Иванов Алексей. Блудо и Мудо

   – Чечкин, рюкзак, - распорядился Щёкин.
   Чечкин - второй коротышка - презрительно бросил свой рюкзачишко под ноги Щёкину. Щёкин присел, порылся в рюкзаке и выволок на свет большую пластиковую бутылку пива.
   – Зажритесь, - буркнул Чечкин.
   – Гершензон! - мёртвым голосом произнёс Щёкин
   – Нету! - закричал средненький подросток. - Чо вы смотрите на меня всегда сквозь зубы?
   Щёкин швырнул бутылку пива и пугач в бурьян, утомлённо потёр лоб и оглянулся на Моржова и Сонечку. Лицо его было страдальческим.
   – Борька, я тогда пошёл! - сказал он. - Надо упырей до лагеря отконвоировать. А ты…
   Щёкин споткнулся: он никак не мог намекнуть на Сонечку.
   – Да понятно, - кивнул Моржов.
   Щёкин молча указал упырям на дорогу под гору.
   Моржов в бинокль наблюдал, как Щёкин идёт по дороге в Троельгу, а упыри семенят следом.
   – Сонечка… - Моржов повернулся к Соне и слегка сбился с мысли: вместо Сони уже сидел мерцоид.
   Моржов вздохнул. Всё продолжалось.
   – До последней электрички остаётся два часа, - сказал он мерцоиду. - Я тебя прошу: посиди со мной, а?
   – Ну… как бы… как хотите…
   Моржов усмехнулся сбывшемуся ожиданию. Мерцоиды не отказывают.
   Он спрыгнул со шпал и ушёл за штабель справить нужду. Соня ждала. Возвращаясь, Моржов смотрел на неё, сидевшую на фоне облаков, просторов и окоёмов. Ракурс был непривычен для города Ковязина, и Моржов не понял: то ли Сонечкин мерцоид стал прозрачен, будто обычный призрак, то ли абрис света вокруг тучи, ослепляя, как-то уж очень извилисто сплёлся с очертанием Сонечкиного плеча и опущенной головы.
   Моржов залез обратно на шпалы и стал смотреть на Сонечку. Её мерцоид с одного края словно подмыло и оплавило - приготовило для слияния. Моржов не стал эстетствовать, а просто придвинулся и приобнял Сонечку, присоединяя мерцоида к себе с разогретой, подтаявшей и обмякшей стороны. Бок у Моржова и вправду потеплел: Сонечка послушно чуть изогнулась под Моржова. Сонечкина податливость тоже была из разряда явлений ДП(ПНН), а потому настраивала не на стеснительную нежность, а уже на интимную ласку. Моржов механически перекинул толстую и пушистую носу Сонечки ей на грудь и поухватистее взял Сонечку за талию левой рукой. Правая рука в это время вставляла в рот сигарету и подносила зажигалку.
   Моржов курил, и курение было неуловимо созвучно стилистике железной дороги с её облаками, дымами и паровозами. Моржов искоса поглядывал на Сонечку, которая молчала покорно и без напряжения. Моржов думал, что Сонечка хоть и русопятая от вздёрнутого носика до босоножек, а всё равно настоящая татарская жена. Ей бы в самый раз сидеть в кибитке, что катится по степям за Ордой, и ждать мужа, который на коне покоряет вселенную.
   Неудивительно, что Соня так понравилась Щёкину. В Сонечке очень доступным было то, что больше всего ценил Щёкин - да и сам Моржов тоже. Отчего Щёкина тянуло на блуд? Щёкин ведь был женат. Мало того, усмехнулся про себя Моржов, Сонечка внешне очень походила на щёкинскую Светку. Почто же Щёкину менять шило на мыло? Щёкин пояснял: скучно. Врал, понятно. Моржов знал: с любовницей вскоре становится так же скучно, как и с женой. Интерес к любовнице сохранялся дольше, если были какие-то трудности: скажем, нужно было гаситься от жены, или любовница уезжала в Москву на годичные курсы менеджмента, или муж любовницы нанимал киллера. А в остальном - то же самое. Зачем же тогда нужна эта гонка за женщиной, зачем заводить новых и новых, если нет любви? Если и так в доме всё нормально, а под боком обмятая, как перина, уютная супруга? Моржов знал ответ: потому что привычное лишено вкуса победы.
   В супружестве этот вкус не вернуть никакими выдумками сексологов. В общем, Моржов считал, что все эти сексологи и психоаналитики и нужны-то лишь потому, что их обману поддаться куда легче, чем обманывать себя своими силами. А вкус победы в супружестве можно продлить или покорностью жены, или её строптивостью, если ты по натуре насильник. Но к свидетельству о браке вкус победы не приклеить ни на какой скотч. А подсаживаться на этот вкус можно так же крепко, как наркоману - на героин, поп-звезде - на вой стадиона, а репортёру - на телекамеру. Вот он, Моржов, подсел - и давно. Точнее, с самого начала. Так уж вышло.
   Чтобы Сонечка не подумала, что он про неё забыл, Моржов легонько погладил ладонью Сонечку по груди. Как и должно женщине допотопных кочевий, на Сонечке не было лифчика. Моржов ощутил ладонью твёрдый сосок, как пресловутая принцесса - свою горошину. Моржов посмотрел на Сонечку - Сонечка смущённо смотрела на свои голые коленки. Моржов ещё раз - отчётливее - обвёл ладонью увесистую Сонечкину грудь, ожидая, что Сонечка хотя бы повернётся, чтобы поцеловаться. Сонечка ещё ниже наклонила голову. Что-то было не то, какая-то неувязка… Розка бы на месте Сонечки давно среагировала и подставила губы…
   Блин! Проклятые мерцоиды! Они у всех девок почти одинаковы! Это же с Розкой, а не с Соней Моржов уже сидел на крылечке и обнимался! Взять девушку за грудь - это следующий шаг после объятий на крылечке. С Соней-то у Моржова крылечка не было!… Получается, что из-за мерцоидов Моржов с Соней как-то перепрыгнул через ступеньку. А-а, плевать. Соня переживёт. Моржов в третий раз, уже по-хозяйски, погладил её по груди, понимая, что теперь всё-таки возьмёт Соню сам и не уступит Щёкину первенства.
   Моржов почитал Щёкина как лучшего друга, замечательного человека и почти гения, хотя гениальность Щёкина пока, в общем-то, ни в чём не воплотилась. Для Щёкина ему ничего не было жалко. Женщин тоже не было жалко, и даже право первой ночи. Но с Сонечкой Щёкин всё равно будет только вторым.
   Моржов не верил, что Сонечка дастся Щёкину. Она же дура: бредовых щёкинских ухаживаний она не поймёт, а когда Щёкин полезет на неё - испугается и убежит. Сонечку можно было только подложить под Щёкина; по-другому - никак. Но подложить её Моржов мог только из-под себя. Чтобы распоряжаться Сонечкой, он должен был ощутить её своею. Такое ощущение от девушки Моржов приобретал, лишь побывав взаимно без трусов. Да и Сонечка не послушается Моржова, если отвертится от его постельки.
   Кстати, и эстетически Сонечка Щёкину сейчас не полагалась. Разве Щёкин её заслужил? Он же ничего не делает - он лишь умножает смыслы. Кто есть Щёкин? Щёкин - звездочёт. А звездочёты не насилуют полонянок на дымящихся развалинах взятых штурмом городов. К звездочётам жён приводят уже объезженными.
   Но будет ли тогда у Щёкина от Сонечки вкус победы? Моржов считал, что будет. У него самого вкус победы был от любой сергачёвской шлюшки, хотя он, если смотреть правде в глаза, не лишал шлюшек девственности. Но ведь вкус дефлорации - это всего лишь один из оттенков умопомрачительного вкуса победы. Не все уж флаги сразу в гости-то. Да и Соня - не шлюшка из тонированной «Волги» Сергача. Щёкин чересчур щепетилен для города Ковязина. Он, например, ни разу не согласился сходить с Моржовым в сауну, сколько Моржов его ни звал. Ладно. На неуместную щёкинскую щепетильность Моржов всегда ответит успокоительной ложью. Звездочёту ни к чему знать, как Орда штурмует города.
   А Соня, похоже, соглашается. Удивительная девушка Соня Опёнкина: Моржов сидит, курит, думает и даже грудь её забыл поглаживать, а Соня Оиёнкина и не шелохнётся, ждёт. И удовлетворённость Сонечкиным ожиданием, тихим и безропотным, - тоже вкус победы. Щёкин будет счастлив - сто пудов.
   Счастье - оборотная сторона одиночества. Но почему-то укоренилось мнение, что одиночество как раз и преодолевается блудом. Это даже как-то возвышало блуд, потому что вместо похабного веселья подразумевало некую трагедию. Моржова такие слова всегда изумляли. Интересно, блуд хоть кого-нибудь хоть когда-нибудь спас от одиночества? Да ни хрена не спас. Словно бы, скажем, тонешь, и, чтобы не утонуть, ты стал изо всех сил мочиться в океан. Не поможет: всё равно кердык.
   Одиночество порождено KB - Кризисом Вербальности, и суть одиночества - в невозможности трансляции ценностей словом. При чём здесь блуд? Блудом, что ли, ценности транслировать? Одиночество одиночеством, а блуд блудом. Блуд - это тоска по победе. Отрицая одиночество как причину блуда, Моржов выводил свои умопостроения за предел общепринятой парадигмы. Но и пёс с ней, с парадигмой, если она породила такую хрень, как порядки города Ковязин, в котором никто не может обрести вкус победы иначе, чем через блуд.
   – А скоро электричка приедет? - робко спросила Сонечка.
   – Можешь называть меня Борей, - сказал Моржов, вытащил из кармана телефон и посмотрел на часы. - Должна сейчас.
   Где-то за горой тотчас что-то завыло.
   Сперва из-за поворота по рельсам прикатился стук, а потом вдали из-за елей стремительно вынырнула кошачья морда электрички. Не сводя с Моржова бешеных глаз, электричка налетела на Моржова и Соню, про-• махнулась мимо и затряслась, останавливаясь. Моржов приложил к глазам бинокль.
   В сплошной стене вагонов все двери разъехались. Но никто не спрыгнул на перрон: не то что завалящий-ся американец, а даже простой соотечественник.
   – Ну и ну! - изумился Моржов.
   Электричка предупреждающе свистнула. И тут из дальнего вагона как-то неохотно спустилась на платформу одинокая девочка, огляделась и пошла к штабелю шпал. Электричка зашипела, хлопнула дверями и недовольно поволоклась прочь, как дырявый невод без улова.
   – Здравствуйте, - сказала девочка. В руке она держала сумку, из которой торчали ракетки для бадминтона. - Я думаю, это нормально, что я приехала с ночёвкой, да?
   Моржов девочку узнал. Девочка была из кружка Каравайского - призёрка и медалистка многих состязаний по настольному теннису.
   – Конечно, - ответил Моржов. - Ты - Наташа Ландышева, верно? Я - Борис Данилович, а это - Софья Ивановна… А ведь ты, Наташа, не из наших кружков…
   – Я ещё и на английский хожу к Милене Дмитриевне, - независимо пояснила Наташа. - Человек ведь должен заниматься не одним лишь настольным теннисом.
   – Ну да… - несколько оторопело согласился Моржов и от уважения к Наташе даже слез со штабеля шпал.
   – Ведите меня в лагерь, - распорядилась Наташа. -
   А где американцы?
   – В Америке, - не удержался Моржов.
   На следующий день американцы опять не приехали. И на третий день - тоже. К вечеру третьего дня у Моржова назрело настоятельное желание определиться с ситуацией.
   После ужина Серёжа Васенин и Наташа Ландышева играли в бадминтон. Упыри сидели возле спортплощадки на бревне и орали на проигрывающего Серёжу. Наташа Ландышева торжествовала беспощадно. Милена с книжкой в руке расположилась поблизости в шезлонге и мельком следила, чтобы упыри не отняли у Наташи ракетку, не побили Серёжу и не украли волан. Натянув до локтей длинные резиновые перчатки, Розка что-то мыла в раковине умывалки. Сонечка осталась на веранде вместе со Щёкиным, Моржовым и Костёрычем. Моржов подсел к ней, интимно приобнял её за талию и ласково прошептал на ушко:
   – Сонечка, детка, сходи, пожалуйста, погуляй. Дяденькам надо поговорить.
   – А куда сходить?… - беспомощно спросила Соня.
   – Хоть вон Розке помоги.
   Соня виновато улыбнулась, встала и послушно пошла к Розке.
   – Ну, что, - негромко сказал Моржов Костёрычу и Щёкину. - Пришла пора держать совет. Что будем делать?
   – А в чём проблема? - развалившись, величественно спросил Щёкин.
   – Проблема в том, что в виде НЛО над Троельгой завис большой медный таз, - пояснил Моржов. - Американцы не приехали. И не приедут. Что-то там не то со всей этой затеей. Наших детей тоже, в общем, нет. В группе у Щёкина и Сонечки - четверо, а у вас с Миленой, Константин Егорыч, - всего двое. А должно быть по пятнадцать штук. Вот вам и проблема.
   – Шестеро детей на шестерых педагогов… - задумчиво произнёс Костёрыч. - Так, наверное, и положено в человеческом обществе…
   – Но не в МУДО, - жёстко отрезал Моржов. - В МУДО за такое - вылет с работы.
   – Я уже придумал, чем буду заниматься без работы, - заявил Щёкин. - Я стану серийным детским писателем. В моей чернильнице уже цикл романов. Общая идея вкратце такова. В наше время некий следователь получает доступ к секретным архивам КГБ, в которых хранятся дела о подвигах и гибели пионеров-героев времён брежневского застоя. Первое дело - о том, как пионерский отряд ценой своей жизни разоблачил проктолога-вампира. Роман будет называться «Проктор энд Гэмбл и Армия людоедов». Гарри Поттер сам себя замочит в сортире.
   – Впечатляет, - нейтрально согласился Моржов.
   – Я думаю, что у нас нет другого выхода… - Костёрыч снял очки и потёр лоб. - Нужно известить администрацию, и пусть она решает, что делать.
   – Нельзя, - жёстко ответил Моржов. - И я объясню почему. Потому что в этом случае лагерь закроют, а детей разгонят по домам. Но ведь дети не виноваты - за что же им портить каникулы? И мало того - дети… Вас, Щёкина, Сонечку и Милену уволят за служебное несоответствие и срыв лагерной программы.
   – А тебя с Розкой? - ревниво спросил Щёкин.
   – Нас с Розкой - пока нет. Не мы же американцев должны были привезти. Нас уволят к осени.
   – Почему? - тотчас заинтересовался Щёкин.
   – Ты бухал и ни хрена не отразил, - с досадой сказал Моржов,- а я отразил, чего говорил Манжетов. Что ж, разъясняю популярно. Манжетов решил повысить своё благосостояние. Для этого он преобразует МУДО в Антикризисный центр. Вы при этом улетаете. Сам же Манжетов женится на Милене и ставит её директрисой Центра. Мафия. И все денежки текут через эту дружную семейку.
   – Где река текла, там всегда мокро будет, - печально процитировал Костёрыч народную поговорку.
   – Вот именно, - согласился Моржов. - А у вас будет сухо. Даже очень. Как в Каракумах. Сухо настолько, что Розка выйдет замуж за Сергача, а ты, Щекандер, знаешь, какой у Сергача бизнес на его студии. Про Сонечку я и не говорю. Скорее всего, осенью мы увидим её на рынке за прилавком с огурцами - под началом какого-нибудь кавказца. И огурцов у неё в жизни станет столько, что размер действительно не будет иметь значения. Ты, Щекандер, уйдёшь в запой. Вы, Константин Егорыч, повисните на шее у жены.
   – Я и так на ней повис… - печально сказал Костёрыч.
   – Я буду жаловаться! - возмутился Щёкин. - Я в Гаагском трибунале такую вонь разведу!… Шкиляиха не дала нам времени, чтобы набрать нужное количество детей! Пусть мировое сообщество осудит Шкиляиху!
   – Дело не только в скороспелости Троельги. Всё продумано глубже, - терпеливо растолковывал Моржов. - Мы с вами - смертники. МУДО обречено. Оно никому, кроме нас, не нужно. Милена и Манжетов останутся при деле и при деньгах. Шкиляева в Антикризе станет руководителем отдела кружков. Кружки будут вести школьные учителя при своих классах. У Шкиляевой исчезнут проблемы с наполняемостью кружков, с помещениями, с коммуналкой и прочим ЖКХ. Сплошная синекура! А меня и Розку уволят, когда ликвидируют МУДО и учредят Антикриз. Нас сократят потому, что Центру методисты нашего профиля будут не нужны. Вот такая картинка.
   Костёрыч и Щёкин молчали, обдумывая ситуацию.
   Моржов смотрел, как Милена, покинув шезлонг, показывает Серёже Васенину движение руки при ударе ракеткой по волану. Милена была в брючках-бедровках, и её голый животик эротично округлялся, когда она нагибалась. Впрочем, дело было не в животике. Моржов без всяких животиков не знал картины красивей, чем женщина, нагибающаяся к ребёнку.
   – И что же, выхода нет? - спросил Костёрыч.
   – Есть, - не оборачиваясь, сказал Моржов. - Выход есть. На наше счастье, мы в Троельге. Нам помогли эти дурацкие американцы, взявшиеся ниоткуда.
   – Может, это всё-таки инопланетяне? - буркнул Щёкин.
   – Может, - кивнул Моржов. - Но это не важно. Они спутали Манжетову и Шкиляевой все карты. Манжетов и Шкиляева планировали, что педагогов МУДО осенью тихо переведут в школы, а зарплату начислят по количеству сертификатов. Поскольку детей в ваших кружках мало, вам будут платить по две-три копейки, и вы сами уволитесь. Таким образом, МУДО без скандала оптимизируется - то есть прекратит своё досадное существование и освободит место для Антикризисного центра. Но в этот план вклинились американцы. Шкиляева не могла отказать им, даже если реклама МУДО была вывешена в Интернете по ошибке. Потому что у Шкиляевой священный трепет перед начальством, а иностранцы - всегда начальство. Так и образовалась наша Троельга. Пришлось Шкиляевой упечь нас сюда.
   – И как Троельга нас спасёт?
   – Троельга далеко от Ковязина.
   – Две остановки на электричке - это не далеко…
   – Для Шкиляевой - далеко. Своей персоной Шкиляева сюда не поедет и не будет контролировать всё лично. Она ведь даже за теннисными столами Каравай-ского машину два года послать не могла… Так что для неё Троельга - далеко. И о наших здешних трудовых подвигах она сможет судить только по бумажкам, которые мы привезём. То есть по сертификатам тех детей, которые здесь якобы находятся.
   – Понимаю… - печально усмехнулся Костёрыч. - Вы хотите предъявить мёртвые души… Но у меня, к примеру, нет пятнадцати сертификатов. И не будет, к сожалению.
   Моржов выдержал паузу для весомости своего предложения.
   – Пусть это будет моей заботой, - выразительно сказал он.
   – Что же вы… как Чичиков?… - замялся Костёрыч.
   – Да, - согласился Моржов. - Я начичу вам сертификаты. А вы живите себе спокойно и учите Серёжу Васенина. И прочих тоже.
   – Тогда и мне сертификаты начичь! - возмущённо вспучился Щёкин.- Я требую равноправия! Что за дискриминация по благам! Я тоже хочу под грязь замаскироваться!
   – Всем начичу, - пообещал Моржов. - А вы соглашайтесь.
   – Это обман, - печально сказал Костёрыч.
   – А выдавить вас с работы - честно? А выгнать из лагеря Серёжу, Наташу и упырей - честно?
   – И тем не менее…
   – Константин Егорыч, - с чувством произнёс Моржов, - ну сколько же можно этих интеллигентских рефлексий? Вас делают как хотят, об вас ноги вытирают, а вы и отбрыкнуться стесняетесь. За вас обещают грех на душу взять, а вы мнётесь!
   – Грех всегда берётся только на свою душу, - печально и убеждённо сказал Костёрыч.
   – Хочется сказать, как Шкиляева: давайте не будем демагогию разводить. Вы можете переживать, сколько вам угодно. Но при этом своей порядочностью подведёте и детей, и Щёкина, и Розку, и Сонечку. Ну, и меня.
   – Вы меня ставите в этически безвыходную ситуацию.
   – Это не я ставлю! - разозлился Моржов. - Это не я придумал прикрыть МУДО и качать бабки через Антикриз!
   – А почему вы решили, что Антикризисный центр - это непременно способ личного обогащения Манжетова?
   – Да по кочану! Для чего ещё он нужен-то? Ведь он не будет работать! Его технологии в Ковязине не действуют! Это авионика «Боинга», которую поставят на колёсный пароход «Апостол Андрей Первозванный»! Посмотрите на упырей: случись что, они пойдут в этот Центр или предпочтут надуться пивом в подворотне?
   – К Дмитрию Александровичу пойдут…
   – Щекандера в Антикризе не будет! Щекандер сначала будет при школе вести кружок, а потом уволится, потому что его жена запилит, и пойдёт работать охранником на автостоянку!
   Костёрыч помолчал, размышляя о чём-то своём. Моржов с опозданием вспомнил, что по причине того же педагогического безденежья от Костёрыча ушла первая жена, а сын не желает знать отца. Получилось, что Моржов сделал бестактный намёк. Но сожалеть было поздно.
   – Вы говорили, что Центр - способ заработка Манжетова… - повторил Костёрыч. - Борис Данилович, а вы уверены в правоте своего утверждения? Может быть, Манжетов честен в намерениях, но просто не понимает их нереальности?
   – Всё он понимает, - буркнул Щёкин. - Манжетов Санта-Клауса с Папой Римским не спутает, не дурак. -
   Щёкин посмотрел на Милену и добавил: - И губа у него не дура…
   – А для вас имеет значение мотивация Манжетова, если вас всё равно выбрасывают за борт?
   – Может, я этого и заслуживаю?
   – Не заслуживаете, - жёстко отрезал Моржов, - но дело не в вас. Если человек или общество прагматично остаются в рамках утилитарного - то это не человек и не общество. Смысл существования - в роскоши. Если нету роскоши, то всё остальное бессмысленно. Искусство, религия, фундаментальная наука, туризм, филателия, макияж, цветы, кошки и внебрачные связи - это всё роскошь, ради которой и стоит упахиваться. По-настоящему ценно только то, что выше утилитарного, что выше себестоимости. Мы есть не то, что мы едим, а то, чего мы не сможем сожрать.
   – Прекрасно сказано, но всё-таки если обществу от нашей деятельности нет никакой пользы…
   – Да что же вы взъелись-то с этой пользой, с этим прибавочным продуктом? - Моржов и вправду разозлился на Костёрыча. - Свет клином на пользе сошёлся!… Общество нуждается не только в пользе, а ещё, к примеру, и в пище для ума! Пользу пусть дворники приносят и ловцы бродячих собак. Польза от Дома пионеров нужна только тем, у кого и так всякой прочей пользы до хренища!
   – Ну, это ваше личное мнение… - пробормотал Костёрыч, но Моржов желал догреметь до конца:
   – Каким бы мудо ни было МУДО, оно - единственная роскошь нашего образования. Единственное его оправдание. Потому что у МУДО нет цели. А у Антикриза есть цель - преодоление кризисов. Антикриз работает на систему уже по определению, а МУДО - над системой. И какая уж это система - не важно, потому что интересно только то, что вне её. Для Манжетова МУДО - ещё никем не приватизированный ресурс, а для меня, для вас, для Щёкина - и смысл, и хлеб. Да провались она пропадом, ваша щепетильность, если у меня из-под ног выдёргивают землю!
   – Цицерон! - указывая на Моржова пальцем, заявил Щёкин таким тоном, словно наконец-то догадался, кто перед ним такой.
   – Пламенно, да… - неуверенно сказал Костёрыч, пряча взгляд. - Но роскошь - это когда есть средства… А Ковязин - город бедный.
   – Антикризисный центр будет стоить куда дороже, - возразил Моржов. - Пользы с него будет столько же, а смысла - никакого.
   – То есть вы хотите сохранить МУДО через подлог документов? - подвёл итог Костёрыч.
   – Фактически - да. Но по форме это будет строгое следование правилам. Велено ехать в Троельгу - мы уехали. Велено сдать сертификаты - мы сдали. А проверять по факту нас не будут. Потому что в этой ипостаси мы системе не нужны, мы вне её. Вне её мы есть уже то, что мы есть. И всё зависит от нас. Рассказывайте Серёже, Наташе и упырям про родной край. Пусть Щёкин водит всех в походы. Пусть Розка устраивает массовые мероприятия - она же методист этого профиля. Пусть Милена учит английскому, а Сонечка - экологии, если она знает, что это такое. Сонечка ведь хотела вести в МУДО экологический кружок…
   – От юннатов до пенатов, - вставил Щёкин.
   – Кстати, о девушках, - вспомнил Костёрыч. - А как они отнесутся к вашей авантюре?
   – Никак. Они об этом и не узнают. Им знать незачем. Я начичу за них сертификаты, и всё. Скажу, что Шкиляева согласна на такой расклад. Девицам ничего не грозит, никакое разоблачение. Пусть проживут этот месяц в Троельге как пожелают, по-человечески. Захотят - пусть хоть весь месяц бамбук курят. Позволим им эту роскошь. Всё равно от неё не обеднеет никто. Нафига нужны все эти великие цели, ради которых столько народу гробится?
   – То есть девушки не будут знать, что всё это - надувательство, потёмкинская деревня? - уточнил Костёрыч.
   – Им нельзя говорить правду. - Моржов усмехнулся. - Сонечка - клушка: куда её посадят, там она и будет сидеть. Скажи ей правду - она перепугается и всех сдаст, а в результате отправится к кавказцам на рынок. Розе Дамировне тоже нельзя говорить. Она на эту авантюру не согласится, потому что её вины в неприезде американцев нет и увольнять её не за что. Розка не пойдёт на риск. Она из тех, кто прячется, а не бунтует. На худой конец Розка уже и так придумала себе убежище - замужество. А Милене говорить нельзя ни в коем случае. Я же копаю под Антикриз, где она собирается быть директором. Зачем ей портить свою перспективу?
   Щёкин курил, искоса поглядывая на Сонечку возле умывалки. Костёрыч запустил пальцы в бороду.
   – А вам-то, Борис Данилыч, всё это зачем? - устало спросил он. - Да, вы доказали, что в результате вашей аферы всем нам станет хорошо. Но вам-то что с того? Вы, как я слышал, процветающий художник и в средствах не нуждаетесь. Особенного альтруизма я в вас ещё не видел… Да и на идеалиста вы не похожи, чтобы идти на труды и жертвы ради отвлечённого принципа роскоши как оправдания.
   Моржов смотрел в печальные и добрые глаза Костёрыча за толстыми стёклами очков. Вот на этот вопрос он почти ничего не мог ответить - и даже наврать не мог.
   Зачем это всё ему? Очень просто: из-за баб. Ему нравились все три: и Розка, и Милена, и Сонечка. Да, потом он может уступить Сонечку Щёкину, но уступать Милену и Розку Манжетову и Сергачу - хрена с два.
   Однако, если МУДО не станет, девки сразу разойдутся по рукам. А Моржов никого из девок не собирался отпускать. Пусть в нём говорят атавистическая самцовость и тупая маскулинность, но он хочет сразу всех женщин, а отдавать не желает никого. У себя он считает «длиньше» и потому немедленно ввязывается в эту борьбу византийских мальчиков. За женщин, которые ему понравились, он согласен порвать и Сергача, и Манжето-ва. Или сдохнуть. А испрашивать дозволения у бестолковых баб он не находил нужным. Главные вопросы он всегда решал сам.
   – Самолюбие, - пояснил Моржов Костёрычу. Костёрыч улыбнулся и понимающе кивнул.
   – Молодость, - поправил он.
   Но Щёкин тотчас же добавил с назиданием:
   – А молодость даётся не всем.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ Пиксели