страшной силы взрыв сотряс типовую девятиэтажку. Вздрогнули плиты перекрытий, съехала с мест мебель, посыпались со стен полки. Из окна на седьмом этаже вырвался огненный вихрь, вылетели, рассыпаясь брызгами осколков, рамы, разметались по сторонам, повисли на деревьях обрывки штор, какие-то тлеющие тряпки и обгрызки полиэтиленовых мешков.
   Хрипатый остался сидеть на унитазе. Вернее, на том, что осталось от унитаза. Осталось сидеть то, что осталось от Хрипатого. На фаянсовом остове унитаза сидела нижняя часть Хрипатого — сидели ноги со спущенными на колени штанами и часть туловища. Головы не было. Голова была разнесена взрывом на сотни мелких кусков/
   Хрипатый умер. Умер в лучший момент своей жизни, когда, сидя дома, разговаривал по навороченному, доставшемуся ему бесплатно мобильнику.

Глава 3

   Шифровка была лаконичной и категоричной. Впрочем, других шифровок не бывает.
   «Снять пароль двадцать шестого в 17.21 с объекта „мост“, оставить метку двадцать седьмого в 10.17 утра на объекте „магазин-2“. Встретить курьера двадцать восьмого в 13.03 на объекте „стадион“. Подтвердить получение груза. Разрешаю использовать Курьера в открытом режиме, по своему усмотрению, вплоть до получения дальнейших указаний».
   И все. Ни здрасьте, ни до свидания. Ни пожеланий успехов в труде и личной жизни.
   Только текст и подпись — Двести пятый.
   Впрочем, правильно, что не желает. Какая может быть у резидентов личная жизнь? Только по делу, когда нужно у кого-то что-то выведать или кого-то завербовать. А если по своей инициативе, то только не в ущерб делу, второпях, что называется, в полной выкладке и каске, чтобы как-нибудь ненароком себя не раскрыть. И если ты по легенде испытываешь с этим делом трудности, то и придется демонстративно испытывать, хотя не хочется испытывать.
   И не дай тебе бог влюбиться всерьез? Куда ты потом свою возлюбленную денешь? Сегодня ты здесь, а завтра у черта на рогах, с приказом обрубить все хвосты. И что тогда со своей любовью делать?