Кацура Александр. Волшебная реликвия

   На поверженного врага, который продолжал шевелиться, они боялись взглянуть.
   — Чем мы можем ему теперь помочь? — философски пробормотал Валик.
   — Это правда, — сказал Арик, стирая последние следы крови и пряча платок. — Нам самим сматываться надо, а то натворили делов. Набежит местная стража, и что мы им скажем?
   Галик молчал. Только сейчас его начал колотить озноб.
 
   Что значит молодость! Уже через час, добравшись до порта и почувствовав себя среди шумной, веселой толпы в относительной безопасности, друзья беззаботно шутили и даже хохотали по самым незначительным поводам. Как-никак они вышли победителями из трудного боя, где каждый бился один на один с опытным противником, и это наполняло их какой-то неиспытанной прежде гордостью. Одно их смущало: как рассказать об этом сержанту? Он наверняка спросит, что это были за люди. И что им было надо. Ответа у друзей не было, а сержант подумает, что они вели себя крайне неосторожно, а может быть, и непристойно.
   Капитан Резотто отпустил экипаж на целый день. И наши друзья тоже решили не торопиться. Надо отдышаться, надо привести себя в порядок. Арика беспокоил порез на щеке, его ведь не скроешь. «Ну что ж, — рассудил он, — признаюсь, что подрался. Не съест же меня наш славный Подорога!»

Глава 14
Боцман, который хотел пить вино с деканом

   Увеселительные заведения в порту еще работали вовсю. Зазывалы у шатров кричали звонкими голосами на все лады. «Торопитесь, торопитесь! Хрупкая девушка из страны Ю-Ю одолеет в борьбе двух сильных мужчин! Торопитесь!» «Только у нас: восточные фокусы бесплатно. Игры бесплатно! Особо азартные игроки получат приз! Сегодня разыгрываем первые сорок призов!» «Бегите к нам! Рыжий таракан Евгений не знает поражений!» «Путешественники и мореходы! Все тайны южных морей! Золотые россыпи и алмазные копи. Пиратские клады и молодильная смола дерева чао-чао. Цена уникальной карты один серебряный талер.»
   Но ребят уже не тянуло ни на какие зрелища.
   — Эх, сейчас бы пропустить по стаканчику, — мечтательно сказал Арик.
   — Я бы тоже не против, — поддержал друга Галик. Лицо его было бледным и даже каким-то печальным. Еще бы! Первый раз в жизни он насквозь проткнул человека. Заварушка в Ламе, про которую они уже почти забыли, хоть и была горячей, но там им не пришлось никого убивать. Там толпа быстро и яростно все сделала за них. Здесь же вышло по-другому.
   — Да, не против, — повторил Галик. — Но на две мои медныx монеты этого, пожалуй, не сделать.
   На Валика они и не взглянули. Уже раз десять он клялся и божился, что карманы его безнадежно пусты.
   — А знаете, братцы, — Валик начал свою речь с трудом и словно бы спотыкаясь, — дело в том, что... Мне показалось, что... По-моему, у меня вот тут... — Он замолк и тяжело засопел.
   — Ты чего это, мой друг? — Арик смотрел на него то ли с любопытством, то ли с сочувствием.
   — По-моему, у меня вот тут... в кармане... я раньше не замечал... — Речь явно давалась Валику с трудом. — Вот в этом кармане, в который я забыл заглянуть...
   — Что у тебя в кармане? — безразличным голосом поинтересовался Галик.
   — Завалялись... три... нет, две...
   — Чего, чего? — заинтересованно спросил Арик.
   — Две этих... — На Валика было больно смотреть. — Две монеты...
   — Медные?
   — Н-нет. Кажется, серебряных.
   — Покажи!
   — Да вот. — Валик мучительно копался в кармане и наконец извлек — одну за другой — две монеты. Тускло сверкнуло серебро.
   — И ты молчал? — наступал на него Арик.
   Но Галик придержал друга рукой.
   — И хорошо, что молчал. Мы бы давно их спустили. А сейчас тот самый случай. Такой момент, а выпить было б не на что. А мы просто обязаны чуток расслабиться. Или я не то говорю?
   Арика не нужно было долго убеждать.
   — Ты, Галик, прав. Чертовски прав! А ты, Валик, просто чудо. Мне бы такое терпение! Я бы уже был миллионером.
   Первый попавшийся им кабачок был сразу за углом. Назывался он «Капитан Мак-Ку». Ребята нырнули под оплетенный диким виноградом дубовый свод и спустились по четырем ступеням в прохладную полутьму.
   — Эй, хозяин! — небрежно сказал Арик. — Это вы капитан Мак-Ку?
   — Чего изволите? — Человек за стойкой в полосатой рубашке и красной в белый горошек косынке внимательно смотрел на его свежий шрам на щеке.
   — Изволим пить! — гордо заявил Арик.
   — Есть чудесный ром из Галахи.
   — Давай!
   — И вашим друзьям того же? — почтительно склонился человек в косынке.
   — Разумеется...
   Человек отвернулся к бутылкам и застыл, словно прикидывал, какую из них откупорить.
   — Это шпион, — сквозь зубы процедил Валик. — И косынка у него пиратская.
   Выбрав наконец покрытую пылью бутылку, владелец пиратской косынки повернулся, улыбаясь черным ртом. Три больших бокала возникли на цинковой стойке. Одним ударом выбив пробку, капитан Мак-Ку ловко плеснул на дно каждого из бокалов светло-желтой жидкости на палец толщины.
   — Всего-то? — воскликнул Арик, опрокинул свой бокал, театрально зажмурился, а потом вернул пустой бокал на стойку. — Повторить!
   То же самое немедленно проделали, и самым небрежным образом, Галик и Валик.
   Конечно, они напились. Можно сказать, нахлестались.
   Приятное опьянение настигло их в таинственной глубине кабачка, за низким круглым столом, вокруг которого вместо стульев стояли небольшие бочонки. Арик и Галик, усевшись на эти бочки, что-то пели в обнимку. А Валика какая-то сила выгнала наружу, и он шел, покачиваясь, пока не забрел в другой кабак. Там, за стаканом горячего грога, который ему предложил услужливый кабатчик, в минуту просветления он поднял голову и сказал, глядя в стену:
   — Сфера! Что это такое — Сфера? Никто не знает. И я не знаю. Но я ее найду! — Он с размаху ударил кулаком по столу. Шпага, прицепленная к его поясу, подпрыгнула и глухо ударила ножнами по полу.
   Кое-кто скосил глаза на набравшегося матроса, но большинство продолжали пить в своих шумных компаниях. А Валик упал головой на стол и просидел в оцепенении минут двадцать. После этого он поднял голову, внезапно поняв, что сознание возвращается к нему.
   — Эй! — сказал он негромко и хрипло.
   Никто не услышал.
   Только один человек тихо и незаметно, как тень, присел за его стол и так же тихо поставил кружку. Валик разлепил веки и увидел красный нос в форме груши, бордовые щеки, крохотные глазки и седую шкиперскую бородку. Человек был в грязной матросской рубахе, белой в синюю полоску.
   — Ну! — сказал Валик и снова брякнулся лбом о стол.
   Прошла минута.
   — Сфера, Сфера, — дребезжащим тенорком пропел человек. — Ах, эта Сфера!
   — Что? — пробормотал Валик и вновь поднял голову. — Вы что-то сказали?
   — Нет, — радостно пропел человек, — я ничего такого не сказал. Да и не думал даже.
   — Ну да, да, — продолжал бормотать Валик. — Я так и думал. Просто эта проклятая Сфера стала мне уже сниться.
   — Сфера? — осторожно переспросил человек.
   — Ну да, Сфера. — Валик говорил все более оживленно. — Такой, знаете ли, шар, — он попытался изобразить руками, — такая круглая штука... такая волшебная...
   — Волшебная? — Человек поднял брови, его маленькие глазки сверкнули.
   — Вы знаете про Сферу? — Валик мутным взором окинул своего соседа.
   — Как вам сказать, молодой человек. Глупые люди знают про все на свете. Умные люди, как правило, не знают ничего. В том смысле, что у них хватает ума гордо воскликнуть: я знаю, что ничего не знаю. И только сведущие люди, коих на свете весьма немного и разыскать которых не столь уж просто, готовы ответить на некоторые частные вопросы, могущие заинтересовать других людей, которые только пытаются стать сведущими.
   — Ничего не понял, — сказал Валик. Его голова хотела свалиться на стол, но он не позволил ей этого сделать.
   — Я хотел сказать, что ученое незнание, безусловно, выше знания, которое, в свою очередь, сплошь и рядом бывает рассадником печали. Но еще выше стоит неученое незнание, готовое откликнуться только лишь на ритмы просвещенного сердца, а не развращенного и холодного ума.
   — Я понял, — сказал Валик отчетливо. — Вы философ из местного университета. Тогда вам надо с Галиком... Еще лучше с Ариком. А я не по этой части.
   — О нет, что вы! — ласково сказал человек. — Я не философ из местного университета. Я старый боцман с затонувшего судна «Принцесса Мур». Это был прекрасный двухмачтовый шлюп. Небольшой, звонкий, ходкий. А какой красавец! Нынче таких уж не строят. Но глупый капитан Эд Каминка посадил его на рифы тремя милями севернее Малого Комунго. С тех пор я мыкаюсь без настоящего дела, и никто не поставит старому морскому волку стаканчик рома.
   — Ну вот, вам и про Комунго известно, — тяжело вздохнул Валик. — Просто жуть какая-то! Но все равно... Галик вас живо обставил бы в «Пятнадцать камушков»! Можете мне верить. А с Ариком и не садитесь! Бесполезно, мой друг.
   — Я последую вашему совету, — сказал бывший боцман с «Принцессы Мур». — Я не сяду играть с этими господами в... Как вы сказали? «Пятнадцать»?
   — Да, три, пять и семь. Кому достанется последний камень, тот проиграл.
   — Откуда вы знаете эти числа? — нахмурился боцман.
   — Ха! Их все знают.
   — Все, да не все. Поверьте мне, молодой человек. С этими числами не все так просто.
   — Ну, не знаю, — вздохнул Валик. — Они бы вас знаете как раскатали? У меня друзья — ух!
   — Охотно верю.
   — Они прочитали чертову уйму книг. Десять! А может, и все двадцать! Представляете?
   — Представляю, — улыбнулся боцман. — Должно быть, большие грамотеи.
   — Жуть! С ними соревноваться? Даже и не пытайтесь.
   — Вы сказали «Кому достанется последний камень», — задумчиво повторил боцман. — Последний камень! Звучит философично. И как-то немного печально.
   — Чего здесь печального? — удивился Валик.
   — Ах, юноша, вы еще слишком молоды, чтобы разбираться в печали. Кстати, о книгах. Вам случайно не приходилось заглядывать в книгу Иббур?
   — В книгу? — Валик вытаращил глаза. — Нет.
   — Грустно, юноша. Очень грустно. Впрочем, мне тоже не довелось.
   — Да, — сказал Валик, обхватив голову руками, словно это мяч для игры в поло, — я глупый, я несведущий, это все так. Но почему бы вам не рассказать глупому человеку все, что вы знаете про Сферу. Ну, всё, всё, всё... И про эту книгу... И где ее раздобыть. Ведь вам все равно не достать со дна моря вашу «Принцессу»! А на чем тогда вам плыть на Комунго, а?
   — Только не плыть, а идти. Моряки не дельфины и не мурены. Они не плавают, а ходят.
   — Пусть ходят, — согласился Валик. — Все равно расскажите.
   — Ну, не так уж много я знаю, увы. Впрочем... Почему бы не поделиться лишними и обременительными знаниями с... как вы себя определили — с глупым? Нет, я выражусь по-другому, с вашего позволения. Я скажу — с хорошим человеком. С добрым человеком, готовым прийти на помощь тому несчастному созданию Божьему, чья нежная, хрупкая душа страдает от неутолимой жажды.
   — Пусть с добрым, — согласился Валик, — со способным понять чужую душу... ну, в смысле, чужую жажду... Тут вопросов нет, только поделитесь. — Он трезвел на глазах.
   Боцман лишь хитро улыбнулся, глядя на свою пустую кружку.
   — Момент, — сказал Валик и поднял руку. В эту ответственную минуту ему не было жалко денег.
   Враскачку подошел матрос в грязном белом переднике.
   — Крепкого рома для моего друга! — небрежно бросил Валик.
   Спустя мгновение мутноватая желтая жидкость лилась в надтреснутую кружку. Матрос поставил бокал с ромом и перед Валиком. Но Валик пить не стал. От одного запаха рома его чуть не вывернуло. Небрежным жестом он отодвинул свой бокал.
   — Сфера, — начал боцман, дождавшись, когда матрос отойдет, и делая большой судорожный глоток, — это довольно просто... Это... — боцман выждал, пока огненная жидкость не согрела ему желудок, — это шар из зеленой лучистой меди, покрытый хрустальной чешуей и опоясанный кольцом из полевого изумруда. Внутри шара расположен искусно сделанный планетарий, а также специальный прибор для связи с различными участками внутреннего и внешнего пространства, включая края видимого и невидимого мира. Координация и связь рассчитаны на общее гармоническое взаимодействие всех субъектов коммуникации.
   Валик вновь вытаращил глаза.
   — Изготовлен этот шар, — невозмутимо продолжал человек с красной грушей вместо носа, — в раннюю эпоху предыдущей династии в мастерских нижнего города под руководством мастера Иоанна Безродного и астронома Николаса Чеха. Оба достопочтенных мужа использовали не только собственные знания, впрочем, весьма обширные. Но нет! Они посчитали нужным прибегнуть к услугам известного на ту пору волшебника — магистра Дольфуса-старшего. Сей ученый муж научил их особой работе с пространством, когда вещь изнутри гораздо объемней, чем она же, взятая снаружи. Называется такой прием инверсией пространства и времени. Это понятно?
   — А вы не сочиняете? Без Арика, моего образованного друга, мне этого не понять.
   Боцман тяжело смотрел на собеседника. Сделал глоток, другой. И вдруг повеселел. «Сочиняю? Я? Как можно?!» — говорила его плутоватая физиономия.
   — И каков размер этого шара?
   — Размер? — Боцман задумчиво смотрел в кружку. — Одни говорят, что с мяч для игры в поло. Другие утверждают, что с небольшой сноп сена. Третьи решительно заявляют, что Сфера равна центральному куполу Большого белого храма в городе Громе. Это примерно то же самое, что и купол центрального храма здесь, в Лабаре. Вы добирались до центра города? Это как раз неподалеку от университета.
   — Не помню, — сказал Валик.
   — Хотя на самом деле Сферу никто не видел, и все эти оценки приблизительны. Важно, как я только что сказал, что внутри этот шар гораздо больше, чем снаружи. Если проникнуть внутрь, то там, как утверждают некоторые маги, можно даже путешествовать, можно улететь далеко-далеко. За пределы видимых созвездий. Но это чисто теоретическая возможность, поскольку как раз проникнуть внутрь невозможно.
   — А как же она действует?
   — Посредством излучения. Кроме того, на медной поверхности расположены таинственные невидимые кнопки. Если на них правильно нажать...
   — Ха! Как же на них нажимать, если их не видно?
   — Надо раздобыть волшебные очки.
   — Вот как? А где их раздобыть?
   — В том-то и вопрос. Никто не знает, где их раздобыть.
   — Час от часу не легче. А если очков нет?
   — Тогда остается одно — разбудить собственную интуицию.
   — Легко сказать. А как ее разбудить, эту... как ты ее назвал?
   — Ин-ту-и-ци-я! Запомнил? Это такой таинственный голос, который дремлет в глубине сознания каждого человека.
   — В глубине? Дремлет! Ой-хой! А что нужно сделать, чтобы этот голос проснулся? В барабаны, что ли, бить?
   — Это бараны пусть бьют в барабаны. А у творческого человека этот голос дремлет легко, даже нежно. Будить надо колокольчиком. Дзынь! Донн-донн! Тинь! А звучит этот колокольчик в момент перенапряжения творческой мысли. Порой несколько позже этого момента. Но перенапряг обязателен. Понял?
   — Нет.
   — Когда надо — поймешь. — Боцман сделал глоток и с огорчением заглянул в опустевшую кружку.
   — А вот, — весело сказал Валик, кивнув на стакан, — берите мой. Я что-то уже...
   Боцман быстро перелил желтоватую жидкость из бокала в свою кружку, сделал глоток и поцокал языком.
   — Ваш ром будет покрепче, мой юный друг.
   — Это оттого, что меня здесь любят, — сказал Валик и впервые огляделся. Какие-то подозрительные личности безмятежно цедили ром из бокалов и кружек. У некоторых на коленях сидели местные красотки. Одна из них, белолицая, с яркими черными бровями и огромным светлым шиньоном, перехватила мутный взор Валика и подмигнула ему, за что немедленно получила шлепок по заднице от своего матроса.
   — Не сомневаюсь, — сказал боцман.
   — Я здесь завсегдатай, — сказал Валик.
   — Кто ж этого не знает! — радостно сказал боцман.
   — Но вот главный вопрос, — Валик стукнул кулаком по столу, — где эта штука зарыта? С ее хрустальной чешуей и изумрудом по... по... Какой там изумруд?
   — Где зарыта? — усмехнулся пьяница. — Много хотите знать, молодой человек.
   — Хочу, — сказал Валик.
   — Вот вы говорили про Комунго. Вот и плывите туда.
   — Вот и поплывем, — сказал Валик. — А там как быть?
   — Ищите книгу Иббур или равнозначный ей текст.
   — Ни фига себе! А дальше?
   — Попытайтесь разобраться в том, что имеет отношение к магическому кресту.
   — Постойте, вы имеете в виду крестик на карте?
   — При чем здесь карта? Я имею в виду фигуру из теории чисел.
   — Ах, математика! Ну, это уже полегче, это для нас пустяки, — Валик сделал попытку иронически улыбнуться, но губы подвели его. Улыбка вышла жалкой.
   — Только имейте в виду, что ни текст сей, ни крест не поддаются логике грубой и внешней. Надо работать тонко.
   — Угу. Тонко. И как это сделать?
   — Я уже говорил вам про творческую интуицию.
   — Ага! А ее надо будить. Как вы сказали? Похоже на петушиный крик... Перенапря... Куре-Напря... Перенапре...
   — Да ладно тебе! Сам ты перенапре... Иногда достаточно просто присесть на пенек и крепко задуматься. А еще лучше, усердно поломав голову, спокойно улечься поспать. Ты спишь, и интуиция спит. Во сне вы и встречаетесь. Улавливаешь тонкость процесса? Главное, правильно проснуться. Так, чтобы пророческий сон не уплыл.
   — Это ты здорово придумал.
   — Это не я придумал. В народе издавна говорили: утро вечера мудренее. Это потому что вечером, допустим, ты был дундук дундуком. Ночью, если сон правильный, ты шептался с интуицией. Проснулся — глядь! — а ты уже в три раза умнее. И уже знаешь ответы на те вопросы, которые еще вчера казались неразрешимыми.
   — Ух-ты! Немедленно ложусь спать. — Валик сделал последнюю попытку пристроить свою тяжелую голову на столе.
   — Погоди ты. Тебе б только спать. Не время сейчас. Да к тому же такому, я извиняюсь, дундуку, как ты, едва ли что путное может присниться. Надо сначала свой мозг озадачить.
   — Ой-йо! А как это сделать?
   — Ну, для того чтобы озадачить мозги, прежде всего их надо иметь.
   — Скажи, а ты, правда боцман, а не философ?
   Человек печально шмыгнул грушевидным носом и сказал:
   — О, если бы я был философом! Разве бы я сидел в такой компании? Нет. Никогда и ни за что. Я сидел бы в прохладной колоннаде второго корпуса вместе с деканом Аврелиусом и пил бы не грубый ром, а самые тонкие вина, привезенные из Вестгалии. И вели бы мы разговор не о медных шарах, а о природе универсалий и об аргументах против номиналистов.
   Валик недоверчиво посмотрел на разговорчивого соседа, а потом осторожно ощупал свою голову толстыми и далекими от стерильной чистоты пальцами.
   — Ну что? Мозги обнаружены? — спросил боцман, которому хотелось пить вина с деканом.
   — Похоже, у меня гигантские запасы мозгов, — сказал Валик, выпуская голову из собственных мощных лап. — Я еще раньше замечал: для того чтобы ими пораскинуть, мне иногда требуется неделя-другая, а то и целый месяц.
   Боцман скривился в радостной ухмылке, после чего, потеряв надежду на следующую порцию рома, встал и тихо ушел прижав к груди свою треснутую кружку.
   — Привет декану, — отчетливо сказал Валик уходящей спине.
   Боцман не обернулся.
   А Валик вновь сжал голову руками и заплакал. И сам не мог понять, отчего он плачет — от горя или от счастья.
   В таком состоянии его и застали ввалившиеся в кабачок в обнимку Галик и Арик.
   — Что с тобой? — возопили они нестройным хором. — Ты чего здесь делал?
   — Спал, — медленно и тяжело ответил Валик.
   — А сейчас чего делаешь?
   — А сейчас — спу. В смысле — сплю.
   — Ого!
   — Мне снился сон. Красная груша. — Валик дважды ткнул пальцем в пространство. — Говорящая.
   — Красная! — сказал Арик.
   — Говорящая! — сказал Галик.
   — Да, — сказал Валик. — Ничего не помню. — И упал головой на стол.

Глава 15
Настоящие морские волки

   На небольшом корабле, в богато, даже претенциозно обставленной каюте, беседовали двое. Один, вытянув ноги в сияющих морских сапогах, потягивал из бутылки вино. Второй сидел, не сняв плаща. Левой рукой он придерживал на колене шляпу, а правой иногда прикладывал белый шелковый платочек к небольшой ране на щеке.
   — Ну, что у вас там еще вышло?
   — Простите, подполковник, получилось не очень хорошо.
   — Что? Я не ослышался?
   — Вы говорили нам, что это неопытные ребята, птенцы, сосунки.
   — Да, говорил. И велел вам слегка проучить их. Обезоружить. Припугнуть. Кое о чем порасспросить. Любой становится разговорчивым, когда кончик шпаги щекочет ему горло.
   — Разговора не вышло.
   — И вы не узнали про карту?
   — Нет.
   — Почему?
   — Получилось так, что это они проучили нас. Карраса мы оставили там, прямо на аллее, сколь это ни печально.
   — Как это оставили? Он не будет болтать?
   — Боюсь, уже нет.
 
   Друзья явились на корабль вовремя, к вечерним склянкам. Но как они выглядели! Держась друг за друга и покачиваясь, они с трудом взобрались по веревочному трапу, спотыкаясь, толкаясь, стукаясь о борт локтями, коленями и шпагами и что-то бормоча. Перед сержантом они предстали в растрепанной и местами порезанной одежде, багровые лица глупо и виновато улыбались. У матроса Ария Кустицы темнел на левой щеке здоровенный порез.
   Сержант начал закипать гневом. Левый его глаз сделался непомерно большим, темный зрачок начал угрожающее движение. Казалось, еще миг — и страшный гневный рык покроет и корабль, и эту часть берега, и немалый кусок моря заодно. Но неожиданно появился элегантный шкипер Адольо. Он положил руку на плечо старого вояки и мягко сказал:
   — Мой дорогой сержант, что вы хотите? Это молодежь. Они не станут взрослыми, пока не выпьют свою юношескую долю рома и не набьют шишек на разных частях тела и души. Настоящих шишек, а не показных. Что касается меня, то мне нравятся эти славные парни. Я с удовольствием принял бы таких в свою команду. Мне нужны отчаянные.
   За считанные секунды с сержантом что-то произошло. Грудь его, набравшая было воздуха для мощного рыка, внезапно опустилась, левый глаз принял обычную форму. Он стряхнул с плеча руку шкипера, пробормотав при этом «Отчаянные всем нужны». Повернулся и побрел внутрь корабля. Однозначно понявшие это движение друзья потянулись за ним. Сержант привел их в свою каюту, плотно запер дверь и знаком приказал садиться. Каюта была просторная, и место нашлось всем. Рассаживаясь, ребята успели оглядеться, но, кроме шпаги на стене и знакомого им походного сундучка с картами и прочими бумагами, ничего интересного не обнаружили. Разве только окно. Оно было не круглым, как иллюминатор в их каюте, а большим и квадратным. Что ж, каюта сержанта располагалась не в брюхе каравеллы, а в высокой красивой кормовой надстройке, заметно возвышавшейся над бортами.
   В течение долгой минуты хозяин каюты молчал. Гости тоже затаили дыхание. Вдруг сержант тряхнул плечами и сказал позванивающим шепотом:
   — Все понимаю, парни. Других ран нет?
   Арик молча протянул ему руку.
   Сержант схватил ее своей грубой клешней, но, как тут же выяснилось, схватил очень нежно. Он размотал повязку, потыкал толстым пальцем в разные места, спрашивая: «Здесь не больно? А здесь?» Арик помотал головой.
   — Ну что ж, — сказал сержант. — До свадьбы заживет. Заматывай назад. Других царапин ни у кого нет?
   Все трое дружно замотали головами.
   — Легко отделались, черти вы эдакие. А теперь рассказывайте, что произошло.
   Ребята сбивчиво рассказали про встречу на поляне, а заодно про тараканьи бега и смешные зеркала. Сержант пощелкал языком.
   — Да, — сказал он, — быстро мерзавцы пронюхали. Я, конечно, этого ожидал. Но чтобы так скоро! Значит, так, ребятушки, утроенное внимание с нашей стороны. Даже учетверенное. А вообще вы молодцы. Впрочем, не знаю. Или они послали идиотов? Или вы сражались героически? Одно из двух. Но второе вероятнее.
   — А кто это «они», господин сержант? — спросил Галик.
   — Ха-га! Если б я знал!
   — А если б я знал! Я бы ух! — сказал вдруг Валик, и все невольно засмеялись.
   — Ну что ж! — сказал сержант. — Нам объявлена война. Мы ее примем.
 
   Когда ранним утром друзья вышли на палубу смотреть, как матросы, ползая по реям, распускают паруса, им показалось, что капитан Резотто со своего мостика взглянул на них с интересом.
   Матросы подняли якорь, раздался удар гонга, капитан, по обычаю, поднес к глазу свою трубу, и «Жемчужина Севера», чуть дернувшись, отправилась через зеленую воду просторной бухты в открытое море, маневрируя между стоящими со спущенными парусами бригантинами, баркентинами и шлюпами. Лоцман на этот раз не потребовался. Шкипер Адольо стоял возле рулевого и что-то ему подсказывал. Рулевой ловко крутил штурвал. Это было захватывающее зрелище, и ребята загляделись. Но ведь надо было еще и рассмотреть поросшие лесом и кустарником крутые берега бухты, которую они покидали. Берега почти до самого верха были застроены теснящимися белыми домишками и — значительно реже — вскинувшими свои золотые и синие головы храмами.
   Мимо одной из бригантин они прошли так близко, что явственно услышали перебор гитары и слова: