Иванов Алексей. Блудо и Мудо

   Моржов замер. Левой рукой он держал Милену сзади за плечи, а правую ладонь втиснул Милене между ляжек, и ладонь чувствовала набухающий июнь. Мерцоид дрожал, как отражение луны в речном перекате. Это был миг равновесия, и тогда Моржов качнул весы к себе. Он упёрся бедром в кромку скамейки и мягким рывком поднял Милену в воздух, вставая. Шорты Милены скользнули вниз по её ногам - словно спало наваждение. Милена должна была или опрокинуться назад, или схватиться за Моржова, и она, уже в падении, вскинула руки и сомкнула их на шее Моржова в замок.
   Моржов развернулся и посадил Милену на край стола, а потом, целуя, нагнулся над ней, укладывая её спиной на столешницу. Милена поняла, как всё случится, и мерцоид ожил, пропитываясь теплотой: лицо Милены наконец дрогнуло, ослабло и обрело такое выражение, с каким ждут обряда, - выражение веры и готовности. Моржов знал, что у женщины лица красивей, чем сейчас, увидеть невозможно, и это было как начало литургии.
   Моржов распрямился, поднял к куполу беседки длинные, гладкие ноги Милены и развёл их, словно раскрыл книгу на аналое. Он не мог отогнать эти сравнения, и лишь где-то далеко, даже вне его души, светил огонёк оправдания кощунству - любящие мертвы для мира, и как мёртвые, они сраму не имут. Милена лежала навзничь, как жертва на алтаре. Её запавший живот был беззащитен, и потому весь грех и всю кару на себя надо было брать Моржову, потому что он стоял на ногах. Моржов сжимал тонкие лодыжки Милены, точно последнюю опору, которая не даёт ему упасть. Узкая тёмная стрелка, стекая по лону Милены, указывала на цель. В стоне Милены были сразу и рыдание раскаяния, и счастье обретённого прощения. И в этом единстве бился тот же пульс общей жизни на двоих, что и в подвенечной клятве: «Вместе и в радости, и в горе…»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Фамилии

   – Господа! - после ужина сказал Моржов. - Предлагаю загнать детей спать, чтобы я смог беспрепятственно сообщить вам пренеприятнейшее известие!
   Детей загоняли в течение часа. Сумерки дышали багровым теплом. За Матушкиной горой ещё шевелилась поздняя заря, внезапно прорываясь в долину - то косым красным лучом по тёмной излучине Талки, то румянцем на проплывающем мимо облаке, то прощальным гудком тепловоза. Казалось, что за горой, как за печкой в деревенской горнице, кто-то украдкой занимается любовью и всё никак не может утаиться: то ноги вылезут из-под лоскутного одеяла, то в зеркале отразится раскрасневшееся лицо, то вдруг донесётся зажатый зубами стон.
   Наконец все дети оказались рассованы по спальным мешкам, а все взрослые собрались на веранде за столом. Розка вынесла из кухни большой чайник, а Щёкин водрузил на столешницу литровую стеклянную банку со свечкой внутри. Бабочки заметались над огоньком, как рваная канитель.
   – Судя по гоголевскому зачину, Борис Данилович, - обратился Костёрыч, - вы хотите уведомить нас, что к нам едет ревизор. Так?
   – Так, - кивнул Моржов. - У нас осталось четыре дня до конца смены. И в один из них должна прибыть проверочная комиссия.
   – В какой? - тотчас спросила Розка.
   – Сие пока неведомо, но я разведаю, - пообещал Моржов и мельком глянул на Милену. Разведать-то можно было только через Манжетова… Милена нервно затянула на горле ворот кофты.
   – Я думаю, на этом нашем совете в полях мне надо обозначить диспозицию, - лекторским тоном объявил Моржов. - А диспозиция такова. Сертификаты у нас собраны и сданы… Сдаты… Щёкин, начнёшь каламбурить - убью. Документы и отчётность почти в порядке. Нареканий и претензий со стороны начальства нет. Всё великолепно! Но! - Моржов важно вздёрнул палец. - Проверочная комиссия, которая сюда заявится, может обнаружить один малозначительный промах в нашей блистательной деятельности: отсутствие детей. Мы должны предпринять некие действия, чтобы комиссия ничего не заметила.
   – А что тут сделать, если детей нет? - пожал плечами Костёрыч.
   – Ты, Морж, сам всю эту кашу заварил! - возмутилась Розка. - Сам и расхлёбывай!
   Моржов оглядел присутствующих. Щёкин, Костёрыч, Сонечка, Розка, Милена… Все уже стали ему как родные. Но в общих интересах их странной семьи было призвать её членов к некоторой ответственности. Мобилизовать. Моржов решил держаться несколько пожёстче, как и надлежит патриарху.
   – Позволю себе не согласиться, - сказал он. - Я, конечно, плут ещё тот, но никто из вас не отказался от плодов заваренной каши. Плоды были съедены со всеобщим удовольствием. Это не беда. Для того плоды и были нам нужны. Но, поедая плоды, товарищи, ряд наших с вами сотрудников почему-то решил жить своим умом, словно бы моего ума им недостаточно. Да-да, милые девушки, я имею в виду вас. Я возражал всеми способами, но вы не вняли. Вы накатали телегу в областной департамент. И в результате этой телеги к нам едет ревизор. В его приезде - ваша заслуга, а не моя. Без вашей инициативы всё осталось бы шито-крыто. Поэтому давайте не будем искать и расстреливать главного виноватого, а дружно и сообща договоримся, как мы облапошим ревизора.
   – Я не умею обманывать, - печально сознался Костёрыч. - Пусть уж лучше накажут…
   – Нет, это не лучше, - возразил Моржов. - И никому не надо учиться обманывать. Зачем вам это, если есть я?
   Щёкин курил, с аппетитом поглядывал на Сонечку и с удовольствием ожидал развития интриги. Костёрыч переживал, обречённо помешивая гибкой ложечкой чай в одноразовом стаканчике. Сонечка смущалась от взгляда Щёкина и виновато отворачивалась. Милена привалилась спиной к столбу и куталась в кофту; лицо у Ми-лены было отчуждённо-недовольное. Розка агрессивно смотрела на Моржова, выискивая, к чему бы придраться.
   – Вообще, Моржов, у меня чувство, что ты нагибаешь нас всё ниже и ниже! - заявила она.
   – Нет, ты путаешь, - ласково ответил Моржов. - Мы просто принимаем положение для низкого старта к финалу.
   – Борис, - бодро сказал Щёкин, - когда мы отсидим и выйдем, предлагаю тебе как художнику открыть своё модельное бюро. Я налажу производство, а ты разработаешь коллекцию «Троельга-лето». Идентичные настоящим эксклюзивные пластмассовые тараканы для любой головы.
   – Я уже всё придумал! - не реагируя на Щёкина, покровительственно сказал Моржов. - Плясать в шоу буду я сам. Константина Егоровича, как не умеющего врать, я с поля удалю. Тебя, Щёкин, как врущего слишком экстравагантно, я удалю вместе с ним. А девушки останутся на бэк-вокал.
   – А мы, значит, способны врать, да? - взъелась Розка.
   – Нет, и вы не способны. Врать буду я один как наиболее талантливый. А вы нейтрализуете ревизоров тем, что откажетесь от своего доноса.
   – То есть?… - не поняла Милена.
   – Вы скажете, что написали донос сгоряча, на нервной почве. Теперь, мол, всё устаканилось. Приносим свои извинения.
   – Это… воистину нелепо, - сказала Милена.
   – Нелепо, согласен. Но зато по-человечески. Девушкам простительно. Нет трупа - нет преступления. Ревизоры поворчат, но успокоятся. А Шкиляева перейдёт на нашу сторону.
   – Что, и Шкиляиха прикатит? - разозлилась Розка.
   – Думаю, в комиссии будут Манжетов, Шкиляева, Каравайский и двое ревизоров из областного департамента. Один из этих двоих - единомышленник Манжетова.
   – Как ты это высчитал? - изумилась Розка.
   – Дедукция. Жалоба была на Шкиляиху. Каравайский - официально начальник нашего лагеря. Манжетов же должен контролировать разруливание ситуации, причём контролировать лично. Он повезёт комиссию сюда на своей машине - не на электричке же всем ехать. В машине пять мест. Ревизорам остаются только два места. Для подстраховки Манжетов добьётся, чтобы один из ревизоров был его сторонником. И всё получается не так уж и страшно для нас.
   Розка по-Сонечкиному открыла рот, взирая на Мор-жова.
   – Ну и башка у тебя, Моржище! - уважительно сказала она.
   – Да, не жалуюсь, - скромно согласился Моржов. - Но давайте далее… Я вот подумал на досуге, что мы недостаточное внимание обратили на факт передачи Троельги железной дороге.
   – От социалки везде отказываются, - сказал Костёрыч.
   – Это не аргумент, - отсёк Моржов. - Я думаю, что передача Троельги, закрытие МУДО и учреждение Антикриза - это звенья единой цепи. Это не энтузиазм реформаторов - их время прошло. И не афера - их время тоже прошло.
   – Бесхозяйственность, - предположил Костёрыч.
   – Для бесхозяйственности в эпоху поиска неразобранных ресурсов это слишком рискованная область. Я думаю, что всё это - солидный бизнес-проект, возглавляемый Александром Львовичем.
   Милена совсем ушла в тень.
   – И у такого бизнес-проекта наверняка есть лобби в областном департаменте, - продолжал Моржов, для себя подумав, что это лобби - ОПГ Манжетова. - И если это проект, то он осуществляется по плану. А инопланетные американцы в план не входили. Вскрытие нашего преступления - вообще форс-мажор. Если нас разоблачат, то удар придётся и по Шкиляихе. Ушибленная Шкиляиха вывернет все тайны бизнес-проекта наизнанку. Её дружно примутся увольнять. Начнётся непрогнозируемая катавасия с МУДО. И на фоне этой истерики отдавать Троельгу будет попросту невозможно. А Троельга, как я понимаю, - главный ресурс. Он запустит механизм функционирования Антикриза. Без этого ресурса Антикриз - замок на песке.
   Щёкин курил и ухмылялся, Розка морщила лоб, а Костёрыч задумчиво постукивал пальцами по столешнице. Милена не появлялась из тени, и Моржову показалось, что она кое-что слышала от Манжетова про эту многоходовку. Или сама догадалась. Сонечка же сидела кукла куклой, ничего не понимая.
   – В общем, как ни странно, никто не заинтересован в разоблачении нашего умысла, - завершил пассаж Моржов. - Кроме одного-единственного члена комиссии, на которого мы плюнем все вместе. И потому мы будем врать, а комиссия будет кивать. Все всё понимают, но никто ни в чём не сознается. Так у нас всегда. Если я не прав, съешьте меня живьём.
   «А язык, необходимый для изображения такого вранья в виде правды, - это пиксели, - подумал Моржов. - Точнее, даже не так… Формат изложения, при котором все интересы будут соблюдены, - это формат Пиксельного Мышления. Ведь язык не бывает сам по себе. Язык обслуживает коммуникации. А какие коммуникации в разгар KB? He обмен ценностями, а товарообмен. В отличие от пиксельной, в формате обычной логики волкам зубов не спрятать».
   – Борис… - негромко сказал Костёрыч, - я не перестаю вам удивляться… Может, вам пойти в политику?
   – Не могу, - вежливо посожалел Моржов. - Там я проворуюсь неприлично быстро.
   Моржов не сказал ещё двух вещей - тоже, в общем, определяющих. Первое - что скандал с разоблачением совсем не в стиле Манжетова. Не в его формате. Его формат - тихая атака из-под ковра, бесшумная кража стульев, молчаливое удушение бумагой, безмолвная административная дематериализация явлений. Манжетов побоится незнакомого формата.
   И второе - что Манжетов в любом случае что-нибудь теряет. Моржов это понял интуитивно - во время разговора с Манжетовым в кафе, а потому и обнаглел там. Задача Манжетова - минимизировать потери. Если Манжетов вскроет моржовский трюк с сертификатами и американцами, то потеряет и МУДО, и Антикриз. Ему придётся подписывать приказ об увольнении педагогов - и Милена не простит ему такой несправедливости. А вот если Манжетов сделает вид, что Троельга полна детей и американцев, то он сохранит все свои замыслы - кроме, опять же, Милены, которую уведёт Моржов. И выбор Манжетова - терять всё плюс Милена или терять одну лишь Милену. Собственно говоря, для Манжетова тут и вовсе нет выбора.
   Моржову же терять было нечего. Что бы ни случилось, он сможет, как и прежде, закрашивать свои пластины, работая где попало. Короче, в этой битве побеждает тот, кто без обоза. Македонский, Дарий и Гавгамелы…
   – Получается, что мы должны просто организовать для ревизоров возможность реализовать их желание быть обманутыми, - подвёл итог Моржов. - Больше ничего.
   – Демагогия! - с отчаянием прошептал Костёрыч.
   – Думаю, теории на сегодня достаточно, - не ответив, деловито переключился Моржов. - Что нам надо? А надо нам, господа, приготовиться к отчётам. Надо сварганить результаты бурной деятельности. Говоря проще, тебе, Щёкин, и тебе, Розка, вам, Константин Егорович, и вам, Милена, надо съездить в Ковязин и привезти из МУДО всё, что можно. Старые стенгазеты, дневники, коллекции, гербарии, поделки… Как будто бы всё это за прошедшую смену смастерили шестьдесят детей.
   – Это мешок целый всего! - возмутилась Розка. - Как я дотащу?
   – Берите тачки. Я оплачу.
   – А если ревизоры увидят, что это старые экспонаты? - предположил Костёрыч.
   – Боже мой! - с пафосом ответил Моржов. - Они что, стенгазеты смотреть сюда едут? Или ваших трилобитов? Им же не суть нужна, а форма! Что-то висит, что-то валяется - значит все были при деле!
   – Какое жульничество!… - затосковал Костёрыч.
   – И ещё одно жульничество надо совершить, - добавил Моржов. - Заполнить журналы и всякие методические планы. Писанину всю эту отчётно-педагогическую. Причём это жульничество совершать вы должны и без меня. Я просто напоминаю, что надо.
   …Спать все расходились какие-то подавленные, заранее уставшие. Но Моржов был доволен. Он остался за столом один, допивал чай, курил, смотрел на луну и думал, кого ему сейчас разбудить и потащить в кусты - Розку или Милену? Или же никого не надо?… Луна сияла своей откровенной наготой, привычная к наготе, как русалка.
   Сзади вдруг очутилась Сонечка, и Моржов даже всполошился.
   – Ты чего, Соня? - удивлённо спросил он. Сонечка мялась, не глядя ему в глаза. Она была босиком.
   – Боря… вы… вы обижаетесь на меня?… Ну… как бы за Диму?…
   Моржов еле сообразил, что речь идёт о Щёкине.
   – Ну… такие вещи, они… что я не с вами…
   – Да с чего ты решила, дитя моё? - с облегчением спросил Моржов, поняв, о чём речь.
   – Ну… вы всем дали задание, а мне… Я без задания…
   – Сонечка, господь с тобой. - Моржов встал, приблизился к Соне и погладил её по голове. - Какое тебе задание? Ты же только что устроилась на работу. Тебе и привезти-то нечего. Зачем же тогда гонять тебя в город? Вот и вся причина.
   – Поняла… - пролепетала Сонечка, но Моржов был уверен, что поймёт она только часа через полтора. - А то я… Ну, Дима, он…
   – Я не обижаюсь на тебя, моя милая, - наклонившись, прошептал Моржов Сонечке в ушко. - Правда. Честно-честно. Я очень рад за тебя, что ты счастлива. Всё получилось очень хорошо. Иди спать. Простудишься же, горе ты луковое.
   – Открой окно, - попросила Милена.
   Моржов выбрался из постели, подошёл к окну и отволок сразу всю створку. В комнату дохнуло горячей пылью и запахом лип.
   Милена сгребла все подушки с кровати к стене и села, навалившись спиной на мягкую груду. Одеяло она подтянула до подмышек. Моржов закурил, разглядывая город Ковязин с верхнего этажа гостиницы. Ковязин деликатно отворачивался от зрелища голого Моржова в окне, и Моржов среди зелени скверов видел лишь кирпичные затылки чердаков и красные жестяные лысины крыш. Моржов подумал, что он всё равно любит город Ковязин. Любит за эту соразмерность человеку - и в доброте, и в свинстве.
   Моржов дождался Милену в кафе, где его без сахара поил кофе таджикский полуавтоматический трансвестит, а потом повёл Милену в гостиницу. За кофе Моржов заплатил как за сладкий, в гостинице сунул взятку, чтобы ему дали номер (с местной пропиской в гостиницу не селили), потом сунул взятку, чтобы Милену пустили без паспорта (Милена не хотела называть себя), потом ещё дал денег уборщице, чтобы она убралась из номера вон, а не пылесосила ковёр полтора часа в присутствии постояльцев. Моржову страшно надоело переплачивать. Он хотел цены фиксированной и адекватной. Вообще хотел адекватности. То есть соразмерности. В облике города она была. А в поведении людей её не было вовсе.
   Моржов выбросил окурок в окно и вернулся на кровать, стащил с Милены и кинул на пол одеяло. Голая Милена сидела, обхватив колени. Моржов нежно расцепил её руки и положил вдоль тела, нажал на колени ладонью и заставил Милену вытянуть ноги. Теперь Милена была покорно открыта его взгляду.
   – Хочу наглядеться на тебя, - пояснил Моржов.
   – Ещё наглядишься много раз, - тихо пообещала Милена.
   – А вдруг нет?…
   Моржов медленно вёл ладонью по её едва выпуклой груди, по узкому животу. Милена закрыла глаза.
   – Ты не имеешь права меня оставить, - сказала она. Теперь Моржов знал, какова Милена настоящая.
   В постели не было бизнес-вумен, успешной леди, эмансипированной феминистки, страстной и агрессивной женщины-вамп, опытной, жадной, охочей и самоуверенной красавицы. Моржова поразил этот контраст преображения. Сонечка была послушной, а Милена - покорной. Моржов даже не понял, хочет ли она его. Милена была как зеркало и отражала всё, что было в его желании. Он хотел - и она хотела; у него лопалось сердце - и она задыхалась.
   Он понял, что сказала ему Милена. Он не только снял с неё одежду, а словно убедил её ещё и бросить оружие. Мол, вдвоём они и голые сильнее врага. И теперь, покинув Милену, он не просто оставил бы её одну, а оставил бы одну и без возможности самозащиты. А это уже предательство.
   – Я ведь совершенно не знаю тебя, Боря, - сказала Милена. - Кто ты такой? Чего тебе надо? Просто секса?
   – Мне надо, чтобы не было конца света, - повторил Моржов свою старую шутку, но Милена даже не улыбнулась.
   Ветер вломился в комнату, будто бежал по фасаду гостиницы и провалился в открытое окно. Медные волосы Милены кинуло Моржову на лицо.
   – Где ты родился? Кто твои родители? Где ты учился? Был ли ты женат? Есть ли у тебя дети? - отстранённо, как-то механически перечисляла вопросы Милена.
   Моржов накрыл её лицо ладонью, словно хотел прекратить поток вопросов. Он начал гладить Милену по закрытым глазам, по калмыцким скулам.
   – Родился здесь, - сказал он. - Женат был, но развёлся. Детей нет. Учился на заочке в областном. Родители живы-здоровы, живут в деревне. От Ковязина полтора часа на автобусе. Когда в стране началась эта бодяга, они поменяли квартиру в Ковязине на хороший дом и свалили туда. Они уже пенсы. Им в грядке интереснее. А мне чего в деревне делать? Кур доить?… Но всё это - лишняя информация, Милена. Она ни о чём не свидетельствует. Человек не выводится из суммы фактов его жизни. Биография нужна только для суда, а психоанализ - для зомби. Фрейдизм - психическая юриспруденция. Все законы - это десять телевизоров пикселей.
   – Роза - твоя любовница? - прямо спросила Милена.
   – Нет, - твёрдо ответил Моржов.
   Сейчас (да и всегда) это был единственный приемлемый ответ.
   – Почему-то я тебе не верю…
   – А я и не мессия, чтобы мне верить, - мягко сказал Моржов.
   Милена чуть вздрогнула, когда ладонь Моржова слишком сильно сжала её грудь.
   – Мне кажется, я при тебе как лучшая жена в гареме… - призналась Милена.
   – Ты спишь с двумя мужчинами сразу, - осторожно возразил Моржов. - Для жены из гарема этот чересчур… по-модернистски.
   – Саша хороший человек… - виновато прошептала Милена.
   – Со всеми хорошими не переспишь.
   – Я… не уверена, что я тебя люблю… Моржов усмехнулся:
   – А разве это важно?
   – Я не хочу быть к Саше несправедливой… Моржов пожал плечами. Справедливость здесь была ни при чём. На самом деле Милена, успешная и волевая женщина, просто не могла сопротивляться напору Манжетова. И сознаться Моржову в этой своей слабости
   Милена тоже пока ещё не могла. Как только она сможет хоть что-нибудь, так сразу Моржов и вышибет Манжетова из жизни Милены.
   – Саша правда хороший, - повторила Милена. - Нет ничего дурного в том, что человек хочет плату за свои хорошие дела…
   – Я не спорю, - согласился Моржов. - Я и сам бесплатно даже не высморкаюсь. Дело не в этом. Он ломает, твой Саша.
   – Он создаёт новое… - возразила Милена.
   – Нет. Не создаёт. Он был бы рад сделать тебя директором МУДО и не возиться с Антикризом. Но МУ-ДО - это немодно. На МУДО не дадут столько денег, сколько дадут на Антикриз. Поэтому твой Саша создаёт Центр и уничтожает МУДО. Боливар двоих не унесёт.
   – И всё равно… Это конфликт старого и нового…
   – Не бывает в России такого конфликта. Мы либо в. новую форму вливаем старое содержание, либо в старую форму - новое. А в чистом виде у нас никогда не получается. Давно, блин, живём. До хрена всего намастерили, выбрасывать некуда.
   – Что же старого будет в Антикризисном центре?
   – Бесполезность.
   – А что новое ты вносишь в Дом пионеров?
   – Щёкин объяснит.
   – Я не знаю, Боря, почему я с тобой… - покорно примиряясь с проявившимся ужасом, созналась Милена - словно согласилась быть жертвой.
   Моржов слушал Милену, ласкал её и испытывал ощущение странного раздвоения. Одна Милена - обнажённая, раскрытая - вся принадлежала ему. Другая - говорящая слова - была чужой и вообще не здесь.
   – Ты жалеешь о том, что мы вместе? - спросил Моржов.
   – Жалею… - почти беззвучно сказала Милена.
   – Без меня всё было просто?
   – Просто…
   – Ты хочешь уйти?
   Милена отрицательно покачала головой. Моржов повернулся на бок, обнимая Милену и целуя её в висок.
   – Я не буду хорошим, как твой Саша, - прошептал он в её волосы. - Но я тебя не сдам, как он сдал тебя мне. Если, конечно, ты не уйдёшь сама.
   – Не уйду… - повторила Милена, и Моржов словно поймал её слова, тихонько положив кончики пальцев ей между губ. Другая ладонь Моржова, гладившая Милену по затылку, бережно и настойчиво наклоняла Милену вперёд.
   – Когда Манжетов приезжает к нам с проверкой? - спросил Моржов, закрывая глаза.
   – Пошлежафтра, - сказала Милена.
   Взятым у Розки ключом Моржов отомкнул амбарный замок и потянул на себя скрипучую дверь жилого домика номер два. Упыри, сопя, толклись за спиной Моржова, а потом под локтями Моржова порскнули в корпус. Видимо, они считали, что здесь под запорами хранятся какие-то сокровища, которые от них скрывают. Домик загудел от топота и воплей упырей, всполошенно захлопал дверями, как крыльями.
   Моржов вошёл в холл, где стояли два теннисных стола - объект многолетних вожделений Каравайского. В корпусе было затхло, воздух словно окостенел, пахло сухой извёсткой и старыми досками. Свет, проходя сквозь пыльные окна, становился жёлтым, будто на выцветшей фотографии.
   – Здесь же нет ничего! - разочарованно орали упыри из дальних комнат.
   Моржов теребил окаменевшие шпингалеты на окнах.
   – Очень неуютное помещение, - важно сказала Наташа Ландышева, возвращаясь в холл.
   Потом выбежал Серёжа Васенин.
   – Смотрите! Это из прошлого осталось! - восхищённо заявил он, размахивая мятой газетой. - Здесь программа для телевизора! А всё уже давно показали!…
   Серёжа развернул газету и с горящими глазами принялся жадно перечитывать программу.
   – Во!… - прошептал он. - Это кино я тогда смотрел!… Вообще давно было!… Я только пятый класс закончил!… Думал, что в том кино всё по-настоящему!
   – Борис Данилович, а зачем мы здесь? - несколько брезгливо спросила Наташа.
   – Надо поговорить, - объяснил Моржов, с треском открывая окно. - Наташа, собери всех где-нибудь в одной комнате.
   Наташа быстро собрала упырей. Упыри ждали Моржова и качались на голых панцирных сетках кроватей с таким упоением, словно в их собственном корпусе голых панцирных сеток не имелось вовсе.
   Моржов демонстративно прикрыл дверь.
   – Разговор у нас тайный ото всех, - сказал он. - В ближайшие два дня о нём никому рассказывать нельзя.
   – Даже Дрисанычу? - удивились упыри.
   – Даже ему, - кивнул Моржов и сел на колченогий стул.
   Упыри таращились на Моржова, ожидая страшной тайны.
   – Вам нравится Дмитрий Александрович? - спросил Моржов.
   – Нравится! - с вызовом заорали упыри.
   – Дрисаныч не баба, он всегда за нас, - злобно сказал Гершензон.
   – А Константин Егорович?
   – Константин Егорович очень много всего знает, - с уважением сообщил Серёжа Васенин.
   – Он рассказывал недавно, что по железной дороге ездил бронепоезд и стрелял из пушек по деревне! - выпалил Гонцов. - А до деревни-то целых три километра!
   – Он вообще прикольно рассказывает, но старый, - заявили упыри так, словно Костёрыч был полезным и работающим прибором, хотя уже немодной модели.
   – Но ведь пользу он приносит? - подсказал Моржов.
   – Немного приносит, - признали упыри.
   – А Милена Дмитриевна?
   – С неё нужно брать пример, - безапелляционно сказала Наташа Ландышева.
   – Пусть живёт, если она Ландышке для примера нужна, - помиловал Милену Гершензон.
   – А Софья Александровна?
   – Её Дрисаныч любит! - гневно завопили упыри. В их понимании, похоже, Сонечка была чем-то очень нужным, что обеспечивало функционирование Дрисаныча.
   – А Роза Дамировна?
   – Кормит, - сразу сказал Гершензон.
   – Перчатка вчера Чечена избила! - заорал Ничков. - Она его вот так сзади за шею взяла… - Ничков схватил Чечкина за шею и нагнул, - и по жопе ему полотенцем настучала!
   – За что? - поразился Моржов.
   – Она думала, я конфеты ворую! - снизу крикнул пострадавший Чечкин. - Отпусти, дебил, башка же отвалится!… А я просто полез в её коробку свои мятые конфеты на нормальные обменять! Я лишнего не брал!