Карр Филиппа. Изменница

   Но я не могла расслабиться. У меня появилось тягостное ощущение, что затевается нечто преступное, что дядя Карл находится в опасности, которую навлек на себя сам. Жизнь казалась ему слишком скучной, и ему хотелось разнообразия.
   У меня разыгралось воображение, и я почувствовала непреодолимое желание выйти из дома. Ноги сами привели меня к Эндерби. Я хотела снова увидеть Жерара и убедиться, что он отвез завещание стряпчему. Если я буду уверена в этом, то буду спать гораздо спокойнее.
   Я замешкалась, подходя к месту, где встретила «привидение» около разрушенной ограды. Потом я подошла к дому. Вокруг него царила зловещая тишина. Это показалось мне настолько пугающим, что я чуть не повернула вспять. Создавалось впечатление, что ветки, колышащиеся на ветру, хотят что-то сказать. Прислушавшись и дав волю воображению, готова была поверить, что они говорят: «Иди прочь». Я почувствовала, что должна тотчас уйти, но решила завтра утром обязательно сходить в город и повидать мистера Розена. Я должна убедиться, что завещание у него, и, если это так, начать готовиться к возвращению домой — моя миссия выполнена. Тревожилась ли я за дядю Карла? Думаю, нет. В конце концов, он сам все это придумал и хочет, чтобы все шло своим чередом.
   Если бы он захотел, он выгнал бы и Джесси, и Эймоса Керью. Управляющего можно заменить, а что касается Джесси, я была уверена, что нетрудно найти хорошую работящую экономку, которая следила бы за домом и слугами, как это всегда было при жизни моих предков.
   В то время, когда я размышляла над этим, дверь отворилась, и на пороге появился человек.
   Он удивленно посмотрел на меня, и я поторопилась спросить:
   — Дома ли монсеньор Жерар д'Обинье?
   Он сказал, что узнает, и, проведя меня в зал, удалился.
   Эндерби отличался тем, что называют особой атмосферой. Любой мог почувствовать это, едва шагнув в дом. Огромный зал со сводчатым потолком, галереей менестрелей в одном конце и загородками, отделяющими кухню, — другой был, казалось, наполнен тенями. Он всегда был таким. Над этим домом довлел какой-то рок. Говорят, счастье никогда не задерживалось здесь. Я знаю, что детские годы моей матери никак нельзя назвать несчастливыми, но, по-моему, это был единственный период, когда люди нормально жили в этих стенах.
   За воспоминаниями я не заметила, как появился Жерар. Завидев меня, он поспешил ко мне, протягивая руки. Взяв мои ладони, он поцеловал сперва одну, потом другую.
   — Я ждал вас, — сказал он.
   — Ждали меня?
   — Да, вы же хотите убедиться, что все в порядке, ведь так? Вас раздирают сомнения. Правильно ли вы поступили, доверившись мне? Сепфора, неужели я недостаточно ясно показал, что готов служить вам, и, если понадобится, моя жизнь в вашем распоряжении.
   — Зачем вы все излишне драматизируете? Вы доставили завещание?
   — Лично в руки мистеру Розену-старшему. Он изучил его, заверил и положил в сейф.
   — О, благодарю вас.
   Он ободряюще улыбнулся:
   — Вы же знаете, мне можно доверять.
   — Да, я знаю это. Я немного беспокоилась, зная о вашей привычке все высмеивать, но это слишком серьезное дело.
   — У вас появились какие-то основания для этого?
   — Нет. Просто за ужином Джесси держалась немного странно. А теперь мне пора идти.
   — О, останьтесь ненадолго. Он взял меня за руку и потянул за собой. Я чувствовала, как дом влечет меня, он как будто давно поджидал меня. Мне стало страшно. Все рассказы об Эндерби ожили в памяти. Было ли это предчувствием? Возможно.
   — Нет, — твердо ответила я. — Я просто хотела убедиться, что ничего дурного не произошло. Он выглядел разочарованным, но подчинился.
   — Я прогуляюсь с вами, — сказал он. Мы вместе вышли из дома, и я почувствовала облегчение, когда мы стали удаляться от него.
   Уже смеркалось. Это напомнило мне о нашей первой встрече. Мы вышли на тропинку, и он сжал мою руку.
   — Чудное мгновенье, — прошептал он, — это место нашей первой встречи.
   — Я не знаю как благодарить вас за все, что вы сделали для меня.
   — Нет никакой необходимости в благодарностях. Я буду счастлив сделать все, что вы попросите.
   — Вам не кажется, что это слишком неосторожно. Вы же не знаете, чего я могу попросить?
   — Чем труднее будет поручение, тем большую радость доставит мне выполнение его.
   — Я вижу, что при французском дворе вы наловчились вести галантные разговоры.
   — Возможно. Но вам я говорю то, что действительно думаю.
   — Хорошо, я польщена. Но думаю, раз я выполнила свое дело, то должна возвращаться домой.
   — О, прошу вас, не говорите так.
   — Но мне действительно пора уезжать.
   — Не так скоро. Я чувствую, что это дело не вполне улажено.
   — Не думаете ли вы, что мой дядя в опасности?
   — Это приходило мне в голову. Джесси — хваткая женщина, она рассчитывает унаследовать огромное имение. Единственное, что ей мешает, — это беспомощный старик. Разве Джесси относится к тем женщинам, которые могут устоять перед искушением?
   — Я не знаю. Кажется, она очень предана дяде Карлу.
   — У нее есть любовник. Вы думаете, они не рассчитывают поделить между собой Эверсли?
   — Я чувствовала бы себя гораздо спокойнее, если бы Джесси знала о завещании и о том, что бумага, подписанная в ее пользу, ничего ей не дает. Если бы она все это знала, у нее не появилось бы желания «сократить» его жизнь, как сказал мистер Розен. Она бы старалась, чтобы дядя Карл как можно дольше прожил, потому что только при этом условии она продолжала бы вести столь роскошную жизнь.
   — Это звучит вполне резонно. Я считаю, что лорд Эверсли находится в безопасности, пока вы живете в его доме. Она ничего не сможет предпринять без вашего ведома. Вот почему вы должны здесь оставаться. Ваша миссия еще не завершена.
   — Как вы думаете, стоит ли мне убедить дядю Карла обмолвиться о завещании?
   — Я думаю, да, в свое время. Но не сейчас. Дайте ему прочувствовать новое положение дел. Согласны?
   — Возможно, вы и правы.
   — Мне жаль, что вы оказались втянуты в это дело.
   — Я уверяю вас, это делает мое пребывание здесь все более интересным.
   Мы подошли к зарослям кустарника.
   — Спокойной ночи, — произнесла я.
   Жерар взял мою руку и долго не отпускал. Он улыбался мне так, что я почувствовала огромное искушение остаться с ним. Но я должна была быть осторожнее.
   Войдя в дом, я увидела Эвелину. Она промчалась мимо меня и взбежала по лестнице. Наверху она оглянулась и злобно посмотрела на меня.
   «Эта девчонка вездесуща», — подумала я.
   Зайдя к себе в комнату, я заметила, что многие вещи лежат не на своих местах.
   Я повернула ключ в замке и в задумчивости стала готовиться ко сну.
   Эвелина доложила о том, что видела, и, конечно же, появились определенные подозрения. Я была благодарна Жерару, что он отвез завещание Розену. Если бы я оставила его у себя, оно неминуемо было бы обнаружено теми, кто обыскивал мою комнату.
   Этой ночью мне снились кошмары. Я была в Эндерби, и внезапно передо мной возникли призраки. Я простирала руки, чтобы остановить их, но они подходили все ближе и ближе. Среди них был Жерар, одежда которого была запачкана землей, лицо мертвенно бледно. Он один из них… один из призраков.
   У него в руках были бумаги — завещание дяди Карла.
   Он начал жутко смеяться, и все это время его глаза были прикованы ко мне.
   И мне послышался голос: «Опасность.. Скорее уходи, пока еще есть время».
   Я проснулась в холодном поту. Все казалось столь реальным.
   Я лежала, вглядываясь в темноту. «Кто такой Жерар? — спрашивала я себя. — Что я знаю о нем?» Когда я оглядывалась на прошедшие дни, собственное поведение казалось мне необъяснимым. Я завела тесную дружбу с незнакомцем и, зная его всего лишь несколько часов, разболтала ему все секреты нашей семьи, а потом доверила завещание.
   Должно быть, я совсем потеряла разум. Прежняя Сепфора с укоризной глядела на мое новое я, которое призвало постороннего человека на помощь. Как поступила бы я? Я могла написать домой, обрисовать положение и попросить совета. Если Жан-Луи не в состоянии был поехать, приехала бы Сабрина.
   Да, так поступила бы прежняя Сепфора, а новая появилась на свет в ту ночь, когда я встретила Жерара д'Обинье, появившегося словно из-под земли.
   Я задумалась. Завтра мне надо самой сходить в контору мистера Розена, Стида и Розена, дабы убедиться, что завещание доставлено по назначению.
   Эти разумные соображения не оставили меня и поутру. У меня не было возможности поговорить с дядей, когда я увидела его в одиннадцать часов. Джесси ни на минуту не спускала с нас глаз, но после обеда я отправилась в город.
   Мистер Розен радостно приветствовал меня, и я немедленно поинтересовалась, доставил ли монсеньор Жерар д'Обинье завещание.
   — Конечно, — ответил тот, — очаровательный джентльмен, готовый помочь. Теперь у вас нет причин для беспокойства. Все в полном порядке.
   Мне стало стыдно, что я не совсем доверяла Жерару. Это чувство еще усилилось, когда, проходя мимо постоялого двора, я заметила там его коляску.
   Я поторопилась отойти подальше, но услышала сзади стук копыт.
   Жерар д'Обинье притормозил и очень лукаво улыбнулся мне:
   — Должно быть, вы проверяли меня. Я решила, что могу быть с ним абсолютно откровенной и нет никакой нужды притворяться, что я оказалась здесь по каким-то другим делам.
   — Я должна была убедиться.
   — Разумеется.
   Он помог мне подняться в коляску.
   — Ну, а теперь, — добавил он, — вы удовлетворены.
   — Да, и все благодаря вашей помощи. Жерар улыбнулся, и мы покатили к дому.
   Подошел день ярмарки. Мы ежедневно виделись с Жераром. Я чувствовала, что должна как-то искупить проявление недоверия, и с тех пор наша дружба все крепла. Я думаю, он понимал, что я чувствую некоторую неловкость сложившейся ситуации. Удобно ли замужней женщине так часто видеться с мужчиной, который не является ее супругом? Он подчеркивал, что оба мы здесь ненадолго, подразумевая, что наши отношения — лишь эпизод в жизни. Очень скоро нам придется разойтись в разные стороны, и нет причин, по которым нам нельзя оставить приятные воспоминания об этих встречах.
   Я думаю, это послужило некоторым оправданием для меня, когда мне вдруг пришла в голову мысль, что моя дружба с этим мужчиной стала намного глубже, ближе и отличается от всего, что происходило со мной когда-либо прежде.
   Итак, настал день ярмарки.
   Думаю, там собрались все люди, живущие неподалеку. Джесси, по настоянию дяди Карла, который сказал, что очень устал и хочет отдохнуть, тоже ушла на ярмарку вместе с Эймосом Керью. В полдень, после обеда, на праздник ушли и слуги.
   Как Джесси объяснила мне, это было важное событие, так как ярмарка проходила дважды в год.
   — Я надеюсь, что и вы будете там, — сказала мне Джесси.
   Я подтвердила, что обязательно посещу ярмарку, и направилась на встречу с Жераром. Он ничего не говорил насчет ярмарки, но я не сомневалась, что и он не откажется побывать там.
   Он встретил меня прямо за живой изгородью, и мы направились в сторону Эндерби.
   — Мне кажется, что все обитатели дома ушли на ярмарку, — сказал Жерар. — Эндерби выглядит совершенно иначе без людей. Мне бы хотелось показать вам дом. Вам уже приходилось видеть его?
   — Нет. Я, конечно, много слышала о нем, но его продали, когда меня еще и на свете не было. Моя мать жила здесь, будучи еще ребенком, но тетя, которая воспитывала ее, умерла. Ее муж был убит горем. Вскоре он утонул, и, я думаю, никто не возьмется утверждать, было ли это несчастным случаем или он сделал это преднамеренно. Ни моя мать, ни ее кузина Сабрина не охотно говорят об этом.
   — Давайте зайдем и осмотрим дом, — предложил Жерар.
   — Я думала, что неплохо было бы сходить на ярмарку.
   — Лучшее покажу вам дом. Вы хотели посмотреть его, и сейчас предоставляется такая возможность. Кроме того, он действительно по-другому выглядит, когда пустой. Тут большую роль играет сама его атмосфера.
   Жерар д'Обинье взял меня за руку и ввел в дом. Я вспомнила свой сон и прозвучавшее в нем предостережение. Я знаю, что, когда спала, только вообразила, что нахожусь в доме, а сейчас меня влекло туда какое-то необъяснимое чувство и вновь какая-то часть моего существа предостерегала меня.
   Жерар открыл дверь, и мы остановились в зале. Сводчатые потолки, красивые панели. Мне приходилось видеть много подобных залов, но этот был полон теней. В царившей здесь тишине я почувствовала, как мое сердце бьется все сильнее и сильнее, так, что, казалось, я слышала его. Жерар обнял меня. Я выскользнула.
   — Вы выглядите такой уязвимой, будто нуждаетесь в защите, — промолвил он.
   Я засмеялась, но смех прозвучал неискренне.
   — Я вполне способна постоять за себя.
   — Я знаю. — Жерар внимательно смотрел на меня. — Вы никогда не станете делать то, чего не хотите.
   Я посмотрела на галерею менестрелей.
   — Да! — воскликнул он. — Это место очень любят привидения. Там их достаточно. Я обнаружил, что слуги никогда не заходят туда поодиночке. Пойдемте, Сепфора, может, мы вызовем духов.
   Он взял меня за руку, и мы поднялись по ступеням.
   На галерею вела резная деревянная дверь, заскрипевшая, когда Жерар открыл ее.
   — Проходите, — шепнул он. Я шагнула на галерею:
   — Здесь гораздо холоднее.
   — Это из-за духов, — ответил Жерар. — Привидения приходят с того света.
   Он взял мое лицо ладонями и заглянул в глаза.
   — А вы не на шутку испуганы, — сказал он. — Да, да, это так, моя практичная разумная Сепфора. Признайтесь, Эндерби произвел на вас впечатление.
   — А на вас? — спросила я.
   — Сказать правду, — ответил он, — мне здесь очень нравится. Это необычный дом. А кто хочет жить в обычном? Когда я здесь, то спрашиваю себя: «Неужели это правда? Неужели духи давно умерших иногда возвращаются на места своих грехов или побед? Кто может сказать с уверенностью? Никто. Здесь все окутано тайной». Вы не находите это привлекательным?
   — Конечно.
   Мы стояли у перил, глядя на зал.
   — Он полон теней, — сказал Жерар. — Почему?
   — Из-за деревьев и кустов, которые слишком разрослись здесь. Спилите их, чтобы вокруг дома была лужайка, и сюда будет проникать свет.
   — Возможно, духам это не понравилось бы. Идемте, я покажу вам остальную часть дома.
   — Но где же те люди, что живут здесь?
   — Они уехали. И, надо сказать, их отсутствие очень устраивает меня.
   — Это удобно для вас.
   — Да, очень. Я не мог бы найти более приятного места.
   — Но это так далеко от Лондона.
   — Да, но зато вблизи небольшого городка, где есть такая замечательная фирма: «Розен, Стид и Розен».
   — Но для делового человека…
   — Для моих дел она очень подходит. Здесь рядом море, и это прекрасно. Но самое лучшее, что здесь рядом — Эверсли, благодаря чему я встретил вас, Сепфора.
   — Думаю, мне надо будет скоро возвращаться домой, в Клаверинг, — быстро произнесла я. — Там уже заждались меня, а все то, зачем я приехала сюда, уже сделано.
   — Не говорите об этом. Живите настоящим. Это так прекрасно — жить настоящим. Прошлое зачастую полно сожалений. Никогда не жалейте ни о чем, Сепфора. Это ничего не изменит. Что касается будущего, оно неизвестно. Нам дано настоящее, чтобы жить в нем, и жизнь — это единственный смысл существования.
   — Общие слова никогда не соответствуют истине, — ответила я.
   Я уже начинала ощущать очарование этого дома, а может, причиной тому было присутствие Жерара. Я чувствовала себя другим человеком. Пытаясь позднее проанализировать случившееся, я говорила себе, что, вступив в этот дом, была уже не в силах владеть собой.
   Мы поднялись наверх. Наши шаги эхом отзывались меж пустых деревянных стен. Жерар открыл дверь, и мы вышли в коридор.
   — Как здесь тихо, — произнесла я, — возникает странное чувство, что я уже жила здесь, может, потому…
   — Потому, что духи вышли к нам сегодня. Мне кажется, им не очень-то нравится суетня слуг. Они предпочитают затихший дом.
   — Но мы же здесь, — сказала я.
   — Только, чтобы осмотреть дом. Я уверен, что призраки хотят сохранить его зловещую репутацию. Это не слишком большой дом, — продолжал Жерар. — На этом этаже всего пять комнат. Помещения прислуги — выше. Как здесь все спокойно!
   Он отворил дверь. В этой комнате стояла большая кровать с пологом. Парчовая драпировка — белая и золотая. В комнате стояла и другая мебель, но главенствовала огромная кровать.
   У меня появилось смутное чувство, что я прежде бывала здесь. Или я просто вообразила это? Все мои чувства были крайне обострены, я знала, что неминуемо приближается развязка. Меня раздирали противоречия.
   — Эту комнату предоставили мне, когда я приехал, — услышала я голос Жерара. — Я счел это за особую честь, так как эта комната для новобрачных.
   — Но вы же не привезли с собой невесту, — сказала я.
   Он держал мои руки в своих и пристально смотрел на меня. Я попыталась освободиться, но не смогла, потому что мои собственные желания удерживали меня возле него.
   Где-то в глубине моего сознания промелькнуло воспоминание, связанное с этой комнатой, но тогда над кроватью висели занавески из кроваво-красного бархата, а сейчас — бело-золотые.
   Казалось, прошлое вплотную приблизилось ко мне. Оно окружало меня, я стала его частью. Мне хотелось ускользнуть из прошлого и жить в настоящем так, как я никогда не жила прежде.
   Жерар обнял меня и прижал к себе. Я чувствовала, как его сердце бьется рядом с моим. Я была влюблена в него, и это чувство отличалось от моей любви к Жан-Луи. Такого со мной прежде не случалось, я даже не думала, что такое может быть, разве что в старинных романах. Тристан и Изольда, Абеляр и Элоиза — ошеломляющая страсть, ради которой можно пожертвовать даже самым дорогим.
   — Сепфора!
   Он произнес мое имя так, как никто и никогда его не произносил. Казалось, я растворяюсь в его объятиях. Мы покинули этот мир, перед нами расстилалась бесконечная дорога. Мы были вместе, мы принадлежали друг другу, и ничего уже не могло сдержать поток страсти, захлестнувшей нас.
   Как со стороны, я слышала свой голос:
   — Нет… нет… мне надо идти.
   Жерар тихо рассмеялся, снимая с меня платье. Я все еще протестовала, тщетно пытаясь убедить себя, что я счастлива в браке с Жан-Луи.
   Все было бесполезно. Я уже не принадлежала семье. Я находилась в этом доме со своим любовником.
   Да, мой любовник. Я с самого начала сознавала, как неумолимо влечет нас друг к другу. Это случилось в тот миг, когда мы первый раз встретились.
   Бороться было бесполезно. Чувства переполняли меня. Я уже не пыталась сдерживаться. Я всецело принадлежала ему.
   После мы бок о бок лежали на кровати. Было так тихо, что вдали отчетливо слышался шум ярмарки.
   Я осознала, что эти звуки навсегда останутся у меня в памяти неразрывно с моей исступленной страстью и с моим позором.
   Я прижала ладони к лицу. По щекам текли слезы. Как же я дошла до этого? Что будет теперь? Это были слезы счастья, которыми прорвалось огромное возбуждение, охватившее меня, и слезы стыда — все вместе.
   Жерар обнял меня и привлек к себе:
   — Я люблю тебя.
   — И я люблю тебя, — ответила я.
   — Сепфора, дорогая, ты должна быть счастлива.
   — Я то счастлива, то нет.
   — Это должно было случиться.
   — Этого никогда не должно было быть.
   — Но это произошло.
   — О, Боже! — произнесла я и разрыдалась. Я хотела повернуть все вспять. Как я могла допустить все это? Если бы вернуть сегодняшнее утро… если бы я пошла в другую сторону, подальше от Эндерби.
   Жерар гладил мое лицо.
   — Любимая, — сказал он, — то, что случилось сегодня, было предопределено с нашей первой встречи. Всегда так бывает — сначала предвкушение, потом сожаление. Так уж случилось, что мы встретились, и небольшое происшествие с завещанием не могло стать завершающим штрихом в наших отношениях. Есть люди, рожденные для любви, для страсти. Они не могут иначе, потому что это их судьба. Не кори себя за то, что ты, наконец, проснулась для новой жизни и открыла себя заново, моя ненаглядная Сепфора.
   — Но что же мне делать? — простонала я. — Мой муж…
   Жерар сжимал меня в объятиях.
   — Уедем со мной. Ты никогда больше не встретишься с ним.
   — Покинуть дом, мужа, семью…
   — Ради меня.
   — Я никогда не смогу сделать этого. Это мое окончательное решение.
   — Но ты рождена любить и быть любимой. Это и произошло с нами, и мы будем счастливы.
   — Нет, — ответила я, — нам надо расстаться. Мы больше не должны встречаться. То, что случилось сегодня, необходимо забыть, как будто ничего не было. Мне нужно вернуться домой к мужу, к семье. Мы должны забыть… забыть…
   — Неужели ты думаешь, я смогу когда-нибудь забыть? А ты сама?
   — Это останется в моей памяти до конца жизни. Моя душа никогда не успокоится. Мне бы хотелось проснуться и обнаружить, что в действительности ничего и не было.
   — Не было самых восторженных впечатлений в твоей жизни! Ты хочешь этого?
   — Я не знаю. Но мне надо уйти. Что будет, если кто-нибудь вернется и застанет меня здесь в таком виде?
   Я приподнялась, но Жерар удержал меня. Он крепко обнимал меня и смеялся с ноткой торжества в голосе.
   Затем мы снова занялись любовью, и все мои благие намерения испарились. Я погрузилась в море блаженства. Все остальное уже не имело значения. Я была бессильна перед охватившей меня страстью.
   Я лежала, обуреваемая чувствами, прислушиваясь к шуму ярмарки вдали, и понимала, что пропала окончательно.
   Занавеси над кроватью были наполовину отдернуты, и солнце, проникающее из окна, окрашивало их в розовые тона. Временами, сквозь прикрытые веки, мне казалось, что они сделаны из красного бархата.
   Со мной случилось что-то непонятное, сверхъестественное, и я стала искать этому оправдание.
   Я не вставала, продолжая лежать рядом с Жераром, слушая, как он настойчиво уговаривает меня уехать вместе. Он предлагал отправиться во Францию в конце недели. Он говорил, что сумеет дать мне такое счастье, о каком я и не мечтала, откроет для меня неизвестный мир, покажет те стороны моего естества, о которых я и не подозревала. Да, я была счастлива с Жан-Луи; наша жизнь, как я тогда считала, удовлетворяла меня. Но впредь такого не будет, ведь я знаю, что со своим мужем никогда не познаю тех тонкостей эротического наслаждения, которые открыл мне Жерар. Я буду вечно жаждать этих ощущений. Да, это было так, Жерар открыл потайную дверь, ведущую к тайникам моего естества, о существовании которых я и не подозревала, и те новые ощущения, которые я познала, теперь обратились против меня. Я уже никогда не смогу быть удовлетворенной в своем супружестве.
   Я потеряла чувство времени. Я забыла обо всем, кроме охватившей меня страсти. Я намеренно не думала ни о чем другом, и это не требовало от меня больших усилий. Но время бежало, и даже Жерар, каким бы безрассудным ни был, понимал это. В любой момент могли вернуться слуги. Как смогла бы я объяснить свое присутствие в доме?
   Итак, ему пришлось согласиться, что нам надо уходить. Я оделась. Я не могла разобраться в своих чувствах: наполовину подавленная, наполовину торжествующая. Возможно ли повернуть все вспять, смогу ли я? Нет, это невозможно. Я не желала ничего менять и лишь хотела пребывать в этом волшебном опьянении.
   Жерар повернулся и обнял меня, нежно целуя брови. Поглаживая волосы, он говорил, как любит меня.
   — Мы очень скоро увидимся вновь, — произнес он. — Я должен многое тебе сказать. Нам надо все обдумать.
   — Я скоро должна возвращаться домой.
   — Я не отпущу тебя. Когда мы сможем увидеться? Нынче вечером выходи за ограду.
   Я пообещала, что приду.
   Мы спустились вниз, миновали галерею с привидениями. Дом выглядел сейчас совершенно иначе: спокойным, удовлетворенным, почти смеющимся. Это казалось удивительным. Все окружающее словно помогало мне найти объяснение собственному поступку — стечение обстоятельств, а, возможно, судьба.
   На улице шум ярмарки стал громче.
   Вместе мы дошли до Эверсли. У ограды Жерар страстно поцеловал меня.
   — Мы принадлежим друг другу, — сказал он, — никогда не забывай это.
   Я с трудом оторвалась от него и побежала в дом. Направляясь к себе, я проходила мимо комнаты дяди Карла. Повинуясь какому-то неясному чувству, я заглянула в нее. Дядя сидел в кресле, и мне показалось, что его лицо с длинным носом, впалыми щеками, пергаментной кожей и очень живыми темными глазами выражало недовольство.
   — О, — произнес он. — Ты была на ярмарке, Карлотта?
   — Карлотта! — воскликнула я. — Карлотта давно умерла. Я Сепфора.
   — Конечно, конечно. Но сегодня ты так похожа на нее… в какой-то момент я забыл, что она умерла.
   Меня затрясло. Я подумала, что по мне все видно. Что же я делаю? Я сама выдаю себя. Он все понял, вот почему он назвал меня Карлоттой.
   — А Джесси дома? — спросил дядя Карл.
   — Должно быть, она еще на ярмарке.
   — Она скоро вернется. Уже почти время ужина. Я торопливо ушла. Мне не под силу было выносить этот пытливый взгляд. Я была уверена, что дядя Карл заметил, как я изменилась.
   Придя к себе в комнату, я посмотрелась в зеркало. Он назвал меня Карлоттой. Но я выгляжу совсем иначе. Что же случилось со мной, я сияю. Мои глаза, которые всегда были темно-голубыми, стали темнее, они почти фиолетовые. Я изменилась.
   — Я стала изменницей, — пробормотала я.
 
   Я больше не искала себе оправдания. Действительно, это были ни к чему. На следующий день я вновь оказалась в постели с моим любовником. Я хитрила, говоря себе: «Ты уже согрешила против Жан-Луи, собственной чести, своих принципов. Ничего не изменить… Повторить это вновь, быть с ним, что с того? Ты уже изменница, и ею останешься, сколько бы ни давала волю чувствам.