Иванов Алексей. Блудо и Мудо

   – Она вообще от паца крысит! - объявил про Наташу Ничков.
   – Дерьмовочка от учителей закрысит, а потом Пек-тусину отдаёт! За то, что он ей сумку носит! - поддержал Ничкова Чечкин.
   Наташа повертела в руках венок, словно раздумывая, не шлёпнуть ли им Ничкова и Чечкина по рожам, но решила поберечь свой труд, а ответить словами и персонально:
   – Ты молчи, тормоз. И ты молчи, макака.
   – Ты кого так назвала?… - подлетели Ничков и Чечкин.
   – Тихо же!… Успокойтесь! - беспомощно взывала Милена. Её педтехнология сыпалась и сыпалась.
   Наташа требовательно взглянула на Серёжу Васенина.
   – Вы к ней не лезьте, поняли? - хоть и срывающимся голосом, но решительно заявил Серёжа.
   – Она крыса, а ты стукач, - злобно ответил Гершензон.
   – Он стукач! Стукач! - заверещал глупый пиротехник Гонцов.
   – Когда это я стучал? - оторопел Серёжа.
   – Ты дрова пиздить с паца не ходил! - сурово обвинил Ничков.
   – Мальчики, что за слова!… - слабо ахнула Милена.
   – Так ведь не настучал же я на вас! - крикнул Ничкову Серёжа.
   – Ты Дрисанычу сказал, что мы хотим на колокольню залезть!
   – Дмитрий Александрович и так знал! Чечкин сам об этом на всю деревню орал!…
   – Ты Перчатке мой тайник с бомбой выдал! - крикнул Гонцов.
   Моржов вспомнил историю с обнаружением упыриного схрона. Перчатка - это Розка. Видимо, упырей потрясло, что Розка моет посуду в перчатках, вот и придумали кличку.
   – Я не выдавал тайник! - отчаянно защищался Серёжа. - Я не стучал! Вы вообще не говорили мне, где бомбу спрятали!
   – А кто тебе, стукачу, скажет? - гордо хмыкнул Ничков.
   – Это не он, - неохотно признал невиновность Серёжи Гершензон. - Это Чечен, дурак, сам в тайнике рылся. Перчатка мимо проходила и засекла.
   – Ты кого назвал Чеченом?… - заорал Чечкин.
   – Из-за тебя у нас бомбу отобрали! - заорал в ответ Гершензон.
   – Сам ты Гербалайф!… Героин! Гербицид гершастый!
   – Я тебе, Чечен, говорил, не ложи туда! Подальше положишь - другие возьмут!
   – Гербарий из потных носков! - надрывался Чечкин.
   Гершензон вскочил и кинулся на Чечкина. Они схватились и повалились в траву за брёвна. Милена в ужасе взвизгнула и прижала пальцы к скулам, словно хотела удержать спадающую маску. Ничков взревновал, что драка началась без его санкции, и тоже нырнул за бревно. Серёжа Васенин запоздало вцепился в спину Гонцо-ва, который вслед за всеми навострился в битву.
   – Туда нельзя!… - глупо закричал Серёжа.
   – Наших бьют!… - вырываясь, орал Гонцов.
   Наташа Ландышева с видом триумфатора хладнокровно примеривала на голову венок.
   Моржов встал, перешагнул брёвна и за шивороты, как щенят, раскидал упырей в разные стороны.
   – Всем!… Всем в корпус!…- задыхаясь, крикнула Милена. - Всем отбой!… Спать!… Хулиганы!…
   Упыри отряхивались и поправляли одежду.
   – Я тебя, герпес недолеченный, ночью замочу, - тихо пообещал Гершензону Чечкин.
   – Идите-идите, - в спину подтолкнул Чечкина и Ничкова Моржов. Ему хотелось остаться с Миленой наедине. - Спать пора, успешные пацаны.
   Упыри не спорили и, как обычно, не уламывали старших, чтобы им разрешили посидеть ещё. Понятно было, что номер не пройдёт. Упыри повернулись и поплелись к корпусу.
   – …И чтобы все спали! - вслед упырям в сердцах приказала Милена. - И как вас таких только в храм-то пустили!…
   Гершензон немного задержался, чтобы никто его не услышал, и угрюмо спросил у Моржова:
   – Борис Данилыч, а кто это - гиена огненная?
   Костёрыч и Щёкин повели детей куда-то на весь день в лес, и Розка безапелляционно отменила обед. Мотив был обычный: наведение талии. Но Моржов в талии не нуждался и потому решил снова ехать чичить сертификаты, а в Ковязине и перекусить.
   В Чулане Моржов притормозил у столовки. Столовка работала с десяти до шести, перерыв на обед с часу до двух, но сейчас была закрыта. На дверях болталось рукописное объявление. Моржов думал, что это извинение за облом, но прочёл нечто другое, необычное: «Кто коли собаку потерял спрашивайте в пельменной».
   От угла столовки была видна школа, где работала Юлька Коникова. Мысли Моржова волей-неволей переключились на Юльку. По улице Красных Конников Моржов скатился с Чуланской горы, протрясся по ребристому мосту через водослив Пряжского пруда и натужно потащился вверх по бульвару Конармии. За чугунной оградой приветственно махнули ветвями липы забиякинского парка, под которыми на отшибе краснела крыша МУДО. Моржов добрался до Крестопоклонной площади, остановился у Черепа, оглядываясь, и выбрал шатёр кафешки поприличнее. Юноша-таджик с его вековым «н-н-т сахар…» Моржова не устраивал.
   Если не задалась любовь, надо было хотя бы пожрать. Моржов прислонил велосипед к торцу стола. Девушка-официантка принесла книжицу меню. У девушки на торчком стоящей грудке болтался бэйджик с надписью «Оленька». Пока Моржов выбирал, Оленька, утомлённо щурясь, глядела куда-то в просторы за Талкой, словно мечтала о воле, о девичьем счастье, о свободе от идиотов. Весь вид Оленьки говорил о том, что Моржов как половой партнёр для неё меньше нуля и, если бы не работа, она бы и не взглянула на такого урода. Когда Моржов определился с выбором, Оленька захлопнула меню так, будто Моржов туда наблевал, и ушла. Через десять минут она принесла заказ, заменив оливье на крабовый салат, а кофе-американо на капуч-чино. Моржов покорно смолчал.
   Запас времени у Моржова оставался ещё изрядный, а вот ехать и искать какую-нибудь другую подружку-учителку, чтобы чичить сертификаты, Моржову не хотелось. Он как-то чересчур укоренился в теме Юльки, и всё остальное сейчас звучало диссонансом. Значит, догадался Моржов, экстраполяция выводит его на Стеллу. Получалось, что судьба упорно запараллеливала Стеллу и Юльку. Ну и ладно, кашу маслом не испортишь.
   Стеллу Моржов не видел года два, да и в последний раз видел только мельком. Стелла была женой богача, жила в особняке на Пикете, ни хрена не делала, а для самоутверждения вела в элитной гимназии города Ковязин уроки ритмики и бального танца. Балов в Ковязине не наблюдалось уже лет девяносто, но бальный танец считался непременным атрибутом бытия состоятельных людей. Похоже, что первыми имиджмейкерами в Ковязине были пожилые учительницы литературы. Хорошо, что не молодые, иначе доверчивые богачи устраивали бы дуэли где-нибудь на пустыре за Шоссе Жиркомбината, как Печорин с Онегиным. Моржов решил, что он имеет шанс начичить у Стеллы сертификаты.
   Пожилые учительницы литературы говорили про Стеллу Рашевскую, что она - девушка «с духовным содержанием». То есть Стелла где-то чего-то прочла - в отличие от остальных девушек Ковязина, которые прощались с книгой тогда, когда мамы переставали им читать вслух. А Моржов к тому же считал Стеллу ещё и самой красивой старшеклассницей города.
   Моржов и Стелла быстро зацепились друг за друга. Для Моржова отношения с девушкой были в новинку, да и сам он был молод, а потому и не разобрался, что почём. «Духовное содержание» Стеллы оказалось набором руководящих цитат, преимущественно из «Мастера и Маргариты». Основным принципом Стеллы было «сами придут и сами всё дадут». Внешние данные Стеллы позволяли ей не задаваться вопросами «когда?» и «с каких это хренов?». А Моржова вполне устраивало бездельничать на пару со Стеллой, особенно если считать, что принцип «придут и дадут» оправдывал безделье высокими соображениями и уверял в скорых переменах к лучшему.
   Стелла быстро дозрела до награждения Моржова своей девственностью, но не предпринимала никаких шагов, потому что в данном случае Моржов должен был сам приходить и сам всё давать. Юлькины уроки оказались фикцией, и Моржову пришлось приступать к делу с одними лишь теоретическими познаниями. Всё получилось не очень ладно и грубовато - но всё же получилось. Уже тогда Моржов мог бы насторожиться. Стелла, как наследница шляхтичей, требовала только рыцарского обхождения, а тут вдруг без всякого душевного напряга подвергла себя столь унизительным и болезненным процедурам (других Моржов организовать тогда ещё не мог). Обозначилась неувязочка. Но Моржов не придал ей значения, всё оправдав любовью…Моржов чуть-чуть проехался по улице Рокоссовского и свернул на улицу Обувную. Там раньше стояла сапожная фабрика, которая в перестройку разорилась, а её красивое дореволюционное здание приспособили под гимназию. Внезапно, уже в виду гимназии, с тихим урчанием на Моржова сзади накатила тёмная иномарка и прижала его к обочине. Моржов выскочил на тротуар и вдавил тормоза. Иномарка тоже остановилась.
   – Куда, блядь, прёшь, сука! - заорал Моржов и пнул иномарку в крыло.
   Передняя дверка машины открылась. Моржов решил, что сейчас вылезет бритоголовый хозяин, собирающийся расставлять приоритеты. Моржов быстро спрыгнул с седла и приготовился толкнуть велосипед хозяину в промежность, а потом дать в челюсть и смываться. Велосипеда было, конечно, жалко, но велик и без того был краденный Ленчиком, так что Моржов обладал им не очень уверенно и мог пожертвовать.
   Из машины высунулась длинная женская нога, потом вторая, а потом вся целиком вылезла Стелла и замерла, облокотившись на крышу - как в рекламе. Стелла была в тёмных очках. Она снисходительно улыбалась.
   – А я знала, что мы ещё встретимся, - сказала Стелла.
   В её словах звучало какое-то драматическое торжество рока, будто город Ковязин насквозь продували ураганы истории и свести здесь вместе Стеллу и Моржова могла только античная предопределённость.
   – Здорово, - хмуро сказал Моржов, потихоньку отходя от гнева. - Ты меня чуть не переехала.
   Стелла сменила оттенок улыбки на загадочный.
   – А я к тебе и катил, между прочим, - добавил Моржов. - Причём по делу.
   Стеллу, видимо, не удовлетворил подчёркнуто бытовой контекст, и она сняла очки, словно они мешали сеансу внушения.
   – Наслышана о твоих художественных успехах, - нейтрально и испытующе произнесла Стелла.
   – Я всегда говорил, что в Ковязине ты одна такая. Улыбка Стеллы перешла в удовлетворённо-покровительственную.
   – Важное дело? - спросила Стелла.
   – Кому важное, а кому и нет.
   – Не хочу в школе разговаривать, - заявила Стелла. - Пусть лучше ты будешь моим гостем. Езжай за мной.
   Не дожидаясь ответа Моржова, Стелла забралась в машину и закрыла дверцу. Машина тронулась вперёд и с шорохом изящно развернулась на пустой улице. Этот шорох звучал так, будто рвалось полотнище судьбы. Стелла мигнула Моржову фарами. Моржов хмыкнул, пожал плечами и вновь оседлал велосипед. Стелла неторопливо поехала обратно, а Моржов покатил следом.
   Стелла вдруг дала газу, втопив по улицам Ковязина, и Моржову тоже пришлось поднажать. Он мчался за машиной Стеллы, как привязной аэростат за бронепоездом. Улицы города вмиг слились в киноленту, рассыпались пазлами на хаос фрагментов, превратились в набор конструктора - окошки, фронтоны, балконы, столбы… Чем-то всё это напомнило Моржову листопад той осени, когда бушевала его любовь со Стеллой.
   После выпускного Моржов собирался ехать поступать в областной центр на худграф. Стелла этого не одобрила. Моржов умеет рисовать? Умеет. Значит, незачем прогибаться перед преподавателями, а надо просто ждать, пока слава и деньги сами приедут к Моржову прямо в город Ковязин на тройке с бубенцами. Моржову, конечно, больше хотелось трахаться, чем сдавать экзамены, потому он и остался в Ковязине. Остался - и всё лето трахался со Стеллой по разным укромным окрестностям. Армия Моржову не грозила по причине его слепошарости.
   Осенью родители поступили Стеллу в педтехникум, а окрестные укромности сделались непригодны для любви. Опять же, и пища не проникала Моржову в рот сама и бесплатно. Моржов устроился работать сторожем в детский садик. Чтобы Стелла не презирала его за то, что он прогнулся перед обстоятельствами, он объяснял свою работу тем, что теперь можно было трахаться в садике. А на самом деле уже тогда начала проявляться тема источника существования.
   Впрочем, всё оставалось безмятежным. Моржов и Стелла днями напролёт гуляли по осенним улицам и вполголоса смеялись, изобретательно издеваясь над прохожими и домами. Это объединяло их ощущением собственной исключительности в туповатом быте города Ковязин. Сейчас Моржов почему-то вспоминал о тех издёвках с чувством неловкости. Под осенними дождями и люди, и город имели право выглядеть облезлыми, но по причине этой правоты вспоминались, в общем, даже красивыми.
   Стелла рассказывала Моржову, как она учится в педтехникуме. Она демонстративно пренебрегала всяческой дисциплиной и вместе с Моржовым с удовольствием наблюдала, как несчастные преподы разрываются между желанием покарать прогульщицу и не обидеть хороших людей Рашевских. Самыми смешными были фантазии на тему, как Стелла, окончив техникум, работает учителкой в школе для дебилов. А ночами в пустом садике голая Стелла лежала под Моржовым, и Моржов уже воспринимал это как должное.
   Моржов вспоминал голую Стеллу и крутил педали, словно сублимируя этими движениями чем-то похожие движения любви. На пустых участках дороги Стелла сбрасывала скорость, позволяя Моржову нагнать себя, а при виде возможных конкурентов принималась нагличать - подрезать, сигналить, взвизгивать тормозами. Моржова это начинало раздражать, потому что пешеходы оглядывались-то на выкрутасы Стеллы, но пялились на него. Своим лихачеством Стелла словно бы на что-то намекала Моржову, а Моржов в досаде сделался невменяем к её невербальным посылам.
   Он и без досады не всегда воспринимал невербальные посылы. В общем-то, потому он в те месяцы и не учуял в поведении Стеллы подвоха. А подвох коренился в разительном несоответствии поведения Стеллы с поведением актрис в порнухе, которую по вечерам крутили в кинотеатре. Только спустя много времени, девок и денег Моржов сделал для себя вывод, что лишь в постели девчонка - подлинник, а в любых прочих ситуациях - такая, каковой желает выглядеть. Хотя потом подружки неоднократно уверяли Моржова, что могут изобразить в постели всё, что угодно, - от дикой страсти до дефлорации, - Моржов подружкам не верил. Такие слова он считал обычной ревностью провалившихся абитуриентов к тем, кто всё же прошёл по конкурсу в ГИТИС. В соприкосновении с подлинником для Моржова и таилась неотразимая прелесть секса, когда девчонка остаётся не просто без одежды, но и без понтов.
   А Стелла без понтов была тихая и смирная, словно узбекский коврик. Не расслабленно-покорная, что как-то само по себе будоражит воображение возможностями, а именно тихая и смирная, будто бы она пережидала атаку Моржова, как его посещение туалета. Короче говоря, Стелле было по фиг. Она лежала неподвижно и терпеливо принимала то, что ей пришли и дали. Даже кончала она как-то по-маленькому, будто мышка пописала. Куда пропадала язвительная красавица и такая надменная, такая решительная умница?…
   Этот штиль Моржов мог бы, конечно, объяснить своей неспособностью раскочегарить Стеллу до урагана. Но ему не в чем было упрекнуть себя даже в сравнении с жеребцами из порнухи. И Моржов свалил всё на Стеллу, на особенности её органолептики. Зря. Просто тогда, когда Моржов неистовствовал, Стелла думала. И Моржов сделал из этой ситуации только один - возможно, неправильный - вывод: не надо обращать внимания на отдачу.
   Моржов и сейчас решил больше не гнаться за Стеллой. Перекатив через мост, он сбросил скорость. Стелла дунула вперёд и исчезла в туче пыли. Моржов в одиночестве поехал мимо Заречного кладбища и Успенской церкви, построенной выходцами с Вологодчины. Столь же исторически бесчисленными были и ссыльные поляки, из чьих потомков и происходили родители Стеллы. Они были люди интеллигентные и до сих пор преподавали в педтехникуме. Вблизи Успенская церковь казалась громоздкой и выпирала из деревьев обшарпанным углом, словно старый чемодан из платяного шкафа. За кладбищем встала краснокирпичная стена элитного посёлка горы Пикет.
   Стелла ждала Моржова за воротами ограды. Опустив стекло, она о чём-то разговаривала с охранником. Свирепой рожей и камуфляжем охранник больше напоминал диверсанта, которому надо не сберечь посёлок, а взорвать его. При виде запылённого Моржова на ве-лике охранник сразу развернулся и ушёл в свою будку. Было похоже, что, демонстрируя почтение к Стелле, он из деликатности не желал присутствовать при каком-то её интимном и не очень приличном отправлении.
   – Догоняй! - весело крикнула Стелла Моржову и опять рванула.
   Наверное, он слишком быстро состарился, потому что ему ужасно надоедало, когда люди, вместо того чтобы делать дело, начинают через это дело самовыражаться. Трудно уже было жить, когда самовыражались официантки, принося заказ, когда самовыражались охранники, открывая ворота, когда самовыражались водители, пролетая сквозь перекрёстки. Что же такое столь жестоко угнетало их в повседневной жизни, вынуждая компенсироваться на других и на исполняемой работе?… А Моржова ничего не угнетало. И ему хотелось жить как-то попроще. Но, вращая педали, Моржов уже догадывался, что со Стеллой попроще не получится.
   Моржов катил по улочке Пикета. Здесь он был впервые, а потому его удивляло буквально всё. А точнее, всё удивляло именно потому, что здесь всё было так же, как и везде. Впечатление «маленькой Европы» оказалось обманчивым. «Европа» чудилась лишь издалека-с Семиколоколенной горы, которая громоздилась за острыми крышами коттеджей. Там, на Семиколоколенной, сгрудились постройки, словно хотели с вершины разглядеть Пикет. А разглядывать-то было и нечего.
   Многие особняки стояли недостроенными. Или были достроены, но почему-то оставались нежилыми, с тёмными и грязными окнами в белых рамах. Чистенькими и красивенькими особняки выглядели просто потому, что были новыми. Вблизи даже их архитектура не производила впечатления дворцовости: так, нелепые и причудливое объёмы - или фигурные бастионы, или же тяжёлые кровли на стеклянных плоскостях и тонких подпорках, не столько воздушные на вид, сколько хрупкие и ломкие.
   И улицы Пикета оказались без асфальта, и трава под заборами набирала силу, чтобы вскоре превратиться в обычный бурьян. В кюветах привычно сверкали мятые пивные банки; в чертополохе, как субмарина, мелькнула бесхозная труба; разве что ржавая бочка не валялась где попало вольготно и барственно, а была культурно приставлена к кирпичному столбику оградки. На перекрёстке обнаружилась глубокая яма. Вокруг неё хороводом стояли пятеро небритых рабочих в оранжевых жилетах и смотрели куда-то вглубь. В яме что-то делал и гневно орал бригадир. Из каких-то попутных ворот на Моржова бесцеремонно попёрло огромное и грязное гузно бетономешалки.
   Стелла завернула во двор. Моржов тоже завернул и поспешно вильнул в сторону, чтобы не врезаться Стелле в бампер. Стелла вышла из машины, сощурившись, огляделась и, махнув Моржову рукой, пошагала к стеклянному крылечку двухэтажных хором с кристалловидной башенкой. Моржов, подумав, положил велосипед на землю и пошёл за Стеллой, озираясь. Двор был захламлен упаковками кирпича и какими-то огромными рулонами, укрытыми полиэтиленом. Поодаль зиял недостроенный гараж - словно пустая скорлупа. Рядом с гаражом пожилой темнолицый азиат вяло разбрасывал лопатой кучу гравия. За работой азиата наблюдал высокий мужчина в костюме. Моржов и со спины узнал Сочникова.
   В жизни Моржова и Стеллы Сочников появился как-то незаметно. Он уже тогда (по тогдашним, разумеется, меркам) был богат - имел подвал «Секонд-хэнд» с аншлагом «Эксклюзивные поставки из Европы!». Сочников ездил на иномарке - немного побитой кем-то ещё до него, но теперь его собственной. Он безуспешно ухаживал за Стеллой, дарил ей цветы и звал в ресторан, дежурил у педтехникума, чтобы подвезти домой. Стела рассказывала об этом Моржову легко, и оба они покатывались над нелепым Сочниковым. Сочников не казался чем-то серьёзным, тем более с его перекошенной походкой, будто он плечом вперёд протискивается в битком набитом автобусе. Но Сочников таки протиснулся.
   Он сделал Стелле предложение, и Стелла его играючи приняла. Моржову и Стелле это казалось необыкновенно смешно - великолепная Стелла станет женой перекошенного Сочникова!… Умора! Лёжа под Моржовым с руками, закинутыми за голову, Стелла мечтательно рассказывала Моржову, как они будут любовниками при богатом муже и как она будет бешено изменять мужу с Моржовым в залитых дождями подворотнях. Тогда Моржов учуял реминисценции из Булгакова, но роль Мастера при Маргарите весьма тешила его самолюбие. К тому же где-то вдали по-прежнему маячил Воланд, мчавшийся явиться и всё дать.
   В общем, Стелла вышла замуж за Сочникова.
   Гостиная в доме Стеллы была просторная и современная, но какая-то вся напоказ, излишне правильная, как в мебельном салоне.
   – Там у меня гимнастический зал, - кивая через плечо, сказала Стелла, доставая из бара бутылку вина. - А там - моя половина. Наверху - половина мужа.
   – Звучит как рассказ о расчленёнке, - заметил Моржов.
   – Садись на диван, - приказала Стелла и ногой подтолкнула к диванчику столик на колесиках.
   Моржов уселся в угол низенького дивана и погрузился в диван, как в мыльную пену. Ассоциация с ванной сразу наводила на мысли о наготе и сексе. Стелла разлила вино по фужерам, протянула один фужер Моржову и села на пол на ковёр, привалившись к дивану боком. Лёжа в диване с задранными коленями и с фужером в ладони, Моржов почувствовал себя как в гинекологическом кресле со всеми удобствами. Похоже,
   Стелла решила его препарировать. Моржов отпил вина, подождал, пока в пищеводе потеплеет, и между своих коленей посмотрел на Стеллу. В таком обрамлении Стелла начала раскаляться и таять. Вместо неё на полу у ног Моржова уже сидела алая пантера.
   – И какое же у тебя ко мне дело? - Стелла провела первый надрез, словно пантера попробовала коготь на остроту.
   – Мне нужны сертификаты на школьников, - сказал Моржов, ощущая, насколько его проблемы смешны и неуместны здесь, на миллионерском Пикете. - Ты можешь дать их мне? Перед сентябрём я отдам.
   – Могу, - согласилась пантера, по-кошачьи выпуская мышку из когтей, чтобы поиграть. - А тебе зачем?
   Моржов вкратце объяснил.
   – Врёшь, - сладострастно признала Стелла.
   – Вру, - согласился Моржов.
   Стелла ещё плеснула себе вина и мечтательно поглядела в окно на синее небо.
   – Сейчас я буду догадываться, - предупредила она. - Там, в загородном лагере, ты наметил себе в жертву женщину. Лагерь грозят закрыть. Тебе нужно добыть сертификаты, чтобы лагерь не закрывали и ты продолжил охоту. Так?
   – Я ни в чём не сознавался, - отпёрся Моржов. Стелла засмеялась, глядя на Моржова с интересом и даже с аппетитом. Моржов впервые увидел, как на мер-цоиде горит и плавится одежда - словно бы Стелла пылала в невидимом огне.
   – Ты ведь теперь с деньгами, - продолжила Стелла. - Но покупать тебе скучно. Невкусно. Хочется по-настоящему, да? Нужны гладиаторы, верно?
   Гладиаторы - это было как-то уж чересчур цинично и откровенно. Как в порнухе. «Дешёвое порно», - подумал Моржов.
   – Неверно, - сказал Моржов. - Нужны сертификаты. Мёртвые души. Не путай романтизм с критическим реализмом.
   Эти два направления в жизни Моржова впервые столкнулись наутро после свадьбы Стеллы. В свадебную ночь Стелла, Моржов и Сочников втроём напились в детском садике Моржова, тем самым оставив молодожёна без сладкого. С началом нового дня супруги Сочниковы сели в поезд и уехали в Москву и далее на Кипр, а Моржов уснул под детскими кроватками и далее за дебош был выперт с работы. И тогда он начал прозревать.
   Получалось, что он со Стеллой вместе играл в эту игру, но когда наступил момент выбора, Стелла, чтобы определиться, решила поделить фишки. И поделила их очень по-женски: белые - себе, чёрные - Моржо-ву. Она, значит, жена богатого человека, с квартирой, с образованием, с перспективой какой-никакой работы и с романтическим возлюбленным - нищим художником (хорошо бы, чтоб непризнанным гением). И всё это - не прогибаясь, без усилий: сами пришли и сами всё дали. Она ведь так и говорила, какие претензии?… А Моржов остался без работы, без образования, без перспектив и без любимой девушки. К нему почему-то никто не пришёл и никто ничего не дал. Точнее, к нему всё-таки пришли, но дали по жопе. Как-то всё оказалось не совсем поровну…
   В то время Моржов был ещё настолько наивен, что дождался возвращения Стеллы с Кипра и попробовал выяснить отношения. Но кипрский комфорт произвёл на Стеллу более сильное впечатление, чем секс с Моржовым на детской кроватке. Встреча кончилась драматически. Каким-то образом наличием на земном шаре Кипра Моржов исхитрился жестоко оскорбить Стеллу. Стелла говорила, что Моржов ради неё и пальцем о палец не ударил, что он эгоист, он сам решил от неё избавиться и слова не сказал против её брака с Сочни-ковым. В общем, он предал её. Но она его прощает. Она будет любить его вечно, хотя рана, нанесённая отравленным кинжалом Моржова, в её душе никогда не перестанет кровоточить. Эту рану ничем не залечить - следовательно, и лечить не надо. Стелла предпочла остаться с Кипром и кровоточащей раной. Этих сокровищ ей было достаточно, и Моржов потерял для неё плотский облик, то есть стал привидением. Вот так всё и кончилось.
   Стелла мягко поднялась с ковра и скользнула в диван рядом с Моржовым. Усевшись боком, она протянула руку и начала задумчиво и ласково перебирать волосы Моржова.