Страница:
[22] - См.: Waters M. Globalization. P. 2.
[23] - См.: Giddens A. The Third Way. The Renewal of Social Democracy. Oxford, 1998. P. 30.
ние этого фактора на активизацию глобалистских исследований в первой половине 90-х не может быть переоценено; не будет преувеличением утверждать, что именно он катализировал становление самой этой теории. Возможность переноса западной модели развития на государства бывшего восточного блока стали в эти годы рассматриваться как показатель жизнеспособности западных ценностей, как одна из основных задач западного мира. Р.Гепхардт отмечал недавно: "Поражение коммунизма подвергло испытанию нашу экономическую и политическую систему по всему миру. Если в условиях глобальной конкуренции мы сможем заставить ее работать в полную силу, то такую систему каждое государство захочет взять за образец" [24]. Нельзя не заметить, что вся первая половина 90-х годов свидетельствовала в пользу подобного похода: пережив шоковую терапию и глубокое разочарование в реформах, население большинства восточноевропейских стран и государств Балтии к 1995-1996 годам в целом усвоило ценности общества массового потребления; Западной Европой были предприняты вполне своевременные меры по включению восточной части континента в свои организационные структуры, и даже основные постсоветские государства -- Россия и Украина -- стремились демонстрировать до поры до времени успешное следование по пути реформ. К 1997 году, казалось, исчезли последние сомнения в благотворности распространения западных ценностей на Восток, а торжество рыночной экономики в новых демократических государствах казалось абсолютным.
Важным обстоятельством, также способствовавшим росту на Западе популярности идей глобализации, оказалось в середине 90-х годов то, что хозяйственные системы индустриальных стран стали обнаруживать явные признаки неэффективности. Первая половина 90-х прошла под знаком стагнации японской экономики, замедления темпов роста во всех азиатских "тиграх", быстрого увеличения внешнего долга развивающихся стран и активного снижения цен на первичные ресурсы, сырье и энергоносители. К середине десятилетия в большинстве стран Юго-Восточной Азии были налицо все признаки предкризисного состояния; их платежные балансы начали сводиться с дефицитом, а видимость относительного благополучия поддерживалась продолжающимися массированными инвестициями с Запада. Первым предупреждением стал в 1994 году долговой кризис в Мексике, фактически поставивший ее на грань банкротства и показавший явную ограниченность успехов "догоняющей" модели. Наконец, азиатский коллапс
[24] - Gephardt R., with Wessel M. An Even Better Place. America in the 21st Century. N.Y" 1999. P. 39.
1997 и 1998 годов мощно заявил, что основным движителем современного хозяйственного прогресса являются центры постиндустриальной цивилизации, а не мировая периферия. Активный экономический рост в США и других постиндустриальных странах, не остановленный даже азиатским кризисом, лишний раз подтвердил, что претендовавшие на собственный вариант развития новые индустриальные государства неизбежно вынуждены будут пойти по пути либерализации и копирования западной модели; более того, он давал уверенность, что эти процессы будут происходить под жестким экономическим, а быть может, и политическим контролем ведущих держав.
Наконец, третьим фактором быстрого распространения теории глобализации стала беспрецедентная социокультурная взаимозависимость отдельных стран и народов, особенно очевидная в 90-е годы. Фундаментальной ее основой следует считать революцию в средствах коммуникации, связи и информатики, радикально изменившую характер интеллектуального, культурного и технологического взаимодействия между отдельными составными элементами всемирной цивилизации. В результате оказались фактически преодолены все национальные барьеры на пути распространения не только информации, но, что гораздо более существенно, инвестиций и технологических нововведений. Достижения западных стран стали зримы практически для всех обитателей планеты. С каждым годом все большая часть человечества оказывается субъектом того общества массового потребления, которое, разумеется, еще не есть постэкономическое общество, но, несомненно, является его основной предпосылкой. Как отмечает Р. Кантер, "глобализация порождает мотивированные выбором революции. Потребители получают большую возможность выбора, поскольку могут выезжать в другие страны за необходимыми им товарами и услугами... а благодаря развитию информационных технологий и системы глобальной коммуникации они лучше информированы о наличии таких возможностей" [25]. В то же время широкое освоение информационных систем способствует распространению образования и знаний, укоренению в обществе новых ценностей, формированию в нем творческих начал и в конечном счете -- межкультурному диалогу. Все это происходит на фоне быстрого развития средств сообщения, роста миграции населения, что в совокупности приводит к отказу от традиционализма во всех его видах, к объединению интеллектуального класса во всемирном масштабе.
[25] - Kanter P.M. World Class. Thriving Locally in the Global Economy. N.Y., 1995. P. 329.
Однако, констатируя все эти факты, необходимо в то же время признать, что за многогранными проявлениями процесса глобализации его глубинная сущность скрывается настолько, что практически не поддается четкому определению. Обычно говорят, что глобализация представляет собой "социальный процесс, в ходе которого стираются географические границы социальных и культурных систем, и население все более осознает исчезновение этих границ" [26]; таким образом, даже на этом примере видно, какое значение придают социологи, с одной стороны, чисто количественным измерениям глобализации, с другой -- ее субъективному восприятию. Социологи чаще всего обращают внимание на активизацию международных связей и контактов, на известную условность современных национальных границ; на втором месте оказывается развитие коммуникаций, объединяющих различные части мира; затем отмечаются взаимное обогащение культур, а также тот факт, что многие социальные и политические решения обретают свойство прямо и непосредственно воздействовать на ситуации, возникающие далеко за пределами той общности, решению проблем которой они призваны служить; таким образом, возникает картина мира, в котором все его части и все происходящие в нем процессы взаимозависимы и взаимообусловлены[27]. Экономисты, со своей стороны, отмечают активизацию международных финансовых трансакций, значительно возрастающую открытость рынков, увеличение объемов международной торговли (достигших почти 6 триллионов долл. в год) и прямых зарубежных инвестиций (общий объем которых превысил 3 триллиона долл.) [28], освоение западных стандартов потребительской культуры и так далее; в результате они приходят к выводу, что в современных условиях крупные компании становятся субъектами процессов, охватывающих весь мир, а принимаемые их руководством решения непосредственно воздействуют на мировую экономику в целом[29].
Между тем все это отнюдь не означает, что глобализация современного общества должна рассматриваться как неоспоримая данность. Возвращаясь к приведенному выше определению глобализации (а более основательных нам не удалось найти в современной литературе), следует признать, что компонентами этого процесса могут быть объявлены фактически все проявления современной хозяйственной и социальной динамики, и в этом случае утрачи
[26] - Waters M. Globalization. P. 3.
[27] - Подробнее см.: Albrow M. The Global Age. P. 113-115.
[28] - См.: Cattaui M.L. Opportunities in the Global Economy // Hesselbein F., Goldsmith M., Beckhard R., Schubert R.F. (Eds.) The Community of the Future. San Francisco, 1998. P. 168.
[29] - Подробнее см.: Kanter R.M. World Class. P. 329-331.
вается фундаментальный принцип всякого научного определения, согласно которому ex determinatio est negatio. Создается впечатление, что теоретики глобализации апеллируют прежде всего к относительно поверхностному, если даже не сказать -- обывательскому, сознанию. Когда говорят о том, что реформирование экономических систем Китая или стран бывшего СССР "вовлекло в орбиту глобального рынка 2,7 млрд. новых потребителей" [30], то как будто забывают, что на самом деле многие из них сегодня больше оторваны от мировой экономической интеграции, чем несколько десятилетий назад. Когда рассуждают о масштабности инвестиционных потоков, связавших периферийные регионы с центрами постиндустриальной цивилизации[31], оставляют в стороне факт растущего, а не снижающегося сосредоточения финансовых трансакций в трех точках -- Токио, Нью-Йорке и Лондоне. Все эти и им подобные моменты не должны игнорироваться при построении концепции глобализации; в результате ряд исследователей сегодня признает, что "хотя, без сомнения, сегодня сильны тенденции к глобализации, мировая экономика еще не достигла ее в полной мере" [32].
Эта позиция П.Диккена достаточно показательна; однако она отражает его сомнение не столько в самом факте глобализации, сколько в том, что соответствующий процесс получил определенное завершение. И в этой связи необходимо задаться вопросом, чрезвычайно важным для оценки протекающих ныне процессов: "Наблюдаем ли мы в современных условиях нечто такое, что не имеет аналогов в прошлом и в силу этого может быть обозначено новым понятием "глобализация"?" Мы полагаем, что наиболее справедливым вариантом ответа на этот вопрос будет отрицательный ответ.
Наукам об обществе известны два процесса, каждый из которых приводил человеческую общность на более высокую ступень целостности, а отдельные социальные явления -- на новый уровень взаимообусловленности. Первым из них было создание национальных государств на этапе промышленной революции; в ту эпоху экономические закономерности стали отчетливо доминировать над соображениями политической целесообразности, и границы большинства европейских стран начали определяться не династическими связями их суверенов, а внутренним единством той или иной нации как сообщества людей, тесно связанных определен
[30] - Cattaui M.L. Opportunities of the Global Economy. P. 169.
[31] - См.: Albrow M. The Global Age. P. 113.
[32] - Dicken P. Globalization: An Economic-Geographical Perspective // Halal W.E., Taylor K.B.(Eds.) Twenty-First Century Economics. Perspectives of Socioeconomics for a Changing World. N.Y., 1999. P. 36.
ными условиями хозяйствования. В результате сформировались отдельные экономико-политические системы, четко противопоставляющие себя остальному миру и другим подобным им системам. Второй столь же масштабный процесс развернулся в нашем столетии и получил название интернационализации; на этот раз хозяйственная необходимость потребовала образования блоков и союзов государств, гигантских корпораций, передела мира и установления новых границ между его частями. С точки зрения развития мировой экономики никакого третьего процесса, который можно было бы назвать глобализацией, на наш взгляд, не существует по меньшей мере по трем причинам. Во-первых, любые глобальные изменения общеэкономического характера (включая создание национальных государств и интернационализацию) порождаются процессами, возникающими внутри наиболее развитых хозяйственных систем той или иной эпохи. Во-вторых, как раньше, так и сегодня эти изменения не устраняют барьеров, разделяющих мировое экономическое и политическое пространство, а упрочивают их, и относительно условные политические и идеологические рубежи заменяются реальными экономическими преградами, все более трудно преодолимыми. В-третьих, все эти процессы объективны и подчиняются сугубо хозяйственным закономерностям, в то время как политическому фактору отводится главным образом пассивная роль фиксации достигнутых результатов. В этом контексте следует особо отметить, что две основные части, на которые оказалась расколота цивилизация, представлены в наиболее "чистом" виде, не опосредованном никакими идеологическими или политическими факторами, и современной науке не известны социальные формы, которые могли бы относиться к некоей третьей группе стран и народов. Глобализация, таким образом, представляется теоретической конструкцией, призванной отразить формирование однополюсного мира, причем в качестве справедливого, если не идеального, мирового порядка.
Многие исследователи пытаются обнаружить отличия в процессах формирования национальных европейских государств и в современных мирохозяйственных процессах[33]; не менее активны также попытки противопоставить интернационализацию экономической жизни (к примерам которой относят взаимодействие "ориентированных на национальное государство подходов к организации международной системы, в основе которой лежит система национальных государств") ее глобализации (рассматриваемой как "транснациональный подход к организации глобальной системы,
[33] - Подробнее см. специальный обзор "The World Economy" в: The Economist. 1997. September 20. Section "Survey". P. 5-56.
в основе которой лежат глобальные тенденции и институты" [34]). Подобные поиски трудно признать продуктивными. Когда такой серьезный исследователь, как П. Крагман, в своей новой работе утверждает, что его любимым примером глобализации является организация выращивания тропических фруктов в Зимбабве, которые, благодаря совершенной организации торговли и транспортировки, появляются на прилавках лондонских магазинов уже на следующий день после того, как собраны в далекой африканской деревне[35], вспоминаются времена, когда появление на лондонских рынках левантских шелков (французского вина, русской пеньки, американского кофе и т.д.) вызывало подобный же фурор. Конечно, каждая новая революция в средствах передвижения увеличивает наши возможности, но чем в таком качестве отличается создание реактивного самолета от изобретения колеса? Когда не менее глубокий автор, И. Валлерстайн, отмечая, что "способность мировой капиталистической системы охватывать новые географические зоны исторически имела решающее значение для сохранения нормы прибыли и, следовательно, для накопления капитала", приходит к выводу, что "после того, как возможности географического расширения исчерпаны и произошел отток населения из сельской местности, политические способы снижения стоимости сталкиваются со столь значительными трудностями, что накопление становится практически невозможным; реальные издержки производства должны увеличиваться в глобальном масштабе, и, следовательно, прибыли должны снижаться" [36], не только вспоминаются бытовавшие в начале века опасения невозможности безграничного расширения капиталистической системы, но встают перед глазами свидетельства конца столетия, не оставляющие сомнений в том, что успехи в хозяйственной области обнаруживает прежде всего постиндустриальный центр, а не развивающаяся периферия.
Наша позиция состоит в том, что современные процессы интернационализации лишь продолжают формирование все более широких и комплексных хозяйственных систем, предполагающих последовательный отказ от политической и идеологической разделеннос-ти мира и замену ее экономической разделенностью. О подлинной же глобализации можно будет говорить только тогда, когда начнет преодолеваться экономическая разделенность мира и большая часть человечества выйдет за рамки экономической системы мотивации. Глобализация в нашем ее понимании, как преодоление разделен
[34] - См.: SklairL. Sociology of the Global System, 2nd ed. Baltimore (Ml.), 1995. P. 4.
[35] - См.: Krugman P. The Accidental Theorist and Other Dispatches from the Dismal Science. N.Y.-L., 1998. P. 85-86.
[36] - Wallerstein I. After Liberalism. N.Y., 1995. P. 37, 38.
ности мира, возможна только в условиях активного формирования постэкономического общества, а не его предпосылок, возникающих на протяжении последних десятилетий. Апелляция к глобализации как реальной характеристике современной эпохи представляется в данном контексте недопустимым забеганием вперед, желанием (благим ли?) убедить мировую общественность в том, что основные трудности перехода к новому социальному порядку уже пройдены.
Происходящие сегодня процессы интернационализации хозяйственной жизни не только не преодолевают многие из существовавших противоречий, но и создают новые. Фактически в каждом из проявлений современной "глобализации" можно обнаружить либо существенные контртенденции, либо реальные опасности для стабильного социального развития. Неоспоримо, что нарастающая информационная активность вскоре приведет к беспрецедентной свободе обмена знаниями; однако далеко не всегда в этой тенденции заключен положительный заряд. Не говоря о таких общеизвестных фактах, как распространение по каналам Интернета порнографии, создание сети азартных игр, головоломные трудности контроля над нелегальными денежными потоками, информационная революция создает предпосылки для невиданного манипулирования общественным сознанием. Л. Туроу отмечает в своей последней книге, что в перспективе, когда использование Интернета станет всеобщим, референдумы могут фактически заменить представительную власть[37]; однако он не обращает внимания на то, как легко их результаты могут быть подтасованы даже из чисто профессионального азарта хакера. Очевидно, что интернационализация финансовой активности обеспечивает развивающимся странам дополнительные инвестиции, но в то же время и делает их еще более зависимыми от постиндустриальных держав. Международные финансовые трансакции, составлявшие в середине 80-х годов около 20 млрд. долл. в день, сегодня достигают 1 триллиона долл., а к 2015 году, как ожидается, превысят 30 триллионов[38]; однако последствия краха на гипертрофированно раздутом финансовом рынке вызовут вполне реальный экономический спад, что вряд ли совпадает с интересами большинства индустриальных наций. Рост объемов международной торговли поражает воображение, однако при этом отношение экспорта к ВНП остается фактически постоянной величиной для развитых стран и быстро растет в развивающихся. Последнее означает, что,
[37] - См.: Tiurow L. Creating Wealth. The New Rules for Individuals, Companies, and Countries in a Knowledge-Based Economy. L., 1999. P. 32.
[38] - См.: Hammond A. Which World? Scenarios for the 21st Century. Wash. (D.C.)-Covelo (Ca.), 1998. P. 30.
во-первых, происходит перераспределение ценовых пропорций в пользу постиндустриального мира: производимые здесь товары дорожают относительно создаваемых на периферии[39]; во-вторых, развивающиеся страны оказываются все более зависимыми от замыкающихся в себе центров мирового хозяйственного прогресса; в-третьих, проникновение в "третий мир" осуществляется не столько посредством реального роста инвестиций (объем прямых иностранных инвестиций в мире в 1913 году составлял около 9 процентов ВНП развитых стран, а сегодня не превышает 10,1 процента), сколько в результате спекулятивных финансовых игр (временно привлекаемые на международных финансовых рынках средства составляли в 1950 году лишь 0,5 процента объема мирового экспорта, тогда как сегодня -- более 20 процентов) [40]. При этом реальная хозяйственная интеграция оказывается невыгодной развитым странам (так, если в 1994 году США имели положительное сальдо в торговле с Мексикой в размере 1,3 млрд. долл., то локальная "глобализация" в виде NAFTA обеспечила им дефицит в 15,4 млрд. долл. уже на следующий год[41]). Еще более болезненные следствия имеет нарастающая миграция населения; ввиду того, что она год от года становится все более однонаправленной, недовольство населения развитых стран нарастает. Согласно последним опросам общественного мнения, среди молодежи ведущих европейских стран, наиболее подверженных безработице, негативное отношение к иммигрантам разделяют от 27,3 процента французов до 39,6 процента немцев и 41 процента бельгийцев[42]. В 1996-1998 годах в США администрации ряда округов шести крупнейших штатов -- Калифорнии, Флориды, Нью-Йорка, Аризоны, Техаса и Нью-Джерси -- возбудили официальные судебные иски против федерального правительства, требуя компенсировать их финансовые потери, вызванные излишней либеральностью национального иммиграционного законодательства, причем суммы исков колебались от 50 млн. до более чем 33 млрд. долл. [43] Отнюдь не укрепляется и стабильность ситуации в мировом масштабе: за период с начала 1990-го по конец 1997 года Организация Объединенных Наций объявляла состояние опасности для международного мира 61 (!) раз, тогда как за предшествующие 45 лет ее суще
[39] - См.: Shilling A. G. Deflation. How to Survive and Thrive in the Coming Wave of Deflation. N.Y" 1999. P. XI.
[40] - См.: Braunstein E., Epstein G. Creating International Credit Rules and the Multilateral Agreement on Investment // Michie J., Smith J.G. (Eds.) Global Instability. The Political Economy of World Economic Governance. L.-N.Y., 1999. P. 115.
[41] - См.: Ayres R.U. Turning Point. An End to the Growth Paradigm. L., 1998. P. 87.
[42] - См.: Newsweek. Special Issue. November 1998 February 1999. P. 76.
[43] - См.: Sassen S. Globalization and Its Discontents. N.Y., 1998. P. 11-12.
ствования она делала это лишь в шести случаях[44]. Подобные примеры можно продолжать бесконечно; они вполне убедительно свидетельствуют о том, что тенденция к "глобализации" не столь однозначна, а в своей неоднозначности не столь позитивна, как то обычно представляется.
Здесь мы подходим ко второму важнейшему вопросу сегодняшнего дня, который обычно решается с не менее косных и условных позиций, нежели вопрос о самом понятии глобализации. Его рассмотрение, однако, следует предварить некоторыми замечаниями относительно изменения акцентов, которое произведено в исследованиях глобализации событиями последних лет.
Как мы уже отмечали, середина 90-х годов оказалась для социологов и экономистов точкой наивысших позитивных ожиданий. Эксперты Международного валютного фонда в 1996-м пришли к выводу о том, что начиная с 1997 года, который представлялся им первым после окончания первой (!) мировой войны годом, в котором мировая экономика должна была продемонстрировать синхронизированный рост, "в течение последующих лет экономической рост наблюдался в большем числе стран, чем когда-либо в этом столетии" [45]. В конце 1996 года Г. Роуэн, известный специалист по проблемам глобализации, писал: "В настоящее время полным ходом идет процесс, в результате которого большинство населения планеты станет богатым или, во всяком случае, богаче, чем сегодня. Более того, произойдет, вероятно, сближение доходов населения развивающихся и развитых стран. Из этого вытекает целый ряд важных следствий. Одно из них то, что мир станет более демократичным; другое -- что снизится угроза военных конфликтов" [46] . Уже через несколько месяцев стало очевидно, что те страны, которые стремятся сегодня использовать плоды стратегии "догоняющего" развития, по определению не могут рассчитывать на достижение результатов, характерных для постиндустриальных держав. Применительно к современной ситуации Джеймс К. Гэлбрейт отмечает, что "умение хорошо работать здесь ни при чем: число выигравших в лотерее, в которой победитель получает все призы, неизбежно составляет лишь ничтожную долю тех, кто вступает в игру. "Технологическая революция" -- это игра, в которой могут победить лишь немногие" [47], и такое утверждение вполне
[44] - См.: Mathews J.T. Power Shift: The Age of Non-State Actors // Neef D., Sies-feld G.A., Cefola J. (Eds.) The Economic Impact of Knowledge. Boston (Ma.)-0xford, 1998. P.100.
[45] - Цит. по: The Economist. 1997. January 4. Р. 71.
[46] - Rowen H.S. World Wealth Expanding: Why a Rich, Democratic, and (Perhaps) Peaceful Era is Ahead // Landau R., Taylor Т., Wright G. (Eds.) The Mosaic of Economic Growth. Stanford (Ca.), 1996. P. 92.
[47] - Galbraith James K. Created Unequal. The Crisis in American Pay. N.Y., 1998. P. 164.
справедливо применительно не только к отдельным работникам, но также и к нациям, и государствам[48]. Между тем в новых условиях сторонники концепции глобализации предприняли попытку не столько согласиться с тем, что предлагаемая ими теория несколько, мягко говоря, преувеличивала степень активности тех процессов, которые должны были привести к формированию единого мирового хозяйства, сколько начать упорствовать в своих заблуждениях, переводя при этом дискуссию в откровенно идеологическую плоскость.
В последние годы идея глобализации стала усиленно идентифицироваться ими с идеей так называемого "открытого общества". Характерно, что подобная иллюзия получила широкое распространение около восьмидесяти лет назад, когда по окончании первой мировой войны (с того времени мир не видел ни одного года синхронизированного экономического роста) президент США В.Вильсон выдвинул свой проект всемирной демократии, призванный объединить человечество в единое целое на основе гуманистических принципов[49]. Альтернативой этому проекту стала, как известно, не менее знаменитая идея мировой революции, и прекращение начавшегося противостояния относится лишь к концу 80-х годов. Нельзя не заметить, что демократические принципы, которые В.Вильсон стремился утвердить в мировом масштабе, за эти десятилетия ничуть не потеряли оттого, что господствовали не на всей планете, а лишь на небольшой ее части. Сегодня универсальные принципы социального общежития, сформулированные еще в эпоху Просвещения, все чаще провозглашаются основополагающими для нового мирового порядка, который с легкой руки К.Поппера и его современного ученика и последователя (а по совместительству и международного финансового спекулянта) Дж.Сороса называют "открытым обществом". Сам Дж.Сорос, выпустивший недавно книгу под аналогичным названием, не дает подробного определения "открытого общества", отмечая лишь, что его следует рассматривать как идеальное состояние[50], и называя в качестве характеристик такового терпимость, торжество рыночных принципов, представительную демократию, наличие механизма контроля над решениями правительства[51], а также целый ряд других критериев, позволяющих фактически
[23] - См.: Giddens A. The Third Way. The Renewal of Social Democracy. Oxford, 1998. P. 30.
ние этого фактора на активизацию глобалистских исследований в первой половине 90-х не может быть переоценено; не будет преувеличением утверждать, что именно он катализировал становление самой этой теории. Возможность переноса западной модели развития на государства бывшего восточного блока стали в эти годы рассматриваться как показатель жизнеспособности западных ценностей, как одна из основных задач западного мира. Р.Гепхардт отмечал недавно: "Поражение коммунизма подвергло испытанию нашу экономическую и политическую систему по всему миру. Если в условиях глобальной конкуренции мы сможем заставить ее работать в полную силу, то такую систему каждое государство захочет взять за образец" [24]. Нельзя не заметить, что вся первая половина 90-х годов свидетельствовала в пользу подобного похода: пережив шоковую терапию и глубокое разочарование в реформах, население большинства восточноевропейских стран и государств Балтии к 1995-1996 годам в целом усвоило ценности общества массового потребления; Западной Европой были предприняты вполне своевременные меры по включению восточной части континента в свои организационные структуры, и даже основные постсоветские государства -- Россия и Украина -- стремились демонстрировать до поры до времени успешное следование по пути реформ. К 1997 году, казалось, исчезли последние сомнения в благотворности распространения западных ценностей на Восток, а торжество рыночной экономики в новых демократических государствах казалось абсолютным.
Важным обстоятельством, также способствовавшим росту на Западе популярности идей глобализации, оказалось в середине 90-х годов то, что хозяйственные системы индустриальных стран стали обнаруживать явные признаки неэффективности. Первая половина 90-х прошла под знаком стагнации японской экономики, замедления темпов роста во всех азиатских "тиграх", быстрого увеличения внешнего долга развивающихся стран и активного снижения цен на первичные ресурсы, сырье и энергоносители. К середине десятилетия в большинстве стран Юго-Восточной Азии были налицо все признаки предкризисного состояния; их платежные балансы начали сводиться с дефицитом, а видимость относительного благополучия поддерживалась продолжающимися массированными инвестициями с Запада. Первым предупреждением стал в 1994 году долговой кризис в Мексике, фактически поставивший ее на грань банкротства и показавший явную ограниченность успехов "догоняющей" модели. Наконец, азиатский коллапс
[24] - Gephardt R., with Wessel M. An Even Better Place. America in the 21st Century. N.Y" 1999. P. 39.
1997 и 1998 годов мощно заявил, что основным движителем современного хозяйственного прогресса являются центры постиндустриальной цивилизации, а не мировая периферия. Активный экономический рост в США и других постиндустриальных странах, не остановленный даже азиатским кризисом, лишний раз подтвердил, что претендовавшие на собственный вариант развития новые индустриальные государства неизбежно вынуждены будут пойти по пути либерализации и копирования западной модели; более того, он давал уверенность, что эти процессы будут происходить под жестким экономическим, а быть может, и политическим контролем ведущих держав.
Наконец, третьим фактором быстрого распространения теории глобализации стала беспрецедентная социокультурная взаимозависимость отдельных стран и народов, особенно очевидная в 90-е годы. Фундаментальной ее основой следует считать революцию в средствах коммуникации, связи и информатики, радикально изменившую характер интеллектуального, культурного и технологического взаимодействия между отдельными составными элементами всемирной цивилизации. В результате оказались фактически преодолены все национальные барьеры на пути распространения не только информации, но, что гораздо более существенно, инвестиций и технологических нововведений. Достижения западных стран стали зримы практически для всех обитателей планеты. С каждым годом все большая часть человечества оказывается субъектом того общества массового потребления, которое, разумеется, еще не есть постэкономическое общество, но, несомненно, является его основной предпосылкой. Как отмечает Р. Кантер, "глобализация порождает мотивированные выбором революции. Потребители получают большую возможность выбора, поскольку могут выезжать в другие страны за необходимыми им товарами и услугами... а благодаря развитию информационных технологий и системы глобальной коммуникации они лучше информированы о наличии таких возможностей" [25]. В то же время широкое освоение информационных систем способствует распространению образования и знаний, укоренению в обществе новых ценностей, формированию в нем творческих начал и в конечном счете -- межкультурному диалогу. Все это происходит на фоне быстрого развития средств сообщения, роста миграции населения, что в совокупности приводит к отказу от традиционализма во всех его видах, к объединению интеллектуального класса во всемирном масштабе.
[25] - Kanter P.M. World Class. Thriving Locally in the Global Economy. N.Y., 1995. P. 329.
Однако, констатируя все эти факты, необходимо в то же время признать, что за многогранными проявлениями процесса глобализации его глубинная сущность скрывается настолько, что практически не поддается четкому определению. Обычно говорят, что глобализация представляет собой "социальный процесс, в ходе которого стираются географические границы социальных и культурных систем, и население все более осознает исчезновение этих границ" [26]; таким образом, даже на этом примере видно, какое значение придают социологи, с одной стороны, чисто количественным измерениям глобализации, с другой -- ее субъективному восприятию. Социологи чаще всего обращают внимание на активизацию международных связей и контактов, на известную условность современных национальных границ; на втором месте оказывается развитие коммуникаций, объединяющих различные части мира; затем отмечаются взаимное обогащение культур, а также тот факт, что многие социальные и политические решения обретают свойство прямо и непосредственно воздействовать на ситуации, возникающие далеко за пределами той общности, решению проблем которой они призваны служить; таким образом, возникает картина мира, в котором все его части и все происходящие в нем процессы взаимозависимы и взаимообусловлены[27]. Экономисты, со своей стороны, отмечают активизацию международных финансовых трансакций, значительно возрастающую открытость рынков, увеличение объемов международной торговли (достигших почти 6 триллионов долл. в год) и прямых зарубежных инвестиций (общий объем которых превысил 3 триллиона долл.) [28], освоение западных стандартов потребительской культуры и так далее; в результате они приходят к выводу, что в современных условиях крупные компании становятся субъектами процессов, охватывающих весь мир, а принимаемые их руководством решения непосредственно воздействуют на мировую экономику в целом[29].
Между тем все это отнюдь не означает, что глобализация современного общества должна рассматриваться как неоспоримая данность. Возвращаясь к приведенному выше определению глобализации (а более основательных нам не удалось найти в современной литературе), следует признать, что компонентами этого процесса могут быть объявлены фактически все проявления современной хозяйственной и социальной динамики, и в этом случае утрачи
[26] - Waters M. Globalization. P. 3.
[27] - Подробнее см.: Albrow M. The Global Age. P. 113-115.
[28] - См.: Cattaui M.L. Opportunities in the Global Economy // Hesselbein F., Goldsmith M., Beckhard R., Schubert R.F. (Eds.) The Community of the Future. San Francisco, 1998. P. 168.
[29] - Подробнее см.: Kanter R.M. World Class. P. 329-331.
вается фундаментальный принцип всякого научного определения, согласно которому ex determinatio est negatio. Создается впечатление, что теоретики глобализации апеллируют прежде всего к относительно поверхностному, если даже не сказать -- обывательскому, сознанию. Когда говорят о том, что реформирование экономических систем Китая или стран бывшего СССР "вовлекло в орбиту глобального рынка 2,7 млрд. новых потребителей" [30], то как будто забывают, что на самом деле многие из них сегодня больше оторваны от мировой экономической интеграции, чем несколько десятилетий назад. Когда рассуждают о масштабности инвестиционных потоков, связавших периферийные регионы с центрами постиндустриальной цивилизации[31], оставляют в стороне факт растущего, а не снижающегося сосредоточения финансовых трансакций в трех точках -- Токио, Нью-Йорке и Лондоне. Все эти и им подобные моменты не должны игнорироваться при построении концепции глобализации; в результате ряд исследователей сегодня признает, что "хотя, без сомнения, сегодня сильны тенденции к глобализации, мировая экономика еще не достигла ее в полной мере" [32].
Эта позиция П.Диккена достаточно показательна; однако она отражает его сомнение не столько в самом факте глобализации, сколько в том, что соответствующий процесс получил определенное завершение. И в этой связи необходимо задаться вопросом, чрезвычайно важным для оценки протекающих ныне процессов: "Наблюдаем ли мы в современных условиях нечто такое, что не имеет аналогов в прошлом и в силу этого может быть обозначено новым понятием "глобализация"?" Мы полагаем, что наиболее справедливым вариантом ответа на этот вопрос будет отрицательный ответ.
Наукам об обществе известны два процесса, каждый из которых приводил человеческую общность на более высокую ступень целостности, а отдельные социальные явления -- на новый уровень взаимообусловленности. Первым из них было создание национальных государств на этапе промышленной революции; в ту эпоху экономические закономерности стали отчетливо доминировать над соображениями политической целесообразности, и границы большинства европейских стран начали определяться не династическими связями их суверенов, а внутренним единством той или иной нации как сообщества людей, тесно связанных определен
[30] - Cattaui M.L. Opportunities of the Global Economy. P. 169.
[31] - См.: Albrow M. The Global Age. P. 113.
[32] - Dicken P. Globalization: An Economic-Geographical Perspective // Halal W.E., Taylor K.B.(Eds.) Twenty-First Century Economics. Perspectives of Socioeconomics for a Changing World. N.Y., 1999. P. 36.
ными условиями хозяйствования. В результате сформировались отдельные экономико-политические системы, четко противопоставляющие себя остальному миру и другим подобным им системам. Второй столь же масштабный процесс развернулся в нашем столетии и получил название интернационализации; на этот раз хозяйственная необходимость потребовала образования блоков и союзов государств, гигантских корпораций, передела мира и установления новых границ между его частями. С точки зрения развития мировой экономики никакого третьего процесса, который можно было бы назвать глобализацией, на наш взгляд, не существует по меньшей мере по трем причинам. Во-первых, любые глобальные изменения общеэкономического характера (включая создание национальных государств и интернационализацию) порождаются процессами, возникающими внутри наиболее развитых хозяйственных систем той или иной эпохи. Во-вторых, как раньше, так и сегодня эти изменения не устраняют барьеров, разделяющих мировое экономическое и политическое пространство, а упрочивают их, и относительно условные политические и идеологические рубежи заменяются реальными экономическими преградами, все более трудно преодолимыми. В-третьих, все эти процессы объективны и подчиняются сугубо хозяйственным закономерностям, в то время как политическому фактору отводится главным образом пассивная роль фиксации достигнутых результатов. В этом контексте следует особо отметить, что две основные части, на которые оказалась расколота цивилизация, представлены в наиболее "чистом" виде, не опосредованном никакими идеологическими или политическими факторами, и современной науке не известны социальные формы, которые могли бы относиться к некоей третьей группе стран и народов. Глобализация, таким образом, представляется теоретической конструкцией, призванной отразить формирование однополюсного мира, причем в качестве справедливого, если не идеального, мирового порядка.
Многие исследователи пытаются обнаружить отличия в процессах формирования национальных европейских государств и в современных мирохозяйственных процессах[33]; не менее активны также попытки противопоставить интернационализацию экономической жизни (к примерам которой относят взаимодействие "ориентированных на национальное государство подходов к организации международной системы, в основе которой лежит система национальных государств") ее глобализации (рассматриваемой как "транснациональный подход к организации глобальной системы,
[33] - Подробнее см. специальный обзор "The World Economy" в: The Economist. 1997. September 20. Section "Survey". P. 5-56.
в основе которой лежат глобальные тенденции и институты" [34]). Подобные поиски трудно признать продуктивными. Когда такой серьезный исследователь, как П. Крагман, в своей новой работе утверждает, что его любимым примером глобализации является организация выращивания тропических фруктов в Зимбабве, которые, благодаря совершенной организации торговли и транспортировки, появляются на прилавках лондонских магазинов уже на следующий день после того, как собраны в далекой африканской деревне[35], вспоминаются времена, когда появление на лондонских рынках левантских шелков (французского вина, русской пеньки, американского кофе и т.д.) вызывало подобный же фурор. Конечно, каждая новая революция в средствах передвижения увеличивает наши возможности, но чем в таком качестве отличается создание реактивного самолета от изобретения колеса? Когда не менее глубокий автор, И. Валлерстайн, отмечая, что "способность мировой капиталистической системы охватывать новые географические зоны исторически имела решающее значение для сохранения нормы прибыли и, следовательно, для накопления капитала", приходит к выводу, что "после того, как возможности географического расширения исчерпаны и произошел отток населения из сельской местности, политические способы снижения стоимости сталкиваются со столь значительными трудностями, что накопление становится практически невозможным; реальные издержки производства должны увеличиваться в глобальном масштабе, и, следовательно, прибыли должны снижаться" [36], не только вспоминаются бытовавшие в начале века опасения невозможности безграничного расширения капиталистической системы, но встают перед глазами свидетельства конца столетия, не оставляющие сомнений в том, что успехи в хозяйственной области обнаруживает прежде всего постиндустриальный центр, а не развивающаяся периферия.
Наша позиция состоит в том, что современные процессы интернационализации лишь продолжают формирование все более широких и комплексных хозяйственных систем, предполагающих последовательный отказ от политической и идеологической разделеннос-ти мира и замену ее экономической разделенностью. О подлинной же глобализации можно будет говорить только тогда, когда начнет преодолеваться экономическая разделенность мира и большая часть человечества выйдет за рамки экономической системы мотивации. Глобализация в нашем ее понимании, как преодоление разделен
[34] - См.: SklairL. Sociology of the Global System, 2nd ed. Baltimore (Ml.), 1995. P. 4.
[35] - См.: Krugman P. The Accidental Theorist and Other Dispatches from the Dismal Science. N.Y.-L., 1998. P. 85-86.
[36] - Wallerstein I. After Liberalism. N.Y., 1995. P. 37, 38.
ности мира, возможна только в условиях активного формирования постэкономического общества, а не его предпосылок, возникающих на протяжении последних десятилетий. Апелляция к глобализации как реальной характеристике современной эпохи представляется в данном контексте недопустимым забеганием вперед, желанием (благим ли?) убедить мировую общественность в том, что основные трудности перехода к новому социальному порядку уже пройдены.
Происходящие сегодня процессы интернационализации хозяйственной жизни не только не преодолевают многие из существовавших противоречий, но и создают новые. Фактически в каждом из проявлений современной "глобализации" можно обнаружить либо существенные контртенденции, либо реальные опасности для стабильного социального развития. Неоспоримо, что нарастающая информационная активность вскоре приведет к беспрецедентной свободе обмена знаниями; однако далеко не всегда в этой тенденции заключен положительный заряд. Не говоря о таких общеизвестных фактах, как распространение по каналам Интернета порнографии, создание сети азартных игр, головоломные трудности контроля над нелегальными денежными потоками, информационная революция создает предпосылки для невиданного манипулирования общественным сознанием. Л. Туроу отмечает в своей последней книге, что в перспективе, когда использование Интернета станет всеобщим, референдумы могут фактически заменить представительную власть[37]; однако он не обращает внимания на то, как легко их результаты могут быть подтасованы даже из чисто профессионального азарта хакера. Очевидно, что интернационализация финансовой активности обеспечивает развивающимся странам дополнительные инвестиции, но в то же время и делает их еще более зависимыми от постиндустриальных держав. Международные финансовые трансакции, составлявшие в середине 80-х годов около 20 млрд. долл. в день, сегодня достигают 1 триллиона долл., а к 2015 году, как ожидается, превысят 30 триллионов[38]; однако последствия краха на гипертрофированно раздутом финансовом рынке вызовут вполне реальный экономический спад, что вряд ли совпадает с интересами большинства индустриальных наций. Рост объемов международной торговли поражает воображение, однако при этом отношение экспорта к ВНП остается фактически постоянной величиной для развитых стран и быстро растет в развивающихся. Последнее означает, что,
[37] - См.: Tiurow L. Creating Wealth. The New Rules for Individuals, Companies, and Countries in a Knowledge-Based Economy. L., 1999. P. 32.
[38] - См.: Hammond A. Which World? Scenarios for the 21st Century. Wash. (D.C.)-Covelo (Ca.), 1998. P. 30.
во-первых, происходит перераспределение ценовых пропорций в пользу постиндустриального мира: производимые здесь товары дорожают относительно создаваемых на периферии[39]; во-вторых, развивающиеся страны оказываются все более зависимыми от замыкающихся в себе центров мирового хозяйственного прогресса; в-третьих, проникновение в "третий мир" осуществляется не столько посредством реального роста инвестиций (объем прямых иностранных инвестиций в мире в 1913 году составлял около 9 процентов ВНП развитых стран, а сегодня не превышает 10,1 процента), сколько в результате спекулятивных финансовых игр (временно привлекаемые на международных финансовых рынках средства составляли в 1950 году лишь 0,5 процента объема мирового экспорта, тогда как сегодня -- более 20 процентов) [40]. При этом реальная хозяйственная интеграция оказывается невыгодной развитым странам (так, если в 1994 году США имели положительное сальдо в торговле с Мексикой в размере 1,3 млрд. долл., то локальная "глобализация" в виде NAFTA обеспечила им дефицит в 15,4 млрд. долл. уже на следующий год[41]). Еще более болезненные следствия имеет нарастающая миграция населения; ввиду того, что она год от года становится все более однонаправленной, недовольство населения развитых стран нарастает. Согласно последним опросам общественного мнения, среди молодежи ведущих европейских стран, наиболее подверженных безработице, негативное отношение к иммигрантам разделяют от 27,3 процента французов до 39,6 процента немцев и 41 процента бельгийцев[42]. В 1996-1998 годах в США администрации ряда округов шести крупнейших штатов -- Калифорнии, Флориды, Нью-Йорка, Аризоны, Техаса и Нью-Джерси -- возбудили официальные судебные иски против федерального правительства, требуя компенсировать их финансовые потери, вызванные излишней либеральностью национального иммиграционного законодательства, причем суммы исков колебались от 50 млн. до более чем 33 млрд. долл. [43] Отнюдь не укрепляется и стабильность ситуации в мировом масштабе: за период с начала 1990-го по конец 1997 года Организация Объединенных Наций объявляла состояние опасности для международного мира 61 (!) раз, тогда как за предшествующие 45 лет ее суще
[39] - См.: Shilling A. G. Deflation. How to Survive and Thrive in the Coming Wave of Deflation. N.Y" 1999. P. XI.
[40] - См.: Braunstein E., Epstein G. Creating International Credit Rules and the Multilateral Agreement on Investment // Michie J., Smith J.G. (Eds.) Global Instability. The Political Economy of World Economic Governance. L.-N.Y., 1999. P. 115.
[41] - См.: Ayres R.U. Turning Point. An End to the Growth Paradigm. L., 1998. P. 87.
[42] - См.: Newsweek. Special Issue. November 1998 February 1999. P. 76.
[43] - См.: Sassen S. Globalization and Its Discontents. N.Y., 1998. P. 11-12.
ствования она делала это лишь в шести случаях[44]. Подобные примеры можно продолжать бесконечно; они вполне убедительно свидетельствуют о том, что тенденция к "глобализации" не столь однозначна, а в своей неоднозначности не столь позитивна, как то обычно представляется.
Здесь мы подходим ко второму важнейшему вопросу сегодняшнего дня, который обычно решается с не менее косных и условных позиций, нежели вопрос о самом понятии глобализации. Его рассмотрение, однако, следует предварить некоторыми замечаниями относительно изменения акцентов, которое произведено в исследованиях глобализации событиями последних лет.
Как мы уже отмечали, середина 90-х годов оказалась для социологов и экономистов точкой наивысших позитивных ожиданий. Эксперты Международного валютного фонда в 1996-м пришли к выводу о том, что начиная с 1997 года, который представлялся им первым после окончания первой (!) мировой войны годом, в котором мировая экономика должна была продемонстрировать синхронизированный рост, "в течение последующих лет экономической рост наблюдался в большем числе стран, чем когда-либо в этом столетии" [45]. В конце 1996 года Г. Роуэн, известный специалист по проблемам глобализации, писал: "В настоящее время полным ходом идет процесс, в результате которого большинство населения планеты станет богатым или, во всяком случае, богаче, чем сегодня. Более того, произойдет, вероятно, сближение доходов населения развивающихся и развитых стран. Из этого вытекает целый ряд важных следствий. Одно из них то, что мир станет более демократичным; другое -- что снизится угроза военных конфликтов" [46] . Уже через несколько месяцев стало очевидно, что те страны, которые стремятся сегодня использовать плоды стратегии "догоняющего" развития, по определению не могут рассчитывать на достижение результатов, характерных для постиндустриальных держав. Применительно к современной ситуации Джеймс К. Гэлбрейт отмечает, что "умение хорошо работать здесь ни при чем: число выигравших в лотерее, в которой победитель получает все призы, неизбежно составляет лишь ничтожную долю тех, кто вступает в игру. "Технологическая революция" -- это игра, в которой могут победить лишь немногие" [47], и такое утверждение вполне
[44] - См.: Mathews J.T. Power Shift: The Age of Non-State Actors // Neef D., Sies-feld G.A., Cefola J. (Eds.) The Economic Impact of Knowledge. Boston (Ma.)-0xford, 1998. P.100.
[45] - Цит. по: The Economist. 1997. January 4. Р. 71.
[46] - Rowen H.S. World Wealth Expanding: Why a Rich, Democratic, and (Perhaps) Peaceful Era is Ahead // Landau R., Taylor Т., Wright G. (Eds.) The Mosaic of Economic Growth. Stanford (Ca.), 1996. P. 92.
[47] - Galbraith James K. Created Unequal. The Crisis in American Pay. N.Y., 1998. P. 164.
справедливо применительно не только к отдельным работникам, но также и к нациям, и государствам[48]. Между тем в новых условиях сторонники концепции глобализации предприняли попытку не столько согласиться с тем, что предлагаемая ими теория несколько, мягко говоря, преувеличивала степень активности тех процессов, которые должны были привести к формированию единого мирового хозяйства, сколько начать упорствовать в своих заблуждениях, переводя при этом дискуссию в откровенно идеологическую плоскость.
В последние годы идея глобализации стала усиленно идентифицироваться ими с идеей так называемого "открытого общества". Характерно, что подобная иллюзия получила широкое распространение около восьмидесяти лет назад, когда по окончании первой мировой войны (с того времени мир не видел ни одного года синхронизированного экономического роста) президент США В.Вильсон выдвинул свой проект всемирной демократии, призванный объединить человечество в единое целое на основе гуманистических принципов[49]. Альтернативой этому проекту стала, как известно, не менее знаменитая идея мировой революции, и прекращение начавшегося противостояния относится лишь к концу 80-х годов. Нельзя не заметить, что демократические принципы, которые В.Вильсон стремился утвердить в мировом масштабе, за эти десятилетия ничуть не потеряли оттого, что господствовали не на всей планете, а лишь на небольшой ее части. Сегодня универсальные принципы социального общежития, сформулированные еще в эпоху Просвещения, все чаще провозглашаются основополагающими для нового мирового порядка, который с легкой руки К.Поппера и его современного ученика и последователя (а по совместительству и международного финансового спекулянта) Дж.Сороса называют "открытым обществом". Сам Дж.Сорос, выпустивший недавно книгу под аналогичным названием, не дает подробного определения "открытого общества", отмечая лишь, что его следует рассматривать как идеальное состояние[50], и называя в качестве характеристик такового терпимость, торжество рыночных принципов, представительную демократию, наличие механизма контроля над решениями правительства[51], а также целый ряд других критериев, позволяющих фактически