Карр Филиппа. Изменница

   Жан-Луи очень обрадовался, когда узнал, что Форстеры собираются ехать в Лондон. Он чувствовал, что я настроилась на эту поездку, и ему не хотелось лишать меня удовольствия. Мы нашли прекрасное решение.
   За день до отъезда я наведалась в Эндерби, чтобы обсудить последние детали поездки, и застала там доктора Форстера.
   — А у нас для тебя новость, — сказала Изабелла. — Чарльз, расскажи.
   — Это касается поездки в Лондон, — проронил он. У меня опустилось сердце. Я подумала, что возникло какое-то непредвиденное обстоятельство, которое может сорвать нашу поездку.
   Но, обратившись ко мне, он вежливо спросил:
   — Не будете ли вы возражать, если я присоединюсь к вашей компании?
   Я почувствовала огромное облегчение и радость.
   — Конечно же, мы все будем только рады.
   — Вот видишь, — сказал Дерек. — Я говорил тебе, что Сепфора не будет возражать.
   Мы окончательно договорились о поездке, и, когда я вернулась в Эверсли и рассказала обо всем Жан-Луи, он тоже обрадовался:
   — Еще один мужчина в компании — только к лучшему.
   Ранним июньским утром мы отправились в путь. В воздухе чувствовался холодок, и приятно было ощутить тепло солнечных лучей с наступлением дня.
   — Прекрасная погода для путешествия, — сказал Чарльз. — Как-то мне пришлось ехать в Лондон в августе. Это было нечто невыносимое.
   — Вам часто приходится ездить в Лондон? — спросила я.
   — Не очень. Только когда необходимо пополнить запас лекарств… Вообще-то я теперь редко бываю там.
   — Вы не любите Лондон?
   — Ну что вы… Это прекрасный город, и жизнь в нем бьет ключом. Однако он вызывает во мне мучительные воспоминания.
   — Что-то такое, о чем вы хотели бы забыть, не так ли?
   Я поняла, что зашла слишком далеко, проявляя излишнее любопытство. Он кивнул, и его лицо застыло, словно маска. Было бы невежливо расспрашивать его о том, что же вызвало у него эту болезненную реакцию. Я почувствовала себя неловко и, чтобы сменить тему разговора, спросила его, нет ли у него на примете гостиницы, которую он предпочитает всем остальным. Не помню, что он мне ответил, да и вообще ответил ли.
   Доктор Форстер занимал мои мысли в течение всей поездки, а если говорить откровенно, то не выходил у меня из головы с того момента, когда мы встретились в первый раз. Я подозревала, что в его жизни была какая-то трагедия, которая наложила на него печать меланхолии. Однако было странно, что Изабелла, будучи по натуре своей достаточно болтливой, почти ничего не рассказывала о своем шурине, кроме того, что он прекрасный человек и она им восхищается.
   Путешествие прошло почти без приключений; погода была чудесной, и, поскольку Дерек заблаговременно позаботился о гостинице, нам был предоставлен уютный ночлег.
   К моей великой радости, Джеймс Фентон уже прибыл в «Черный лебедь». Он тоже был рад встрече со мной. Выглядел он хорошо. Его супруга Хэтти и дети были здоровы. Я представила его Форстерам, и мне было приятно видеть, что они сразу же прониклись друг к другу симпатией.
   Утром следующего дня Форстеры рано ушли из гостиницы, дав мне возможность побыть наедине с Джеймсом. Чарльзу было необходимо заказать медикаменты для больницы, а Дерек сослался на какие-то дела и увез с собой Изабеллу. Джеймс был доволен тем, что нас оставили вдвоем. Он полюбопытствовал, как у нас дела.
   Он был очень удивлен, когда я ему сказала, что мы перебрались в Эверсли. Я объяснила ему, что это и послужило причиной того, почему мы не смогли известить его о том, что я прибуду сюда одна. Он наверняка не получил бы мое письмо до отъезда.
   — Хэтти будет интересно узнать, что я виделся с вами, — сказал он, — Ей очень хотелось поехать со мной, но ведь у нас дети, их не с кем оставить.
   Мы поговорили о детях, и он спросил меня о Лотти, привыкла ли она к Эверсли? Я ответила, что мы совсем недавно поселились там.
   — А как Жан-Луи?
   Я с грустью покачала головой:
   — Он сильно пострадал при тушении того пожара и навсегда остался калекой. Он никогда не жалуется, поэтому трудно сказать, как он себя чувствует. Но иногда он выглядит таким усталым. Я думаю, что управлять Эверсли ему не под силу.
   — А что, Эверсли побольше, чем Клаверинг?
   — Намного больше. Нам требуется управляющий… Его взгляд стал задумчивым, а я почувствовала, что мое сердце забилось сильней.
   — Не думаю, что у вас будут трудности с управляющим, — сказал он.
   Я рассказала ему о том, что произошло в Эверсли. Он был крайне удивлен и внимательно выслушал меня.
   — Господи, да ведь вам просто повезло, вы чудом остались живы!
   — Однако человек, которому я обязана своему везению, не кто иной, как Дикон, — сказала я и увидела, как сжались и разжались его кулаки.
   — Ну что же, все обошлось удачно. Если я услышу о толковом человеке, которого я мог бы порекомендовать… — Он умолк, не закончив фразу.
   С каждой минутой мною все более овладевало тоскливое чувство. У меня был план увидеться с Джеймсом, чтобы уговорить его вернуться к нам.
   — Ну, а как ты, справляешься с фермой? — спросила я.
   Он будто ушел в себя и не сразу отозвался на мой вопрос.
   — А… все нормально. — Он вышел из задумчивого состояния. — Я предпочитаю вести хозяйство самостоятельно. Два разных человека редко смотрят на вещи одинаково.
   — Ты имеешь в виду, что все складывается не так, как ты бы хотел? — спросила я.
   Во мне вновь вспыхнула надежда заманить его в Эверсли.
   — Да нет, все нормально, — ответил он. — Просто иногда мне чего-то недостает.
   — Эверсли — прекрасное имение, — сказала я. — Ты должен побывать у нас. Жан-Луи часто вспоминает тебя. Он говорит, что ты был идеальным управляющим, другого такого нам вряд ли удастся найти. — Я решила быть откровенной. — Джеймс, ты не мог бы вернуться к нам? У нас такой дом… Мы не будем мешать тебе поступать так, как ты считаешь нужным.
   Он отрицательно покачал головой:
   — Не буду вводить вас в заблуждение. Я был бы рад вернуться к вам и часто думаю о добрых старых временах. Жан-Луи и я — мы всегда могли договориться, чего мне не добиться от своего кузена. Но, видите ли… Если я поселюсь в Эверсли, то рано или поздно столкнусь с ним… с Диконом.
   — Он к нам еще ни разу не приезжал, и вполне возможно, что не приедет вообще. Мы с ним теперь как чужие.
   — И все же он может появиться в любое время. Не могу поручиться за себя, что сдержусь. Так что лучше я останусь на своей ферме. Я говорю с вами совершенно откровенно. Если бы не он, я бы тотчас примчался к вам. Судите сами: я бы и не ушел от вас, если бы не он.
   — Как бы мне хотелось уговорить тебя!
   — Меня не нужно было бы уговаривать, если бы не это обстоятельство. Хэтти тоже не может видеть его.
   — Но для нее вся эта история — дело прошлое.
   — Не совсем так. Мы его не видим, и это позволяет нам не вспоминать его.
   — Жан-Луи так жалеет о том, что не может увидеть тебя. Мы с ним подумали, не знаешь ли ты кого-нибудь…
   — Это уже другое дело, это я могу устроить. Постараюсь сделать все возможное и, как только найду подходящего человека, сразу пришлю его к вам.
   Я поняла, что это все, чего я от него могу добиться.
   — Мне бы хотелось, чтобы ты повидался с Жан-Луи. Он будет тебе так рад! Почему бы тебе не приехать к нам на несколько дней? Уверяю тебя, ты не столкнешься там с Диконом. Родственники подумывают о том, чтобы приехать к нам на Рождество, но до него еще далеко.
   Кажется, он начал поддаваться на мои уговоры, но попросил разрешения подумать.
   — Поездка займет всего два дня. Не такой уж долгий путь. Подумай над этим всерьез, Джеймс.
   После довольно долгих раздумий он, наконец, решил ехать с нами.
   Я обрадовалась, хотя мой замысел, в общем-то, не удался, ведь я надеялась уговорить его вернуться к нам насовсем.
   Форстеры, которым Джеймс сразу понравился, были очень довольны, когда я им сказала, что он будет сопровождать нас на обратном пути.
   — Мы не должны забывать, однако, — сказала Изабелла, — что мы решили немножко развлечься в этой поездке и не стоит упускать возможности кое-где побывать. Чарльз, ты всегда любил театр. Что если мы все вместе отправимся в Друри Лейн?
   Все приняли эту идею с восторгом, и чуть позже я уже сидела в партере рядом с Чарльзом, наслаждаясь игрой великого Гаррика. Чарльз, который, очевидно, был когда-то заядлым театралом и хорошо разбирался в актерах, сказал мне, что самый лучший спектакль, который ему когда-либо довелось видеть, — это «Изящная уловка»с Пег Уоффингтон и Гарриком.
   — Увы, — сказал он, — ее больше нет, хотя всего лишь несколько лет назад она выходила на сцену, полная жизненной силы. Великая актриса! Она и Гаррик были любовниками. Все думали, что они поженятся. Для нас было полной неожиданностью то, как он поступил. Он бросил Пег и сошелся с этой иностранной танцовщицей — Евой Марией Виолетти.
   Его меланхолии как не бывало. Я заметила это, когда мы ехали по Лондону. Он чуть ли не с гордостью обращал мое внимание на всякие достопримечательности. Я подумала: «Этот город был когда-то его родным городом, и он любил его».
   Меня захватила и сама пьеса, и игра актеров; я чувствовала, что ему приятно видеть мой восторг. Он сказал:
   — Я когда-то хорошо знал актеров… В молодости я был заядлым театралом. Знаете, у них трудная жизнь. Они так радуются, когда их хорошо принимает публика, и вам может показаться, будто, кроме жажды популярности, у них нет никаких других забот. В действительности это не так.
   — Вы тоже выступали на сцене? — обратилась я к нему.
   Он неожиданно рассмеялся.
   — Я? Ну что вы, нет, — сказал он, и тут же его лицо сделалось совсем непроницаемым, как бы закрылось маской. Его настроение изменилось. Мне очень захотелось узнать, что же такое произошло в его жизни, что сделало его таким замкнутым. Я была, уверена, что в ней был какой-то трагический момент. Меня одолевало любопытство. Я уже заметила, что порой он сбрасывает с себя эту меланхолическую маску и на какой-то момент становится другим человеком. Так что же он за человек, этот Чарльз Форстер?
   Мы шли по узкой улице, возвращаясь в гостиницу.
   — С наступлением темноты здесь начинают шастать всякие бродяги, — сказал Дерек. — Но нам нечего их бояться, нас много.
   Чарльз взял меня под руку не только с тем, чтобы я чувствовала себя под его защитой, а чтобы не дать мне ступить в грязь, выброшенную на мостовую из луж колесами карет.
   В тот вечер я была в счастливом настроении. И, хотя мне не удалось уговорить Джеймса вернуться к нам и работать у нас управляющим, я не отчаивалась. Он согласился ехать с нами, чтобы погостить в Эверсли, и это меня радовало.
   Мы сели ужинать. Нам подали пироги с дичью и мускатель. После поездки по городу и посещения театра я чувствовала себя слегка возбужденной. Мне вспомнились детские годы, когда у моих родителей был дом на Альбемарл-стрит, в котором мы жили большую часть года. Мой отец предпочитал городскую жизнь, проводя время со своими друзьями в клубах и игорных домах, но сумел привить мне любовь к столице. И хотя я наведывалась в Лондон и раньше, однако только сейчас поняла, как скучаю по нему.
   Мы стали обсуждать спектакль. Чарльза, казалось, оставило его обычное меланхолическое состояние, и он увлеченно говорил о нем: одно хвалил, другое критиковал.
   — Как вы хорошо во всем этом разбираетесь, — заметила я.
   — О да, — сказала Изабелла, с улыбкой посмотрев на своего шурина. — Я люблю ходить в театр в компании Чарльза.
   — Надеюсь, ты не хочешь сказать, что со мной тебе неинтересно, — буркнул Дерек.
   — Конечно нет, глупый, — ответила Изабелла. — Мне нравится, как Чарльз подмечает некоторые тонкости, это так забавно.
   Я всегда считала, что самое большое удовольствие от спектакля дает его обсуждение, когда как бы вершится суд над спектаклем и актерами.
   — Суд идет, — сказал Дерек. Чарльз усмехнулся.
   — Представь себе, Кромвель запретил театральные зрелища. Как он не понимал, что народу это не понравится?
   — Это был его первый шаг к поражению, — вставил Джеймс. — Слава Богу, наконец-то наступило мирное время.
   — Однако все говорит о том, что мы не пользуемся его преимуществами, — сказал Чарльз. — Нам нужен Питт, но он уходит в отставку, устав от войны, которая была выиграна благодаря его умной политики. Теперь у нас дурное правительство и король, существующий чисто формально.
   — Чарльз становится бешеным, когда речь заходит о колониях, — сказала мне Изабелла.
   Я внимательно слушала его. Мне нравилось, как он говорит. Он снова стал другим человеком. Его глаза светились вдохновением. Он страстно говорил в защиту Питта и клеймил позором политику правительства и короля.
   — А что ты скажешь насчет колоний, Чарльз? — спросил его Дерек.
   — В колониях начинаются беспорядки. Нам грозит война с Америкой, если наше правительство не позаботится о том, чтобы хоть как-то ослабить напряженность.
   — Мне нравится королевская семья, — ни с того ни с сего сказала Изабелла. — Король и королева такие… простые.
   Все прыснули со смеху. Затем мы заговорили о предстоящем отъезде.
   — У нас остался всего один день, — сказал Дерек. — Учтите это. Завтра мне необходимо разобраться с одним делом.
   — А мы должны наведаться к Ченсонам, — напомнила Изабелла Дереку. — Ты не забыл?
   — Конечно, нет, — ответил он. — Чарльз, они не знают, что ты здесь, но будут рады видеть тебя. И тебе, Сепфора, стоит поехать с нами.
   — Не думаю, что они сгорают от нетерпения встретиться со мной, — сказал Чарльз. — А уж Сепфору там и вовсе не ждут. Она проговорилась мне, что еще не была в Рэнли, и я подумал, не предложить ли ей съездить туда.
   Краска прилила к моим щекам. Они все смотрели на меня, и я старалась не показать, что очень рада. Я сказала, что давно мечтала побывать в Рэнли.
   Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Я уже забыла, что такое радость, с тех пор, как лишилась возможности быть рядом с Жераром. И вот мною вновь овладело то же чувство. Я смогла забыть все то, что тревожило мой разум в течение последних лет. Постоянно в глубине моего сознания присутствовала мысль о том, что рано или поздно все узнают о моем грехе. Эта мысль угнетала меня. Оказавшись наедине с Чарльзом Форстером, я забыла обо всем. И это было неслучайно. Со своей стороны я тоже старалась помочь ему избавиться от мрачных мыслей.
   Мы прекрасно провели день. Чарльз становился таким интересным собеседником, когда выходил из состояния меланхолии. Его речь была такой живой. Он пробудил во мне сознание того, что я слишком замкнута. Я вспомнила, как хорошо мне было с отцом в те редкие моменты, когда мы беседовали. Он не был таким серьезным, как Чарльз, и болтал со мной обо всем на свете. Я осознала вдруг, каким ограниченным стал круг моего общения: мать, Сабрина и… Жан-Луи. Да, Жан-Луи.
   Однако эти грустные мысли не помешали мне в этот день быть веселой.
   Чарльз хорошо знал Лондон и мог рассказывать о нем без конца.
   Сначала мы просто ездили по городу. Он сказал, что знакомиться с Рэнли лучше не средь бела дня, а ближе к вечеру, когда наступают сумерки. Это было для меня неожиданностью.
   — Мне казалось, что вы предпочитаете видеть все так, как оно есть.
   — Иногда бывает лучше набросить на окружающую действительность вуаль таинственности, — ответил он.
   — А вы, похоже, романтик?
   — Вот вы уже и определили мне место, — пошутил он. — Какой же я романтик, если постоянно вижу только мрачную сторону жизни.
   — Да, я заметила, что грусть не покидает вас. Но я также заметила, что вы умеете быть и веселым. В ответ он слегка наклонил голову и улыбнулся.
   — Сегодня, — сказал он, — я постараюсь быть веселым.
   — А у вас это получится?
   — С вашей помощью да. Вот увидите.
   — И что вы задумали? — спросила я.
   — Сначала заглянем в один ресторанчик, где готовят вкусные пироги с мясом. Вы их любите? Не торопитесь отказываться, пока не отведали пирога, который подают в «Радуге»— гостинице на Флит-стрит. Там очень вкусно кормят. Вы не возражаете?
   — Полностью в вашем распоряжении, — ответила я.
   Мы медленно ехали по улицам, заполненным прохожими. Мне было интересно все, что я видела. Он показал мне то место, где начался Большой Пожар. А потом он показывал мне прекрасные соборы, построенные по проектам сэра Кристофера Рена на смену сгоревшим.
   — Вот вам мораль, — сказал он. — Из пепла возрождается Феникс.
   Он рассказывал об улицах так, будто это были его старые друзья.
   — Чип-Сайд — здесь торгуют тканями и галантереей. Патерностерроу — здесь предлагают свои услуги ремесленники. Коукросс-стрит — здесь множество мясных лавок. Биллингсгейт… чувствуете, как пахнет рыбой? Флит-стрит — прибежище юристов…
   Это был уже не угрюмый, а жизнерадостный и остроумный человек. И я подумала: «Быть может, этой переменой он обязан мне».
   Потом мы проехали по окраине квартала Уайт Фрайер, который Чарльз называл Эльзасом.
   — Он тянется от Солсбери-корта до Темпла, — сказал он. — Здесь укрываются должники. Сборщики налогов не осмеливаются совать сюда нос.
   — А мы могли бы взглянуть на трущобы? Он отрицательно покачал головой:
   — Это небезопасно, и вам не понравится то, что вы там увидели бы К тому же нам пора ехать к «« Радуге «.
   Добравшись до гостиницы, мы оставили лошадей на привязи во дворе и прошли прямо в гостиную.
   Появилась жена хозяина. Она держалась с явным подобострастием, и мне стало понятно, что она хорошо знает Чарльза.
   — Я привел сюда мою хорошую знакомую, чтобы вы угостили ее вашим знаменитым пирогом с мясом, — сказал Чарльз.
   — А вместе с пирогом и сидром, который делают Уильямсы, не так ли?
   — Именно так, — сказал Чарльз, и мы сели за столик напротив друг друга.
   Он пристально посмотрел на меня.
   — Мне кажется, вам нравится большой город, — сказал он.
   — Я даже не представляла, что получу такое удовольствие. А ведь когда-то мы жили здесь. Отец брал меня иногда погулять по городу.
   — Вы загрустили, — обратился он ко мне. — Вы, наверное, очень любили отца?
   — Мой отец был очень интересный человек, а может, казался мне таким. Он был игрок. Его убили на дуэли. Такая бессмысленная смерть…
   — Забудьте сегодня о всех грустных вещах, — попросил он.
   — Забуду. Но и вы — тоже. Обещаете?
   — Обещаю.
   Принесли пироги и кружки с сидром. Признаюсь, я никогда в жизни не пробовала такой вкуснятины. Я подумала, что сегодня вечером все будет чудесным и приятным.
   Он продолжал говорить о Лондоне — о контрастах, которые можно заметить за время недолгой прогулки по городу. Великолепие и роскошь соседствуют рядом с ужасной нищетой.
   — Как в том квартале, мимо которого мы проезжали.
   — Уайт Фрайер? Да, да.
   — А вы хоть раз отважились побывать там?
   — Да, пришлось побывать однажды, — сказал он и содрогнулся.
   — Что, какие-то неприятные воспоминания?
   — Мне пришлось оказать помощь одной больной. Все происходило, как в дурном сне. Я проходил мимо того квартала и навстречу неожиданно выскочила девочка. Она подбежала ко мне и с плачем сказала, что ее мать умирает. Узнав, что я доктор, она повела меня к их дому. Оказавшись в лабиринте грязных улочек, я услышал звук рожка, сначала я не понял, что это значит. Оказывается, это был сигнал тревоги: в квартал проник чужой. Меня окружили бродяги. Девочка кричала, что я — доктор, она ведет меня к своей маме, которой очень плохо. Я понял, что сделал большую глупость, придя сюда. Они могли убить меня всего лишь затем, чтобы завладеть моими часами. Но я шел к больной, а в такие моменты перестаешь думать о чем-то другом.
   — Вы, должно быть, хороший доктор.
   — Самый заурядный, — ответил он скромно.
   — И что же было дальше? — спросила я.
   — Женщина, к которой привела меня девочка, была при родах. Я принял у нее ребенка, такая у меня работа. Девочке повезло, что она случайно наткнулась на доктора. Она, наверное, думала, что это какое-то чудо. Затем я благополучно бежал из трущоб, сохранив при себе и часы, и монеты в кармане. Вот это уж действительно было чудо.
   — Вы видели, как живут эти люди. Он помолчал и в задумчивости ответил:
   — Какое-то время я постоянно задавался вопросом: могу ли я им хоть как-то помочь? Мне хотелось вытащить их из нищеты. Я был мечтателем и идеалистом, как многие молодые люди, которые еще не осознали той истины, что каждый должен заниматься своим делом. Мое назначение — лечить людей. Дело политиков — заботиться об их существовании.
   — Вы любите свою работу? — спросила я. Чарльз посмотрел на меня и сказал спокойным голосом:
   — Понимаете, это как костыли. Работа не дает мне зачахнуть. Когда мне становится тоскливо и пропадает желание жить, я берусь за работу — она успокаивает меня. Так я и ковыляю по жизни на этих костылях.
   Мне хотелось без конца задавать ему вопросы. Я была уверена, что в его прошлом кроется какая-то трагедия, которую он не может забыть. Однако мы обещали друг другу не предаваться сегодня мрачным воспоминаниям.
   — Как мы будем добираться до Рэнли? — спросила я. — Верхом?
   — Ну что вы, нет. Мы пойдем к реке и найдем лодочника, он отвезет нас до Рэнли. Потом пройдем по берегу через чудесный сад к» Ротонде «, где нас ожидает чудо. Нашу страну ненадолго посетил юный гений. Я решительно настроен послушать его. Ему всего восемь лет, но он уже сочиняет музыку.
   — Но разве такое возможно?
   — Для этого мальчика — да. Он удивлял всех своим талантом уже в шесть лет. Мне очень интересно его послушать, чтобы самому убедиться, что он так гениален, как об этом говорят. Он приехал сюда из Зальцбурга с отцом и сестрой Марианной, похоже, это музыкальная семья. Он сыграет на клавесине несколько своих сочинений.
   — Вы меня заинтриговали.
   — Кроме маэстро Вольфганга Амадея Моцарта мы услышим еще хор из оперы» Альцис и Галатея»и арию «О, счастливая пара» из «Торжества Александра». Предполагаю, что солистом выступит Тендуччи.
   — Я вижу, у нас впереди много интересного. Удивительно, что вы живете в сельской глуши, а не здесь, где можете найти для себя столько всяких развлечений, — сказала я.
   Чарльз спокойно ответил:
   — Тому есть причины.
   И по его голосу я поняла, что мне не следует задавать ему больше никаких вопросов.
   Мы посидели еще немного в гостинице, а когда вышли из нее, то оставили во дворе своих лошадей и направились к реке. Там мы наняли лодочника, который повез нас мимо Вестминстера к Хэмптону.
   Хэмптон-корт, огромный особняк из красного кирпича, превращенный во дворец, выглядел очень величественно.
   — Этот дворец весьма знаменит, — сказал Чарльз. — Он был резиденцией Тюдоров, а последними в нем жили король Вильгельм и королева Мария, которые превратили его в настоящую сокровищницу.
   — Я бы хотела побродить по нему.
   — Говорят, он полон таинственных теней и призраков. Я слышал, будто бы видели призрак Кэтрин Говард на галерее, по которой она бежала за королем, прося о помиловании. Бедная девушка, зная о судьбе своей кузины Анны Болейн, она могла бы догадаться раньше, что ее ждет.
   — Но, быть может, с этим дворцом связаны не только мрачные истории? — спросила я.
   — Это может показаться странным, но только мрачные истории и запоминаются, — ответил Чарльз. — Я слышал утверждение о том, что нынешний наш король Георг не желает поселиться в этом дворце только потому, что однажды его отец, в присутствии своих советников, отодрал его за уши. Это было для него так унизительно, что теперь всякий раз, когда он видит дворец, ему сразу же приходит на ум этот случай.
   — Бедный Георг! Всем как будто доставляет удовольствие насмехаться над ним.
   — Наверно, в нем есть нечто такое, что провоцирует насмешки.
   — А королю они вдвойне обидны.
   — Не стоит его так жалеть, ему это все равно не поможет. Я бы с удовольствием проехал до Виндзорского замка, но у нас не остается времени. Если мы нацелились послушать юного гения, нам надо причалить у Рэнли.
   О, как это было прекрасно — тихим вечером плыть на лодке по реке в компании таких же, как мы, праздногуляющих. Было радостно видеть всех этих людей, которые смеялись и весело перекрикивались между собой.
   Но вот лодка причалила к мостику. Мы вышли на берег, освещенный тысячью золотых фонариков, и направились в сказочно красивый сад. Чарльз взял меня под руку, и мы пошли по дорожке из гравия и песка, по обеим сторонам которой плотной стеной росли деревья и кусты. Где-то недалеко звучала музыка. Красивые дамы в роскошных нарядах неторопливо двигались под руку со своими кавалерами в том же направлении, что и мы.
   — Каждый раз, когда я приезжаю в столицу, я замечаю какие-то изменения. Этот участок земли город купил у лорда Рэнли лет двадцать назад, но за это время так много всего здесь сделано. Нам надо немного поесть до начала концерта.
   Мы шли с ним мимо гротов, подстриженных лужаек, башен, водопадов, колоннад и ротонд. Фонарики над дорожкой были развешаны наподобие созвездий. Вечер был теплый, и столики были расставлены прямо под деревьями. Мы сели за один из них, и Чарльз заказал холодные закуски. Слегка подкрепившись, мы направились к «Ротонде» слушать музыку.
   Музыка меня заворожила. Мне все было внове. Я впервые слышала виолончель. В исполнении самого Паскуалино прозвучала увертюра к «Тому и Салли». Публика была в восторге и громко аплодировала. Но главным событием вечера было выступление чудо-мальчика. Я потом призналась Чарльзу, что сначала была настроена весьма скептически. Мне не верилось, что восьмилетний мальчик может быть таким прекрасным музыкантом, к тому же еще и композитором. Я была не права в своих сомнениях.