Страница:
[138] - См.: The Economist. 1997. July 19. P. 75.
[139] - См.: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci SJ., et al. The State of Americans. P. 176-177, 176.
[140] - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 387.
[141] - См.: Jencks Ch. Is the American Underclass Growing? // Jencks Ch., Peterson P. (Eds.) The Urban Underclass. Wash., 1991. P. 53.
в среднем 5-7 процентов[142]. В 90-е годы ситуация фактически не улучшилась, несмотря на экономический подъем и минимальные за последние годы показатели безработицы. Социальная и экономическая политика во многих развитых странах, и особенно в США, в 60-е и 70-е годы была направлена на достижение равноправия и искоренение бедности. Цели эти казались достаточно близкими, но достигнуты не были. Современная социальная политика ставит перед собой гораздо более скромные задачи, акцентируя внимание в первую очередь на недопущении роста бедности в условиях экономического процветания. Проблема имущественного неравенства становится весьма острой, а ее значение -- исключительно важным. Опасность социального расслоения заключается, кроме всего прочего, и в том, что, в этом процессе все более заметную роль играет фактор принадлежности человека к классу интеллектуалов; соответственно и зреющий социальный протест будет в первую очередь обращен против его представителей, которые ассоциируются ныне с верхушкой общества. Чтобы оценить масштаб этой проблемы, следует обратиться к картине общего нарастания имущественного неравенства в современных развитых обществах.
* * *
Итак, имеется достаточно аргументов, чтобы согласиться с выводом о возможности становления в нынешнем постиндустриальном обществе новой социальной структуры с новым господствующим классом во главе ее. Новый господствующий класс постэкономического общества может стать гораздо более однородным по своей внутренней структуре, чем все существовавшие в истории высшие классы; мотивированные в значительной мере надутилитарным образом, его представители по мере консолидации, обусловленной необходимостью интеллектуального сотрудничества и схожими жизненными стандартами, будут избавлены от резкого противоречия интересов, всегда возникавшего в недрах любой доминирующей страты экономической эпохи. На наш взгляд, именно приверженность постматериалистическим ценностям в наибольшей мере способна консолидировать новый правящий класс; но на этой же основе будет развиваться и противостояние с угнетаемым, или, правильнее сказать, отчужденным, классом, представителям которого чужды подобные ценности. Новый доминирующий класс имеет все признаки, позволяющие определять его именно как класс, а не какую-либо иную социальную страту или группу. Во-первых, его представители конт
[142] - См.: Rodrik D. Has Globalization Gone Too Far? Wash., 1997. P. 23.
ролируют ресурс, который становится важнейшим фактором современного производства, -- информацию и знания -- и, более того, фактически способны осуществлять производственный процесс, т. е. создавать новые информацию и знания, без непосредственного участия других социальных групп. Таким образом, независимость данного класса от всего остального социума будет укрепляться по мере усиления роли информационного сектора. Во-вторых, уже сейчас представители этого формирующегося класса заняли весьма четко определяемое положение в производственной иерархии: они реально контролируют почти весь конечный продукт современного материального производства и процесс создания высоких технологий. Конкуренция индустриального типа и производство, которое может обойтись без новых технологических достижений, сохраняются сегодня почти исключительно в сфере примитивных массовых услуг, куда и стекается низкоквалифицированная рабочая сила, не будучи в состоянии конкурировать с образованными работниками в других отраслях; таким образом, большинство жизненно необходимых для общественного прогресса сфер деятельности все увереннее контролируются представителями этого нового класса. В-третьих, в силу того, что класс интеллектуалов предоставляет в распоряжение общества ресурс, характеризующийся высокой редкостью и избирательностью, он получает возможность перераспределять в свою пользу все возрастающую долю общественного богатства, при этом не основывая свои действия на принципе монополии. Создатели нового оригинального продукта заранее понимают, что цена на него в значительной мере определяется спросом в пределах достаточно узких социальных групп, и, как правило, не имеют перед собой цели завоевывать массовый рынок. Компании, производящие высокоиндивидуализированные и невоспроизводимые блага, весьма успешно действуют на предельно, казалось бы, ограниченном пространстве статусного потребления; такое корпоративное поведение мы называем не конкуренцией (competition) или кооперацией (cooperation), а неким их симбиозом (co/petition). В-четвертых, нельзя не отметить и того, что, становясь доминирующим, класс интеллектуалов стремительно формирует и противостоящую ему общность. Последняя не получает пока в литературе четкого определения; большинство исследователей предпочитают обозначать ее как низший класс (underclass), не конкретизируя этого понятия излишне детально. Но мы убеждены, что в социологических исследованиях ближайшего времени самые актуальные проблемы будут связаны именно с этой общностью. Наконец, следует сказать несколько слов об этапах развертывания революции интеллектуалов. По нашему мнению, собственно периодом этой революции может быть названо только последнее десятилетие. когда окончательно сформировались предпосылки для того, чтобы знания заняли свое уникальное место в производственном процессе, а производству стал необходим не столько образованный или информированный работник, сколько человек, умеющий привносить в каждый процесс нечто новое, из известного извлекать нечто, ранее не существовавшее. Однако этот, современный, этап ведет к становлению, если так можно сказать, лишь первой фазы постэкономического общества, но, скорее всего, не зрелого его состояния.
Как известно, в рамках экономического строя подавляющее большинство людей ориентировано на достижение материальных целей; все остальные не играют общественно значимой роли, когда не в головах мыслителей, а в реальной жизни господствует концепция homo oeconomicus. Но постэкономическое общество основано на постматериалистической мотивации составляющих его людей, и этим оно отличается от общества экономического типа. Соответственно, логично предположить, что и постэкономическое общество в своем зрелом виде будет весьма однородным по типу бытующей в нем мотивации. В то же время оно не может в ходе своего становления миновать стадии неоднородности по признаку движущих людьми базовых мотивационных установок. По-видимому, эта проблема станет одной из актуальнейших в ближайшие десятилетия: в определенном смысле она уже была поставлена, когда пятнадцать лет назад Т.Стоуньер писал, что основной в ближайшие годы неизбежно станет задача "плавного перехода от индустриальной экономики к информационной" [143]. Эта задача "мягкого" преодоления периода нестабильности, несомненно лежащего между современным постиндустриальным обществом и зрелым постэкономическим состоянием, представляется сложной, как никакая иная.
Несколько лет назад патриарх современной экономической мысли Дж.К.Гэлбрейт, констатируя, что за последние годы наиболее состоятельные члены общества резко увеличили свою долю в присваиваемом национальном доходе, при столь же быстром и масштабном сокращении доли наименее обеспеченных граждан, писал: "Справедливое общество не стремится установить в распределении доходов равенство, не соответствующее ни природе человека, ни характеру и мотивации современной экономической системы. Как известно, люди коренным образом различаются по тому, насколько они хотят и умеют делать деньги. При этом источником той энергии и инициативы, которые служат движущей силой современной экономики, является не просто жажда богатства, а желание превзойти других в его накоплении". В то же время, оценивая сложившуюся ситуацию, он отмечал: "Такого положе
[143] - Цитата Т.Стоуньера приводится по: Lyon D. The Information Society. P. 56.
ния справедливое общество допустить не может; для него также неприемлемо любое оправдание... существования подобного неравенства" [144]. Мы бы поставили вопрос несколько иначе. Именно становление "справедливого", "совершенного" или, как мы его называем, постэкономического общества, представляющее собой объективный и непреодолимый процесс, и породило в конечном счете то современное неравенство, которого оно якобы не может допустить. Неравенство уже "допущено" и продолжает нарастать в первую очередь потому, что сам высший слой общества еще не в полной мере стал постэкономическим по типу своей мотивации и жизненных установок; пока этого не произойдет, неведомые нам сегодня механизмы саморегуляции, свойственные постэкономическому социальному порядку, не смогут в полной мере проявиться и изменить ситуацию.
Вместе с тем излишне долгое пребывание в рамках нынешнего "переходного периода", который характеризуется, как теперь уже ясно, не преодолением неравенства, а его быстрым и устойчивым нарастанием, способно взорвать устои существующего строя. Вопрос о перспективах стабильного развития современных западных обществ будет рассматриваться нами на протяжении всего дальнейшего изложения. Сейчас же рассмотрим более подробно проблему неравномерности распределения общественного богатства.
[144] - Galbraith J. К. The Good Society. The Humane Agenda. Boston-N.Y., 1996. P. 59,60.
Глава двенадцатая.
Имущественное расслоение в постиндустриальном обществе
История индустриального общества представляет собой не только историю проявления принципа свободы предпринимательства и совершенствования проявления различных форм частного материального интереса. В то же время она является и историей формирования во все большей мере социально сбалансированнного общества, обеспечивающего относительно равномерное распределение богатства и поддерживающего тот уровень жизни его членов, который считается в данное время в той или иной степени приемлемым. Социологи, отражавшие в своих работах эволюцию индустриального общества, всегда обращали на это особое внимание; так, английский исследователь Т.Маршалл прямо указал на социальное обеспечение как главную черту современного государства, отличающую его в той же мере, в какой для общества прошлого столетия был характерен принцип политической свободы, а для позапрошлого -- доминанта прав личности[145]. Во многих работах данная функция современного государства рассматривается как реализация основных принципов эпохи модернити, а стремление к искоренению социального неравенства -- как один из важнейших ориентиров современного социума. Сегодня все более распространенной становится точка зрения, согласно которой одним из главных залогов стабильности общественного организма является поддержание некоторого относительного равенства между людьми. П.Крагман в этой связи с обезоруживающей прямотой заявляет: "Люди стремятся не только к повышению абсолютного уровня своего благосостояния; им свойственно сравнивать его с уровнем жизни окружающих" [146]. Устранение возможных деструктивных последствий подобного сравнения становится сегодня, пожалуй, одной из самых актуальных задач во всех постиндустриальных странах.
Последнее подтверждается и реальным развитием событий в условиях развитого индустриального строя. Если до начала первой мировой войны только семь наиболее развитых стран мира в той или иной мере направляли на развитие социальной сферы по 3 процента своего валового национального продукта, то к 1940 году большинство демократических государств Европы достигли уровня подобных расходов, эквивалентного 5 процентам ВНП, а в середине 70-х годов данный показатель в странах ЕС составлял от 25 до 35 процентов валового национального продукта. В США увеличение затрат на социальные нужды было менее быстрым, однако сравнение 20,2 процента ВНП, направлявшихся на эти цели в 1981 году, с 2,4 процента в 1890-м также показывает весьма однозначную тенденцию[147]. Таким образом, в течение большей части XX века в рамках индустриальной системы предпринимались значительные усилия по преодолению проблемы социального неравенства и обеспечению относительно равного доступа всех членов общества к большинству социальных благ. Между тем успехи такой политики неочевидны; в развитии "государства всеобщего благоденствия" вполне отчетливо выделяются несколько периодов, а возможности в современных условиях не только преумножить, но даже сохранить достигнутые результаты представляются далеко не очевидными. В данной главе мы попытаемся оценить, в какой степени эти тенденции способны привести к формированию класса, жестко противостоящего новой доминирующей страте информационного общества.
[145] - См.: Marshall Т. Sociology at the Crossroads. L., 1963. P. 72-73.
[146] - Krugman P. The Accidental Theorist and Other Dispatches from the Dismal Science. N.Y.-L., 1998. P. 193.
Неравенство в развитом индустриальном обществе (конец 50-х -- середина 80-х годов)
Социальная структура индустриального общества предполагает, что абсолютное большинство его граждан получают основную часть своего дохода в виде заработной платы или государственных пособий. К середине 70-х годов от таких видов поступлений как от жизненно важных зависело более 90 процентов всех американских семей; поэтому тесная зависимость между динамикой заработной платы и ростом или снижением благосостояния населения не вызывает сомнения.
[147] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 112.
В первые послевоенные десятилетия ситуация оставалась стабильной, а изменения -- позитивными. В 1948-1966 годах почасовая заработная плата в экономике США росла средним темпом на 2,2 процента в год; в последующий период 1966-1973 годов рост замедлился до 1,5 процента на фоне определенного повышения (на 5 процентов за весь период) средней продолжительности рабочего времени. В результате доход средней американской семьи повышался в 50-е и 60-е годы на 3,1 процента, а во второй половине 60-х и начале 70-х -- на 2,2 процента в год[148]; тем самым достигался показатель, близкий к темпам роста ВНП (а для середины 50-х годов -- даже превышавший его[149]). При этом быстро росли разного рода социальные выплаты, в первую очередь пособия по безработице, средства, выделяемые на повышение квалификации афроамериканцев, во множестве в 60-е годы вливавшихся в городское население из сельских южных районов, а также гранты и пособия студентам и т.д. Все это, наряду, разумеется, с активным хозяйственным подъемом рассматриваемого периода, способствовало серьезному снижению социальной напряженности, происходившему по мере упрочения позиций среднего класса. Как отмечал И.Валлерстайн, "именно он [средний класс] более всего выиграл в период с 1945 по 1967/73 годы. Его численность радикально выросла, причем как в относительном, так и в абсолютном выражении. Существенно усовершенствовались жизненные стандарты [представителей среднего класса], значительно расширился круг должностей, позволяющих причислить занимающих их к "среднему классу". Средний класс стал важнейшей основой стабильности политических систем [в большинстве развитых стран]"[150].
В этот период правительства уделяли соответствующим проблемам особое внимание. Только с 1965 по 1972 год расходы на социальные нужды выросли с 75 до 185 млрд. долл.; если в 1960 году на эти цели направлялось 7,7 процента ВНП, то в 1965 году эта цифра выросла до 10,5 процента[151], а в 1975-м -- до 18,7 процента[152]. В результате доходы наиболее бедных семей стабильно повышались на 4 процента в год[153]. Однако вовлечение новых масс населения в ряды рабочей силы и активная борьба с бедностью не
[148] - См.: Gordon D.M. Chickens Home to Roost: From Prosperity to Stagnation in the Postwar US Economy // Bernstein M.A., Adier D.E. (Eds.) Understanding American Economic Decline. P. 38-39, 43.
[149] - См.: Figgie H.E., Swanson G.J. Bankruptcy 1995. The Coming Collapse of America and How To Stop It. Boston-N.Y., 1993. P. 39.
[150] - Wallerstein I. After Liberalism. N.Y" 1995. P. 35.
[151] - См.: Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 266-267.
[152] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 128.
[153] - См.: Luttwak E. Turbo-Capitalism. P. 88.
могли не тормозить хозяйственный прогресс. Учитывая это обстоятельство, руководство страны в течение фактически всех 60-х и 70-х годов постепенно, однако весьма последовательно, повышало налоговое бремя на частных лиц, в основном принадлежавших к среднему классу. Так, между 1953 и 1974 годами налоги на среднего американца выросли с 11,8 до 23,4 процента получаемого им дохода, а социальные платежи промышленных компаний увеличились почти вдвое; между тем произошло снижение налогов на прибыль корпораций и капитальные вложения, что несколько облегчило положение бизнеса[154].
Результатом стали два очевидных последствия. С одной стороны, в течение 60-х годов доходы 20 процентов наиболее обеспеченных семей выросли с 29 до 36 тыс. долл. в год, тогда как средних 60 процентов увеличились с 11,5 до 16 тыс., зато низшие 20 процентов получили самую значительную прибавку -- с 2,9 до 5,4 тыс. долл., что демонстрировало весьма обнадеживающую тенденцию: во второй половине 60-х годов доли беднейших 40 процентов населения и наиболее обеспеченных 5 процентов, различавшиеся в 1930 году более чем вдвое, практически сравнялись[155]. В 1969 году суммарная доля высшего квинтиля населения в национальном доходе превышала долю низшего в 7,5 раза, что составляло минимальный показатель за всю историю США[156]. С другой стороны, подобная политика снижала норму накопления в ВНП и сокращала базу промышленного развития, искусственно сдерживая рост американской экономики; в условиях устойчивого развития 60-х годов последствия этого были не слишком заметными, однако уже в следующем десятилетии наступила самая тяжелая экономическая рецессия после 1929 года; в конце 1982-го средний доход американской семьи был на 4 процента ниже уровня 1973 года[157].
Мы далеки от утверждения о том, что активная социальная политика 60-х годов стала одним из главных источников проблем следующего десятилетия: таковые были в гораздо большей степени предопределены циклическим характером хозяйственного развития, двумя нефтяными шоками, утратой конкурентоспособности американской промышленности и необходимостью пересмотра научно-технической политики в целом. Однако изменение тенденций распределения общественного богатства после 1973 года представляется одной из наиболее отчетливо прослеживающихся черт эпохи первого системного кризиса индустриального хозяйства.
[154] - См.: Kuttner R. The Economic Illusion. P. 189.
[155] - См.: Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S., Lucas S.R., Swidler A., Voss K. Inequality by Design. P. 109-110.
[156] - См.: Ayres R. U. Turning Point. P. 116.
[157] - См.: Danziger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 43.
Как мы уже отмечали, заработная плата и пособия являлись в этот период основным источником дохода средней американской семьи. В 60-е годы эти две статьи обеспечивали суммарно 74,5 процента, в 70-е -- 77,2, а в 80-е -- 74,9 процента всех ее финансовых поступлений[158]. При этом заработная плата в сопоставимых ценах на протяжении 60-х и первой половины 70-х годов постоянно повышалась; ее рост составил более 25 процентов -- с 250 до 315 долл. в неделю в ценах 1990 года[159]. Нельзя не отметить, что продолжительность рабочего времени оставалась в эти годы фактически одной и той же[160]. Большинство специалистов сходятся в том мнении, что тенденция изменила свое направление в 1973 году; при этом многие подчеркивают, насколько быстро новый тренд был воспринят на уровне общественного сознания[161]. Заработная плата абсолютного большинства работников, особенно в отраслях промышленности и относительно примитивных услуг, начала резко снижаться, фактически достигнув в 1990 году уровня начала 60-х. Почасовая заработная плата среднего американца упала в 1973-1994 годах на 13,5 процента, что стало основной причиной замедления роста доходов большей части населения[162].
Общая картина подобного замедления прекрасно известна. Непосредственным толчком для изменения тенденции послужил хозяйственный кризис 1973-1974 годов и последовавшая за ним рецессия; некоторое возобновление прежних трендов во второй половине 70-х годов было прервано новым кризисом, постигшим Запад в начале 80-х. В результате "в ноябре 1982 года средний доход семьи был на 7,4 процента ниже, чем в 1979 году, и на 4 процента ниже, чем в 1973 году" [163]. Как отмечают Б. Дэвис и Д.Вессель, между 1950 и 1973 годами средний доход типичной американской семьи вырос на 110 процентов; между тем впоследствии он трижды снижался в абсолютном выражении (в 1973-1975, 1980-1983 и 1988-1992 годах), и в результате между 1973 и 1996 годами его рост составил всего 15 процентов[164]. Однако подобные цифры не отра
[158] - См.: Galbraith James К. Created Unequal. P. 83.
[159] - См.: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci S.J., et al. The State of Americans. P. 56.
[160] - См.: Schor J.B. The Overworked American. The Unexpected Decline of Leisure. N.Y., 1992. P.79.
[161] - См.: Piven F.F., Cloward R.A. Regulating the Poor. The Functions of Public Welfare. Updated Edition. N.Y., 1993. P. 347; Danyger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. Introduction. P. 1,7.
[162] - См.: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci S.J., et al. The State of Americans. P. 56.
[163] - Danyger S.H., Weinberg D.H. The Historical Record: Trends in Family Income, Inequality and Poverty // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. (Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. P. 21.
[164] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. N.Y., 1998.
жают в полной мере реального положения вещей. Если обратиться к распределению доходов между различными категориями населения, то легко увидеть совершенно иную картину. С 1979 по 1983 год средние доходы представителей низшей квинтили американских граждан снизились на 14,2 процента, а следующей за ней -- на 8,1 процента[165]. За весь период 1970-1990 годов (достаточно нерепрезентативный, так как он захватывает четыре года, предшествующих кризисной точке) доходы низшей квинтили выросли менее чем на 3, а следующей -- всего на 7 процентов[166]. При этом данные за период с 1974 по 1994 год, наиболее подходящие для цели нашего анализа с хронологической точки зрения, показывают, что реальные доходы низших 20 процентов населения устойчиво снижались, следующих двух квинтилей -- сохранялись приблизительно на прежнем уровне, тогда как у высших 20 процентов граждан они росли со средним темпом около 1 процента в год[167]; данная динамика кардинально отлична от ситуации, складывавшейся в предшествующий период (см. график 12-1).
Таким образом, последние два десятилетия трудно назвать удачными для большинства работников, имеющих лишь среднюю квалификацию. Даже оживление экономики в начале 90-х годов не смогло изменить ситуации, в которой "со времени первого вступления президента Никсона в должность реальная заработная плата среднего американского рабочего после вычета налогов не увеличивалась" [168]. Несмотря на то, что скорректированная с учетом инфляции величина среднедушевого ВНП выросла в США за последние 25 лет более чем на 55 процентов, "в это время доход средней семьи испытывал заметные колебания: рос на 4,8 процента с 1969 по 1979 год, снижался на 5 процентов с 1979-го по 1983-й, вновь возрастал на 11,1 процента между 1983-м и 1989-м, падал на 8 процентов с 1989-го по 1993-й и умеренно повышался на 4,5 процента в период 1993-1996 годов. В 1998 году доход среднего домашнего хозяйства на 3 процента превышал соответствующий показатель 1973 года, но оставался на 4 процента ниже, чем в 1989 году" [169]. За 20 лет -- с 1973 по 1993 год -- работники, не имеющие диплома колледжа, потеряли до 1/5 своей реальной заработной платы в условиях, когда производительность их труда возросла, по самым
[165] - См.: Krugman P. The Accidental Theorist and Other Dispatches from the Dismal Science. P. 58.
[166] - См.: Samuelson R.J. The Good Life and Its Discontents. The American Dream in the Age of Entitlement 1945-1995. N.Y., 1997. P. 71.
[167] - См.: Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. US Economic Policy in the 90s. 3rd ed. Cambridge (Ma.)-L., 1998. 1998
[168] - Ibid. P. 2.
[169] - Thurow L. Creating Wealth. P. 41.
График 12-1
Рост доходов семьи
Квинтили и 5% населения, имеющих наивысший доход, 1947--1992 гг.
1947-1973
График No1.
1973-1992
График No2.
Наименьший Второй
Источник: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci S.J., et al. The State of Americans. P. 61.
скромным оценкам, не менее чем на 25 процентов[170]. К 1991 году доходы средней семьи из низших 20 процентов населения оказались несколько ниже, чем в 1969 году (17 тыс. долл. против 17,3 тыс.), а семьи из высших 20 процентов -- выросли с 51 до 63 тыс. долл.[171] Но и эти цифры не отражают всего драматизма ситуации. Так как
[170] - См.: Krugman P. Pop Internationalism. Cambridge (Ma.)-L., 1998. Р. 192.
[171] - См.: Danyger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 49-50.
реальное богатство, обретаемое вследствие контроля над производственными мощностями или извлекаемое из финансовых операции, концентрируется в рамках относительно узкой социальной группы, данные по росту доли наиболее привилегированной части граждан в общем национальном богатстве оставляют особенно сильное впечатление. Так, доля 5 процентов наиболее состоятельных американцев в национальном доходе повысилась за 1973-1993 годы с 15,5 до более чем 20 процентов[172]; распределение общественного богатства в целом оказалось гораздо более неравномерным: в течение 80-х годов отношение доли наиболее обеспеченных 5 процентов населения США в общем богатстве к доле наиболее бедных американцев возросло с 15 до 22,5 раза[173]. На протяжении самого, пожалуй, сложного для американской экономики периода -- с 1983 по 1995 год -- доля представителей низшей квинтили в общем объеме национального дохода не только снижалась (с 4,1 до 3,7 процента)[174], но и, что гораздо более существенно, складывался характерный для этой категории населения отрицательный уровень богатства (negative wealth)[175], означающий, что их суммарные активы недостаточны для покрытия их обязательств. Доходы же самых богатых членов общества росли максимальными темпами, увеличиваясь даже в период экономического спада 1980-1981 годов и особенно быстро -- в середине и конце 80-х, когда ежегодные располагаемые доходы 1 процента наиболее состоятельных американцев выросли почти вдвое -в среднем с 280 до 525 тыс. долл.[176] С 1983 по 1995 год совокупное богатство 1 процента самых преуспевающих граждан выросло на 17 процентов (и составило 38,5 процента всего национального достояния), тогда как имущество средней американской семьи снизилось на 11 процентов; при этом Л.Туроу обращает внимание на впечатляющий разброс цифр внутри самого этого 1 процента граждан: если для того, чтобы попасть в данную категорию, необходимо совокупное состояние в 2 млн. долл. на семью, то богатейший гражданин США, Б.Гейтс, владел в конце 1998 года более чем 83 млрд. долл.[177]
[139] - См.: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci SJ., et al. The State of Americans. P. 176-177, 176.
[140] - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 387.
[141] - См.: Jencks Ch. Is the American Underclass Growing? // Jencks Ch., Peterson P. (Eds.) The Urban Underclass. Wash., 1991. P. 53.
в среднем 5-7 процентов[142]. В 90-е годы ситуация фактически не улучшилась, несмотря на экономический подъем и минимальные за последние годы показатели безработицы. Социальная и экономическая политика во многих развитых странах, и особенно в США, в 60-е и 70-е годы была направлена на достижение равноправия и искоренение бедности. Цели эти казались достаточно близкими, но достигнуты не были. Современная социальная политика ставит перед собой гораздо более скромные задачи, акцентируя внимание в первую очередь на недопущении роста бедности в условиях экономического процветания. Проблема имущественного неравенства становится весьма острой, а ее значение -- исключительно важным. Опасность социального расслоения заключается, кроме всего прочего, и в том, что, в этом процессе все более заметную роль играет фактор принадлежности человека к классу интеллектуалов; соответственно и зреющий социальный протест будет в первую очередь обращен против его представителей, которые ассоциируются ныне с верхушкой общества. Чтобы оценить масштаб этой проблемы, следует обратиться к картине общего нарастания имущественного неравенства в современных развитых обществах.
* * *
Итак, имеется достаточно аргументов, чтобы согласиться с выводом о возможности становления в нынешнем постиндустриальном обществе новой социальной структуры с новым господствующим классом во главе ее. Новый господствующий класс постэкономического общества может стать гораздо более однородным по своей внутренней структуре, чем все существовавшие в истории высшие классы; мотивированные в значительной мере надутилитарным образом, его представители по мере консолидации, обусловленной необходимостью интеллектуального сотрудничества и схожими жизненными стандартами, будут избавлены от резкого противоречия интересов, всегда возникавшего в недрах любой доминирующей страты экономической эпохи. На наш взгляд, именно приверженность постматериалистическим ценностям в наибольшей мере способна консолидировать новый правящий класс; но на этой же основе будет развиваться и противостояние с угнетаемым, или, правильнее сказать, отчужденным, классом, представителям которого чужды подобные ценности. Новый доминирующий класс имеет все признаки, позволяющие определять его именно как класс, а не какую-либо иную социальную страту или группу. Во-первых, его представители конт
[142] - См.: Rodrik D. Has Globalization Gone Too Far? Wash., 1997. P. 23.
ролируют ресурс, который становится важнейшим фактором современного производства, -- информацию и знания -- и, более того, фактически способны осуществлять производственный процесс, т. е. создавать новые информацию и знания, без непосредственного участия других социальных групп. Таким образом, независимость данного класса от всего остального социума будет укрепляться по мере усиления роли информационного сектора. Во-вторых, уже сейчас представители этого формирующегося класса заняли весьма четко определяемое положение в производственной иерархии: они реально контролируют почти весь конечный продукт современного материального производства и процесс создания высоких технологий. Конкуренция индустриального типа и производство, которое может обойтись без новых технологических достижений, сохраняются сегодня почти исключительно в сфере примитивных массовых услуг, куда и стекается низкоквалифицированная рабочая сила, не будучи в состоянии конкурировать с образованными работниками в других отраслях; таким образом, большинство жизненно необходимых для общественного прогресса сфер деятельности все увереннее контролируются представителями этого нового класса. В-третьих, в силу того, что класс интеллектуалов предоставляет в распоряжение общества ресурс, характеризующийся высокой редкостью и избирательностью, он получает возможность перераспределять в свою пользу все возрастающую долю общественного богатства, при этом не основывая свои действия на принципе монополии. Создатели нового оригинального продукта заранее понимают, что цена на него в значительной мере определяется спросом в пределах достаточно узких социальных групп, и, как правило, не имеют перед собой цели завоевывать массовый рынок. Компании, производящие высокоиндивидуализированные и невоспроизводимые блага, весьма успешно действуют на предельно, казалось бы, ограниченном пространстве статусного потребления; такое корпоративное поведение мы называем не конкуренцией (competition) или кооперацией (cooperation), а неким их симбиозом (co/petition). В-четвертых, нельзя не отметить и того, что, становясь доминирующим, класс интеллектуалов стремительно формирует и противостоящую ему общность. Последняя не получает пока в литературе четкого определения; большинство исследователей предпочитают обозначать ее как низший класс (underclass), не конкретизируя этого понятия излишне детально. Но мы убеждены, что в социологических исследованиях ближайшего времени самые актуальные проблемы будут связаны именно с этой общностью. Наконец, следует сказать несколько слов об этапах развертывания революции интеллектуалов. По нашему мнению, собственно периодом этой революции может быть названо только последнее десятилетие. когда окончательно сформировались предпосылки для того, чтобы знания заняли свое уникальное место в производственном процессе, а производству стал необходим не столько образованный или информированный работник, сколько человек, умеющий привносить в каждый процесс нечто новое, из известного извлекать нечто, ранее не существовавшее. Однако этот, современный, этап ведет к становлению, если так можно сказать, лишь первой фазы постэкономического общества, но, скорее всего, не зрелого его состояния.
Как известно, в рамках экономического строя подавляющее большинство людей ориентировано на достижение материальных целей; все остальные не играют общественно значимой роли, когда не в головах мыслителей, а в реальной жизни господствует концепция homo oeconomicus. Но постэкономическое общество основано на постматериалистической мотивации составляющих его людей, и этим оно отличается от общества экономического типа. Соответственно, логично предположить, что и постэкономическое общество в своем зрелом виде будет весьма однородным по типу бытующей в нем мотивации. В то же время оно не может в ходе своего становления миновать стадии неоднородности по признаку движущих людьми базовых мотивационных установок. По-видимому, эта проблема станет одной из актуальнейших в ближайшие десятилетия: в определенном смысле она уже была поставлена, когда пятнадцать лет назад Т.Стоуньер писал, что основной в ближайшие годы неизбежно станет задача "плавного перехода от индустриальной экономики к информационной" [143]. Эта задача "мягкого" преодоления периода нестабильности, несомненно лежащего между современным постиндустриальным обществом и зрелым постэкономическим состоянием, представляется сложной, как никакая иная.
Несколько лет назад патриарх современной экономической мысли Дж.К.Гэлбрейт, констатируя, что за последние годы наиболее состоятельные члены общества резко увеличили свою долю в присваиваемом национальном доходе, при столь же быстром и масштабном сокращении доли наименее обеспеченных граждан, писал: "Справедливое общество не стремится установить в распределении доходов равенство, не соответствующее ни природе человека, ни характеру и мотивации современной экономической системы. Как известно, люди коренным образом различаются по тому, насколько они хотят и умеют делать деньги. При этом источником той энергии и инициативы, которые служат движущей силой современной экономики, является не просто жажда богатства, а желание превзойти других в его накоплении". В то же время, оценивая сложившуюся ситуацию, он отмечал: "Такого положе
[143] - Цитата Т.Стоуньера приводится по: Lyon D. The Information Society. P. 56.
ния справедливое общество допустить не может; для него также неприемлемо любое оправдание... существования подобного неравенства" [144]. Мы бы поставили вопрос несколько иначе. Именно становление "справедливого", "совершенного" или, как мы его называем, постэкономического общества, представляющее собой объективный и непреодолимый процесс, и породило в конечном счете то современное неравенство, которого оно якобы не может допустить. Неравенство уже "допущено" и продолжает нарастать в первую очередь потому, что сам высший слой общества еще не в полной мере стал постэкономическим по типу своей мотивации и жизненных установок; пока этого не произойдет, неведомые нам сегодня механизмы саморегуляции, свойственные постэкономическому социальному порядку, не смогут в полной мере проявиться и изменить ситуацию.
Вместе с тем излишне долгое пребывание в рамках нынешнего "переходного периода", который характеризуется, как теперь уже ясно, не преодолением неравенства, а его быстрым и устойчивым нарастанием, способно взорвать устои существующего строя. Вопрос о перспективах стабильного развития современных западных обществ будет рассматриваться нами на протяжении всего дальнейшего изложения. Сейчас же рассмотрим более подробно проблему неравномерности распределения общественного богатства.
[144] - Galbraith J. К. The Good Society. The Humane Agenda. Boston-N.Y., 1996. P. 59,60.
Глава двенадцатая.
Имущественное расслоение в постиндустриальном обществе
История индустриального общества представляет собой не только историю проявления принципа свободы предпринимательства и совершенствования проявления различных форм частного материального интереса. В то же время она является и историей формирования во все большей мере социально сбалансированнного общества, обеспечивающего относительно равномерное распределение богатства и поддерживающего тот уровень жизни его членов, который считается в данное время в той или иной степени приемлемым. Социологи, отражавшие в своих работах эволюцию индустриального общества, всегда обращали на это особое внимание; так, английский исследователь Т.Маршалл прямо указал на социальное обеспечение как главную черту современного государства, отличающую его в той же мере, в какой для общества прошлого столетия был характерен принцип политической свободы, а для позапрошлого -- доминанта прав личности[145]. Во многих работах данная функция современного государства рассматривается как реализация основных принципов эпохи модернити, а стремление к искоренению социального неравенства -- как один из важнейших ориентиров современного социума. Сегодня все более распространенной становится точка зрения, согласно которой одним из главных залогов стабильности общественного организма является поддержание некоторого относительного равенства между людьми. П.Крагман в этой связи с обезоруживающей прямотой заявляет: "Люди стремятся не только к повышению абсолютного уровня своего благосостояния; им свойственно сравнивать его с уровнем жизни окружающих" [146]. Устранение возможных деструктивных последствий подобного сравнения становится сегодня, пожалуй, одной из самых актуальных задач во всех постиндустриальных странах.
Последнее подтверждается и реальным развитием событий в условиях развитого индустриального строя. Если до начала первой мировой войны только семь наиболее развитых стран мира в той или иной мере направляли на развитие социальной сферы по 3 процента своего валового национального продукта, то к 1940 году большинство демократических государств Европы достигли уровня подобных расходов, эквивалентного 5 процентам ВНП, а в середине 70-х годов данный показатель в странах ЕС составлял от 25 до 35 процентов валового национального продукта. В США увеличение затрат на социальные нужды было менее быстрым, однако сравнение 20,2 процента ВНП, направлявшихся на эти цели в 1981 году, с 2,4 процента в 1890-м также показывает весьма однозначную тенденцию[147]. Таким образом, в течение большей части XX века в рамках индустриальной системы предпринимались значительные усилия по преодолению проблемы социального неравенства и обеспечению относительно равного доступа всех членов общества к большинству социальных благ. Между тем успехи такой политики неочевидны; в развитии "государства всеобщего благоденствия" вполне отчетливо выделяются несколько периодов, а возможности в современных условиях не только преумножить, но даже сохранить достигнутые результаты представляются далеко не очевидными. В данной главе мы попытаемся оценить, в какой степени эти тенденции способны привести к формированию класса, жестко противостоящего новой доминирующей страте информационного общества.
[145] - См.: Marshall Т. Sociology at the Crossroads. L., 1963. P. 72-73.
[146] - Krugman P. The Accidental Theorist and Other Dispatches from the Dismal Science. N.Y.-L., 1998. P. 193.
Неравенство в развитом индустриальном обществе (конец 50-х -- середина 80-х годов)
Социальная структура индустриального общества предполагает, что абсолютное большинство его граждан получают основную часть своего дохода в виде заработной платы или государственных пособий. К середине 70-х годов от таких видов поступлений как от жизненно важных зависело более 90 процентов всех американских семей; поэтому тесная зависимость между динамикой заработной платы и ростом или снижением благосостояния населения не вызывает сомнения.
[147] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 112.
В первые послевоенные десятилетия ситуация оставалась стабильной, а изменения -- позитивными. В 1948-1966 годах почасовая заработная плата в экономике США росла средним темпом на 2,2 процента в год; в последующий период 1966-1973 годов рост замедлился до 1,5 процента на фоне определенного повышения (на 5 процентов за весь период) средней продолжительности рабочего времени. В результате доход средней американской семьи повышался в 50-е и 60-е годы на 3,1 процента, а во второй половине 60-х и начале 70-х -- на 2,2 процента в год[148]; тем самым достигался показатель, близкий к темпам роста ВНП (а для середины 50-х годов -- даже превышавший его[149]). При этом быстро росли разного рода социальные выплаты, в первую очередь пособия по безработице, средства, выделяемые на повышение квалификации афроамериканцев, во множестве в 60-е годы вливавшихся в городское население из сельских южных районов, а также гранты и пособия студентам и т.д. Все это, наряду, разумеется, с активным хозяйственным подъемом рассматриваемого периода, способствовало серьезному снижению социальной напряженности, происходившему по мере упрочения позиций среднего класса. Как отмечал И.Валлерстайн, "именно он [средний класс] более всего выиграл в период с 1945 по 1967/73 годы. Его численность радикально выросла, причем как в относительном, так и в абсолютном выражении. Существенно усовершенствовались жизненные стандарты [представителей среднего класса], значительно расширился круг должностей, позволяющих причислить занимающих их к "среднему классу". Средний класс стал важнейшей основой стабильности политических систем [в большинстве развитых стран]"[150].
В этот период правительства уделяли соответствующим проблемам особое внимание. Только с 1965 по 1972 год расходы на социальные нужды выросли с 75 до 185 млрд. долл.; если в 1960 году на эти цели направлялось 7,7 процента ВНП, то в 1965 году эта цифра выросла до 10,5 процента[151], а в 1975-м -- до 18,7 процента[152]. В результате доходы наиболее бедных семей стабильно повышались на 4 процента в год[153]. Однако вовлечение новых масс населения в ряды рабочей силы и активная борьба с бедностью не
[148] - См.: Gordon D.M. Chickens Home to Roost: From Prosperity to Stagnation in the Postwar US Economy // Bernstein M.A., Adier D.E. (Eds.) Understanding American Economic Decline. P. 38-39, 43.
[149] - См.: Figgie H.E., Swanson G.J. Bankruptcy 1995. The Coming Collapse of America and How To Stop It. Boston-N.Y., 1993. P. 39.
[150] - Wallerstein I. After Liberalism. N.Y" 1995. P. 35.
[151] - См.: Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 266-267.
[152] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 128.
[153] - См.: Luttwak E. Turbo-Capitalism. P. 88.
могли не тормозить хозяйственный прогресс. Учитывая это обстоятельство, руководство страны в течение фактически всех 60-х и 70-х годов постепенно, однако весьма последовательно, повышало налоговое бремя на частных лиц, в основном принадлежавших к среднему классу. Так, между 1953 и 1974 годами налоги на среднего американца выросли с 11,8 до 23,4 процента получаемого им дохода, а социальные платежи промышленных компаний увеличились почти вдвое; между тем произошло снижение налогов на прибыль корпораций и капитальные вложения, что несколько облегчило положение бизнеса[154].
Результатом стали два очевидных последствия. С одной стороны, в течение 60-х годов доходы 20 процентов наиболее обеспеченных семей выросли с 29 до 36 тыс. долл. в год, тогда как средних 60 процентов увеличились с 11,5 до 16 тыс., зато низшие 20 процентов получили самую значительную прибавку -- с 2,9 до 5,4 тыс. долл., что демонстрировало весьма обнадеживающую тенденцию: во второй половине 60-х годов доли беднейших 40 процентов населения и наиболее обеспеченных 5 процентов, различавшиеся в 1930 году более чем вдвое, практически сравнялись[155]. В 1969 году суммарная доля высшего квинтиля населения в национальном доходе превышала долю низшего в 7,5 раза, что составляло минимальный показатель за всю историю США[156]. С другой стороны, подобная политика снижала норму накопления в ВНП и сокращала базу промышленного развития, искусственно сдерживая рост американской экономики; в условиях устойчивого развития 60-х годов последствия этого были не слишком заметными, однако уже в следующем десятилетии наступила самая тяжелая экономическая рецессия после 1929 года; в конце 1982-го средний доход американской семьи был на 4 процента ниже уровня 1973 года[157].
Мы далеки от утверждения о том, что активная социальная политика 60-х годов стала одним из главных источников проблем следующего десятилетия: таковые были в гораздо большей степени предопределены циклическим характером хозяйственного развития, двумя нефтяными шоками, утратой конкурентоспособности американской промышленности и необходимостью пересмотра научно-технической политики в целом. Однако изменение тенденций распределения общественного богатства после 1973 года представляется одной из наиболее отчетливо прослеживающихся черт эпохи первого системного кризиса индустриального хозяйства.
[154] - См.: Kuttner R. The Economic Illusion. P. 189.
[155] - См.: Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S., Lucas S.R., Swidler A., Voss K. Inequality by Design. P. 109-110.
[156] - См.: Ayres R. U. Turning Point. P. 116.
[157] - См.: Danziger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 43.
Как мы уже отмечали, заработная плата и пособия являлись в этот период основным источником дохода средней американской семьи. В 60-е годы эти две статьи обеспечивали суммарно 74,5 процента, в 70-е -- 77,2, а в 80-е -- 74,9 процента всех ее финансовых поступлений[158]. При этом заработная плата в сопоставимых ценах на протяжении 60-х и первой половины 70-х годов постоянно повышалась; ее рост составил более 25 процентов -- с 250 до 315 долл. в неделю в ценах 1990 года[159]. Нельзя не отметить, что продолжительность рабочего времени оставалась в эти годы фактически одной и той же[160]. Большинство специалистов сходятся в том мнении, что тенденция изменила свое направление в 1973 году; при этом многие подчеркивают, насколько быстро новый тренд был воспринят на уровне общественного сознания[161]. Заработная плата абсолютного большинства работников, особенно в отраслях промышленности и относительно примитивных услуг, начала резко снижаться, фактически достигнув в 1990 году уровня начала 60-х. Почасовая заработная плата среднего американца упала в 1973-1994 годах на 13,5 процента, что стало основной причиной замедления роста доходов большей части населения[162].
Общая картина подобного замедления прекрасно известна. Непосредственным толчком для изменения тенденции послужил хозяйственный кризис 1973-1974 годов и последовавшая за ним рецессия; некоторое возобновление прежних трендов во второй половине 70-х годов было прервано новым кризисом, постигшим Запад в начале 80-х. В результате "в ноябре 1982 года средний доход семьи был на 7,4 процента ниже, чем в 1979 году, и на 4 процента ниже, чем в 1973 году" [163]. Как отмечают Б. Дэвис и Д.Вессель, между 1950 и 1973 годами средний доход типичной американской семьи вырос на 110 процентов; между тем впоследствии он трижды снижался в абсолютном выражении (в 1973-1975, 1980-1983 и 1988-1992 годах), и в результате между 1973 и 1996 годами его рост составил всего 15 процентов[164]. Однако подобные цифры не отра
[158] - См.: Galbraith James К. Created Unequal. P. 83.
[159] - См.: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci S.J., et al. The State of Americans. P. 56.
[160] - См.: Schor J.B. The Overworked American. The Unexpected Decline of Leisure. N.Y., 1992. P.79.
[161] - См.: Piven F.F., Cloward R.A. Regulating the Poor. The Functions of Public Welfare. Updated Edition. N.Y., 1993. P. 347; Danyger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. Introduction. P. 1,7.
[162] - См.: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci S.J., et al. The State of Americans. P. 56.
[163] - Danyger S.H., Weinberg D.H. The Historical Record: Trends in Family Income, Inequality and Poverty // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. (Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. P. 21.
[164] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. N.Y., 1998.
жают в полной мере реального положения вещей. Если обратиться к распределению доходов между различными категориями населения, то легко увидеть совершенно иную картину. С 1979 по 1983 год средние доходы представителей низшей квинтили американских граждан снизились на 14,2 процента, а следующей за ней -- на 8,1 процента[165]. За весь период 1970-1990 годов (достаточно нерепрезентативный, так как он захватывает четыре года, предшествующих кризисной точке) доходы низшей квинтили выросли менее чем на 3, а следующей -- всего на 7 процентов[166]. При этом данные за период с 1974 по 1994 год, наиболее подходящие для цели нашего анализа с хронологической точки зрения, показывают, что реальные доходы низших 20 процентов населения устойчиво снижались, следующих двух квинтилей -- сохранялись приблизительно на прежнем уровне, тогда как у высших 20 процентов граждан они росли со средним темпом около 1 процента в год[167]; данная динамика кардинально отлична от ситуации, складывавшейся в предшествующий период (см. график 12-1).
Таким образом, последние два десятилетия трудно назвать удачными для большинства работников, имеющих лишь среднюю квалификацию. Даже оживление экономики в начале 90-х годов не смогло изменить ситуации, в которой "со времени первого вступления президента Никсона в должность реальная заработная плата среднего американского рабочего после вычета налогов не увеличивалась" [168]. Несмотря на то, что скорректированная с учетом инфляции величина среднедушевого ВНП выросла в США за последние 25 лет более чем на 55 процентов, "в это время доход средней семьи испытывал заметные колебания: рос на 4,8 процента с 1969 по 1979 год, снижался на 5 процентов с 1979-го по 1983-й, вновь возрастал на 11,1 процента между 1983-м и 1989-м, падал на 8 процентов с 1989-го по 1993-й и умеренно повышался на 4,5 процента в период 1993-1996 годов. В 1998 году доход среднего домашнего хозяйства на 3 процента превышал соответствующий показатель 1973 года, но оставался на 4 процента ниже, чем в 1989 году" [169]. За 20 лет -- с 1973 по 1993 год -- работники, не имеющие диплома колледжа, потеряли до 1/5 своей реальной заработной платы в условиях, когда производительность их труда возросла, по самым
[165] - См.: Krugman P. The Accidental Theorist and Other Dispatches from the Dismal Science. P. 58.
[166] - См.: Samuelson R.J. The Good Life and Its Discontents. The American Dream in the Age of Entitlement 1945-1995. N.Y., 1997. P. 71.
[167] - См.: Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. US Economic Policy in the 90s. 3rd ed. Cambridge (Ma.)-L., 1998. 1998
[168] - Ibid. P. 2.
[169] - Thurow L. Creating Wealth. P. 41.
График 12-1
Рост доходов семьи
Квинтили и 5% населения, имеющих наивысший доход, 1947--1992 гг.
1947-1973
График No1.
1973-1992
График No2.
Наименьший Второй
Источник: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci S.J., et al. The State of Americans. P. 61.
скромным оценкам, не менее чем на 25 процентов[170]. К 1991 году доходы средней семьи из низших 20 процентов населения оказались несколько ниже, чем в 1969 году (17 тыс. долл. против 17,3 тыс.), а семьи из высших 20 процентов -- выросли с 51 до 63 тыс. долл.[171] Но и эти цифры не отражают всего драматизма ситуации. Так как
[170] - См.: Krugman P. Pop Internationalism. Cambridge (Ma.)-L., 1998. Р. 192.
[171] - См.: Danyger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 49-50.
реальное богатство, обретаемое вследствие контроля над производственными мощностями или извлекаемое из финансовых операции, концентрируется в рамках относительно узкой социальной группы, данные по росту доли наиболее привилегированной части граждан в общем национальном богатстве оставляют особенно сильное впечатление. Так, доля 5 процентов наиболее состоятельных американцев в национальном доходе повысилась за 1973-1993 годы с 15,5 до более чем 20 процентов[172]; распределение общественного богатства в целом оказалось гораздо более неравномерным: в течение 80-х годов отношение доли наиболее обеспеченных 5 процентов населения США в общем богатстве к доле наиболее бедных американцев возросло с 15 до 22,5 раза[173]. На протяжении самого, пожалуй, сложного для американской экономики периода -- с 1983 по 1995 год -- доля представителей низшей квинтили в общем объеме национального дохода не только снижалась (с 4,1 до 3,7 процента)[174], но и, что гораздо более существенно, складывался характерный для этой категории населения отрицательный уровень богатства (negative wealth)[175], означающий, что их суммарные активы недостаточны для покрытия их обязательств. Доходы же самых богатых членов общества росли максимальными темпами, увеличиваясь даже в период экономического спада 1980-1981 годов и особенно быстро -- в середине и конце 80-х, когда ежегодные располагаемые доходы 1 процента наиболее состоятельных американцев выросли почти вдвое -в среднем с 280 до 525 тыс. долл.[176] С 1983 по 1995 год совокупное богатство 1 процента самых преуспевающих граждан выросло на 17 процентов (и составило 38,5 процента всего национального достояния), тогда как имущество средней американской семьи снизилось на 11 процентов; при этом Л.Туроу обращает внимание на впечатляющий разброс цифр внутри самого этого 1 процента граждан: если для того, чтобы попасть в данную категорию, необходимо совокупное состояние в 2 млн. долл. на семью, то богатейший гражданин США, Б.Гейтс, владел в конце 1998 года более чем 83 млрд. долл.[177]