Калганов Андрей. Ветер с Итиля

   Наконец Алатор остановился перед старой разлапистой елью. Ствол ее был столь широк, что за ним совершенно спокойно мог спрятаться лучник. Но за ствол Алатор прятаться не стал.
   — Вот здесь и обоснуемся.
   Алатор снял перевязь с мечами, положил на мшистую землю. Стянул кольчугу, подал Степану:
   — Облачайся.
   Бел бород ко от такой щедрости опешил:
   — А ты?
   Алатор усмехнулся:
   — От стрелы все одно не спасет, а на дереве без броней сподручней. Не боись, паря, тебе и в бронях достанется… Чай, не девка на выданье, не тюк с приданым тятька дает.
   Признаться, Белбородко расчувствовался. Вот ведь, едва не забил камнями, а тут такое благородство. Зря расчувствовался, как вскоре выяснилось…
   Алатор перекинул налучье и колчан через плечо и с неожиданной ловкостью стал карабкаться.
   — Колючая, змеюка!
   — Ты бы еще в муравейник закопался.
   — Да не, то ж твоя вотчина, — весело огрызнулся Алатор. — Уф, дай передохну.
   Он уселся на толстенном суку, принялся с интересом рассматривать исколотые ладони.
   — Слышь, ты хоть щит возьми. Не то тебя самого в елку превратят.
   — Ить, умный, сам попробуй с этой дурой карабкаться. Как я ее вытяну?!
   — Погоди…
   Степан был подпоясан изрядным куском пеньковой веревки. Пришлось пожертвовать на благое дело! Он поднял сухую, довольно толстую ветку, обломал и затянул на ней тугой узел. Получилось довольно увесисто.
   — Держи!
   Алатор уже понял, что он задумал, усмехнулся:
   — Ишь, смекалистый, лешак конский!
   — Даром, что ли, тебя отдубасил!
   — Разговаривай…
   Степан привязал ко второму концу рукоять щита, дернул за веревку:
   — Майна!
   — Чего ругаешься? — не понял Алатор.
   — Поднимай, говорю!
   Щит пополз вверх. Дотянув до сука, Алатор ловко привалил его к стволу, а сам, взяв веревку, полез дальше. Вскоре послышалось медвежье ворчанье — Алатор добрался до развилки елового ствола и теперь обустраивался в ней. Наконец ветви прекратили колыхаться, и щит вновь пополз вверх. Алатор втянул его в развилку и поставил сбоку от себя. Снял налучье и колчан, повесил на ближайшие сучки. Примерился к щиту — не особенно удобно, но в случае чего закрыться можно, а раздвоенный ствол, в который упирался боками, не даст слететь, ежели стрела врежется в щит. Позиция была недурна.
   — Слышь, посланец, — послышался голос Алатора, — имя-то у тебя есть?
   — Степан.
   — Чудно, — протянул воин, — вроде не наше, а слух ласкает. Чьего роду-племени будешь-то? Из древлян али еще откуда?
   — Перуна я…
   — Ты про Перуна кому другому расскажи, может, поверит, — оборвал его Алатор, — а меня не яри. Думаешь, убережет тебя байка твоя от стрелы или сабли хузарской? Колдун ты, нутром чую. Только в силу еще не вошел. И откуда взялся, не пойму.
   — Издалека… — ответил, как бы соглашаясь, Степан.
   — Ну и ладно, — подобрел Алатор, — не хошь говорить, я неволить не стану, мало ли что у тебя на душе… А про Перуна больше ни слова, а то опять сцепимся…
   Степан принялся напяливать кольчужную рубаху. Кое-как втиснулся, пошевелил руками. Ощущение такое, будто пудовую гирю растопили и вылили на кожу. Это ж сколько здоровья надо, чтобы в таком «бронежилете» еще и мечом махать! Прошелся. Да нет, вроде ничего, привыкнет. Был у него на заре перестройки овчинный тулупчик, переделанный в дубленку, привык же…
   — Слышь, посланец, — раздалось из ветвей, — я их сейчас щипать начну, а ты побегай окрест, пущай по тебе лупят.
   Вот, значит, зачем отдал кольчугу! Чтобы побегал подольше!
   — Так значит, в бронях по елкам лазать несподручно? — Из ветвей послышался едкий смешок. — Может, прямо на откос выйти, чтобы все стрелы мне достались? Тогда и тебе попроще будет, а?
   — Да не, — протянул Алатор, — у них этого добра навалом. Тебя как ежа утыкают, да за меня примутся. Ты шажочек сделай и мордой в кочку — авось пронесет.
   Перспектива поработать мишенью Степану улыбалась слабо, но, похоже, иного выхода не было. Если хазары засекут Алатора, то никакой щит ему не поможет…
   — Ладно, — буркнул Степан, — постараюсь.
   — И, это… — замялся Алатор, — у меня бронебойных всего две. Ты стрелки-то подбирай, лады? На вот, только не прячь под брони, сверху повесь. Надо, чтобы стрелы видели твоего охранителя. — К ногам Степана упал железный кругляш на кожаном ремешке.
   Степан поднял вещицу. Волчья пасть вписана в железный круг, из пасти расходятся лучи.
   — Что это?
   — На всякий случай, — смущенно проговорил Алатор. — Тебе лишняя защита не помешает. Оберег проверенный, сильный. Ведун наш дал, чтобы в сече оберегал меня. Как видишь, покудова живой. Ну, надевай!
   — Ладно. — Степан накинул на шею кожаный ремешок.
   — Приготовься! — Сухо щелкнула тетива, вдали раздался вскрик. — Давай!

* * *

   Стараясь побольше тревожить ветви, Степан метнулся вдоль кромки леса. Упал за поваленным стволом, вжался в мох. Через мгновение десятки стрел впились в деревья, стоящие рядом. О том, чтобы выдернуть какую-нибудь, не стоило и мечтать. Длинные наконечники полностью утонули в стволах. Лишь несколько стрел угодило в землю.
   Дождь усиливался. Тяжелые капли звонко били по кольчуге, рассыпались брызгами. Казалось Степану, что каждый удар отдается эхом и враги уже наводят луки на звук.
   Повинуясь какому-то звериному чутью, он отполз в сторону. Если враги засекли, как он упал, то будут бить туда, где его уже нет. Вытащил из земли несколько стрел. Черт, что с ними делать-то? За пояс не заткнешь, при падении наверняка куда-нибудь вопьются, придется держать в руке. Как же неудобно ползти с таким ежом!
   Спрятался за пенек, чуть высунул голову.
   У стены валялся хазарский воин. Не зря потратил стрелу Алатор! Остальные, кажется, еще не поняли, что произошло. Стоят все так же цепью. Ну сейчас им будет…
   Короткий вскрик. Конь теряет седока, шарахается в сторону. Молодец Алатор!
   Степан вскочил и, пробежав шагов десять, бросился на землю. Боковым зрением он видел, как «пчелиный рой» накрывает его. Распластался, обхватил голову окольчуженными руками. Сердце взорвалось барабанной дробью. Еще мгновение, еще… Господи, помоги! Деревья вздрогнули, во все стороны брызнули сучки.
   Уже не думая ни о каких стрелах, Степан отполз, высунулся. Главное — не упустить момент, когда еще один всадник упадет. Но что это? Хазары вдруг спешились и прикрылись конями. Из-за грив виднелись наконечники стрел. Алатор медлил. Наверное, выжидал, не покажется ли кто. Почему он не бьет коней. Жалеет? Или мало стрел? Скорее, второе. Точно, он ведь говорил! В грехе сострадания заподозрить Алатора было тяжело.
   Вдруг несколько коней словно взбесились, помчались к откосу. Седла были пусты. «Что это с ними?» — подумал Степан.
   Тут Алатор почему-то «проснулся» и выпустил подряд несколько стрел. Три скакуна вдруг встали на дыбы, а потом беспомощно повалились на бок, забились, оглушительно заржали. Что-то удивило Степана в этой картине. Но что именно, он не понял, так как бросился отводить стрелы от Алатора.
   Он упал в какой-то куст, выждал, пока пчелиный рой обломает жала о стволы деревьев, и выглянул. Понятно, что его удивило. От бьющихся коней отползали двое всадников. Третий лежал со сломанной шеей, придавленный скакуном. А где еще двое? Черт, кажется, проскочили.
   Мелькнули две стрелы, и один хазарин остался лежать. Другой вскочил и припустил к своим, размахивая руками и что-то голося на непонятном языке.
   «У него кончились бронебойные, — вдруг понял Степан, — а простая для латника, что слону дробина».
   Пять хазар, почувствовав слабину, разом выскочили из-за живых укрытий и побежали к откосу. Алатор выпустил несколько стрел. Напрасно. Плоские наконечники не могли пробить латы, а попасть в лицо на таком расстоянии невозможно.
   Степан бросился обратно, выдергивая по пути из земли стрелы, как морковку из колхозных гряд. Когда добежал до заветной ели, набралось порядочно.
   — Алатор, — крикнул Степан, — держи!
   Но никто не отозвался.
   Степан обошел вокруг. Может, подстрелили? Тогда где тело?
   — Алатор! — Только ливень в ветвях шумит. «Сиганул в чащу, стервец, — заключил Степан, — а я за него отдувайся. Ну уж дудки!»
   Не разбирая дороги, Белбородко бросился прочь от откоса.
   В конце концов, его чуть не убили в этом селении, с чего он должен подыхать за аборигенов? Если бы ему угрожала опасность, то они бы и пальцем не пошевелили, а то и присоветовали ворогу, как его, Степана, распотрошить, чтоб побольнее было.
   Вдруг послышались тихие голоса. Речь чужая, резкая. Хазары! И были они совсем близко. У Степана зашлось сердце. Вот ведь попал! И чего не сиделось в Питере?
   Бежать, бежать, только не останавливаться. Метаться из стороны в сторону, запутывать следы! Хотя на кой черт, разве они по следам идут? Тогда как в лесу можно обнаружить беглеца? По смятой траве? По сломанным веткам? По гомону птиц? Но птицы-то, положим, попрятались — дождина, спаси господи. А вот с остальным… Да что за глупость такая, в конце концов! Выйти и все объяснить им… Угу, выйдешь, тебя и четвертуют на месте.
   Тот, кто хоть раз бегал в кирзачах, да еще с калашом в придачу, да еще по грязи, под проливным дождем, знает, что это за удовольствие! Пот застит глаза, сердце выпрыгивает из грудной клетки, а ноги как чугунные. А если не в кирзачах, а в кольчуге со стальными пластинами, тогда как? Вот тогда совсем плохо! Но про то знают лишь «хоббиты» — блаженные люди.
   Мокрые ветви хлестали по лицу, но Степан не чувствовал боли. Какой-то животный страх гнал его. Нервы напряжены до предела. Лишь хрустнет ветка, лишь вспорхнет растревоженная птица, как тело само шарахается в сторону, сбивает врагов со следа.
   Он вылетел на небольшую поляну. Вокруг возвышался ровный, строевой лес. Деревья стояли плотной мрачной стеной.
   Вдруг у шеи возникло лезвие, широкая ладонь зажала рот — кто-то подкрался сзади.
   — Ч-ш-ш, не шуми, — прошептал Алатор. — Ну и горазд ты бегать, едва догнал.
   Степан отстранил руку. Спросил, отдышавшись:
   — Ты куда делся?
   Алатор спрятал нож в ножны:
   — Стану я дожидаться, пока с меня живьем шкуру сдерут!
   Он выглядел очень довольным, словно только что вернулся с удавшегося свидания. Чего нельзя было сказать о Степане.
   — И что теперь?
   — Не боись, паря, коли они в лес сунулись, тут и сгинут. Я здесь каждую корягу знаю. Да и обманки кой-какие имеются…
   Алатор говорил так спокойно и деловито, будто речь шла не об их жизни и смерти, а об охоте на куропаток. И единственной проблемой было решить, где ставить силки — близ куста можжевельника или около березы.
   — Слушай, Алатор, — спросил вдруг Степан, — а зачем ты мне нож-то к горлу приставил?
   Воин хитро сощурился:
   — Ить, а ежли бы ты дергаться начал, не разобравши?
   — Ну?
   Алатор сорвал стеблину и, прихватив зубами, процедил:
   — Вот я и говорю, пришлось бы тебя прирезать. — Повезло с напарником, нечего сказать. — На-ка, — Алатор достал из-за пазухи мешочек, обмотанный бечевой, ловко распустил узел и вывалил на ладонь довольно противного вида снадобье. — Натри брони как следует, да про ступни не забудь.
   — Что это?
   — Натирай, кому говорят, время дорого. Потом расскажу, если живы будем.

Глава 13,

в которой хазарский отряд идет по партизанскому следу

   Они шли по чужому лесу, примечая каждую деталь. Ни одна примятая травина, ни одна надломленная ветка не оставалась незамеченной.
   Впереди бежала вислоухая собачонка, носом-пуговкой выискивая следы. Такая малявка может растерзать разве что воробья, однако нюх у нее отменный, не бывало случая, чтобы ушел беглец… Дождь только что начался и был еще слишком слаб, чтобы смыть запахи, но собачонка никак не могла взять след. В испарине, поднимающейся от земли, был разлит какой-то тревожный, едва уловимый запах. Может, из-за него ничего и не выходит? Пес нервничал, то и дело оглядывался, пытаясь поймать взгляд хозяина — Хабулая.
   Ищейку звали Лисок. Был он весь рыжий, с темными пятнышками на ушах. Он деловито перебирал лапами, зарывал морду во влажную траву, шарил сторожким носом, втягивая воздух, но след не давался, будто заговоренный. Пес поскуливал и воротил взгляд. Но хозяин, как нарочно, смотрел в другую сторону. И сыскача это огорчало, пожалуй, даже больше, чем перспектива вновь оказаться в затхлой переметной суме.
   Хабулай заслуженно гордился своим воспитанником. Такую собачку надо растить сызмальства, натаскивать на рабах, и лишь годам к двум она достигнет разумения. В степи или лесу, когда выслеживаешь беглеца, такая вот кроха — незаменимый помощник. Без нее лучше и не браться за поиски.
   Воинов было семь: Хабулай, Чупран и еще пятеро, присоединившихся позже, когда стало ясно, что у врага закончились бронебойные стрелы. Они поднялись на откос левее от того места, где предположительно затаился стрелок. Стараясь идти как можно тише, двинулись к его укрытию.
   Хабулай ступал бесшумно. Сердце билось мощно и ровно, по руслам жил бежала кровь, чувства, как всегда в минуту опасности, обострились, но разум был спокоен, холоден.
   Все вокруг было пронизано жизненной силой. Этот лес, это небо, рассекаемое молниями, этот дождь… Она билась в сердце, растекалась по телу дурманящими знойными потоками. Ради этого одуряющего чувства Хабулай, наверное, и стал воином…
   Ветер вдруг сделался резким, порывистым. Казалось, сама природа внезапно ополчилась на хазар, захотела их погибели.
   Деревья извивались словно змеи, сбрасывающие кожу. Ветви хлестали по бесстрастным лицам воинов. То и дело лес озарялся вспышками молний. Оглушительные громовые раскаты сотрясали небо. Дождь превратился в настоящий ливень — будто вода застыла уходящей ввысь прозрачной стеной. Казалось, лес промок до последнего листа.
   «Все, след Лисок уже не возьмет», — подумал Хабулай.
   Непогода заставила хазар укутать луки, боящиеся влаги, в куски бычьих шкур и спрятать в чехлы-налучья. Случись что, полагаться можно будет лишь на саблю. Но сабля-то хороша в конном бою, когда к скорости руки плюсуется скорость коня. В пешем же бою опытный славянский воин, умеющий вкладывать в каждое движение силу бедер и корпуса, так управляется с тяжелым мечом, что тот летает как пушинка. Прорваться саблей через стальной свистящий кокон — задача не из легких.
   И еще одна мысль вдруг стала свербить Хабулая. Славянские луки не боятся воды! Наборный, клеенный рыбьим клеем, обернутый берестой, с тетивой, сплетенной из жил диких туров, вражеский лук не потеряет упругости, хоть в Днепр его окунай. А это означает, что дичь может сама превратиться в охотника! Достаточно подпустить отряд шагов на пятнадцать-двадцать, и даже обычная стрела сможет пробить латы. Конечно, если не будет другого выхода, воины Хабулая достанут луки, не дадут перестрелять себя как куропаток. На один бой луков хватит, а что потом?
   Десятник остановился, поднял правую руку со скрещенными средним и указательным пальцами. Воины, рассыпанные по лесу, повторили тайный знак, означавший, что враг должен быть поблизости. Каждый из них видел по крайней мере одного из товарищей, и весть разнеслась мгновенно.
   Аппах уже наверняка нахлынул на селение, как приливная каспийская волна на берег. Десятник на мгновение прикрыл веки, представляя горячащую кровь картину: вот всадники вихрем проносятся меж домов; вот зазевавшийся людин, не успевший вовремя схорониться в темном своем жилище, изрублен в куски; вот какой-то воин спрыгивает с коня и врывается в дом, вырезает его обитателей. Как бы хотел Хабулай быть сейчас внизу, вместе с «сынами тархана»…
   Он жадно прислушался. Ничего — ветер относил звуки. Тихо подозвал Чупрана:
   — Пойдешь со мной.
   Десятник отвел правую руку в сторону, повернул ладонь ребром к земле. Воины повторили жест, и отряд развернулся широкой цепью. Хабулай и Чуправ выследят зверя и погонят на ловцов, а остальные его встретят…
   Он чуть слышно пощелкал языком. В лесу, а тем более в такую бурю, этот звук было различить почти невозможно, но только не для Лиска. Собачка тут же вынырнула из кустов и засеменила к хозяину.
   — Рядом!

* * *

   Хабулай вышел из леса и подошел к краю обрыва. Внизу дымилось селение, но хазары им еще не овладели. Под стенами ярилась драка. Нет, не драка — избиение. Всадники носились меж ополоумевших людей и рубили, рубили…
   Покуда «охотники» пытались достать стрелка, к селению подтянулись ополченцы. «Аппах, — покачал головой десятник, — зачем ты промедлил, зачем не послал на стену еще одного воина? Не завязнуть бы…»
   Несколько смердов сгрудились, ощетинились рогатинами. Один из всадников пустил пару стрел, в «частоколе» образовалась прореха… Воин направил в нее коня, разметал «копейщиков». «Лук бы поберег, — недовольно подумал Хабулай, — мог бы и так управиться».
   Что же, если славяне ищут смерти, они ее найдут. Малой крови не будет — «дети тархана» вырежут всех! Глаза десятника превратились в щелочки. Много бы дал он, чтобы оказаться сейчас внизу… Но он должен покончить с убийцей его воинов. Да, сперва Хабулай расправится с этим псом, а потом присоединится к кровавому пиршеству. Он решил!
   Хабулай прошел вдоль обрыва. Какую бы он на месте славянского стрелка занял позицию? Кусты или высокая трава не подходят — даже если после первой стрелы сразу метнешься в сторону, все равно не уйти, попросту накроют смертоносной тучей. Значит, надо искать место, где лес выходит почти на самый обрыв. А что его искать, когда деревья стоят шагах в тридцати?
   Десятник показал кулаком вперед. Воины поднялись и тенями заскользили по лесу, обходя открытое место. Хабулай не видел их, но знал, что они рядом. Знал он и то, что любая его команда будет мгновенно передана по цепи.
   От славян всякого можно ожидать. Еще на службе у Истомы Хабулай понял, что народ этот не боится смерти, а в бою даже ищет ее. Кто знает, может, колчан у стрелка совсем опустел, тогда единственное, что остается ему, дабы не посрамить свой род, — вступить в открытую схватку. Конечно, славянин постарается не связываться со всем отрядом, а вот против двух воинов его шансы неплохи, особенно если подстережет и прыгнет на спину из ветвей… Хабулаю очень хотелось, чтобы славянин поступил именно так. Именно на этот случай и был взят Чупран, державший в руке свернутый кольцом аркан. Низкорослый, даже в латах выглядевший по-мальчишески щуплым, Чупран мог поймать своим арканом необузданного скакуна или могучего воина…
   Они добрались до деревьев.
   — Гляди в оба! — велел Чупрану Хабулай. — Он должен быть где-то здесь. Ты знаешь, что делать.

* * *

   Место, откуда бил лучник, они нашли довольно быстро. Человек всегда оставляет следы, и не важно, что это — примятая трава, сломанная ветка или клочок одежды, зацепившийся за острый сук. У старой разлапистой ели мох был попримят, кое-где в раскисшей земле виднелись отпечатки подошв. Хабулай даже заметил, куда ведет след — к тропе, змеившейся неподалеку.
   Хабулай подошел к следу и, присев на корточки, принялся его изучать. Отпечаток почти полностью заполнен водой. Что ж, значит, придется обойтись без ищейки. Хотя…
   Хабулай подозвал собаку, взял на руки, потрепал по мохнатой шее. Опустил на землю рядом с отпечатком:
   — Искать!
   Лисок припал носом к следу, но тут же отпрянул, жалобно заскулил. Повизгивая, прижался к ноге хозяина. Сыскача как подменили. Ничего подобного с ним до сих пор не было.
   Что же случилось с собакой?
   Десятник вновь поставил Лиска перед следом:
   — Искать!
   Лисок присел на задние лапы, ощерился и угрожающе зарычал. Морда его, обычно глуповато-добродушная, вдруг преобразилась. Теперь на ней странным образом смешивались злоба и страх, причем страх двоякий: перед хозяином, который мог наказать хорошим пинком за нерадивость, и перед неведомой опасностью.
   — Ко мне!
   Собака, жалобно повизгивая, подбежала к Хабулаю. Тот взял ее на руки, погладил. Сыскача била мелкая дрожь.
   «Странные следы оставляет славянин, — подумал десятник. — Похоже, охота предстоит непростая».

Глава 14,

в которой Степан Белбородко понимает, как чувствует себя пескарь, за которым гонится щука

   — Ступай за мной след в след, — приказал Алатор.
   Степан пожал плечами:
   — Вроде не по болоту идем.
   — Дело твое, я предупредил.
   Алатор был мрачнее тучи, так что с расспросами Степан решил повременить. Белбородко даже чувствовал себя виноватым, что с ним случалось крайне редко. Как-никак, потерял святая святых — оберег (зацепился за сучок, ремешок лопнул). За такое и по шее не грех получить!
   Вокруг колыхались папоротники. Степану невзначай вспомнилось, что как раз в таких зарослях водятся гадюки, и стало не по себе. Лес был редким, лишь иногда попадались большие деревья. В основном же — чахоточный молодняк, наподобие того, что вылез на поле близ деревеньки Бугры, не к ночи будь помянута.
   Алатор вдруг остановился, сложил ладони рупором и заорал:
   — Э-ге-ге-гей!!!
   Оберег оберегом, но это уже хамство!
   — Спятил?! — рыкнул Степан.
   — Не боись, пришлец, тебе Перун поможет, — осклабился воин. — Э-ге-ге-гей, сюда, я здесь!!!
   — Нет, брат, похоже, нам с тобой не по пути, — сказал Степан.
   — Неволить не стану, только сброю отдай.
   — Да подавись ты!
   Белбородко стянул кольчугу, швырнул к ногам Алатора.
   — И куды ж ты теперь? — ухмыльнулся тот.
   — Не твое дело!
   — Знамо, не мое, только не выберешься ты из леса. От хузар-то, может, и уйдешь, кто тебя знает, а вот лес не отпустит.
   — Наворожил, что ли?
   — Тю, наворожил! — хохотнул Алатор. — Думаешь, как я один селение ихнее от татей охранял?
   — Почем мне знать?
   — В лесу самострелов понаставил, да ям накопал, да колышки в разных местах понатыкал. Зайдешь да ноги и попортишь. А еще ножевых капканов да петельных силков здесь припрятана целая тьма, кое-где даже бревна-суковатки подвешены… Ежели не знаешь дороги, ни в жисть не выберешься. Вот тати и стали пужаться, слухи разные поползли, де, нехорошее место, гиблое. А то ж не нечисть виновата, то ж я. — Алатор ловко облачился в доспех. — Ну что, пришлец, останешься, али как?
   — Раньше не мог сказать?
   — От тоби раз! — всплеснул руками воин. — Да кто ж меня спрашивал?! Ты, это, пришлец, чем злобиться, лучше послухай. В папоротниках много всякого припасено, а за ними и того больше. Собачка хузарская нюх от дождя потеряла, обычный след ни в жисть не отыщет.
   — Какой это, обычный? — бурукнул Степан.
   — А такой, который зверь или человек оставляет. Тебя же, касатик, учует. А нам того и надо.
   — С чего это она учует?!
   Алатор смущенно кашлянул:
   — Дык зря, что ли, ты снадобьем натирался. Этакую вонь собака в любую дождину унюхает. Оно, конечно, волком от тебя несет и кровью собачьей, и еще кое-чем… Занервничает ищейка, от следа шарахаться станет. Только опытный охотник сразу смекнет, что к чему. Поймет: где беспокоится пес, там и след.
   — Ну ты и гад! — вырвалось у Степана. — Сам-то небось не натерся.
   — Дык зачем нам два следа? — невозмутимо сказал Алатор. — Пусть по твоему идут и думают, что это мой.
   — Хороша идея, — скривился Степан.
   — А коли хороша, ты и подмогни им выйти к этому месту, а я уж встречу, не сумлевайся. Видно, далеко они еще, не слышали, как я кричал, а может, и слышали, только не поняли, откудова голос — в лесу звук плутает. Ты покричи, пошуми, помоги направление определить. Может, и нет у них опытного следопыта, тогда лишь на звук и пойдут.
   — Ну, допустим, — сказал Степан, — пойдут хазары за мной, мне-то куда деваться.
   — А ты на дерево влезь, вона дубок раскорячился, — указал Алатор.
   — А если увидят, как я на дерево лезу?
   — Не боись, пришлец, за тебя Перун встанет.
   «По зубам бы твоим да по кривым», — с тоскою посмотрел Степан на ухмыляющуюся рожу.
   — Ить, договорились?
   Идея вновь поработать «живцом» Степану мало приглянулась. Он было раскрыл рот, дабы опротестовать оную, но Алатор вовсе не рассчитывал на дискуссию и, не дав ему сказать ни слова, бросился прочь. Степан, сотрясая воздух проклятиями, было кинулся за ним, но вскоре потерял след (негодяй петлял, как заяц, уходящий от своры гончих) и остановился. Бежать по «минному» полю, не зная проходов, Степан не решился. Чешуйчатая спина «напарника» еще некоторое время маячила среди малокровных деревьев, но вот она скрылась из виду в разлапистых елках, и Степан остался один. На минном поле!
   «Минное поле» образовывало неправильный многоугольник площадью километра в три-четыре. Почва была мшистая, играла под ногами. Белбородко подумал, что лучшего места для колышков а-ля вьетконг и представить себе трудно. А он аккурат посреди, вот и думай…
   Чахоточные березы и осины утопали в папоротниковых волнах. Кое-где попадались старые деревья, но молодняк уже высосал из земли все соки, и им оставалось только медленно умирать. Одна такая береза с сухими, словно опаленными, сучьями стояла совсем рядом. Он постучал по стволу, посыпалась кора.