Страница:
Нельзя не отметить, что констатировать данное изменение было весьма сложно. Происшедшая в 1974-1976 годах резкая смена тенденций в оплате труда квалифицированных и неквалифицированных работников была зафиксирована гораздо позже [541]; на протяжении самих этих лет изменившуюся динамику доходов пытались в основном объяснять достаточно традиционным образом. Хорошо известно, что в США фактически весь послевоенный период характеризовался снижением неравномерности распределения материального богатства между высшими и низшими слоями общества, что было предопределено бурным хозяйственным ростом и активными попытками правительства решить проблему бедности (только с 1965 по 1972 год расходы на социальные нужды выросли с 75 до 185 млрд. долл.; если в 1960 году на эти цели направлялось 7,7 процента ВНП, то в 1965 году данный показатель увеличился до 10,5 процента [542], а в 1975-м -- до 18,7 процента [543]). Поэтому тот факт, что в результате сначала нефтяного шока 1973 года, а затем глубокого и затяжного экономического кризиса 1978-1981 годов имущественное неравенство довольно резко возросло, в начале 80-х не вызвал быстрой реакции социологов и глубокого теоретического осмысления.
Однако уже через несколько лет стало понятно, что за мимолетными изменениями скрывается мощная социальная тенденция. Первоначально было отмечено, что в условиях перехода к информационной экономике снижаются темпы роста производительности, а вместе с ними и темпы повышения реальных доходов боль
---------------
[541] - См., напр: Winslow Ch.D., Bramer W.L. Future Work. P. 230; Danziger S., Gottschalk P. America Unequal. N.Y.-Cambridge (Ma.), 1995. P. 116-117; Madrick J. The End of Affluence. P. 135; Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S., Lucas S.R., Swidler A., Voss K. Inequality by Design. Cracking the Bell Curve Myth. Princeton (NJ), 1996. P. 116, и др.
[542] - См.: Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 266-267.
[543] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 128.
---------------
шинства работников. Как отмечают Б.Дэвис и Д.Вессель, между 1950 и 1973 годами средний доход типичной американской семьи вырос на 110 процентов; между тем впоследствии он трижды снижался в абсолютном выражении (в 1973-1975, 1980-1983 и 1988-1992 годах), и в результате между 1973 и 1996 годами его рост составил всего 15 процентов [544]. Но не менее важным обстоятельством было и то, что общее снижение темпов роста реальных доходов населения в 70-е и 80-е годы не вызвало соответствующего замедления роста доли высокообразованной части населения в национальном доходе и национальном богатстве; напротив, изменившиеся условия стали причиной резкого относительного ухудшения положения лиц, имеющих полное и тем более неполное среднее образование. В течение 80-х годов в США "почасовая заработная плата (с поправкой на инфляцию) выросла на 13 процентов для мужчин, имеющих высшее образование, и снизилась на 8 процентов для мужчин, имеющих незаконченное высшее образование, уменьшилась на 13 процентов для мужчин, имеющих лишь среднее образование, и упала на целых 18 процентов для имеющих неполное среднее образование" [545]. В конце 80-х один процент наиболее состоятельных граждан впервые стал контролировать большую часть национального достояния США, чем низшие 40 процентов; наряду с тем, что доля населения, живущего ниже уровня бедности, достигла и стала превышать 15 процентов, это оказалось, по мнению многих социологов, серьезным фактором возможной политической дестабилизации [546]. Однако хотя в течение весьма продолжительного времени большинством исследователей и отмечалось, что "усиление неравенства, начавшееся в середине 70-х годов и ускорившееся в 1980-е, является одной из наиболее документально подтвержденных тенденций в современной экономике" [547], они не связывали это непосредственным образом со становлением новой социальной структуры постиндустриального общества и обретением классом носителей знания доминирующих позиций.
Такая точка зрения стала укрепляться во второй половине 80-х, когда социальное расслоение на основе неравенства образования стало значительно более выраженным. Особенно важны, на наш взгляд, три проявившихся в это время обстоятельства.
-------------
[544] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. N.Y., 1998.
[545] - Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S., Lucas S.R., Swidler A., Voss K. Inequality by Design. P. 116.
[546] - См.: Handy Ch. The Hungry Spirit. P. 39-41.
[547] - Kuttner R. Everything for Sale. The Virtues and Limits of Markets. N.Y., 1997. P. 86.
-------------
Во-первых, граница, всегда разделявшая более и менее образованные классы общества, стала обретать некое новое качество. Так, в период между 1974 и 1986 годами доходы лиц с высшим образованием росли гораздо быстрее по отношению к остальным категориям занятых, а заработки вчерашних школьников не обнаруживали никакой динамики. Но с 1987 года быстрый рост доходов выпускников колледжей в США приостановился [548]. Этот факт показывает, в частности, что определенная граница стала пролегать уже не между лицами, имеющими высшее образование или не имеющими его, а между получившими образование (сколь угодно совершенное) и проявившими некие специфические способности, то есть между обладающими образованием и обладающими знаниями. Приостановление роста доходов лиц с высшим образованием в конце 80-х имеет то же основание, что и аналогичная тенденция в отношении выпускников школ, наблюдавшаяся с середины 70-х: как тогда они стали ординарной рабочей силой перед лицом выпускников колледжей, так сегодня последние сами оказываются "средними работниками" по отношению к имеющим ученые степени, звания, получившим высокий уровень послеву-зовской подготовки или проявившим себя в высокотехнологичных компаниях. Таким образом, впервые зависимость доходов от различий в качестве полученного образования приобрела новый характер, так как любой уровень образованности уже не может конкурировать с качественными параметрами способностей и возможностей человека.
Во-вторых, разделенность общества на основе способности или неспособности людей к производству нового знания оказалась со второй половины 80-х годов вполне аналогичной классовой разделенности индустриальной эпохи. В условиях, когда интеллектуальный капитал стал основным ресурсом производства, распределение национального дохода и валового общественного продукта осуществлялось в пользу капитала и труда -в традиционном их понимании. Уже в 80-е годы в большинстве развитых постиндустриальных стран рост объемов валового национального продукта происходил на фоне стагнирующей заработной платы работников и резкого роста (более чем вдвое) доходов капитала [549]. С середины прошлого десятилетия производительность в американских компаниях растет при стабильной и даже снижающейся оплате труда [550]. Этот феномен имеет двоякое объяснение: с одной стороны,
---------------
[548] - См.: Madrick J. The End of Affluence. P. 110.
[549] - См.: Ayres R.U. Turning Point. P. 119; Weizsaecker E., von, Lovins A.B., Lovins L. H. Factor Four: Doubling Wealth -- Halving Resource Use. P. 279.
[550] - См.: Lind M. The Next American Nation. P. 200.
---------------
в условиях, когда рост в высокотехнологичных отраслях производства поддерживает экономическое развитие западных стран в большей мере, нежели прогресс какого-либо иного сектора хозяйства, наиболее высокооплачиваемыми работниками оказываются лица, занятые в информационном и сервисном секторах. Они получают значительную часть своих доходов не в виде устойчивой заработной платы, а в качестве гонораров и доли в прибыли своих компаний, а нередко и непосредственно в виде дивидендов. В конце 80-х доля заработной платы в совокупных доходах 1 процента наиболее состоятельных семей США не превышала 40 процентов, хотя в среднем для страны составляла более 70 процентов. Среди приблизительно миллиона человек, входивших в круг самых высокооплачиваемых работников, 60 процентов работали в администрациях крупных производственных или торговых компаний или были их ведущими консультантами; около 30 процентов практиковали как юристы и врачи, а остальные 10 процентов приходились на представителей творческих профессий, включая профессоров и преподавателей [551] . Таким образом, увеличение заработной платы среднего и низшего производственного персонала практически не сказывается на эффективности производства, так как основную роль в повышении конкурентоспособности компаний и умножении их прибыли играют главным образом высшие менеджеры и высококвалифицированные работники иных категорий. С другой стороны, описанный здесь процесс становится самоподдерживающимся, поскольку рост прямых доходов этой категории людей оказывается следствием развития высокотехнологичных производств, повышающего, в свою очередь, курсовую стоимость ценных бумаг, которые, как правило, и принадлежат главным образом их менеджерам и основателям соответствующих компаний. Известно, что в США во второй половине 80-х более 37 процентов акций крупнейших корпораций находились в собственности 0,5 процента наиболее состоятельных граждан [552]. Таким образом, значительная часть национального богатства оказывается сосредоточена в руках верхушки общества, соединяющей признаки традиционной буржуазии и нового класса интеллектуалов, тогда как малообеспеченные и, как правило, малообразованные граждане не только наблюдают сокращение своей доли в национальном доходе, но и вытесняются на периферию трудовых отношений: так, если люди, получавшие в 1990 году заработную плату ниже среднего уровня и потерявшие в 1990-1992 годах работу, впоследствии находили ее, то их доходы оказывались в среднем на четверть ниже предшествующих [553].
-----------------
[551] - См.: Frank R.H., Cook P.J. The Winner-Take-All Society. P. 88.
[552] - См.: Korten D.C. When Corporations Rule the World. P. 109.
[553] - См.: Celente G. Trends 2000. P. 37.
-----------------
Третье из обсуждаемых нами обстоятельств заключается в том, что с тех пор как основой подготовки человека к сколько-нибудь эффективной деятельности в современном обществе стал процесс овладения знаниями, обозначилась явная тенденция к замыканию новой высшей социальной страты в себе самой. С 1970 по 1990 год средняя стоимость обучения в частных университетах в США возросла на 474 процента при том, что средний рост потребительских цен не превысил 248 процентов [554]. Характерно также и то, что максимальный спрос предъявляется сегодня не столько на квалифицированный преподавательский состав, сколько на рабочую силу, способную творчески ставить и решать задачи: в результате доходы преподавателей и профессоров, в частности, по математическим и информационным дисциплинам, растут сегодня в три-четыре раза медленнее стандартной зарплаты их выпускников, создающих собственные предприятия или работающих по контракту. Ввиду роста стоимости образования высшая страта замыкается сегодня подобно вчерашним предпринимателям. Подобно тому, как в начале века две трети высших руководителей компаний были выходцами из состоятельных семей, в 1991 году около половины студентов ведущих университетов были детьми родителей, чей доход превышал 100 тыс. долл. [555] Согласно подсчетам американских экономистов, если в 1980 году только 30 процентов молодых людей, в чьих семьях доход превышал 67 тыс. долл., заканчивали четырехлетний колледж, то сегодня это уже 80 процентов [556]. Последствия этой тенденции выходят далеко за рамки простого роста возможностей выходцев из высокообеспеченных слоев общества; на этой основе происходит радикальное изменение в системе ценностей нового высшего класса. Как известно, надутилитарный тип мотивации распространен не столько у тех, кто добился значительных материальных успехов в течение жизни; напротив, как отмечает Р.Инглегарт, "по самой природе вещей, постматериалистами становятся чаще всего те, кто с рождения пользуется всеми материальными благами, именно это в значительной степени и объясняет их приход к постматериализму" [557]; люди же, с юности стремившиеся добиться экономического успеха, впоследствии гораздо реже усваивают творческие модели поведения и становятся носителями постматериалистических идеалов. С этой точки зрения, есть основания полагать, что в ближайшие десятилетия постматериалистические ценности будут все более широко усваиваться, а поскольку, "будучи однажды выбранными, ценности меняются
-------------------
[554] - См.: Frank R.H., Cook P. J. The Winner-Take-All Society. P. 165.
[555] - См.: Lasch Ch. The Revolt of the Elites and the Betrayal of Democracy. P. 177.
[556] - См.: The Economist. 1997. February 8. P. 57.
[557] - Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. P. 171.
-------------------
очень редко" [558], можно прогнозировать быстрый рост нематериалистически мотивированного социального слоя, в который будет постепенно перерождаться прежний высший класс индустриального мира.
Внутренняя структура формирующегося нового господствующего класса гораздо более однородна, чем когда бы то ни было ранее. Причем именно приверженность постматериалистическим ценностям в наибольшей мере, на наш взгляд, будет консолидировать его представителей и в той же мере противопоставлять этот новый класс классу угнетаемому, или, правильнее сказать, отчужденному, в котором не разделяются подобные установки.
Новый доминирующий класс обладает при этом всеми признаками, которые достаточны для его определения именно как класса, а не социальной страты или группы. Во-первых, его представители контролируют ресурс, который становится важнейшим фактором современного производства, -- информацию и знания -- и, более того, фактически способны осуществлять производственный процесс, т. е. создавать новые информацию и знания, без непосредственного участия других членов общества. Таким образом, независимость этого класса от всего остального социума может по мере усиления роли информационного сектора не только не снижаться, но, напротив, продолжать укрепляться. Во-вторых, уже в современных условиях представители этого класса заняли весьма четко определяемое положение в производственной иерархии: они реально контролируют почти весь конечный продукт современного материального производства и процесс создания высоких технологий. Конкуренция индустриального типа и производство, которое может обойтись без новых технологических достижений, сохраняются сегодня почти исключительно в сфере примитивных массовых услуг, куда и стекается низкоквалифицированная рабочая сила, не будучи в состоянии конкурировать с образованными работниками в других отраслях; таким образом, все жизненно необходимые для прогресса общества сферы деятельности контролируются представителями нового класса. В-третьих, в силу того, что этот класс предоставляет в распоряжение общества ресурс, характеризующийся высокой редкостью и избирательностью, именно его представители получают возможность перераспределять в свою пользу все возрастающую долю общественного богатства. В-четвертых, нельзя не отметить и того, что, конституируясь в качестве доминирующего класса, новая господствующая группа современного общества стремительно формирует и противостоящую ей общность, обычно обозначаемую как
---------------
[558] - Boyett J.H., Conn H.P. Maximum Performance Management. P. 32.
---------------
underclass, на признаках которой мы более подробно остановимся ниже.
Усилия, предпринимаемые в течение последних десятилетий правительствами ведущих западных стран, показывают, что проблема неравенства, порожденного прежде всего отличиями в образовании и способностях людей современного общества, не может быть эффективно решена посредством перераспределения ресурсов и средств, как это всегда предполагалось ранее. Результаты социальной политики 60-х и 90-х годов диаметрально противоположны, хотя и тогда, и теперь преследуются одни и те же цели -- разве что с возросшей к концу столетия активностью. Таким образом, проблема бедности, которая, как казалось многим американским политикам и социологам, могла быть окончательно снята к середине 70-х годов [559], сегодня не только не решена, но и явно обострилась, а перспективы борьбы с этим социальным злом стали как никогда туманны.
* * *
Итак, проблема углубления неравенства в международном масштабе и вопросы неравномерности распределения национального достояния в рамках развитых стран имеют много общего и должны рассматриваться как проявления единой по своей природе тенденции, характерной для современной постэкономической революции. Оценивая их в таком контексте, мы приходим к постановке основной задачи нашего исследования.
Как оценка современного кризиса в мировом масштабе, так и анализ процессов, происходящих в каждой развитой стране в отдельности, свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что с переходом к обществу, основным производственным ресурсом которого становятся информация и знания, резко меняются приоритеты и критерии социального развития. Индустриальное производство и его результаты не могут более служить свидетельством мощи отдельных государств на мировой арене в той же мере, в какой доходы работников индустриального сектора в пределах каждой из развитых стран не могут обеспечить им не только социального роста, но даже сохранения прежней доли в национальном богатстве. Основой конкурентного потенциала любой страны оказываются теперь те новые знания, которые она способна продуцировать и применить для нужд других секторов производства, а не масштабы благ, создаваемых непосредственно в этих странах; точно так же
---------------
[559] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. P. 71.
---------------
никакие иные способности человека, кроме его умения создавать уникальный продукт, отличный от всех прочих, изобретать новые производственные и социальные технологии, не могут и не смогут в будущем обеспечить ему резкое повышение имущественного и социального статуса. В новых условиях, и это вытекает из всего сказанного выше, развитие общества становится зависимым от развития составляющих его личностей; там, где нет такой зависимости, поступательное развитие общества обеспечивается исключительно вмешательством государства, и вряд ли такое развитие сможет быть устойчивым и самодостаточным. Все эти факторы обусловливают гораздо большую хрупкость и неустойчивость нового общества по сравнению со всеми ему предшествовавшими.
Исследуя соотношение внутренних проблем современных постиндустриальных стран и динамики мирового хозяйственного кризиса последних нескольких лет, мы приходим к выводу о тесной и в то же время неоднозначной их связи. С одной стороны, социальное расслоение в рамках самих развитых держав является безусловно первичным по отношению к событиям, развертывающимся на мировой арене и воплощающимся прежде всего в кризисе индустриальной по своей сути модели мобилизационного развития. С другой стороны, именно неудача попыток догоняющего развития, особенно очевидная в последние годы, поставила в центр исследовательского внимания внутренние проблемы постиндустриальных обществ. Таким образом, мы сталкиваемся с весьма типичной для социальной науки ситуацией, когда глубинные, сущностные процессы оказываются предметом анализа только в том случае, если их весьма отдаленные проявления достигают очевидного масштаба и болезненной остроты. В контексте проблем, рассматриваемых нами, такая острота обусловливается прежде всего тем, что, в отличие от отдельных национальных государств, в мировом масштабе сегодня отсутствуют эффективные рычаги регулирования хозяйственных и социальных процессов. Именно поэтому кризис индустриальной модели развития оказался наиболее актуальной научной и практической проблемой не в самих развитых государствах более трех десятилетий назад, где и когда он, собственно, и возник, а в контексте мирового разделения труда, где этот кризис приобрел наиболее масштабные формы и оказался исключительно болезненным.
Таким образом, в условиях переживаемой человечеством первой фазы постэкономической трансформации цивилизация как бы раскалывается на основе парадоксального фактора, каким является прогресс научного знания, которое должно по своей природе служить объединению людей. Тем не менее, совершенно очевидна разделенность современного мира на постиндустриальный центр и индустриальную, а отчасти даже доиндустриальную периферию, причем естественная конвергенция этих составляющих представляется сегодня абсолютно нереальной. Но и в пределах самого постиндустриального центра также оформились два противостоящих класса -- с одной стороны, класс владельцев и распорядителей знаний и технологий, с другой -- подавленный класс, неспособный найти достойного места в структуре информационного хозяйства. Суть конфликта, зреющего в противостоянии этих сил, представляется достаточно близкой по своей природе, хотя в одном случае речь идет о международном конфликте, а в другом -- о внутренних проблемах стран Запада. Как интеллектуальные работники, чья доля в национальном богатстве постиндустриальных стран неуклонно растет на протяжении последних двадцати лет, во все большей мере ставят перед собой постматериалистические цели, так и развитые страны в последние годы как никогда ранее стремятся к формированию в мировом масштабе стабильного и безопасного международного порядка; однако, как мы видели, внешне вполне справедливые и гуманистические усилия не порождают сокращение и преодоление неравенства, на что они, казалось бы, нацелены, а приводят к обострению социальной и международной напряженности, усилению неравномерности распределения любых видов материальных и нематериальных благ, услуг, информации и капитала в рамках отдельной страны и мира в целом.
Дж.К.Гэлбрейт полагает, что "справедливое общество не стремится установить в распределении доходов равенство, не соответствующее ни природе человека, ни характеру и мотивации современной экономической системы. Как известно, люди коренным образом различаются по тому, насколько они хотят и умеют делать деньги. Причем источником той энергии и инициативы, которые служат движущей силой современной экономики, является не просто жажда богатства, а желание превзойти других в его накоплении", но, -- заключает он свою мысль, -- "такого положения справедливое общество допустить не может; для него также неприемлемо любое оправдание... существования подобного неравенства" [560]. Стабильность мировой хозяйственной системы находится в настоящее время под угрозой -- фактически вне зависимости от того, какими окажутся действия лидеров современных великих держав. Кризис глобального рыночного хозяйства объективно выводит на первый план проблемы "справедливого общества" в глобальном его измерении. По мнению большинства авторитетных исследователей, открытое общество, соответствующее
---------------
[560] - Galbraith J. К. The Good Society. The Humane Agenda. P. 59, 60.
---------------
западным ценностям, может быть построено только во всемирном масштабе. Причем это мнение не поколеблено даже очевидными неудачами японской модели индустриализации, "прорыва" азиатских стран, экспериментов Запада в Латинской Америке и России, катастрофической неспособностью развитых стран преодолеть негативные тенденции, связанные с экологическим ущербом, который наносится нашей планете хозяйственным развитием (или, напротив, неразвитостью) отдельных стран "третьего мира". В этом, на наш взгляд, проявляется недооценка проблем, имеющих по своей сути аналогичную природу, но проявляющихся на локальном уровне, в границах отдельных развитых экономик. Эксперты и социологи, ратующие за укрепление стабильности в мировом масштабе, не отдают себе отчета в том, что выступают тем самым за обострение противоречий, которые уже сегодня вполне различимы внутри постиндустриальных держав.
В течение последних двадцати лет, особенно углубивших разрыв между индустриальным и постиндустриальным мирами, с одной стороны, и между индустриальным и постиндустриальным секторами хозяйства внутри развитых стран -- с другой, Запад продолжал находиться в плену двух опасных иллюзий. Считалось (и на то имелись определенные основания), что западная социальная модель уверенно завоевывает все новые пространства и этот процесс способствует укреплению доминирующих позиций самой западной цивилизации. Тем не менее, сегодня становится очевидным, что, во-первых, гигантские инвестиции развитых стран создали в отдельных регионах мира не более чем индустриальные экономики и что, во-вторых, дальнейшее поддержание их устойчивого функционирования потребует намного больших вложений, чем все ранее поощрявшиеся программы развития. Причина -- в принципиальной неспособности индустриального мира конкурировать с постиндустриальным. Вторая иллюзия состоит в уверенности, что социальной системе развитых стран не угрожает никакая изнутри возникающая нестабильность, поскольку острота традиционного классового конфликта устойчиво и неизменно снижалась в течение этих десятилетий. В определенной мере и это мнение было правильным, однако придерживавшиеся его аналитики игнорировали возможность развертывания социальных противоречий нового типа, адекватных постэкономическому общественному состоянию; и сегодня также становится ясно, что поддержание некоего "оптимального" в данном контексте равенства в обществе потребует таких усилий, которые до сих пор трудно было представить.
Таким образом, можно констатировать, что у западного мира сегодня нет достаточных сил, средств и ресурсов для одновременного выравнивания обеих важнейших диспропорций, сопровождающих становление постэкономического типа хозяйства. Активизация усилий по поддержанию индустриальных экономик и снижению масштабов опасности, обусловленной распадом природных экосистем в наиболее бедных странах Африки, Азии и Латинской Америки, не может не отозваться ростом внутренних проблем в пределах самих развитых стран; при этом совершенно неочевидно, что обладающие суверенитетом реципиенты помощи и инвестиций реально обратят их на пользу как своих народов, так и более стабильного мирового порядка. "Замыкание" развитых стран и перенос акцента на внутренние проблемы может резко обострить течение современного кризиса и сделать международные конфликты гораздо более непредсказуемыми по их последствиям. Попытки гармонизации усилий на этих двух направлениях способны, на наш взгляд, привести скорее к определенной консервации проблемы, нежели к ее реальному разрешению.
Однако уже через несколько лет стало понятно, что за мимолетными изменениями скрывается мощная социальная тенденция. Первоначально было отмечено, что в условиях перехода к информационной экономике снижаются темпы роста производительности, а вместе с ними и темпы повышения реальных доходов боль
---------------
[541] - См., напр: Winslow Ch.D., Bramer W.L. Future Work. P. 230; Danziger S., Gottschalk P. America Unequal. N.Y.-Cambridge (Ma.), 1995. P. 116-117; Madrick J. The End of Affluence. P. 135; Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S., Lucas S.R., Swidler A., Voss K. Inequality by Design. Cracking the Bell Curve Myth. Princeton (NJ), 1996. P. 116, и др.
[542] - См.: Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 266-267.
[543] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 128.
---------------
шинства работников. Как отмечают Б.Дэвис и Д.Вессель, между 1950 и 1973 годами средний доход типичной американской семьи вырос на 110 процентов; между тем впоследствии он трижды снижался в абсолютном выражении (в 1973-1975, 1980-1983 и 1988-1992 годах), и в результате между 1973 и 1996 годами его рост составил всего 15 процентов [544]. Но не менее важным обстоятельством было и то, что общее снижение темпов роста реальных доходов населения в 70-е и 80-е годы не вызвало соответствующего замедления роста доли высокообразованной части населения в национальном доходе и национальном богатстве; напротив, изменившиеся условия стали причиной резкого относительного ухудшения положения лиц, имеющих полное и тем более неполное среднее образование. В течение 80-х годов в США "почасовая заработная плата (с поправкой на инфляцию) выросла на 13 процентов для мужчин, имеющих высшее образование, и снизилась на 8 процентов для мужчин, имеющих незаконченное высшее образование, уменьшилась на 13 процентов для мужчин, имеющих лишь среднее образование, и упала на целых 18 процентов для имеющих неполное среднее образование" [545]. В конце 80-х один процент наиболее состоятельных граждан впервые стал контролировать большую часть национального достояния США, чем низшие 40 процентов; наряду с тем, что доля населения, живущего ниже уровня бедности, достигла и стала превышать 15 процентов, это оказалось, по мнению многих социологов, серьезным фактором возможной политической дестабилизации [546]. Однако хотя в течение весьма продолжительного времени большинством исследователей и отмечалось, что "усиление неравенства, начавшееся в середине 70-х годов и ускорившееся в 1980-е, является одной из наиболее документально подтвержденных тенденций в современной экономике" [547], они не связывали это непосредственным образом со становлением новой социальной структуры постиндустриального общества и обретением классом носителей знания доминирующих позиций.
Такая точка зрения стала укрепляться во второй половине 80-х, когда социальное расслоение на основе неравенства образования стало значительно более выраженным. Особенно важны, на наш взгляд, три проявившихся в это время обстоятельства.
-------------
[544] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. N.Y., 1998.
[545] - Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S., Lucas S.R., Swidler A., Voss K. Inequality by Design. P. 116.
[546] - См.: Handy Ch. The Hungry Spirit. P. 39-41.
[547] - Kuttner R. Everything for Sale. The Virtues and Limits of Markets. N.Y., 1997. P. 86.
-------------
Во-первых, граница, всегда разделявшая более и менее образованные классы общества, стала обретать некое новое качество. Так, в период между 1974 и 1986 годами доходы лиц с высшим образованием росли гораздо быстрее по отношению к остальным категориям занятых, а заработки вчерашних школьников не обнаруживали никакой динамики. Но с 1987 года быстрый рост доходов выпускников колледжей в США приостановился [548]. Этот факт показывает, в частности, что определенная граница стала пролегать уже не между лицами, имеющими высшее образование или не имеющими его, а между получившими образование (сколь угодно совершенное) и проявившими некие специфические способности, то есть между обладающими образованием и обладающими знаниями. Приостановление роста доходов лиц с высшим образованием в конце 80-х имеет то же основание, что и аналогичная тенденция в отношении выпускников школ, наблюдавшаяся с середины 70-х: как тогда они стали ординарной рабочей силой перед лицом выпускников колледжей, так сегодня последние сами оказываются "средними работниками" по отношению к имеющим ученые степени, звания, получившим высокий уровень послеву-зовской подготовки или проявившим себя в высокотехнологичных компаниях. Таким образом, впервые зависимость доходов от различий в качестве полученного образования приобрела новый характер, так как любой уровень образованности уже не может конкурировать с качественными параметрами способностей и возможностей человека.
Во-вторых, разделенность общества на основе способности или неспособности людей к производству нового знания оказалась со второй половины 80-х годов вполне аналогичной классовой разделенности индустриальной эпохи. В условиях, когда интеллектуальный капитал стал основным ресурсом производства, распределение национального дохода и валового общественного продукта осуществлялось в пользу капитала и труда -в традиционном их понимании. Уже в 80-е годы в большинстве развитых постиндустриальных стран рост объемов валового национального продукта происходил на фоне стагнирующей заработной платы работников и резкого роста (более чем вдвое) доходов капитала [549]. С середины прошлого десятилетия производительность в американских компаниях растет при стабильной и даже снижающейся оплате труда [550]. Этот феномен имеет двоякое объяснение: с одной стороны,
---------------
[548] - См.: Madrick J. The End of Affluence. P. 110.
[549] - См.: Ayres R.U. Turning Point. P. 119; Weizsaecker E., von, Lovins A.B., Lovins L. H. Factor Four: Doubling Wealth -- Halving Resource Use. P. 279.
[550] - См.: Lind M. The Next American Nation. P. 200.
---------------
в условиях, когда рост в высокотехнологичных отраслях производства поддерживает экономическое развитие западных стран в большей мере, нежели прогресс какого-либо иного сектора хозяйства, наиболее высокооплачиваемыми работниками оказываются лица, занятые в информационном и сервисном секторах. Они получают значительную часть своих доходов не в виде устойчивой заработной платы, а в качестве гонораров и доли в прибыли своих компаний, а нередко и непосредственно в виде дивидендов. В конце 80-х доля заработной платы в совокупных доходах 1 процента наиболее состоятельных семей США не превышала 40 процентов, хотя в среднем для страны составляла более 70 процентов. Среди приблизительно миллиона человек, входивших в круг самых высокооплачиваемых работников, 60 процентов работали в администрациях крупных производственных или торговых компаний или были их ведущими консультантами; около 30 процентов практиковали как юристы и врачи, а остальные 10 процентов приходились на представителей творческих профессий, включая профессоров и преподавателей [551] . Таким образом, увеличение заработной платы среднего и низшего производственного персонала практически не сказывается на эффективности производства, так как основную роль в повышении конкурентоспособности компаний и умножении их прибыли играют главным образом высшие менеджеры и высококвалифицированные работники иных категорий. С другой стороны, описанный здесь процесс становится самоподдерживающимся, поскольку рост прямых доходов этой категории людей оказывается следствием развития высокотехнологичных производств, повышающего, в свою очередь, курсовую стоимость ценных бумаг, которые, как правило, и принадлежат главным образом их менеджерам и основателям соответствующих компаний. Известно, что в США во второй половине 80-х более 37 процентов акций крупнейших корпораций находились в собственности 0,5 процента наиболее состоятельных граждан [552]. Таким образом, значительная часть национального богатства оказывается сосредоточена в руках верхушки общества, соединяющей признаки традиционной буржуазии и нового класса интеллектуалов, тогда как малообеспеченные и, как правило, малообразованные граждане не только наблюдают сокращение своей доли в национальном доходе, но и вытесняются на периферию трудовых отношений: так, если люди, получавшие в 1990 году заработную плату ниже среднего уровня и потерявшие в 1990-1992 годах работу, впоследствии находили ее, то их доходы оказывались в среднем на четверть ниже предшествующих [553].
-----------------
[551] - См.: Frank R.H., Cook P.J. The Winner-Take-All Society. P. 88.
[552] - См.: Korten D.C. When Corporations Rule the World. P. 109.
[553] - См.: Celente G. Trends 2000. P. 37.
-----------------
Третье из обсуждаемых нами обстоятельств заключается в том, что с тех пор как основой подготовки человека к сколько-нибудь эффективной деятельности в современном обществе стал процесс овладения знаниями, обозначилась явная тенденция к замыканию новой высшей социальной страты в себе самой. С 1970 по 1990 год средняя стоимость обучения в частных университетах в США возросла на 474 процента при том, что средний рост потребительских цен не превысил 248 процентов [554]. Характерно также и то, что максимальный спрос предъявляется сегодня не столько на квалифицированный преподавательский состав, сколько на рабочую силу, способную творчески ставить и решать задачи: в результате доходы преподавателей и профессоров, в частности, по математическим и информационным дисциплинам, растут сегодня в три-четыре раза медленнее стандартной зарплаты их выпускников, создающих собственные предприятия или работающих по контракту. Ввиду роста стоимости образования высшая страта замыкается сегодня подобно вчерашним предпринимателям. Подобно тому, как в начале века две трети высших руководителей компаний были выходцами из состоятельных семей, в 1991 году около половины студентов ведущих университетов были детьми родителей, чей доход превышал 100 тыс. долл. [555] Согласно подсчетам американских экономистов, если в 1980 году только 30 процентов молодых людей, в чьих семьях доход превышал 67 тыс. долл., заканчивали четырехлетний колледж, то сегодня это уже 80 процентов [556]. Последствия этой тенденции выходят далеко за рамки простого роста возможностей выходцев из высокообеспеченных слоев общества; на этой основе происходит радикальное изменение в системе ценностей нового высшего класса. Как известно, надутилитарный тип мотивации распространен не столько у тех, кто добился значительных материальных успехов в течение жизни; напротив, как отмечает Р.Инглегарт, "по самой природе вещей, постматериалистами становятся чаще всего те, кто с рождения пользуется всеми материальными благами, именно это в значительной степени и объясняет их приход к постматериализму" [557]; люди же, с юности стремившиеся добиться экономического успеха, впоследствии гораздо реже усваивают творческие модели поведения и становятся носителями постматериалистических идеалов. С этой точки зрения, есть основания полагать, что в ближайшие десятилетия постматериалистические ценности будут все более широко усваиваться, а поскольку, "будучи однажды выбранными, ценности меняются
-------------------
[554] - См.: Frank R.H., Cook P. J. The Winner-Take-All Society. P. 165.
[555] - См.: Lasch Ch. The Revolt of the Elites and the Betrayal of Democracy. P. 177.
[556] - См.: The Economist. 1997. February 8. P. 57.
[557] - Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. P. 171.
-------------------
очень редко" [558], можно прогнозировать быстрый рост нематериалистически мотивированного социального слоя, в который будет постепенно перерождаться прежний высший класс индустриального мира.
Внутренняя структура формирующегося нового господствующего класса гораздо более однородна, чем когда бы то ни было ранее. Причем именно приверженность постматериалистическим ценностям в наибольшей мере, на наш взгляд, будет консолидировать его представителей и в той же мере противопоставлять этот новый класс классу угнетаемому, или, правильнее сказать, отчужденному, в котором не разделяются подобные установки.
Новый доминирующий класс обладает при этом всеми признаками, которые достаточны для его определения именно как класса, а не социальной страты или группы. Во-первых, его представители контролируют ресурс, который становится важнейшим фактором современного производства, -- информацию и знания -- и, более того, фактически способны осуществлять производственный процесс, т. е. создавать новые информацию и знания, без непосредственного участия других членов общества. Таким образом, независимость этого класса от всего остального социума может по мере усиления роли информационного сектора не только не снижаться, но, напротив, продолжать укрепляться. Во-вторых, уже в современных условиях представители этого класса заняли весьма четко определяемое положение в производственной иерархии: они реально контролируют почти весь конечный продукт современного материального производства и процесс создания высоких технологий. Конкуренция индустриального типа и производство, которое может обойтись без новых технологических достижений, сохраняются сегодня почти исключительно в сфере примитивных массовых услуг, куда и стекается низкоквалифицированная рабочая сила, не будучи в состоянии конкурировать с образованными работниками в других отраслях; таким образом, все жизненно необходимые для прогресса общества сферы деятельности контролируются представителями нового класса. В-третьих, в силу того, что этот класс предоставляет в распоряжение общества ресурс, характеризующийся высокой редкостью и избирательностью, именно его представители получают возможность перераспределять в свою пользу все возрастающую долю общественного богатства. В-четвертых, нельзя не отметить и того, что, конституируясь в качестве доминирующего класса, новая господствующая группа современного общества стремительно формирует и противостоящую ей общность, обычно обозначаемую как
---------------
[558] - Boyett J.H., Conn H.P. Maximum Performance Management. P. 32.
---------------
underclass, на признаках которой мы более подробно остановимся ниже.
Усилия, предпринимаемые в течение последних десятилетий правительствами ведущих западных стран, показывают, что проблема неравенства, порожденного прежде всего отличиями в образовании и способностях людей современного общества, не может быть эффективно решена посредством перераспределения ресурсов и средств, как это всегда предполагалось ранее. Результаты социальной политики 60-х и 90-х годов диаметрально противоположны, хотя и тогда, и теперь преследуются одни и те же цели -- разве что с возросшей к концу столетия активностью. Таким образом, проблема бедности, которая, как казалось многим американским политикам и социологам, могла быть окончательно снята к середине 70-х годов [559], сегодня не только не решена, но и явно обострилась, а перспективы борьбы с этим социальным злом стали как никогда туманны.
* * *
Итак, проблема углубления неравенства в международном масштабе и вопросы неравномерности распределения национального достояния в рамках развитых стран имеют много общего и должны рассматриваться как проявления единой по своей природе тенденции, характерной для современной постэкономической революции. Оценивая их в таком контексте, мы приходим к постановке основной задачи нашего исследования.
Как оценка современного кризиса в мировом масштабе, так и анализ процессов, происходящих в каждой развитой стране в отдельности, свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что с переходом к обществу, основным производственным ресурсом которого становятся информация и знания, резко меняются приоритеты и критерии социального развития. Индустриальное производство и его результаты не могут более служить свидетельством мощи отдельных государств на мировой арене в той же мере, в какой доходы работников индустриального сектора в пределах каждой из развитых стран не могут обеспечить им не только социального роста, но даже сохранения прежней доли в национальном богатстве. Основой конкурентного потенциала любой страны оказываются теперь те новые знания, которые она способна продуцировать и применить для нужд других секторов производства, а не масштабы благ, создаваемых непосредственно в этих странах; точно так же
---------------
[559] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. P. 71.
---------------
никакие иные способности человека, кроме его умения создавать уникальный продукт, отличный от всех прочих, изобретать новые производственные и социальные технологии, не могут и не смогут в будущем обеспечить ему резкое повышение имущественного и социального статуса. В новых условиях, и это вытекает из всего сказанного выше, развитие общества становится зависимым от развития составляющих его личностей; там, где нет такой зависимости, поступательное развитие общества обеспечивается исключительно вмешательством государства, и вряд ли такое развитие сможет быть устойчивым и самодостаточным. Все эти факторы обусловливают гораздо большую хрупкость и неустойчивость нового общества по сравнению со всеми ему предшествовавшими.
Исследуя соотношение внутренних проблем современных постиндустриальных стран и динамики мирового хозяйственного кризиса последних нескольких лет, мы приходим к выводу о тесной и в то же время неоднозначной их связи. С одной стороны, социальное расслоение в рамках самих развитых держав является безусловно первичным по отношению к событиям, развертывающимся на мировой арене и воплощающимся прежде всего в кризисе индустриальной по своей сути модели мобилизационного развития. С другой стороны, именно неудача попыток догоняющего развития, особенно очевидная в последние годы, поставила в центр исследовательского внимания внутренние проблемы постиндустриальных обществ. Таким образом, мы сталкиваемся с весьма типичной для социальной науки ситуацией, когда глубинные, сущностные процессы оказываются предметом анализа только в том случае, если их весьма отдаленные проявления достигают очевидного масштаба и болезненной остроты. В контексте проблем, рассматриваемых нами, такая острота обусловливается прежде всего тем, что, в отличие от отдельных национальных государств, в мировом масштабе сегодня отсутствуют эффективные рычаги регулирования хозяйственных и социальных процессов. Именно поэтому кризис индустриальной модели развития оказался наиболее актуальной научной и практической проблемой не в самих развитых государствах более трех десятилетий назад, где и когда он, собственно, и возник, а в контексте мирового разделения труда, где этот кризис приобрел наиболее масштабные формы и оказался исключительно болезненным.
Таким образом, в условиях переживаемой человечеством первой фазы постэкономической трансформации цивилизация как бы раскалывается на основе парадоксального фактора, каким является прогресс научного знания, которое должно по своей природе служить объединению людей. Тем не менее, совершенно очевидна разделенность современного мира на постиндустриальный центр и индустриальную, а отчасти даже доиндустриальную периферию, причем естественная конвергенция этих составляющих представляется сегодня абсолютно нереальной. Но и в пределах самого постиндустриального центра также оформились два противостоящих класса -- с одной стороны, класс владельцев и распорядителей знаний и технологий, с другой -- подавленный класс, неспособный найти достойного места в структуре информационного хозяйства. Суть конфликта, зреющего в противостоянии этих сил, представляется достаточно близкой по своей природе, хотя в одном случае речь идет о международном конфликте, а в другом -- о внутренних проблемах стран Запада. Как интеллектуальные работники, чья доля в национальном богатстве постиндустриальных стран неуклонно растет на протяжении последних двадцати лет, во все большей мере ставят перед собой постматериалистические цели, так и развитые страны в последние годы как никогда ранее стремятся к формированию в мировом масштабе стабильного и безопасного международного порядка; однако, как мы видели, внешне вполне справедливые и гуманистические усилия не порождают сокращение и преодоление неравенства, на что они, казалось бы, нацелены, а приводят к обострению социальной и международной напряженности, усилению неравномерности распределения любых видов материальных и нематериальных благ, услуг, информации и капитала в рамках отдельной страны и мира в целом.
Дж.К.Гэлбрейт полагает, что "справедливое общество не стремится установить в распределении доходов равенство, не соответствующее ни природе человека, ни характеру и мотивации современной экономической системы. Как известно, люди коренным образом различаются по тому, насколько они хотят и умеют делать деньги. Причем источником той энергии и инициативы, которые служат движущей силой современной экономики, является не просто жажда богатства, а желание превзойти других в его накоплении", но, -- заключает он свою мысль, -- "такого положения справедливое общество допустить не может; для него также неприемлемо любое оправдание... существования подобного неравенства" [560]. Стабильность мировой хозяйственной системы находится в настоящее время под угрозой -- фактически вне зависимости от того, какими окажутся действия лидеров современных великих держав. Кризис глобального рыночного хозяйства объективно выводит на первый план проблемы "справедливого общества" в глобальном его измерении. По мнению большинства авторитетных исследователей, открытое общество, соответствующее
---------------
[560] - Galbraith J. К. The Good Society. The Humane Agenda. P. 59, 60.
---------------
западным ценностям, может быть построено только во всемирном масштабе. Причем это мнение не поколеблено даже очевидными неудачами японской модели индустриализации, "прорыва" азиатских стран, экспериментов Запада в Латинской Америке и России, катастрофической неспособностью развитых стран преодолеть негативные тенденции, связанные с экологическим ущербом, который наносится нашей планете хозяйственным развитием (или, напротив, неразвитостью) отдельных стран "третьего мира". В этом, на наш взгляд, проявляется недооценка проблем, имеющих по своей сути аналогичную природу, но проявляющихся на локальном уровне, в границах отдельных развитых экономик. Эксперты и социологи, ратующие за укрепление стабильности в мировом масштабе, не отдают себе отчета в том, что выступают тем самым за обострение противоречий, которые уже сегодня вполне различимы внутри постиндустриальных держав.
В течение последних двадцати лет, особенно углубивших разрыв между индустриальным и постиндустриальным мирами, с одной стороны, и между индустриальным и постиндустриальным секторами хозяйства внутри развитых стран -- с другой, Запад продолжал находиться в плену двух опасных иллюзий. Считалось (и на то имелись определенные основания), что западная социальная модель уверенно завоевывает все новые пространства и этот процесс способствует укреплению доминирующих позиций самой западной цивилизации. Тем не менее, сегодня становится очевидным, что, во-первых, гигантские инвестиции развитых стран создали в отдельных регионах мира не более чем индустриальные экономики и что, во-вторых, дальнейшее поддержание их устойчивого функционирования потребует намного больших вложений, чем все ранее поощрявшиеся программы развития. Причина -- в принципиальной неспособности индустриального мира конкурировать с постиндустриальным. Вторая иллюзия состоит в уверенности, что социальной системе развитых стран не угрожает никакая изнутри возникающая нестабильность, поскольку острота традиционного классового конфликта устойчиво и неизменно снижалась в течение этих десятилетий. В определенной мере и это мнение было правильным, однако придерживавшиеся его аналитики игнорировали возможность развертывания социальных противоречий нового типа, адекватных постэкономическому общественному состоянию; и сегодня также становится ясно, что поддержание некоего "оптимального" в данном контексте равенства в обществе потребует таких усилий, которые до сих пор трудно было представить.
Таким образом, можно констатировать, что у западного мира сегодня нет достаточных сил, средств и ресурсов для одновременного выравнивания обеих важнейших диспропорций, сопровождающих становление постэкономического типа хозяйства. Активизация усилий по поддержанию индустриальных экономик и снижению масштабов опасности, обусловленной распадом природных экосистем в наиболее бедных странах Африки, Азии и Латинской Америки, не может не отозваться ростом внутренних проблем в пределах самих развитых стран; при этом совершенно неочевидно, что обладающие суверенитетом реципиенты помощи и инвестиций реально обратят их на пользу как своих народов, так и более стабильного мирового порядка. "Замыкание" развитых стран и перенос акцента на внутренние проблемы может резко обострить течение современного кризиса и сделать международные конфликты гораздо более непредсказуемыми по их последствиям. Попытки гармонизации усилий на этих двух направлениях способны, на наш взгляд, привести скорее к определенной консервации проблемы, нежели к ее реальному разрешению.