Карр Филиппа. Изменница

   При новой встрече с Жераром мои ощущения были еще более упоительными, чем прежде. Возможно, я смогла заглушить голос совести, перешагнуть тот барьер, который всегда казался для меня непреодолимым.
   Я влюбилась в Жерара, практически не зная его, тем не менее физическое влечение, охватившее меня, было поистине непреодолимым. Все это отличалось от наших отношений с Жан-Луи, который был так добр, нежен и внимателен, словно он был таким мужем, о котором можно только мечтать.
   Преодолев внутренний страх, я открыла в себе такую чувственность, какой не подозревала в себе раньше. Позабыв угрызения совести, я смогла отдаться страсти и предавалась ей всецело и неистово.
   Мне казалось, что даже дом радуется, узнав, что я предала мужа.
   Наедине с Жераром я не могла думать ни о чем другом, кроме как о любовных наслаждениях и восторгах. Я не узнавала в себе ту женщину, в которую превратилась, но она была я.
   Для меня началась новая жизнь, отличающаяся от тихой и спокойной, которую я вела так много лет.
   Мы виделись регулярно все последующие дни. Нам не удавалось уединиться в доме, но на территории находился небольшой коттедж, в котором никто не жил. Садовник, занимавший его ранее, внезапно умер, и сейчас дом ремонтировали. Мы использовали коттедж для свиданий, где встречались ежедневно после ужина, и возвращалась я в Эверсли очень поздно.
   Я понимала, насколько это опасно. Но остановиться уже не могла. Я чувствовала на себе удивленные взгляды дяди Карла и Джесси. Уверена, они оба знали толк в любовных делах, поэтому для них не составило труда понять все.
   Дядя Карл называл меня Карлоттой с того самого момента, как только заметил перемену, произошедшую с прежней Сепфорой. Что касается Джесси, то она, кажется, втайне изумлялась. Интересно, с кем она обсуждала меня — с дядей Карлом или с Эймосом Керью?
   От этих мыслей меня слегка передергивало, но моя радость от предстоящего свидания с любовником ничуть не умалялась.
   Я понимала, что долго продолжаться так не может. Мне надо было возвращаться домой. Время летело быстро, но это только предавало особую глубину нашей страсти.
   Иногда он увозил меня в своей коляске. Мы удалялись на несколько миль от дома и предавалась любви там, где могли укрыться от посторонних глаз: под сенью деревьев, в зарослях папоротника, и каждый раз был упоительнее предыдущего. Я повторяла себе:» Нет смысла сдерживать чувства, ты уже согрешила, изменила мужу «.
   Жерар умолял меня уехать с ним. Он служил дипломатом при французском дворе и прибыл в Англию по делам своей страны. Я допускала, что он мог быть шпионом, и выбрал Эндерби именно из-за его уединенности, он мог ездить отсюда с тайными поручениями на побережье.
   Я понимала, что измена мужу усугубляется еще и тем, что я провожу время с врагом страны, но между нами существовало такое непреодолимое влечение, что самым моим большим желанием было перечеркнуть мою прежнюю жизнь и начать новую с Жераром д'Обинье.
   Мы обсуждали с Жераром случай с завещанием дяди, и он сказал мне:
   — Не исключено, что твой дядюшка находится в серьезной опасности. Если эта женщина заполучила бумагу, по которой, как она считает, имение отойдет к ней, она может возыметь желание прибрать дом к рукам побыстрее.
   — Я понимаю, но что я могу сделать?
   — Она должна узнать, что существует настоящее завещание, подписанное и заверенное у адвоката.
   — Дядя никогда не скажет ей.
   — Значит, это должна сделать ты. Мне кажется, что он в безопасности, только пока ты здесь. Ты его охранная грамота, но если тебе придется уехать, я не дам за его жизнь и ломаного гроша. Нет, она обязательно должна знать о завещании.
   — Но она может заставить его подписать другую бумагу.
   — Ты должна объяснить ей, что она все равно будет недействительна, так как завещание должно быть подписано влиятельными людьми, только тогда Розен оформит и заверит его.
   — Но ведь это не совсем правда?
   — Я точно не знаю. Мне незнакомы английские законы. Но сказать нужно, иначе будет небезопасно оставить твоего дядюшку на ее» нежное» попечение.
   Слова Жерара глубоко запали в мою душу. Я почувствовала себя неловко. Я ведь почти позабыла о царившей в доме дяди Карла напряженной атмосфере.
   Прошла неделя после памятного дня начала ярмарки, когда приехали посыльные из Клаверинга с письмом от матери. Она писала:
   «Дорогая Сепфора!
   Я рада, что ты сумела помочь дяде Карлу. Должно быть, он был рад повидать тебя. К сожалению, я должна сообщить тебе неприятное известие. Думаю, тебе следует поскорее вернуться. Мы все по тебе очень скучаем, а бедный Жан-Луи просто места себе не находит, и врачи беспокоятся о его здоровье. К несчастью, он не отделался только переломом ноги. Кажется, у него что-то с позвоночником. Он не может ходить, как раньше, и передвигается с палкой. Ты знаешь, какой он всегда был подвижный, поэтому нынешнее состояние очень угнетает его. Я считаю, что тебе надо быть с ним в этот трудный момент».
   Я выронила письмо. Повреждение позвоночника. Это ужасно Жан-Луи всегда был человеком действия, проводил много времени вне дома, а сейчас ходит с палкой. Насколько он плох? Я знала, что это в духе моей матери, — тактично преподносить новости.
   Я должна немедленно возвращаться домой к мужу. Мне придется посвятить ему всю жизнь, чтобы искупить свою вину.
   Я подняла письмо.
   — «Ты знаешь, как он любит тебя. Ты для него — все. Он так скучает по тебе, да и все мы тоже. Но ты нужна Жан-Луи, особенно сейчас…»
   Я немедленно возвращаюсь. Мною овладело подавленное настроение. Неужели я действительно могла подумать, что смогу избавиться от своих привязанностей и обязательств и спокойно уехать с Жераром во Францию? Письмо матери неумолимо воскресило в памяти все: доброту, бесконечную привязанность и любовь, которую питал ко мне Жан-Луи, мой законный муж.
   Да, я порочна и безнравственна. Да, я действительно изменница. Я отправилась в Эндерби, где меня ожидал Жерар.
   — Мне надо готовиться к отъезду домой, немедленно, — сказала я ему. — Я получила письмо. Случившееся с Жан-Луи серьезнее, чем просто сломанная нога. Он повредил позвоночник, и боюсь, как бы он не стал инвалидом.
   Жерар недоверчиво посмотрел на меня.
   — Мать сообщила мне это, — продолжала я. — Я не могу медлить.
   Жерар обнял меня, и я ощутила, как загорается во мне желание. Я чувствовала, что теряю голову и не в силах покинуть его. Вся будущая жизнь, долгие безрадостные годы без него представлялись такими беспросветными.
   — Мне тоже пора уезжать, — произнес Жерар.
   — Ну вот и пришел конец всему.
   — Совсем необязательно, — возразил он, — все зависит от твоего решения.
   — Это убило бы Жан-Луи.
   — А что будет со мной? Что будет с нами?
   — Он — мой муж. Я поклялась любить его в горе и в радости. О, если бы я никогда и не приезжала сюда.
   — Не жалей ни о чем. Ты любила, ты жила.
   — Нет, всю оставшуюся жизнь меня будут мучить сожаления.
   — Когда ты собираешься ехать? — удрученно спросил Жерар.
   — Еще до конца недели.
   Он склонил голову, потом схватил мои руки и стал целовать их:
   — Сепфора, если бы ты только передумала!
   — Ты хочешь сказать, что будешь ждать меня? Жерар кивнул.
   — Но ты еще не уехала, и у меня есть еще время, чтобы уговорить тебя. Я покачала головой.
   — Я знаю, что проявила слабость, была безнравственной, но есть вещи, через которые даже я не могу переступить.
   Я не думаю, что Жерар поверил мне. Все это время я была столь страстная и пылкая, что он уверился, придет время, и я пожертвую всем для него.
   Я знала, что этого не случится. Несмотря ни на что я должна вернуться к Жан-Луи.
 
   — Я решила, что перед отъездом следует предостеречь дядю Карла. Я не упоминала Джесси о своем предстоящем возвращении домой потому, что хотела сначала поговорить с дядей. Я пришла к нему после обеда, рассчитывая поговорить с ним наедине.
   Дядя Карл обрадовался, увидев меня. В его глазах таился веселый огонек, причину которого я не понимала. Меня поражало, что дядя живет только прошлым и упорно отождествляет меня с давно умершей Карлоттой, которая когда-то произвела на него столь неизгладимое впечатление.
   К сожалению, события в доме дяди Карла почти не трогали меня. Здесь я впервые встретила Жерара и увлеклась им. Лишь сейчас я задумалась о происходящем, да и то только потому, что собралась уезжать.
   «Крик о помощи», как выразилась Сабрина, и, наверное, она была права. Правда, дядя Карл не просил о помощи, хотя, уверена, он прекрасно осознавал опасность своего положения. Он выглядел, скорее, как сторонний наблюдатель, с восторгом изучающий особенности человеческой природы, являясь в то же время одним из основных действующих лиц в разворачивавшейся драме. Иногда мне казалось, что дядя слишком стар, чтобы волноваться о происходящем.
   Все происходящее с момента моего появления в Эверсли-корте выглядело странным.
   Тем не менее, я решила поговорить с дядей Карлом и предупредить о возможной опасности.
   Разговор я начала с письма моей матери.
   — Дела моего мужа вовсе не так хороши, как я думала. Сперва казалось, что единственное несчастье — сломанная нога, и мы считали, что вскоре он поправится. Но, видимо, возникли осложнения, поэтому мне необходимо вернуться.
   Дядя кивнул:
   — Значит, ты покидаешь нас. Очень жаль.
   — Я еще приеду, возможно, с Жан-Луи, матушкой или Сабриной.
   — Это было бы замечательно. Уверен, тебе здесь понравилось.
   — О да, да, Старик улыбался, но что скрывалось за этой улыбкой?
   — Вынужден согласиться с твоим решением, Карлотта.
   Я внимательно взглянула на него и сказала:
   — Я — Сепфора.
   — Конечно, это все моя память. Я живу далеким прошлым. Ведь я называю тебя этим именем не впервые? Думаю, это потому, что ты стала походить на нее. Я давно замечаю это сходство.
   — Дядя Карл, мне надо поговорить с вами о том, что может вам и не понравиться. Но вы поймите, я думаю только о вашем благополучии.
   — Милое дитя, — произнес он, — ты была так добра ко мне, заботилась о моем благополучии. Ты могла столкнуться с серьезными неприятностями, выполняя мою просьбу. Мне кажется, твой французский джентльмен очарователен, бесподобен. — Яркие глаза дядюшки испытующе взглянули на меня. — Ведь так?
   Я чувствовала, как кровь приливает к щекам, и подумала: «Он знает. Но как он узнал? Неужели Джесси шпионила за мной? Неужели они обсуждали меня?»
   — С его стороны было очень любезно отвезти меня в город и помочь с завещанием, — быстро сказала я. — Это как раз то, о чем я и хотела с вами поговорить, дядя Карл.
   — Все уже благополучно сделано. Я выполнил свой долг. Эверсли останется тебе и твоим наследникам. Думаю, духи предков одобряют это. Карл был старым греховодником, говорят они, но под конец все осознал. Теперь духи могут вернуться в свои могилы и спать спокойно. Я представлю им полный отчет, оказавшись на том свете.
   Он продолжал улыбаться мне все с той же веселостью, и я решительно продолжила:
   — Дядя Карл, я должна кое-что сказать вам. Было крайне неосторожно подписывать что-то еще, вроде той бумаги.
   Старик кивнул, и я продолжила:
   — Вы же понимаете, если человек надеется что-то унаследовать, он может приложить все усилия, чтобы поскорее овладеть имуществом.
   Дядя Карл рассмеялся высоким, скрипучим смехом, хитро посмотрел на меня, и я в очередной раз подумала о том, что он, наверное, в курсе всего происходящего, а вся забывчивость и напускная старческая немощь, которые он порой выказывал, — лишь неотъемлемая часть той роли, которую он играет.
   — Ты имеешь в виду Джесси? — спросил он.
   — Это огромное искушение для человека, у которого нет состояния и который беспокоится о будущем.
   — Джесс всегда сумеет пристроиться.
   — Не сомневаюсь, но вряд ли у нее будут такие возможности, как здесь. Я буду предельно откровенна, дядя Карл.
   — О, меня всегда пугает, когда люди собираются говорить предельно откровенно. Я никогда не встречал человека, который был бы полностью откровенен. Небольшая доля правды — да, но абсолютная откровенность..
   — Я надеюсь, вы не обидитесь, но я буду беспокоиться, зная о вашем положении.
   — Все в порядке. Завещание у старого Розена.
   — Джесси об этом не знает.
   — Бедная Джесс, какой удар для нее!
   — Она считает, что та бумага, которую вы подписали, дает ей право наследования вашего имущества. Не слишком-то мудро с вашей стороны, дядя Карл.
   — Нет, — согласился он, — но вся моя жизнь соткана из не слишком-то мудрых поступков.
   — Видите ли…
   Старик посмотрел на меня одобряюще:
   — Скажи точнее, что ты имеешь в виду, моя дорогая.
   — Очень хорошо. Я беспокоюсь о вас. Я не могу спокойно вернуться домой, думая, что вы можете оказаться жертвой…
   — Преступления?
   — Несчастного случая, — смягчила я. — Дядя Карл, Джесси должна узнать о том, что вы подписали завещание и что…
   — И что она мало выгадает с моей смертью, — закончил он.
   Кажется, дядя Карл читал мои мысли. Я подумала, что он играет свою роль так же хорошо, как и все остальные.
   — Да, — подтвердила я, — да. Он кивнул:
   — Ты хорошая девочка, и я рад, что когда-нибудь все это станет твоим. Ты распорядишься всем правильно, и твои дети будут управлять этим имением в соответствии с желанием предков, которые наблюдают за нами с небес или из ада, что мне кажется более вероятным для большинства из них.
   — Вы все шутите, дядя Карл.
   — Жизнь — неплохая штука. Она вроде спектакля. Жизнь — это игра, а люди в ней актеры, так ведь? Вот о чем я частенько задумываюсь. Мне нравится играть. Я хотел бы стать актером. В нашем роду не было актеров. Нашим предкам уж точно не понравилось бы. Поэтому только и остается, что сидеть в ложе и смотреть на происходящее. Мне всегда нравилось это, Карлотта, прошу прощения, Сепфора. Я всегда любил наблюдать за людьми, как они собираются действовать, какую роль они хотят сыграть.
   — То есть, дядя Карл, вы сами создаете ситуацию и смотрите, кто и как из нее выпутывается?
   — Нет, нет, не так. События идут своим чередом, а я наблюдаю. Мне, конечно, нравится и самому приложить руку.
   Старик снова засмеялся. Смех был какой-то странный, и я подумала: «Он считает жизнь пьесой, наблюдает, как мы действуем: он, сидя в своей ложе, ждет, что же люди будут делать дальше».
   — Дядя Карл, — повторила я. — Я хочу, чтобы Джесси знала, что подписанное завещание хранится в конторе адвоката.
   Он кивнул.
   — Тогда она будет всячески угождать вам, так как сможет наслаждаться таким положением в доме, которое она, без сомнения, ценит, только пока вы живы.
   — Умница, — ответил он, — и ты так добра ко мне.
   — Ну так вы разрешаете мне все ей рассказать?
   — Милое дитя, я никогда не указываю людям, что им следует делать. Это же испортит все представление, не так ли? Каждый должен действовать по-своему. А мне нравится за этим наблюдать.
   Дядя Карл был явно со странностями… Я представила его себе несколькими годами раньше. Должно быть, дядя был абсолютно неугомонным человеком. Я уверена, что до женитьбы он жил весьма невоздержанно. А сейчас, когда состарился и практически был лишен подвижности, он создал свой собственный театр теней.
   Конечно, дядя Карл многое знал про всех нас и про то, что Джесси ищет только собственную выгоду, а Эймос Керью — ее любовник. Возможно он даже догадывался о наших с Жераром отношениях. И все это представляло чрезвычайный интерес для него. Мы все разыгрывали перед ним пьесу. Страсти, разворачивающиеся перед ним, доставляли ему удовольствие, так как старость лишила его своих.
   Дядя не настаивал на моем разговоре с Джесси потому, что его интересовал естественный ход вещей. Он хорошо понимал, что окажется в опасности, если Джесси поверит, что унаследует имение после его смерти. Но из интереса к пьесе он был готов на риск.
   После того спокойного и заурядного существования, какое я вела прежде, жизнь в Эверсли казалась мне непредсказуемой. Я почувствовала, что вступила в мир фантазий и мелодрамы, в циничный мир, где греховность была в порядке вещей.
   Кругом царили аморальность, отсутствие понятий о долге и чести, словом, не было всего того, что прежде направляло мою жизнь. Но имела ли я право порицать этот мир? Ведь я сама оказалась замешанной в интриги, как только приехала сюда.
   Тем не менее, я решила поставить Джесси в известность, что в ее же интересах охранять жизнь дядюшки Карла, так как с его смертью она утратит всю ту роскошь, в которой нынче купается.
 
   Следующим утром после завтрака я сказала Джесси, что хочу поговорить с ней. Она, весьма заинтересовавшись, провела меня в зимнюю гостиную.
   — Я получила письмо от матери, — сообщила я ей. — Мой муж не вполне здоров. Я в конце недели возвращаюсь домой.
   — Мне очень жаль! — воскликнула Джесси. — Вы, бедняжка, должно быть, очень расстроены.
   — Мне надо возвращаться, вы же понимаете.
   — А вы уже сказали об этом «хозяйчику»?
   — Да, конечно.
   Она покивала головой.
   — Но я бы хотела еще кое-что сказать вам.
   — Говорите, моя дорогая.
   — Мы хотим всей семьей, чтобы лорд Эверсли пребывал в добром здравии.
   — О, он отличается крепким здоровьем, моя дорогая.
   — Я хочу знать мнение врача. Вы понимаете, этого ждет моя семья, и поэтому я хочу просить его пройти обследование.
   — «Хозяйчику» это не понравится.
   — Но я попрошу дядю Карла сделать это в любом случае.
   — Для своих лет он вполне здоров.
   — Неплохо бы иметь официальное подтверждение.
   — Ну хорошо, как знаете.
   — Я это сделаю. Теперь о другом. Вы, наверное, догадались, что лорд Эверсли пригласил меня не просто так.
   — Ну, Господи, вы же все-таки родственники. Он просто хотел повидаться с вами.
   — Да, но кое-что еще. Он составил завещание. И сейчас оно у стряпчих в конторе «Розен, Стид и Розен».
   Я внимательно следила за ней. Ее глаза сузились, я видела, что она старается не показать мне свою злость.
   — Ну вот, — продолжала я, — вы здесь живете с удобствами, и я не вижу причин, почему это не может продолжаться еще долгие годы, пока лорд Эверсли живет и здравствует. Вы понимаете…
   Она все прекрасно поняла. Даже сквозь румяна было заметно, как вспыхнули ее щеки и краска распространилась вплоть до шеи. Я ей прозрачно намекнула, что считаю ее способной даже на убийство.
   Джесси очень быстро удалось взять себя в руки. Все-таки она была превосходная актриса. Я была уверена, что теперь она по многим причинам будет беречь дядю Карла как зеницу ока.
   — О, конечно, я позабочусь о нем. Не волнуйтесь на этот счет. Под моей опекой он в целости и сохранности доживет до ста лет.
   — Я уверена, что вы приложите все старания. Думаю, и он в глубине души доволен, что завещание готово и находится в надежных руках. Я постаралась, чтобы оно должным образом было оформлено. Ведь вы знаете, что в противном случае возник бы ряд трудностей… Стряпчие знают массу лазеек.
   Как же Джесси меня ненавидела в этот момент! Я видела это по ее фальшивой улыбочке. К тому же я собиралась позвать врача, чтобы получить заключение о состоянии здоровья дяди. Я знаю, все случившееся потрясло Джесси.
   Я радовалась тому, что эти проблемы хоть на время отвлекли меня от собственных невеселых дел.
   Время неумолимо летело. Скоро я уже буду на пути к дому. А Жерар все еще ждал чуда, он и вправду верил, что я пожертвую всем ради него и уеду с ним.
   Пришел доктор и провел около часа с дядей Карлом. Его вердикт гласил, что здоровье дяди находится в приличном состоянии. Причиной его вынужденной малоподвижности был ревматизм. Доктор с уверенностью обещал старику еще долгие годы жизни.
   Я сообщила эти новости Джесси. Она уже оправилась от удара, нанесенного ей нашей беседой, и была почти что расположена ко мне.
   — Это хорошие известия, — сказала она. — Вы можете быть совершенно спокойны, дорогуша, он будет обеспечен всем, что ему необходимо. Ручаюсь, о нем будут хорошо заботиться.
   Джесси действительно выполнит свое обещание, я уверена в этом, ибо ей хочется как можно дольше жить в комфорте. Боюсь, что перышки для ее гнездышка будут обходиться моему родственнику дороже, но это уже личные проблемы дяди Карла.
   Не знаю, должно быть, она порядком пилила дядю за то, что он составил завещание, подписав сперва «кое-что»в ее пользу. Но теперь Джесси будет настороже, ибо случись что с дядей Карлом, ей придется держать строгий ответ.
   Я сочла, что неплохо справилась со своей задачей, и, не принимая во внимание предосудительное поведение, могла гордиться собой.
   Да, я абсолютно изменилась. То, как я сумела поставить на место Джесси, лишний раз подтверждало мою уверенность в себе. Я четко определила ее положение в Эверсли. Но, конечно, я не могла осуждать отношения моего дядюшки с экономкой, ведь я уходила из его дома, чтобы заниматься любовью с человеком, которого знала от силы несколько недель.
   Но я уезжала из Эверсли-корта. Вопрос был решен. Лишь лежа в объятиях Жерара, я могла мечтать о чем-то ином, но даже тогда я знала, что не смогу перечеркнуть прошлое. Я должна возвратиться домой и постараться забыть все. Я видела перед собой безрадостную жизнь, посвященную искуплению моих грехов. Они всегда будут преследовать меня, и я уже никогда не смогу быть счастлива.
   Жерар неистовствовал. Время летело. До моего отъезда оставалось два дня. Грумы, которые должны были сопровождать меня, уже приехали в Эверсли и готовились к дороге домой.
   Мы по-прежнему встречались с Жераром исступленно предаваясь любви. Безнадежность отношений заставляла нас быть особенно нежными и страстными.
   За два дня до моего отъезда мы договорились встретиться в коттедже, который сделался местом наших свиданий. Я подъехала первая, и, как только приблизилась к домику, меня окликнули.
   Но это был не Жерар.
   Молодая женщина вышла ко мне из коттеджа.
   — О, — сказала она, — так это вы госпожа из Эверсли.
   Она сделала книксен и посмотрела на меня с уважением.
   В первый момент я остолбенела, но быстро разобралась в ситуации. В домик въехали новые жильцы.
   — Я увидела, что дверь открыта, — произнесла я.
   — Да, как любезно с вашей стороны, что заметили это. Мы с Тедом очень рады, что получили место. После смерти старого Барнаби мы не могли и надеяться на это, но все так удачно получилось…
   — Да, замечательно, — ответила я.
   — Как же мы счастливы! А тут еще многое осталось. На прежнем месте мы жили весьма стесненно, а теперь мы будем сами себе хозяева. Не желаете ли взглянуть на верхние комнаты?
   Она была так горда, что горела желанием все мне Показать. Я сказала, что зайду посмотреть.
   Я прошла вслед за ней наверх. Теперь на окнах висели ситцевые нарядные занавески.
   Она, проследив за моим взглядом, пояснила:
   — Я повесила их сегодня утром. Они изменили всю комнату. А эта кровать здесь уже была. Правда, замечательно?
   Я смотрела на кровать, на которой познала часы блаженства.
   Снизу послышался шум. Я поняла, что это Жерар. Я поспешила к лестнице. Мне надо было первой заговорить с ним, чтобы он неосторожными словами не выдал нас.
   — Кто здесь? — крикнула я. — Мне просто показывают коттедж.
   Жерар стоял в маленькой комнате.
   — О, это же монсеньор д'Обинье из Эндерби, — произнесла я. — Должно быть, вы, как и я, заинтересовались открытой дверью. Я беседую с новыми жильцами.
   Он поклонился молоденькой женщине, которая вся зарделась от такого внимания.
   — Прошу прощения за вторжение. Я увидел, что дверь открыта, и вспомнил, что в течение некоторого времени этот дом стоял пустым.
   — Теперь его сдали нам, сэр.
   — И она, и ее муж очень рады, что у них теперь есть собственный домик. Спасибо, что все показали мне.
   Она снова сделала книксен и произнесла:
   — Мое почтение.
   Жерар поклонился мне, сказав:
   — Прекрасная погода, не правда ли? — И мы разошлись в разные стороны.
   Я поражалась его спокойствию, с которым он так легко вышел из положения. Я надеялась, что и у меня это получилось не хуже.
   Мы оба едва не выдали себя. Но хорошенькая обитательница домика ничего не заподозрила. Она была так упоена собственным счастьем, что не обратила на нас особого внимания.
   Отойдя не слишком далеко, Жерар развернулся и догнал меня.
   — Итак, — сказал он, — мы лишились места для наших свиданий. А я уже привязался к этому дому.
   — Было очень рискованно приходить сюда. Нас могли заметить в любой момент.
   — Где же мы теперь будем встречаться? — спросил он. — Если ты действительно решилась покинуть меня в пятницу…
   — Да, Жерар. Я должна.
   — Завтра настанет наш последний день. Не знаю, как я смогу дальше жить без тебя?
   — А как я буду без тебя?
   — У тебя есть еще время передумать.
   — Нет, это невозможно.
   — Нет ничего невозможного.
   — Слишком велика цена.
   — Возможно…
   — Нет, — сказала я. — Пожалуйста, Жерар, пойми. Я была твоей любовницей… Я нарушила супружеский долг… Я вела себя так, как никогда не представляла себе возможным, но теперь все кончено. Я вернусь и постараюсь быть хорошей женой Жан-Луи.
   — Ты измучила меня, — произнес Жерар.