Карр Филиппа. Изменница

   — Он дает тебе на время передышку от боли, — сказал Чарльз, — и это помогает тебе сопротивляться.
   — Значит, это для меня полезно?
   — В предписанных дозах да. Я уверен, что Сепфора не позволяет тебе превышать дозу.
   — Она охраняет пузырек, как огнедышащий дракон.
   — Так и должно быть, — сказал Чарльз. Ко мне подошла Эвелина:
   — У меня к тебе просьба.
   Чарльз покинул нас, и она продолжила:
   — Я знаю, что должна была сделать это у себя в доме. Но, поскольку сегодня здесь все собрались, я хотела бы объявить новость. Я знаю, что кто-то скажет, будто я действую слишком поспешно… однако какой смысл ждать?
   — Не хочешь ли ты сказать… — начала я. Эвелина широко улыбнулась мне:
   — Ну да. Том и я решили… Почему бы и нет? Он управляет имением, а имение мое. Ну и что? По сути, мы владеем им вдвоем. Так почему бы это не узаконить? Вы не возражаете против моего объявления?
   Я посмотрела на Жан-Луи, и он улыбнулся мне. В этот момент мимо нас в танце пролетели Дикон со своей партнершей. Теперь это была мисс Картер. Ее было не узнать. Она двигалась очень грациозно. Локон выбился из ее прически и упал на лицо.
   К нам подбежала Лотти. Она задыхалась от смеха и еле выговорила:
   — Вы… вы видели мисс Картер? Я засмеялась в ответ:
   — А я что говорила? Но помолчи. Эвелина хочет сделать объявление.
   Лотти захлопала в ладоши:
   — Как здорово! Это насчет того, что она собирается выйти замуж за Тома Брента?
   Я не думала, что Лотти знает о таких вещах. Видимо, мне пора было осознать тот факт, что моя Дочь подрастает и становится умней.
   Я встала и громко хлопнула в ладоши, привлекая внимание присутствующих. В зале воцарилась тишина.
   — Слушайте все. Госпожа Мэйфер хочет сообщить всем нечто важное.
   Эвелина вышла на середину зала, держа за руку Тома Брента.
   — Я знаю, что про нас ходят всякие сплетни, — сказала она. — Я намерена положить им конец. Мы с Томом решили пожениться.
   Сначала стало очень тихо, а потом раздались аплодисменты.
   Дикон выкрикнул:
   — Это надо отметить! Мы все должны выпить за их здоровье.
   Началось оживление, все торопились наполнить свои бокалы.
   Дикон стоял почти рядом с Эвелиной. Он поднял бокал и посмотрел на нее. Я заметила, что Эвелина ответила ему вызывающим взглядом, в ответ на который Дикон хитро поднял брови и улыбнулся.
   Музыканты принялись играть» Сердце дуба «, и это показалось мне не совсем уместным для такого случая ***
   Мать, Сабрина и Дикон готовились к отъезду домой. Лотти уговаривала их погостить еще.
   — Моя милая кузина, — сказал Дикон. — Я отвечаю за имение и не могу оставить его надолго без присмотра.
   Мать обняла Лотти и сказала:
   — Мы должны видеться чаще. Мне не вынести такой долгой разлуки.
   Я почувствовала себя спокойней, когда они уехали.
   Мы вернулись к прежнему распорядку жизни. Через несколько дней после их отъезда в Эверсли вернулись Джеймс и Хэтти. Лотти очень привязалась к их детям и была теперь занята только ими.
   Зима выдалась суровой, и боли все чаще мучили Жан-Луи. Чарльз часто наведывался к нам, и наши дружеские отношения стали еще более тесными. Я испытывала радость, общаясь с ним. Была какая-то мрачная ирония в том, что он приходил к нам потому, что страдал Жан-Луи. Иногда в город за лекарствами ездила я. Чарльз не доверял их получение никому, кроме меня. Я ознакомилась с его домом, где была оборудована операционная. Обстановка не вызывала жизнерадостного чувства. За порядком в доме следила пожилая женщина — аккуратная и заботливая. Именно такая и была нужна Чарльзу, который не очень-то заботился о себе.
   Эвелина и Брент поженились на Пасху. В воздухе чувствовалось дыхание весны. И мне это придавало бодрости. Я испытывала жуткую тоску, видя, что здоровье Жан-Луи ухудшается. Теперь я спала в гардеробной, и часто вставала по ночам, чтобы дать ему дозу обезболивающего. Этот шкаф, ключ от которого я держала в секретном ящичке стоящего у окна столика, постоянно снился мне. Мне снилось, что я потеряла ключ и лихорадочно ищу его. Иногда я ехала сквозь темень ночи к Чарльзу и кричала:» Я потеряла ключ!»— и просыпалась от звука собственного голоса. Сны были настолько реалистичными, что я вскакивала с постели, зажигала свечу и открывала секретный ящичек. Ключ был на месте.» Это было всего лишь сон «, — говорила я себе невесть сколько раз за ту долгую зиму.
   Я убеждала себя, что с наступлением весны Жан-Луи будет лучше, но в душе жила уверенность, что состояние его здоровья не зависит от погоды.
   Однажды ночью я услышала шорох в спальне. Теперь я вела себя, как мать, у которой грудной ребенок. Стоило ему шевельнуться, и я тут же просыпалась.
   Жан-Луи перебрался из постели в кресло… это было что-то необычное. Он сидел, закрыв лицо руками, его плечи вздрагивали.
   — Жан-Луи! — Я подбежала к нему, — Что с тобой?
   — Ах… я разбудил тебя. Я старался вести себя тихо.
   — Я слышу каждое твое движение.
   — Так эгоистично с моей стороны…
   — О чем ты говоришь? — возразила я. — Я хочу быть с тобой, когда нужна тебе. Что с тобой? Тебя мучает боль?
   Жан-Луи отрицательно покачал головой.
   — Нет, меня мучает другое — моя бесполезность, — сказал он.
   — О чем ты?
   — Это же так ясно, разве нет? Я лежу в постели или сижу в этом кресле и думаю. Какая от меня польза? Без меня всем будет лучше.
   — Не смей говорить такое! — воскликнула я.
   — Но разве это не так? Ведь я для тебя стал обузой. Ты же только что сказала, что не можешь спокойно спать. Ты вынуждена постоянно находиться рядом со мной… От меня нет никакого толку.
   — Жан-Луи, — сказала я, — мне больно слышать это.
   Я опустилась на колени и уткнулась лицом в его халат. И вновь ужасная мысль о том, что я обманула его, пронзила мое сознание.
   — Жан-Луи, я хочу помочь тебе, — с жаром сказала я. — Ты это понимаешь? Это моя жизнь. Я этого хочу.
   — Ах, Сепфора, — тихо проговорил он, — моя Сепфора…
   — Пожалуйста, пойми меня, Жан-Луи.
   — Я всегда понимал тебя, — сказал он. — Как бы ни складывалась жизнь, я всегда понимал тебя.
   Что он имел в виду? Неужели он знал о моей любовной связи с Жераром и догадывался, что Лотти не его дочь? Неожиданно я почувствовала побуждение открыться ему, рассказать о том, что было, но вовремя сдержалась. А что если у него не было никаких подозрений? И как бы мое признание могло отразиться на его состоянии?
   — Я вижу по твоим глазам, что ты мучаешься, когда мне бывает плохо, — сказал он. — О, Сепфора, я страдаю от этого больше, чем от физической боли.
   — Дорогой, конечно же, я сочувствую тебе. Как бы я хотела разделить с тобой твою боль…
   — Господь с тобой, — сказал Жан-Луи, — что ты говоришь? Ты дала мне все. Ты, Сепфора, и твоя мать. Я часто думал, что бы случилось со мной, если бы она не приютила меня. Моя родная мать меня не любила. Я привык относиться к тебе как к своей попечительнице. Мы были счастливы с тобой, Сепфора, не правда ли?
   — О да, — сказала я, — конечно.
   — Спасибо, родная. Я хотел бы, чтобы у тебя были радостные воспоминания обо мне, и поэтому боюсь…
   — Чего ты боишься?
   — Боюсь, что ты будешь переживать, если все это будет так продолжаться. Я иногда думаю, а что если удвоить дозу или утроить? Что будет? Я усну. Усну блаженным сном, который навсегда разлучит меня с болью.
   — Жан-Луи, ты не должен так говорить. Ты собирался покинуть нас?
   Он нежно погладил меня по голове.
   — Только потому, что я не могу видеть, как ты страдаешь, драгоценная моя.
   — Ты думаешь, что мои страдания кончатся, если ты… погрузишься в глубокий-глубокий сон?
   — Погрустишь недолго, а потом забудешь. Я молча покачала головой.
   — Так будет, — сказал Жан-Луи.
   — Я не хочу этого слышать.
   — Ты хочешь внушить мне мысль, будто я вам нужен?
   — А как же иначе?
   — О, Сепфора, я чувствую себя таким должником. Я окружен заботой и любовью, но почему ты должна дарить ее мне? От меня никому нет пользы. Как не прикидывай, я только в тягость вам.
   — Прошу тебя, давай прекратим этот разговор. Я не хочу это слышать. Ты должен поправиться. Разве ты не веришь доктору Форстеру?
   — Ты права, Сепфора. Но если все обернется безнадежностью… Ты поможешь мне, если боли станут невыносимыми?
   — Прошу тебя, не говори так.
   — Да чего уж там. Мое избавление от мук — в той бутылочке. Если я не смогу выносить боль, ты поможешь мне?
   — Давай-ка я лучше помогу тебе лечь в постель, И позволь мне полежать рядом с тобой.
   Мы лежали рядом, и я держала его руку в своей весь остаток ночи, пока под утро он не заснул.
 
   Пришло письмо от матери. Последнее время мы переписывались часто, потому что она хотела знать, как чувствует себя Жан-Луи.
   « Я понимаю, что ты, не можешь приехать к нам из-за мужа, — писала она. — И мы к вам — тоже. Это нарушило бы ваш уклад. Но почему бы тебе не разрешить Лотти пожить у нас? Ее воспитательница, милая и разумная мисс Картер, может приехать вместе с ней. Мы очень соскучились по Лотти «:
   Лотти пришла в восторг, когда узнала об этом.» Бедная девочка, — подумала я, — она ведь тоже устала от болезни Жан-Луи. Неплохая идея — отправить ее на время куда-нибудь «.
   В конце июня я проводила ее в Клаверинг. Она уезжала вместе с мисс Картер в сопровождении шести слуг, которым я наказала по приезде туда сразу же возвращаться обратно, чтобы я могла знать, что они благополучно добрались до места.
   Когда я вошла в спальню Жан-Луи, он лежал в постели. Увидев меня, он улыбнулся.
   — Я рад, что Лотти уехала, — сказал он.
   — Ты шутишь, — ответила я. — Ты же не можешь без нее.
   — Да, я очень скучаю без нее. Однако для нее будет лучше не видеть меня.
   — Жан-Луи, не говори так, — попросила я.
   — Но это правда, — сказал он с некоторым раздражением. Это раздражение в голосе было предвестником приступа боли. — Мы должны смотреть правде в лицо, — сказал он. — Я утомляю вас всех.
   — Глупости. Хочешь, сыграем в шахматы?
   — А ты… — не успокаивался он, — ты должна была ехать с ними.
   — Я предпочитаю Эверсли. У меня нет никакого желания ехать в Клаверинг. Ты же знаешь, что я не выношу Дикона. А матушка и Сабрина только и делают, что болтают о нем.
   — Хотелось бы надеяться, что они не будут утомлять этими разговорами Лотти.
   — Она будет занята своими делами. Мадлен Картер не позволит ей увиливать от уроков.
   — Да, Мадлен Картер — строгая воспитательница.
   — Мне хотелось бы, чтобы она не была такой строгой. Подозреваю, что она устраивает время от времени бедной Лотти выволочки по пустякам. Наша девочка не должна думать, будто ее бессмертной душе грозит ад только потому, что она позволила себе какую-то шалость.
   — Неужели Мадлен такая зануда?
   — Ты хорошо ее назвал. Она живет по правилам, почерпнутым из Библии. Это так просто.
   — Быть может, у нее ни разу не было искушения изменить добродетели?
   — Как знать? Почему бы не считать ее просто порядочной женщиной? Я не думаю, чтобы Лотти был вред от того, что Мадлен Картер с ней строго обходится. Пойду принесу шахматы.
   Мы разменяли уже половину фигур, когда у Жан-Луи начался приступ боли. Я поспешила в гардеробную, достала бутылку с опием, накапала в чашку нужную дозу и дала ему выпить. У меня тряслись руки, его слова расстроили меня. Я поставила бутылку на стол и заставила Жан-Луи прилечь. Эффект был поразительным. Он открыл глаза и улыбнулся мне и тут же перевел взгляд на бутылку.
   — Попробуй заснуть, — сказала я. — Я посижу рядом.
   Вскоре он заснул — опий возымел свое действие.
   Я взяла бутылку со стола и, увидев, что настойки осталось почти на донышке, решила тотчас отправиться к Чарльзу, чтобы привезти еще. Жан-Луи не мог обходиться без опия.
   Я поставила бутылку в шкафчик, закрыла его и положила ключ в секретный ящичек. Одевшись для поездки верхом, я пошла в конюшню и, оседлав лошадь, поехала к Чарльзу.
   Мне повезло, я застала Чарльза дома. Он пригласил меня в приемную, и я изложила ему свою просьбу.
   — Жан-Луи сейчас крепко спит, я дала ему нужную дозу, — закончила я.
   — Он проспит до утра. — Чарльз внимательно посмотрел на меня. — У вас усталый вид.
   Я встретила его сочувственный взгляд и, не выдержав, отвернулась. Но он подошел ко мне, взял меня за плечи и повернул к себе.
   — О, Сепфора… — Он обнял меня и стал целовать мне волосы.
   — Я больше этого не выдержу, — сказала я. — Ему все хуже и хуже.
   — Это можно было предвидеть с самого начала, — ответил Чарльз.
   — Но неужели нельзя ничего изменить?
   — Мы делали все, что могли. У него нет явных физических нарушений, у него сильный организм.
   — Он не сможет вынести этих приступов боли.
   — Да, это ужасно. Я готов сделать все, чтобы помочь ему…
   — Я знаю, — сказала я, — знаю…
   — А вы знаете, что я люблю вас? — неожиданно выпалил он.
   Я умолкла в растерянности. Да, я догадывалась об этом. Я уже давно чувствовала это.
   Я произнесла, заикаясь:
   — Вы были так добры…
   — Ах, если бы я хоть что-то мог сделать…
   — Чарльз, вы так заботились о нем. Вы были мне поддержкой. Но как долго все это будет продолжаться?
   Он помолчал и сказал:
   — Присядьте, пожалуйста. Сепфора, мы сейчас одни. Миссис Эллис ушла.
   Я почувствовала, как застучало мое сердце. Мне признался в любви человек, которым я восхищалась и ставила выше других. Радость переполняла меня.
   Но мысль о том, что мой верный Жан-Луи совсем один, быстро отрезвила меня.
   — Мне надо идти. Дайте мне настойку, и я пойду, — попросила я.
   — Но прежде надо было бы поговорить, — ответил Чарльз. — Зачем закрывать глаза на то, что очевидно? Я люблю вас, а вы — меня. Уверен, что это так.
   — Даже если это и так, мы не должны говорить об этом.
   — Почему? Ведь это правда.
   — А что мы можем сделать? Он сжал мою руку:
   — Мы можем быть вместе…
   — И сознавать, что кроме нас, есть еще один человек, который думает обо мне….
   — И ждет… — добавил он.
   — Да, ждет.
   — Но наступит день, Сепфора, когда мы сможем быть вместе. Так будет.
   Я замолчала. Мне было невыносимо говорить о Жан-Луи и о том дне, когда его больше не станет. Мы говорили об этом так, будто ждали такого исхода.
   — Вряд ли когда-нибудь впредь я смогу почувствовать себя счастливой. Если Жан-Луи умрет, угрызения совести не позволят мне забыть его. Я была неверна ему.
   — Все проходит, — сказал он.
   — Вы хотите сказать, что все забывается?
   — Нет, не это. Нам иногда удается забыть о своих прегрешениях, но в какой-то момент они напоминают о себе, и тогда мы сознаем, как они нас ранят.
   — Пожалуйста, дайте мне настойку, мне пора возвращаться домой.
   Он не двинулся с места.
   — Почему бы вам не задержаться у меня? Жан-Луи спит. Он не узнает, когда вы вернетесь. Побудьте со мной, Сепфора.
   Чарльз сделал попытку приблизиться ко мне, но я отстранилась от него. Я испугалась, ибо вновь ощутила в себе то непреодолимое желание, которое впервые познала, встретившись с Жераром д'Обинье. Я боялась потерять контроль над собой.
   Наверно, трудно найти двух мужчин, таких несхожих, как Жерар и Чарльз; и, однако, тот и другой пробуждали во мне ту жгучую страсть, которой я ни разу не испытывала по отношению к Жан-Луи. Жерар был человеком веселым и ветреным, он не относился к жизни всерьез. Чарльз, напротив, казался мне человеком рассудительным и сдержанным; тем опаснее было разбудить в нем ту же страсть.
   Мне следовало разобраться в себе. Я очень привязалась к Чарльзу. Я любила Жерара, но и Жан-Луи любила тоже. Мне оставалось только признать, что я слишком легкомысленна, и постараться быть осторожной.
   — Мне хотелось поговорить с вами, — продолжил Чарльз. — Я еще никогда ни к кому не питал такого чувства, которым проникся к вам. Я был женат. Вам, наверно, известно это?
   Я отрицательно покачала головой.
   — Я думал, может, Изабелла говорила вам…
   — Она много рассказывала о вас, но, похоже, о многом умалчивала.
   — Сепфора, я давно собирался объяснить вам, почему у меня бывает гнетущее состояние. Мне не избавиться от сознания вины. Что бы я ни делал, оно не покидает меня. Сепфора, я хочу, чтобы вы знали обо мне все. Вы должны знать, кто я такой на самом деле. Я не хочу ничего скрывать от вас.
   Я села рядом с ним.
   — Это случилось давно, — начал Чарльз, — а если быть точным, десять лет назад. Я был тогда молодым и честолюбивым. Не таким, как сейчас. Вероятно, события изменяют нас больше, чем время. Я жил в центре Лондона и занимался врачебной практикой. Моими пациентами были люди богатые, моя репутация росла. И тут я встретил Доринду. Это случилось в театре.
   Она была заядлым театралом, так же, как я. Я постоянно посещал Хэймаркет, Друри-Лейн и Ковент-Гарден. Однажды я смотрел» Короля Лира»с блистательным Гарриком в главной роли. Во время перерыва меня познакомили с Дориндой. Она была очень красива, полна энергии и задора. Я сразу же был очарован ею. Она любила общаться с актерами и, как я узнал позже, помогала многим из них деньгами. Ее мать умерла вскоре после появления Доринды на свет. Отец обожал ее, и после его смерти она унаследовала огромное состояние.
   Можете представить, что случилось. Наверняка серьезный и честолюбивый доктор казался ей чудаком. Она ведь проводила жизнь среди актеров и тех, кто никогда не трудился, а лишь предавался удовольствиям. До сих пор не пойму, почему она приняла предложение выйти за меня замуж, но она это сделала. Думаю, это была одна из ее экстравагантных выходок. Я узнал лишь после свадьбы, что моя жена — одна из богатейших наследниц в стране. Данное ей воспитание делало ее крайне не подходящей на роль жены доктора. Она не могла понять моего желания работать. «В работе нет никакой необходимости», — заявила она. Она никогда не думала о деньгах, так как для нее они были чем-то таким же доступным и неиссякаемым, как воздух или вода. Что касается моей работы, то она сказала, что все мои пациенты — симулянты: они притворяются больными, чтобы привлечь к себе внимание других. Моя увлеченность работой раздражала ее.
   Через месяц с небольшим после женитьбы я понял, что совершил большую ошибку. Я привык по вечерам совершать долгие прогулки по бедным районам города. Так однажды я оказался в квартале Уайт Фрайер. Я уже рассказывал вам об этом. Мне расхотелось служить богатому Лондону, и появилось желание заняться чем-нибудь более достойным.
   Я попытался поделиться своими размышлениями с Дориндой, но она отнеслась к этому скептически. Я начал замечать странности в ее поведении. Однажды вечером мне пришлось идти для оказания помощи к одной бедной женщине, работавшей служанкой в богатой семье. Она прислала ко мне мальчишку. Женщина страдала неизлечимой болезнью, и я так долго пробыл у нее, что опоздал на спектакль, на который мы с Дориндой собирались пойти вместе.
   Доринда вернулась домой после спектакля в дурном настроении, и впервые в ней проявилась настоящая жестокость. Она грубо обругала меня и бросила в меня статуэтку. Статуэтка попала в зеркало. И до сих пор у меня в ушах слышится звон падающих на ковер осколков. Затем она схватила нож для бумаги и пошла на меня. Я не боялся оружия, но ее безумный взгляд испугал меня. Она могла убить меня. Но мне удалось отобрать у нее нож. Неожиданно она как подкошенная осела на пол. Я прислонил ее к стене и дал ей успокоительного.
   Меня все это так обеспокоило, что я поехал к ее кузену, ближайшему родственнику Доринды, который сказал мне, что следует быть с ней осторожным. Он рассказал, что ее мать пришлось упрятать в сумасшедший дом. Ее бабушка совершила убийство. В крови ее рода существовал вирус безумия, который, судя по всему, передавался по наследству. Родственники Доринды надеялись, что ее миновала эта участь, ибо склонность к потере разума никак не проявлялась в ней лет до восемнадцати, да и потом припадки безумия случались не часто. Родственники считали, что, выйдя замуж, она со временем излечится.
   Я спросил ее кузена, почему никто не предупредил меня об этом? Он молчал. Я думаю, они хотели, чтобы кто-то избавил их от ответственности за Доринду. Она владела богатым наследством, и родственники считали, что это послужит компенсацией ее мужу.
   Можете представить мои чувства. Я только начал осознавать, что моя женитьба явилась большой ошибкой. И теперь я узнаю, что оказался женатым на душевнобольной. Это было для меня настоящим ударом.
   — Вы — доктор, — сказал кузен. — Мы думали, что ваш брак — самое большое счастье, которое могло ей выпасть. Мы надеялись, что, оказавшись под вашим присмотром, она излечится от болезни.
   Я не могу описать вам, в какой депрессии я тогда находился. Я казался себе узником, до конца своей жизни прикованным к этой женщине. Затем передо мной возникла ужасная дилемма. Доринда забеременела. Я не спал ночами, думая, что мне делать. Если Доринде суждено родить девочку, наша дочка будет обречена на безумие, ведь ей не избежать наследственности.
   Я должен был прервать беременность Доринды, но не мог решиться на это. В каком-то смысле это было бы убийством. Конечно, было бы намного разумнее совершить это, чем позволить появиться на свет заведомо обреченному существу. Я знал, что в моем распоряжении находились необходимые средства. Известная доза определенного снадобья с большой вероятностью могла вызвать выкидыш.
   Я принял решение и прервал беременность, но допустил просчет, ибо, убив неродившееся дитя, я прервал жизнь Доринды.
   Я рассказал вам все, Сепфора. Я не мог позволить родиться этому ребенку. Но имел ли я право отбирать у него жизнь? Я думал тогда, что поступаю самым разумным образом, ведь я не знал, что Доринде нельзя рожать детей. Поэтому убеждал себя, что, если бы дело дошло до родов, Доринда бы не выдержала. Не могу утверждать это наверняка. Все кончилось тем, что умер и ребенок, и Доринда. Ее смерть вызвала скандал.
   — О, Чарльз! — воскликнула я. — Вам пришлось столько пережить! Но вы поступили разумно. Я уверена в правильности вашего решения.
   — Вы понимаете, моя покойная жена владела огромным наследством, и оно перешло ко мне. Многие знали, что Доринда не совсем нормальна, но никто не подавал вида, все выражали соболезнования… Хотя ее смерть оставила в душе у многих мутный осадок. Женившись на Доринде, я превратился из трудяги-холостяка в настоящего богача. Я стал богатым вдовцом.
   Он замолчал. Я могла представить, сколько грязных слухов пришлось ему претерпеть.
   — Мои близкие друзья знали, что деньги никогда чрезмерно не интересовали меня, тем более, я узнал о ее богатстве только после женитьбы. Но это не помешало возникнуть всяким слухам. Мне угрожало судебное расследование, но ее кузен не допустил этого. Его заботило лишь одно: как бы не получил огласки тот факт, что его родственники подвержены наследственному умопомешательству. Поэтому он принял все меры, чтобы замять скандал. Можете представить, в какое невыносимое положение я попал. Случались моменты, когда мне хотелось, чтобы расследование все-таки началось. Я хотел признаться, что пытался убить еще не рожденного ребенка, чтобы не обрекать его на неизбежную наследственную болезнь. Я не знал, что Доринда не способна рожать. Я хотел строить оправдание на том утверждении, что, если бы ей все-таки пришлось рожать, она умерла бы.
   Я покинул Лондон, а на деньги, которые мне достались, построил больницу, которую и содержу теперь.
   — Рада, что вы мне это рассказали. Думаю, вы напрасно вините себя. Возможно, вы поступили единственно правильным образом. Вы должны были принять решение, и вы сделали это.
   — Я отнял у человеческого существа жизнь, — сказал Чарльз. — Точнее, у двоих.
   — Возможно, не следовало допускать, чтобы тот ребенок появился на свет?
   — Кому судить об этом?
   — Однако случается поступать именно так…
   — Мне жаль тех, кому приходится идти на это, Жизнь священна, и не нам решать, можно ли кого-либо лишать ее.
   — Но ведь мы уничтожаем вредных насекомых и животных. Это ведь тоже жизнь.
   — Я говорю о человеческой жизни.
   — Мне кажется, вы поступили верно, — сказала я. — Вы не преследовали личной выгоды и не знали, что Доринда может умереть. Вы только хотели предотвратить рождение ребенка, почти наверняка обреченного на слабоумие…
   — Это убийство.
   — Законом предписано лишать жизни людей, которые представляют собой угрозу для общества. Вы поступили законно. Вы должны это понимать.
   — Я не смогу убедить себя в этом. Я могу только искупить свой грех, стараясь забыть о нем.
   — Сколько жизней спасли вы в своей больнице? Чарльз улыбнулся:
   — Вы пытаетесь утешить меня. Я знал, что найду в вас сострадание. Я постоянно думаю о вас и верю, что когда-нибудь…
   — Не надо об этом. — Я не дала ему договорить. — Я не позволю себе обмануть Жан-Луи… во второй раз.
   И я рассказала Чарльзу о том, что когда-то у меня был любовник.
   Теперь настала очередь Чарльза утешать меня. Его не потрясла моя исповедь, он просто сказал:
   — Это вполне естественно. В ваших жилах течет горячая кровь. Думаете, я не догадываюсь об этом? Вы просто дали выход своему темпераменту…
   — Но я обманула своего мужа.
   — А после этого вы полюбили его еще сильнее. Вы стали еще более нежной и терпеливой по отношению к нему. Жан-Луи не найти лучшей сиделки. Он знает это и благодарен вам.
   — Вы стараетесь оправдать меня, — сказала я. — Разве вы не догадываетесь, что Лотти не ребенок Жан-Луи?
   — Вы в этом уверены?