Иванов Алексей. Блудо и Мудо

   Похмельный Моржов неуклюже полез на велосипед, как пьяный моряк после рейса - на жену.
   – Ты чего? - тотчас заорал Щёкин. - Я твой мешок поволоку, а ты с горки - и к девкам на автопилоте, да?…
   – Жестокая сволочь, - пробормотал Моржов и нехотя убрал ногу с рамы.
   Они перебрались через рельсы, и с другого края насыпи Моржов увидел склон горы. Прямо под насыпью параллельно железной дороге тащилось узкое, мятое и дырявое шоссе. С него вниз сваливался разъезженный просёлок. Здесь в косматых палисадниках стояли три выцветших щитовых домика. Склон горы был луговой, но слева на луг вторгался клин высокого ельника. Он тянулся до самой низины, где вихлялась и сверкала Талка, вся в рыжих отмелях и островах. Просёлок деловито спускался к речке вдоль елового клина и заворачивал куда-то за его угол. Напротив этого поворота через Талку перекидывался деревянный половичок мостика, подвешенного меж двух бревенчатых треног. Тропа с него убегала к дальнему селу и по-собачьи быстро терялась в полях.
   – Это, значит, разъезд Троельга, а там село Колы-магино, да? - спросил у Щёкина Моржов, припоминая карту области.
   Щёкин рассматривал окоём суженными глазами.
   – Неправильно говоришь. - Щёкин вдруг почему-то обиделся. - Я ведь здесь всё уже переименовал для удобства. Там, - Щёкин махнул рукой в сторону колокольни, - теперь село Сухонавозово. А это, - он указал на домики разъезда, - деревня Яйцево. Потому что здесь живут два очень крутых… э-э… друида. Ты их ещё увидишь.
   – Что за друиды? - удивился Моржов.
   – Друиды - это деревянные деревенские андроиды, - мрачно пояснил Щёкин.
   Моржов вздохнул.
   – А где наш пионерский лагерь? - спросил он как можно осторожнее.
   – За лесом, - злобно сказал Щёкин. - Его вообще из цивилизации не видать. Полная блуда, короче говоря. Загнала нас Шкиляева в дырищу…
   Они спустились с насыпи на шоссе, пристроили рюкзак на седло велосипеда и пошагали вдоль домиков разъезда. В палисадниках сушилось бельё.
   – Я вчера придумал, как мне резко разбогатеть, когда меня выгонят из МУДО, - рассказывал Щёкин, за руль толкая вперёд велосипед. - Открыл новую профессию - идунахер. Это специалист, который ходит на хер. Открою свою фирму, стану первым и самым богатым идунахером Ковязина. Если кому-то надо кого-то послать на хер, он мне звонит. Я сразу приезжаю, он мне платит и посылает меня. За дальнюю дорогу буду брать двойные командировочные. Поначалу, думаю, учредить штат человек в тридцать. Потом, конечно, штат придётся увеличивать - спрос-то будет ажиотажный. Ну, затем филиалы по всему миру разбросаю… Разбогатею, выкуплю Троельгу и организую здесь корпоративный музей. Экскурсоводом возьму Костёрыча, с ним уже договорился. Он будет водить всяких японцев по Троельге и рассказывать, как всё началось с того, что Шкиляева послала меня сюда на хер.
   Теперь они уже шли под гору по мягкой, песчаной просёлочной дороге с травяной холкой между колеями.
   – Ехали медведи на велосипеде, - бормотал Щёкин. - А за ними педики на велосипедике… Слушай, у тебя же на велике на раме седулка приделана… Давай ты наденешь рюкзак и поедешь, а я на седулку сяду. Домчимся до лагеря за секунду, как Гагарины.
   – Иди на хер, - мрачно сказал Моржов.
   Слева над плечом Моржова поднималась высокая, мохнатая стена елей. Моржов вспомнил, как в таком же ельнике он писал свои пластины из цикла «Еловые стволы». (Капелла Поццо и Бьянко, два серебряных лота арт-аукциона…) Ёлки походили на монахинь, до пят закутанных в чёрное, с остроконечными клобуками на головах. Раньше Моржову казалось, что в женском монастыре и укрылся рай, когда в тайне от всех любовь молча и свирепо взрывает уставы и устои. Но после тех пленэров он понял, что всё это - враньё несостоявшихся сладострастников. В глубине ельника, как в тёмном монастырском подвале, было сумрачно, холодно, сыро. Все пути загромождали осклизлые валежины, что обросли бородами плесени и растопырили отточенные мёртвые сучья. Под густым оперением папоротника росли только нарывы мокрых мухоморов. Даже солнечный свет на дне ельника стекленел разводьями паутин, словно изморозью на зеркале, и уже не грел.
   – А как там девки устроились? - спросил Моржов.
   – Да устроились как-то. - Щёкин пожал плечами. - Хрена ли, они ведь третий день здесь уже. Шкиляиха всё подогнала: продукты привезли, газовый баллон для плиты на кухне, посуду одноразовую, волейбольные мячи, пластилин, блин, какой-то. Нашенским детям - ни шиша не полагается, они же ночевать здесь не должны, а америкосам купили спальные мешки, настольные лампы, полотенца, шампуни там всякие - в общем, комбижир ежедневно. В Яйцеве Каравайский нанял друидов, и они с Костёрычем подшаманили что надо: койки собрали, проводку проверили, сортир палками подперли. Полный щорс, короче. Теперь всё: ждём ваше сиятельство.
   Моржов и Щёкин спустились по просёлку до отворота на подвесной мостик и завернули за остриё елового клина. Отсюда, с невысокого взгорья, Моржов и увидел Троельгу.
   Лагерь стоял на зелёной полянке под вскинутым крылом ельника и был похож на глухариное гнездо или даже на древний бревенчатый кремль. Талка здесь изгибалась как-то совсем интимно - словно приобнимала поляну с лагерем. А справа и слева, будто родители, поднимались горы. Матушкина гора нежно волновалась бело-зелёными берёзовыми переливами и щебетала. Отцовская гора хмурилась ельником, в котором время от времени свистели и протяжно стучали поезда. Дальний проём выводил неведомо куда: там лучилось небо, пухли облака, что-то просторно зеленело и голубело, блестели какие-то мелкие искры, плыл и клубился свет.
   В своей душе Моржов уже освободил место для Троельги. В силу хитроумности организации его натуры эта полость имела достаточно причудливую конфигурацию. И Моржов с изумлением почувствовал, что та Троельга, которую он увидел, легко и точно заполняет оставленные для неё объёмы, словно он заранее знал, какой эта Троельга будет.
   Колеи просёлка изящным виражом дружно проскальзывали в ворота. Ворота представляли собою два железных столба с жестяным, в меру ржавым полотнищем, в котором трафаретом было прорезано: «Детский лагерь „Троельга"». Щёкин толкал к воротам моржовский велосипед, навьюченный рюкзаком, - словно вёл послушного ослика. Моржов шагал следом и чувствовал себя каким-то помещиком, боярином Ковязей, которому показывают его новую, только что купленную усадьбу.
   Постройки Троельги располагались на поляне по углам воображаемого квадрата. Две стороны одного угла занимали два длинных жилых корпуса с крытыми крылечками. Здания из бруса были обшиты крашеной фанерой, которая сейчас уже покоробилась и местами облупилась. Под солнцем казалось, что домики стильно закамуфлированы жёлто-коричневыми сетями, словно штаб вьетконговцев. На противоположном углу квадрата громоздился тоже фанерный корпус кухни, к которому с одного бока приникала открытая веранда столовой, а с другого - хозяйственный пристрой. В третьем углу возвышалась скворечня водяного насоса над скважиной и железная шеренга умывальников. Дощатая дорожка вела к берегу Талки. На берегу белели какие-то былинные валуны. Сама Талка разлилась и обмелела так, что на длинных спинах островков уже топорщилась кудлатая трава.
   Моржов освоился и устроился исключительно быстро. Жилые корпуса внутри были нашинкованы на пятиместные комнатушки. Моржов вошёл в первую попавшуюся и свалил рюкзак на панцирную койку.
   – Девки, блин, все в одну каморку сбились, как стадо, - поведал Моржову Щёкин, отколупывая ключ на пивной банке.
   – Попозже расселим их поодиночке, - деловито пообещал Моржов, распечатывая рюкзак. - Иначе как же мы будем навещать их по ночам, чтобы подоткнуть оде-ялко?
   – Расселять их только завтра можно, - предостерёг Щёкин. - Сегодня вечером - банкет, приедут мужья ихние. Могут разораться.
   – Так ведь девки же все не замужем! - удивился Моржов.
   Щёкин кратко пояснил, кого он имеет в виду под мужьями.
   – А к Сонечке твоей тоже приедут? - спросил Моржов.
   – Да хрен знает… - замялся Щёкин. - Про Сонечку вроде ничего не говорили… Вообще-то в черновике своих мемуаров я указал, что она девственница. Согласно современному состоянию научного знания, к ней никто не должен приехать. Разве что одноклассник какой-нибудь, но ему мы дадим по жопе.
   – Как я тебе? - спросил Моржов, вытягиваясь перед низеньким Щёкиным во весь свой рост. - Правда, прекрасен собою?
   Моржов переоделся в загородное платье. Оно состояло из длинной, как труба, оранжевой майки с надписью «Чикаго буллз» и длинных синих трусов до колен, из которых торчали бледные, жилистые, волосатые ноги Моржова, обутые в огромные кроссовки с вываленными языками. На животе Моржова висел здоровенный армейский бинокль. На голове во все стороны простиралась дырчатая панама, как у пограничника на заставе возле реки Пянж.
   – Кошмар, - честно признался Щёкин.
   За стеной домика застрекотал мотоцикл. Моржов тотчас зорко посмотрел в окно в бинокль.
   – Это друиды прикатили, - пояснил Щёкин. - Будут насос чинить… Ладно, пошли пожрём, пока в столовке кипяток не остыл.
   На улице, кажется, распогодилось. Моржов и Щёкин пересекли затопленную солнцем волейбольную площадку и вступили под навес столовской веранды.
   Пока дети не приехали, питаться приходилось как попало. Моржов намял в ладонях пакеты со скоростной лапшой и рассыпал их по пластиковым тарелкам себе и Щёкину.
   – Молодость, «Доширак»… - мечтательно бормотал Щёкин, заливая лапшу кипятком из огромного чайника размером с танковую башню.
   Усевшись за длинный дощатый стол, Моржов и Щёкин стали смотреть на друидов.
   – Мотоцикл «ижак», - сказал Щёкин. - В пятом классе я мечтал, чтобы у меня был такой же, только без коляски.
   Мотоцикл стоял на солнцепёке возле умывальников и будки насоса. Из пузатой коляски торчали доски и канистры. Из раскрытых решетчатых дверок будки выглядывало круглое рыло электромотора - как хряк из хлева. Оба друида на карачках ползали по траве вокруг расстеленной тряпки; на тряпке лежали какие-то железяки полуразобранного механизма. Над друидами возвышались Розка и Костёрыч. Костёрыч, похоже, в чём-то оправдывался, виновато потирая руки, а Розка гневалась. Друиды матерно отругивались.
   – Их позавчера Каравайский сюда притащил, - глядя на друидов, сказал Щёкин. - Фамилии у них - Чазов и Бяков. Или Бязов и Чаков. Но это не важно, потому что ты всё равно их друг от друга не отличишь. Потом сам убедишься.
   Моржов нацелил бинокль на друидов и прислушался к спору.
   – Да чего мы тут сделаем?… - донеслось до Моржова. Друиды поднялись с карачек и отряхивались. - Начальника своего зовите - он пусть и чинит, а мы не мудаки!
   – У нас же дети завтра приезжают! - убеждал друидов Костёрыч. - Как же нам без насоса, без чистой воды? Ну, поймите нас!… Девушкам ведь придётся воду с речки вёдрами носить!…
   – Так молодая же девка, здоровая!…- Один из друидов с уважением и даже с восхищением указал на Розку. - Не перегнётся!
   – Ты свою бабу нагибай! - сразу ответила Розка, и Костёрыч что-то залопотал, успокаивая её.
   Моржов уже широко шагал к друидам, двумя пальцами держа на весу раскалённый пластиковый стаканчик с чаем.
   Один друид был низенький и лицом совсем бы походил на спившуюся бабу, но мешали блёклые гитлеровские усики. Другой друид, высокий, тоже был усат, но смахивал на испанского контрабандиста, который в ожидании оказии, не протрезвляясь, пару недель просидел в таверне самого низкого пошиба. Одеты оба друида были одинаково - в засаленные пиджаки поверх маек и в трико «с тормозами» - оттянутыми вроде галифе карманами. На ногах у Чазова и Бякова были низко обрезанные резиновые сапоги - у Бязова зелёные, а у Чакова - красные.
   – К вечеру насос должен работать, понял? - Розка напирала на низенького друида так, что на месте друида Моржов неминуемо схватил бы Розку за торчащие груди, словно быка за рога. - Мне дела нет, где ты свой валидол возьмёшь!…
   – Солидол, - тихо поправил Розку Костёрыч.
   – Мне на какие шиши его покупать? - орал Чаков (или Бязов). - Хрен на пятаки порубить?
   – Деньги по трудовому договору получили? - Розка толкнула друида в плечо. - Получили! На чекмарик с утра вам хватило! Давай теперь насос чини, а то сам вместо насоса сосать будешь!
   Моржову мгновенно стало ясно, чего сейчас ответят Розке Бязов и Чаков (или Чазов и Бяков). Костёрыч уже всплеснул руками, опережая собственный ужас. Но Моржов по-хозяйски вклинился в конфликт:
   – Эй, в чём проблема?
   Бязов и Чаков дружно выдохнули.
   – А ты кто? - недовольно спросил Чаков (Бязов). - Начальник?
   – Начальник, - тотчас согласился Моржов.
   – Ну, если начальник… - туманно сказал Бязов (Чаков), а Чаков (или Бязов) прояснил ситуацию: - Насос, падла, не работает. Мы муфту разобрали - фрикцион засорился. Его солидолом надо смазать. А мы обязаны, что ли, солидол покупать?
   – Полтинника хватит? - решительно спросил Моржов.
   Бязов и Чаков явно не ожидали столь быстрого разрешения, а потому внимательно оглядели Моржова.
   – Ну, хватит,- неуверенно согласился Бязов (Чаков).
   Моржов вынул из кармана купюру и протянул друиду.
   – Пусть товарный чек возьмут, - тихо сказал Костёрыч.
   – Не надо чека, - твёрдо отказался Моржов. - Давайте, мужики, за дело. Видите - и так женщину расстроили.
   Друиды хмыкнули, спрятали деньги в карман и пошагали к мотоциклу. Один из них вытащил из коляски канистру, а другой извлёк из-под барахла мятую жестяную банку, перемазанную солидолом.
   – Вымогательство, - вздохнул Костёрыч.
   – Почему вымогательство? - удивился Моржов. - Они правы. Вы идите, Константин Егорыч. Я тут сам всё проконтролирую.
   Костёрыч слабо улыбнулся, как-то объединив понимающим взглядом Моржова и Розку, повернулся и пошёл к Талке.
   Друиды возвращались с довольными ухмылками. Теперь они смотрели только на Моржова, сразу определив его роль главного распорядителя пряников и кнутов.
   – Сейчас самоопределимся, - шепнул Моржов Розке.
   – Ну, вот, - торжествующе сказал Моржову Чаков (он же Бязов). - Разобрались, как мужики, и нет проблем.
   – Сколько времени у вас на фрикцион уйдёт? - строго спросил Моржов.
   – Час… Может, два.
   – Ну, валяйте.
   Моржов лихорадочно соображал, как бы ему ещё проявить хозяйскую власть. Он поспешно припоминал, что ему известно про электротехнику со времён школьных уроков физики. Знаний было не больше, чем плодов цивилизации у Робинзона Крузо. Моржов помнил только то, что обычно какие-то клапаны стучат, а свечи надо продувать. В голову лезли жиклёры, турбулентность, браузер, тюнинг и почему-то ГОЭЛРО. Моржов в досаде поднял бинокль и стал смотреть на распотрошённый мотор в открытом скворечнике будки. При звуке соприкосновения окуляров бинокля с линзами моржовских очков друиды даже чуть-чуть выпрямились. Такое умножение моржовского зрения, видимо, показалось им чем-то вроде нечеловеческой проницательности.
   – Гайки мы подтянем, - сразу пообещал Бязов (Чаков).
   – А на коллекторе там щётки старые, но рабочие, - добавил Чаков (Бязов).
   – У статора обмотку проверяли? - нашёлся Моржов.
   – Не, менять не надо.
   – А клеммы?
   – Уже зачистили.
   – Корпус-то хоть заземлён?
   – Он сразу и был заземлённым.
   – Ладно, посмотрим, чего вы тут нахимичите, - неопределённо-грозно пообещал Моржов, взял Розу за талию и повёл к крылечку кухонного пристроя.
   – Посидим тут немного, - шепнул он. - Надо у них над душой помаячить.
   Они присели но горячую дощечку лесенки. Моржов закурил, но потом вернул руку Розке на бедро. Друиды опять встали на четвереньки вокруг тряпицы с железяками, словно творения доктора Моро при отлучке доктора.
   – Ты знаешь, что начальником лагеря Шкиляева назначила Каравайского? - спросила Розка.
   – Догадался, - ответил Моржов. - Ведь надо же как-то оправдать летнюю доплату Каравайскому.
   – Он приезжал позавчера… Подписал с этими хмырями трудовой договор, что они здесь всё починят. Двести рублей - им, триста - ему. А материальная ответственность - на мне.
   – Что мы всё о деньгах да о деньгах? - прошептал Моржов, обнимая Розку покрепче.
   – Эй, командир, а солидол, который останется, ты у нас заберёшь или можно себе взять? - издалека крикнул Чаков (Бязов).
   – На хрена он мне нужен? - ответил Моржов. - Берите себе. Главное - чтобы фрикцион работал!
   – Всё, теперь начальник здесь стал ты, - усмехнулась Розка.
   – Чего только не бывает за пятьдесят рублей… Розка была не совсем точна в терминах. Моржов понимал, что для друидов он никакой не начальник. Случится у друидов нужда - они поднимут бунт или просто уйдут, даже не оглянувшись. Для друидов он стал не начальником, а чем-то иным… Жизнь у друидов была скучная: город Ковязин и село Сухонавозово далеко, работы нет, поезда не останавливаются, в телевизоре только два канала. Уму не за что зацепиться. И вот теперь - появилось. Он, Моржов, вместе со своей Троельгой стал для друидов точкой отсчёта жизни.
   Моржов считал, что такая точка отсчёта есть чуть ли не у каждого. Она - то основное, чем организуется человек. У себя такой точкой Моржов считал пластины. Для него пластины были (в числе прочего) и способом размышления о мире. Для размышлений Моржову оказывались нужны мозги, поэтому пришлось закодиро-ваться, а кодировка отключила мерцоидов. То есть ради пластин Моржов пожертвовал даже бабами.
   Вся хитрость коренилась в географии этих точек. У небольшого числа людей такие точки находились внутри их мира. Эту сторону бытия Моржов тоже зааббревиатурил и пользовался термином ВТО: Внутренняя Точка Отсчёта. Жизненная стратегия людей с Внутренней Точкой Отсчёта заключалась в стремлении вынести ВТО вовне на максимально удалённое от себя расстояние. Моржов докинул свою ВТО до капеллы Поццо и Бьянко. Костёрыч исхитрился погрузить ВТО в толщу веков вплоть до эпохи боярина Ковязи. А Щёкин, например, своей ВТО бил, как звезда - протуберанцем, и мог поразить хоть Госдуму, хоть Марс. У людей моржовского ряда дальность вывода ВТО определялась стилистикой. Костёрыч занимался бурением недр, Щёкин - артобстрелом, а сам Моржов - половыми актами. Но Моржов не считал себя таким уж особенным развратником, потому что любая стратегия выноса ВТО была, по сути, осеменением мира.
   А друиды принадлежали к тому человеческому ряду, который был противоположен моржовскому. У этого ряда жизненный эпицентр находился вне человека. Поступаясь оригинальностью, Моржов называл его тоже ВТО: Внешняя Точка Отсчёта. И жизненная стратегия людей этого ряда заключалась в том, чтобы притянуть ВТО к себе, в себя и под себя: своей задницей придавить к полу полюбившееся кресло, уложить женщину под своё брюхо, набить свой карман или своё чрево. В общем, как-нибудь приспособить ВТО: или натянуть на себя, как презерватив, или проглотить, как противозачаточную пилюлю, или вставить себе, как свечу от геморроя.
   Короче говоря, охотное подчинение Бязова и Чакова Моржов расценил как радость друидов по поводу обретения в моржовском лице собственной друидской ВТО. Для друидов появление Моржова превращало дотоле бесполезную Троельгу в козу, которую можно и подоить, и поиметь.
   – И долго мы будем так сидеть? - недовольно спросила Розка. Похоже, она слегка недоумевала: отчего это моржовская рука так и осталась на её бедре, не продолжив странствия?
   – Ровно до тех пор, пока не починят фрикцион, - ласково ответил Моржов. - Фрикцион - это агрегат, совершающий фрикции. На мой взгляд, быть рядом с тобой, но уйти до начала фрикций - это предательство.
   Солнце медленно съехало по склону Матушкиной горы, как с плеча - бретелька сорочки. В распадок Талки невесомо легло кисейное бельё тумана. Под напряжённо-синим небом яркой и розовой наготой загорелся вдали столбик колокольни села Колымагино. Вечернее, постельное тепло одеялом окутало Троельгу.
   Ещё до заката Моржов усадил пьяного Щёкина на велосипед и отправил в деревню Яйцево за дровами. Получив второй за день полтинник, друиды поняли, что жизнь их, похоже, вошла в полосу счастья, как железная дорога - в тоннель. Они прикатили в Троельгу на мотоциклетке и привезли в коляске велосипед, Щёкина и три охапки поленьев. Моржов налил друидам по пластиковому стаканчику водки и велел убираться, потому что сейчас в Троельгу приедут важные люди. Друиды выпили и услужливо убрались, чтобы не отпугнуть удачу. Моржов наколол дрова и развёл костёр.
   На берегу Талки имелось стационарное костровище: валунный очаг внутри квадрата из брёвен-скамеек. (Моржов усмехнулся оксюморону быта: квадрат лежал «вокруг».) Поверху брёвна были заботливо стёсаны. Видимо, зимой их так высоко заносило снегом, что друиды не смогли их обнаружить, чтобы спереть на дрова.
   Начало смеркаться, когда наконец-то явился первый гость. В ворота Троельги по-кошачьи вкрадчиво въехала тёмная «Тойота». Её задний диван был удобен, как сугроб, в котором уже кто-то повалялся, но Манжетов сидел за рулём. Он привёз мешок снеди и пару бутылок. Поскольку Манжетов был таким гостем, после прибытия которого уже никого больше не ждут, банкет начался.
   – Помню, помню вас, Николай Егорович. - Манжетов радушно поздоровался с Костёрычем за руку.
   – Борис, - протягивая руку, представился Моржов.
   – Глеб, - тотчас всунулся рядом Щёкин.
   – Саша, - демократично сказал Манжетов, но сразу поднял палец и предупредил: - Но только в неофициальной обстановке!
   Моржов пристроился на бревно рядом с Розкой - через огонь напротив Манжетова и Милены, севших бок о бок. Щёкин, булькая пивом в животе, елозил по бревну, не определившись, к кому же ему будет интереснее приставать: к Розке или к Сонечке. С Розкой можно поязвить, а Соню можно потискать. Застенчивый Костёрыч не решился сесть, и его горящие очки мелькали где-то на границе света и сумрака. Костёрыч то приносил полено, то сзади заботливо накрывал Соню своей старинной стройотрядовской штормовкой, то подсовывал Щёкину стаканчик, чтобы Щёкин не пил из банки. Вдали за ельником изредка подвывали и грохотали поезда.
   – Восхитительная штука! - коммуникабельно рассказывал Манжетов, нанизывая на специальные палочки толстые колбаски. - Я этому в Швейцарии научился. Там такие колбаски держат прямо в дыму камина. Жир топится, капает с колбасок в угли, и от этого дым становится ароматным, а колбаски в нём коптятся и пропитываются запахом… Дорогая, тебе сделать или хочешь сама?
   «Дорогая» - это была Милена. Моржов вдруг соскочил со спускового крючка и не успел поймать себя.
   – Джинсы от Давинчи? - с преувеличенным уважением спросил он, кивая на колени Манжетова.
   – Да вы что!… - засмеялся Манжетов. - Простые, наши.
   Милена то ли разрумянилась от костра, то ли засмущалась от заботы Манжетова. Моржов смотрел на Милену и в который раз изумлялся женской природе: как дивно расцветает молоденькая женщина, если чувствует, что любима.
   – Ну, как у вас дела? - Манжетов приглашал к дружескому разговору всех и, приподнявшись, раздавал всем палочки с колбасками, словно право голоса. - Сергей Егорович, откройте, пожалуйста, бутылки…
   – Розка, а Манжетов женат? - тихо спросил Моржов.
   – Копается ещё в невестах, - презрительно ответила Розка. Её кавалер где-то застрял, поэтому Розка в сравнении с Миленой чувствовала себя уязвлённой и, понятно, злилась на Милену.
   Костёрыч наконец-то успокоился, уселся на бревно рядом с Манжетовым и начал вкручивать штопор в пробку бутылки.
   – Хорошо здесь у вас!… - Манжетов совершил дирижёрский взмах палочкой с колбаской. - Так поневоле и думаешь: а не бросить ли всё и не махнуть ли в Урюпинск?…
   Полагалось смеяться. Милена засмеялась, Розка хмыкнула, а Соня застенчиво улыбнулась. За спиной Розки Моржов саданул кулаком в бок Щёкину, иначе тот непременно ляпнул бы что-нибудь вроде: «Так увольняйся! Ложись под Шкиляиху педагогом и отдыхай в Троельге, а то как топ-модель - с утра до ночи вкалываешь непосильно!»
   – А найдётся ли у вас кто с гитарой? - всё шевелил компанию Манжетов. - Может, сыграет, как в турпоходах бывает обычно?…
   – Играю на акустике, - всё-таки вылез Щёкин, - девок зову в кустики…
   Манжетов покачал головой, давая понять, что оценил остроту, но сомневается в её благопристойности.
   – Так ведь мы и не в турпоход сюда приехали, - виновато пояснил Костёрыч.
   Он всё ещё неумело возился со штопором и с бутылками. На его склонённый лоб упала косая, интеллигентная прядь волос.
   – Нет, друзья, надо веселее! Гитара там, рыбалка, грибы!… Зачем же упускать маленькие радости в нашей трудной жизни? - укоризненно сказал Манжетов и слегка приобнял Милену, которая, опустив глаза, с загадочной улыбкой Моны Лизы податливо качнулась к его плечу.
   – Эта дура за него замуж хочет, а сама для него - маленькие радости жизни, и всего-то! - злорадно прошептала Розка Моржову.
   Костёрыч, исчерпав терпение, поставил бутылку на землю, прижал её левой рукой, а правой рукой, вывернув локоть, потянул на себя пробку за штопор. Пробка заскрипела и вдруг гулко бабахнула. Костёрыч едва не опрокинулся за бревно на спину.
   – О господи!… - пробормотал он, шаря в траве в поисках слетевших очков.
   Манжетов взял у Костёрыча открытую бутылку и передал Моржову.
   – Разливайте девушкам, - предложил он. - За начало летней смены можно и выпить понемножку… А то я гляжу, девушка вон там совсем застеснялась.